Пятничный рынок или шабат шалом
В пятницу в Израиле ходило золотое правило – Кто не успел, тот опоздал! Ближе к двум часам дня все магазины закрывались, и пережить голодовку, если не успел запастись продуктами, приходилось аж до вечера субботы. Поэтому на рынки и в супермаркеты приезжали, чтобы закупиться как перед атомной войной.
Рынок Тель-Авива (шук Кармель) заполнялся людьми. Разными. Коренными евреями и понаехавшими на волне третьей алии (репатриации). Рынок кипел страстями. Продавцы сходили с ума понижая ежечасно цены, выкрикивая «Балабайт миштагеа», что означало умственное помешательство самого продавца от своих же мизерных цен. Торговля не прекращалась почти до четырёх часов дня.
Кто не закрывался, имел дело с группкой седобородых дедушек в чёрных костюмах и шляпах, похожих на Марксов и Энгельсов. Они указывали на наручные часы и подгоняли, мол бог всё видит и не простит. Но бог всё видел и прощал. Пейсатых напоминателей было от силы пять – шесть, а продавцов и желающих добить сетки с продуктами до отказа, более тысячи. Законы рынка побеждали законы божьи. Часам к трём продавалось уже самое непродаваемое. Подгнившее под палящим солнцем, и имеющее не очень товарный вид. Улицы начинали мыть из шлангов, расхаживая в шортах и резиновых сапогах по рекам текущих помоев. Запах указывал, что пора домой.
Именно тогда, под закат еврейской недели и подъезжали они. Свежеприехавшие евреи. На купленных без НДС, новеньких и вымытых вручную, автомобилях, семьи третьей волны эмиграции парковались ближе к рынку. После распродаж всего по шекелю, оставалось то, что уже продать было невозможно. Это складывали в пластиковые контейнеры и выставляли на выброс. Там то и были весь цимес и халява в одном флаконе.
Семьи шли в рассыпную. Охотились по своим правилам. Первыми запускали пенсионеров. Они по старинке собирали в авоськи полугнилые овощи и фрукты. Там конкуренции не было. Картошка с помидорами ждали своей участи. Либо догнить в помойках уборочных машин, либо стать салатом на не кошерном столе. Пенсионеры СССРской закалки не перебирая, спасали все продукты, уступая вежливо друг другу. Вторыми запускали детей. Ребятишки играючи подбирали сладости, и если повезёт, соки. Сами же родители, с большими баулами шли на крупного зверя.
Завсегдатаем такой охоты был мой знакомый и сосед по Бней-Браку, высокий, толстый, но шустрый Эдик. До тридцати пяти лет он успел растолстеть, облысеть и добиться задранной вверх жирной губой умного выражения на лице. Сдвигая брови домиком, Эдик являл собой заранее всезнающего и пожившего таки жизнь, мудреца. Но, работая как и многие другие в то время, на мойке машин, такое лицо Эдик применял только на рынке, чтобы совершить правильный выбор и было что кушать семье на вечер в пятницу. Двумя жирными руками в четыре золотых перстнях, размером с напёрсток, Эдик разбирал лотки с куриными крылышками. Три золотые якорные цепи на жирной шее, магендавидами прилипали к потной груди, мешая работать. Но Эдик был увлечён. После голодного Ростова, бесплатно набирать оставленные на выброс мясо и рыбу Эдику нравилось. Он был в своей тарелке. Он был дома. Куриные головы и ножки шли на холодец. Рыбьи потрошка и обрезки на уху и кошечкам. Крылышек ждал мангал.
Семьи встречались у машин. Хвастались уловом. Грузили полный багаж добычи, и разъезжались по новеньким квартирам с новыми телевизорами и новой мебелью. В новой кухне в новую посуду раскладывалась не новая пища и все были счастливы. Шабат отмечали дружно и весело. Гостей встречали чем бог послал. А бог в конце пятницы был щедр и посылал всегда. Особенно ценились индюшачьи крылышки, но это уже совсем другая история.