Глава вторая, она же третья и четвертая
Сельди в бочке, или экскурс в историю
Сказано уже немало, и немало, должно быть, скопилось у вас вопросов. Что это за планета такая – Тразиллан, и как на ней очутились люди? Что за кантоны – Новая Троя, Арк, и другие? Кто такие конгары и этот Дун Сотелейнен?
Честно говоря, я рад бы не вдаваться в объяснения; мне и самому хочется рассказать эту историю как можно скорее, так, чтобы читатель не успел задремать со скуки. Но, увы, не могу: слишком много в ней имён и событий, которые, не освети я их должным образом, оставят вас в недоумении: что это? зачем? Так что интригу я вынужден принести в жертву ясности, и, прежде чем продолжить рассказ, обязан очертить время и место действия. Да поможет мне Бог, ибо сделать это непросто.
Передо мной Большая Одиссеева книга – единственная энциклопедия, содержащая полную историю Тразиллана, его прошлое, настоящее, и даже будущее. Состоит она из слухов, дошедших от третьих лиц, недобросовестных исторических исследований, мифов, сказок, сплетен, вырезок из бульварных газет и просто из побасёнок, какие можно услышать везде – в общественном транспорте или в приёмной у врача.
Более того, говорят, что человек, у которого хватило терпения собрать воедино эту кучу хлама, ни разу в жизни не выходил из дома, а единственным лицом, имевшим, согласно вердикту врача, право заходить к нему в комнату, была его бедная старая мама.
Так или иначе, но это единственный труд подобного масштаба, и все, что я знаю о Земле, которую покинули наши предки, и о старых добрых днях человечества – всё оттуда. Наверное, оно и к лучшему: более научные книги полны ненужной статистики, менее научные – всяческих ужасов, вроде пришельцев, преследующих полуобнажённых блондинок, а в Большой Одиссеевой книге всего этого понемногу, так что ни одно, ни другое не бросается в глаза.
Ну, так что же – начнём, пожалуй?
Человека, благодаря которому мы, люди, утратившие надежду на Земле, обрели второй шанс на Тразиллане, звали Джон Дж. Барсум. Родная наша планета к моменту его рождения (на дворе – мрачный 2155-й год) являла собой крохотный закопчённый шарик, на котором в ужасающей тесноте ютились двести миллиардов человек.
Сведения, которыми мы располагаем о Барсуме, скудны и ненадёжны. Мы ничего не знаем ни о кулинарных пристрастиях этого выдающегося человека, ни о его сексуальной ориентации. Зато – и это греет душу – нам известно, что миллиардером, звездой экрана и любимцем публики его сделал обычный человеческий рот.
Большая Одиссеева книга категорична: если бы в ходе развития человек сумел сочетать телепатическое общение с питанием посредством фотосинтеза (что сделало бы ротовое отверстие ненужным), Барсум так и остался бы неудачником, которыми полна Великая Сеть. Эволюция, однако, решила иначе, и в 2174 году мир потряс анимационный ролик за авторством Барсума, озаглавленный «Шестьдесят девять способов применения рта». Количество полезных вещей, для которых в этом ролике оказался пригоден рот, втрое превысило достигнутый десятилетием ранее результат, зафиксированный в Книге рекордов Гиннесса.
Два года спустя рекорд был доведён до семидесяти трёх, после чего на дальнейших попытках увеличить это количество был поставлен жирный крест: они вели если не к смерти, то к тяжёлым увечьям. Что же касается ролика Барсума, его выкупила ведущая телекомпания мира, и в течение следующих пяти лет транслировала по всем каналам в высоком разрешении и с профессиональной озвучкой.
Семь лет спустя, в эпоху очередной потребительской вакханалии, Барсум, уже в качестве единоличного собственника основанной им «Глобал Индастриз» (девиз компании – «Если вы желаете попробовать на вкус Эверест, наше дело – сделать его съедобным»), выпустил в свет новый хит, известный как «атомная электростанция у вас во рту».
Действительно, всего за двести тридцать девять долларов любой желающий мог установить себе в качестве пломбы миниатюрный термоядерный реактор, мощности которого хватало на поддержание работы портативного радио, мобильного телефона или детской железной дороги. Единственным недостатком изобретения (помимо того, что чистить зубы приходилось по шестнадцать раз на дню) была необходимость постоянно держать рот открытым: закрыв рот, человек нередко перекусывал провод, связывающий реактор с подпитываемым устройством, а замена провода обходилась вдвое дороже самого реактора.
В юмористических журналах того времени не было недостатках в карикатурах, высмеивавших этот невинный, в сущности, недочёт. Самой популярной была картинка с нетерпеливым клерком, вынужденным молча терпеть разнос от начальника – оттого, что, заряжая ноутбук, клерк банально не мог закрыть рта. Автор скетча удостоился Пулитцеровской премии, а Джон Дж. заработал ещё один миллиард, десять процентов от которого вошли в фонд помощи пострадавшим от коллапса реактора. В архивах фонда на 2181 год значится сорок тысяч четыре человека, у которых недостаток гигиены полости рта, и, как следствие, засорение реактора, привели к образованию внутри зуба миниатюрной чёрной дыры диаметром около миллиметра.
Не меньший успех у потребителей снискал и другой продукт «Глобал Индастриз» – пророческая зубная паста, для которой Барсум лично придумал слоганы «Вы увидите свои зубы чистыми раньше, чем их коснётся щётка» и «Будущее смотрит на вас из зеркала в ванной».
Благодаря содержащимся в пасте микроскопическим кристалликам пифиака, дельфиазина и хлорпрофетанола ежедневное умывание утром и вечером превращалось в визит к гадалке. Хотя количество этих веществ не позволяло заглянуть в отдалённое будущее – когда солнце погаснет, а галактики обледенеют, – их было достаточно, чтобы узнать, счастливым ли будет брак, заключённый на небесах, и не пойдёт ли дождь во время игры «Ковбоев» и «Янки».
После триумфального шествия пасты по миру (Большая Одиссева книга уточняет, что в Мзамби (Северная Африка) в её честь был установлен памятник из слоновой кости высотой четыреста локтей), она, однако, была снята с производства в связи с неожиданным побочным эффектом. Стоило пасте полежать на жаре час-другой, как вместо будущего люди, чистившие ей зубы, начинали предсказывать прошлое, и не только недавнее – вчера и позавчера (по крайней мере, это более-менее логично), но и такое, свидетелями которого они быть никак не могли, хотя бы потому, что ещё не появились на свет.
При этом они неожиданно для себя вспоминали то, о чём и знать-то на свете никому не полагалось: данные под грифом «совершенно секретно», тайные военные операции и бесчеловечные научные эксперименты, словом, всё то, что правящие верхи годами скрывали от любопытных глаз.
Да, в те дни не один политик с безупречной репутацией загремел в больницу с сердечным приступом: одно дело, когда редакции газет ломятся от сообщений о готовящемся покушении на Джона Кеннеди (даром, что на дворе стоит 2180-й год, и он давно покоится в могиле), и совсем другое, когда в прессу просачивается запоздалое пророчество о конце света 2027 года, который Мировому правительству тогда едва-едва удалось замаскировать под грандиозный рок-концерт.
К слову о Джоне Кеннеди. По данным, приводящимся в Большой Одиссеевой книге, на момент отлёта ковчега он по-прежнему занимал первое место в списке величайших президентов США. Занимает он это место и сейчас, хотя история Земли знавала таких ребят, как Эдвард Куорлз, остановивший усилием воли глобальное потепление, и Фредерик Джордж Кармайкл – тот самый холостяк, что вывел американский доллар в космос, где он встал наравне с такими непоколебимыми валютами, как тларклартанский дзенго и румилианский бумар.
Нам неизвестно, когда именно Барсум впервые задумался о создании собственного ковчега – той самой «Бочки», на борту которой наши предки прибыли на Тразиллан. Некоторые ключи к этой загадке содержит единственная сохранившаяся запись приёма у психотерапевта, которого Барсум посещал с 2181 по 2183 год.
Существованием этой записи мы обязаны тому, что специалист, работавший с Барсумом, был одновременно правительственным агентом; впрочем, это отнюдь не исключает того, что он искренне сочувствовал Джону Дж. и желал ему помочь. Увы и ах, но зачастую единственным человеком, перед которым можно выговориться как следует (то есть рассказать даже то, что не пожелают выслушать лучший друг, любовница и жена), является шпик, и то лишь потому, что такова его работа: записывать все, что вы скажете.
А Барсуму было что сказать. Не секрет, что великие люди в душе бывают одиноки, и Барсум не был исключением. Врождённая гениальность вкупе с рано свалившимся богатством провели невидимую черту между ним и остальным населением земного шара, и хотя во всех интервью «Геральд Трибьюн» Джон Дж. утверждал, что данное положение дел его вполне устраивает, в действительности всё было совсем не так.
Запись беседы Барсума с психотерапевтом осуществлял андроид модели «Бернард», в память которого были заложены девятьсот двадцать два издания Оксфордского словаря. Этим он выгодно отличался от двух других андроидов, принадлежащих д-ру Симмонсу – те записывали беседы, используя шумерскую клинопись и узелковое письмо, расшифровать которые затруднительно.
Но – к делу.
Б. Добрый день, доктор.
Д-р Симмонс. Добрый день. Присаживайтесь, пожалуйста. Вы сделали то, о чём мы говорили в прошлый раз?
Б. Да. Я обратился в «Лучший друг за полчаса».
Д-р Симмонс. Хороший выбор. Эта крупнейшая в мире компания, занимающаяся подбором друзей. Я слышал, они нашли друга даже Чарльзу Холлистеру, а ведь он весит полторы тонны и не интересуется ничем, кроме своей коллекции конторских скрепок.
Б. Кто это – Чарльз Холлистер?
Д-р Симмонс. Мой пациент. Пришлось работать с ним под водой, потому что в невесомости выходило слишком дорого, а пол в моём кабинете не выдерживал его веса. Так что у вас получилось с «Лучшим другом»? Вы что-то не выглядите весёлым.
Б. Я выяснил, что эта компания принадлежит мне, доктор. Как и все компании на Земле, что занимаются поиском друзей. Я основал их, чтобы найти себе друга, а потом забыл о них, как о глупом сне. Всё равно они нисколько мне не помогли.
Д-р Симмонс. Понимаю. Мне очень жаль. Надеюсь, с вами больше не произошло ничего неприятного?
Б. Если бы. Сегодня я узнал, сколько у меня денег.
Д-р Симмонс. И сколько же?
Б. Если не считать те четырнадцать центов, что я утром уронил в слив ванной, моё состояние равняется восьмистам двадцати шести миллиардам долларов в акциях и ценных бумагах.
Д-р Симмонс. Поздравляю (ободряюще). Если бы на месте Сахары не построили торговый центр, этих денег хватило бы на то, чтобы превратить её в цветущий сад. Вы должны гордиться тем, что заработали такую колоссальную сумму, не прибегая к пыткам, грабежам, похищениям, вымогательствам, заказным убийствам и шантажу, а именно такие способы рекомендует миллиардер Уолдо Барфинг в книге «Как я заработал свой первый доллар». Слышали о такой?
Б. Как-то не приходилось.
Д-р Симмонс. Согласно исследованиям Балтиморского института, чтение этого бестселлера снимает стресс почти на сорок три процента эффективнее, чем мастурбация. Погрешность объясняется тем, что все испытания проводились на шимпанзе. Но давайте займёмся вашей проблемой. Как вы ощущаете себя в настоящий момент?
Б. По правде говоря, скверно. Мне постоянно кажется, что я должен что-то сделать, но что – понятия не имею. Во всяком случае, мои старые проекты меня больше не удовлетворяют. Вчера я работал над новым изобретением – не могу раскрывать подробности, но это в буквальном смысле второе открытие человеческого языка, и вдруг, вы не поверите, мне показалось, что это просто глупость, несуразица, одним словом, дичь!
Д-р Симмонс. Я в таких случаях обычно принимаю аспирин. Но в чём причина для беспокойства? Ваши товары плохо продаются?
Б. Напротив, продаются они как раз хорошо! Нашу последнюю новинку – гель, уменьшающий повреждения эмали при скрипении зубами – сметают с прилавков со скоростью света!
Д-р Симмонс. Тогда не вижу причин нервничать. На самом деле, глупостью ваша продукция станет тогда, когда на неё упадёт спрос, а от этого даже «Джоконда» не застрахована.
Б. Нет, доктор, я не об этом. Прибыль меня не сильно волнует. Понимаете, доктор, я вдруг осознал, что ни один из моих товаров не сделал мир лучше.
Д-р Симмонс (удивлённо). Простите, как вы сказали? Не сделал мир лучше? Я не ослышался?
Б.(взволнованно). Да, доктор, именно так. Что бы я ни изобретал – невидимые зубочистки, коронки, вибрацией предупреждающие о смене времён года, фиксаторы для улыбки (улыбайся хоть целый год, мышцы не устанут!) – всё это в глобальном смысле бесполезно. Войны не кончились, голод не смягчился, и страданий в жизни по-прежнему больше, чем радости.
Д-р Симмонс. А вы бы хотели, чтобы было наоборот?
Б. Конечно! Одно время я был уверен, что нашёл оптимальное решение проблемы всеобщего счастья. Это было моё лучшее творение: обтекаемая форма, автономный источник энергии, сто двадцать эксклюзивных насадок – и никакой радиации! Если даже это чудо-устройство окажется неспособно сделать людей счастливыми, сказал я себе, то что им вообще нужно?
Д-р Симмонс (пожимая плечами). Сложно сказать. Внимание, забота, тепло, доброта. Любовь, наконец.
Б. (не слушая). Да-да, безусловно. Но представьте себе: я провёл грандиозную рекламную кампанию, убедил совет директоров снизить цену до минимума, чтобы моё изобретение могли позволить себе люди с доходом ниже среднего, лично присутствовал на презентации, и что вы думаете?
Д-р Симмонс. Что?
Б. Да ничего! (возбуждённо) Нулевой результат! Ни капельки мир не изменился! Тут-то я и задумался: а то ли я делаю, что нужно? Почему, как ни крути, выходит, что самое лучшее из того, что я могу создать, не способно сделать мир хоть капельку лучше? Чего тогда стоит мой талант изобретателя?
Д-р Симмонс. Он стоит ровно восемьсот двадцать шесть миллиардов долларов, мистер Барсум. И если говорить начистоту, мне кажется, что в своих рассуждениях вы проходите мимо самого простого, элементарного решения. Вы ведь можете просто поделиться с людьми своими деньгами, разве нет?
Пауза.
Б. Я думал об этом, доктор. Но, по-моему, первое, что эти самые люди сделают, обналичив чеки, так побегут пломбировать зубы термоядерными реакторами. Моя фирма как раз выпустила новую модель (задумчиво). Нет, деньги – это не решение…
Д-р Симмонс. Мысль довольно наивная, ну да и Бог с ней, вы человек молодой. Я не могу понять другого: почему вас так заботят проблемы человечества? Что оно вам такого сделало, что вы о нём постоянно думаете?
Б. (удивлённо). Как это – что сделало? Я же человек!
Д-р Симмонс (пожимает плечами). И что с того?
Б.(убеждённо). А то, что, будучи человеком, я обязан заботиться о человечестве в меру своих возможностей. Так велит мне моральный долг. Знаю, это звучит не слишком убедительно, но именно к такому выводу я пришёл после долгих размышлений. Другого вывода у меня нет.
Д-р Симмонс. Заботиться о человечестве? А не слишком ли самоуверенно?
Пауза.
Б. (задумчиво). Да, пожалуй, есть немного. Как-то я раньше об этом не задумывался…
Д-р Симмонс. А вы задумайтесь, мистер Барсум, обязательно задумайтесь! Сколько лет вас не было на свете и сколько ещё не будет – а человечество со всеми ошибками ещё существует. Почему вы уверены, что оно не способно самостоятельно справиться со своими проблемами? Ведь люди, в конце концов, разумные существа.
Б.(скептически). Правда? Тогда почему у них почти ничего не получается?
Д-р Симмонс. Потому что люди – неразумные существа.
Б. Вы противоречите себе, доктор.
Д-р Симмонс. (качает головой) Нисколько. Никакого противоречия тут нет. Просто чтобы понять это, нужно быть психиатром. И всё-таки, почему бы вам не оставить в покое человечество? Если уж вам так охота осчастливливать людей, начните с малого – скажем, с работников вашей собственной компании. Они ведь тоже люди, так ведь? Пошлите каждому второму корзину с фруктами или продуктовый набор, устройте лотерею с подержанным «Феррари» в качестве главного приза, пообедайте, наконец, с семьёй какого-нибудь клерка, восхититесь красотой его жены и потреплите по щёчке малютку-дочь.
Б. Я подумаю над этим.
Д-р Симмонс. И потом: разве вы не делаете мир лучше?
Б. (мрачно) Чем именно?
Д-р Симмонс. Тем, что находитесь на своём месте, тем, что занимаетесь своим делом. Сколько людей работает в вашей компании, мистер Барсум?
Б. (задумчиво) Полтора миллиона. До Лондонского цунами было два.
Д-р Симмонс. Полтора миллиона! Задумайтесь на секунду: только благодаря вам эти люди имеют возможность жить в комфортабельных домах, носить красивую и прочную одежду, питаться здоровой пищей и получать квалифицированную медицинскую помощь. Разве этого недостаточно? И даже если бы работа в вашей компании не давала им ничего из вышеперечисленного, вы, по крайней мере, не хлещете сотрудников бичом из изолированной проволоки, как это на делает своей фабрике подшипников мистер Лансфельд.
Б. А это кто?
Д-р Симмонс. Другой мой клиент. Пришёл ко мне с жалобой на чрезмерную мягкость характера: его время от времени одолевало желание ограничить порку сорока ударами вместо положенных двухсот. После пяти сеансов это намерение его оставило, и я надеюсь, что с вашей навязчивой идеей произойдёт то же самое.
Б. Не уверен, доктор.
Д-р Симмонс. (хлопает себя по колену) Вечно вы в чём-то не уверены! Скептицизм, мистер Барсум, орудие обоюдоострое, и одна его сторона вечно направлена против человека, который это орудие использует. Когда вы допытываетесь у вещей, почему да как, вы не только вещи, вы себя препарируете, и, прошу заметить, без всякого наркоза, на живую. Ну, с чего вам вдруг понадобилось убеждать себя, что дело всей вашей жизни – на самом деле чепуха? Зачем так? Посмотрите на других людей, не на простых, вроде меня, нет – на людей высшей категории! Всю жизнь они трудятся, не покладая рук, ведомые самыми прекрасными, самыми прочными убеждениями, в которых никогда и не помыслили бы разочароваться! А вы? Только-только, в молодые годы – сколько вам? двадцать шесть лет, двадцать семь? – вы обзавелись своим делом, сделали робкие шаги на пути к грядущему счастью, и тут на тебе: всё это, оказывается, чепуха! Ну, разве так можно, мистер Барсум? Я говорю вам это не только как врач, но и как человек вдвое старший: одумайтесь, пока не поздно.
Б. Но скажите, доктор, разве не следует человеку время от времени пересматривать свои убеждения, проводить уборку, или лучше сказать – ревизию? Это болезненный процесс, согласен, но разве он не способен привести к интересным волнующим результатам?
Д-р Симмонс. Способен. Например, порядочный молодой человек, проведя над собой такой опыт, может вообразить, что его призвание – не конструировать разные приспособления для зубов, а, ни много, ни мало – спасать мир. О, я вижу, вы хотите возразить, вы много размышляли об этом. Не сомневаюсь. Но, может быть, вам следует поменьше размышлять? Оставьте в покое бедное человечество и попробуйте пожить в своё удовольствие. Давно вы в последний раз отдыхали? Вам следует поездить по миру, повидать интересных людей – президентов, уличных мимов или далай-лам, посмотреть достопримечательности. Вы знаете, что Большой Каньон залили жидким пластиком?
Б. Неужели? А с какой целью?
Д-р Симмонс (устало). Да Бог их знает. Должно быть, хотели покончить с трудовыми мигрантами, они ведь заполонили Каньон сверху донизу, изрыли его, как термиты. Хорошо, что правительство озаботилось этой космической программой. Дрянная-то она, конечно, дрянная, но тут хотя бы можно сказать: «Не нравится? А попробуй-ка сам!».
Пауза.
Б. (вскакивая с кушетки). Именно!
Д-р Симмонс. Что – именно?
Б. «Попробуй-ка сам!» – это мне и было нужно. Как же я сразу до этого не додумался!
Д-р Симмонс. Мистер Барсум, я вас не понимаю.
Б. (не слушая). Ведь это так просто: другой мир – новые возможности, новые цели! Ещё один шанс! Так просто…
Пауза.
Д-р Симмонс. Напрасно вы так думаете, мистер Барсум. Это совсем не просто.
Б. Почему же? Я вложу в это дело собственный капитал, привлеку дополнительных инвесторов, и дело в шляпе.
Д-р Симмонс. Вы по-прежнему рассуждаете, как бизнесмен – это хорошо. Но как же люди?
Б. А что люди?
Д-р Симмонс. С чего они вдруг захотят предпочесть правительству – вас?
Б. Прежде всего потому, что я не буду им лгать.
Д-р Симмонс (с иронией). Совсем не будете?
Б. (серьёзно) Совсем. Правительство может говорить все, что угодно – что покорить Космос способен полный дурак, что на далёких планетах колонистов ждут с распростёртыми объятиями космические красотки, что Вселенная – славное местечко, наподобие Гавайев, и населена она разумными инопланетянами, познавшими окончательный смысл жизни и готовыми поделиться современными технологиями просто так, по доброте душевной. Это, разумеется, ерунда, и довольно вредная. Людей она только озлобит. Если бы я строил корабль – а я подумал: отчего бы мне не построить корабль? – я бы говорил по-другому. Я бы сказал: вот трудный путь, и он не для тех, кто мечтает разбогатеть или прославиться. Ступив на него, вы не обретёте уверенности в себе, не завоюете чьего бы то ни было сердца, и уж точно не заработаете себе счастья или хотя бы спокойствия. Что же тогда ждёт вас на этом пути, что он даст лично вам, в обмен на пот и кровь? Ничего, кроме шанса немного – совсем чуть-чуть! – расширить пределы возможного.
Д-р Симмонс. Это и есть, по-вашему, спасение, которого жаждет человечество? Едва ли кто-то откликнется на столь безрадостный призыв. Только какой-нибудь совсем отчаявшийся бедняга, которому нечего делать на Земле, согласится на такую участь.
Б. (горячо). Так именно поэтому я и хотел бы, чтобы каждый – понимаете, доктор, каждый! – человек, вступающий на борт моего корабля, отдавал себе полный отчёт в том, зачем и почему он идёт на этот шаг. Этот человек должен точно знать, чего хочет в этой жизни, и понимать, что только на другой планете – на своей планете! – он сумеет это реализовать. Пусть таких людей будет немного, ничего страшного – мы и малыми силами сумеем выстроить новый мир, которому – дайте подобрать слово! – которому…
Пауза.
Д-р Симмонс. Которому совсем не будет нужен такой человек, как вы, мистер Барсум. (терпеливо, словно обращаясь к ребёнку): Ваша ошибка в том, что вы слишком многого хотите от людей. Из моего врачебного опыта следует, что обычно они не отдают себе отчёта даже в бытовых ситуациях, не говоря о тех, где необходимо принять жизненно важное решение. Мало того – и к разуму вы планируете взывать совершенно напрасно. К чувствам надо обращаться, к чувствам, и к ним одним. Никто не явится к вам лишь потому, что вы помашете в воздухе бухгалтерской ведомостью или инженерным расчётом.
Б. И что я, по-вашему, должен сделать, доктор?
Д-р Симмонс. Отказаться от вашего безрассудного намерения и вернуться к работе. Это наиболее оптимальное решение в сложившейся ситуации.
Б. Доктор, доктор – а если серьёзно? Хоть на минуточку?
Д-р Симмонс (вздыхает). Ну ладно. Например, вы можете пообещать им рай земной.
Б. Как это делает правительство? Нет уж, спасибо! Ведь может случиться так, что мы высадимся на вулканической планете, где не то, что травы – воды не будет!
Д-р Симмонс. Это не имеет значения.
Б.(упрямо) Может быть. И всё же я хотел бы остаться честным. Людей нельзя обманывать в мелочах.
Д-р Симмонс. Попробуйте. Но прежде чем отправитесь осчастливливать человечество, я хотел бы вас предупредить. Вам придётся сильно постараться, чтобы вашу идею восприняли всерьёз, а не сочли очередной безумной затеей легкомысленного миллиардера.
Б.(обиженно). Почему меня должны считать легкомысленным? Разве не я придумал жвачку, которая при жевании рассказывает анекдоты (большинство, увы, с бородой), и сверхпрочные стоматологические инструменты, остающиеся целыми даже в эпицентре водородного взрыва?
Д-р Симмонс. Разумеется, вы. Но этого мало: для того, чтобы выглядеть солидным, преуспевающим в жизни человеком, чьё слово твёрже гранита, необходимо соблюдать несколько правил. Во-первых, вы должны иметь устойчивое мнение по любому вопросу, а также как можно чаще изрекать суждения об обществе, науке и искусстве – чем бескомпромисснее, тем лучше. Во-вторых, вы всегда должны говорить громко, словно в театре, и не допускать, чтобы вас перебивали. В-третьих – и это самое главное – вы должны зарабатывать не меньше ста пятидесяти тысяч долларов в год.
Б. Но я зарабатываю десять миллиардов!
Д-р Симмонс. И в этом ваша беда. Думаю, вам следует… (приятная музыка) Вы слышали этот сигнал? Наше время вышло, мистер Барсум! Приятно было поболтать!
Б. Но я…
Д-р Симмонс. До ско-рой встре-ечи! Фу-ух! (обращается к андроиду) Бернард! Кто у нас следующий?
«Бернард». Бакстеры, сэр.
Д-р Симмонс. Оба?
«Бернард». Да, сэр, муж и жена.
Д-р Симмонс. Подготовь аквариум – не хочу, чтобы она глотала воздух, как в прошлый раз.
«Бернард». Будет сделано, сэр.
Д-р Симмонс. Ох, уж эти нынешние люди! Ради острых ощущений они готовы на всё – снова и снова быть проглоченными моллюском, в желудочном соке которого содержится галлюциноген, вставлять себе в зубы термоядерные реакторы и готовить попкорн на дне Марианской впадины. Но вселяться в тела животных, чтобы испытать необычные сексуальные ощущения? Кто вообще предоставляет подобные услуги?
«Бернард». Фирма «Животная страсть», сэр. Их девиз звучит так: «Мы гарантируем оргазм даже амёбе».
Д-р Симмонс. Амёбе, говоришь? Ну-ну. И каков шанс вернуться после этого в собственное тело, а, Бернард?
«Бернард». Одиннадцать целых двадцать три тысячных, сэр.
Д-р Симмонс. Вот то-то и оно. (Вздох) Ну ладно, по крайней мере, из всех пар, где муж – кенгуру, а жена – морской окунь, эта самая счастливая. Если аквариум готов, скажи им, пусть входят.
О решительности, с которой Барсум взялся за спасение человечества, свидетельствует рекламный ролик, выпущенный им три недели спустя после визита к доктору Симмонсу. Помимо содержания, ролик интересен тем, что это была дебютная роль Барсума в рекламе – до этого он ни разу не показывался на большом экране, объясняя это стеснительностью и немодельной внешностью.
Начинается ролик с того, что Барсум под грустную музыку сидит у окна и смотрит в затянутое тучами небо. «Никогда не видел других планет?» – произносит густой и размеренный мужской голос. Барсум грустно кивает. Сцена меняется: теперь Джон Дж., одетый в мешковатую тюремную робу, меряет шагами угол камеры, образованный тремя осями координат – длиной, шириной и глубиной. Снова звучит голос: «Надоели икс, игрек, зет?», – спрашивает он. – «От времени и пространства проходу нет?»
Вновь смена декораций. Барсум в наглухо запаянном стеклянном кубе, он вплотную прижался лицом к стене, теснимый исполинскими будильником и измерительной рулеткой. Пауза.
«Приходи к нам – у нас есть ответ!», – гремит, теперь торжествующе, голос, и вспыхивает свет. Свет гаснет, и на чёрном фоне возникает силуэт космического корабля. Это и есть надежда человечества – ковчег, который собрался построить Барсум.
Разумеется, создать такой грандиозный корабль одному человеку не под силу, как бы он ни был богат. Зная это, Джон Дж. разослал письма всем крупнейшим промышленникам мира, прося помощи. Одновременно он всячески подчёркивал, что не собирается создавать никакого аналога Долларовой долины, и места в ковчеге достоин любой – лишь бы мог связно объяснить, зачем ему это надо. Естественно, что Барсума никто не слушал – слишком уж хорошо удалась ему реклама.
Пока остов барсумовского ковчега понемногу обрастал мясом, правительство продолжало работу над собственной космической программой. Мы помним, что предыдущий эксперимент с шимпанзе потерпел неудачу из-за того, что компьютер ошибся, складывая два и два. Эту проблему решено было преодолеть усложнением внутреннего устройства компьютера, а также увеличением его габаритов. Если старый электронный разум, управлявший бедолагой «Ноем», легко помещался в коробку из-под обуви, новый образец относительно свободно чувствовал себя лишь в помещении размером с футбольное поле. Протяжённость в пространстве положительно сказалась на его мыслительных способностях, и после того, как эксперты убедились, что новая модель бортового компьютера считает не хуже пятиклассника, было решено перейти ко второму этапу программы освоения других планет: экспериментам с участием людей. Сотни и тысячи добровольцев, соблазнённые обещаниями потрясающего межзвёздного путешествия, направились в специальные центры, дабы, пройдя ряд тестов и заполнив несметное количество бумаг, очутиться в крохотном боксе с десятисантиметровым окошком, за которым в бездонной черноте Космоса мерцали крохотные точечки, чрезвычайно похожие на угревую сыпь.
Как сказал по окончании полёта один из участников программы (колонист второго класса и известный ракетный критик, путешествие он провёл в позе эмбриона, с сотнями трубок, торчащих из тела): «Хотя мы и успели привыкнуть к тому, что не все обещания правительства исполняются на сто процентов, данный проект я не могу оценить выше, чем на восемьдесят – восемьдесят пять баллов из ста».
Знакомясь с научной фантастикой XX века, я заметил, что наиболее ядовитой критике её противники подвергали всевозможные технические новшества, вроде атомных ружей и гиперпространственных двигателей, которым авторы не позаботились дать научное объяснение. Сегодня причины такого молчания ясны, как никогда: в те годы описать на страницах романа реальное устройство нейтринного дезинтегратора значило то же самое, что поделиться с подростком (а кто читает фантастику, как не подростки?) рецептом изготовления бомбы – ведь до сих пор неизвестно, какое из этих двух устройств собрать проще.
Теоретически настоящий гиперпространственный двигатель сможет сконструировать даже пятилетний ребёнок (и, судя по обрывочным свидетельствам, однажды-таки смог). Так что не сложность, а напротив, чрезмерная простота фантастических приспособлений – вот что не давало авторам свободно объяснять, как в действительности устроен тот или иной агрегат. Страшно подумать, что случилось бы, попади в печать реальное устройство бластера – во всяком случае, костяные пуговицы из магазинов исчезли бы надолго, если не навсегда. А если какой-нибудь автор опубликовал в своей книге подлинную схему Идеальной Женщины-Робота (которую, к слову, тоже соорудить нетрудно, хватило бы маргарина), так и род человеческий иссяк за какие-то пятьдесят лет! Нет уж, если и писать о технологиях будущего, то выдумывать, выдумывать и выдумывать – ни слова правды!
Это я рассказываю потому, что никоим образом не намерен раскрывать секрет двигателя, которым были оснащены правительственные ковчеги, первыми достигшие отдалённых звёзд. Скажу лишь, что двигатель громко шумел, вонял перегревшейся смазкой, требовал женщин да покрасивее – и хватит на этом. Не то, чтобы я боялся, что вы построите такой у себя в гараже, а затем улетите чёрт-те куда – вряд ли Космосу может серьёзно навредить респектабельный белый мужчина, имеющий работу, любовницу и жену. Проблема в том, что у вас могут быть дети – непоседливые, вздорные, невоспитанные дети, которых к нашей только-только упорядочившейся Вселенной и близко подпускать нельзя. Во всяком случае, пока в ней существуют чируки, в сезон спаривания принимающие облик мячей и прыгалок, и шомблу, которые после смерти превращаются в субстанцию, по вкусу, цвету и запаху идентичную шоколадному мороженому.
Ковчег Барсума был устроен совсем иначе, нежели правительственные. Во-первых, внутри он был примерно в восемьсот раз больше, чем снаружи, что было достигнуто за счёт использования четвёртого измерения, в котором, как известно, одно и то же место способны занимать несколько различных предметов. Из истории моей семьи я знаю, что мой пра-пра-пра-пра-пра-прадед делил отведённые ему пятнадцать квадратных метров ещё с тысячью четырьмястами пассажирами, причём между ними никогда не возникало давки, и даже ванная комната редко была заполнена больше, чем наполовину.
Имела эта конструкция и свои недостатки: так, например, заблудиться в ней было легче лёгкого. Расскажу вам одну историю.
Когда наши предки высадились на Тразиллане, первые жилища они строили из частей ковчега. Так вот, спустя два года после окончания строительства одна молодая пара (дело было в кантоне Дрок) стала жаловаться на странный шум, исходящий из восточной стены их дома, построенного на основе одной из переборок «Бочки». Судя по звукам, кто-то методично долбил стену киркой – причём изнутри. Призванные на помощь соседи внимательно осмотрели дом со всех сторон, но не обнаружили никаких следов того, что кто-то пытался проникнуть в него.
Буквально на следующее утро после визита соседей, когда супруги мирно завтракали, стена рухнула, и из пролома вылез измождённый мужчина в лохмотьях и с отросшей бородой. Наскоро соорудив себе бутерброд, он поведал, что проспал время выхода из ковчега, и, будучи закрыт внутри, следующие два года блуждал по коридорам «Бочки», разложенным в четырёх измерениях. От безумия его уберегли лишь разбросанные там и сям кроссворды, которые он решал по двести штук в день, и единственный сборник анекдотов, зачитанный до дыр.
Спасся он случайно – однажды, во время поисков он заметил, что один из коридоров перекрыла кирпичная стена. При этих словах супруги переглянулись: действительно, проржавевшую восточную стенку на новенькую кирпичную они заменили совсем недавно. Должно быть, этим они нарушили целостность четвёртого измерения и дали бедняге возможность спастись. Какое счастливое совпадение!
О дальнейшей судьбе спасённого известно немногое. Будучи по специальности башмачником, он открыл в Дроке обувную мастерскую, и до конца своих дней пристрачивал подошвы к сапогам. Со временем память о двухлетнем плене перестала его мучить – разве что иной раз, рассматривая гравюры Эшера или картины с оптическими иллюзиями, пристрастие к которым у него неожиданно пробудилось, он ловил себя на мысли, что эти шедевры не совсем соответствуют действительности.
На старости лет всё свободное время он посвятил рисованию странных невозможных фигур и запутанных чертежей, не получивших, впрочем, признания у специалистов. Говорят, над одним из таких чертежей башмачник корпел в ту самую ночь, когда в Дроке бесследно исчезла недавно построенная водонапорная башня, но явилось тому причиной воздействие четвёртого измерения или невнимательность полиции – и по сей день загадка.
Поначалу правительство недоверчиво отнеслось к затее Барсума, питая опасения, что своими призывами этот сумасшедший миллиардер – «игрушечник», как они его называли – переманит на свою сторону наиболее талантливую и активную часть человечества. Впрочем, опасения, как оказалось, были напрасны, поскольку проект Джона Дж. неожиданно возымел куда меньший успех, нежели рассчитывал его создатель. Возможно, виной тому был девиз проекта, гласивший: «Мы спасаем не ЛУЧШИХ. Мы спасаем ТЕБЯ!». В глубине души Барсум рассчитывал, что на этот призыв откликнутся люди разумные, уверенные в себе и знающие своё место в мире, но вместо этого был вынужден общаться с какими-то странными, если не сказать – подозрительными – личностями.
Когда Барсум просил их чётко сформулировать, почему они готовы покинуть Землю ради неизвестности, одни бормотали что-то невнятное о том, что на Земле их подстерегают злопыхатели, другие, поразговорчивее, жаловались на жён, осточертевшую работу и проблемы с алкоголем. Те же, что прошли собеседование, обнаруживали решительное непонимание ситуации, стоило Барсуму заговорить о риске.
– Так, значит, мы можем и не долететь до пункта назначения? – спрашивали они.
– Да, – отвечал Барсум. – Существует вероятность в одну тридцать вторую процента, что двигатель откажет прямо посередине пути.
– И что же случится?
– Тогда вы, скорее всего, погибнете, когда в ковчеге иссякнут запасы воды и воздуха. Если, конечно, вас не подберёт другой корабль, вероятность чего составляет один к пятнадцати миллионам.
– Но, достигнув планеты, мы окажемся в безопасности?
– Ничуть. Ведь на другой планете может произойти все, что угодно. Допустим, когда вы будете спать в палатке, к вам подкрадётся чужеземный хищник…
– И получит хороший заряд из бластера! – хлопал себя собеседник по колену. – Нам ведь полагаются бластеры, так ведь? А также лазеры, мазеры, назеры, фазеры и тазеры!
– Полагаются, но современная техника зачастую ненадёжна. Я бы в таком случае предложил принять соответствующую позу и вознести молитву Всевышнему, дабы хищник, глотающий вас, ненароком не поперхнулся.
– Хорошенькая перспектива, нечего сказать!
– Подумайте лучше о другом, – пускал Барсум в ход своё красноречие. – Представьте, что вы пережили это нападение, и перед вами простирается новый, непознанный мир, который вам предстоит покорить, используя лишь собственный разум и Стандартный Набор Колониста: шило, топор, перочинный нож! Разве не прекрасно открыть в себе нового человека – сильного, гордого своим трудом, творца собственного счастья, не теряющего духа даже тогда, когда питаться приходится одной древесной корой?
Бедный Барсум! Ему ещё предстояло понять, что новый человек от старого отличается только орудиями убийства, что старые проблемы, перенесённые на новую почву, не отмирают, но разрастаются пуще прежнего, и что такие слова, как «терпение», «труд», «добродетель» могут быть пугалами почище Голода, Войны и Смерти.
Но это знание – дело будущего, а в те дни единственное, о чём заботился Барсум, это о том, чтобы строить новый мир ему не пришлось в одиночку.
Но что он должен был сделать, чтобы привлечь внимание к своему проекту? Отчаявшись найти решение, Барсум решил сходить на один из правительственных вербовочных пунктов, дабы посмотреть, как с нехваткой желающих справляются там. Каково же было его удивление, когда под аляповатой вывеской, обещавшей каждому колонисту по космической красотке – вывеской, которую Барсум никогда бы не повесил у себя! – он увидел целую толпу людей, молодых и старых, чьи лица сияли энтузиазмом. Расспросив нескольких человек, Джон Дж. узнал, что все они – кандидаты на первичный осмотр, который проводит ветеран Четвертой Мировой войны, кавалер Пурпурного Сердца майор Строу.
– Его не проведёшь, – заверил Джона Дж. молодой студент-орнитолог, пришедший попытать счастья. – Если хочешь, становись за мной, может, что и получится.
Барсум последовал совету, и, когда настала его очередь, очутился перед немолодым мужчиной в форме Космических войск:
– Покажи зубы, болван! – велел тот Джону Дж.
– Что?
– Ощерься, как следует, и не задавай вопросов!
Барсум послушно оскалился. Мужчина придирчиво изучил его челюсть и даже постучал по передним зубам указательным пальцем.
– Эй, Хоуп, где ты шляешься? – крикнул он, и на зов явился маленький человечек в лабораторном халате. – Посмотри сюда: по-моему, у этого резцы слабоваты!
– Нормальные резцы, – заявил человечек после тщательного осмотра. – К тому же Камберленд обещал поставить нам тюбики с крышечкой, отвинтить которую и ребёнок сумеет.
– Ребёнок! – фыркнул офицер. – Пока что с их тюбиками справится разве что тиранозавр! Ладно, парень, – обратился он к Барсуму, – ты годишься, ступай к Расмуссену, пусть старый хрен осмотрит твоё хозяйство.
– А это обязательно? – спросил Барсум.
– Если ты хочешь получить сосиску и значок – да. Но ты пришёл в Космос лететь или задавать вопросы? Следующий!
Уступив место другому соискателю, Барсум отошёл в сторону и принялся разглядывать тех, кто прошёл полный осмотр. Они собрались отдельной группой, и у каждого на груди красовался значок с переливающейся всеми цветами надписью «Лучший из Лучших, Покоритель Вселенной, Верный Сын Человечества». Это, по-видимому, настраивало их на соответствующий лад, поскольку они в полный голос обсуждали остальных претендентов, не смущаясь их присутствия.
– Нет, ребята, вы подумайте! – разглагольствовал лидер группы, толстяк в безразмерном пончо, показывая пальцем на парнишку, проходящего первичный осмотр. – Неужели нам нужен такой дохляк?
– Чёрта с два! – было ему ответом.
– Или этот, с разноцветной шевелюрой?
– Пускай бреется!
– Лучше пусть сразу убирается к дьяволу!
– Кто здесь лучшие из лучших? – продолжал толстяк, живот которого колыхался при каждом слове.
– Мы!
– Кто надерёт задницу инопланетянам по всей Галактике?
– Мы!
– А почему?
– Потому что мы – лучшие из лучших!
– Вы не слишком-то похожи на лучшего из лучших, – заметил Барсум, подойдя ближе. – Вряд ли вы при таком весе способны выдержать перегрузки, которые возникают в ракете на старте и при посадке. Надеюсь, вы не в обиде на меня за это скромное замечание?
– Нисколько, – ответил толстяк снисходительно. – Ты говоришь так потому, что у тебя нет значка. Если бы у тебя был значок, ты бы смотрел на вещи совсем иначе, и не терзался бы подобными глупостями. Какая разница, сколько я вешу? Важно, что я – лучший из лучших, и мне вместе с друзьями суждено покорить для человечества Космос.
– Всё это не решает проблемы с силой тяготения, – пожал плечами Барсум. – Вы задохнётесь, едва ракета оторвётся от Земли.
Толстяк наставил на Джона Дж. палец.
– Чтобы ты знал! – сказал он с покрасневшим от гнева лицом. – Мои сперматозоиды признаны более живучими, чем у пещерного человека! Их даже гамма-излучение не берёт! В новом мире я буду оплодотворять всех женщин – круглосуточно!
– Да ладно, Броуди, не трать на него время, – хлопнул толстяка по спине приятель. – Ясно же, что он один из тех придурков, что горбатятся за десять центов в день. Где ему оценить такие перспективы?
Вербовочный пункт Барсум покинул с тяжёлым сердцем. Все эти люди не годились для покорения Космоса, и вместе с тем в глубине души он понимал, что они отправятся туда, и преуспеют, а он, если и дальше будет придерживаться своих принципов, обречён оставаться на Земле.
И вот Барсум шёл по улице, и настроение у него было хуже некуда. Наконец, он остановился у огромного рекламного щита фирмы «Животная страсть». Надпись на щите гласила: «СЕКС С ВЫМИРАЮЩИМИ ЖИВОТНЫМИ – ТЕПЕРЬ СО СКИДКОЙ! ЗАКАЖИ СЛОНА – ЗАПЛАТИ КАК ЗА ЛАМУ!»
– Да, Джон, – сказал себе Барсум. – Величают тебя гением, а подлинный гений – это человек, который изобрёл винегрет. Казалось бы, что может быть глупее: свалить в одну кучу людей всех профессий и возрастов, и надеяться, словно ленивая домохозяйка, что огромная духовая печь – Космос – превратит эту мешанину в съедобное блюдо. Но ведь сработает эта глупость, да ещё как! Пусть этого никто не осознаёт, но это единственно правильный выход, и плевать, что выбран он наугад, вслепую. Главное – результат! Пока я видел только сырьё, но начнётся для этих людей настоящая жизнь – там, далеко, быть может, за сотни тысяч световых лет отсюда, и отольются из этих заготовок учёные, инженеры, спортсмены, писатели и художники. Кто знает, может быть, появятся среди них те самые люди, знающие, чего следует по-настоящему хотеть в жизни – люди, которых я ждал напрасно, потому что зрячий человек никогда не пойдёт за слепым, а я слеп.
Но что же делать? Ответ простой: они берут всех подряд, и я должен брать всех подряд. Но по-другому – да, по-другому. Правительство полагается на удачу, но здесь у меня найдётся, чем возразить. Что лучше: получить винегрет по воле случая, как результат лености и нерадивости, или собственноручно помыть, отварить и нарезать нужные овощи в строго необходимых пропорциях? Рассыпать семена по грядке наугад, или терпеливо спланировать рассаду в надежде на богатый урожай? Разумеется, предпочтительнее расчёт. Если космос должно покорить человечество – такое, какое оно есть – так соберём и мерзавцев и святых в надлежащей пропорции! Пусть никто не знает, чего хочет, не знает, зачем живёт на свете и для чего бьётся его сердце – это нисколько не помешает делу, ибо я и сам не понимаю, куда иду и чего хочу достигнуть!
Такие слова сказал себе Барсум, и начал с того, что в тот же день под залог освободил из различных тюрем сто двадцать девять заключённых, семеро из которых получили срок за растление малолетних, а трое подозревались в каннибализме и осквернении могил.
На вопрос присутствовавшего при этом журналиста, зачем он коллекционирует асоциальные элементы, Барсум ответил, что его задачей является сохранение человечества, а человечество, лишённое асоциальных элементов, просто-напросто перестаёт быть таковым.
«Каждая ниша в обществе должна быть заполнена», – торжественно провозгласил он. Иными словами, помимо добропорядочных граждан, составляющих хребет общества, необходимы убийцы, воры, взяточники (в отсутствие которых полиция превращается в самодовлеющую силу), а также террористы и заговорщики всех мастей (обычная политическая оппозиция не годится, поскольку быстро смешивается с правящей партией). «Безусловно», продолжал Барсум, – «новый мир, который возникнет на другой планете, окажется не менее кровавым и страшным, чем старушка Земля. Но разве не в этом суть второго шанса: в тех же условиях получить качественно иной результат? Да и взглянем на это с другой стороны! Неужели эта жуть не делает комфортное существование ещё более приятным? Представьте себе следующую картину: вы сидите в любимом кресле, прихлёбываете горячий шоколад, на коленях свернулась ангорская кошка… А в газете, которую вы лениво перелистываете, как всегда, одни страсти: эти акции упали, эти подскочили, как бешеные, одного политика убили, другого искалечили, взорвался автобус с детьми, упал самолёт, и какой-то очередной аятолла объявил джихад. И вот вы читаете эти ужасы и думаете: ах, как хорошо, что я сижу в мягком кресле, а не улепётываю под батарейным огнём от воющих дьяволов в бурках. Всё просто: не будь этой несчастной войны, вы бы не так остро чувствовали вкус жизни. К тому же, – вернулся Барсум к проекту, – ошибочно полагать, будто я собираю экипаж исключительно из мерзавцев и психопатов. Вовсе нет. С преступников я начал лишь потому, что их проще найти: зашёл в первую попавшуюся тюрьму – и порядок. Меня удивляет, что никто до сих пор не придумал подобные заведения для порядочных граждан – подумать только, как это облегчило бы мою задачу! Но нет, так нет – значит, будем искать по старинке. И обязательно найдём!».
В ответ на это заявление «Геральд Трибьюн» немедленно опубликовала карикатуру: Барсум, одетый в рубище, шагает по Бродвею, размахивая треснувшим фонарём. «Новый Диоген, – гласила подпись, – ищет человека. Помоги ему, справедливый и добрый читатель, а заодно ответь на вопрос: не слишком ли мешают поиску порядочных людей те несколько миллиардов, что отягощают его карман? Может быть, если уважаемый Джон Дж. Барсум переселится из роскошного особняка в глиняный пифос, это сделает его взгляд более зорким?». К карикатуре прилагалась петиция с красноречивым названием «Лезь в бочку!». В течение недели её подписали более двух миллионов человек. Барсум только веселился. Чтобы позлить недоброжелателей, он переименовал свой ковчег, до этого носивший звучное имя «Галактический странник», в «Бочку». Последним же ударом, добившим его врагов, стало размещённое на одной полосе с карикатурой следующее объявление (оплаченное, разумеется, Барсумом):
ВНИМАНИЕ!«Всем! Всем! Всем! Если ты молод, умён, предприимчив, если ты смел, ответственен и упрям – «Глобал Индастриз» ждёт тебя! Стань Искателем – путешествуй по свету, пробуй новое, знакомься с людьми – всё совершенно бесплатно! Ты, конечно, спросишь: а что взамен? Может быть, мне сломают пальцы на руках или вырежут почку? Ха-ха-ха (драматический смех)! Нет, зачем же такие ужасы? От тебя потребуется простая вещь. Если в твоих странствиях тебе встретится какой-нибудь интересный или необычный человек – полисмен, автослесарь или даже преступник (ого-го, какой поворот сюжета!), дай ему специальный флаер и предложи присоединиться к нашему сообществу. Удачи тебе, дружище!
Как нас найти: в любом городе иди в наш филиал и обращайся к старшему менеджеру – он знает, что делать.
Следом за «Геральд Трибьюн», это объявление с незначительными изменениями было опубликовано во всех газетах мира. На призыв Барсума откликнулось примерно полторы тысячи человек. Получив на руки приличную сумму денег и вооружившись специальными вопросниками, они отправились на поиски будущих членов экипажа «Бочки».
Вопросник состоял из трёх частей. Первая часть предлагала испытуемым ответить на несколько довольно простых вопросов, как то: что такое Бог? справедливость? красота? истина? добро? зло? любовь? Второй блок был посложнее: он включал в себя вопросы, имеющие несколько вариантов ответа. Вот, например:
Вопрос № 356. Вы – морской пехотинец армии США. Во время наступления ваша рота сожгла вьетнамскую деревню. Что вы оставите на пепелище?
А) Рождественскую открытку
Б) Зажигалку «Зиппо»
В) Своё разбитое сердце, навсегда разочаровавшееся в демократии
Г) Это поганые «чарли» ничего не получат!
Третья часть вопросника была самой короткой. Вопрос в ней был всего один:
«Хотите ли вы стать пассажиром «Бочки»»?
А) Да
Б) Нет
Поиск кандидатов в пассажиры «Бочки» производился одновременно во многих направлениях. Помимо обычных граждан, были отобраны политики, военные, философы, учёные, супермодели, футбольные фанаты, городские сумасшедшие, любители видеоигр, художники, актёры – как бездарные, так и лучшие из лучших. На борт принимались худые и толстые, больные и здоровые, богатые и бедные. Не удержавшись от искушения, Барсум принял на борт несколько десятков прокажённых и жертв витилиго. Поиск шёл и по более обширным критериям, нежели профессия и положение в обществе. Так, в числе пассажиров оказались примерно сто пятьдесят тысяч человек, считающихся умными, и столько же людей, заслуживших репутацию неисправимых глупцов. Что интересно, и те и другие могли как преуспевать в жизни, так и бедствовать: здесь Искатели не обнаружили какой-то чёткой закономерности.
Сложнее всего дело обстояло с таким неуловимыми существами, как дураки. Выступая перед очередной партией Искателей, Барсум подчеркнул, что дурак (не просто глупый человек, а именно дурак) необходим обществу, как воздух. К сожалению, единственный экземпляр, удовлетворяющий всем без исключения критериям дурака, занимал на момент обнаружения пост президента нефтяной компании, и уговорить его добровольно оставить столь выгодное место не представлялось возможным. Так что Искателям пришлось удовлетвориться субъектами второго, а то и третьего сорта, что изрядно опечалило Барсума. Но и без первоклассных дураков население «Бочки» составило почти полтора миллиона человек – более чем достаточно для любого Спасителя Человечества, ибо не количеством сильны.
Не следует думать, что Искателей везде принимали с распростёртыми объятиями. Немало их осело в благоустроенных тюрьмах Европы (официальное обвинение – подстрекательство к мятежу), ещё больше сгинуло на Дальнем Востоке и в джунглях Южной Америки, где Искатели рассчитывали пополнить экипаж «Бочки» племенем янеманго – марксистами и собирателями черепов. Одно время хотели арестовать и самого Барсума, но тот куда-то пропал: как выяснилось позже, отбыл на остров Борнео, дабы лично возглавить работы над разумным зубным протезом – лучшим другом холостяков среднего возраста. «С ним всегда можно поговорить, когда тебе одиноко, – гласил рекламный проспект этого выдающегося изобретения. – А ещё он любит тот же шоколад, что и ты».
По мере того, как приближался старт ковчега, в прессе началась нешуточная шумиха. Те триста тысяч жителей стран «третьего мира», что по приглашению Барсума обрели приют в трюме «Бочки», благожелательно настроенные издания называли «будущим подспорьем в нелёгком деле колонизации планет», а газеты-противники проекта – «дешёвым топливом для бортовых двигателей».
Последние слухи Барсум опроверг лично.
– Все пассажиры «Бочки» обладают равными правами, – заявил он, выступая перед журналистами. – Уже сейчас на нижней палубе ковчега, помимо дополнительных баллонов с кислородом, установлены пищевые синтезаторы, задача которых – переработка мочи и экскрементов в мороженое и персиковый напиток, идентичный натуральному. Что же касается удовлетворения духовных потребностей пассажиров нижней палубы, то с этой целью нами закуплено более ста пятидесяти тысяч фильмов категории B, C, D и F, а также свыше одиннадцати тысяч игровых автоматов и телевизионных приставок. В будущем, если мои обязанности на мостике не будут отнимать слишком много времени, я и сам не откажусь пожить в трюме хотя бы недельку.
Чем дальше продвигалось строительство «Бочки», тем большее сопротивление оказывала внешняя среда. Ведущие фабриканты, обозлённые тем, что Барсум лично не предложил им места в ковчеге (принимать спасение из рук Искателей, а значит вливаться в экипаж на равных условиях им не слишком-то хотелось), продавали ему сырьё втридорога, задерживали поставки, засылали на стройку шпионов и саботёров. Недовольно было Барсумом и правительство: из чудака с нелепыми лозунгами, шумного, но безопасного, он превратился в серьёзного конкурента. От обвинения в измене его спасла лишь докладная записка, врученная президенту США министром внутренних дел. В ней министр доказывал, что небольшое кровопускание человечеству не повредит, да и выпущенная кровь – обычно дурная, мешающая нормальному самочувствию. Прочитав записку, президент наложил на неё резолюцию, текст которой я приведу полностью.
«Игрушечник совсем зазнался, – написал он в правом нижнем углу листа. – Помучайте его хорошенько».
И Барсума принялись мучить.
Во-первых, были опубликованы его счета, из которых выяснилось, что Барсум в плане личного комфорта довольно неприхотлив, если не сказать – аскетичен. «Он носит стоптанные кеды, меняет свой гардероб всего два раза в год, обставил квартиру мебелью собственного изготовления и ни разу не пробовал «Потрясающий лунный пудинг» – любимое лакомство кинодивы Принцессы ван Раандт, за один кусочек которого она неоднократно выражала прекрасное, пусть и несколько запоздалое желание «расстаться со своим веночком», – писал корреспондент «Геральд Трибьюн».
Широкой публике эти сведения пришлись не по вкусу. Человек, возомнивший себя Бог знает кем, говорили на кухнях, в пивных и в общественных туалетах, должен вести себя Бог знает как, а иначе это очень подозрительно.
– Чёртов скряга! – восклицали одни. – Нет, чтобы повеселиться, как следует, с такими-то деньжищами! Сразу видно, что нет у человека фантазии. Нам бы его деньги, уж мы бы развернулись, такую вечеринку устроили бы, что и на ногах не устоишь!
Другие, напротив, утверждали, что скромность в быту – не порок, и беспокоит их совсем другое: не потребует ли Барсум такого же самоотречения от своего экипажа, то есть, не прячется ли под личиной Спасителя Человечества фанатик и тиран – они ведь, как известно, довольно неприхотливы. В подтверждение своих опасений они ссылались на интервью с Джоном Дж., в котором тот называл себя самым немилосердным из всех доброжелателей человечества, и утверждал, что не спокойной жизни он ему хочет, а возможности проявить себя. Вдруг это правда? Что скажет сам Барсум?
Барсум молчал. К чему тысячу раз повторять одно и то же? Из самых первых интервью, в которых Джон Дж. честно пытался объяснить, зачем построен ковчег, он понял, что в действительности никого не интересует, знает ли он, чего хочет, равно как и хочет ли он вообще чего-нибудь. Его спрашивали о душевых кабинках, умывальниках и бильярдных, интересовались вместительностью бортового холодильника и часовни. Интервьюеров интересовало, как Барсум будет решать проблему однополых браков и сексуальных девиаций, а также где он будет содержать экзотических домашних животных.
– Вы понимаете, что, поместив живого удава в коробку от кресла-кровати, вы нанесёте серьёзный ущерб его телесному и психическому здоровью? – спрашивал Барсума репортёр.
– Не думаю, – отвечал Джон Дж. – По моим сведениям, примерно тридцать процентов населения Земли проживает в схожих условиях и не испытывает никакого дискомфорта от подобного унизительного существования. В конце концов, если человеку удобно в коробке размером метр на два, то удаву грех жаловаться.
Во-вторых, специально обученные журналисты занялись личной жизнью Барсума, и вскоре взору общественности было явлено несколько десятков аппетитных блондинок в возрасте от шестнадцати до тридцати пяти лет, утверждавших, что Барсум, пользуясь грубой силой и шантажом, склонил их к сожительству. Одна из них, по имени Мэри Энн (ангелочек с нежными щёчками и чудным носиком), рассказывала такие ужасы, от которых кровь стыла в жилах. Помимо самого Барсума, в её показаниях фигурировали дворецкий девяноста трёх лет от роду, племенной жеребец, по меньшей мере шесть роботов (из них только два человекоподобных) и установка ядерного синтеза, работающая на оружейном плутонии.
– Я умоляла его остановиться, – плакала Мэри Энн перед камерой, – но он был непреклонен! Он сказал, что способен испытать оргазм лишь тогда, когда его жертва испытывает нечеловеческую боль.
– Боже мой, неужели он мучил вас? – в паузе между рыданиями спросил интервьюер. – Как он мог поднять руку на столь беззащитное создание?
Мэри Энн всхлипнула в последний раз и вытерла глаза любезно поданным платочком.
– Думаю, это месть, – сказала она твёрдо. – Месть всем женщинам Земли. Мы проходили это на втором курсе по психиатрии. Должно быть, какая-нибудь женщина отвергла его гнусные домогательства, и он пришёл в ярость.
– То есть вы считаете, что причиной сексуальных извращений является несостоятельность Барсума как мужчины?
– Совершенно верно.
– А как бы вы охарактеризовали его личность?
– Личность? – переспросила Мэри Энн. – Чёрт, к этому вопросу я не готовилась. Разрешите заглянуть в учебник?
– Простите?
– В шпаргалку, идиот, в шпаргалку! Ты опять забыл свою реплику?
– А! – хлопнул себя рукой по лбу репортёр. – Конечно, конечно!
– Итак, – продолжила несколько минут спустя Мэри Энн, – я бы сказала, что Барсум – нарциссическая личность, совершенно не способная к сопереживанию. Это крайний эгоцентрик, озабоченный лишь телесными удовольствиями, готовый пойти на всё ради удовлетворения своих страстей. Все его чувства поверхностны и недолговечны. Он – раб своих инстинктов, наполовину животное.
– Но как тогда расценивать его скромность и непритязательность?
– Как свидетельство глубокой развращённости его натуры. Из неё же и проистекает желание Барсума покинуть Землю, якобы в поисках новых возможностей. Новые возможности, как же! В действительности, будучи абсолютно неконкурентоспособным в сравнении с обычным человеком, он считает, что в Космосе сумеет реализовать свои подавленные желания. Но это не так: даже в Космосе эгоист остаётся эгоистом, а ничтожество – ничтожеством.
– Совершенно верно, Мэри. Нашим зрителям интересно: что бы вы сказали людям, которые покинут Землю вместе с Барсумом? Есть ли у них какой-то шанс?
– Я бы сказала им: да поможет вам Бог.
Другое истолкование Барсума дал доктор психиатрии, автор книги «Половая жизнь лам» профессор Уокерли. Проанализировав изобретения Джона Дж., он сделал вывод, что тот из-за перенесённой в детстве травмы навсегда остановился на оральной стадии развития личности – иными словами, по мнению профессора, этот магнат в свои двадцать семь лет был ничуть не взрослее пятилетнего мальчишки, который тянет в рот всякую гадость.
– Что вы можете в таком случае сказать о его сексуальной жизни? – спросил профессора корреспондент.
Профессор улыбнулся. Это была роскошная улыбка, улыбка, словно сошедшая с телеэкрана – тридцать два белоснежных, идеально ровных зуба.
– Без всякого сомнения, – сказал он, продолжая улыбаться, – Джон Дж. Барсум – настоящий, стопроцентный онанист. Другого мнения быть никак не может.
Хватало и укусов помельче. Редкая газета не пестрела заголовками вроде:
ДЖОН ДЖ. БАРСУМ – ПОЗОР ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!
ОСТАНОВИМ ПРОИЗВОЛ СВИХНУВШЕГОСЯ ДЕЛЬЦА!
БАРСУМ ПОГУБИТ НАС ВСЕХ!
ДОЛОЙ «ИГРУШЕЧНИКА»!
СКАЖЕМ ДЖОНУ ДЖ.: «НЕТ!»
СПАСЕМ ПОЛТОРА МИЛЛИОНА НАШИХ ГРАЖДАН ИЗ РУК НЕГОДЯЯ!
ТРЕБУЕМ СУДА НАД ВРАГОМ ЗЕМЛИ!
ПРАВДА О ВЕЛИЧАЙШЕМ ПРЕСТУПЛЕНИИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ!
К. БАРСУМ: «МОЙ СЫН – ЧУДОВИЩЕ!»
БАРСУМ: ПСИХОПАТ ИЛИ ПРЕСТУПНИК?
ГРАЖДАНЕ НЕПАЛА ТРЕБУЮТ НЕМЕДЛЕННОГО СУДА НАД БАРСУМОМ!
ИЗВРАЩЕНЕЦ ГОТОВИТ КОСМИЧЕСКУЮ ОРГИЮ!
К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ГОМОСЕКСУАЛИЗМ
РАСКРЫТА ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ БАРСУМА: НЕЗАКОНОРОЖДЕННЫЙ СЫН МАГНАТА РАССКАЗЫВАЕТ ИСТОРИЮ СВОЕЙ ЖИЗНИ
БАРСУМУ ПОСТАВЛЕН ДИАГНОЗ: РАННЕЕ СЛАБОУМИЕ
ЖИТЕЛИ МАРИУПОЛЯ ТРЕБУЮТ НЕ ВЫПУСКАТЬ «БОЧКУ» С ЗЕМЛИ! СОБРАНО УЖЕ 8 000 000 ПОДПИСЕЙ!
БЕЗЖАЛОСТНЫЙ ЧЕСТОЛЮБЕЦ ОБРЁК НА СМЕРТЬ МИЛЛИОНЫ НЕВИННЫХ!
ПОКА БАРСУМ БОЛТАЕТ, ЛЮДИ УМИРАЮТ!
ОБНАРОДОВАНЫ СЕНСАЦИОННЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ РАССЛЕДОВАНИЯ! КОВЧЕГ БАРСУМА ПОСТРОЕН С НАРУШЕНИЕМ ВСЕХ СУЩЕСТВУЮЩИХ ТЕХНИЧЕСКИХ НОРМ!
ДЕНЬГИ НА «БОЧКУ»: БАРСУМА ПОДОЗРЕВАЮТ В МОШЕННИЧЕСТВЕ!
В ЧИКАГО ОГРАБЛЕН ПРИЮТ ДЛЯ СИРОТ! БАРСУМ ПРИОБРЕЛ НОВЫЙ ГАЛСТУК!
РЕПУТАЦИЯ «ГЛОБАЛ ИНДАСТРИЗ» ПОД УГРОЗОЙ! СОВЕТ АКЦИОНЕРОВ ГОЛОСУЕТ ЗА ЛИШЕНИЕ БАРСУМА ПРАВА РАСПОРЯЖАТЬСЯ АКТИВАМИ КОМПАНИИ!
НА ИМУЩЕСТВО БАРСУМА НАЛОЖЕН АРЕСТ!
РАБОЧИЕ «ГЛОБАЛ ИНДАСТРИЗ» ВЫХОДЯТ НА ДЕМОНСТРАЦИЮ. «МЫ ПРОТЕСТУЕМ ПРОТИВ РЕШЕНИЯ БАРСУМА ПОКИНУТЬ ЗЕМЛЮ», – ЗАЯВИЛ ЛИДЕР ПРОФСОЮЗНОГО ДВИЖЕНИЯ Д. ВАЛЕНТАЙН.
СЕНАТОР МАКУОТТ: «БРОСАЯ СВОЁ ПРЕДПРИЯТИЕ НА ПРОИЗВОЛ СУДЬБЫ, БАРСУМ ПОСТУПАЕТ БЕЗОТВЕТСТВЕННО! ТЫСЯЧИ РАБОЧИХ МЕСТ БУДУ УПРАЗДНЕНЫ ВО ИМЯ СИЮМИНУТНОЙ ПРИХОТИ!»
АССОЦИАЦИЯ БИЗНЕСМЕНОВ АМЕРИКИ ОБЯЗАЛА БАРСУМА ВЫПЛАТИТЬ 156, 7 МИЛЛИАРДА ДОЛЛАРОВ ШТРАФА.
С. МАРБЛ, БЛИЗКИЙ ДРУГ БАРСУМА: «ИМ ДВИЖЕТ СТРАХ. ОН ПРОСТО БОИТСЯ ЖИТЬ НА ЗЕМЛЕ. ЕМУ НЕ ПОД СИЛУ СМОТРЕТЬ В ГЛАЗА ЧЕСТНЫМ ЛЮДЯМ».
«ВОН ИЗ СТРАНЫ!», – ЗАЯВЛЯЕТ БАРСУМУ ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНЫЙ КЛУБ «СЕРЬЕЗНЫЕ МОЛОДЫЕ АМЕРИКАНЦЫ».
«СВОИМ ПОСТУПКОМ ОН ПРЕДАЕТ НЕ ТОЛЬКО СВОЮ СТРАНУ, НО И ВСЁ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО!» – Б. У. РЕМАН, ФИЛОСОФ, СОЦИОЛОГ, ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ.
Да, это были болезненные уколы: Барсум оставил их без внимания лишь потому, что ждать осталось недолго. Пусть себе надрывают глотки, думал мрачно Джон Дж. Публике нравятся вопли; всё, что разнообразит процесс пищеварения – хорошо, а если информация, помимо познавательной, выполняет ещё и морально-воспитательную функцию – тем лучше. Может быть, кто-нибудь и вправду станет нравственнее, увидев, как его поливают грязью – в том, что именно способно изменить человека в лучшую сторону, никогда нельзя быть уверенным наверняка. Публика злорадствует над человеческим горем, исторгающим слёзы из камня, и светлеет душой, прочитав грошовую книжку о разговорах с Богом; всем сердцем жалеет дальнего и равнодушно проходит мимо ближнего своего. Какой с неё может быть спрос?
Люди – это люди, сказал себе Барсум.
Земля вертится, повинуясь незримым силам гравитации.
Задача живых существ – порождать другие живые существа.
А я должен заниматься своим делом.
Но это было проще сказать, чем сделать. Когда мир ополчается против человека, человек ищет точку опоры. Боэций в ожидании казни писал «Утешение философией». Барсум в тяжёлый для себя период сочинил сказку, которая сегодня включена во все тразилланские хрестоматии. Называется она «Джек расширяет Землю»:
Как известно, если долго лежать на одной и той же подушке, она сплющивается, становясь похожей на блин. То же самое однажды произошло и с Землёй. Она сплющилась, и этого никто – ну, почти никто – не заметил. Всё шло своим чередом: летали самолёты, катились вдаль по рельсам поезда, сходили с конвейеров автомобили и рождались новые люди.
Человеку, по большому счёту, всё равно – круглая Земля, или плоская. Особенно если всё на ней разведано и изучено вплоть до последнего камешка, а Реки, Моря, Горы и Долины – названы, и не единожды.
Уютное обжитое местечко – вот какая была Земля, на самом краю которой неторопливо и скучно жил Джек.
Вы не ослышались – на самом-самом краю. Задний двор его дома, заросший сорняками, оканчивался проволочным забором, за которым земля обрывалась, и начиналось бескрайнее небо. Устав от прополки сорняков, Джек частенько подходил к ограде и смотрел в голубую пустоту.
Ничего себе, думал он. Упадёшь туда – и никакая полиция не сыщет.
Жутковатое было чувство, если честно.
Однажды Джек привёз на задний двор тачку с землёй – несмотря на все неудачи, бедняга верил, что сможет вырастить баклажаны не хуже, чем у соседа, старого Смита. Прислонив тачку к проволочной ограде, Джек вздохнул и ухватился за очередной куст чертополоха.
Раз, два, взяли!
Ага, как же. Крепко держится. И секатор не поможет – эту дрянь надо вырывать с корнем. Что ж, попробуем ещё раз.
Джек расставил ноги пошире, поплевал на руки и потянул изо всех сил. ещё чуть-чуть, ещё…
Раздался хруст, и Джек упал на спину. Проклиная на все лады чертополох и землю, попавшую в волосы, он поднялся и увидел, что тачка опрокинулась.
А земля – земля из тачки высыпалась за ограду.
И не падала, хотя должна была упасть. Просто висела в воздухе, как если бы её что-то поддерживало снизу.
Джек сходил за кусачками, и, разрезав ограду, ступил на рассыпанную землю. Вопреки его опасениям, она выдержала. Внезапно Джека охватило странное веселье: он словно очутился там, где было возможно все. Открывшаяся перед ним пустота по-прежнему ошеломляла, даже пугала, но теперь во власти Джека было заполнить её, чем угодно. Новорождённая земля могла стать садом, на ней можно было построить красивую фабрику, производящую красивые вещи, а можно было предоставить землю самой себе – пусть растут на ней жёлтые одуванчики да щёголь-репей.
А самое главное – едва воображению станет тесно, и захочется чего-то нового – достаточно насыпать ещё земли.
Да, для Джека это было поистине чудесное открытие. Он слегка заважничал, и в беседе со Смитом (этим вечером они сидели у Джека на крылечке и курили трубку) осмелился усомниться в его баклажанах. При этом на мгновение у него мелькнула мысль: а не провозгласить ли себя королём или даже императором новой земли? В конце концов, разве не он её создал? Разве не ему принадлежит она по праву? Однако он тут же устыдился этой мысли и сказал себе: «Ну, уж нет, парень, оставайся-ка лучше просто Джеком. Всяких императоров, королей и президентов и так достаточно».
На следующее утро он взял тачку с землёй и снова вышел за ограду. Земля держала его так же хорошо, как и раньше, и за ночь из неё успела проклюнуться свежая травка.
– Ну ничего себе, – сказал Джек, – Знаешь что, землица? А давай-ка мы сделаем тебя чуть побольше…
Он высыпал землю из тачки и тщательно распределил по периметру участка. Таким образом, поверхность увеличилась ещё на полтора метра.
– Курочка по зёрнышку клюёт, – сказал Джек, и лицо его, обычно хмурое, озарила улыбка.
Так и повелось у него с тех пор: ни свет, ни заря он вставал и шёл расширять Землю. Трудно сказать, зачем он это делал, ведь никакой пользы от этого не было, потому что заниматься своими делами люди успешно могли и на старой Земле – даром, что она была исхожена вдоль и поперёк. Наверное, Джеку нравилось думать, что когда он достаточно расширит Землю, на ней вновь появятся таинственные места, не нанесённые на карту: пещеры, гроты, затерянные в джунглях города. Какой восторг испытают те смельчаки, что их обнаружат!
Когда новорождённая земля выросла в размерах до гектара (удивительно, как её до сих пор никто не заметил: должно быть, люди, живущие по соседству, заколотили окна, выходящие на задний двор, чтобы не отвлекаться от такой милой, такой привычной жизни), Джек решил, что хорошо бы вырыть на участке небольшую речку – дабы оживить пейзаж. Весь день он копал русло, затем таскал воду, и вот – к вечеру на Земле стало одной рекой больше.
Надо сказать, что речушка у Джека вышла хоть и скромная (ручеёк, а не река!), но с характером. Едва Джек вылил последнее ведро, она сразу выскочила из русла и побежала своей дорогой – к самому краю Земли. Сперва Джек боялся, что она просто выльется за край, но таинственная сила, удерживавшая землю от падения, продолжала действовать, и речка, постепенно расширяясь (откуда только бралась вода?) продолжала двигаться туда, куда так или иначе движутся все реки – к далёкому-далёкому морю. Джек следил за ней, пока она не достигла горизонта, а потом перестал.
На другой день он решил смастерить гору. Да-да, гору! Наверное, это странно, но за последнюю неделю он настолько поднаторел в новом увлечении, что построить гору казалось ему не труднее, чем провести железную дорогу. Прокладывают же рабочие шпалы – и ничего! Проработав две недели, он отложил в сторону кирку, вытер пот и осмотрел своё творение. Несмотря на то, что Джек старался, как мог, получился скорее пологий холм. Огорчённый, он отправился спать. Наутро же, выйдя из дома, он был ошеломлён: перед ним высилась огромная гора, склоны которой были увиты диким кустарником. На самой высокой площадке гнездились орлы. Даже воздух на заднем дворе стал каким-то другим – чистым и свежим.
Тогда Джек принял решение. Он попрощался с соседями, заколотил окна своего дома, выходящие во двор, и переселился на свою землю. Единственный, кому он сказал о ней, был старый Смит – этот, был уверен Джек, не проболтается.
На своей земле Джек построил новый дом, где и живёт по сей день. Каждое утро он выходит из дома, чтобы увеличить Землю ещё чуть-чуть. Это доставляет ему большое удовольствие.
Прямо сейчас, я уверен, Джек сидит у окна, любуется великолепным садом, где культурные овощи мирно уживаются с сорняками (ведь и сорняки, если задуматься, тоже нужны) и думает о том, что построит завтра.
А мир вокруг живёт обычной жизнью. Люди занимаются своими делами, не замечая, как растёт Земля. И это к лучшему.
Надо сказать, что, несмотря на достигнутые успехи (недавно Джек соорудил первый водопад – почти полгода работы!) он продолжает оставаться скромным человеком.
Ему приятно думать о том, что где-то есть и другие люди, расширяющие Землю. Иногда он думает: а не черкнуть ли им пару строк, не пригласить ли на чашку чая? Правда, по здравому размышлению, он отказывается от этой идеи. Что-то подсказывает ему, что такой работой, как у него сейчас, каждый должен заниматься в одиночку. Может быть, потом, настанет время, когда труд будет окончен (а это когда ещё будет!), и тогда люди, расширявшие Землю, соберутся вместе, чтобы поделиться своими историями.
А пока, говорит он себе, крепче держи лопату, Джек!
И вот, как ни старались журналисты, как ни упорствовали производители стали и электроники, настал день, когда работа над «Бочкой» была окончена. Надо сказать, что сам ковчег нисколько не оправдывал своё название, напротив, это было изящное судно, дизайн которого вобрал в себя всё лучшее от яхты и гоночного автомобиля. Художники-оформители, нанятые Барсумом, подошли к задаче творчески, в результате чего снаружи ковчег был украшен всевозможными фресками и картинами, выполнявшими, помимо эстетической функции, ещё и противометеоритную. Противостояли космической пыли прерафаэлиты, Босх, художники Северного Возрождения и воспитанники могучей итальянской школы. Не было там только современного искусства, ибо Барсум не уважал бессмысленную пачкотню, унижающую как художника, так и зрителя.
Кроме того, не желая обижать ничьих религиозных убеждений, Джон Дж. распорядился покрыть обшивку «Бочки» строчками из Ветхого и Нового Завета, Корана, Бхагавад-Гиты, звёздами Давида, православными иконами, изречениями Будды и его учеников, а также изображениями тотемных животных, рунами и каббалистическими знаками; словом, если бы вы взглянули на ковчег с расстояния в пару миль, вы увидели бы гигантское цветное пятно, словно сошедшее с полотен Поллока.
В день отлёта дороги стали по всей стране. По самым приблизительным подсчётам, поглазеть на запуск ковчега собралось три миллиарда человек. Все вместе они выдыхали зараз больше углекислого газа, чем тепловая электростанция в Нейрате. Говорят, продавцы хот-догов, работавшие в тот день, обеспечили на всю жизнь себя и своих потомков вплоть до седьмого колена.
Как водится, не обошлось без происшествий. Какой-то жуликоватый тип продавал поддельные флаеры, дающие право прохода в «Бочку» – когда обман раскрылся, его схватили и хорошенько намяли бока. Обстановка накалилась до такой степени, что водители бульдозеров, нанятые Барсумом, отказались давить возмущённую публику – во всяком случае, до тех пор, пока им не заплатят сверхурочные.
Перед самым отлётом с Барсумом встретился корреспондент «Модерн телевижн» и попросил сказать несколько слов – о себе, о предстоящем полете, или о чём угодно (надо было чем-то заполнить эфирное время). Барсум согласился.
– Если говорить честно, то я – отнюдь не тот человек, кого следовало о чем-то спрашивать, – сказал он. – Я никогда не произносил прочувствованных речей о мире и всеобщем благосостоянии, не боролся за искусство ради искусства или за чистоту литературного языка, не слишком-то верил в бессмертную душу и неотъемлемые права человека. Более того, у меня даже нет ядерного чемоданчика или завалящей боеголовки мощностью в сто пятьдесят мегатонн, наличием которых я мог бы подтвердить свою любовь к ближнему и искренность намерений сделать мир лучше. Я всего лишь изобретатель разных штучек, забавных и бестолковых, одним словом – шут гороховый, разбогатевший на человеческой глупости. Если хочется послушать меня напоследок, пожалуйста, имейте это в виду.
Меня называют несерьёзным человеком, «игрушечником» – и это правда. Я действительно лишён той серьёзности, с которой многие из людей проживают жизни, и считаю своим долгом бороться с этой серьёзностью всеми силами. Но серьёзность серьёзности рознь. Серьёзность учёного, корпящего над открытием, пахаря, удобряющего землю, поэта, сочиняющего сонет, механика, готового с ног до головы измазаться в масле, но запустить сломанный движок – не та серьёзность, что я считаю своим врагом. Нет, я борюсь с серьёзностью другого рода.
Борюсь, как умею – абсурдом, смехом, фарсом, глупостью.
Меня смешит серьёзность людей, уверенных, что нет ничего лучше, чем прочно стоять на ногах. Всякий раз, как я вижу такого человека, мне вспоминается один случай, свидетелем которого я однажды сделался. Произошёл он, когда президент объявил об очередном финансовом кризисе, да таком тяжёлом, что оба моих приятеля (один разбогател на беконе и платиновой фольге, другой сделал состояние, поставляя рок-музыкантам хорьков, которым те прямо на сцене откусывали головы) засуетились, пытаясь спасти миллиард-другой. Курс валюты в те дни скакал, как бешеный, так что даже самые совершенные электронные табло сгорали, не успевая его отобразить, и некоторые банки вернулись к проверенной методике: вывесили доски со сменными цифрами. Я шёл по улице и увидел, как меняли цифры на одной из таких досок. Занимался этим мужичок лет пятидесяти, в забрызганном грязью пальто, а орудием труда ему служила обыкновенная палка – ей он и переставлял цифры. «Сегодня упал в цене гватемальский франк: потрудись исправить» – велела мужичку кассир. Неожиданно тот заупрямился. «А я хочу, чтобы франк стоил больше, чем доллар!», – сказал он. «Но президент потребовал…». «Плевал я на президента! Какой курс захочу, такой и будет!»
И он настоял на своём – в конце концов, у него была палка. Не знаю, что творилось в других отделениях банка, но на этой улице гватемальский франк стоил вдвое дороже доллара, что бы ни твердили финансисты в твидовых пиджаках.
К чему я рассказал эту историю? К тому, что в мире есть миллионы вещей, от которых зависит положение дел, и над которыми ни один человек – даже тот, кто полностью уверен в своих силах – не властен. Стоит ли в таком случае придавать значение занимаемому тобой месту и положению – непостоянным, изменчивым, зависящем от бесчисленного множества обстоятельств? Не лучше ли обратить свой взор на более важные вещи – например, на законы, управляющие миром? Впрочем, об этом намного раньше меня – и намного лучше – сказал Платон, которого напыщенность современных ему Афин смешила так же, как и меня сегодня – серьёзность и ограниченность людей, уверенных, что в мире есть место только стремлению упрочить своё положение, занять какое-либо место, примоститься хоть в уголке реальности.
«Главное – это устроиться в жизни» – говорили мне такие люди. «А что дальше?» – спрашивал я. – «Ведь Вселенная, пусть и конечна, но неисчерпаема». «А дальше», – отвечали мне, – «просто живи», и это «живи» звучало для меня, как смертный приговор.
Что это значит: «живи»? Как это? Для чего? До сегодняшнего дня я не знал. Теперь знаю. Но это «жить» для меня означает совсем иное, чем для моих непрошеных советчиков. Жить для меня значит делать всё возможное для познания мира и тех миллиардов вещей, что определяют жизнь человека. Вот почему я враг серьёзности, строгой, ограниченной серьёзности. Она – первый враг познания. А познание не предполагает уверенности, прочности, незыблемости – напротив, это вечное сомнение, вечный поиск.
Меня часто спрашивали: уверен ли я, что непременно буду счастлив – там, в других мирах?
Не знаю. Счастье – это не вопрос знания или незнания. Иногда я говорю себе «да», но чаще думаю, что покоя мне так и не увидеть. Более или менее ответить на этот вопрос могут только надежда или вера. И я верю – верю в то, что однажды, набравшись знаний, смогу устроить мир разумно и правильно, а вместе с тем – изживу, наконец, абсурд и бессмыслицу собственной жизни.
И это вся загадка Барсума, спросите вы? Получается, всё это время под личиной эксцентричного миллионера, испытателя умов и душ, скрывался человек, так и не нашедший места в мире, человек ненужный и даже лишний? Выходит, что весь мой протест, весь мой пафос, все моё стремление отыскать нового человека – лишь обида наивного ребёнка, не получившего от мира обещанную игрушку?
Может быть.
Не исключено.
И всё же, несмотря на ничтожность шансов, ни в чём не уверенный, полный сомнений и страхов, я готов ступить на ничейную землю – рядом с теми, кто откликнулся на мой зов, плечом к плечу.
Сказав так, он повернулся к репортёру спиной и последним взошёл на борт корабля.
Наглухо закрытый, готовый к отлёту, ковчег скалой высился посреди бескрайнего людского моря.
– Не взлетит, – послышался голос из первых рядов. – Нутром чую, это липа. Плакали наши денежки.
– Да заглохни ты, ради Бога, – отозвался другой голос. – Я десятку поставил на то, что он грохнется.
Начались споры, где-то занялась потасовка. Но вот раздался странный звук – низкий, густой, он пронизал толпу, и все застыли в ожидании. За первым звуком последовал второй, повыше, за ним ещё и ещё – это прогревались двигатели «Бочки». Потом из сопел повалил дым, и толпа отхлынула от защитного ограждения, причём в панике два миллиона человек задохнулись, восемь миллионов получили серьёзные травмы, а двенадцать тысяч триста двадцать две женщины родили прежде времени.
Дым прекратил идти так же внезапно, как и появился. На мгновение над полем повисла тишина. Вдруг из-под днища «Бочки» с оглушительным грохотом ударили струи огня, и вот, под негодующие вопли, крики боли и отдалённый гром салюта (в тот день праздновали освобождение Бастилии) ковчег поднялся в воздух. Казалось, он, взлетая всё выше, балансирует на остриях огромных ярко-оранжевых конусов.
Иссякла первая струя – набирая высоту, «Бочка» постепенно переходила на основной двигатель – за ней вторая, третья, четвертая, пятая. Наконец, ковчег, лишённый последней связи с Землёй, завис у зрителей над головами, качнулся, словно на прощание, и, устремившись вверх, минуту спустя превратился в крохотную точку. Затем исчезла и она.
Простояв ещё час, толпа начала расходиться. Остаток дня все ощущали непонятную грусть.