Изнанка. Кадр первый. Век эс (С. В. Палий, 2006)

Утро – это своеобразный аппендикс всего остального дня. Когда оно здоровое и розовенькое, то никто о нем, как правило, и не помнит. Но стоит этому противному отростку суток воспалиться... Хана. Если вовремя не удалить подобную дрянь из памяти – к вечеру обязательно набухнет флегмоной и лопнет...

Лет десять назад, когда Рысцов еще работал в органах, его шеф за день до уик-энда любил приговаривать, хищно улыбаясь и дробно дубася сардельками пальцев по столу: «Пятница-развратница». После этих слов матерый подпол оставлял молодого офицера вяло исполнять собственные обязанности, а сам пускался во все тяжкие вплоть до девяти нуль-нуль понедельника. За несколько лет службы Рысцов до глубины печенки усвоил этот принцип: пятый день рабочей недели – это уже часть выходных, правда, слегка кастрированная необходимостью посидеть в кабинете. А четвертый – подготовка к выходным.

То есть в четверг необходимо расслабиться от почти недельной напряженности тяжкой ментовской работы: по возможности занять у кого-нибудь из хозотдела стольник до получки и напиться вдребезги. Чтобы к утру пятницы быть готовым полноценно отдыхать.

Прошло много времени с того дня, как Рысцову подписали рапорт «по собственному желанию», но такой порядок организации рабочей недели прочным атавизмом застрял где-то на уровне условных рефлексов.

В этот четверг все оказалось не так.

Во-первых, почему-то Вике вздумалось позвонить в полседьмого утра и заявить, что сегодня планерка начнется не в десять, а на два часа раньше. У начальников любого сорта и года издания есть патологическая привычка – предупреждать подчиненных о каких-либо изменениях в самое последнее мгновение. А потом орать при каждом удобном случае: «Какого лешего вы не можете самостоятельно даже шнурки завязать?!»

Во-вторых, продрав глаза, Рысцов первым делом вспомнил, как накануне чуть ли не до драки разругался с другом детства. Андрон Петровский, в быту Андрюха, был культовым режиссером, снявшим несколько лет назад малобюджетную картину «Залипуха», которая неизвестно каким образом попала к критикам американской киноакадемии и внезапно получила «Оскар» как лучший зарубежный фильм. Теперь у Андрона была собственная студия – около трех гектаров земли на территории Измайловского парка, где располагались съемочные павильоны и вся прочая дребедень, необходимая для кинопроизводства. Многочисленные завистники и склочники из Союза кинематографистов при упоминании об этом факте бесились, но поделать ничего не могли.

Надо сказать, пособачились друзья не из-за идейных разногласий, а по причине элементарной дележки денег, полученных за последний совместный рекламный сюжет. Причем по характеру ни Рысцов не был жадным, ни тем более богатый до омерзения Петровский. Гамадрильство форменное.

Доиграемся, скоро у нас хвосты отрастать начнут... и моторная афазия наступит не из-за травм черепушек, нет. Из-за расшатанных нервов, отупения да озлобленности...

Это во-вторых. А в-третьих, – что уже вообще ни в какие рамки не лезло – в морозилке у Рысцова кончились пельмени! Будто все беды махом решили свалиться на голову в одно утро.

В общем, аппендикс основательно набряк в считаные минуты...

Пришлось разморозить сосиски под щупленькой струйкой горячей воды, ибо микроволновка напрочь отказалась исполнять свой холостяцкий долг еще месяц назад, подтвердив это повалившим из внутренностей дымом.

Впрочем, глядя, как ровненькие кружочки сосисок бодро запрыгали по раскаленному манежу сковородки, Рысцов почувствовал, что надежда на регенерацию хорошего настроения все же не потеряна. Покамест.

Не обнаружив чистой пластмассовой лопаточки, он выгреб подрумянившиеся кусочки на тарелку обычной вилкой – все равно тефлон безнадежно исцарапан. Шлепок оливкового майонеза добавил блюду контраста и отобрал часть теплоты – ведь ку, как известно, и в кулинарии равно цэ эм дельта тэ.

Завтрак оказался в меру быстрым, питательным и вредным. Запив сосиски стаканом горячего чая с плавающими ошметками заварки, Рысцов постоял перед шкафом и после некоторого раздумья все же облачился в строгий костюм-тройку серого цвета – пусть Вика знает, что он может даже на два часа раньше обычного прийти на работу чистенький и выглаженный. Может, ей стыдно будет? Хотя... у начальства это чувство, наверное, атрофировано...

Хлопнув дверью, он вызвал лифт и, пока тот урчал где-то сверху, спустился на первый этаж пешком. Эта привычка сохранилась еще с детства, после того как однажды ему пришлось убегать от разъяренной шпаны из соседнего двора. У каждого есть свои недобитые фобии.

– Валерий Степанович, вы снова лифтом балуетесь? – проворчала пожилая консьержка, отрываясь от просмотра сериала и высовываясь из своей застекленной будочки.

– Да нет, теть Люб, – обронил он, – с десятого какой-то оболтус, кажется, вызвал.

– Господи, за тридцатник лбу перевалило, а он все шарлам-балам... – стукнулось о спину Рысцова излюбленное резюме тети Любы. Он улыбнулся, не оборачиваясь. Этот неизменный утренний диалог со сварливой консьержкой всегда почему-то оставлял некий теплый осадок в душе, будто прикасалось что-то старинное, веющее неспешными мыслями и чувствами.

Дверь клацнула магнитом, и Москва швырнула в лицо мельчайшую морось вперемешку с противным запахом отработанной солярки – это перевела дух выхлопная труба прогремевшего по переулку грузовика.

Рысцов, ежась, шагал по тротуару в сторону Садового. Высотка МИДа тянулась своим шпилем, чтобы вспороть низкое полотно бесформенных туч. Ветер бил рекламные щиты, дорожные знаки, еще не погашенные с ночи неоновые вывески, светофоры, банкоматы, огузки деревьев. Говор шелестящих по асфальту покрышек сливался с бормотанием людей, обременяющих микрофоны мобильников своими заботами и прячущих головы в полусферы зонтов.

Брошенный кем-то окурок разбился о стекло бутика, плюнул веерком искр и, пшикнув, затих в луже.

Осень...

Из метро, как обычно, дохнуло креозотом и сыростью. Несколько турникетов не работали, поэтому возле кабинки контролера образовалась очередь. Пассажиры захлопывали свои зонтики, обдавая друг друга брызгами, и неохотно переругивались. Больше для успокоения собственного эго.

На «Киевской» Рысцов пересел в состав, направляющийся в «Сити», и через несколько минут был на территории крупнейшего развлекательно-делового центра в мире. Не глядя на небоскребы, верхние части которых скрывались в дымке облачности, он добрался до подъезда самого высокого здания и вместе с потоком таких же унылых людей нырнул внутрь. Переложив портфель в левую руку, он достал из внутреннего кармана пропуск и сунул прямоугольную пластинку в щель магнитного анализатора. После этого глянул в матово-черный овал биометрической системы контроля доступа – компьютер сопоставил уникальный рисунок радужки глаз с имеющейся в базе данных информацией, и зеленый огонек приглашающе заморгал.

Скоростной лифт, семьдесят третий этаж, фойе, администраторша с приклеенной улыбкой, кабинет главного редактора, длинный стол, знакомые рожи...

Нет, все-таки четверг действительно выдался ужасный.

– Рысцов, ты чего хмурый? Не похмелился? – спросил Артем Шуров, усаживаясь на соседний стул. – А зачем нас так рано собрали?

Щупленький, с прямым пробором в аккурат посреди копны смоляных волос начальник отдела рекламы и PR всегда задавал по три вопроса враз. Причем отвечать можно было только на последний – он не обижался.

– Откуда я знаю? – сказал Рысцов. – Мне Игоревна позвонила чуть свет. Поди, опять какая-нибудь мегаидея ее мудрую головушку посетила. Вот и не удержалась – проперло на раннюю планерку. Или сон плохой привиделся...

Артем неопределенно фыркнул и разложил перед собой целый ворох замусоленных листочков разных мастей: от альбомного до корешков билетов на футбол. Все они были исписаны мелким почерком, на некоторых, в уголках, притаились корявые схемы и диаграммки.

Надо ему на день рождения записную книжку подарить. Хотя... все одно – распотрошит на мелкие клочки и на них будет свои пометки делать.

Тем временем с другой стороны к Рысцову подсела Валентина Николаевна Ситамова – глава отдела информации и общественных связей. Эта наглая и высокомерная старуха брезговала общаться с коллективом, если того не требовала прямая профессиональная необходимость, поэтому и сейчас она не соизволила поздороваться с ним. Нацепила очки в старомодной оправе и принялась разглядывать собственные неухоженные ногти. И чего только ее на канале держат?..

– Все собрались?

Головы присутствующих повернулись к столу главного редактора. Вика была явно озабочена и напряжена. Она резким движением отодвинула свое кресло и, не садясь, бахнула толстую папку перед собой.

Теткой Виктория Игоревна Мелкумова была суровой, властолюбивой, с чисто армянской деловой хваткой. Но она, несмотря на свои тридцать без малого, чувствовала коллектив, умела организовать работу на должном профуровне, и мало кто из сотрудников мог представить на месте руководителя кого-то еще.

Вика помолчала с полминуты, давая возможность тишине установиться в кабинете. После чего тихо и зловеще изрекла:

– Тунеядцы.

Раздался шорох – народ усаживался поудобнее, предвкушая долгоиграющий разнос.

– Шуров, твой отдел отслеживает рейтинги нашего канала? – продолжила Мелкумова.

Артем закопошился в бумажках. Выудив из кучки этикетку кока-колы, он глянул на обратную ее сторону и произнес:

– Вот, тут все нарисовано. На прошлой неделе аудитория...

– Плевать мне на прошлую неделю! – взорвалась Вика, еще раз хлопая своей папкой по столу. – Поведай-ка о нынешней!

Шуров удивленно посмотрел на нее.

– Но у нас еще не готов отчет, Виктория Игоревна. Вы же знаете, что итоги подводятся в пятницу.

– А у меня подведены вчера. И не знаю, какого лешего я до сих пор не поувольняла вашу рекламно-аналитическую братию, если приходится пользоваться данными независимых экспертов из института социологических исследований!

Шуров старательно зашуршал своими клочками целлюлозы.

– Кто мне может ответить, почему наши показатели за последние два дня упали на 25 процентов? – Вика обвела взглядом всех присутствующих. – Назовите причину.

– Сопляков понабрали... – буркнула себе в очки Ситамова.

– Виктория Игоревна, – негромко сказал длинноволосый и бородатый здоровяк Феченко – замредактора по культуре, – я накануне просмотрел сравнительный анализ рейтинга С-каналов и телевидения. Падаем не только мы. Падают все. А телевидение полезло вверх.

– Знаю. – Вика устало протерла глаза и наконец села, закурив дамскую сигаретку. – Рысцов, ты как координатор направлений что можешь сказать насчет всего этого бедлама?

Валера поднял брови и почесал щеку. Ответил осторожно:

– Все работают в нормальном режиме. Новости оперативные, общественно-политическая линия тоже: выборами декабрьскими вплотную занимаются ребята... Культура, спорт – все как обычно. Я не вижу причин...

Вика вдавила едва прикуренную сигарету в пепельницу.

– У нас есть средства для проведения рекламной кампании? Широкой, качественной... убойной кампании. Это вопрос не к продюсерам – найти новые финансовые вливания за короткий срок мы все равно не успеем. Что есть в наличии? Активы?

Главный бухгалтер – толстый татарин Камалетдинов – приподнялся и, пожевав губами, произнес:

– Никогда нельзя сказать, сколько точно денег на данный момент времени имеется, сами знаете... То тут, то там... – Он двинул бровью. – Думаю, хватит только на наружку по Москве да нескольким крупным городам. И на публикации в периодике. Может быть.

Затлело неприятное молчание. Спустя минуту Вика сказала:

– Идите работайте. Шуров и Рысцов, задержитесь.

Сотрудники, вставая, задвигали стульями и, вполголоса переговариваясь, потянулись к двери. Когда они остались втроем, Мелкумова подошла к стене, открыла встроенный бар и извлекла оттуда чуть початую бутылку армянского коньяка.

– Артем, ты извини, что я сорвалась. Нервы, – спокойно сказала она, вручая ему кофейную чашку, наполненную почти до края. Такая же досталась и Рысцову. Себе Вика плеснула буквально на донышко, понюхала и отставила в сторону.

– Армянский? Это на кой, с утречка-то? – подозрительно вглядываясь в глубину чашки, поинтересовался Шуров. – Как мне после...

– Пейте! – рявкнула Мелкумова.

Валера и Артем быстро осушили тару, синхронно выдохнули и переглянулись.

– Ребята, происходит что-то странное... – Вика снова закурила и вдруг усмехнулась. – Вот уж не думала, что когда-нибудь так скажу.

– А в чем, собственно... – подбодрил ее Рысцов.

– А в том. – Она с шумом выпустила дым. – Вчера вечером ко мне приходили из ФСБ. Вопросы всякие задавали. Про исправность трансляционной аппаратуры, про специфику наших программ... Много всего.

– Не понимаю, а этим-то от нас чего надо? – передвигая щелчками по столу одну из своих бумажечек, спросил Шуров. Он даже перестал на время задавать по три вопроса.

– Они не доложили, – отрезала Вика. – В общем, так. Шуров, попробуй выяснить, что все-таки происходит с рейтингами. Они действительно полетели не только у нас. Рысцов, почему небритый на работу ходишь? Ладно, леший с тобой... Поброди по отделам, приглядись, как идет работа. Особенно обрати внимание на политику – может, эти архаровцы слишком сильно кому-то на хвост наступили... Ну, чего расселись, тунеядцы?

Валера с Артемом молча пошли к выходу, то и дело недоуменно поглядывая друг на друга. Уже в дверях они услышали брюзгливый голос Мелкумовой:

– Жвачку хоть слопайте... алкаши.

В коридоре они столкнулись нос к носу с Димой Феченко. Точнее – нос к груди, потому как рост главного по культуре шкалил за два метра. Сам он любил приговаривать иногда: «Во мне умещаются целых два мэтра».

– Ну, чего там Игоревна вам науськала? – прогудел Дмитрий, скребя бороду и подозрительно поводя носом.

– Да так... пыхтела, – отмахнулся Шуров, стараясь просочиться между Феченко и стеной. Рысцову этот маневр уже удался.

– Вы что, уже и поддать успели?

– Дим, никто не поддавал. Дай пройти.

– Бу-бу-бу... – обиженно заявил гигант культуры им в спины. – Это я, между прочим, первый заметил, что не только мы падаем! Ну и идите себе, предатели коммуны. Ну и чудесно!.. Жалко, что ли, рассказать...

Когда недовольное ворчание осталось за поворотом, Артем остановился и, придержав Рысцова за локоть, спросил:

– Что думаешь? Кто виноват? Где узелок?

Валера высвободил руку и буркнул:

– Надо же, небритый я, видите ли, пришел! А что костюм надел – никто не заметил! Будит людей, накачивает коньяком и обзывает алкашами... По-моему, это верх издевательства.

Шуров не улыбнулся, продолжая смотреть на Рысцова в упор.

– Не знаю я пока, где узелок, – сказал наконец тот, выдавливая на ладонь подушечку «Дирола». – Сутки назад все нормально было. Пойду к политикам загляну – может, и накопаю чего-нибудь. Ты у себя будешь?

– Да, надо устроить Хиросиму в отделе. Пущай поработают немножко.

– Валяй. Обедать приползай ко мне – поделимся умными мыслями.

– Если появятся оные – явлюсь.

Шуров развернулся и пошел в обратную сторону, а Рысцов поднялся на 74-й этаж, именно там находились кабинеты сотрудников общественно-политического отдела.

Сначала он заглянул в кабинеты журналистов. При появлении координатора молоденькие девчушки тут же принимались изображать активную деятельность: щелкать по клавиатуре, перекладывать бумаги, выводить на плоские мониторы декомпилированные материалы для анализа.

Рысцов задержался возле рабочего места перспективной журналистки Олечки Панкратовой, которую он давно хотел рекомендовать на должность замотдела.

– Присаживайтесь, Валерий Степанович, что вы... – Оля неопределенно развела руками.

– Спасибо. – Он сел на подоконник, отодвинув в сторону жалюзи. – Над чем трудишься?

Панкратова поправила очки в тонкой золотой оправе и, нажав несколько раз «Enter», ответила:

– Тяжко у нас, вы бы почаще заглядывали...

Рысов улыбнулся:

– Ты не увиливай.

– Заказуху делаю про Песцова. Ну, про того, который в Думу намылился с тремя судимостями.

– Ясно. Проплатил, значит?

– Через бухгалтерию...

– Ясно, – повторил Рысцов, снова улыбнувшись. – А как отдел в целом?

– В основном народ сейчас работает над студийными дебатами. Передача «Политический перекресток». Знаете?

– Да уж с божьей помощью. Как там, сильно кусаются политиканы наши?

– Обыкновенно. Правда, вот в понедельник Салиновский с Бессемяновым чуть не подрались...

– Ясно, – в третий раз кивнул Рысцов, вставая. – Работай.

– Стильный у вас костюм.

– Серьезно? А щетина к нему идет?

Ольга хихикнула и застучала пальчиками по клавишам.

Рысцов вышел и, прислонившись к стене, провел ладонями по лицу. Что же получается? Ничего пока не получается. Надо к Сурьеву идти.

Начальник отдела политики – грузный и вечно потеющий – лишь мельком глянул на Валеру, когда тот вошел в его сумрачный кабинет, и вновь опустил глаза к какому-то документу.

– День добрый, – поздоровался Рысцов, быстро пожимая ватную руку Сурьева. – Салиновский Бессемянова не покалечил?

– Не успел.

– Много исков предъявляют в последние дни?

Сурьев наконец оторвался от созерцания документа, перевернул его текстом вниз и посмотрел на Рысцова маленькими бурундучьими глазками.

– Валерий Степанович, вы перестаньте меня за идиота держать. Наше направление никаким боком не причастно к продавившим плинтусы рейтингам всего канала.

«Ух ты, бодрый какой выискался!» – подумал Рысцов. Вслух сказал:

– Константин Сергеевич, вы неправильно меня поняли...

– Все я правильно понял, – бесцеремонно перебил Сурьев. – Хватит комедию ломать. У меня дел по горло. А если у Мелкумовой проблемы, так пусть она их сама и решает. Я отвечаю за ситуацию на своем участке.

Они секунд пять смотрели друг другу в глаза, после чего Сурьев запыхтел, выбрался из кресла и произнес:

– Мне надо идти на студию. Через полчаса съемки «Перекрестка». Еще какие-нибудь конкретные вопросы будут?

Рысцов тоже встал.

– Только один, Константин Сергеевич. Вас в последнее время случайно по ночам не мучают кошмары?

Сурьев замер на миг – лишь на едва уловимый миг, – пригладил остатки русой растительности на голове и четко ввинтил:

– Нет.

Шуров подошел и сел напротив Рысцова. Вид у Артема был под стать тусклому урбанистическому пейзажу, который размытым полотном оцепенел за стеклянными панелями ресторанчика возле моста «Багратион». Здесь они договорились пообедать: Валере не хотелось торчать в своем кабинете, надоевшем до кишечных коликов, и заказывать еду через службу экспресс-доставки.

Косой дождь оставлял на бесцветных витражах замысловатые маслянистые переплетения.

– Умные мысли посещали? – спросил Рысцов, размешивая ложкой пятно сметаны в тарелке с брюссельским супом из шампиньонов.

– Мне салат «Копенгаген» и рюмку «Столичной». Нет, постойте, давайте лучше две, – сказал Шуров подошедшему официанту. Когда тот удалился, он положил промокшую бейсболку на край стола и, мрачно взглянув на Рысцова, ответил: – Посещали.

– Надо же. Как обычно – по трое?

– По двадцать трое, – огрызнулся Шуров. – Ты в курсе, что за сегодняшнее утро в отдел по связям с общественностью поступило свыше полутора тысяч звонков от наших клиентов? Старуха Ситамова теперь, наверное, в ванной с валокордином отмокает.

Проглотив кусочек гриба, Рысцов поинтересовался:

– И чего же жаждет толпа? Неужто на этот раз – хлеба? Зрелищами-то мы ее вроде обеспечиваем по самые гланды...

– Толпа, Валерочка, требует убрать из эфира фильмы с участием Родиона Копельникова.

Рысцов выпрямился, уронив ложку в тарелку. Брызги супа попали на его стильную жилетку и незамедлительно принялись диффузировать с дорогой тканью.

– Черт! Совсем новый костюм! – Он отчаянно потер рукой запачканное место. – Почему?

– Почему – это ты про жилетку или про Копельникова? – мерзко ощерился Шуров. – Что, перестать глумиться? Ладно. В таком случае, хочешь узнать, по какой причине один из любимейших публикой современных российских актеров вдруг стал раздражать практически каждого второго зрителя?

– Плавлюсь от нетерпения.

– А я тебе не скажу. – Артем пододвинул к себе салат, принесенный официантом, и, не притрагиваясь к нему, выпил рюмку водки.

Рысцов выжидательно смотрел на Шурова, который откинулся на спинку стула с видом пещерного человека, изможденного безрезультатной охотой на мамонта.

– Не скажу я тебе не из-за снобизма, а потому что не знаю. И Ситамова не знает. И самое торжественное там-та-рам! – те, кто звонил... тоже не знают.

– Как у тебя получилось напиться с одной рюмки? – спросил Рысцов.

– Брось шуточки! – подался вперед Шуров. – Никто из позвонивших не смог объяснить, почему им вдруг разонравился Копельников. Понимаешь? Говорят, что просто ни с того ни с сего стал действовать на нервы. Да так их, нерадивых, скрутило, что не только перестали смотреть фильмы с его участием, а приспичило позвонить и высказать это вслух. Я проверил, на других С-каналах – то же самое. Некоторые клиенты разрывают контракты, но таких пока немного – процента два-три. Большинство продолжают пользоваться услугами С-видения, но часто ловят себя на мысли, что это им не нравится.

– Бред какой-то...

– Это не бред, Валера. Это – если в ближайшее время не найти причину – наш крах. Хотя, думаю, дальше будет хуже. Странное у меня предчувствие...

Рысцов промолчал. Какой-то неприятный ознобец пробежал вдоль позвоночника. У него в последние дни тоже было предчувствие. Непонятное и вязкое, как гель в душном помещении.

Шуров выпил вторую рюмку и принялся апатично ковырять вилкой салат. Через минуту он объявил:

– Аппетита нет. Пойду дальше грызть гранит непонимания. Ты бы поболтал с Петровским – Копельников его актер. Авось нароешь чего-нибудь.

– Поболтаю. Завтра. Созреть нужно, мыслишки обмозговать кое-какие.

– Мозгуй. – Артем вытер ладони салфеткой и полез за кошельком.

– Дуй, грызи непонимание. Я расплачусь, – сказал Рысцов, доедая остатки супа.

Пожав плечами, Шуров ушел.

– Привет. Не против, если я сегодня забегу навестить Сережку?

– Ладно, только не очень поздно.

– Работы по брови. В девять – нормально?

– Ага...

В трубке однообразно загукало, и Рысцов еще с полминуты тупо слушал эту грустную песню телефонной линии. Наконец он встряхнулся и надавил кнопку отбоя.

Десять минут назад он вернулся из кабинета Мелкумовой, которая рвала и метала перед начальниками отделов и служб до тех пор, пока не пришел высокий сухопарый человек в штатском.

Еще со времен работы в органах Рысцов научился определять конторщиков по блуждающе-любопытному взгляду. Скорее всего этот был опером из ФСБ. Судя по возрасту – капитан, хотя не исключено, что уже майор. Эсбист что-то тихо сказал Вике, и она объявила, что совещание на сегодня окончено...

Смяв лист с набросками отчета и яростно метнув его в угол, Рысцов встал из-за стола и прошелся вдоль стеллажей с книгами и разномастными папками, где хранились подшивки документов. Он остановился возле одной из полок. Толстый корешок вызывающе таращился на него вертикальной надписью: «VIP-контракты».

Рысцов взялся двумя пальцами за верхнюю часть папки и потянул. Но строптивый бумажный кирпич поволок за собой соседние, которые с радостью ссыпались на пол, выпрыгнув из тесноты стеллажа.

– Едрить твою! – вслух выругался Валера. Повертел саботажную папку в руках и со злостью швырнул ее на стол, заорав: – К черту! Едрить... Бюрократы!

Уже давно делопроизводство во всем цивилизованном мире ведется посредством компьютера и сетевых коммуникаций. Но нет! Русским всенепременно нужно каждую закорючку дублировать на целлюлозе! У нас зудит в одном клизмоприемном месте, если вдруг нет наглядности. Конечно! Что такое файл? Это мизерный сектор на магнитном диске винчестера – его не пощупаешь, жирными пальчиками не помусолишь. Этой информации в материальном обличье не существует... Когда же есть горы гигантских папок, в которых прячутся сотни папочек поменьше, а в их недрах ровными рядками стоят бок о бок миллиарды листочков с буковками, подписями и печатями, – это хорошо. Просто великолепно! Все сраные извещения, уведомления, доклады, отчеты, приказы, рапорты, заявления, повестки и черт-те что еще можно по-тро-гать. А для верности – лизнуть и обнюхать. Они могут годами служить символом порядка и дисциплины!

Они монументальны...

– На хрен! Все – на хрен! Сожгу! – Рысцов с силой пнул свалившиеся на ковер папки.

Две из них стоически вынесли удар и лишь отлетели под кресло, но третья ушла по высокой дуге в сторону окна, выбросив веер внутренностей. Листы и подшивки разлетелись по всему кабинету, запорхав огромными белоснежными бабочками.

– Сожгу...

Через минуту скрипнула петля на двери, и опасливо заглянул Шуров. Рысцов стоял над грудой макулатуры, держа в одной руке галстук, а в другой – зажигалку.

– Ни фига себе... – протянул Артем. Он медленно оглядел кабинет и остановил взгляд на Валере. Ощерился и сообщил: – Ты похож на Карабаса-Барабаса. Только галстук не семихвостый.

Рысцов сунул зажигалку в карман и произнес:

– Миром правит бумага.

– Точно, особенно – в сортире. Ты чего это раскочегарился? Мысли так экстремально мозгуешь? Зачем имущество-то казенное поганить?

– Я сейчас возьму и спалю тут все, – угрожающе прошептал Рысцов.

– У-у-у... Ну мне пора, – сказал Шуров голосом Карлсона. – Не шали. Если хочешь, пойдем вечерком ко мне. Нахрюкаемся – авось полегчает...

Валера вздохнул и бросил галстук на стол. Тот лег на папку «VIP-контракты» наискосок. Как траурная лента.

– Нет, Темка, не буду я нахрюкиваться сегодня. Схожу лучше сына навещу – созвонился уже.

– Тоже правильно, – согласился Шуров, прикрывая за собой дверь. – До завтра. Чувствую, тяжелый денек предстоит. Блин...

Смахнув несколько листов с кресла, Рысцов сел и, достав из ящика пачку сигарет, закурил. Да уж, завтрашний день обещает быть веселеньким. Обязательно нужно помириться с Петровским и разузнать у него про Копельникова, а потом... Черт знает, видно будет. Ничего не понятно, одни загадки – как в дешевом детективе, ей-богу. Только вот предчувствие не отпускает...

Над пасмурной Москвой воскресала ночная жизнь неона – вездесущему свету рекламы плевать на погоду. Было прохладно, все-таки конец сентября, и Рысцов пожалел, что с утра не надел плащ.

Он глянул на часы – двадцать минут девятого. Если пробки к этому часу слегка рассосались – успеет.

Деловой центр «Москва-Сити» нависал колоссами небоскребов, пылал огнями развлекательных заведений, вздрагивал от гула толпы. Полностью отстроенный в 2015 году, этот стеклобетонный исполин на Краснопресненской набережной стал нашим ответом Нью-Йорку – два с половиной миллиона квадратных метров офисных, гостиничных, торговых и рекреационных площадей, единое интегральное информационное пространство, новейшие телекоммуникационные системы, ресурсосберегающие технологии, независимые системы электро– и теплоснабжения, активное многоярусное и многофункциональное использование пространства...

Аллеи, фонтаны, переходы, эстакады, колонны... Люди, люди, люди. Стекло, свет, жизнь...

Рысцов потер щеки руками и пошел к парковке такси. Вечножелтые авто в изобилии скучали на широком асфальтированном плацдарме, ожидая торопливых пассажиров, брезгующих метро.

– В Печатники за полчаса успеем? – спросил Рысцов, наклоняясь к одному из водителей.

– Если на Волгоградке в пробку не вмажемся – да.

– Поехали.

Пожилой таксист протянул руку и гостеприимно приоткрыл заднюю дверцу. Рысцов расстегнул пиджак и забрался на сиденье, положив портфель рядом с собой.

Мотор «Форда», фыркнув, заурчал, и машина двинулась по эстакаде, набирая скорость. Проскочив довольно быстро до Смоленской набережной, водитель рванул влево и, замедляя ход, принялся вилять по переулкам, чтобы, минуя заторы, выбраться на Садовое.

– Как прошел день? – участливо поинтересовался он у Валеры через несколько минут.

– Ужасней трудно придумать, – хмуро ответил Рысцов. – Закурить можно?

– Базара ноль. Курите.

Затянувшись терпким дымом, Рысцов откинулся на спинку, глядя на проносящиеся мимо колонны Крымского моста. На них любили забираться разного рода наркоманы и придурки-суицидники, заверяя общественность и папарацци, что немедленно бросятся вниз по той или иной причине. Подавляющее большинство таких декадентов, испорченных вульгарным нарциссизмом, в конечном итоге в реку не сигали, а садились на верхушке колонны и принимались рыдать и истерично выть, чтобы их сняли оттуда. Спасатели знали этот мост вдоль и поперек.

На Таганке водитель свернул направо, и через минуту Рысцов увидел указатель «Волгоградский проспект». Вот тут-то они и вляпались. Скорость в пробке была километров пять в час, а головы этой автомобильной змеи не было видно.

– Так... – с видом матерого волчары, выходящего на охоту, сказал таксист. – Странно, куда это они все на ночь глядя намылились? Вроде не пятница, на дачи рановато, да и не сезон уже... А... – махнул он волосатой рукой, – шут с ними! Куда конкретно вам нужно в Печатниках?

– Пересечение Шоссейной и Кухмистерова.

– Базара ноль. В объезд: через Шарикоподшипниковую и Южнопортовую...

– Да, конечно.

Машина переползла в правый ряд и ушла в сторону от запруженного проспекта. «Странно слышать фразу „базара ноль“ от мужика, которому по самым скромным прикидкам под шестьдесят», – с внутренней усмешкой подумал Рысцов.

К нужному перекрестку они подъехали без пяти девять. Валера быстро расплатился, накинул полтинник сверху – на сорокаградусные ГСМ – и побежал к супермаркету.

Сережке он купил его любимых чипсов и двухлитровый баллон кока-колы, а Светке – коробку самарского шоколада. Вжав голову в плечи, рванул к девятиэтажке, перескакивая через лужи и вполголоса матерясь. Дождь опять набирал силу...

– Привет. Вымок? – Светка пропустила его в прихожую, двигая ногой обувь и тапочки. От нее едва ощутимо пахло каким-то дорогим парфюмом.

– Слегка. Что-то осень рановато пожаловала. И слезливая чересчур.

– Точно. – Она коротко улыбнулась. – У нас Саша. Извини, я не знала, что он сегодня придет.

Рысцов перестал развязывать шнурки, пальцы машинально вернули узел в исходное положение. Он выпрямился, отдал пакет с гостинцами Светке и усмехнулся:

– Зачастил. И как он смотрится меж подушек?

– Не начинай... Пройдешь?

– Скорее нет, чем да...

Из комнаты вылетел Сережка в хоккейном шлеме. Сверкнул остатками молочных зубов и заорал:

– Папа! Здарова!

Рысцов присел на корточки и обнял сына, стукнувшись лбом о шлем. Светка печально посмотрела на них и прошептала почти про себя:

– Скорее да, чем нет.

Валера нахмурился и чуточку отстранил от себя сына. Прохрипел голосом простывшего флибустьера:

– Ну здарова, коль не дразнишься! Ты в каком классе нынче? В девятом?

– Ты что, совсем с ума сошел? В первый я только пошел!

– Очень жаль... – Рысцов наигранно скуксился и замолчал.

– Почему? – искренне удивился Сережка. – Пап, ну почему?

– Да понимаешь... Я забыл, сколько лет моему сыночку. Купил пивка, хотел налить тебе кружечку-другую...

Мальчуган сделал пару шагов назад, сдвинул шлем на затылок, демонстрируя прическу «колючий бобрик», и подозрительно прищурился, глядя на отца.

– Да ладно! – сдался Рысцов. – Отними у мамы пакет и немедленно раздраконь его.

Щеки Сережки тут же раздвинулись на всю возможную ширину, и он, ловко выхватив цель, умчался в комнату. Через пять секунд оттуда раздалось шуршание упаковки. Еще через две – довольный хруст.

– Ты – клинический придурок, – обреченно резюмировала Светка. Ее серо-зеленые глаза невесело улыбались.

Валера исподлобья глядел на бывшую жену. В груди не возникало никакого чувства. Абсолютно.

– Проходи, чего в половик-то врос... – вздохнула она, плотнее запахивая голубенький халатик. – Иди поболтай с Сережкой. Он сегодня какой-то странный проснулся... Словно... удивленный. Пока завтракал, все думал о чем-то; спрашивала, что беспокоит, – молчит как партизан. Никогда его таким не видела... Правда, вот под вечер опять разошелся, шкодник этакий – закрылся в туалете, умыкнув из ящика все ножи и спички, и пытался развести костер. Хорошо хоть, что я быстро запах учуяла... С-фильмов про рыцарей, наверное, опять насмотрелся.

Светка замолчала, снова поправляя халат. С кухни послышался скрежет передвигаемой табуретки. Рысцов поставил портфель, быстро разулся и прошел в комнату, прикрыв за собой дверь.

Горе-рыцарь уминал вторую пачку чипсов, на ковре рядом с ним темнела свежая лужица колы – даже пузырьки не успели полопаться.

Увидев отца, Сережка молниеносно прикрыл лужицу «Иллюстрированным атласом мира». Рысцов сделал вид, что не заметил факта порчи напольных покрытий, и, задрав брюки почти до колен, уселся рядом, сложив ноги по-турецки.

– Докладывай, рядовой, – казенным тоном цыкнул он.

– День прошел нормально. Происшествий не было, товарищ капитан.

– Не было? А кто хотел предать огню сортир? – Рысцову вдруг вспомнилась недавняя сцена в кабинете, где он сам в порыве «нежности» к бюрократам чуть не спалил документы.

Сережка набычился.

– Я ничего не хотел. Мне нужно было только поджарить вепря на вертеле. – Пацан кивнул в сторону маленького резинового поросенка. Бок у животинки был основательно подпален.

– Ты еще и браконьер?

– Кто?

– Тот, кто охотится в заповеднике.

– Где?

– Там, где это запрещено.

Сережка озадаченно почесал подбородок и снова надвинул хоккейный шлем на лоб.

– Что приключится в следующий раз? Ты попытаешься соорудить из фотоаппарата лазерную установку? – добил его Рысцов.

– Ну ладно, не буду я больше...

– То-то, рядовой. Вольно.

Захрустев чипсиной, мальчуган подбежал к столу и сунул в руки отцу дневник. Открыв страницу с нынешним числом, Рысцов обнаружил пятерку по чтению и длинную красную тираду: «На перемене разбил губу однокласснику. Бегал по партам!» Интересно, сколько еще веков учителя будут изводить алые чернила на подобную ерунду?..

– Так, – сказал он, – по чтению пять очков... Ты что, умеешь читать?

– Конечно, пап! – рассмеялся Сережка. – Ты же меня учил!

– Ах да... Совсем забыл. Просто я-то с того времени сам разучился... Ну-ка прочти, что это тут сказано?

Отступать было некуда, мальчуган понял, что попался на простейший трюк. Поэтому ему пришлось вслух, с трудом разбирая красную вязь учительских каракулей, продекламировать свои дисциплинарные «успехи».

– Хм... – Рысцов пожевал губами. – Я чего-то не понимаю, или ты обижаешь своих однокашников?

– Не-е-ет! – тут же взвинтился Сережка, вскакивая и опрокидывая пакет с остатками чипсов. – Мы просто играли в «звездных десантников», а Чемкаев попер через нашу линию обороны! Мы ему кричим, что так нельзя нападать – надо сначала с воздуха атаку провести! А он прямо ломится! Он еще большой такой... Помнишь, я тебе на пленке показывал?

Рысцов выжидательно почесывал ладонь.

– Ну наша команда стала его не пускать в пределы бункера, – понуро продолжил Сережка. Вдруг оживился: – Мы, кстати, такой классный бункер из парт забабахали! Там энергоустановка была – динамомашина из класса физики, продовольственные ангары – все обеды собрали в двух портфелях... – Мальчишка с надеждой посмотрел на отца и, вздохнув, вновь состряпал трагическую физию. – Ну и, когда был самый разгар борьбы нашего отряда с Чемкаевым... я нечаянно заехал локтем ему по лицу... Честное слово, нечаянно! Он вообще хороший мальчик, я бы нарочно никогда...

– Верю, – быстро сказал Рысцов. – Ты извинился?

– Не успел! Он убежал в туалет умыться, а потом – домой, наверное...

– Завтра обязательно извинись.

– Па-ап! Я все знаю!.. – Сережка замолчал. Потом добавил тихонько: – Знаешь, я после этого... ну, когда губу разбил ему... Я... до сих пор чувствую рукой его зубы, даже когда не смотрю туда... – Он продемонстрировал худой локоть, на котором багровели несколько маленьких рубцов. – Мне так... больно... нет! Так... неприят... не знаю, как сказать.

Мальчуган поднял блестящие кругляшки глаз на отца.

– Это называется совесть, Сереж.

– А-а... – неопределенно протянул он. – Вот она какая. А я читал раньше и все не понимал...

– Извинись перед ним и поймешь до конца.

– Да, пап.

– Но будут моменты, когда тебе придется нарочно ударить человека. Если он обидит тебя или твоих родных, друзей, то эта самая совесть тебя мучить не должна.

Сережка непонимающе посмотрел на Рысцова и заявил вдруг:

– Пап, у тебя жилетка грязная. Вот, гляди!

– Я знаю. Ложку сегодня уронил в суп...

Сначала раздался тихий одинокий хрюк, но уже через миг Сережка катался по полу, заразительно хохоча во все горло. Валера сидел, разминая затекшие ноги, и тоже посмеивался. Черт подери! Ну почему там, в ресторане, эта мелочь буквально вывела его из себя?! А сейчас, рядом с семилетним сыном, все так просто. Сущая ерунда! И ведь действительно комичная ерунда...

Он прикрыл глаза... Предчувствие. Снова пульсирует где-то далеко это тревожное смятение...

– Серега... – сказал Рысцов, беря за плечи все еще хихикающего пацана. – Послушай меня.

Сын знал, что, когда папа называет его «Серега» – значит, разговор серьезный и слушать нужно внимательно... Он перестал смеяться.

– Ты можешь мне пообещать одну штуку? Я не хочу тебя заставлять...

Раздались шаги, дверь открылась, и Светка строго сказала:

– Ребенку пора спать... Одиннадцатый час уже.

– Дай нам еще минутку, хорошо? – учтиво сказал Рысцов и холодно посмотрел на нее. – У нас серьезный разговор.

Она раздраженно кашлянула и закрыла дверь.

Господи, как он ненавидел, когда женщины находились в подобном состоянии! Когда сама на взводе и своими негативными флюидами начинает нервировать окружающих... Но теперь это уже вовсе не важно.

– Ку-ку, – спокойно произнес Валера, и Сережка перевел взгляд с захлопнувшейся двери снова на отца. – Так вот. Сумеешь пообещать мне одну штуку?

– Я... – Пацан пожал плечами. – А какую?

– Сначала пообещай, что сделаешь так, как я попрошу.

– Но вдруг ты попросишь что-нибудь очень трудное? Вдруг я не сумею?

– Ты веришь мне?

– Да.

– Сто на сто?

– Сто на сто.

– Тогда пообещай.

– Обещаю, – прошептал Сережка после секундной запинки.

Одернув безвозвратно измятые штанины дорогих брюк, Рысцов встал. Открыл было рот, но с кухни донесся пробравший до мозжечка голос Светки:

– Ну сколько можно? Завтра в школу не встанет ведь...

Рысцов сглотнул, выдохнул и спокойным тоном сказал:

– Серег, посмотри сегодня ночью обычные сны. Не включай С-визор.

– Ну, па-ап! Я уже по программе видел классный фильм...

– Ты обещал.

Мальчишка громко засопел и, вырвавшись из рук отца, отвернулся. Злобно пнул пустой пакет из-под чипсов.

– Не подведи меня, хорошо? – шепнул Рысцов, открывая дверь.

– Ну почему? – Сережка повернулся. В глазах стояли слезы обиды.

– Я пока не знаю... – рассеянно пробормотал отец. – Кажется, что-то случилось с передатчиками...

Да плевать было пацану на какие-то передатчики! Привык видеть ночью красочные фильмы и интереснейшие программы. Он привык принимать участие в опасных погонях за бандитами по прериям Невады, исследовать луны Юпитера, играть с героями любимых мультяшек...

Он родился в век, когда человечество получило власть над обратной стороной своей жизни, когда оно покорило святая святых – собственные сны...

Мальчишка жил в разгар эпохи, которую люди во всем мире с легкой подачи русских называли век эс.

Домой Рысцов вернулся ближе к полуночи.

Плеснув в стакан виски на два пальца, он закурил третью за сутки сигарету и встал посреди кухни, словно забыл, что нужно делать дальше. Черт! Опять не успел заехать к Нине Васильевне за пельменями. Он терпеть не мог магазинные комочки с начинкой из соевого мяса и бумаги, поэтому уже на протяжении многих лет покупал исконно сибирское лакомство у знакомой домохозяйки. В качестве этих пельменей он был уверен полностью: Нина Васильевна лепила их вручную и в отличных пропорциях умела смешать говяжий и свиной фарш...

Валера сделал большую затяжку и бросил длинный окурок в бокал с вискарем. Сейчас нельзя пить, а то во сне не исключена аберрация восприятия. А ему непременно нужно разобраться, что происходит...

Он вылил испорченный напиток в раковину, погасил на кухне свет и прошел в комнату, на ходу скидывая рубашку и брюки. С-визор «Sony Dream Digital» покорно висел над кроватью, помигивая зеленым огоньком под надписью «stand by»... Хорошо бы принять душ, хоть чуть-чуть освежиться после такого мерзкого дня, но некогда. Тем более, чтобы спать, не обязательно быть в форме. Главное – покрепче...

Снотворное лежало на журнальном столике возле кресла. Одну-две таблетки, больше не стоит...

Пробежав пальцами по нескольким сенсорам на ожившей панели С-визора, Рысцов машинально пощупал стальную пуговку ресивера, имплантированного в череп за правым ухом. Все отлично, синхронизация подтверждена.

Да уж, четверг, в самом деле, выдался мерзкий... И предчувствие, это назойливое, тянущее... тиканье – туда-сюда, туда-сюда... трансферинг-ресивинг...

Рысцов устало откинулся на подушку, с наслаждением вытянулся до хруста в позвоночнике, положил руки под голову и, страшно утомленный, практически мгновенно заснул.

Погрузился в придуманные тысячами профессиональных сценаристов, художников и режиссеров сны...