Глава 4
Тревога егеря относительно наледей оказалась напрасной. Речной лёд, по которому ехали охотники, был слегка запорошен сухим снегом, запряженные лошадьми повозки скользили легко, и лучшей дороги не придумаешь. Да и погода благоприятствовала охотникам: тихая, солнечная.
К концу дня достигли устья одного из волжских притоков. Дорогой, кроме береговых возвышенностей, охотники ничего не видели и не имели представления о местности, которую пересекали. Вечером, как только все хлопоты по устройству лагеря были закончены, Иосиф Давиденко и Вячеслав Уваров поднялись на ближнюю сопку. Они стояли, вглядываясь в темноту, как вдруг какой-то протяжный звук, напоминавший флейту, донесся из лога. Они прислушались и неожиданно уловили такой же звук уже с противоположной стороны. Но это не запоздалое эхо и не крик филина, предупреждающий о наступлении ночи. В звуках было что-то тоскливое, отягощенное безнадежностью. Так и не разгадав, что это, вернулись в лагерь.
Забравшись в палатку, Давиденко с Уваровым разделись и присели, приготовившись пить чай, но тут послышалось повизгивание собак, привязанных к саням. Коротко тявкнула уваровская Бойка, которую егерь Сафрон называл «главной».
– Кто-то чужой близко ходит, – сказал он, поспешно натягивая полушубок.
Все вышли из палатки. С нагретых мест соскочили собаки. Они стояли во весь рост, всматриваясь в темноту и настороженно шевеля ушами.
– Отвязать надо, – сказал Давиденко.
Сафрон схватил его за руку:
– Пускать нельзя, подожди. Надо узнать, кто ходит…
Вдруг из темноты послышался отвратительный вой волка. Он разросся в целую гамму какого-то бессильного отчаяния и замер в морозной тишине высокой, жалобной нотой. Эхо внизу повторило голодную песню. Не успело оно смолкнуть, как до слуха донесся шум. Он ураганом несся на охотников из леса. Вот мелькнул один олень, второй… Мимо бежало обезумевшее от страха стадо. Уваров насчитал шесть оленей. Шум удалялся и вскоре заглох далеко за лесом. Поначалу фыркавшие лошади бесновались и громко ржали.
– Вот, Слава, какие мы с тобой охотники, – сокрушенно заметил Давиденко, – стоило тащиться в такую даль, чтобы упустить шесть великолепных экземпляров.
Действительно, выходя на улицу, никто не захватил с собой ружья. Волки, считай, бесплатно выгнали добычу на охотников, а те её прозевали. Между тем такая услуга у егерей стоит $500. Но обычно выгоняют кабанов.
– Эко беда, – сказал Сафрон, неодобрительно покачивая головой, – Какой худой место остановились ночевать.
И тут Давиденко вспомнил о странном звуке:
– Я кажется слышал на сопке, как выли волки, я не догадался.
– Почему не сказал? Надо иметь привычка: что не понимаешь, спрашивай. Мы бы оленя караулили, – упрекнул Сафрон, всматриваясь в темноту.
И он стал разжигать костер. Собаки всё ещё тянули в сторону, откуда донёсся вой. Они визжали и оглядывались на людей, как бы говоря: неужели вы не слышите, что там делается?
– Давай отпустим собак, – настаивал Давиденко.
– Нельзя, – забеспокоился Сафрон. – Они отгонят оленей ещё дальше, пуганые олени собаку от волка не отличают, далеко убегут.
Из-за макушек елей выглянула луна, и тотчас заметно посветлело. Собаки, видимо, доверяясь тишине, улеглись спать. Лошади тоже успокоились.
Пока ходили, в палатке потухла печь. Сафрон подбросил стружек, сушника, и огонь ожил. И он ушел в свою палатку, в которой разместился вместе с помощником Иваном. Но не успели Уваров с Давиденко перекинуться словом, к ним заглянули егери – как же, они помнят, что в одной из сумок храпит водка. Однако они обставили своё появление тем, что им не терпится рассказать о жизни волков – благо есть отличный повод.
– У-у-у, проклятый, шибко хитрый хищник! – протянул Сафрон, закусывая копченым салом.
И они с Иваном развили тему.
Плохо волку зимой – нечем поживиться, а голод мучает. Жизнь серого бродяги с самого рождения безрадостна – словом, волчья жизнь! Волчица не балует детей лаской. Как только у щенков прорезаются глаза, она начинает приучать их к жестокой борьбе за существование. Горе волчонку, если он в драке завизжит от боли или проявит слабость! Мать безжалостна к нему. Она понимает, что только сильный и жестокий в своих стремлениях зверь способен выжить зимой в лесу. Поэтому волк с самого детства бывает бешеным в злобе, доброе же чувство никогда не проявляется у него даже к собратьям. Достаточно одному из них пораниться или заболеть, как его свои же прикончат и съедят.
Ляжет на землю зима, заиграют метели, и с ними наступит голодная пора. Зимой волку невозможно питаться в одиночку. Не взять ему сохатого, да и зайца трудно загонять одному. Звери стаями рыщут по лесу, наводя страх на всё живое.
В волке постоянно борются жадность и осторожность. Посмотрите, как осторожно идут волки вдоль опушки леса. Стаю ведет матерый волчище против ветра – так он дальше чует добычу или скорее разгадет опасность. Все идут строго одним следом, и трудно угадать, сколько же их прошло – три или пятнадцать: так аккуратно каждый ступает в след впереди идущего собрата. Поступь у всех бесшумная, глаза жадно шарят вокруг, задерживаясь на подозрительных предметах, а уши подаются вперёд, выворачиваются, настороженно замирают, улавливая малейшие звуки. Останавливаясь, зверь пружинит ноги, готовые при малейшей опасности отбросить его в сторону или нести вдогонку за жертвой.
Копытного зверя волки загоняют сообща, не торопясь. Пугнут – и рысцой бегут следом. Снова пугнут. И так сутки, двое не дают жертве отдохнуть и покормиться. Чем сильнее животное поддается страху, тем быстрее изматывается и напрасно ищет спасения в бегстве.
Сафрон наблюдал случай, когда стая волков зарезала крупного сохатого – быка.
Это было в конце февраля. В лесу лежал снег. Девять волков бежали большим полукругом, тесня сохатого к реке. Они хорошо знали: на гладком речном льду копытное животное не способно сопротивляться. Это понимал и сам лось, всё время старавшийся прорваться к отрогам. Но он уже отяжелел, сузились его прыжки, всё чаще стал он задевать ногами за колодник. (обломки упавших деревьев – авт.) Препятствия, которые он час назад легко преодолевал одним прыжком, стали недоступными. Завилял след лося между валежником – признак полного упадка сил. Несколько волков уже прорвались вперёд, и лось внезапно оборвал свой бег, засадив глубоко в снегу все четыре ноги.
Замкнутый, осторожный и трусливый, волк в минуту решающей схватки даёт полную волю своему бешентсву и злобе, делается яростным и дерзким.
У лося ещё сохранился какой-то скрытый запас сил для сопротивления. Огромным прыжком он рванулся к отрогу, и в это мгновение повисла на его груди тяжелая туша волка, брызнула кровь. Удар передней ноги – и хищник полетел мертвым комом через колоду. Между тем второй уже сидел на крестце, а третий впился клыками в брюхо. Сохатый упал, но мгновенно вскочил, стряхнул с себя одного волка. Удар задней ногой – и второй волк упал в чащу с перебитым хребтом.
Стая, предчувствуя близость развязки, свирепела. Сгустки крови на снегу ещё больше ожесточили её.
Лесной великан окончательно выбился из сил, затуманились его глаза. Поблизости не было ни толстого дерева, ни вывернутого корня, чтобы прижать уязвимый зад, чаще всего подвергающийся нападению, и лось, сам того не замечая, стал отступать к реке.
Но как только его задние ноги коснулись скользкого льда, лось, словно ужаленный, бросился вперёд, на волков. Теперь уже всюду смерть. Завязалась последняя схватка. Взбитые ямы, сломанные деревья, разбросанная галька свидетельствовали о страшной борьбе, которую выдержал лось, прежде чем ступить на предательсктй лёд…
Волки могут длительное время следовать за кочующим стадом овец. Осторожность никогда не покидает их. В ожидании удобного момента для нападения они способны проявлять удивительное равнодушие к голоду. Задремлет пастух, не дождавшись рассвета, и волки близко подберутся к отдыхающим овцам. Взметнется стадо, но поздно. Падают овцы, обливая землю кровью, и тогда нет предела жадности хищника.
Иногда, убив несколько десятков животных, стая уходит, не тронув ни одного трупа, будто всё это делалось ради какой-то скрытой мести человеку.
… Рано утром от палатки егеря в лес убежал лыжный след. Он отсек полукругом лог, куда убежали олени, прихватил километра два реки ниже лагеря и вернулся к палатке. Давиденко и Уваров уже встали и были готовы идти на розыски зверя.
– Проклятый волки, два оленя кончал! – гневно выкрикнул Сафрон, сбрасывая лыжи и стирая варежкой с лица пот.
Он торопил всех и сам спешил. Все вместе отправились к убитым оленям. Пробрались к вершине лога. Олени лежали рядом, друг возле друга, недалеко от промоины. У рваных ран ноздреватой пеной застыла кровь. Оба трупа оказались нетронутыми волками – видимо, что-то помешало их пиру. А возможно, насытились оставшимися четырьмя.
Давиденко предложил свежевать этих, но Сафрон остановил: возможно, голодные волки вернутся, и тогда, устроив засаду, можно подстрелить их.
– Придется дожидаться ночь, – сказал Иван.
Давиденко с Уваровым поднялись на сопку, чтобы осмотреться. На юг, за рекой, раскинулась холмистая местность с широкими долинами и пологими однообразными сопками. Склоны покрыты редким лиственничным лесом, и только далеко, километров за двадцать от лагеря, виден хвойный лес, вероятно, сосновый. Как далеко всё видно и привольно дышится! – Давиденко не удержался от восторженного возгласа. Одинокое облачко, словно волшебный корабль, медленно плыло по небу.
До вечера у них было достаточно времени, чтобы побродить с ружьём по лесу. Они никого не подстрелили, зато наговорились.
Давиденко, наконец, ушел с поста начальника областного ОБЭП, приняв предложение Шарифулина, гендиректора компании «Волга-Трансойл», теперь он заместитель генерального по юридическим вопросам. Преемником оставил вменяемого человека, через которого можно будет решать те же вопросы, что и раньше, конечно, не обижая его при этом. Шарифулин давно звал к себе, но возникшая проблема с ВХК (Волгоградский химический комбинат) пробила брешь в их отношениях.
Изначально на это предприятие нацелились два крупных игрока – Рустэм Шарифулин и Виктор Кондауров. В решающий момент они встретились, и в ходе переговоров Шарифулин отступил. На ВХК в то время управлялся Виталий Першин, он занимал должность замдиректора, но фактически рулил предприятием, особенно карманными коммерческими структурами, заводившими по высоким ценам сырье, выбиравшими продукцию ниже себестоимости и перепродававшими её по рыночным ценам. Кроме того, он организовал хитроумную систему хищений. Например, силами прикормленных рабочих производил по выходным ликвидную продукцию, такую как метионин и бензиновые присадки, и тут же вывозил на свои склады для последующей перепродажи; и эти операции по бумагам никак не проводились. В итоге образовалась колоссальная недостача и задолженность перед поставщиками.
Используя силовой ресурс, на завод влез Виктор Кондауров, вначале он предложил придумать какую-то совместную форму сотрудничества, но Першин стал отводиться, мол, предприятие на ладан дышит, умирает, без пяти минут банкрот. Разъяренный, что от него отмахиваются, как от назойливой мухи, Кондауров обложил данью принадлежавшие Першину дистрибьюторские фирмы. Если на первоначальном этапе шла речь о совместной работе, то сейчас – только платежи в сторону офиса. Кондауров стал собирать средства для выкупа контрольного пакета акций. ВХК на тот момент было полугосударственным предприятием, и акционеры из числа топ-менеджеров планировали провести торги таким образом, чтобы выкупить за бесценок акции.
Першин затаил злобу – его планам угрожала опасность; придя на завод как хозяин, Кондауров первым делом вышвырнет замдиректора. И тогда он, сговорившись со своим другом, адвокатом Игнатом Еремеевым (который был вхож в офис и вёл дела в том числе и Кондаурова), Першин решился на невозможное: физически устранить соперника. Еремеев нашел надежных исполнителей, которые на деньги Першина провели операцию. Виктор Кондауров был застрелен в собственной машине возле дома Еремеева (адвокат вызвал его якобы для обсуждения важных вопросов).
В офис вбросили дезу: убийство спланировано кавказцами, и началась междоусобная война, в ходе которого полегло немало бойцов с обеих сторон.
Следствие располагало множеством улик, доказывавших вину уже мертвых людей, и дело Кондаурова можно было закрывать. Но Давиденко, не имевшего отношения к расследованию, это не устраивало. Ему было чисто по-человечески жаль вдову, оставшуюся с двумя детьми, и он взял дело в свои руки.
Одновременно с этим начальник ОБЭП, располагая данными о хищениях на ВХК, прижал Першина и заставил его платить комиссионные. Так Давиденко, сам того не зная, стал преемником Кондаурова (он действительно не знал, что ВХК находится под офисом, а Каданников с Солодовниковым уступили, поскольку у них были другие приоритеты, завод был детищем Кондаурова и занимался им только он).
Таким образом, Першин ничего не выиграл от убийства, так как тут же попал в другие жернова – милицейские. К середине осени 1996 года, спустя почти полгода после убийства Кондаурова, Давиденко вплотную приблизился к разгадке этого преступления. Першин с Еремеевым не сидели сложа руки, и не смогли ничего другого придумать, кроме как устранить Давиденко. Для этих целей были вызваны профессиональные киллеры из Ростова. Но покушение сорвалось благодаря интуиции Давиденко и невероятному стечению обстоятельств. В итоге Еремеев навсегда исчез в подвале уваровского гаража, а Першина закрыли по обвинению в преступлении против государственной собственности. Впоследствии Давиденко выпустил его с условием, что тот возместит Арине Кондауровой все потери (помимо убийства, у Виктора похитили крупную сумму денег).
Давиденко стал акционером ВХК и привлек на завод Шарифулина. Однако, завод не бездонная бочка и не мог прокормить всех волков, что там собрались. Акционеры перегрызлись между собой, и Давиденко стало ясно, что ему не удастся блюсти одновременно свои интересы и интересы Шарифулина. В итоге фирма последнего была оттеснена от кормушки, и у него зародились подозрения.
Через год, осенью 1997 года, Давиденко, почти полностью обобрав Першина, вышвырнул его с завода (с должности замдиректора тот уже слетел, но на предприятии оставались его дистрибьюторские фирмы, кроме того, остались акции); но полностью топить не стал, а позволил осесть на ДОЗе (деревообрабатывающий завод). На ВХК двинули другую фигуру – Николая Моничева, владельца сети магазинов «Доступная техника». Это был давний клиент, исправный и надежный плательщик. У Давиденко сложились с ним почти дружеские отношения. При помощи начальника ОБЭП Моничев активно развивал собственный бизнес, а также производство на ВХК. Но ему захотелось большего, и в конце 1999 года он исчез с крупной суммой денег. Структура куша следующая: взятый в ЛОСС-банке по договоренности Давиденко банковский кредит на модернизацию производства – деньги не поступили на завод, а благодаря хитроумной махинации осели на счетах принадлежавших Моничеву фирм; дебиторская задолженность (Моничев не расплатился с заводом за поставленную продукцию, кроме того, кинул других поставщиков); и другие заемные средства (он взял под процент деньги у нескольких частных лиц, включая самого Давиденко). Общая сумма составила свыше шести миллионов долларов.
Он так надежно загасился, что долгое время его не могли найти, несмотря на то, что заочно осудили по статье «Мошенничество», и выставили в федеральный и международный розыск. Моничев не выходил на связь с родственниками, за которыми установили слежку, либо делал это так скрытно, что никто ничего не заметил.
Нашли его благодаря почти мистическому обстоятельству – у Арины Кондауровой нашелся знакомый, Андрей Разгон, которому живущий в Будапеште друг пожаловался в очередном письме, что пытался сфотографировать красивый дом в предместье, и в этот момент подбежал попавший в кадр господин, отнял камеру и разбил об асфальт. Потерпевший обратился в полицию, но та ничего не смогла сделать. Обидчика по паспорту звали Geza Spanyi, но потерпевший, имея нужные связи, пробил его и выяснил, что это не кто иной, как Николай Моничев.
Арина Кондаурова случайно встретила Андрея Разгона на улице, разговор зашёл за суды, и тот ей в контексте беседы рассказал будапештский случай, указав фамилии. Едва попрощавшись, она позвонила Давиденко и сообщила долгожданную новость: беглец нашёлся! (позже Разгон передал ей будапештские координаты Моничева).
В Будапешт срочно вылетела боевая группа. Быстро нашли Моничева и выяснили все его контакты – фирмы, предприятия, банковские счета. В результате в распоряжении участников операции (в теме были Давиденко, Уваров, Солодовников и Каданников) оказался ноутбук с установленной программой «Банк-клиент», и дискеты с электронной подписью. При помощи этих нехитрых приспособлений Моничев управлял всеми своими банковскими счетами – как российскими, так и зарубежными. (Давиденко с самого начала подозревал, что так оно и будет – Моничев еще в России тяготел к такой манере ведения своих дел – ноутбук, Банк-Клиент, и куча левых фирм). Однако удалось вернуть не всю сумму похищенного, а чуть менее трех миллионов долларов. Остальное Моничев либо потратил – на дом, машины, прочее имущество, недвижимость, развитие заграничного бизнеса; либо просто не удалось выйти на другие банковские счета.
С офисными работали впополаме, 50 на 50, и денег остался мизер. Ввиду специфичности операции, которая уже сама по себе обошлась недешево, банку и другим кредиторам ничего не досталось. Вернее, они могут начать мероприятия по отчуждению заграничной собственности Моничева (которую он переписал на родственников второй жены и других граждан, с которыми не состоял в кровном родстве), но это безнадежный путь. Его будапештские сотрудники уже, скорее всего, как крысы халву, растащили всё более менее ликвидное.
Банкиры, акционеры, и прочие имеющие отношение к ВХК граждане, озлились на Давиденко, который привел на завод левого человека, за которого должен по идее выступить гарантом. Это донельзя усложнило ситуацию и с завода пришлось уйти со значительными потерями. Привезенный из Будапешта ноутбук с лихвой компенсировал потери, но источник доходов – ВХК – безвозвратно утерян.
В такой ситуации Давиденко выглядел потерпевшим перед Шарифулиным, подозрения которого должны были полностью рассеяться. Так оно и произошло. Гендиректор Волга-Трансойла вспомнил данное им обещание взять начальника ОБЭП в свою компанию на должность начальника юридического отдела, и освежил приглашение.
– О чем беседуем? – поинтересовался Сафрон у охотников, которые за разговорами совсем забыли, зачем выбрались на природу.
– В лесу о бабах, с бабами про лес, – отшутился Уваров.
– Лес рубят – щепки летят, – вставил Иван, лишь бы что-то сказать.
– Знакомый Арины, который оказал нам неоценимую услугу – он очень похож на тебя, вы с ним как отец и сын, – наблюдая за другом, неожиданно заметил Уваров.
– А-а… Разгон… да, я его знаю. В 96-м он проходил по делу о микросхемах и Рубайлов вызволил его из СИЗО, и прокуратура закрыла дело, оченно быстро найдя вместо него других фигурантов. Лично не знаком. Первый раз увидел в компании Еремеева. Он коммерсант. Надеюсь не такая сволочь, как этот адвокатишка. Вообще я слышал, Андрей Разгон случайно затесался в эту кодлу, а основным подельником Еремеева был Роман Трегубов по прозвищу «Трезор». Я сужу по той настойчивости, с которой Еремеев пытался вытащить Трезора из кутузки.
И Давиденко задал последний не относящийся к охоте вопрос:
– Слав… а что с Портным? Не мог он кому-то проболтаться?
– Нет – если б что-то кому-то сказал, убили бы сразу, не пытая столько времени. И квартиру бы так не разнесли. У меня надежные бойцы. Это я не к тому, что надо разбрасываться ими, потому что они такие преданные – мне правда очень жаль парня. Ума не приложу, куда он мог вляпаться.
– А кто были остальные? – Давиденко так и не выяснил, откуда Уваров взял столько людей для налета на Еремеевский коттедж.
– Алферов – тот самый, который давеча в 96-м спасал Моничевские деньги, остальных дал Каданников.
– Влад?! Ничего себе, а нарядились по-военному. А что тогда случилось – у тебя есть версии? Кто мог убить Портного?
– Это полная загадка. Я даже не знаю, что думать. И где искать. Но УБОП воюет со многими – браконьеры, контрабандисты – цветные металлы, икра, антиквариат, подпольные нефтепродукты и спиртные напитки, другая оргпреступность. Правда, Алферов говорит, что за три дня до гибели Портной, перебрав, сболтнул в ресторане в большом скоплении случайных слушателей, что «провожал Еремеева в последний путь».
Давиденко насторожился:
– А говоришь «нет версий». Вот первая зацепка. Причем не очень хорошая для нас с тобой.
– Говорю же: мои люди – могила! – вспылил Уваров. – Они не проболтаются, а вещественных улик нет ни одной.
Заметив подозрительный взгляд Давиденко, добавил с вызовом:
– А что ты хочешь – чтобы я их заранее всех перебил, чтоб молчали!?
Иосиф Григорьевич Давиденко по-хорошему завидовал другу, который окружил себя преданными людьми. Имея такую команду, Давиденко никогда бы не ушёл из органов. Но у него была всего-навсего сеть зависимых ориентированных на рубль исполнителей. Безусловно, это хорошие ответственные ребята, но немного не то, чем обладает Уваров. Даже Павел Ильич Паперно, заместитель, с которым всю дорогу вместе, и которого при переходе из ОБЭП устроили на нефтебазу, при всей своей лояльности раздражал излишним подхалимством, что не есть хорошо. Хоть и бывает иногда приятно.
Давиденко сделал вид, что спохватился – время идёт, а никого еще не подстрелили:
– Нет, Слава, я этого не хочу. Не надо никого мочить, нехай живут ребяты. И давай наконец сосредоточимся на волках.
В пятнадцатиградусный мороз трудно просидеть ночь на открытом воздухе, да ещё без движения. Отправляясь в засаду, утеплились как следует, и взяли с собой шкуры, на чем лежать. Иван остался в лагере.
Промоина оказалась хорошим укрытием для засады. Присутствие охотников скрадывали заиндевевшие кусты, а в просветы между ветками из засады были хорошо видны трупы животных и вершина широкого лога. Сафрон уселся на шкуру, подобрал под себя ноги и, воткнув нос в варежку, задремал. Давиденко дежурил, прильнув к просвету.
Время тянулось медленно. Угасал закат. Уплывали в темень нерасчесанные вершины лиственниц и мутные валы далеких холмов. В ушах стоял звон морозной тишины. Мысли рвались, расплывались. А волки не шли. Да и придут ли? Хотелось размять уставшие ноги, а нельзя: зверь далеко учует шорох.
«Ху-ху-ху!» – упал сверху звук.
Давиденко вздрогнул. Над логом пролетела сова, лениво разгребая крыльями воздух. Следом прошумел ветерок.
Пробудившийся Сафрон, откинув голову, долго смотрел на звездное небо. Затем он бесшумно снял рукавицы, прижал к губам большие пальцы. И вдруг тишину прорезал протяжный вой. Его печально повторил лес. Сафрон повторил волчью песню и настороженно прислушался к наступившей тишине.
Давиденко и Уваров были поражены, с каким искусством он копировал вой голодного волка.
Прошло минут пять томительного ожидания. И вот издалека случайный ветерок принёс ответный протяжный вой.
– Хорошо смотри, обязательно придут, – прошептал Сафрон. – Они думают, чужой волк пришёл кушать их добычу: слышишь, как поёт, шибко серчает!
У Давиденко и Уварова слух слишком неопытен, чтобы определить по вою настроение волка, но Сафрон обладал тонким восприятием, и тут, в лесу, нет для него тайн.
Ждали долго. Запоздалая луна осветила окрестность холодными лучами. Сон наваливался свинцовой тяжестью, голова падала.
Снова волчий вой разорвал тишину и расползся по морозной дали. Острый озноб пробежал по телу охотников. Не поворачиваясь, дежуривший Уваров покосился на срез бугра, откуда донесся этот малоприятный звук. Там никого не было видно.
Опять томительное ожидание. Наконец справа над логом появилась точка, но исчезла раньше, чем можно было рассмотреть её.
Такая же точка появилась и исчезла слева, на голом склоне бугра. Видимо, звери разведывали местность. У падали они очень осторожны, даже голод бессилен их заставить торопиться.
Но вот до слуха донесся осторожный шорох. Из тени лиственницы выступил волк.
Освещенный луною, зверь долго стоял один вполоборота к Уварову. Его морда была обращена в глубину ущелья, где расположился лагерь. Затем волк медленно повернул голову в противоположную сторону и, не взглянув на трупы, посмотрел через охотника куда-то дальше. Бросив последний взгляд в пространство, он вдруг вытянулся и, слегка приподняв морду, завыл злобно и тоскливо.
Что это, тревога? Нет, он, кажется, зовёт на пир свою стаю.
Ещё минута – и из листвягов выступили, как тени, один за другим пять волков. Они выстроились по следу переднего и, поворачивая головы, осматривали лог.
Ничто не выдавало присутствие охотников.
Убедившись, что им не угрожает опасность, волки двинулись вперёд, бесшумно ступая след в след. Остановившись и, поворачивая головы то в одну, то в другую сторону, обнюхивали воздух, прислушивались. Они почему-то не доверяют: ни ночи, ни кустам, ни даже трупам оленей. Всё чаще смотрят вниз, где лагерь. Несколько бесшумных шагов – и снова остановка. Какая дьявольская осторожность!
А голод уже не в силах таиться, берёт верх над зверем.
Уваров увидел, как матёрый волк несколькими прыжками подскочил к трупу, но вдруг пугливо замер, повернув лобастую морду в сторону направленного на него ружья.
Заметил! Пора…
Вспыхнул огонёк. Хлестнул раскатистый выстрел и эхом пронёсся по логу.
Волк высоко подпрыгнул и в бессильной злобе схватил окровавленной пастью снег. Остальные бросились к листвягам. Сафрон и Давиденко, рывком взобравшись на борт промоины, послали вслед волкам несколько патронов. Но они не достигли цели.
Пришлось довольствоваться тем, что есть. Всю добычу утащили в лагерь – волка и оленей, послуживших приманкой. Собаки были очень удивлены. Как пояснил Уваров насчет Бойки и Сафрон относительно своих двух собак, они впервые видели убитого волка, – морщили носы, проявляя сдержанное пренебрежение.
Рано утром охотники покинули стоянку. На утоптанном снегу остались туши – двух ободранных оленей и волка.