Избранные труды. Раздел 2. Научные статьи (Б. В. Волженкин, 2008)

В современных условиях в связи с широкой возможностью применения мер общественного воздействия к лицам, свершившим деяния, предусмотренные уголовным законом, перед наукой права вновь встал вопрос об основаниях уголовной ответственности: можно ли по-прежнему считать совершение предусмотренного законом общественно опасного деяния единственным и достаточным основанием уголовной ответственности или этого недостаточно и необходимы еще какие-либо дополнительные основания?

Ряд советских ученых выдвинули положение, согласно которому для возникновения уголовной ответственности помимо наличия в действиях виновного состава определенного преступления, требуется еще наличие общественной опасности преступника, совершившего данное деяние.[202] Возникновение подобных взглядов связано, по нашему мнению, с неправильным представлением о соотношении между понятиями состав преступления и общественная опасность преступника, уголовная ответственность и наказание.

Общественная опасность лица, совершившего преступление, заключается в возможности совершения им нового преступления. Эта возможность будущего вреда определяется на настоящий момент и имеет свое основание прежде всего в отрицательных нравственных и социальных качествах, присущих всякому субъекту, совершающему преступление. Общественная опасность преступника представляет собой реальность, не зависящую от субъективного ее познания. Конечно, суд оценивает степень этой опасности, но она существует независимо от исследования; суд не создает ее, а только лишь устанавливает, распознает на основе объективных данных. Единственными признаками, по которым мы можем судить о «реальных „помыслах и чувствах“ реальных личностей», являются общественные действия этих личностей.[203] Марксистская философия и психология исходят из единства между сознанием и деятельностью человека. Подобное единство «открывает возможность идти к познанию внутреннего содержания личности, ее переживаний, ее сознания, исходя из внешних данных ее поведения, из дел ее и поступков. Оно дает возможность как бы просвечивать через внешние проявления человека, через его действия и поступки его сознание…».[204] Внутренняя сущность индивида может быть познана лишь через ее проявления, поступки-действия, в которых ведущее значение имеет сознательное отношение человека к другим людям, к общему, к нормам общественной морали.[205] Преступление и является таким поступком.

Мы можем сделать более или менее определенные и достоверные выводы о степени вероятности совершения лицом нового преступления, исходя, во-первых и прежде всего, из факта совершения преступления, характера и обстоятельств этого преступления, а во-вторых, из самых различных объективных обстоятельств, характеризующих общественное лицо виновного (образ жизни до совершения преступления, поведение после преступления и отношение к нему и т. д.).[206]

Советское уголовное право рассматривает преступление как общественно опасный конкретный акт виновного поведения человека; деяние, причинившее объективный вред социалистическим общественным отношениям, будет считаться преступным лишь в случае виновного его причинения (ст. ст. 3, 8 и 9 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик). Виновность лица означает, что в совершение общественно опасного деяния включилась личность субъекта преступления как разумного существа, способного сознавать и правильно расценивать фактическое и общественное значение того, что он делает, а также руководить своим поведением.

Хотя человеческое поведение детерминировано, сущность деяния человека нельзя выразить простой схемой импульс-реакция, ибо человек – не автомат, не рефлекторная машина, не пассивное существо.

Влияния окружающей среды не однозначно детерминируют поведение человека; причинность в сфере социальной жизни не сводится к механической каузальности. «Детерминизм не только не предполагает фатализма, а, напротив, именно и дает почву для разумного действования».[207] Объективные условия, в которых находится человек, предоставляют ему возможность выбора определенного поведения. В процессе детерминации участвует и сама личность действующего субъекта со свойственными ей характером и мировоззрением. Внешние воздействия сказываются только будучи опосредствованными внутренним содержанием личности. Личность на основе свойственных ей субъективных особенностей способна сознательно самоопределяться по отношению к окружающей ее действительности.[208]

Поскольку человеческий поступок опосредован сознательными процессами и носит избирательный характер, постольку он является в большей или меньшей степени проявлением общественного лица личности, ее сознательной направленности. Поэтому-то преступление неотделимо от личности того, кто его совершил, как ее собственное произведение, и можно считать, что в преступлении проявляется антиобщественное лицо виновного, его нежелание подчиняться требованиям закона и правилам социалистического общежития.[209] Поэтому же такие обстоятельства, как объект посягательства и вменяемые в вину последствия посягательства, способ совершения преступления, не говоря уже о форме и степени вины, мотивах и цели преступления и других, относящихся к субъекту преступления, характеризуют общественную сущность виновного, степень его общественной опасности.

Признавая преступным только виновно совершенное общественно опасное деяние, советское уголовное право тем самым понимает преступление как единство опасности деяния и деятеля. Виновность субъекта свидетельствует о наличии у него определенных отрицательных нравственных качеств, которые и обусловливают его общественную опасность. Не может быть, чтобы лицо, виновно совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние, не представляло собой общественной опасности, хотя степень этой опасности, бесспорно, может быть весьма различной. Это положение справедливо в отношении как умышленных, так и неосторожных преступлений.[210]

Бесспорно, конечно, что внешне однородные поступки могут совершаться по самым различным мотивам, что человеческие действия могут быть необходимыми и случайными и что в то время как первые вызваны мотивами, существенными для данной личности, вторые возникают главным образом под влиянием скоропреходящего настроения, вызванного особой ситуацией.[211] Поэтому одинаковые по своей объективной опасности деяния могут быть совершены разными по степени опасности людьми. Помимо обстоятельств, входящих в состав определенного преступления, степень общественной опасности преступника определяется на основе и других обстоятельств, как связанных с совершенным преступлением (например, причины его совершения, мотивы преступления и т. д.), так и не связанных с ним, а характеризующих исключительно личность виновного. К числу обстоятельств подобного рода можно отнести: психофизические особенности индивида (возраст, состояние здоровья, характер, темперамент, навыки и привычки и т. д.), образ жизни индивида до совершения преступления (учеба, работа, взаимоотношения с коллективом, поведение в быту, семейное положение и т. д.), совершение преступления впервые или повторно, поведение лица после совершения преступления, отношение к содеянному и т. д. Отмеченные и подобные им обстоятельства также свидетельствуют о том, насколько глубоко и полно совершенное преступление выражает общественную сущность индивида, а следовательно, характеризуют большую или меньшую вероятность совершения данным лицом новых общественно опасных деяний.

Однако как бы положительно ни характеризовался субъект указанными обстоятельствами, на наш взгляд, виновное совершение общественно опасных деяний, за которые закон устанавливает уголовную ответственность, всегда свидетельствует о более или менее стойких антисоциальных установках или о нравственной противоречивости субъекта, о наличий у индивида таких качеств, которые при определенных условиях приводят его к совершению преступления, что и обусловливает общественную опасность личности преступника, возможность (но не неизбежность) совершения им нового преступления. Всякое преступление есть общественно опасное проявление отрицательных социальных качеств личности, для исправления и перевоспитания которой, для предупреждения с ее стороны новых преступлений, нужны соответствующие меры уголовно-правового или общественного воздействия.[212]

Установлению того, что деяние является преступным, служит обнаружение в действиях лица состава преступления. Законодатель фиксирует в законе признаки, при наличий которых возникает уголовная ответственность, т. е. законодатель считает, что установление этих признаков в конкретном деянии свидетельствует, что и само деяние является общественно опасным, причиняя существенный ущерб интересам социалистического общества, и преступник, совершивший данное деяние, настолько общественно опасен, что для предупреждения с его стороны нового преступления необходимы меры уголовно-правового характера.

Признаки, с наличием которых связывается возникновение уголовной ответственности, весьма различны. Они относятся к характеристике объекта, объективной стороны, субъекта и субъективной стороны деяния. В этих признаках отражено то объективно общее, что характерно для отдельных общественно опасных деяний данного рода. При этом законодатель, описывая родовые признаки определенного деяния, исходит из типовой опасности подобных деяний и типовой опасности лиц, их совершающих. В законе невозможно предусмотреть все конкретные индивидуальные особенности преступления и личности виновного, которые существенно сказываются на степени их общественной опасности. Учет особенностей возлагается на суд и обеспечивается относительно определенными санкциями в статьях закона, возможностью назначать в тех или иных конкретных случаях наказание ниже низшего предела санкции, возможностью освобождения от уголовного наказания и т. д.

В ряде статей нового УК РСФСР (ст. ст. 162, 166, 169, 198, 209 и др.) предусмотрены такие деяния, которые считаются преступлениями лишь в случаях повторного их совершения после принятия к нарушителям мер административного или общественного воздействия. Бесспорно, что совершение аналогичного, пусть даже малозначительного общественно опасного деяния после применения мер общественного или административного воздействия свидетельствует о том, что они не были способны исправить данное лицо; последнее было настолько общественно опасно, что для предупреждения нового преступления с его стороны требовалось применение мер уголовного характера. Указанное обстоятельство правильно отмечает П. С. Дагель, считающий повторность совершения нарушения критерием общественной опасности лица, которая вызывает необходимость рассматривать совершенное им нарушение как преступление.[213] Однако неточным является его утверждение, что «за последнее время законодательство и судебная практика развиваются по пути признания общественной опасности лица обстоятельством, от которого в ряде случаев зависит признание совершенного им деяния преступлением (наказуемость повторного или неоднократного нарушения)».[214]

Неверно, что зависимость между общественной опасностью лица и признанием деяния преступлением существует лишь «в ряде случаев». Деяние – не преступление, если лицо не является общественно опасным (другое дело, что степень этой опасности может быть различной). Что касается указанных случаев, то сейчас законодатель считает подобные деяния преступными лишь в случае совершения их лицами, представляющими большую опасность, чем это было раньше. Поэтому повторность совершения деяния и предварительное применение мер административного или общественного воздействия, т. е. обстоятельства, характеризующие повышенную опасность личности, стали элементами составов соответствующих преступлений.

Наличие общественной опасности преступника, по нашему мнению, устанавливается не само по себе, не наряду с составом преступления; общественная опасность лица не является в то же время элементом состава преступления.[215] Это не учитывает Б. С. Никифоров, когда на поставленный им же вопрос, может ли суд не признать действие или бездействие, предусмотренное уголовным законом, общественно опасным и преступным, принимая во внимание свойства личности совершившего деяние, он в ходе последующего рассуждения дает утвердительный ответ.[216] Таким образом, получается, что хотя в действиях виновного и имеются признаки определенного состава преступления, сам виновный общественной опасности не представляет, а потому и его деяние не будет общественно опасным и преступным и не влечет за собой возникновение уголовной ответственности, т. е. состав преступления и общественная, опасность виновного рассматриваются сами по себе, абсолютно независимо друг от друга. Эта мысль была вновь высказана Б. С. Никифоровым в докладе на научной сессии, посвященной новому уголовному и уголовно-процессуальному законодательству РСФСР.[217] Таково же мнение Ю. В. Субоцкого, полагающего, что при отнесении действия к административным правонарушениям или к преступлениям административные и судебно-следственные органы должны учитывать свойства личности виновного, его должностное положение, квалификацию, его общественное лицо, стаж работы, прошлое поведение и т. п., т. е. обстоятельства, не относящиеся к составам административного правонарушения или преступления.[218]

На наш взгляд, если в действиях виновного содержится состав преступления, то никакие положительные данные о его личности не могут превратить деяние из преступления в административное правонарушение или антиобщественный поступок. Принятие подобных предложений привело бы к полному произволу в деятельности административных и судебно-следственных органов и к тому же не способствовало бы осуществлению задачи общего предупреждения.

Общественная опасность преступника не является также и элементом состава преступления, как не является особым элементом состава общественная опасность деяния.

Думается, что соотношение между общественной опасностью субъекта и составом преступлений состоит в том, что общественная опасность преступника устанавливается путем обнаружения в его действиях состава определенного преступления. При определении же степени этой опасности необходимо учитывать целый ряд указанных выше обстоятельств, характеризующих личность виновного, но не включенных в составы соответствующих преступлений.

Таким образом, состав преступления – это совокупность установленных в законе объективных и субъективных признаков, наличие которых в конкретном деянии свидетельствует о преступности последнего, т. е. о том, что и само это деяние и лицо, его совершившее, представляют опасность для социалистического общества.

Появлению концепций, согласно которым для возникновения уголовной ответственности, помимо наличия в действиях виновного состава определенного преступления, требуется еще, чтобы субъект был общественно опасен, способствовало и отождествление сторонниками указанных концепций понятий уголовной ответственности и наказания. Так, А. Б. Сахаров писал: «Уголовная ответственность всегда конкретна и индивидуальна… Решить вопрос об уголовной ответственности – значит не только установить, наказуемо ли вообще совершенное деяние, но в определить, наказуемо ли оно в данном случае и как именно следует наказать виновное в нем лицо.[219] Аналогично рассуждает и Б. С. Утевский, говорящий не о возникновении, а о «применении уголовной ответственности», для чего он требует, помимо состава преступления, еще и иных обстоятельств.[220]

На наш взгляд, отождествление уголовной ответственности с наказанием является совершенно неправильным. Чтобы раскрыть содержание понятия «уголовная ответственность», нужно обратиться к понятию уголовного правоотношения. Юридическим фактом, с наличием которого связано возникновение уголовного правоотношения, является совершение деяния, содержащего в себе признаки состава определенного преступления. Совершение преступления ведет к возникновению прав и обязанностей сторон уголовного правоотношения: права государства в лице соответствующих органов применить предусмотренное законом наказание к виновному лицу и обязанности этого лица отвечать за свой поступок в уголовном порядке, т. е. обязанности лица подчиниться той мере наказания, которая установлена государством за совершение подобных преступлений.

Ответственность вообще – это обязанность отвечать за свои действия, поступки. Уголовная ответственность и есть предусмотренная законом обязанность виновного лица отвечать в случае совершения им преступления в уголовном порядке, подчиниться той мере принуждения, которую государство имеет право применять за совершение подобных преступлений.[221]

При совершении преступления всегда возникает уголовное правоотношение, всегда возникает уголовная ответственность, даже когда преступление еще не раскрыто и его виновник не обнаружен. Поэтому решить вопрос об уголовной ответственности – значит просто установить в действиях лица наличие состава преступления. Только при этом единственном и достаточном условии (совершение общественно опасного деяния, предусмотренного уголовным законом) у лица возникает обязанность отвечать за свои действия (ст. 3 Основ). Никто не может быть привлечен к уголовной ответственности, кроме как лица, совершившие уголовно-противоправные деяния, и наоборот, обязанность отвечать в уголовном порядке возникает у всех лиц, в действиях которых содержится состав определенного преступления, независимо от причин его совершения и обстоятельств, характеризующих личность виновного, но не включенных в состав преступления и тому подобных моментов.

Уголовное наказание – это реализация уголовной ответственности, претворение ее в жизнь. Исполнение наказания является реальным воплощением прав и обязанностей сторон уголовного правоотношения. Но от установления права государства применить наказание определенного размера и обязанности виновного субъекта подчиниться данному наказанию до реализации этих прав и обязанностей – «дистанция огромного размера». Здесь особое значение приобретают принципы целесообразности наказания и социалистического гуманизма, которые, наряду с принципом социалистической законности, являются главными в советском уголовном праве.

Согласно уголовно-процессуальному законодательству, суд при постановлении приговора сначала рассматривает вопрос о наличии уголовной ответственности подсудимого (имело ли место деяние, в совершении которого он обвиняется? содержит ли оно состав преступления? совершил ли это деяние подсудимый? виновен ли подсудимый в его совершении? – пп. 1–4 ст. 303 УПК РСФСР) и только затем рассматривает вопрос о наказании (подлежит ли подсудимый наказанию за совершенное им преступление? какое именно наказание должно быть назначено подсудимому и подлежит ли оно отбытию? – пп. 5–6 ст. 303 УПК РСФСР). Таким образом, вынося обвинительный приговор, суд, прежде всего, как бы окончательно удостоверяет виновность подсудимого в совершении преступления и тем самым окончательно подтверждает его обязанность подчиниться мерам уголовного наказания.

Суд, который рассматривает определенное деяние, совершенное лицом в конкретной обстановке, может уже учитывать обстоятельства, которые законодатель, исходящий при конструировании составов преступлений из типовой опасности подобного рода деяний и лиц, виновных в их совершении, не учитывает, да подчас и не может учитывать (такие, например, как конкретный вред от посягательства на определенный объект, распространенность посягательства и обстановка его совершения, ряд признаков, характеризующих личность виновного, причины совершения преступления, его мотивы и т. д.). Оценив эти обстоятельства с точки зрения их влияния на степень общественной опасности деяния и деятеля, суд может прийти к выводу о целесообразности того или иного вида наказания, о целесообразных сроках наказания или о нецелесообразности применения наказания к данному преступнику вообще, исходя из задач как общего, так и специального предупреждения.

Суд в любом случае может применить уголовное наказание к лицу, совершившему преступление, но обязан он это делать не во всех случаях. Суд обязан применить наказание, если общественная опасность деяния и преступника таковы, что для осуществления целей, которые преследовал законодатель, устанавливая уголовную ответственность за совершение подобного рода деяний, в конкретном случае необходимо реальное применение мер уголовного наказания. Если же эти цели достижимы и без наказания, то, несмотря на существующие право суда подвергнуть виновного мерам наказания и обязанность гражданина подчиниться им, суд может применить к виновному не уголовное наказание, а иные меры.

Так будет, например, в случаях, предусмотренных ст. ст. 51, 52 и 63 УК РСФСР. Законодатель не случайно указывает в этих статьях, что суд может (но не обязан) освобождать от уголовной ответственности, ибо вопрос здесь упирается в целесообразность применения мер уголовного наказания. Если в подобных случаях суд приговорит виновного к отбытию наказания, то приговор может быть изменен или отменен вышестоящим судом как необоснованный, нецелесообразный ввиду несоответствия назначенного наказания тяжести преступления и личности осужденного (ст. ст. 342, 347, 350 УПК РСФСР), но не как незаконный, что было бы, если бы гражданин был осужден при отсутствии в его действиях состава преступления (ст. ст. 5, 259, 342, 345 УПК РСФСР). И в подобных случаях необходимо прежде всего установить наличие уголовной ответственности конкретного лица, чтобы затем решить вопрос о целесообразности замены уголовно-правовых мер мерами общественного воздействия.[222]

Итак, совершение лицом деяния, содержащего в себе состав какого-либо преступления, необходимо и достаточно для возникновения уголовной ответственности. Уголовная ответственность возникает при наличии в действиях виновного состава преступления независимо от степени опасности его личности (но не самой его общественной опасности). На вопрос, имеют ли какое-либо значение обстоятельства, характеризующие общественную опасность виновного субъекта, для возникновения уголовной ответственности за совершенное им деяние, можно ответить: «да, имеют», поскольку они отражены в элементах состава совершенного им преступления, и «нет, не имеют» в отношении обстоятельств, характеризующих личность виновного, но не получивших отражения в установленных в законе признаках состава преступления. Эти последние обстоятельства учитываются при решении вопроса о возможности освобождения от уголовного наказания и при определении размера наказания.

Преступление – общественно опасное деяние человека, поступок, в котором выражается отношение человека к обществу, коллективу, другим людям. Являясь актом поведения, преступление не независимо от нравственных и психических особенностей человека, не есть механическая, импульсивная реакция на внешние воздействия или внутренние импульсы. Напротив, преступное деяние (как умышленное, так и по неосторожности) является в той или иной степени следствием и выражением общественной сущности личности правонарушителя, в той или иной степени адекватно выражает антиобщественную сущность личности или ее внутреннюю противоречивость, нестойкость ее нравственных принципов, ибо преступлениями признаются лишь виновные общественно опасные деяния.[224]

Личность в своем реальном бытия может представлять единство противоречивых нравственных взглядов и отношений с окружающей действительностью. Наличие подобных противоположностей в их борьба обусловливают существование противоположных возможностей, тенденций поведения.

Развитие идет всегда от возможности к действительности. Так как до того, как определенное явление стало объективной действительностью, существовала столь же объективная возможность его наступления, то до совершения каждого действительного акта поведения, в том числе и преступного, существовала возможность его совершения, имелись определенные основания данного поведения. Действительность же, действительный акт поведения представляет собой осуществленную, реализованную возможность.

Возможность совершения преступления определенным лицом означает, что преступное поведение имеет основание в характере отношений данного индивида с другими людьми, в его нравственных взглядах и установках. Отсюда вывод: отрицательные социальные качества, которые обусловили преступление (антиобщественные взгляды и установки, противоречивость личности, нестойкость ее нравственных убеждений и навыков и т. п.), существовали у определенного лица еще до момента преступления и тем самым создавали возможность его совершения. Таким образом, объективная возможность совершения преступления – объективная опасность личности, ибо опасность означает возможность, угрозу причинения, наступления какого-нибудь вреда, – существует до момента преступления и имеет свое основание в отрицательных и противоречивых социальных качествах личности.

Диалектический материализм признает существование различных возможностей: возможности абстрактной и возможности конкретной, реальной.

В действительность может превратиться лишь реальная, конкретная возможность, которая, во-первых, имеет основания в самом объекте (а в нашем случае – в субъекте, личности, в ее отношениях, взглядах, стремлениях), во внутренней тенденции развития этого объекта и, во-вторых, для осуществления которой в самой действительности имеются необходимые условия, предпосылки.

Основанием реальной возможности совершения лицом преступления является наличие в его сознании пережитков частнособственнической идеологии и психологии, что выражается в неосознании им единства его собственных интересов как личности с интересами общественными, в наличии у него индивидуалистических установок, стремлений, которые могут подчас уживаться с коммунистическими отношениями к определенным явлениям действительности.

Однако далеко не каждый индивидуалистически настроенный субъект совершает антиобщественные действия, т. е. далеко не каждая возможность, имеющая основание в самой сущности личности, способна превратиться в действительность. В реальной действительности существует как возможность социально приемлемого поведения, так и возможность антиобщественного поведения. Какая из этих возможностей будет реализована, зависит прежде всего от степени, глубины «зараженности» индивида индивидуалистическими взглядами, их соотношения с надлежащими социальными представлениями.[225]

Кроме того, чтобы была реализована возможность преступного поведения, необходим, как правило, ряд определенных условий, предпосылок. Это условия как объективного порядка (например, алкогольное опьянение, влияние других лиц, недостатки в снабжении, культурно-массовой работе и т. п.), так и субъективного (например, особенности темперамента, волевые, возрастные особенности и др.). Однако при всех этих условиях преступление может быть совершено определенным субъектом только в том случае, если существующие социальные тормоза (меры общественного и государственного принуждения, в том числе и угроза применения мер уголовного наказания) не оказывают своего сдерживающего влияния в отношении этого лица. Следовательно, только в том случае, если существующие социальные тормоза не выработали в сознании индивида достаточные сдерживающие контрмотивы, которые тормозили бы осуществление антиобщественных стремлений и желаний или способствовали бы выработке надлежащего заботливого отношения к общественным интересам, только в этом случае имеется конкретная возможность совершения преступления.

Таким образом, реальная возможность совершения преступления имеет свое основание как в антиобщественной направленности или нравственной противоречивости личности, так и в ряде объективно существующих условий, предпосылок реализации этой возможности. Если же такие объективные предпосылки отсутствуют, то возможность является абстрактной. В качестве последней возможность не может превратиться в действительность. Для ее реализации абсолютно необходимо наличие прежде всего указанного выше условия, т. е. она должна развиться в конкретную возможность.

Так как в действительность может превратиться лишь реальная возможность, то следует признать, что именно такая возможность существовала до начала осуществления преступного посягательства. Но можем ли мы узнать, определить с истинностью существование данной реальной (именно реальной!) возможности до того, как совершено преступление?

В. И. Ленин указывал, что единственными признаками, по которым можно судить о «реальных» помыслах и чувствах «реальных личностей», являются общественные действия этих личностей.[226] Из поведения субъекта в обществе можно сделать более или менее определенный вывод о направленности этого лица, о характере отношений этого лица с другими людьми, его взглядах, установках, идеалах. Такими критериями являются, в частности, аморальное поведение в быту, нарушение правил социалистического общежития, административные, гражданские и дисциплинарные правонарушения, его высказывания и т. д. Можно, наконец, определить наличие некоторых условий, способствующих совершению преступлений (например, некоторые психические особенности, злоупотребление алкоголем, связь с антиобщественными элементами и т. п.). Но при всем этом до тех пор, пока индивид не совершил преступления, приходится делать вывод, что существующие моральные нормы и правовые запреты успешно тормозят антиобщественные желания и влечения данного лица и не позволяют им вылиться в виде преступных действий (а это является основной задачей мер уголовной репрессии). Поэтому до совершения лицом преступления можно установить существование лишь абстрактной возможности такого поведения, возможности без наличия всех предпосылок ее реализации.

Если же индивид умышленно или по неосторожности совершает предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние, то, на наш взгляд, существует реальная возможность совершения им нового преступления. Основание этой возможности в самой личности (субъекте) заключается, как свидетельствует совершенное преступление, в наличии стойких антиобщественных навыков, установок или противоречивости, нестойкости нравственных качеств данного субъекта – при умышленных преступлениях или недостаточно заботливом, легкомысленном отношении к общественным интересам, к объектам, с которыми лицо соприкасается в своей деятельности, – при преступлениях по неосторожности.

Основным условием, придающим данной возможности характер реальной возможности, является отсутствие в сознании такого лица контрмотивов, создаваемых обычно уголовно-правовыми средствами (чувство стыда, страха перед возможным разоблачением, понимание невыгодности преступления по сравнению с возможными последствиями и т. д.), по отношению к мотивам, вызвавшим преступление, доказательством чего является совершение данного общественно опасного деяния.

Все это позволяет сделать вывод, что после совершения преступления, как правило, существует реальная, конкретная возможность совершения этим же лицом нового преступления, в чем и заключается общественная опасность преступника.

Необходимо уточнить, что в подобных случаях устанавливается реальная возможность совершения не вообще любых преступлений, а преступлений определенного вида, совершаемых примерно по аналогичным мотивам. Так, при корыстном преступлении имеется реальная возможность совершения этим же лицом нового преступления из корысти, при преступлении из хулиганских побуждений – опасность нового аналогичного преступления, при неосторожных преступлениях по легкомыслию, невнимательности – реальная возможность нового преступления по тем же мотивам и т. д. Поэтому применяемые к виновным меры общественного воздействия и государственного принуждения имеют своей целью выработку новых детерминант, новых мотивов в их сознании, которые нейтрализовали бы действие корыстных мотивов, хулиганских побуждений, способствовали бы выработке более заботливого отношения к общественным интересам и т. д.

Меры уголовного наказания применяются в отношении конкретного лица в том числе и с целью предупреждения нового преступления с его стороны. Эта задача будет выполнена как в случае перевоспитания субъекта, так и в случае его устрашения. Однако в результате перевоспитания полностью устраняется возможность совершения лицом нового преступления. Как правильно писал С. Л. Рубинштейн, целью воспитательной работы должно быть не формальное соответствие внешнего поведения требованиям общества, не внешнее приспособление к ним, а формирование у человека таких внутренних устремлений, из которых в порядке внутренней закономерности вытекало бы моральное поведение.[227]

В результате же устрашения возможность совершения лицом, отбывшим наказание, нового преступления остается, так как не устранены антиобщественные взгляды, установки и навыки субъекта. Но эта возможность становится абстрактной, ибо созданы контрмотивы антиобщественным побуждениям индивида и он внешне, формально подчиняется правовым установлениям государства.

Как возможность есть объективная категория, так и общественная опасность преступника представляет собой объективную реальность, не зависящую от субъективного познания ее. Конечно, органы дознания, следствия, прокуратуры при освобождении от уголовной ответственности, суд при вынесении приговора оценивают эту опасность, но они не создают ее, а только лишь на основе объективных данных устанавливают, распознают общественную опасность преступника, которая существует независимо от этого исследования.[228]

Исходя из сформулированного нами понятия общественной опасности преступника как возможности совершения им нового аналогичного или весьма сходного преступления (по тем же или аналогичным мотивам), можно сформулировать понятия характера и степени общественной опасности преступника.

Если совершено преступление, то, как мы показали, имеется реальная возможность совершения лицом нового преступления. Сразу возникает вопрос: каков характер этой реальной возможности, т. е. какие общественные отношения могут быть нарушены? Характер общественной опасности определяется тем вредом, который может причинить данная личность в будущем. При прочих равных условиях, если примерно одинакова степень общественной опасности (о ней ниже), тот преступник более опасен, который способен причинить больший вред. Для определения характера общественной опасности преступника необходимо установить объект преступления, вменяемые в вину последствия преступления, способ его совершения[229] и мотивы преступления.

Степень общественной опасности преступника определяется степенью возможности (вероятностью) совершения нового преступления данным лицом, учитывая наличие и развитость противоположной возможности надлежащего социального поведения, учитывая далее, что к данному лицу будут применяться какие-то определенные меры общественного или государственного воздействия. Интересно отметить, что одни и те же социальные качества личности (например, отсутствие стойких навыков поведения) или условия (например, возрастные особенности несовершеннолетних) могут равно обосновывать развитие противоположных возможностей.

Вероятность – категория объективная. Это мера возможности, она выражает степень развитости возможности, степень ее обоснованности, степень ее способности стать действительностью.

Степень общественной опасности преступника, вероятность совершения им нового преступления зависит главным образом от развитости заключающегося в самом общественном содержании личности основания этой возможности, т. е. от того, насколько стойкими, сформировавшимися являются его индивидуалистические взгляды, насколько противоречива сама личность, и, следовательно, от того, насколько возможным и легким будет процесс выработки у данного лица навыков надлежащего поведения. При этом важно учитывать количественную и особенно качественную характеристику тех условий, которые непосредственно способствовали возникновению мотивов преступного поведения или их реализации. Качественность подобных условий, предпосылок определяется их необычностью, сравнительно легкой устранимостью или, напротив, привычностью, обыденностью этих условий, невозможностью или крайней затруднительностью их устранения.

Типичный пример: субъект совершил преступление в состоянии опьянения и в основном под влиянием этого состояния. Если данное лицо обычно злоупотребляет алкоголем, то, очевидно, вероятность совершения им нового преступления значительно выше, чем у лица, также совершившего преступление в состояния опьянения, но для которого подобное состояние является редким, почти исключительным случаем. В качестве других, относительно необычных условий, предпосылок совершения преступления можно указать: стечение тяжелых личных или семейных обстоятельств, угроза или принуждение, сильное душевное волнение, состояние необходимой обороны при превышении ее пределов и т. д.

В целом же степень общественной опасности преступника можно определять путем изучения его личности, причин и мотивов совершения преступления. Для этого нужно исследовать образ жизни субъекта до преступления (поведение в быту, на работе, судимости, связь с антиобщественными элементами, высказываемые взгляды и т. д.), обстоятельства совершения преступления (совершение преступления под влиянием угрозы или принуждения либо в силу материальной, служебной или иной зависимости, под влиянием сильного душевного волнения, вызванного неправомерными действиями потерпевшего, совершение преступлений организованной группой, с особой жестокостью, общеопасным способом и т. д.), форму и степень вины преступника, поведение после преступления и отношение к нему[230] (добровольное возмещение ущерба или предотвращение вредных последствий своего преступления, чистосердечное раскаяние, явка с повинной, оговор заведомо невиновного лица и др.), некоторые психофизические особенности лица.

Существенным образом влияют на степень общественной опасности преступника вышеуказанные обстоятельства, раскрывающие характер этой опасности.

Вполне понятно, что наряду с возможностью совершения лицом нового преступления существует и противоположная возможность. Вероятность совершения лицом нового преступления (степень его общественной опасности) может колебаться в пределах от почти невозможности (но не невозможности) до почти неизбежности (но не неизбежности), т. е., если дать условное количественное выражение, – от 0 (но не 0) до 100 % (но не 100 %). Однако как бы ни была развита подобная возможность, это во всех случаях реальная возможность, имеющая свое основание как в общественных свойствах личности, так и в том, что существующие детерминанты социального поведения в виде угрозы применения определенных мер общественного и государственного воздействия при определенных условиях не способны сдерживать антиобщественные побуждения данной личности (при умышленном преступлении) или не обеспечивают надлежащего заботливого отношения к общественным интересам (при неосторожном преступлении), что доказано совершением преступления.

Проблемы детерминизма и индетерминизма, свободы воли и ответственности вновь и вновь привлекают внимание естествоиспытателей, психологов, философов, социологов, юристов. В настоящее, время нет, пожалуй, работы, посвященной вопросам вины и уголовной ответственности, личности преступника или причинам преступности, в которой так или иначе не рассматривалось бы соотношение внешних объективных обстоятельств и процессов духовного характера при выборе субъектом преступного поведения. И это понятно, так как задачи борьбы с преступностью, предупреждения преступлений, исправления и перевоспитания преступников требуют прежде всего изучения «механизма» преступления.

При этом важно решить следующие вопросы. Насколько человек детерминирован в своем поведении объективными обстоятельствами? В чем выражается присущая человеку свобода выбора в поведении? Ответы на эти вопросы имеют принципиальное значение, ибо здесь наиболее остро сталкиваются позиции идеализма и материализма, механистического и диалектического материализма.

Исходные положения. Марксизм исходит из того, что в отличие от природы «в истории общества действуют люди, одаренные сознанием, поступающие обдуманно или под влиянием страсти, стремящиеся к определенным целям. Здесь ничто не делается без сознательного намерения, без желаемой цели»,[232] которая определяет способ и характер действия человека и которой он подчиняет свою волю.[233] Цель является как бы непосредственным идеальным фактором, детерминирующим деятельность человека.

Вместе с тем марксистская философия утверждает, что поведение людей в конечном счете детерминировано их общественным бытием, и в принципе отрицает идеалистическую концепцию свободы воли, которую В. И. Ленин называл «вздорной побасенкой».[234] «Наделе цели человека порождены объективным миром и предполагают его, – находят его как данное, наличное. Но кажется человеку, что его цели вне мира взяты, от мира независимы («свобода»)».[235] Подчеркивая это, диалектический материализм отнюдь не отрицает активность человеческого сознания, не отдает ее на откуп индетерминизму, как это делают вульгарные материалисты и механисты.

Влияние окружающей среды на человека не выражается непосредственно в его поведении. Бихевиористская схема: стимул – реакция непригодна для объяснения человеческого поведения, ибо она игнорирует промежуточное и вместе с тем центральное звено – личность действующего субъекта. Нельзя поэтому причинность в сфере социальной жизни сводить к механической каузальности, а также рассматривать личность лишь как объект воздействия среды, как инструмент, непосредственно передающий оказываемые на него воздействия.

Современные исследования в области психологии, физиологии, высшей нервной деятельности и кибернетики подтверждают положение, что человек как сознательное разумное существо способен анализировать действительность, соотносить побуждение к действию с внешними условиями, ситуацией, а также с внутренними морально-психологическими установками (жизненной ориентацией, системой ценностей) и существующими правовыми и нравственными нормами поведения, предвидеть возможные последствия своего поведения. По принципу обратной связи человек также участвует в процессе детерминации поведения («опережающее отражение» П. К. Анохина,[236] «прогнозирующее действие мозга» Н. А Бернштейна[237]). В результате человек на основе своих внутренних социальных качеств способен выбирать тот или иной вариант поведения из числа объективно возможных вариантов. Подобное признание активности человеческого сознания отнюдь не тождественно отрицанию причинной обусловленности человеческого поведения.

Ограниченность механистического материализма заключается не в признании причинного соотношения между внешними воздействиями и поступками человека (это тезис и диалектического материализма), а в признании причинной детерминации как единственно возможной формы взаимосвязи между явлениями, в сведении причинности к одному типу – механической причинности без учета, что каждой форме движения соответствует свой тип причинности; в частности, игнорируется внутренняя природа, общественная специфика человека как сознательного существа.

Марксизм исходит из того, что всесторонний и всеобъемлющий характер мировой связи лишь односторонне, отрывочно и неполно выражается причинной детерминированностью. Наряду с причинной детерминацией, можно, к примеру, говорить о статистических закономерностях, взаимоотношениях условия и обусловленного, основания и следствия, необходимости и случайности, общего и отдельного, о связи непосредственной и опосредованной через ряд промежуточных звеньев и т. д. К тому же саму причину марксисты рассматривают не как механическое воздействие, а как взаимодействие объектов, тел, явлений.

Одной из специфических особенностей причинности в сфере социальной жизни является то, что в процессе детерминации поступка участвует и сама личность действующего субъекта. Не раскрывая физиологического механизма этого процесса, можно в целом утверждать, что внешние воздействия и внутренние импульсы опосредствуются общественным содержанием личности и эффект всякого воздействия на человека – это эффект взаимодействия человека как субъекта с внешним миром.[238] Действие зависит от субъекта: человек поступает так, как ему кажется выгодным или должным, полезным или правильным.

При одних и тех же обстоятельствах разные люди поступают no-разному в зависимости прежде всего от своей жизненной ориентации, нравственных принципов, убеждений, навыков, знаний и т. п., а также психофизиологических особенностей. Указанные социальные качества личности в свою очередь детерминированы, сформировались в процессе жизнедеятельности личности, воспитания в широком смысле слова, ибо человек не имеет наследственных моделей социального поведения.[239] К тому же все особенности сознания и нравственного облика конкретного человека имеют под собой физиологическую основу в виде наличных систем условных связей.[240]

Инициативность, избирательность в поведении, свойственные человеку, задержка, замедленность реакции как специфическая черта причинности в человеческом поведении[241] ни в коей мере не исключают его из условий объективной причинной зависимости. «Все на первый взгляд кажущееся в поведении человека беспричинным, спонтанным, независимым от конкретно данных условий может быть понято как проявление когда-то образовавшихся и закрепившихся жизненных впечатлений или опыта».[242]

Преступление – необходимое следствие соответствующего детерминирующего комплекса. Изложенная марксистско-ленинская детерминистическая концепция поведения позволяет сделать очень важный, на наш взгляд, для криминологии вывод: если конкретный субъект поступает определенным образом, то в данный момент, при наличии именно этих обстоятельств, характеризующих окружающую среду и все внутренние детерминанты, поведение, в том числе и преступное, является необходимым следствием указанного, очень сложного детерминирующего взаимодействия (внешние воздействия, опосредствованные внутренним содержанием личности).[243] В. И. Ленин подчеркивал, что идея детерминизма устанавливает необходимость человеческих поступков.[244]

В итоге в каждой объективной ситуаций конкретный человек поступает определенным образом. И если представить, моделируя человеческое поведение, что абсолютно тот же человек, т. е. с теми же социальными и психофизическими особенностями, вновь попал бы в абсолютно идентичную объективную ситуацию, то следствием было бы точно такое же его поведение. Личность находится в беспрестанном развитии, но в каждый момент, она характеризуется соответствующим комплексом качеств и состояний и находится в определенных условиях, которые участвуют в детерминации поведения. Другое дело, что каждая личность своеобразна, не похожа на другую, по-своему уникальна, неповторима и что одинаковых объективных ситуаций во времени также быть не может.

Отрицание этих положений о поведении человека как необходимом следствии комплекса детерминирующих факторов неизбежно должно привести к признанию произвольности поведения, индетерминизму. Нужно, конечно, иметь в виду, в реальной действительности в принципе имелась объективная возможность и противоположного, в частности непреступного поведения, ибо совершение данным лицом преступления – не рок, не изначальная предопределенность, не необходимость как закономерность развития этого субъекта. Но в данной ситуации реализуется лишь определенная возможность, так как для превращения в действительность противоположной возможности требовались иные детерминирующие поведение факторы или внешнего, или внутреннего порядка. При существующих же детерминантах совершение преступления так же необходимо, как необходимо всякое следствие, порожденное определенной причиной при определенных условиях.[245]

Мы особо подчеркиваем ошибочность, недопустимость с позиций диалектического материализма отождествлять необходимость как внутреннюю закономерность развития того или иного объекта, тела, явления в целом с необходимостью как следствием действия определенной причины, результатом пересечения нескольких причинных цепей, сочетания определенных причин и условий.[246] Указанная необходимость может являться в то же время случайностью по отношению к общей закономерности того или иного явления. Диалектика несовместима с метафизическим противопоставлением необходимости и случайности. В. И. Ленин подчеркивал что различие между необходимым и случайным носит относительный характер.[247] Нет явлений или необходимых, или случайных. Каждое явление в одно и то же время, но в разных отношениях, в связи с разными детерминирующими факторами будет и необходимым и случайным.[248] То или иное событие по отношению к внутренней существенной необходимости (закономерности) развития объекта может быть случайным, внешним. Однако по отношению к полной совокупности детерминирующих факторов, оно также оказывается необходимым. В непонимании диалектики соотношения необходимости и случайности и состояла главная ошибка метафизики в данном вопросе.[249] Так, совершение преступления конкретным лицом не предопределено изначально как неизбежность, является случайным по отношению к закономерностям, детерминирующим существование и развитие преступности в целом и отдельной личности. Однако оно является необходимым следствием целого ряда конкретных причинно-следственных отношений и иных детерминирующих факторов.

Весьма спорные, на наш взгляд, положения применительно к данному вопросу высказаны в работе В. Н. Кудрявцева «Причинность в криминологии». Поставив вопрос, определяют ли причины преступления с неизбежностью его совершение или здесь есть место случайности, автор в ходе дальнейшего рассуждения пришел к выводу лишь о статистическом характере связи между причинами и следствиями в человеческом поведении и относительной самостоятельности человеческих поступков. Определенное сочетание детерминирующих факторов лишь статистически, в массе явлений порождает преступление. Отдельный же человек может и не совершать при этом преступления.[250]

Прежде всего неправильна уже сама по себе постановка вопроса, необходимым или случайным является совершение конкретного преступления, или одно и то же явление в разных отношениях, по отношению к разным детерминирующим факторам является и необходимым, и случайным. Далее. Что значит «относительная» самостоятельность человеческих поступков? Ведь тогда же следует указать, от чего же поступок человека зависит (несамостоятелен) и от чего он не зависит (самостоятелен). По существу здесь у автора налицо возвращение к идее произвольности человеческого поведения, хотя и в рамках статистической закономерности. Представляется, что эти положения В. Н. Кудрявцева связаны с неточным пониманием соотношения необходимости и случайности и природы статистической детерминации. Статистическая закономерность – это закономерность развития совокупности однородных в каком-либо отношении вещей, явлений. Но будучи в определенном отношении членом совокупности, данная вещь не перестает быть отдельным, самостоятельным в других отношениях.

Статистическая детерминация представляет собой лишь один из видов отношений детерминации, заключающийся в том, что одно состояние совокупности вещей детерминирует другое состояние совокупности же вещей, явлений, причем детерминирует его необходимо. Статистические законы – это законы распределения массовых событий или явлений и именно это распределение выступает в них как необходимость а наступление отдельного явления из этой совокупности детерминируется статистической закономерностью лишь с вероятностью.

Однако статистические законы нельзя ни отождествлять, ни противопоставлять причинности. Они участвуют и в детерминации состояния совокупности явлений (с необходимостью), и в детерминации отдельного явления (с вероятностью), но это не причинная, генетическая детерминация. Статистическая детерминация отдельного явления, события дополняется причинной детерминацией, поэтому признание действия статистической закономерности не исключает действия, а следовательно, и возможности установления конкретных причин того или иного явления, входящего в статистическую совокупность. А отсюда и другой вывод: статистическая закономерность как закономерность развития совокупности вещей, определяющая лишь вероятность наступления отдельного события, вовсе не исключает необходимого характера развития каждого члена этой совокупности и необходимости наступившего события. Просто каждый раз оценка дается по отношению к разным детерминирующим факторам. «Случайность поведения индивида по отношению к коллективу, в который он входит, – пишет Б. М. Кедров, – отнюдь не означает беспричинность, незакономерность поведения индивида. Движение отдельной молекулы газа или бросание монеты сами по себе являются строго детерминированными, причинно обусловленными: для молекулы – начальным ее состоянием и последующими соударениями с другими молекулами и со стенками сосуда, заключающего данный газ; для монеты – характером сообщенного ей толчка при подбрасывании, влиянием окружающего ее воздуха, характером поверхности, на которую она падает, и т. д. Но если мы отвлекаемся от всех этих и подобных обстоятельств и рассматриваем данный индивид с точки зрения всего коллектива с его закономерностями как целого, то в такой связи поведение (движение) индивида выступает по отношению к коллективу как случайное, а закономерность коллектива по отношению к нему – как необходимое».[251]

Таким образом, каждый человек находится под детерминирующим воздействием и статистической закономерности, поскольку он в определенных отношениях принадлежит к той или иной совокупности, коллективу, и одновременно – конкретных объективных и субъективных детерминант. Статистическая закономерность детерминирует как бы определенные границы его поведения, и по отношению к этой закономерности поведение может быть различным, является вероятностным, случайным; по отношению же к конкретным детерминирующим обстоятельствам его поведение будет определенным, необходимым. Уникальность, неповторимость каждой личности, сложность, изменчивость и разнопорядковость внешних и внутренних детерминирующих факторов не исключают того, что личность в определенный момент поступает определенным образом.

Данное положение вовсе не ведет к фатализму. Выбор человеком соответствующего варианта поведения детерминирован особенностями его личности. Ленинское положение, что идея детерминизма «не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий»,[252] как раз и означает, что при одних и тех же обстоятельствах люди поступают в зависимости прежде всего от своих нравственных установок. Последние же не предопределены, не свойственны им изначально, а развиваются в течение всей жизнедеятельности субъекта в результате воздействия окружающей среды и самовоспитания. Тем самым марксистский детерминизм преодолевает фатализм как изначальную предопределенность поступков человека.

Поведение человека не «относительно самостоятельно» и не «относительно свободно», а свободно в марксистском значении этого понятия. Человек как мыслящее существо способен оценивать значение своих действий и фактические обстоятельства, в которых он находится, и сознательно выбирать на основе своих потребностей, взглядов и установок определенное поведение из всех возможностей, имеющихся в конкретной обстановке. Свободное поведение – это поведение в соответствии со своей направленностью, со своими установками и желаниями. Поведение человека свободно, потому что это – его поведение, выражение его внутренней сущности, его прошлого опыта, совершаемое им сознательно, «со знанием дела». Свобода воли, как ее понимает материалистическая диалектика, заключается не в свободе от причинности, а в возможности человека самому определить линию своего поведения, отвергнув все решения, не совместимые с ней.[253]

Детерминизм и прогнозирование индивидуального преступного поведения. Детерминистическая концепция рассматривает каждый, в том числе преступный, акт поведения человека как необходимое следствие определенного детерминирующего комплекса, решающую роль в котором играют направленность личности, ее нравственные особенности. Исходя из этого, ее сторонники обосновывают принципиальную возможность прогнозировать индивидуальное поведение, т. е. делать вывод, как вероятнее всего поступит конкретный человек при определенных обстоятельствах. Умение предсказать будущую действительность – важнейшая сторона марксистско-ленинской теории. Этот прогноз основывается на анализе действительности, анализе тех разнообразных возможностей, которые коренятся в этой действительности.

Разумеется, прогнозирование индивидуального поведения – дело весьма непростое: здесь легко допустить ошибки в силу своеобразия человеческой природы и несовершенства существующих методов и критериев прогнозирования. Но нет оснований утверждать, будто принципиально невозможно прогнозировать поведение человека.

В. И. Ленин обращал внимание исследователей на то, что «действительно важный теоретико-познавательный вопрос, разделяющий философские направления, состоит не в том, какой степени точности достигли наши описания причинных связей и могут ли эти описания быть выражены в точной математической формуле, – а в том, является ли источником нашего познания этих связей объективная закономерность природы, или свойства нашего ума, присущая ему способность познавать известные априорные истины и т. п.».[254] Существующие практические трудности прогнозирования и допускаемые в связи с этим даже весьма серьезные ошибки при прогнозе поведения того или иного человека вовсе не исключают объективного характера закономерностей, детерминирующих факторов, обусловливающих определенное поведение этого человека. А следовательно, эти закономерности и детерминирующие факторы в принципе можно познать, что и обосновывает возможность предсказания поведения субъекта. Разумеется, говоря о прогнозировании, мы имеем в виду предсказание не вообще всех актов жизнедеятельности того или иного человека, а прежде всего такого поведения, которое глубоко затрагивает интересы общества и субъекта, в результате чего последний в большинстве случаев руководствуется в выборе поведения не случайными факторами, а принципиальными жизненными позициями, личностными особенностями, взглядами, идеалами, установками.

В. С. Мерлин пишет, что «психологические свойства личности – это то, чем может оказаться человек при определенных внешних условиях», и что «поэтому психологическая характеристика личности является вместе с тем предсказанием, как может вести себя человек при данных (определенных) обстоятельствах».[255] Очевидно, что в интересующей нас области аналогичное значение имеет криминологическая характеристика личности, или иначе, характеристика общественной опасности личности. Диалектико-материалистическая концепция поведения, позволяя отвергнуть теорию опасного состояния личности, имеющую своей философской основой вульгарный материализм или механицизм, дает возможность для научного обоснования понятия общественной опасности преступника. Для механистов практически не существует отличия возможности от действительности: то, что возможно, со временем обязательно станет действительностью. Поэтому установление некоторых отрицательных социальных качеств у личности рассматривается ими как доказательство наличия потенциального преступника, к которому следует применить превентивные репрессивные меры безопасности.

Криминолог-марксист на основе детерминистической концепции также признает существование объективной возможности совершения преступления тем или иным субъектом, которая имеет свое основание в отрицательных социальных качествах личности. Однако это не неизбежность, а именно возможность, которая станет действительностью только при определенных условиях, а может и вообще действительностью не стать. Вместе с тем с существованием таких реальных возможностей следует считаться, эти возможности можно и нужно изучать, познавать. Изучив внутренние детерминанты социального поведения данной личности, ее ценностную ориентацию, идеалы, навыки и т. д., психофизические особенности, можно делать вывод о степени развитости возможности (вероятности) совершения преступления, прогнозировать характер, сущность поведения при определенных ситуациях (разумеется, предсказать особенности, детали поведения практически невозможно).

Конечно, и такое предсказание никогда не будет абсолютным, ибо детерминация человеческого поведения носит совершенно иной, несравненно более сложный характер, нежели это имеет место в случае какого-либо механического процесса. Трудности прогнозирования определяются еще и тем, что кроме основных, ведущих социальных детерминант, которые можно учесть и включить в прогноз, на поведении человека может сказаться множество других, случайных, текущих, подчас глубоко индивидуальных факторов. В прогноз включается только лишь модель человека, и как бы разнообразны ни были характеристики этой модели, они всегда будут носить групповой, обобщающий характер, естественно, не учитывающий абсолютно всех индивидуальных особенностей личности. К тому же и сам человек не остается неизменным, а находится в беспрестанном развитии, да и внешняя ситуация никогда не бывает абсолютно идентичной, и в нашем прогнозе мы можем смоделировать только обобщающую, типовую ситуацию. Поэтому предсказывание поведения человека всегда в большей или меньшей степени носит вероятностный характер.

В. Н. Кудрявцев правильно считает, что прогноз индивидуального поведения возможен главным образом в плане использования статистических закономерностей,[256] проявляющихся как необходимость лишь в массе явлений, а наступление каждого отдельного явления из этой массы предопределяющих лишь с вероятностью. Такой вероятностный, статистический прогноз вполне отвечает принципам советского уголовного права и нуждам борьбы с преступностью, ибо он не служит основанием применения уголовной репрессии, каковым является совершение преступления, а может быть использован лишь при определении вида и меры ответственности (учет степени общественной опасности преступника) и при проведении некоторых мероприятий профилактического характера.

Создание Уголовного кодекса РСФСР 1922 г., сформулировавшего основные положения и принципы социалистического уголовного права, явилось закономерным этапом в развитии советского уголовного законодательства. Переход к мирному социалистическому строительству, необходимость дальнейшего укрепления революционной законности требовали кодификации законодательства.

В. И. Ленин придавал огромное значение единой советской законности. Об этом свидетельствует его известное письмо из Политбюро ЦК партии «О “двойном” подчинении и законности», датированное 20 мая 1922 г. Внимательно следил он и за разработкой проекта уголовного кодекса, давая подчас прямые указания относительно формулировок отдельных статей.[258]

Первый Уголовный кодекс РСФСР важен для нас не только как памятник истории советского уголовного права. Большинство идей и принципов, заложенных в нем, выдержали испытание временем, получив свое дальнейшее развитие в последующих уголовно-правовых актах, в том числе и в действующем законодательстве. Ретроспективный анализ законодательства позволяет установить, какие положения, связанные с проблемой личности преступника, являются принципиальными, коренными, закономерными для социалистического уголовного права, а что было вызвано особенностями конкретного исторического периода.

Перед составителями кодекса стояла исключительно трудная задача создать первый в мире кодекс социалистического уголовного права, основанный на принципах, в корне отличных от буржуазных. Создание такого кодекса осложнялось тем, что какого-либо образца перед советским законодателем не было, а основы советской науки уголовного права еще только закладывались.

Целью настоящей статьи является анализ некоторых положений УК РСФСР 1922 г., связанных с проблемой влияния личности преступника на уголовную ответственность и наказание. Позиция законодателя в этом вопросе зависит от того, как понимается уголовная ответственность и какие цели ставятся перед наказанием, что в свою очередь определяется решением проблемы причинности в поведении человека вообще, и в преступном поведении в частности.

В. Гольдинер, анализируя положения Общей части Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. о преступлении, преступнике, наказании, основаниях и целях его применения, писал, что в их основу были положены идеи социологической школы права и защиты общества от социально опасной личности, и только в силу определенных конкретно-исторических условий кодекс занял компромиссную позицию между учениями классической и социологической школ.[259] Подобный вывод представляется ошибочным.

Действительно, УК РСФСР 1922 г. формально использует многие принципы законодательной техники и правовые институты, развитые классическим направлением в науке буржуазного уголовного права (например, понятия преступления, наказания, вменяемости, умысла, неосторожности, стадий совершения преступлений и др.), без которых уголовное право вообще не может обойтись. Но суть заключается в том, какое содержание вкладывается в эту правовую форму и с каких методологических позиций законодатель подходит к данным понятиям. Уголовный кодекс РСФСР наполнил понятия преступления и наказания новым классовым содержанием. Так, согласно ст. 6 УК преступлением признавалось «всякое общественно опасное действие или бездействие, угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени». Кроме того, решение старых уголовно-правовых проблем вины, ответственности и наказания осуществлялось в этом Кодексе с принципиально иных методологических позиций.

Как известно, философской основой уголовно-правовых концепций классической школы был индетерминизм. Преступление рассматривалось как результат проявления свободной, ничем не ограниченной и не детерминированной «злой воли» субъекта, а наказание, соответственно, являлось карой, возмездием, искуплением вины, не преследующим никаких утилитарных целей. Напротив, авторы УК РСФСР 1922 г. вслед за составителями Руководящих начал по уголовному праву РСФСР 1919 г исходили из марксистских идей о социальных причинах преступности, полагали, что преступность вызывается укладом общественных отношений, а в уголовной ответственности и наказании видели лишь целесообразное средство борьбы с преступностью.[260]

«В основу уголовного права, – писал М. М. Исаев, анализируя нормы УК 1922 г, – положена не идея воздаяния – возмездия, а идея целесообразности. Другими словами, уголовное право обращено своим острием не к прошлому, а к будущему, не quia pecatum est, а не peccetur (не потому, что совершено преступление, а чтобы оно не совершалось). Из этого основного положения логически вытекает принципиальное значение идеи опасности преступника: совершившееся деяние нельзя сделать не бывшим, сам же деятель может представить опасность большую или меньшую, или совсем доходящую до нуля».[261]

Идея целесообразности уголовной репрессии пронизывает весь кодекс, как и все последующие уголовно-правовые акты (Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г., Уголовный кодекс РСФСР 1926 г., Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., Уголовный кодекс РСФСР 1960 г. и уголовные кодексы других союзных республик).

В ст. 5 УК 1922 г., говорящей о задачах уголовного законодательства, подчеркивалось, что «Уголовный кодекс РСФСР имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от общественно опасных элементов и осуществляет эту защиту путем применения к нарушителям революционного правопорядка наказания или других мер социальной защиты». С позиций современной советской уголовно-правовой науки следует сказать, что опасность представляет не личность сама по себе, а то деяние, которое данная личность может совершить. Помимо возможности совершения общественно опасных деяний социальная опасность личности ни в чем другом состоять не может. Поэтому охрана социалистического правопорядка производится не от «общественно опасных элементов», а от общественно опасных деяний посредством объявления их в законе преступными и наказуемыми и применения соответствующих мер к виновным лицам. В Основных началах 1924 г уже говорилось о задаче защиты государства трудящихся именно от общественно опасных деяний, подрывающих власть трудящихся или нарушающих установленный ею правопорядок.

Выступая на сессии ВЦИК, обсуждавшей проект кодекса, Д. И. Курский говорил: «Преступник – это человек, который опасен в данное время, которого нужно изолировать или попытаться исправить, но которому ни в коем случае не надо мстить. Исходя из этого понимания задач борьбы с преступность, мы строим наш кодекс как свод правил, который должен помочь нам возможно целесообразнее охранять нашу республику от опасных для нее деяний (именно деяний! – Б. В.). Это основное понятие, которое мы выдвигаем».[262]

Данная идея нашла свое отражение прежде всего в ст. 2 УК, где указывалось, что наказание должно быть целесообразно и в то же время совершенно лишено признаков мучительства, не должно причинять преступнику бесполезных и лишних страданий. Это положение также проходит красной нитью через все советское уголовное законодательство (ст. 10 Руководящих начал 1919 г., ст. 4 Основных начал 1924 г., ст. 20 Основ уголовного законодательства 1958 г.).

Более конкретно о целях наказания говорится в ст. 8 УК: «Наказание и другие меры социальной защиты применяются с целью: а) общего предупреждения новых нарушений как со стороны нарушителя, так и со стороны других неустойчивых элементов общества; б) приспособления нарушителя к условиям общежития путем исправительно-трудового воздействия; в) лишения преступника возможности совершения дальнейших преступлений». По существу здесь сформулированы задачи общего и специального предупреждения при назначении наказания, которыми и сейчас руководствуются суды (ср. со ст. 20 Основ уголовного законодательства 1958 г).

Следует отметить, что УК РСФСР 1922 г. особое внимание по сравнению с кодексами, созданными на основе принципов классической школы, уделял задаче специального предупреждения. По мнению авторов Кодекса, преступник, совершивший то или иное преступление, общественно опасен в смысле возможности совершения нового преступления. Отсюда и возникает задача предупреждения совершения им этого преступления, которая достигается или путем исправления и перевоспитания («приспособление нарушителя к условиям общежития путем исправительно-трудового воздействия»), или путем устрашения, или посредством лишения преступника физической возможности совершения дальнейших преступлений. Этой же цели служат предусмотренные Кодексом меры социальной защиты, применяемые вместо наказания или наряду с ним (ст. 46 УК). Чтобы достичь цели специального предупреждения, необходимо учитывать при определении наказания личность преступника и прежде всего степень и характер его опасности (ст 24 УК).

УК РСФСР 1922 г. выступил против одного из основных положений классической школы о том, что в область уголовно-правовых исследований личность допускается «только потому, что она проявляется в преступном деянии и лишь постольку, поскольку она проявляется в этом деянии».[263] Если первая половина этого положения («потому, что она проявляется в преступном деянии») является абсолютно правильной, то со второй согласиться нельзя.

Кодекс обязывает всесторонне изучать личность преступника. «При определении меры наказания учитывается степень и характер опасности как самого преступника, так и совершенного им преступления. Для установления этого изучается обстановка совершенного преступления, выясняется личность преступника, поскольку таковая выявилась в совершенном им преступлении и его мотивах и поскольку возможно уяснить ее на основании его образа жизни и прошлого, а также устанавливается насколько само преступление в данных условиях времени и места нарушает основы общественной безопасности» (ст. 24). Следует подчеркнуть, что здесь кодекс фактически проводил мысль К. Маркса, что государство должно видеть в человеке, совершившем преступление, «нечто большее, чем правонарушителя… Государство должно видеть и в нарушителе человека, живую частицу государства, в которой бьется кровь его сердца, солдата, который должен защищать Родину, свидетеля, к голосу которого должен прислушиваться суд, члена общины, исполняющего общественные функции, главу семьи, существование которого священно, и, наконец, самое главное – гражданина государства».[264]

Действующее советское уголовное законодательство (ст. ст. 32, 33 и 34 Основ уголовного законодательства) и современная советская уголовно-правовая наука также исходят из необходимости глубокого и всестороннего изучения личности преступника, поскольку обстоятельства, характеризующие личность, имеют большое значение при решении вопроса об освобождении от уголовной ответственности и наказания (ст. ст. 10, 50, 51, 52, 63 УК РСФСР и ст. ст. 6–10 УПК РСФСР) и при назначении наказания (ст. ст. 37, 38, 39, 43, 44 УК РСФСР). Хотя основой для выводов об общественной опасности преступника и является совершенное им преступление, поскольку личность проявляется в самом деянии (в это обстоятельство совершенно правильно отражено ст. 24 УК 1922 г.), все же особенности преступного деяния не могут служить абсолютной характеристикой личности преступника, его общественной опасности.

И в психологии, и в криминологии общепризнано, что внешне однородные поступки могут совершаться по самым разнообразным мотивам, выражая неодинаковые установки или тенденции личности, что отдельный, изолированно взятый, как бы выхваченный из контекста акт поведения допускает самые различные толкования,[265] что в то время, как одни действия вызваны мотивами, существенными для данной личности, вторые возникают главным образом под влиянием скоропреходящего настроения, вызванного особой ситуацией.[266] Одно и то же по своей объективной опасности преступление может быть вызвано наличием у индивида стойких антиобщественных качеств и мотивов, и может быть совершено вследствие стечения определенных, более или менее случайных для него обстоятельств.

Поэтому совершенно обоснованно УК 1922 г. указывал, что для выяснения степени общественной опасности преступника следует установить мотивы преступления и обстановку его совершения, иначе говоря, определить, в силу каких причин, при каких условиях и под влиянием каких поводов данное лицо оказалось способным совершить преступление. Подобное исследование необходимо для того, чтобы, установив мотивы преступления, причины и условия его совершения, изучая затем образ жизни и прошлое субъекта (ст. 24), можно было определить характер, глубину и стойкость его антисоциальных качеств, т. е. сделать вывод о характере и степени общественной опасности преступника.

Таким образом, можно утверждать, что в УК РСФСР 1922 г. в обобщающем виде были уже сформулированы те критерии общественной опасности преступника, которыми и сейчас пользуются наука и практика при решении этого вопроса.

Обязывая суды учитывать при назначении наказания характер и степень общественной опасности преступника и указывая критерии этой опасности, первый советский уголовный кодекс не давал определения самому этому понятию и не раскрывал также, что следует понимать под характером и под степенью опасности преступника. В ст. 7 УК говорилось лишь, что «опасность лица обнаруживается совершением действий, вредных для общества, или деятельностью, свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопорядку». Однако из смысла этой и ряда других статей (ст. ст. 5, 8, 36 и др.) можно сделать вывод, что законодатель под общественной опасностью субъекта понимал возможность совершения им преступления, а под общественной опасностью преступника – возможность совершения им нового преступления.

Следует заметить, что положения кодекса об общественной опасности личности, о мерах социальной защиты и некоторые другие дали основание ряду исследователей утверждать, что на авторов УК большое влияние оказали идеи социологической школы уголовного права. Кодекс действительно вобрал в себя все достижения современной ему юридической мысли, в том числе положение о целесообразности наказания, идею об опасности преступника, условное осуждение, принудительные меры медицинского и воспитательного характера и др., но эти положения были развиты в кодексе с иных классовых и методологических позиций по сравнению с «социологами».[267]

Вульгарно-материалистические и позитивистские концепции буржуазной социологической школы естественно привели наиболее последовательных ее представителей к отрицанию понятий ответственности, вменяемости, вины, преступления и наказания. Так, один из основателей социологического направления в уголовном праве Ван Гамель, выступая на Гамбургском конгрессе международного союза криминалистов, говорил: «Вместо теоретического уголовного права мы должны создать уголовное право практическое. В этом состоит наша работа, это наша цель. Три понятия страшно мешают нам в этом. А именно: «вменяемость», «наказание», «преступление»… Когда мы наконец от них освободимся, тогда все пойдет лучше».[268]

С этими концепциями связана и развитая буржуазной социологической школой теория опасного состояния личности, которая расширяла признаки преступного деяния как основания для уголовной репрессии до суммы признаков представляемой данным человеком опасности. «…Преобразования в уголовном праве, – писал Принс, – заставляют нас признать опасное состояние даже там, где нет еще преступника, и право вмешательства государства даже туда, где нет ни преступления, ни преступника».[269] В Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. наказание связано только с совершением конкретного преступления, назначается за это преступление с учетом его опасности и потому носит карательный характер (является карой за совершенное преступление). Марксистская детерминистическая концепция вовсе не исключает понятия вины и ответственности человека за свой поступок. Хотя понятия вины и ответственности не употребляются, однако кодекс различает поведение вменяемых лиц, совершающих общественно опасное деяние умышленно или по неосторожности (т. е. действия, непосредственной причиной которых явились социальные качества личности их исполнителей), от объективно опасных действий невменяемых, причиной которых явились болезненные изменения психики.[270] И если к первым применялось наказание за преступление в соответствии с его тяжестью и с учетом личности виновного (ст. 11 и ст. 24 УК), то невменяемые наказанию не подлежали (ст. 17 УК), к ним могли применяться лишь так называемые меры социальной защиты медицинского характера, не являющиеся карой и определяемые не столько тяжестью наступивших последствий, сколько характером заболевания.

Таким образом, в соответствии с Кодексом 1922 г. наказанию подлежали только лица, совершившие преступления. Наряду с этим говорилось и об иных мерах социальной защиты (помещение в учреждения для умственно или морально дефективных, принудительное лечение – ст. 46 УК), которые применялись не только к невменяемым вместо наказания, но и к вменяемым субъектам по приговору суда, заменяя наказание или следуя за ним (воспрещение занимать ту или иную должность или заниматься той или иной деятельностью или промыслом; удаление из определенной местности). Выделяя их из системы наказаний (ст. 32 УК), законодатель, вероятнее всего, хотел подчеркнуть, что эти меры преследуют цель именно специального предупреждения и определяются исключительно характером и степенью опасности субъекта.

Основанием для применения запрещения занимать ту или иную должность, заниматься той или иной деятельностью или промыслом также являлось совершение преступления: «Лица, осужденные судом и признанные им социально-опасными вследствие систематических злоупотреблений при занятии своей профессией или промыслом или при исполнении должности, могут быть приговором суда лишены на срок не свыше пяти лет права заниматься данной профессией или промыслом или принимать на себя выполнение определенных обязанностей» (ст. 48 УК).

Несколько иначе решался вопрос о применении такой меры социальной защиты как удаление из определенной местности. Согласно ст. 49 УК, «лица, признанные судом по своей преступной деятельности или по связи с преступной средой данной местности социально опасными, могут быть лишены по приговору суда права пребывания в определенной местности на срок не свыше трех лет». Это положение явилось единственным изъятием из общего правила о возникновении уголовной ответственности только при условии совершения определенного преступления. Оно сохранялось и, более того, получило даже некоторое развитие в Основных началах уголовного законодательства 1924 г.[271]

Утвердившееся в ряде работ того времени мнение, что норма подобного содержания «отражает основную линию судебной политики Советской власти»,[272] является принципиальной для советского уголовного права,[273] следует признать глубоко ошибочным. Ее появление определялось лишь конкретно историческими условиями переходного периода. К тому же в 20-е годы закон рассматривал применение мер социальной защиты без преступления как исключение из общего принципа, провозглашавшего, что уголовное преследование подлежит прекращению при отсутствии состава преступления (п. 5 ст. 4 УПК РСФСР 1923 г.).

Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. окончательно закрепили принцип уголовной ответственности только при условии совершения преступления. «Уголовной ответственности и наказанию подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, т е. умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние» (ст. 3).

Таким образом, УК РСФСР 1922 г. в основном сумел совместить идеи законности и целесообразности уголовной репрессии, принцип ответственности за преступление в соответствии с его тяжестью с положениями об общественной опасности личности преступника. Свое дальнейшее развитие эти идеи получили в юридической науке и в действующем уголовном законодательстве.

За последние годы в ряде работ проблеме понятия об общественной опасности личности уделено значительное внимание. Как представляется, общественная опасность преступника заключается в наличии у него определенных отрицательных социальных качеств, которые явились непосредственной причиной совершенного преступления и обосновывают развитую в той или иной степени реальную возможность совершения им нового преступления.[274] Это понятие воспринято рядом известных советских криминалистов и криминологов.[275]

Приведенное определение базируется на той же идее опасности преступника, которая лежит в основе многих принципиальных положений УК 1922 г. В Основах уголовного законодательства 1958 г. и действующих уголовных кодексах союзных республик понятие общественной опасности преступника используется достаточно широко.

Прежде всего, согласно Основам 1958 г., уголовное законодательство Союза ССР и союзных республик определяет, какие общественно опасные деяния являются преступными, и устанавливает наказания, подлежащие применению к лицам, совершившим преступления, имея задачей охрану советского общественного и государственного строя, социалистической собственности, личности и прав граждан и всего социалистического правопорядка от преступных посягательств (ст. 1). Среди целей наказания существенное место занимают цели исправления и перевоспитания осужденных и предупреждения новых преступлений с их стороны (ст. 20). Постановка этих задач была бы беспредметной, если бы законодатель не исходил из возможности совершения виновными субъектами новых преступлений, иначе говоря, из идеи об общественной опасности преступников.

Если в УК 1922 г. лишь упоминается о необходимости учета степени опасности преступника при назначении наказания, то действующее уголовное законодательство содержит уже наметки градации преступников по степени их общественной опасности, связывая в той или иной степени опасности определенные правовые последствия. В частности, закон говорит о лице, совершившем преступление, но утратившем опасность для общества в силу изменения обстановки или по другим причинам, о чем свидетельствуют безупречное его поведение и честное отношение к труду (ст. 50 УК РСФСР 1960 г.). Субъект этого преступления был общественно опасен на момент совершения преступления, но затем с течением времени, по ряду причин свою опасность утратил, что и позволяет освободить его от уголовной ответственности и наказания. Предупреждать совершение таким лицом нового преступления нет надобности, поскольку вероятность последнего представляется ничтожной.

В ст. 52 УК РСФСР говорится о преступнике, не представляющем большой общественной опасности, что при наличии ряда других условий позволяет освободить его от уголовной ответственности с передачей на поруки. Наконец, в ст. 24–1 и в ряде статей Особенной части УК говорится об особо опасном рецидивисте, субъекте, общественная опасность которого максимально велика. Именно это обстоятельство обязывает суд в соответствии с законом назначить ему значительно более суровое наказание по сравнению с субъектом, совершившим такое же по своей объективной опасности деяние, но не являющимся рецидивистом. Очевидно, что лицо, не представляющее большой общественной опасности и особо опасный рецидивист – это лишь противоположные полюсы на шкале социальной опасности преступников и задача науки найти для этой шкалы промежуточные, более тонкие градации для отнесения преступников к тому или иному виду по степени их опасности.

Более того, действующее законодательство фактически признает, что общественная опасность преступников в некоторых случаях сохраняется и после отбытия ими наказания, и в силу этого регламентирует применение к таким лицам определенных принудительных мер в целях предупреждения с их стороны преступлений. Так, в Положении об административном надзоре от 26 июля 1966 г. указывается, что административный надзор, являющийся принудительной мерой, устанавливается органами милиции для наблюдения за поведением лиц, освобожденных из мест лишения свободы, предупреждения с их стороны преступлений и оказания на них необходимого воспитательного воздействия. При этом Положение определяет круг лиц, в отношении которых применяется административный надзор, и регламентирует условия и порядок его применения.

Таким образом, советское уголовное законодательство на всех этапах своего развития широко использовало понятие общественной опасности преступника, руководствуясь им при определении целей наказания, оснований и принципов ответственности и решения многих других вопросов. Будучи органично присуще социалистическому уголовному праву, это понятие в значительной степени способствовало научному решению многих общих и частных вопросов борьбы с преступностью.

Задачи борьбы с преступностью в развитом социалистическом обществе выдвинули на передний план проблемы предупреждения преступлений. «Главное внимание, – сказано в Программе КПСС, – должно быть направлено на предотвращение преступлений».[277] В системе мер предупреждения преступлений наряду с экономическими, идеологическими, воспитательными и общеправовыми важную роль играют средства индивидуального предупреждения, применяемые по отношению к определенным лицам еще до того, как они встали на преступный путь.[278]

Очевидно, что индивидуальные меры должны применяться избирательно и конкретно, точно находить своего адресата, т. е. применяться лишь к определенным лицам, нуждающимся в этом, и соответствовать степени их антисоциальности, социально-нравственной запущенности. Только тогда они будут оправданными и достаточно эффективными.

Закономерно, что задача предупреждения преступлений вызвала к жизни проблему прогнозирования индивидуального антиобщественного поведения, понимаемого советскими криминологами как вероятностное предсказание возможного будущего антиобщественного (преступного) поведения конкретного человека. Цель такого прогнозирования состоит не только в том, чтобы с определенной вероятностью сказать, может или нет данное лицо совершить преступление, но и в установлении обстоятельств, которые могут способствовать или препятствовать этому,[279] и в принятии мер для предотвращения возможного преступления.

Основными методологическими предпосылками прогнозирования индивидуального антиобщественного поведения являются, на наш взгляд, следующие положения. Прежде всего, это детерминистическая концепция преступного поведения, исходящая, в частности, из того, что преступление – не результат злой воли субъекта, а необходимое следствие определенного детерминирующего комплекса, результат сложного взаимодействия личности со средой, в котором решающее значение имеют отрицательные социальные качества субъекта преступления, сложившиеся в силу действия неблагоприятных факторов нравственного формирования.[280] Весьма важным в связи с этим является положение марксистской диалектики, что возможность будущего коренится в настоящем, а развитие, становление какого-либо явления есть процесс превращения возможности в действительность. Прежде чем происходит какое-либо событие, имеется реальная возможность этого, которая при определенных условиях способна превратиться в действительность. Огромное значение имеет положение марксистской теории познания о принципиальной познаваемости любых явлений, в том числе и коренящихся в действительности возможностей. Возможность и вероятность как мера развитости возможности наступления какого-либо события – это не ступени нашего познания, а объективно существующие реальности.

В советской криминологической литературе все убедительнее и последовательнее высказывается мнение о возможности и практической необходимости прогнозирования преступного поведения как составного звена индивидуальной профилактической деятельности (Г. А. Аванесов, А. А. Герцензон, В. Н. Кудрявцев, Н. Ф. Кузнецова, Г. М. Миньковский, А. Б. Сахаров, Ю. В. Солопанов, С. А. Тарарухин, М. Д. Шаргородский и др.). При этом признается возможность прогноза как рецидива, так в первого преступления.

С нашей точки зрения, прогноз индивидуального преступного поведения непосредственно связан с установлением антисоциальности личности. В опубликованных ранее работах мы выдвинули положение, что общественная опасность преступника заключается в наличии у него определенных отрицательных социальных качеств, которые явились причиной совершенного преступления и обосновывают развитую в той или иной степени реальную возможность совершения нового преступления. Это положение получило поддержку и дальнейшее развитие в работах ряда советских криминалистов и криминологов.[281] Так, А. Б. Сахаров пишет: «Общественная опасность личности связана с наличием сложившихся в конкретных условиях нравственного формирования социально отрицательных или неблагоприятных свойств и качеств, благодаря которым лицо способно при определенных объективных обстоятельствах (ситуации) избрать антиобщественный вариант поведения. Своими корнями подобная антисоциальность личности как бы уходит в прошлое – в условия нравственного формирования, предшествующие преступлению, а по своей сущности и значению обращена в будущее, определяя возможные перспективы поведения индивида. Иными словами, будучи объективно существующей реальностью, характеризующей социальную ценность индивида, антисоциальность личности является вместе с тем основанным на этой реальности предположительным прогнозом будущего поведения».[282]

На фоне исследований, связанных с теоретическим обоснованием возможности индивидуального прогнозирования и попытками практически разработать его методику, резким диссонансом прозвучала статья П. П. Осипова «О гуманистической сущности учета личности виновного при назначении наказания».[283] Автор обвиняет ученых, работающих над проблемами индивидуального прогнозирования и общественной опасности личности преступника, в антигуманизме, создании теорий, сходных с реакционными буржуазными концепциями, и т. п.

Разберемся в обоснованности этих обвинений. Прежде всего, безосновательным является утверждение, что развиваемые советскими юристами положения об общественной опасности личности преступника повторяют реакционные идеи буржуазной концепции «опасного состояния личности». Анализ полувековой истории советского уголовного законодательства показывает, что понятие общественной опасности преступника органически присуще социалистическому уголовному праву, не является простым заимствованием из учения буржуазной социологической школы и отнюдь не совпадает по своему содержанию и выводам с теорией «опасного состояния».

По нашему мнению, советский уголовный закон трактует общественную опасность преступника именно как возможность совершения им нового преступления. В частности, постановка перед наказанием задач исправления и перевоспитания осужденных и предупреждения новых преступлений с их стороны была бы беспредметной, если бы законодатель не исходил из возможности совершения виновными новых преступлений, иначе говоря, из идеи их общественной опасности.

Сам П. П. Осипов особо ратует за цели исправления и перевоспитания преступников. Но, очевидно, когда речь идет о наказании преступников, то стоит задача не воспитания из «хороших» людей – «очень хороших», а задача перевоспитания людей с той или иной степенью социально-нравственной запущенности, чтобы предотвратить новые преступления с их стороны.

Действующее законодательство различает преступников по степени их общественной опасности, связывая с этим определенные правовые последствия (ст. 24 УК РСФСР – особо опасный рецидивист, ст. 52 УК РСФСР – преступник, не представляющий большой общественной опасности, ст. 50 УК РСФСР – преступник, утративший с течением времени опасность для общества в силу изменения обстановки или по другим причинам). Этот последний субъект может быть освобожден от уголовной ответственности и наказания, ибо предупреждать совершение им нового преступления нет надобности (реальной возможности этого преступления не существует). В подобных случаях закон прямо обязывает органы следствия и суд делать прогноз о возможном будущем поведении этого человека и предлагает некоторые критерии для прогноза – безупречное поведение и честное отношение к труду.

Прогностические заключения на основе определения степени общественной опасности субъекта о возможном будущем его поведении в связи с применением тех или иных мер воздействия производят судебно-следственные органы, принимая решение о прекращении уголовного дела с передачей его в товарищеский суд, комиссию по делам несовершеннолетних или передавая виновного на поруки (ст. 7, 8, 9 УПК РСФСР). А в ст. 89 УПК РСФСР прямо указывается, что меры пресечения могут применяться, в частности, «при наличии достаточных оснований полагать, что обвиняемый… будет заниматься преступной деятельностью».

Действующее законодательство фактически признает, что общественная опасность преступников может сохраниться и после отбытия ими наказания, и регламентирует определенные принудительные меры в целях предупреждения преступлений. Такой вывод вытекает из Положения об административном надзоре от 26 июля 1966 г., согласно которому административный надзор, являющийся принудительной мерой, устанавливается органами милиции для наблюдения за поведением лиц, освобожденных из мест лишения свободы, предупреждения с их стороны преступлений и оказания на них воспитательного воздействия. Опять-таки, выбирая соответствующий контингент поднадзорных, органы милиции прогнозируют возможное преступное поведение и стремятся к его предотвращению.[284] При этом закон определяет круг лиц, в отношении которых применяется административный надзор, регламентирует условия и порядок его применения.

Исходя из положения марксистской диалектики, что действительность – это реализованная возможность, следует, вопреки критике со стороны П. П. Осипова, согласиться с мнением тех советских ученых, которые считают, что общественная опасность личности является предпосылкой преступления, т. е. существует до его совершения.[285] Этот тезис, казалось бы, напоминает учение социологической школы об «опасном состоянии личности». Но можно указать, как минимум, следующие принципиальные отличия.

Во-первых, многие буржуазные криминологи усматривают основание опасности личности в ее психофизиологических качествах, врожденных инстинктах, биологических особенностях и т. п. Советские ученые считают, что общественная опасность личности определяется ее отрицательными социальными качествами, приобретенными под воздействием неблагоприятных факторов нравственного формирования.

Во-вторых, философская основа теории опасного состояния личности – вульгарный материализм или механицизм. Сторонники этой теории практически не отличают возможность от действительности: то, что возможно, по их мнению, со временем обязательно станет действительным. Поэтому установление определенных биологических черт или социальных качеств рассматривается как доказательство «потенциального преступника», к которому следует применить превентивные репрессивные меры безопасности. Криминолог-марксист признает объективную возможность совершения преступления лицом с отрицательными социальными качествами. Однако это не неизбежность, а именно возможность, которая может стать действительностью только при определенных условиях, а может и вообще не стать таковой. Советские криминологи подчеркивают вероятностный характер прогноза антиобщественного поведения. К тому же этот прогноз всегда конкретен и прогностическая деятельность непрерывна. Вывод об опасности личности можно сделать только на определенный момент, но нельзя говорить о постоянной социальной опасности субъекта.

В-третьих, никто из современных советских авторов не рассматривает общественную опасность личности как основание для применения мер уголовной репрессии. Прогноз есть только прогноз, и даже при самой высокой степени вероятности совершения преступления он не может быть основанием уголовной ответственности.

Однако это не значит, что прогнозирование индивидуального антиобщественного поведения не имеет никакой практической направленности. В. Н. Кудрявцев, одним из первых в нашей литературе поставивший проблему прогноза индивидуального преступного поведения, указывает. Что она имеет три вопроса: 1) о принципиальной возможности прогнозирования индивидуального поведения; 2) о методах и пределах такого прогнозирования и 3) о его практических следствиях.[286] Положительно ответив на верный вопрос и разобрав некоторые возможные методы такого прогнозирования, он утверждает, что прогноз помогает построить версии о возможном (наиболее вероятном) поведении человека в будущем с тем, чтобы разработать и вовремя принять предупредительные меры, которые не могут быть связаны с каким-либо ограничением прав и законных интересов граждан и носят социально-экономический и культурно-воспитательный характер.[287]

Это в принципе правильные положения. Однако нельзя исключать, как справедливо отмечает А. Б. Сахаров, из фонда профилактических мероприятий меры административного, дисциплинарного и общественного характера.[288] Следует только тщательно разработать в законе основания, условия и порядок применения этих мер, особенно административных и дисциплинарных.

«Представляется очевидным, – пишет Н. Ф. Кузнецова, – что до совершения преступления, как бы ни была отрицательна характеристика личности и многочисленны допускаемые ее поступки, говорить о личности преступника нельзя. Однако можно и должно говорить о лице, систематически нарушающем правила социалистического общества, как о лице, которое с определенной долей вероятности (со временем мы научимся определять ее с достаточной точностью) способно при определенных неблагоприятных условиях совершить соответствующие преступления. Сопоставительная статистика правонарушений и преступлений – лучшее тому доказательство. На этой основе возможно осуществление ранней профилактики и прогнозирования преступлений».[289]

Конечно, самый оптимальный вариант – это недопущение вообще возникновения антисоциальных качеств у граждан. И этому служат как общепрофилактические меры, связанные с ростом материального благосостояния, повышением культурного уровня и сознательности граждан, так и специально-криминологические меры, направленные на то, чтобы исключить саму возможность формирования антиобщественной позиции личности.[290] Но если подобные отрицательные социальные качества, которые, как свидетельствует статистическая закономерность, могут привести к преступлению, уже сформировались или начали формироваться, то нужно ли дожидаться, чтобы эта закономерность проявилась и в данном случае, или профилактическое вмешательство государственных органов и общественных организаций, в том числе и с помощью принудительных мер, будет правомерным?

Применение принудительных мер, исходящее только из предположения о социально-нравственной запущенности личности и вероятности совершения ею преступления, противоречило бы принципам социалистической законности и нарушало бы права граждан. Однако вывод об антисоциальности личности, о той или иной степени ее социально-нравственной запущенности может быть сделан лишь на основе поступков субъекта. Хорошо известно положение В. И. Ленина, что о реальных помыслах и чувствах реальных личностей можно судить лишь по одному признаку – их действиям.[291] Иначе говоря, антисоциальные свойства личности проявляются в различных аморальных и антиобщественных поступках, отклоняющемся поведении, не являющемся преступным (нарушение общественного порядка и правил социалистического общества, пьянство, тунеядство, бродяжничество и т. п.). Применяемые за подобные правонарушения в соответствии с законом принудительные меры административного и общественного характера объективно обладают свойством оказывать предупредительное воздействие по отношению к возможным преступлениям, ибо с их помощью осуществляется пресечение уже было начавшегося процесса формирования антисоциальной позиции личности.

Во многих законодательных актах, предусматривающих меры административного воздействия за различные антиобщественные проступки, прямо указывается, что применение этих мер преследует также и цель предупреждения преступлений. Таким образом, законодатель не скрывает, что он борется с некоторыми антисоциальными явлениями не только вследствие их вредности (общественной опасности) самих по себе, но и потому, что они связаны с возможным преступным поведением, ведут к преступлению. При этом законодатель исходит из статистически доказанной связи между антисоциальными чертами личности, определяющими подобные правонарушения, и преступлениями.

Так, Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 18 июня 1972 г. «О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма», давая социально-политическое обоснование предусмотренным в нем принудительным мерам, применяемым к пьяницам и алкоголикам, среди отрицательных последствий пьянства подчеркивает и то, что «под воздействием алкоголя люди утрачивают чувство ответственности перед обществом, совершают хулиганство и другие преступления».[292]

В соответствии с постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 23 февраля 1970 г. «О мерах по усилению борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни»[293] административные органы должны решительно использовать силу закона в отношении злостных тунеядцев, осуществлять постоянный контроль за их поведением, предупреждать с их стороны преступления и другие антиобщественные поступки (п. 6). С этой целью органам внутренних дел предоставлено право подвергать приводу лиц, ведущих паразитический образ жизни, для предупреждения, а затем и официального предостережения о недопустимости паразитического существования и необходимости трудоустройства.

О необходимости борьбы с пьянством и иными антиобщественными явлениями, поскольку они способствуют совершению преступлений, говорится и в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1973 г. «Об основных обязанностях и правах советской милиции по охране общественного порядка и борьбе с преступностью».[294] Назовем, наконец, Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 г. «Об усилении ответственности за хулиганство»,[295] где установлено, что «лица, систематически допускающие нарушения общественного порядка и другие правонарушения, не повлекшие за собой применение мер административного или уголовного наказания, в необходимых случаях могут подвергаться приводу в органы милиции для соответствующей регистрации и официального предостережения о недопустимости антиобщественного поведения». Для нас несомненно, что эти принудительные меры имеют определенное профилактическое значение.

Особое место среди принудительных мер с профилактической направленностью занимает административный надзор органов милиции за лицом, освобожденным из мест лишения свободы. Согласно Положению[296] административный надзор является принудительной мерой и применяется в отношении совершеннолетних лиц: а) признанных судами особо опасными рецидивистами; б) судимых к лишению свободы за тяжкие преступления, если их поведение в период отбывания наказания в местах лишения свободы свидетельствует об упорном нежелании встать на путь исправления и приобщения к честной трудовой жизни или если после отбытия наказания или условно-досрочного освобождения от наказания они систематически нарушают общественный порядок и правила социалистического общежития и несмотря на предупреждения органов милиции продолжают вести антиобщественный образ жизни. Установление административного надзора преследует цель наблюдения за поведением таких лиц, предупреждения с их стороны преступлений и оказания на них необходимого воспитательного воздействия.

Как представляется, административный надзор учреждается не только за конкретные проступки лица (за эти проступки он может быть наказан в административном, дисциплинарном или ином порядке самостоятельно), сколько в связи с его образом жизни, системой поведения в целом в местах лишения свободы или после отбытия наказания. Исключение составляют особо опасные рецидивисты, административный надзор за которыми устанавливается во всех случаях. Можно, пожалуй, сказать, что административный надзор является возможным последствием осуждения в уголовном порядке лиц определенных категорий при условии, если они упорно не желали встать на путь исправления и приобщения к честной трудовой жизни в период отбывания наказания или вели антиобщественный образ жизни после его отбытия, и обязательным последствием применительно к особо опасным рецидивистам. Следует однако отметить, что понятия «нежелание встать на путь исправления» и «антиобщественный образ жизни», как основания установления административного надзора, не являются достаточно четкими и нуждаются в дальнейшей конкретизации.

Подводя итог сказанному, можно заключить, таким образом, что основанием для применения различных принудительных мер является отнюдь не сам по себе прогноз вероятного преступного поведения, а разнообразные предусмотренные законом антиобщественные поступки, в которых проявляются отрицательные социальные качества личности и которые как раз и учитываются при прогнозировании вероятного поведения. Поэтому применение подобных мер имеет большое профилактическое значение.[297]

Можно ли утверждать, что применение подобных профилактических мер антигуманно? Еще К. Маркс писал: «Мудрый законодатель предупредит преступление, чтобы не быть вынужденным наказывать за него. Но он сделает это не путем ограничения права, а тем путем, что в каждом правовом стремлении уничтожит его отрицательную сторону, предоставив праву положительную сферу деятельности».[298] Нет ничего более гуманного, чем предупредить преступление, что в интересах и общества, и конкретной личности. При этом в современных конкретно-исторических условиях предупреждение преступлений осуществляется не только с помощью мер социально-экономического и культурно-воспитательного характера, но и посредством применения к лицам, допустившим различные отклонения от норм общественного поведения, предусмотренных законом мер принуждения, не являющихся наказанием, что не противоречит социалистическому гуманизму[299]

И, наконец, последнее. Принципиальная познаваемость любых явлений заставляет П. П. Осипова, вопреки его собственной позиции, неоднократно делать оговорку, что прогноз индивидуального преступного поведения недопустим лишь в современных условиях, когда недостаточно разработаны конкретно-научные основы, методика и другие вопросы этой деятельности. Значит, прогноз индивидуального преступного поведения как вывод о большей или меньшей вероятности совершения субъектом преступления, и следовательно, о его общественной опасности все же возможен? Задача, следовательно, состоит в том, чтобы разработать конкретные научные основы и методы индивидуального прогнозирования, а не закрывать проблему.

Возрождение в начале 60-х годов советской криминологии вызвало дискуссию о предмете этой науки, ее соотношении с уголовным правом, месте в системе общественных наук, которая не прекращается и по настоящее время.

В ходе дискуссии наметилось несколько принципиальных позиций по рассматриваемому вопросу. Сторонники одной из них утверждают, что криминология – составная часть, раздел науки уголовного права.[301] Предметом изучения последней наряду с нормами уголовного законодательства, явлениями реальной общественной жизни, опосредуемыми этими нормами, применением уголовно-правовых норм в судебно-следственной практике и т. п., являются также преступность, ее причины и меры профилактики. Криминология – лишь частный случай применения метода конкретно-социологического исследования в науке уголовного права,[302] т. е. применение этого метода к изучению группы проблем (преступность, ее причины и предупреждение), входящих в предмет уголовного права. Выделение же криминологии в самостоятельную юридическую науку приведет к тому, что уголовное право превратится в догматическую науку, замкнутую в кругу юридических понятий, ограничивающуюся только юридическим анализом норм уголовного законодательства в отрыве от конкретной действительности.[303]

Согласно другой позиции криминология является самостоятельной юридической наукой, хотя и «отпочковавшейся» от уголовного права. При этом самостоятельность криминологии доказывается своеобразием предмета изучения (преступность и ее предупреждение), который не укладывается в рамки уголовного права, и методами этого изучения. Правовой же характер криминологии аргументируется тем, что криминология основные свои понятия черпает из уголовного права, которое в известной мере определяет пределы криминологических исследований.[304]

Близким к этому является утверждение, что криминология – самостоятельная юридическая наука, находящаяся на стыке социологии и права, имеющая комплексный характер, изучающая явления, регулируемые не только правом, но и другими социальными нормами.[305]

Наконец, в литературе высказаны также соображения в пользу рассмотрения криминологии как направления социологической науки, тесно связанного с уголовным правом и многими другими общественными науками.[306]

Нам представляется правильной позиция тех ученых, которые выводят криминологию за рамки правовых наук. Правда, юридические, как относящиеся к разряду общественных (социальных) наук, также можно включать в социологию, понимая ее в широком смысле как совокупность общественных наук, ибо буквально термин «социология» означает «учение об обществе».[307] «Социология на любом ее уровне всегда выясняет социальный генезис, социальное место и социальные функции того или иного общественного явления».[308] Право же является одним из необходимых средств, обеспечивающих функционирование современного социалистического общества, развитие социальной системы в целом и всех составляющих ее подсистем.[309] Поэтому изучение права и его функций также является социологическим.

Однако специфика предмета изучения выделяет правовые науки из числа других общественных наук. Юридические науки изучают право как систему общеобязательных норм, закономерности его возникновения, развития и функционирования в обществе.

Изучая право как явление общественной жизни, юридические науки исследуют не только правовую форму – систему, источники и нормы права, правовые институты в их логической взаимосвязи, но и содержание права как воли господствующего класса в его социальной обусловленности, и социальную эффективность права как регуляторов общественных отношений. При этом частнонаучные методы юридических социальных исследований различны. Наряду с традиционными – логическим, историческим, сравнительным методами все более широко применяются в правовых исследованиях методы конкретной социологии, математики, кибернетики и др.[310] Однако во всех случаях предметом исследования остается правовая система как регулятор общественных отношений, ее социальная обусловленность и эффективность. Задачей правовой науки является изучение и совершенствование действующего права в интересах его правильного применения и эффективного отправления им своей социальной функции.

Строго говоря, фактические общественные отношения, регулируемые (охраняемые) правом, не являются в полном своем объеме предметом изучения юридических наук. Это дело социологии в целом. Например, семья как ячейка общества, как социальная группа – это предмет изучения одного из направлений в социологической науке – социологии семьи, в число основных проблем которой входят: структура и функции семьи, тенденции развития, ее место в социальной структуре, межличностные отношения в семье и т. д. Некоторые аспекты семейно-брачных отношений регулируются семейным правом, поэтому наука гражданского права изучает правовую форму этих отношений. Но поскольку правовая форма должна соответствовать своему содержанию и оказывать на него обратное эффективное воздействие, наука обращается к изучению этих аспектов реальных семейно-брачных отношений опять-таки с позиции соответствия или несоответствия правовой формы данной реальности. Здесь как раз и наблюдается стык правовых и социологических (в узком смысле) исследований, когда последние частично включаются в правовые.[311] Так же соотносятся науки трудового права и социология труда, изучающая социальные аспекты трудовой деятельности и закономерности функционирования трудовых коллективов.

Имея в виду эти общие положения, можно обратиться непосредственно к соотношению уголовного права и криминологии.

Уголовное право как отрасль советского права представляет собой систему норм, в которых с целью охраны советского общественного и государственного строя, социалистической собственности, личности, прав граждан и всего социалистического правопорядка определяется, какие деяния являются преступлениями, устанавливаются наказания за их совершение, условия назначения и порядок применения наказаний. Уголовно-правовое регулирование осуществляется, во-первых, путем запрета совершения определенных действий под угрозой применения наказания (общепревентивное действие уголовного закона) и, во-вторых, посредством применения наказания к лицам, нарушившим запрет (общепредупредительное и частнопредупредительное воздействие наказания). В последнем случае вследствие совершения преступления возникает уголовное правоотношение. Уголовный закон устанавливает, что при наличии соответствующего юридического факта (преступления), государство в лице своих органов имеет право подвергнуть виновное лицо определенным принудительным мерам (лишениям и ограничениям) в строго установленном законом порядке.

Наука уголовного права изучает структуру данного юридического факта – состав преступления, являющийся основанием для возникновения уголовного правоотношения (уголовной ответственности), права и обязанности сторон этого правоотношения. С этой целью уголовно-правовая наука включает в предмет своего исследования прежде всего саму систему норм уголовного права в ее становлении, развитии и практическом применении, стремится с помощью такого анализа уяснить выраженную в нормах о преступлении и наказании волю законодателя, способствуя тем самым правильному и единообразному применению этих норм в интересах соблюдения социалистической законности. В результате наука дает практические установки лицам, применяющим правовые нормы. Задача юриста-практика заключается в том, чтобы правильно (прежде всего в смысле юридической техники) применить данный закон, ибо в противном случае неизбежен произвол. Уголовно-правовая научная дисциплина должна научить читать и понимать правовые предписания. Таким образом, изучение (толкование) действующего права – одна из важных задач науки права. Справедливо замечание М. И. Ковалева, что «догма права сама по себе столь сложное социальное установление, что та отрасль знания, которая посвятила бы себя только и исключительно ее изучению, уже имела бы полное и неоспоримое право причислять себя к науке».[312]

Задачей науки является и обеспечение внутренней взаимосвязи, логической непротиворечивости системы норм.

Уяснение содержания уголовно-правовых норм невозможно подчас без проведения социологических исследований. Например, согласно ст. 35 Основ уголовного законодательства суд, назначая наказание при совершении нескольких преступлений, вправе применить принцип поглощения либо полного или частичного сложения наказаний, назначенных за каждое преступление. Очевидно, что наука должна определять критерии, руководствуясь которыми суды будут прибегать к тому или иному принципу, для чего необходимы конкретно-социологические разработки. Вместе с тем в задачу науки входит изучение эффективности уголовно-правовых норм (их обоснованности и действенности).

В марксистском правоведении «познание действующих норм права не осуществляется изолированно, лишь из самих себя, вне связи с социально-политическими задачами соответствующего правового регулирования. Поэтому и нормы советского уголовного права могут быть научно познаны лишь благодаря выяснению их действительного социального значения, пониманию их активной роли в охране и укреплении общественных отношений социалистического общества».[313]

Задача подобных исследований в уголовном праве: установить разумность и необходимость отнесения тех или иных общественно опасных деяний к категории преступлений, показать обоснованность всех институтов уголовного права, определить эффективность различных мер уголовного наказания, погашения и снятия судимости и т. д. Конкретные социальные исследования подобного рода – необходима предпосылка для разработки уголовной политики и предложений по усовершенствованию действующего законодательства. Таким образом, социология уголовного права – это изучение жизни права в его становлении, действии, развитии.[314] Наука уголовного права исследует преступность в ее реальных проявлениях, но делает это с позиций осуществления задач социалистического уголовного права, «в аспекте разработки научных основ для определения условий, вида и мер индивидуальной уголовной ответственности».[315]

В итоге мы видим, что проблематика социологического изучения самого уголовного права весьма обширна. Поэтому неосновательны опасения А. А. Герцензона и его сторонников, будто выведение криминологии за рамки уголовного права обеднит его, сведет уголовно-правовое исследование к исключительно догматическому изучению нормы.[316] Социология уголовного права (социологическое исследование уголовного права) и криминология – это далеко не одно и то же.

В отличие от уголовного права криминология (социология преступности, криминальная социология) имеет свой предмет исследования. Таковым в самом общем виде являются преступность, закономерности, определяющие ее существование и развитие в том или ином направлении. В советской криминологической науке утвердилось представление о преступности не как о простой механической совокупности всех совершенных преступлений, а как о сложном социальном явлении, лишь находящем свое конкретное выражение в относительно массовых актах общественно опасного поведения, предусмотренного уголовным законом. Это явление имеет определенные размеры, структуру, свою историю и «географию», тесно связано с самыми разнообразными обстоятельствами и факторами социальной действительности и определяется своими закономерностями, отнюдь не сводящимися к закономерностям совершения отдельных преступлений.

Изучить преступность – значит прежде всего определить размеры этого явления, имея в виду и латентную преступность, практически остающуюся вне уголовно-правового воздействия, установить закономерности, определяющие настоящее состояние и структуру преступности, выявить структурные взаимозависимости внутри преступности, определить тенденции, господствующие в динамике преступности, и прогнозировать ее развитие на будущее.

Это в свою очередь требует не только установления причин преступности на уровне общесоциологической теории – исторического материализма, показывающей социальную обусловленность преступности и исторические пути ее развития, но и раскрытие конкретной взаимосвязи преступности с различными факторами социальной жизни (экономическими, демографическими, социально-психологическими, организационными и др.). Как правильно отмечают криминалисты из ГДР И. Лекшас и Р. Хартман, специфическая отраслевая задача криминологии «состоит в том, чтобы открыть законы развития и структуры преступности, а также обусловливающие их материальные и духовные обстоятельства».[317] Связь преступности с уровнем благосостояния народа, образовательным и культурным уровнем, влияние на преступность процессов урбанизации и миграции, изменения половозрастной структуры общества и преступность, изменение традиционных форм социального контроля и преступность – это лишь часть социологических проблем, входящих в предмет криминологии. Очевидно, что все эти проблемы носят не правовой, а социологический характер и с проблематикой уголовного права не связаны.

Поскольку преступность как социальное явление выражается в конкретных актах антиобщественного поведения людей, то в предмет криминологии входит также изучение закономерностей, определяющих индивидуальное преступное поведение, фактических общественных отношений, приводящих к формированию личности преступника и совершению преступления, выявление «механизма» преступного поведения.

Криминологической проблемой огромной важности является проблема личности преступника. Суть ее заключается прежде всего в выявлении роли личностных особенностей в генезисе преступного поведения.

Криминологическое изучение преступности и преступника преследует основную цель – разработку научно обоснованной системы мер предупреждения преступлений. Анализируя реальные, уже имевшие место проявления преступности и устанавливая на этой основе факторы различного порядка, так или иначе связанные с преступностью, криминология разрабатывает многоуровневую систему профилактических мероприятий. В эту систему наряду с мероприятиями общего характера входят и меры так называемой индивидуальной профилактики, применяемые к лицам, не совершившим еще преступлений, но проявившим определенные отклонения от социально одобряемого поведения. В связи с этим криминология должна изучать и сопутствующие преступности антиобщественные явления (пьянство и алкоголизм, тунеядство и др.).

Таким образом, криминология изучает не право, а относительно самостоятельное социальное явление – преступность в его взаимосвязи с другими социальными явлениями, пользуясь при этом в качестве частнонаучных методов прежде всего различными методиками конкретно-социологических исследований. Все это позволяет утверждать, что криминология является одним из направлений социологической науки – социологией преступности, связанным со многими другими общественными науками.[318]

И. И. Карпец, выступая против отнесения криминологии к социологическим наукам, подчеркивает, что марксистской социологией является исторический материализм и, следовательно, криминология никак не вписывается в предмет социологии.[319] Однако социологические исследования возможны на трех уровнях: 1) общая социологическая теория, каковой является исторический материализм; 2) социологические теории среднего уровня и 3) конкретные социальные исследования.[320] Криминология – одна из социологических теорий среднего уровня, методологической основой которой является общая социологическая теория – исторический материализм.[321]

Криминология как наука зарождалась в «недрах» уголовного права, поскольку перед криминалистами с неизбежностью возникал вопрос о причинах явления, с которым они борются правовыми средствами. Это закономерный путь становления новых научных направлений, когда в рамках той или иной науки возникают научные проблемы, уже в них не вмещающиеся, требующие иного подхода к их разрешению. Первоначально криминология существовала в виде общей теории причин преступности, при помощи которой, обосновывалась социальная обусловленность уголовного права. Однако криминологии всегда было «тесно» в уголовно-правовых рамках, ибо она ставит перед собой другие задачи по сравнению с правовой наукой, решает другие проблемы.

Поэтому, на наш взгляд, можно утверждать, что криминология никогда не была частью уголовного права, хотя право и криминология всегда были и остаются взаимосвязанными.

Связь уголовного права с криминологией и его влияние на криминологию выражается прежде всего в том, что уголовный закон определяет понятие преступного, за рамки которого криминология выходить не может, ибо она не создает своего понятия преступного,[322] а другие социальные явления и факторы изучаются криминологией лишь постольку, поскольку они связаны с этим кругом преступного. Право вообще и уголовное право в частности вырабатывает принципы законности, которые должны обязательно учитываться в криминологических разработках различных мер по предупреждению преступлений. Наконец, право не только определяет понятие преступного, но и является средством борьбы с преступностью. Это влияние уголовного права на преступность, его эффективность могут быть установлены только путем проведения комплексных уголовно-правовых и криминологических исследований,[323] т. е. здесь социология уголовного права как бы переплетается с криминологией. В свою очередь криминология оказывает влияние на решение многих уголовно-правовых вопросов. Спор о первичности уголовного права или криминологии был бы бессмысленным. Право дает понятие преступного и разрабатывает ряд других понятий, используемых криминологией, но подлинно научное их определение невозможно без решения некоторых криминологических проблем.[324] Допустим, положения уголовного закона об ответственности, вине, смягчающих и отягчающих обстоятельствах имеют обоснование в криминологических представлениях о механизме преступного поведения, роли личности и ситуации в этиологии преступления и т. д. Изучение уголовного права под углом зрения обоснованности тех или иных его положений невозможно без привлечения криминологии. Данные криминологии о преступности и тенденциях ее развития используются при разработке направления и принципов уголовной политики.

Несколько подробнее рассмотрим вопрос о связи криминологии с уголовным правом на примере учения о личности преступника. Уголовное право определяет основания, объем и пределы ответственности, принципы назначения наказания. Криминологию интересует этиология преступного поведения, его причины и «механизм».

Личность преступника, ее антисоциальность и общественная опасность как раз и являются тем узлом (звеном), где в связи с названными задачами пересекаются, скрещиваются интересы криминологии и уголовного права. Можно сказать поэтому, что личность преступника – это и правовая и криминологическая проблема. Личность преступника интересует уголовно-правовую науку в связи с вопросом об основании уголовной ответственности, поскольку некоторые обстоятельства, характеризующие личность, включаются в число элементов состава преступления, а также в связи с проблемой форм (видов) ответственности (освобождение от наказания, применение мер воспитательного характера, мер общественного воздействия) и назначения наказания.

Для криминолога личность – это важнейшее звено в причинной цепи, порождающей конкретное преступление. Преступление как общественно опасный акт виновного поведения субъекта является следствием и проявлением определенных антисоциальных качеств личности. Последние выступают как причина, которая во взаимодействии с обстоятельствами, характеризующими конкретную ситуацию (условиями) порождает преступление.

Антисоциальные качества личности не являются врожденными, а формируются под воздействием различных жизненных факторов.

Эти качества существуют до преступления, обосновывая развитую в большей или меньшей степени возможность совершения преступления данным субъектом. Как правильно пишет Н. Ф. Кузнецова, «представляется очевидным, что до совершения преступления, как бы ни была отрицательна характеристика личности и многочисленны допускаемые ею проступки, говорить о личности преступника нельзя. Однако можно и должно говорить о лице, систематически нарушающем правила социалистического общежития, как о лице, которое с определенной долей вероятности… способно при определенных неблагоприятных условиях совершить соответствующее преступление.[325]

Возможность совершения преступления определенной личностью, ее общественная опасность, коренящаяся в антисоциальных качествах данной личности и предшествующая преступлению, не исчезает сразу после его совершения, а трансформируется уже в общественную опасность преступника, заключающуюся в реальной возможности совершения им нового преступления, развитую в большей или меньшей степени в зависимости прежде всего от степени антисоциальности данного субъекта.[326] Однако если до совершения преступления общественная опасность личности не имеет правового значения, то после совершения преступления общественная опасность преступника – это самостоятельная уголовно-правовая категория, имеющая весьма большое значение. Таким образом, уголовное право как бы воспринимает криминологическую идею об антисоциальности, общественной опасности лиц, совершающих преступления и, имея ее в виду, вырабатывает юридическое понятие общественной опасности преступника.

В уголовном праве идея общественной опасности преступника находит отражение в целях наказания, каковыми являются в числе других исправление и перевоспитание осужденных и предупреждение совершения ими новых преступлений; в норме, предусматривающей освобождение от уголовной ответственности и наказания в связи с утратой лицом, совершившим преступление, общественной опасности (ст. 50 УК РСФСР); в положениях закона о сроках давности привлечения к уголовной ответственности и исполнения обвинительного приговора (ст. ст. 48 и 49 УК РСФСР); в возможности применения к преступникам, не представляющим большой общественной опасности, вместо наказания мер общественного воздействия (ст. ст. 51 и 52 УК РСФСР); в положениях закона об индивидуализации наказания (ст. ст. 37, 43, 44 и др. УК РСФСР), о порядке его отбытия и освобождения от наказания, о судимости и условиях ее погашения, об особо опасном рецидивисте и ряде других. Наконец, на представлении об общественной опасности преступника и о возможности ее сохранения и после отбытия наказания основаны положения закона об административном надзоре.

Перед наказанием стоит задача устранить или нейтрализовать антисоциальность преступника, его общественную опасность. Таким образом, общественная опасность, определяющая возможность совершения преступления, является и криминологической, и уголовно-правовой категорией. Однако криминология и уголовное право изучают личность преступника и основной ее признак – общественную опасность, преследуя разные задачи, и как бы с разной направленностью своих выводов.

Задача криминологии – исследовать общественную опасность как предпосылку преступления (ее формирование, сущность, типы опасности, условия, при которых возможность совершения преступления способна реализоваться в действительность) с целью предотвращения подобных преступлений, разработки мер их предупреждения в соответствии с определенным типом общественной опасности. Криминолог изучает процесс возникновения общественной опасности личности, формирования в ней отрицательных социальных качеств; его цель – создать достоверную модель процесса нравственного формирования личности, применительно к ней выработать систему критериев (показателей) степени антисоциальности личности с тем, чтобы (1) не допустить формирования антисоциальных качеств, (2) если они уже сформировались, разработать меры, предотвращающие реализацию возможности преступления в действительность.

Уголовное право исследует личность, ее общественную опасность как обстоятельство, в известной степени определяющее основание и пределы ответственности преступника. Таким образом, если в криминологии изучение личности преступников необходимо для разработки мер предотвращения преступлений другими лицами, то в уголовном праве данное изучение преследует цель предотвращения совершения новых преступлений этими же субъектами путем индивидуализации их ответственности и наказания.[327]

Строго говоря, индивидуализация ответственности в известном смысле начинается уже при квалификации преступления, так как элементы состава преступления характеризуют не только деяние, но и личность преступника. В состав преступления включаются признаки, обрисовывающие типовую общественную опасность лиц, совершающих (способных совершить) подобное преступление. Эти признаки относятся к характеристике не только субъекта преступления (например, повторность, прошлая судимость особо опасный рецидивист), но и других элементов состава (объект преступления, причиненные последствия, способ действия, форма и вид вины, мотив преступления и др.), в том числе и тех, которые касаются обстоятельств, условий конкретной ситуации совершения преступления (например, совершение преступления при превышении пределов необходимой обороны, в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного насилием или иными противозаконными действиями со стороны потерпевшего).

Признаки, характеризующие ситуацию совершения преступления, обстоятельства, способствующие возникновению намерения совершит преступление, сыгравшие роль повода, сравнительно редко включаются в число элементов состава преступления. Зато в перечне обстоятельств, смягчающих или отягчающих ответственность (особенно, смягчающих) эти обстоятельства преобладают (см. п.п. 6 ст. 38 УК РСФСР). Можно утверждать, что эти положения уголовного закона основаны на криминологических идеях о роли ситуации в этиологии преступления, ибо с позиции криминологии чем более сложной, конфликтной, напряженной, необычной была ситуация, в которой субъект оказался способным к совершению преступления, тем, следовательно, меньше степень его антисоциальности, общественной опасности.

Вместе с тем непосредственно в уголовном законе получили отражение далеко не все признаки, характеризующие личность преступника и ее общественную опасность и подлежащие учету при индивидуализации наказания. Поэтому в задачу уголовно-правовой науки входит дальнейшая разработка критериев общественной опасности преступника, как включаемых в число элементов состава преступления, так и не входящих в их число. Очевидно, что подобная задача может быть выполнена лишь с помощью криминологии.

Криминологическое изучение личности позволяет разработать типологию преступников в зависимости от их общественной опасности. Эта типология должна быть положена в основу различных правовых классификаций преступников, но рассмотрение названной проблемы выходит уже за рамки данной статьи.

В последние годы советские криминологи значительное внимание в своих исследованиях уделяют проблеме причин совершения преступления конкретной личностью.

Авторы этих исследований обоснованно утверждают, что невозможно объяснить преступное поведение субъекта каким-либо одним обстоятельством, фактором. Даже малозначительное преступление обусловлено очень сложным комплексом взаимодействующих обстоятельств, внешних и внутренних, действовавших в разное время, связанных с преступным поведением непосредственно и опосредствованных рядом промежуточных звеньев. Однако криминолог не может ограничиться лишь констатацией наличия этого комплекса, а обязан в интересах научно обоснованной программы профилактической деятельности видеть в нем причины преступления и условия, способствовавшие его совершению, причины и условия второго порядка, так сказать, причины и условия непосредственных причин и непосредственных условий и т. д. Да и юрист-практик в соответствии с законом обязан среди обстоятельств, способствовавших совершению преступления (ст. 68 УПК РСФСР), различать его причины и условия совершения (ст. 21 УПК РСФСР). Несомненно, что и в деятельности защитника весьма важным является установление причины совершенного преступления.

В философской литературе подчеркивается, что «при всей относительности различий между причиной и условиями различия эти существуют объективно, и смешивать причину с условиями недопустимо и вредно, как в научном, так и в практическом отношении. Установление причины имеет решающее значение для анализа происхождения и тенденции развития любого явления».[330] «Преувеличивать значение условий, способствующих совершению преступления, превращая их в причины, – все равно, что считать причиной пожаров плохую работу пожарной команды», – замечает В. Н. Кудрявцев.[331]

Однако сплошь и рядом в представлениях следователей, в частных определениях судов, в выступлениях практических работников перед гражданами в качестве причин совершения, предположим, хищений социалистического имущества называются – плохая охрана материальных ценностей, недостатки ревизионной деятельности, неправильный подбор кадров в другие обстоятельства, фактически являвшиеся лишь условиями, способствующими совершению хищений. Более того, и в научных публикациях нередко наблюдается смешение условий с причинами преступлений.

В. Н. Кудрявцев справедливо указывает, что предлагаемые в ряде философских работ критерии для разграничения причины и условий (причина «порождает» явление, а условия только ему «способствуют», причина – «главное», а условия – «второстепенное», причина отличается от условий своей активностью[332] не являются достаточно четкими.[333]

Любопытно, однако, каким же критерием пользуется сам В. Н. Кудрявцев. «Иногда причиной преступления, – пишет автор, – является антиобщественная направленность личности (например, крупный расхититель социалистической собственности совершает преступление практически безотносительно к „явлению“ жизненных обстоятельств, а выгодную для него ситуацию зачастую сам и создает). В других случаях решающую роль играет именно ситуация (например, преступление на почве ревности), которую в таких случаях следует считать причиной этого поведения. Часто антиобщественные свойства личности и конфликтная ситуация действуют одновременно, в причиной конкретного преступления более правильно было бы назвать их взаимодействие».[334]

Итак, в данном высказывании назван критерий для разграничения причины в условия: какую роль, решающую или не решающую, сыграл тот или иной фактор в наступлении определенного события. Но чем данный критерий отличается от критикуемых автором положений, что причина – «главное», а условие – «второстепенное» и т. п.? Словами самого же В. Н. Кудрявцева можно сказать, что этим «вопрос не решается, а просто переносится в плоскость новых, столь же неясных категорий, которые к тому же часто носят оценочный характер».[335]

Ответ на интересующий нас вопрос можно найти, обратившись к марксистско-ленинской диалектической концепции причинности.

Диалектический материализм исходит из принципа всеобщей связи и взаимообусловленности явлений. Связь – это зависимость одного явления от другого в каком-либо отношении. Ф. Энгельс писал: «Первое, что нам бросается в глаза при рассмотрении движущейся материи, это взаимная связь отдельных движений отдельных тел между собой, их обусловленность друг другом».[336] К основным формам связи относятся: пространственные, временные, генетические, причинно-следственные, существенные и несущественные, необходимые в случайные, закономерные, непосредственные и опосредствованные, внутренние и внешние, динамические в статистические, прямые в обратные и др.[337]

Следовательно, любой объект, явление, событие так или иначе, прямо или косвенно, непосредственно или опосредованно через ряд промежуточных звеньев или каким-либо иным образом связаны в определенных отношениях практически со всеми другими объектами и явлениями. «Каждая вещь (явление, процесс etc связаны с каждой»,[338] – писал В. И. Ленин. «Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и „опосредствования“. Мы никогда не достигнем этого полностью, но требование всесторонности предостережет нас от ошибок и омертвения».[339] Поэтому изучение этиологии преступления не может быть ограничено выявлением одного, пусть даже важного обстоятельства, одной связи, а требует исследования системы взаимодействующих факторов.

Вместе с тем диалектический материализм не имеет ничего общего с кондиционализмом, заменяющим причину суммой условий, равноценных и одинаково необходимых для наступления следствий. При таком подходе смешиваются факторы существенные и несущественные, непосредственные и косвенные, необходимые и случайные. Отсюда вытекает и позитивистское определение причины как «полной суммы положительных и отрицательных условий явления, вместе взятых, как совокупность всякого рода случайностей, наличность которых неизменно влечет за собой следствие».[340]

В последнее время в криминологии все чаще стала высказываться точка зрения, что именно система взаимодействующих внешних и внутренних факторов является причиной преступного поведения,[341] что «следствие в области криминологических явлений всегда вызывается целым рядом предшествующих обстоятельств, равнозначных по своему характеру с точки зрения необходимости их наличия для наступления результата, так как без любого из них данное следствие не наступило бы».[342]

Представляется, что подобные положения мало чем отличаются от приведенного выше позитивистского определения причины и страдают теми же недостатками. Замена же терминов «совокупность условий», «полная сумма условий» понятием «система взаимодействующих факторов» мало что изменяет по существу[343]

Установление системы взаимодействующих факторов, связанных так или иначе с преступлением, еще не решает проблему причинности, весьма мало продвигает нас в ее познании, ибо необходимо разобраться в структуре этой системы, характере детерминирующей роли каждого из ее элементов. «Теоретическое познание не может остановиться на констатации взаимодействия, ибо такое знание будет недостаточным, не раскрывающим опосредствование вещей, различной результативности воздействия разных сторон взаимодействия… Взаимодействие – очень широкая и абстрактная категория. Установление взаимодействия только предваряет детерминистский анализ. Чтобы правильно и глубоко понять вещи и их отношения, нельзя довольствоваться такими понятиями, как связь, взаимодействие, зависимость, воздействие, влияние, – необходимо расчленить связь, взаимодействие на составные части, вычленить в них различные аспекты, надо исследовать опосредствование вещей».[344] «Только “взаимодействие” = пустота», – подчеркивал В. И. Ленин.[345]

Представляется, что концепции, усматривающие причину преступления в полной совокупности (комплексе, системе) факторов (условий, обстоятельств) с ним связанных, вызваны ошибочным отождествлением понятий детерминированности как обусловленности, определенности всех вещей и явлений и причинности, когда последняя сводится к детерминации. Между тем причинность является лишь частичкой, элементарной ячейкой детерминизма, как всеобщей связи явлений. Основоположники марксистской философии неоднократно подчеркивали «всесторонность и всеобъемлющий характер мировой связи, лишь односторонне, отрывочно и неполно выраженной каузальностью», рассматривали причину и следствие как «лишь моменты всемирной взаимосвязи, связи (универсальной), взаимосцепления событий, лишь звенья в цепи развития материи».[346] Кроме связи двух объектов как связи причины и следствия (действия) существуют иные типы связей и, в частности, связь одного объекта (явления) с другим как условия, способствующего наступлению другого явления. Поэтому материалистическая диалектика и развивает тезис о неравноценности различных факторов, находящихся в той или иной связи с объектом, об их различной роли в детерминации этого объекта. Поэтому причинность есть лишь момент всеобщего взаимодействия, но не само это взаимодействие.[347]

В криминологии часто говорят о полной причине преступления или о причине в широком смысле слова и о непосредственной причине. При этом под полной причиной, вслед за некоторыми философами, понимается совокупность всех событий, наличие которых рождает следствие.[348] Представляется, что понятие «полной причины» вряд ли является правомерным. Во всяком случае оно должно восприниматься с определенными оговорками как технический (условный) термин, означающий, что в детерминации преступления так или иначе принимало участие множество факторов.

Оговорки при использовании данного термина необходимы, во-первых, потому, что практически невозможно выявить эту «полную причину», установить все связи явлений, ибо взаимосвязь явлений беспредельна, бесконечна. Исследователь всегда вынужден остановиться на каком-то этапе в изучении взаимосвязи, и, следовательно, эта «полная причина никогда фактически не является полной. Во-вторых, данное понятие как бы исходит из равноценности всех включенных «в полную причину» факторов, нивелирует их различия в детерминации следствия, включает в себя различные типы связей, а следовательно, и такие факторы, которые, строго говоря, являются не причинами события (следствия), а лишь условиями действия причины. Между тем понятия причины и следствия выражают не любую связь вообще, охватываемую понятием «полной причины», а вполне определенный тип связи, когда из всеобщей связи мы вырываем, искусственно изолируем два явления, одно из которых (причина) видоизменяет, порождает, определяет другое (следствие). Чтобы изучить причинные отношения того или иного объекта, необходимо вычленить его из всеобщей связи, абстрагироваться от всех его многочисленных отношений, кроме одного, причинного, генетического. «Чтобы понять отдельные явления, – писал Ф. Энгельс, – мы должны вырвать их из всеобщей связи и рассматривать их изолированно, а в таком случае сменяющиеся движения выступают перед нами – одно как причина, другое как действие».[349]

Каким же критерием следует руководствоваться при разграничении причин и условий и что, на наш взгляд, нужно считать причиной преступления?

Можно согласиться с высказанным в ряде философских работ, положением, что причину следует искать в совокупности необходимых и достаточных для наступления следствия условий.[350] Это верно еще и потому, что каждое явление (вещь, процесс) является многогранным, многоплановым в своих свойствах и отношениях с другими явлениями. И каждая подобная грань, сторона, отношение имеют свою причину. Поэтому одно в то же явление по отношению к разным сторонам следствия может быть и причиной и условием. «Конечно, процесс или состояние вещи, рассматриваемой в разных отношениях, зависят от многих факторов, но в каждом определенном отношении процесс или состояние вещи зависят от определенного фактора… Поэтому разные детерминирующие факторы не равноценны: одни производят процесс, определяют его природу, другие лишь отдельные свойства, одни факторы являются производящими, другие провоцирующими».[351]

В. Н. Кудрявцев считает применимым в криминологических исследованиях критерий разграничения причины и условий, предложенный Г. Кребером: если объект изменяется, то его причина – «это изменяющееся условие в совокупности относительно устойчивых условий».[352] Другими словами, причина противоположна условиям по своей изменчивости или соответственно устойчивости, если речь идет о причине устойчивого состояния.[353]

Применяя данный критерий, В. Н. Кудрявцев как раз и пришел к выводу, что основной причиной преступления являются в одних случаях – особенности личности преступника, а в других – конфликтная жизненная ситуация. Одновременно В. Н. Кудрявцев выступает против трактовки причины как последнего воздействия, реализующего следствие, что приводит, как он справедливо отмечает, к подмене глубоких причин преступности внешними и случайными поводами.[354]

Однако, если согласиться с предложенным критерием и механически его применять, то как раз это и произойдет. Возьмем простейший пример. Гражданину, находившемуся в нетрезвом состоянии на улице, сделали замечание. В ответ на это он учинил хулиганские действия. Если бы замечания не последовало, то вполне вероятно преступление не было бы совершено. Таким образом, если использовать предлагаемый критерий, то именно сделанное замечание явилось причиной преступления. По сравнению с предшествовавшей ситуацией изменилось лишь одно обстоятельство – сделали замечание, остальные условия остались без изменений. В итоге такое рассуждение и данный критерий превратили внешний, незначительный повод в причину преступления.

Разграничение причины и условия следует проводить не таким формальным способом. Только вникнув в суть изучаемых явлений, можно установить, что явилось причиной следствия.

В. И. Ленин подчеркивал, что «действительное познание причины есть углубление познания от внешности явлений к субстанции».[355] В связи с этим представляется правильной позиция тех философов, которые стремятся связать причину с самой сущностью следствия, его внутренней природой, утверждают, что главным в решении проблемы причинности и условия является вскрытие сущности, внутреннего механизма рассматриваемого явления и внутренней природы порождающей его причины.[356] «Причина, – пишет М. А. Парнюк, – может быть понята только через ее действие, и, наоборот, природу действия можно выяснить лишь через его причину, поскольку они друг друга определяют».[357] Явление-следствие тождественно по сущности с явлением-причиной и является однокачественным с ним.[358] Еще Гегель заметил, что «в действии нет иного содержания, чем в причине» и что «причина и действие, следовательно, по содержанию одно и то же…».[359]

Любое преступление является многогранным, многоплановым явлением. Но нас в данном случае интересует только один аспект – социальная сущность преступления как общественно опасного акта виновного поведения субъекта. В данном определении два главных момента. Во-первых, преступление – это общественно опасное деяние, т. е. поведение, причиняющее вред социалистическим общественным отношениям. Во-вторых, преступление – это общественно опасное виновное поведение субъекта, совершенное под контролем его сознания и воли, когда виновный сознавал общественно опасный характер своего поведения и предвидел его вредные последствия, но тем не менее совершал это деяние, или не предвидел опасных последствий, хотя должен был и мог их предвидеть.

Советские юристы, исследовавшие социальную сущность вины, усматривают ее в отрицательном отношении субъекта к интересам общества, его моральным и правовым требованиям, неуважении прав и интересов других членов общества.[360] Наличие умышленной или неосторожной вины означает, что в совершение общественно опасного деяния включалась личность субъекта преступления как разумного существа, способного правильно расценивать фактическое содержание в общественную значимость своего поступка и руководить своим поведением; включалась личность субъекта со свойственной ей системой отношений к действительности, ценностных ориентаций, установок и мотивов и т. д.

Вина, таким образом, позволяет в большей или меньшей степени связать деяние с нравственно-психологическими особенностями личности преступника, позволяет утверждать, что преступление является следствием и проявлением этих личностных свойств. Преступление это общественно-опасное поведение субъекта, оно является следствием присущих этому субъекту антисоциальных качеств, которые и выступают в качестве «непосредственной» причины всех преступлений, ибо именно они определяют сущность преступления, как виновного общественно опасного деяния.

В данном случае мы допускаем предельное обобщение, ибо говорим о том общем, что является сутью причины всех конкретных преступлений. Поскольку социальная сущность всех преступлений едина, то едина и социальная сущность, природа тех черт личности, которые выступают в качестве причины преступления, хотя конкретное выражение этих отрицательных социальных качеств может быть весьма различным. В одних случаях мы встречаемся с общей антиобщественной настроенностью субъекта, с антиобщественными установками, в других – перед нами личность, социально не воспитанная, дефектная в каком-либо отношении, нравственно противоречивая, неустойчивая и т. д.[361]

Положение об отрицательных социальных качествах личности как причине преступления является справедливым, по нашему мнению, в отношении как умышленных (предумышленных и ситуативных), так и неосторожных преступлений.

Мы уже приводили высказывания В. Н. Кудрявцева, который полагает, что антиобщественная направленность личности действительно во многих случаях является основной причиной преступления, но в других случаях ближайшая, непосредственная причина усматривается в конкретной жизненной ситуации (например, в неправильном поведении потерпевшего). И вообще «категории причины и условия меняются местами в разных типах преступного поведения».[362] Иначе говоря, некоторые обстоятельства, бывшие в одном случае причиной преступления, в другом случае являются лишь условиями его совершения.

Эта позиция получила полное одобрение в учебнике «Криминология» и в некоторых работах А. Б. Сахарова.[363] Впрочем, положения, изложенные в учебнике, заслуживают специального рассмотрения.

«Под причинами конкретного преступления, – говорится в учебнике, – понимаются те явления и процессы, которые вызвали у данного лица решимость совершить умышленное преступление или привели к совершению им преступления по неосторожности».[364]

Развивая это положение, авторы учебника определяют причину конкретного преступления как взаимодействие двух групп явлений: жизненной ситуации перед совершением преступления и социальных качеств личности. В большинстве случаев в качестве определяющей причины выступает антиобщественная направленность личности, но не исключено, что основной причиной могут быть и такие обстоятельства, которые прямо связаны с обстановкой совершения преступления (например, неправильное поведение потерпевшего.[365]

Интересно, что здесь же приводится пример и резонно утверждается, что неправильное поведение, насилие со стороны потерпевшего явилось поводом к совершению преступления.[366] В результате – наглядное подтверждение того, как отнесение обстоятельств, характеризующих предпреступную ситуацию, к причинам преступления приводит к недопустимому с философских позиций смешению понятий причины и повода.

В приведенных высказываниях, конечно, верно то, что обстоятельства, характеризующие конкретную жизненную ситуацию, в которой оказался субъект (стечение неблагоприятных личных, семейных или иных обстоятельств, серьезные материальные затруднения, угроза или принуждение со стороны других лиц, неправильное поведение потерпевшего и т. п.), играют важную роль при формировании умысла, возникновении намерения совершить преступление. Но позволительно спросить, всякий ли человек, оказавшийся в подобной ситуации, совершит преступление?

О преступном виновном поведении правомерно ставить вопрос лишь тогда, когда при самой неблагоприятной ситуации у субъекта объективно существует возможность непротивоправного разрешения конфликта, имеются варианты, «поле возможностей», как правильно пишет об этом В. Н. Кудрявцев.[367] Сам субъект в силу тех или иных качеств выбирает определенный вариант поведения из числа объективно возможных при данных условиях.

Уличив, предположим, супруга в неверности, один человек расторгнет брак, другой – простит и будет продолжать совместную жизнь, а третий – совершит убийство. Потеряв деньги и оказавшись в весьма затруднительном материальном положении, разные субъекты опять-таки будут действовать по разному: один найдет дополнительный легальный источник дохода, другой резко сократит расходы, третий совершит хищение и т. д. Таким образом, и в крайне отрицательных жизненных ситуациях поведение человека определяется его социальными качествами.[368]

Ситуацию нельзя считать причиной антиобщественного поведения еще и потому, что одна и та же объективная ситуация по разному отражается, воспринимается, расценивается различными субъектами в силу их нравственных и психических особенностей.[369]

В литературе уже отмечалось, что усматривать причину преступлений не в социальных качествах субъектов, а в неблагоприятном воздействии конкретной жизненной ситуации, значит смешивать понятия причины и условия.[370] В отличие от условий причина порождает следствие, выражает его сущность, определяет его природу. Сущность преступления как общественно опасного деяния определяют (порождают) антисоциальные качества виновного субъекта. Мы ведь говорим о причине преступления, виновного антиобщественного поступка, нарушения закона, а не просто о причине данного события, т. е. нас интересует лишь социально-значимый, правовой аспект этого события. В той же неблагоприятной ситуации человек с надлежащей социальной ориентацией, взглядами и привычками не совершит преступления. Если же считать, что личностные качества человека тут ни при чем, что любой человек в данной ситуации совершил бы правонарушение, то, действительно, причиной происшедшего будет являться конкретная обстановка, жизненная ситуация, которая не создавала возможностей для выбора вариантов поведения (например, непреодолимая сила). Но в подобном случае вообще нет преступления как виновного общественно опасного поступка. Следовательно, не ситуация определяет выбор преступного варианта поведения, а отрицательные социальные качества человека, которые и являются причиной преступления.

В. Г. Танасевич правильно усматривает принципиальное отличие причины от условия в том, «что несмотря ни на какую важность того или иного условия, как бы ни возрастала роль того или иного условия в общем комплексе обстоятельств, обусловливающих совершение преступления, по своей природе условие не может быть причиной». И далее: «…при отнесении того или иного явления к причинам или условиям решает вопрос не важность его роли в общем комплексе обстоятельств, обусловивших следствие, а характер этой роли».[371]

Событие (преступление) наступает лишь при наличии комплекса необходимых и достаточных внешних и внутренних условий. Условия способствуют действию причины, однако, сами по себе, при отсутствии причины, выражающей специфику, сущность, следствия, последнее вызвать не могут.[372]

Особенно остро проблема причины возникает применительно к преступлениям, совершенным по неосторожности. Встречаются утверждения, что в этих случаях, как правило, нет оснований говорить о каких-либо социальных отрицательных качествах субъектов, а причиной их совершения является лишь неблагоприятная жизненная ситуация.[373]

Конец ознакомительного фрагмента.