Избранное. Том 1. Раздел I. В надеждах на реформы (Н. Я. Петраков, 2012)

1.1. Этапы дискуссии

Экономическая дискуссия о совершенствовании планирования и управления народным хозяйством в своем развитии прошла ряд последовательных этапов. Начало ее, на наш взгляд, следует отнести к концу 1956 г. – началу 1957 г., когда развернулась полемика о законе стоимости и его роли в социалистическом производстве. В мае 1957 г. Институтом экономики АН СССР было проведено научное совещание по этому вопросу[2]. Научная конференция, охватившая тот же круг проблем, состоялась и на экономическом факультете МГУ[3]. В этих дискуссиях принимало участие значительное число экономистов, в основном из числа теоретиков и преподавателей экономических дисциплин, что наложило отпечаток и на характер обсуждаемых вопросов. На первое место выдвинулись вопросы о причинах существования товарного производства в социалистической экономике, о взаимодействии различных экономических законов и другие общетеоретические проблемы. Аргументация точек зрения основывалась в значительной своей части на логических схемах, априорных постулатах и некоторых цитатах из широко известных работ классиков марксизма-ленинизма. Иначе говоря, споры шли в области, довольно далеко отстоявшей от непосредственных нужд хозяйственной практики. Тем не менее, уже тогда в выступлениях отдельных участников этих дискуссий совершенно отчетливо проступала мысль о том, что совершенствования требует не только структура курса политической экономии социализма, но и существующая система планирования и управления народным хозяйством.

Значительный поворот экономистов к нуждам практики социалистического хозяйствования можно было наблюдать в ходе Всесоюзной научно-технической конференции по проблемам определения экономической эффективности капитальных вложений и новой техники в народном хозяйстве СССР, состоявшейся в июне 1958 г.[4] Широкий обмен мнениями хотя и не привел к существенному сближению точек зрения спорящих сторон, но оказал значительное влияние на дальнейшую разработку проблем эффективности капитальных вложений. Обсуждение вопросов на этой конференции по научному уровню и стремлению приблизиться в рекомендациях к требованиям реальной экономической жизни выгодно отличалось от дискуссии по той же проблеме, бесплодно завершившейся в 1954 г.

Большую роль в деле развития советской экономической науки в последние годы сыграло расширение использования математических методов в экономических исследованиях. Этот процесс стал развиваться особенно интенсивно после Всесоюзного научного совещания, которое состоялось в апреле 1960 г.[5]

Перечисленные конференции и совещания отнюдь не исчерпывают всего круга вопросов и объема экономической дискуссии, а являются лишь вехами, отмечающими общее ее движение. Огромное влияние на весь характер дискуссии оказала газета «Правда», которая опубликовала в сентябре 1962 г. статью проф. Е. Г. Либермана, а в августе 1964 г. статью акад. В. А. Трапезникова и организовала обсуждение конкретных предложений о перестройке методов планового ведения хозяйства, содержащихся в этих статьях. К этому же периоду относится выход в свет книги акад. В. С. Немчинова «О дальнейшем совершенствовании планирования и управления народным хозяйством»[6], которая положила начало выпуску серии «Обсуждаем проблемы совершенствования планирования», вызвавшей большой интерес советской общественности и привлекшей внимание к наиболее существенным проблемам развития экономической науки и хозяйственной практики.

С этого времени дискуссия вступила в новую фазу, отличительной чертой которой является разработка конструктивных предложений по совершенствованию и широкому использованию экономических методов управления народным хозяйством. Естественно, что рассмотрение этой последней фазы представляет особый интерес. Именно в этой стадии дискуссия приобрела наибольший размах и деловитость. Проблемы, сформулированные на этом этапе дискуссии, в известной мере подготовили почву для решений о хозяйственной реформе, принятых сентябрьским (1965 г.) Пленумом ЦК КПСС.

Правомерно ли рассматривать экономические споры последнего десятилетия как последовательные этапы одной большой дискуссии? Не связываются ли искусственно при такой постановке вопроса совершенно обособленные проблемы? Нам представляется, что подобные сомнения напрасны. Ниже будет сделана попытка показать, что вопросы ценообразования, эффективности капитальных вложений, материального стимулирования, несмотря на всю свою специфику, представляют лишь различные стороны одной экономической проблемы. Однако, даже отвлекаясь от этого обстоятельства, можно отметить и некоторые внешние признаки, связывающие все перечисленные обсуждения в одну цепь.

Прежде всего – это наличие сквозных проблем, так или иначе выступавших при всех обсуждениях. К их числу следует отнести в первую очередь проблему цен, которая выступала в самых разнообразных видах: от теоретического спора о «стоимостной базе цен» до поисков практических путей создания гибкой системы ценообразования. В том или ином аспекте споры затрагивали и вопросы определения экономической эффективности производства, и системы показателей планирования и оценки хозяйственной деятельности, и действенных форм материального поощрения.

Бросается в глаза также и то обстоятельство, что очередной «тур» дискуссии возникал, как правило, в тот момент, когда еще не были даже в общем виде решены вопросы, поставленные на предыдущем этапе. Это объясняется главным образом тем, что в ходе обсуждений постепенно становилась все более очевидной несостоятельность попыток изолированного решения отдельных проблем и все четче вырисовывалась потребность в комплексном подходе к экономической действительности и разрешению актуальных хозяйственных задач.

Таким образом, имеются достаточные основания рассматривать 1956— 1965 гг. как период проведения широкой и целенаправленной экономической дискуссии. Но что вызвало именно в эти годы столь широкую дискуссию, столь острый обмен мнениями в советской экономической науке?

1.2. Причины дискуссии

Некоторые считают, что экономическая дискуссия – результат преодоления последствий культа личности в общественной жизни нашей страны. Нет нужды лишний раз повторять, какое благотворное воздействие на социалистическое общество оказала работа партии по ликвидации чуждых советской системе хозяйства наслоений прошлого, восстановлению ленинских норм партийной и государственной жизни.

Но называть лишь эту причину – значит слишком облегченно подходить к выяснению движущих сил развития науки. Никакие мероприятия по развертыванию социалистической демократии сами по себе не могли бы вызвать научную дискуссию, если последняя не диктовалась бы внутренними потребностями развития конкретной отрасли знания. Предпосылки для возникновения научной дискуссии появляются всякий раз, когда выработанная в ходе предшествующего анализа система понятий, категорий, закономерных взаимосвязей приходит в известное противоречие с новыми фактами реальной жизни. Именно такие условия возникли в экономической науке: уровень ее отстал от потребностей хозяйственной жизни страны, уже не соответствовал изменившимся условиям экономического развития.

Советское государство с самых первых лет своего существования находилось в исключительно трудных экономических условиях. Победа социализма в одной стране и почти полная экономическая изоляция ее от капиталистического мира ставила Советский Союз перед необходимостью в кратчайший срок создать практически замкнутый производственный комплекс, в котором все общественные потребности удовлетворяются за счет внутренних ресурсов. Кроме того, постоянная угроза военного вторжения заставляла Советское государство направлять значительную долю средств на укрепление обороноспособности страны и развитие отраслей, связанных с оборонной промышленностью. Давление этих внеэкономических факторов вынуждало в течение многих лет принимать хозяйственные решения, заведомо дающие меньшую экономию общественного труда, нежели варианты, которые могли бы быть осуществлены в условиях нормального развития народного хозяйства.

Такое объективно сложившееся направление развития экономики Советского государства отражалось и на состоянии экономической науки. Тогда не шла речь о выработке строгих научных критериев, по которым осуществлялся бы выбор направлений экономического развития как в границах предприятия, отрасли, так и в масштабах всего общественного производства. Планирование, писалось в некоторых работах 1920—1930-х гг., «следует рассматривать как известного рода инженерное искусство, а не как науку в строгом смысле этого слова».

С годами разрыв между практикой управления хозяйством и экономической теорией, который являлся результатом таких воззрений, становился все шире. Характеристика многих категорий давалась в настолько общей форме, что лишала их научного и практического значения. Ученые-экономисты перестали принимать во внимание, что метод научной абстракции отнюдь не предполагает отвлечения от сущности явления, а, наоборот, преследует цель освободить эту сущность от влияния внешних факторов и тем самым вооружить практиков знанием законов изменения действительности. Особенно полно забвение этой истины сказалось на тексте первого издания учебника «Политическая экономия», опубликованного в 1954 г.

Взять хотя бы формулировку закона планомерного, пропорционального развития народного хозяйства. «Требования этого закона, – читали мы в этом учебнике, – состоят в том, чтобы общество руководило народным хозяйством в плановом порядке, чтобы отдельные отрасли производства были планомерно увязаны в единое целое и в развитии их соблюдалась необходимая пропорциональность, чтобы материальные, трудовые и финансовые ресурсы использовались наиболее разумно и эффективно» (с. 415).

Через четыре страницы провозглашалась необходимость «составлять такие планы, которые полностью отражают требования этого закона». Но какие требования? Ведь первое и основное требование как раз и состоит в «руководстве в плановом порядке». Следовательно, составляя план, мы автоматически выполняем закон. Как же этот план составлять? Чем руководствоваться при «увязке отраслей в единое целое» и что это за «необходимая пропорциональность»? Авторы формулировки закона считали такие вопросы излишними. Они подчеркивают, что «закон планомерного развития не содержит в себе задачи, осуществлению которой должны быть подчинены пропорции в народном хозяйстве» (с. 415), и отсылают читателей к основному экономическому закону социализма.

После изучения формулировки закона планомерного, пропорционального развития и последующих разъяснений, которые имеются в этом учебнике, невозможно составить даже приблизительного представления о содержании понятия пропорциональности. Пропорции должны быть «правильными» и «необходимыми» – вот все, что о них говорится. Но чем пропорциональность в распределении общественного труда отличается от диспропорциональности? Почему одинаковое соотношение в производстве различных продуктов в одном случае будет расцениваться как необходимая пропорция, а в другом – как диспропорция? Конечно, если понятие пропорциональности рассматривать лишь с точки зрения проблемы комплектации, вытекающей из технологии производства, то такие вопросы отпадают. Каждому автомобилю требуется как минимум четыре колеса. Поэтому при плане выпуска 100 тысяч автомобилей автомобильный завод должен получить от шинной промышленности не менее 400 тысяч автопокрышек. Однако нет нужды доказывать, что проблема пропорциональности отнюдь не исчерпывается этими очевидными фактами.

Попробуем обратиться за ответом на поставленные вопросы к формулировке основного экономического закона социализма. Там речь идет о необходимости максимального удовлетворения потребностей общества на базе высшей техники. Однако один и тот же набор потребностей может быть удовлетворен самыми разнообразными комбинациями затрат трудовых и материальных ресурсов. Какое соотношение между химией и металлургией следует признать «разумным»? В какой пропорции следует использовать топливно-энергетические ресурсы страны? Таким образом, и здесь возникает масса существенных вопросов, на которые учебник политической экономии в 1954 г. не давал, да и не мог дать ответа.

Для ряда теоретических построений того периода характерны внутренняя противоречивость, нелогичность, а в ряде случаев простое игнорирование важных народнохозяйственных проблем. Так случилось, в частности, с проблемой эффективности капитальных вложений. Не намного больше «повезло» категории рентабельности социалистического производства. Например, на одной и той же 466-й странице упомянутого учебника мирно соседствовали следующие утверждения: а) «рентабельность характеризует экономическую эффективность работы предприятия»; б) «в социалистическом хозяйстве наряду с рентабельными могут быть временно нерентабельные и даже убыточные предприятия, но имеющие большое народнохозяйственное значение». И авторов совсем не беспокоил вопрос: что же это за показатель эффективности, который без ущерба может игнорироваться при выборе хозяйственных решений, и в каком направлении должно развиваться хозяйство, с такой легкостью отвергающее эффективные решения?

Одним из глубочайших заблуждений экономической теории, вызванных ее отрывом от реальной хозяйственной жизни социалистического общества, был тезис, который в учебнике политэкономии формулировался следующим образом: «Роль закона стоимости ограничена… действием экономических законов социализма и прежде всего закона планомерного развития народного хозяйства» (с. 445). Говоря проще, рентабельность, эффективность производства имеют второстепенное значение, поскольку они связаны с законом стоимости, план же определяет степень народнохозяйственной значимости, так как он является проявлением закона планомерного, пропорционального развития.

Вообще говоря, тезис об ограничении закона стоимости плановым началом, о борьбе плана и стихии был заимствован из экономических дискуссий времен переходного периода. В те годы «за спиной» закона стоимости действительно стояли чуждые социализму экономические уклады. Но менялись времена, несоциалистический сектор экономики в СССР оказался полностью вытесненным, общественная собственность на средства производства в двух ее формах получила всеобщее распространение; неизменными оставались только взгляды некоторых экономистов. И логика жизни превратила эти взгляды из научных истин в догмы, тормозящие развитие науки.

Ничем не оправданный в условиях развитого социализма страх перед законом стоимости повлек за собой создание целой иерархии «допустимых» и «недопустимых» в нашем хозяйстве экономических категорий. Например, разрешалось приложение к социализму действовавших в простом товарном хозяйстве категорий стоимости, цены, товара и начисто отрицалась возможность использования в практической деятельности категорий, известных из истории развитого капиталистического производства, таких, как цена производства, прибыль на капитал и т. п. Объявлялось недопустимым использование метода сложных процентов для учета фактора времени (но разрешалось простое процентирование!), отвергался как неприменимый для социализма анализ эластичности спроса и предложения.

Основным аргументом против применения этих категорий и методов в социалистическом хозяйстве являлась (и остается до сих пор на вооружении некоторых экономистов) ссылка на то, что все они отражают чуждые социализму производственные отношения. Но отношения простого товарного хозяйства, будучи основаны на частной собственности на средства производства, также чужды социализму. Почему же стоимость, товар могут существовать вне условий анархии и конкуренции, а, например, норме прибыли в этом отказывается? Может быть, простое товарное производство «ближе» социализму, чем капиталистическое? Если иметь в виду социальную форму, то ответ будет отрицательным, поскольку от того и другого социализм отделен пропастью. Но и рассмотрение материально-технических условий оказывается не в пользу простого товарного хозяйства, особенно если речь идет о современном государственно-монополистическом капитализме, который, как писал В. И. Ленин, «есть полнейшая материальная подготовка социализма».

Таким образом, экономическая теория, сложившаяся в нашей стране к середине 1950-х гг., не отражала реальных процессов развития социалистического производства, которое к тому времени настолько расширилось и усложнилось, что управление им с помощью существовавших внеэкономических методов оказалось крайне затруднительным. Практика планового руководства хозяйством стала нуждаться в точных расчетах для выбора наиболее эффективных вариантов использования общественных ресурсов, в надежных методах измерения затрат и результатов социалистического производства. Удовлетворить эти потребности народного хозяйства должна была экономическая наука. Но она оказалась неподготовленной к решению практических задач. Некоторые явления, вызванные временными факторами, после поверхностного описания возводились ею в ранг закономерностей социалистического развития. Так, она провозгласила принцип опережения платежеспособного спроса населения по сравнению с ростом производства (предложения), тезис о расширении натурального продуктообмена по мере развития социалистических производственных отношений, положение о сокращении удельного веса непроизводственной сферы и др.

Экономическая теория в целом ряде случаев оказывалась в хвосте текущей экономической политики, вместо того чтобы самой определять ее основные направления на базе творческого обобщения хозяйственного опыта. Задачу теории некоторые экономисты видели в объяснении и защите сложившейся практики планирования и управления производством, подменяя этим всесторонний научный анализ достоинств и недостатков существующей системы, степени ее соответствия объективным условиям воспроизводства. В результате экономическая литература лишь задним числом оповещала читателей о том, что закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию действительно, оказывается, были занижены, система МТС изжила себя, топливный баланс требует перестройки, а химическая промышленность развивалась недостаточно быстрыми темпами.

Все это не могло не вызвать некоторого недоверия к экономической науке со стороны инженеров и хозяйственников. Более того, даже некоторые «профессиональные» экономисты усомнились в возможностях экономической науки. Так, доктор экономических наук А. М. Бирман в ходе дискуссии выступил с призывом создать новую отрасль знания – науку о социалистическом хозяйствовании или об управлении народным хозяйством. «Задачи, которые стоят перед обществом, строящим коммунизм, – подчеркнул он, – делают нетерпимым „белое пятно“ в экономических исследованиях – отсутствие Учения о социалистическом хозяйствовании… Предмет этой науки – народное хозяйство в целом, руководство народным хозяйством. Результат исследований – научно обоснованные рекомендации, доведенные до той степени конкретности, при которой они практически могут быть использованы плановыми, финансовыми и другими общегосударственными органами управления экономикой в центре и на местах»[7].

Чем дальше мы читаем эту интересную работу А. М. Бирмана, тем больше убеждаемся, что речь в ней идет не о создании новой науки, а о путях дальнейшего развития экономической науки. Да иначе и не может быть, поскольку предмет «новой» науки – народное хозяйство в целом – совпадает с предметом экономической науки. И «белое пятно» в экономических исследованиях можно ликвидировать только в результате углубления экономических исследований. Что же отличает «новую» науку от «старой»? Отличие заключается в результате исследований, под которым А. М. Бирман понимает выработку конкретных научных рекомендаций для хозяйственных и плановых органов. Однако такой характер водораздела между «новой» и «старой» науками как нельзя лучше подчеркивает, что практически вопрос стоит не о возникновении новой отрасли знания, а о разных подходах к пониманию задач экономической науки.

Однако не будем углубляться в спор о том, нужна ли специальная наука о социалистическом хозяйствовании. Важно уяснение другой стороны вопроса. Никакая новая наука не избавит экономистов от необходимости конкретизации экономических исследований. Практика показывает, что успехи в совершенствовании методов планирования и управления производством возможны лишь в той мере, в какой происходят сдвиги в развитии экономической науки в целом. Прогресс в практике хозяйствования неотделим от прогресса экономической теории.

К сожалению, у нас долгое время фактически противопоставлялись понятия «теория» и «конкретность». Всячески подчеркивалось, что политическая экономия занимается общими теоретическими проблемами. Но общий характер проблемы отнюдь не означает ее оторванности от жизни. А что можно сказать о курсе политической экономии социализма, в котором долгое время вообще отсутствовала проблема эффективности капитальных вложений, очевидно, как слишком конкретная для теоретической политической экономии!

В настоящее время этот этап, казалось бы, пройден: в трудах, обобщающих экономическую теорию социалистического способа производства, появилось понятие эффективности капиталовложений. Ну, а методология расчета коэффициента эффективности? Это, оказывается, вопрос слишком конкретный и решаться должен, очевидно, в рамках экономики отраслей. Но чего стоит понятие эффективности, данное вне или помимо разработки принципов ее измерения? С точки зрения практики – ничего. Но и с точки зрения теории такое понятие не более чем пустая абстракция, одна лишь видимость научного определения категории.

Обилие подобных «теоретических» построений вызвало у многих специалистов некоторое пренебрежение к экономической теории. Оставим теорию в покое, говорили они, и займемся практическими вопросами. Однако если многообразные практические решения в области экономики не пронизаны единым методологическим стержнем, не базируются на общем народнохозяйственном критерии, они при всем своем остроумии и своеобразии способны привести лишь к возникновению неполадок в механизме общественного производства. Более того, качество такого критерия, т. е. степень его соответствия объективным требованиям развития народного хозяйства, целиком определяет эффективность работы отдельных производственных звеньев. И наконец, характер единого народнохозяйственного критерия во многом обусловливает и конкретные способы его доведения до каждого участника хозяйственного процесса.

Таким образом, решать практические вопросы, не имея четкой теоретической концепции хозяйствования, все равно, что резать, не меряя. Обобщение и анализ практики – условие ее действительного совершенствования. Поэтому теорию нельзя «оставлять в покое», а нужно поставить ее на то место, которое она должна занимать. Место это известно, оно указано в ленинских работах, где из теоретических положений непосредственно следовали практические выводы и не существовало никакой иерархии экономических исследований по степени их конкретности. Из теории воспроизводства вытекали практические выводы о судьбах капитализма в России, о программе действий Коммунистической партии; теория ренты давала ключ к решению вопроса о политике в аграрном вопросе, позволила создать союз рабочего класса и крестьянства; теория империализма сыграла огромную роль в обосновании курса на социалистическую революцию, на строительство социализма первоначально в одной стране и т. д.

В работах В. И. Ленина по экономической теории буквально нет ни одной мысли, не нацеленной своим острием на конкретный практический вывод. Все ленинские исследования доведены до той степени конкретности, которая необходима подлинной экономической науке. Отказ от этих принципов проведения теоретических исследований, подмена науки общими фразами – вот тот порок, который был вскрыт в ходе экономической дискуссии 1956—1965 гг. Основные разногласия в этой дискуссии вызвали как раз теоретические вопросы. Но возникли они не в абстрактных спорах, а были выдвинуты практикой. Пока еще не на все из этих вопросов найдены ответы, однако узловые, принципиальные проблемы, обеспечивающие правильное направление дальнейшего развития экономической науки и хозяйственной практики, решены мартовским и сентябрьским (1965 г.) Пленумами ЦК КПСС.

1.3. Предмет дискуссии

По мере развития экономической дискуссии она становилась все более целенаправленной, из многообразия поднятых вопросов все более четко вырисовывался основной предмет научного спора, который в конце концов был сформулирован в статье Е. Г. Либермана: «…То, что выгодно обществу, должно быть выгодно каждому предприятию. И наоборот, что невыгодно обществу, то должно быть крайне невыгодным для коллектива любого предприятия»[8]. Та же идея несколько раньше выдвигалась и другими советскими экономистами. Например, ее подробное обоснование содержится в работе В. В. Новожилова[9]. Однако лишь после статьи Е. Г. Либермана эта проблема стала фокусом всей дискуссии.

Задача совмещения хозрасчетной и народнохозяйственной выгоды имеет, по крайней мере, два аспекта, выяснение которых и составляет по существу содержание всей дискуссии. Первый из них лежит на поверхности и сразу бросается в глаза. Он заключается в необходимости такой реорганизации системы планирования, которая позволила бы добиться полного соответствия индивидуальных и групповых интересов интересам общественным. Возможность такого единства заложена в общественной собственности на средства производства. Однако реализация преимуществ социализма требует превращения этой возможности в действительность.

Рассмотрение этого аспекта проблемы охватывает группу вопросов, характеризующих экономические взаимоотношения предприятия и общества. Причем уже сама постановка проблемы предполагает наличие при социализме экономического интереса, т. е. такого положения, когда связь между обществом и предприятием базируется на определенной системе материальных стимулов. Такая система должна стимулировать повышение общественной значимости затрат данного предприятия. Это означает, что поощрение коллективов предприятий следует увязывать лишь с показателями реального вклада каждого производственного звена в народнохозяйственный фонд, иначе говоря, обеспечивать определенную пропорциональность между общественной эффективностью затрат труда и интенсивностью его поощрения.

Сюда же относятся вопросы о степени детализации общественных заданий и, следовательно, о рамках, в которых предприятие может проявлять хозяйственную инициативу. В ходе дискуссии эти вопросы часто формулировались как проблема соотношения административных и экономических методов руководства хозяйством. Причем методы эти зачастую противопоставлялись друг другу как субъективные и объективные, научные и ненаучные. Такое противопоставление, на наш взгляд, неправомерно. Ведь хозяйственные мероприятия, осуществляемые в результате административных указаний центральных органов, могут определяться вполне объективными экономическими требованиями. В то же время экономическое регулирование производства по своим результатам будет мало отличаться от «интуитивных» решений, если инструменты, которые используются для такого регулирования (например, цены), научно не обоснованы. Кроме того, экономические методы сами по себе предполагают наличие административно установленных параметров (проценты за кредит, штрафы за нарушение хозяйственных договоров, плата за производственные фонды и т. д.).

Таким образом, за любыми методами экономического регулирования стоит государство, которое через свои административные действия выражает экономические требования общества в целом. Без этого момента экономическое регулирование превратится в стихийное. Весь вопрос состоит в том, что «администрируется», в какой форме даются государственные (общественные) задания предприятиям.

Иногда административные методы трактуются как методы, традиционно связанные с характером плановой экономики. Фактически именно в этом аспекте они рассматриваются в брошюре «Экономический маневр и методы хозяйствования» (М.: Экономика, 1966). Как полагают авторы этой работы (А. Жолкевич, Е. Иванов, А. Матлин и В. Стародубровский), административные методы обладают рядом решающих преимуществ перед экономическими. «Характерной чертой администрирования, – сообщается в брошюре, – является быстрота в принятии, доведении до исполнителей и реализации тех или иных хозяйственных решений, что позволяет осуществлять хозяйственный маневр на предприятиях и в экономике страны в кратчайшие сроки и в нужном направлении даже при наличии сильных инерционных процессов» (с. 56).

По мнению авторов, трое из которых сотрудники Госплана СССР, эти черты административных методов делают их незаменимыми при устранении нарушений пропорций общественного производства, возникающих в ходе выполнения плана. Нетрудно заметить, что здесь санкционируется оперативное внеэкономическое вмешательство вышестоящих органов в текущую хозяйственную деятельность предприятий, фирм, производственных объединений. При этом не расшифровывается, чем, собственно, руководствуется вышестоящий орган, отдавая административные распоряжения. На каком основании планирующая организация решает, что возникла диспропорция и что она не может быть ликвидирована экономическими методами?

Конечно, абстрактно рассуждая, любое хозяйственное мероприятие можно провести в жизнь и путем прямых распоряжений, и экономическими методами. Первое проще и, казалось бы, по форме в большей мере соответствует природе плановой экономики. Однако администрирование, если оно осуществляется в нормальных условиях развития производства, должно базироваться на точном экономическом расчете. Иными словами, никакие прямые распоряжения не освобождают плановые органы от последовательного и полного учета объективных экономических взаимосвязей. Так не логичнее ли эти взаимосвязи выражать в непосредственно экономической форме, а не перекладывать их на язык приказов? Государственный план, т. е. волеизъявление общества, всегда может быть выражен в экономической форме, если он не находится в противоречии с основными тенденциями развития общественного производства. При условии, что экономическая необходимость правильно отражена в плане, последний не нуждается в двойной форме доведения до предприятия. Действительно, что может добавить распоряжение о выпуске определенного вида продукции, если она и без того выгодна предприятиям, ее выпускающим? Если же она убыточна, то может ли существовать твердая уверенность в правильности отданного административного распоряжения?

Административная форма плана, действительно господствовавшая до последнего времени, скорее свидетельствует о незрелости системы планирования, чем о преимуществах последней. До сих пор мы имели дело с таким порядком руководства народным хозяйством, который характеризовался большой дробностью и детализацией плановых показателей. Государство предъявляло свои требования предприятиям с предельной конкретизацией (общее количество, сортность, ассортимент выпускаемой продукции, затраты и размер их снижения, а также использование видов сырья, материалов, оборудования и т. д.). Причем поскольку каждая отрасль имеет свою специфику, поток заданий необычайно расширялся.

О недостатках такой системы планирования написано более чем достаточно. Поэтому можно ограничиться лишь одним замечанием. Большое число регулирующих показателей и их предельно возможная натурализация имела своим источником неразработанность обобщающих экономических критериев. Выражаясь языком математиков, целевая функция в масштабах всего народного хозяйства не получила еще количественной конкретизации. Множество условий, задаваемых из «центра» производственному предприятию, характеризовало не столько жесткость планирования, сколько его несовершенство, незрелость. Важно не количество показателей, а их, если можно так выразиться, качество. Последнее же определяется тем, в какой мере заданный сверху параметр отразит, будучи приложенным к данному предприятию, степень его общественной значимости, общественный результат его хозяйственной деятельности. Следовательно, задание сверху должно выполнять роль общественной мерки. У нас же плановые показатели больше ориентировались на специфические условия отрасли, а иногда и предприятия. Поэтому выполнение плана двумя предприятиями, скажем, на 101 % отнюдь не свидетельствовало об одинаковой успешности их работы.

Почти так же обстоит дело с натуральными показателями, которые, как может показаться на первый взгляд, имеют под собой особенно твердую почву. Действительно, допустим, что производство угля на шахте возросло на пять тысяч тонн. Хорошо это или плохо? Попробуем подумать. Закон хозяйственной жизни заключается в максимизации результата при минимальных затратах. Под результатом, как правило, подразумевают выпуск продукции. Следовательно, рост производства угля соответствует нашим интересам. Но зачем выпускается продукция? Очевидно для того, чтобы быть потребленной, т. е. удовлетворить потребности. Но в данном случае неизвестна степень удовлетворения общественной потребности в угле. Может быть, он уже произведен в избыточном количестве, и тогда труд растрачен попусту. Неизвестны и масштабы изменения индивидуальных издержек предприятия, выпустившего дополнительную продукцию. Короче говоря, натуральный показатель не несет непосредственно никакой экономической информации.

Некоторые участники дискуссии считали, что все беды экономики происходят из-за неправильного выбора натуральных показателей. Они полагали, например, что в бумажной промышленности будет достигнут значительный прогресс, если при планировании производства газетной бумаги «плохую» натуру (тонны) заменить «хорошей» (квадратные метры)[10]. Безусловно, такое изменение плановых показателей будет стимулировать снижение плотности бумаги. А если бумага имеет другие сферы использования, в которых большое значение приобретает именно плотность? Как быть с выпуском картона? Не будут ли предприятия в погоне теперь уже за квадратными метрами пренебрегать выпуском плотных сортов бумаги, которая также нужна народному хозяйству? Чтобы выйти из этого тупика, очевидно, придется дифференцировать натуральные показатели по всем видам бумаги и даже вводить разные показатели для одного вида в зависимости от сфер его применения. Если вспомнить, что народное хозяйство выпускает не только бумагу, то можно представить, в какие дебри заведут нас поиски «истинных» натуральных показателей.

Таким образом, прежде чем решить вопрос о числе показателей, следует ответить на вопрос, какими они должны быть. Нам представляется, что эти показатели должны в специфически экономической форме выражать степень общественной значимости (или эффективности) продукции и различных видов ресурсов, употребляемых на ее производство. Такие показатели могут иметь только общехозяйственный характер. Их нахождение и внедрение в практику означает новый этап развития планирования. И здесь мы вплотную подходим ко второму аспекту рассмотрения предмета экономической дискуссии: в формуле «выгодное обществу должно быть выгодно предприятию» следует выяснить, что значит «выгодно».

Выше уже отмечалось, что рост производства в натуральных показателях еще ничего не говорит об общественной эффективности этого процесса. Но предположим, что предприятие снизило себестоимость выпускаемой продукции. Выгодно это или нет? Долгое время на этот вопрос давался только положительный ответ. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что на такой вопрос невозможно ответить без анализа качества выпускаемой продукции. Действительно, что экономически целесообразнее: снизить себестоимость, сохраняя качество продукции на прежнем уровне, или пойти на некоторое повышение издержек с тем, чтобы резко улучшить качественные параметры? Для правильного ответа на этот вопрос необходимо уметь экономически соизмерять изменение качества и издержек производства продукции.

Пойдем дальше. Допустим, что имеются два возможных варианта производства совершенно идентичной продукции, отличающиеся друг от друга по уровню себестоимости. Казалось бы, принять следует тот вариант, который обещает более низкую себестоимость. Но не нужно спешить. Для решения вопроса необходимо еще оценить объем капитальных вложений по каждому из этих вариантов. Ведь может получиться, что более низкая себестоимость – результат слишком больших затрат на создание данного производства. Однако, когда речь заходит о капиталовложениях, то проблема соизмерения эффекта осложняется дополнительно: затраты осуществляются в одном интервале времени, а продукция, являющаяся результатом этих затрат, производится в течение другого. Несовпадение затрат и результатов производства выдвигает задачу экономической оценки времени.

Таким образом, научно обоснованное определение общественной выгоды или, точнее, экономической эффективности предполагает разрешение по крайней мере следующих задач: 1) нахождение критерия для экономического соизмерения различных ресурсов, потребляемых в процессе производства (сырье, основные производственные фонды, земля и т. п.); 2) возможность экономического сравнения затрат, произведенных в разное время; 3) возможность сопоставления затрат, осуществляемых в один и тот же период времени, но на разных участках общественного производства; 4) четкое и единообразное определение экономических последствий изменения качества продукции; 5) определение степени соответствия затрат на производство продукции общественной потребности в ней, т. е. непосредственно соизмерение затрат и результатов труда. Все общественные оценки затрат различного рода должны быть не только органически связаны между собой, но и формироваться в масштабе всего народного хозяйства. В противном случае есть опасность, что общественная выгода окажется подмененной узкоотраслевым или групповым интересом.

Этот второй аспект рассмотрения предмета экономической дискуссии в настоящее время становится основным. Поэтому дальнейшие главы будут посвящены именно ему.

Сентябрьский Пленум ЦК КПСС ознаменовал начало всеобъемлющей реформы методов управления промышленностью. Переход к экономическому стимулированию – это значительный шаг вперед в деле развития производственных отношений социализма. Этот шаг стал возможен лишь после того, как эффективность социалистического производства получила точную экономическую формулировку. Главным показателем эффективности производственной деятельности предприятий признана прибыль. Это можно считать уже не предметом, а результатом дискуссии.

Правда, было бы преждевременно утверждать, что правильное понимание категории прибыли уже полностью проникло в сознание наших экономистов. Старые представления обычно живучи, и, видимо, потребуется еще значительная научная борьба, прежде чем окончательно исчезнет культивировавшееся много лет недоверие к этой экономической категории. Конечно, сейчас уже преодолено полное отрицание прибыли, но довольно часто можно встретиться с мнением, что она как критерий эффективности «работает» лишь на уровне предприятий и никак не годится для экономических расчетов в масштабе народного хозяйства. Это заблуждение широко распространено, и чем раньше экономисты сумеют освободиться от него, тем больше пользы принесут они.

2.1. Что такое прогрессивная отрасль?

Любой вид сознательной человеческой деятельности немыслим без соизмерений, расчетов, исчислений, причем специфический характер деятельности предопределяет и своеобразие мерки, с которой подходят специалисты к измеряемым объектам. Так, материал совершенно никчемный с точки зрения строителя может высоко цениться в электротехнике; то, что чрезвычайно необходимо химику, является отбросом для металлургического производства и т. д. Коль скоро речь идет об управлении народным хозяйством, очевидно должен существовать и специфический, т. е. экономический подход к многообразным явлениям хозяйственной жизни. Экономическая оценка деятельности людей предполагает обязательное наличие экономического измерителя – критерия эффективности общественного производства. Причем критерий этот должен быть «сквозным», т. е. приложимым к любому хозяйственному процессу. Без соблюдения этого условия исчезает возможность экономических сопоставлений, и понятие «экономическое измерение» теряет всякий смысл.

Однако наша экономическая наука в течение долгого времени не разрабатывала такого критерия. Более того, считалось, что приведение различных явлений хозяйственной жизни к единому знаменателю – задача бесплодная, ненужная, да и невыполнимая. Между тем на каждом шагу практика коммунистического строительства опровергает это мнение. Единый экономический критерий оценки результатов производства необходим как при решении микроэкономических задач, так и для выбора основных направлений развития всего общественного производства.

Например, в директивах по пятилетнему плану развития народного хозяйства на 1966—1970 гг. предусмотрен опережающий рост электроэнергетики, машиностроения, химической промышленности, металлургии. Все эти производства относятся к числу прогрессивных отраслей народного хозяйства, чем же их преимущества перед другими отраслями общественного производства? Что может служить критерием при сопоставлении различных отраслей друг с другом? Правомерно ли сравнивать, например, химическую и текстильную промышленность, можно ли говорить, что производство электроэнергии обладает преимуществами перед производством обуви, а машиностроение прогрессивнее, чем маслобойная промышленность?

Все это серьезные экономические вопросы, требующие внимательного изучения.

Прежде всего, в данном случае необходимо различать две проблемы. Если мы рассматриваем, например, промышленность синтетических материалов, то она предстает в первую очередь как отрасль, производящая дешевые заменители традиционных природных материалов. Металл, стекло, дерево, ткани из натуральных волокон – вот далеко не полный перечень продуктов, которые с успехом могут быть заменены пластическими массами и химическими волокнами. Причем затраты на производство изделий из химических заменителей в подавляющем большинстве случаев значительно ниже, чем на аналогичные изделия из натуральных материалов.

Возможность сопоставления затрат на производство химических заменителей с затратами других отраслей, производящих заменяемые продукты, обусловлена тем, что каждый из взаимозаменяемых продуктов удовлетворяет одну и ту же общественную потребность. В этом смысле традиционные материалы и их химические заменители выступают как продукция одной крупной отрасли. Аналогичное положение имеет место в топливной промышленности, где уголь, нефть, природный газ служат фактически для одинаковых целей, а затраты на тепловую единицу оказываются различными. Подобно «конкурирующим» видам топлива, химические волокна соперничают с натуральными, пластмассовые детали – с металлическими и т. д. В таких ситуациях вполне естественно говорить о преимуществах тех или иных производств, поскольку они связаны с удовлетворением одной общественной потребности. Экономически эти производства должны рассматриваться как единый комплекс со всеми отраслевыми признаками, и задача экономистов заключается здесь в том, чтобы распределить хозяйственные ресурсы между отдельными производствами данного комплекса (искусственные и натуральные волокна или производство угля, сернистого мазута, природного газа) с расчетом на достижение наивысшей эффективности их использования.

Пока мы находимся в рамках отраслевого комплекса, удовлетворяющего одну общественную потребность, задача определения отраслевой или индивидуальной производительности труда, занятого в различных производствах, может решаться при помощи привычных методов, на первый взгляд довольно бесспорных. Действительно, теоретически вполне мыслимо свести различные взаимозаменяемые продукты к единице потребительной стоимости (например, различные виды топлива по калорийности к условному топливу), а затем рассчитать выработку продукции в этих условных единицах на одного рабочего или на человеко-час и т. и.

Однако как только мы выходим за рамки одной отрасли, такой метод расчета производительности труда оказывается негодным. Мы не можем сравнивать производительность труда в различных отраслях, производящих невзаимозаменяемые продукты, через натуральные показатели, так как различные виды конкретного труда вообще непосредственно несопоставимы. В то же время потребность измерения производительности (эффективности) труда во всем народном хозяйстве вытекает из специфических черт социалистического способа производства.

Достижение более высокой ступени производительности труда обеспечивает новому строю победу в экономической области. Эта мысль, неоднократно подчеркивавшаяся В. И. Лениным, широко известна. Здесь важно отметить, что задача повышения производительности труда ставилась им в общенациональном масштабе и такая постановка вопроса естественно вытекает из ленинского взгляда на производительность труда как обобщающий показатель экономического преимущества нового способа производства над старым.

Поскольку рост общественной производительности труда характеризует степень прогрессивности всего общественного производства, логично предположить, что прогрессивной следует считать отрасль с относительно повышенной производительностью труда, развитие которой оказывает существенное влияние на общенациональный уровень эффективности производства.

Таким образом, прогрессивность отрасли определяется не только возможностью поставлять более дешевые заменители традиционных материалов. Экономическую прогрессивность отрасли следует понимать более широко: как масштаб, в котором вложения в отрасль экономят общественный труд или, что то же самое, как они повышают производительность общественного труда.

Однако экономическое соизмерение производительности труда, затрачиваемого в разных сферах общественного производства, понятно, не может быть осуществлено при помощи внутриотраслевых показателей. Поэтому сейчас существует определенное противоречие между общехозяйственным значением показателя производительности труда и сугубо «отраслевыми» методами расчета его величины, применяемыми в настоящее время на практике.

Как измеряется производительность труда в настоящее время? Мы просто рассчитываем производство валовой продукции в неизменных ценах на одного работающего или рабочего, иначе говоря, имеем дело с дробью, в числителе которой стоит объем валовой продукции, а в знаменателе численность работающих (или рабочих). Остановимся на составных элементах этой дроби.

Показатель валовой продукции уже неоднократно подвергался критике в нашей экономической литературе. Поэтому отметим лишь один существенный момент. Поскольку при расчете этого показателя применяются неизменные цены, его величина, с одной стороны, зависит от динамики объема производства продукции в натуральном выражении, а с другой стороны, он сохраняет все свойства стоимостного показателя. В связи с этим создается впечатление, будто через показатель валовой продукции в неизменных ценах достигается соизмеримость продукции, не сопоставимой в натуральном выражении.

В действительности же это впечатление обманчиво. Дело в том, что различные потребительные стоимости могут быть экономически соизмерены лишь через величины заключенного в них общественного труда. А в ходе экономического развития постоянно изменяются не только затраты на производство, но и соотношение объемов производства и потребностей, меняется, следовательно, и народнохозяйственное значение различных продуктов. И этот момент необходимо учитывать при расчете динамики общественной производительности труда. Применение же неизменных цен в лучшем случае фиксирует хозяйственные пропорции какого-то одного года, и с точки зрения этих пропорций рассматривается дальнейшее экономическое развитие.

Приведем в качестве иллюстрации упрощенный пример. Предположим, что соотношение цен на натуральное, искусственное и синтетическое волокно в 1955 г. отражало действительное экономическое значение этих продуктов для того периода (предположение заведомо условное). Однако за последние годы значительно изменилось не только соотношение затрат на производство натурального и химического волокна, но и круг потребителей и объем предложения, т. е. кардинально изменилась народнохозяйственная роль каждого из этих продуктов в общественном воспроизводстве. Поэтому в новых условиях рост выработки, скажем, хлопчатобумажного, а не синтетического корда может означать снижение общественной производительности труда. В неизменных же ценах каждый рубль дополнительной выработки хлопчатобумажного корда будет по-прежнему равен рублю дополнительной выработки синтетического корда.

Серьезные возражения вызывает и знаменатель действующего в настоящее время показателя производительности труда – численность работников. Подобная частичная «натурализация» показателей всегда затрудняет их экономический анализ. Обычно применение показателя численности работающих или рабочих обосновывается необходимостью учета производительности живого труда. Однако численность работников далеко не совершенный показатель затрат живого труда. Он не содержит и намека на учет различной степени сложности труда или сведение труда к общественно нормальному уровню интенсивности. Эти моменты приобретают особое значение в условиях широкого развития технического прогресса, когда снижение численности работников зачастую сопровождается повышением их квалификации и «уплотнением» режима рабочего времени.

Таким образом, применяемый в настоящее время показатель производительности труда достаточно далеко отстоит по своему экономическому содержанию как от показателя динамики производительности общественного труда (или, пользуясь термином К. Маркса, производительности труда вообще), так и от производительности собственно живого труда.

Нам представляется, что проблема измерения производительности общественного труда, т. е. нахождения объективного экономического выражения роста эффективности социалистического производства, должна решаться в ином плане.

2.2. Индивидуальная и общественная производительность труда

Выше мы уже пользовались терминами «общественная производительность труда» и «отраслевая или индивидуальная производительность труда». Это разграничение, введенное в политическую экономию Марксом, широко применяется и в советской экономической науке. В частности, необходимость такого разграничения подробно обосновывается в работе С. Г. Струмилина[11]. Подчеркивая различия, которые существуют между понятиями «общественная» и «индивидуальная» производительность труда, С. Г. Струмилин пишет: «Каждое из них имеет свою сферу применения и свои особенности при практическом использовании. Значение их в качестве важнейших измерителей наших достижений в борьбе за коммунизм и в международном соревновании экономических систем, во внутреннем межотраслевом и межрайонном соревновании различных звеньев социалистического труда весьма велико и все возрастает» (с. 22).

Показатель общественной производительности труда следует рассматривать как величину, обратную затратам общественно необходимого труда на единицу продукции. Соответственно индивидуальную производительность труда можно представить в обратно пропорциональном отношении к индивидуальным затратам труда. Такое понимание показателя производительности труда непосредственно вытекает из характера взаимосвязи, которая существует между стоимостью товара и производительной силой труда.

Поставим вопрос: снижается ли стоимость единицы товара, если повышается производительность труда? На первый взгляд, что ответ на такой вопрос может быть только утвердительным. Ведь бесспорно, что рост производительной силы труда уменьшает массу рабочего времени, затрачиваемую на единицу товара. Однако в данном случае упущено одно важное обстоятельство – действительной стоимостью товара является не индивидуальная, а общественная стоимость. Поэтому прежде, чем отвечать на поставленный вопрос, необходимо выяснить, возросла ли общественная производительная сила труда или улучшились условия производства только на отдельном участке, т. е. идет ли речь о повышении «плодотворности» труда в масштабах всего народного хозяйства или в рамках отдельного предприятия. В зависимости от сложившейся ситуации по-разному будет «вести» себя величина стоимости единицы товара.

Если производительность труда увеличилась во всем обществе, иными словами, изменился общественно нормальный уровень развития производительной силы труда, то стоимость единицы товара действительно снизится. Другое дело, когда производительная сила труда находится на каком-то относительно фиксированном общественно нормальном уровне, а изменяется лишь производительность труда на отдельном участке, например на промышленном предприятии. В этом случае стоимость единицы продукта остается неизменной. Но за час или рабочий день на данном предприятии производится большее, чем раньше, количество потребительных, стоимостей.

Поскольку созданную за день стоимость можно измерить как произведение стоимости единицы товара на общее количество произведенной за день продукции, нетрудно убедиться, что за один и тот же отрезок рабочего времени производятся различные по величине стоимости. Таким образом, при изменении индивидуальной производительности труда, в отличие от общественной, мы сталкиваемся с явлением, когда «труд исключительно высокой производительной силы функционирует как умноженный труд, т. е. создает в равные промежутки времени стоимость большей величины, чем средний общественный труд того же рода»¹. Этот процесс соответствует снижению индивидуальных затрат на отдельных предприятиях по сравнению с общественно нормальным уровнем.

Следовательно, рост общественной производительности труда ведет к снижению стоимости отдельных товаров, в то время как увеличение индивидуальной производительной силы труда не затрагивает величины стоимости отдельного товара (при условии, если анализируются достаточно малые приращения самой производительной силы или невысок удельный вес прогрессирующих предприятий), но зато приводит к снижению индивидуальных затрат.

Различие между общественной и индивидуальной производительностью представляет только одну сторону движения этих категорий. Другая сторона – их единство. Сокращение индивидуальных затрат на отдельных производственных участках является необходимой предпосылкой снижения всей массы общественного труда, затрачиваемого на удовлетворение той или иной фиксированной потребности. В этом и заключается экономическое содержание роста производительности труда. Нельзя экономить общественный труд, не увеличивая одновременно его производительность, по той простой причине, что это две стороны одного и того же процесса, отражающего внутреннюю связь потребительной стоимости и стоимости товара.

Правда, в конкретной хозяйственной практике можно найти немало фактов, когда рост производительности труда сопровождается перерасходом средств, особенно производственных фондов, и, как следствие, потерей, а не экономией общественного труда. Но эти факты говорят не об отсутствии указанной связи между производительностью и экономией труда, а скорее об экономической неполноценности (несоответствии реальному экономическому смыслу) учитываемых в хозяйственной практике величин.

В работах основоположников научного коммунизма можно найти много прямых и косвенных указаний на единство общественной и индивидуальной стоимости, на «зеркальный» характер движения производительности труда и экономии рабочего времени. Приведем лишь одно из них: «Производительность

труда вообще = максимуму продукта при минимуме труда, отсюда по возможности удешевление товаров»[12]. Здесь в одной фразе с предельной, почти математической точностью показана связь, между всеми рассматриваемыми выше категориями. Причем интересно отметить, что формулировка непреложного закона хозяйственного развития, провозглашенного в Программе КПСС, почти дословно совпадает со второй частью приведенного тезиса Маркса.

Итак, рост производительности общественного труда может быть выражен в экономии рабочего времени, а значит, перед нами появляется реальная возможность взаимного соизмерения этих двух величин.

2.3. Прибыль – измеритель производительности труда

Вывод о возможности измерения производительности труда величиной его экономии означает шаг вперед в вопросе о сопоставлении уровней производительности труда по различным отраслям общественного производства. Экономия рабочего времени может измеряться в часах общественного труда или рублях, т. е. в величинах, общественно уравненных по всему народному хозяйству. Час общественного труда равен любому другому общественному часу, где бы тот ни затрачивался. Следовательно, если речь идет об экономии определенного количества рабочего времени, то эта экономия общественно «обезличена», а значит, соизмерима в рамках всех отраслей хозяйства независимо от характера выпускаемой этими отраслями продукции. Она позволяет достаточно точно уловить все изменения и зигзаги развития производительной силы труда в различных отраслях общественного производства. Это обстоятельство имеет чрезвычайно большое значение для общества, стремящегося к повышению народнохозяйственной производительности труда.

Попробуем конкретизировать понятие экономии труда. Рост индивидуальной производительности труда на отдельном предприятии, как уже отмечалось, выражается в снижении индивидуальных затрат по сравнению с общественной нормой. Это относится как к сокращению фактического расхода сырья, материалов, энергии на производство единицы продукции, так и к уменьшению затрат живого труда. Однако в процессе реализации своей продукции предприятие не только покрывает фактические затраты, но и получает некоторое приращение прибавочного продукта, связанное с тем, что общественно установленная оценка реализуемых товаров (т. е. их цена) превышает снизившиеся индивидуальные издержки производства. Следовательно, экономия труда, а через нее и увеличение его производительности находят выражение в приросте прибавочного продукта.

Аналогичное положение имеет место и при повышении общественной производительности труда. Увеличение производства продукции при одновременном снижении затрат на каждую ее единицу означает не что иное, как изменение экономической структуры совокупного рабочего времени или, точнее, уменьшение доли необходимого времени и увеличение удельного веса прибавочного времени.

В силу этого в прибавочном продукте, как в зеркале, отражаются изменения производительной силы труда. Такой вывод не нов. Он был сделан Марксом при анализе капиталистических форм хозяйствования. Анализ этот показал, что относительная прибавочная стоимость изменяется прямо пропорционально росту производительности труда. Правда, К. Маркс в данном случае предполагал неизменную продолжительность рабочего дня, что соответствовало природе капитализма, задача которого состоит не в улучшении положения рабочих, а в максимизации прибылей. Строительство же коммунизма предполагает последовательное сокращение рабочего дня, которое осуществляется за счет прибавочного времени. Можно ли при таком условии использовать величину прибавочного продукта для оценки изменений производительности общественного труда?

Указанное различие имеет, несомненно, принципиальное значение, но в практических расчетах оно не должно вызвать больших затруднений. В этом случае измерять величину прибавочного продукта следует тем же методом, каким в экономических расчетах уже давно учитывается влияние изменений цен на величину экономических показателей. Как известно, при таком методе за масштаб счета берутся затраты какого-то одного, базисного года. Так же и при использовании показателя прибавочного продукта для сопоставлений во времени следует принимать неизменную продолжительность рабочего дня.

Подобные расчеты не могут вызвать затруднений, тем более что норматив продолжительности рабочего дня устанавливается социалистическим государством в общественном масштабе и может изменяться лишь единовременным актом. В промежутках между изменениями длительности рабочего дня происходит значительное смещение экономической структуры рабочего времени под воздействием роста производительности труда. Но темп последнего, как известно, неравномерен в различных отраслях хозяйства, что определяет различное соотношение между необходимым и прибавочным временем по отраслям. Собственно говоря, в масштабах всего общества структура совокупного рабочего дня находит отражение в соотношении между двумя частями национального дохода (в той степени, в какой он отражает сумму реальных затрат живого труда). Соответственно этому и структура отраслевого рабочего времени в известной мере отражается в отношении составных элементов чистой продукции каждой отрасли.

Совершенно очевидно, что доля т, т. е. прибавочного продукта, в составе чистой продукции будет неодинакова в различных отраслях, изменяясь прямо пропорционально развитию производительной силы труда. Рост прибавочного продукта в отдельной отрасли тесно связан с процессом снижения индивидуальных издержек производства, причем добавочный прибавочный продукт, как и все остальные элементы совокупного общественного продукта, находит выражение в едином для общества измерителе – деньгах. Это решает вопрос о сопоставлении уровней производительности труда в различных отраслях. Ведь никто не будет утверждать, что прибыль, полученная в обувной промышленности, несоизмерима с прибылью, скажем, нефтяной или газовой. А коль скоро установлена связь между изменением производительности труда и ростом прибавочного продукта, или, что то же самое, экономией общественного труда, становится ясно, что эти последние величины могут служить общественным мерилом производительности труда.

Значит, окончательное свое выражение рост эффективности общественного труда находит в приращении прибавочного продукта, создаваемого во всем народном хозяйстве или в отдельных его сферах. Но что такое прибавочный продукт с позиции социалистического предприятия? Это прибыль, которую предприятие дает народному хозяйству. Прибыль – прибавочный продукт в денежной форме.

Таким образом, прибыль является основой системы показателей, главным экономическим показателем, характеризующим результаты работы социалистических предприятий. Эта роль прибыли определяется отнюдь не тем, что ей придается значение цели экономического развития. Для такого утверждения столь же мало оснований, как и для возведения в ранг цели социалистического производства показателя производительности общественного труда. Тем не менее, необходимость достижения наивысшей производительности труда – это бесспорно одна из первоочередных задач советской экономики, а она, как выяснено выше, решается в форме роста прибавочного продукта (прибыли).

Что же касается цели социалистического производства, то она, как известно, заключается в наиболее полном удовлетворении разносторонних и постоянно возрастающих потребностей всех членов общества. Но чтобы обеспечить практическую реализацию этой цели, нужно, очевидно, неуклонно увеличивать средства, необходимые для ее достижения. Эти средства – предметы потребления, и увеличение их количества возможно только при осуществлении дополнительных капитальных вложений не только в отрасли легкой и пищевой промышленности, которые создают эти предметы, но и в те, что поставляют оборудование, энергию и сырье, иначе говоря, нельзя стремиться к достижению цели производства, если не делать дополнительных капиталовложений. А единственный источник капитальных вложений – прибавочный продукт. Удовлетворять растущие потребности людей можно лишь возрастающей массой прибавочного продукта. Чтобы изыскать средства для удовлетворения вновь возникшей материальной потребности, необходимо снизить затраты в «старых» отраслях производства, т. е. увеличить производительность труда, а следовательно, и прибавочный продукт, создаваемый в них. Удовлетворение же духовных потребностей предполагает, в частности, увеличение фонда свободного времени. Но чтобы осуществить сокращение рабочего дня и в то же время не снижать темпов роста общественного производства, требуется предварительно изменить экономическую структуру совокупного рабочего дня в направлении увеличения доли прибавочного рабочего времени.

Такая роль прибавочного продукта в обществе, базирующемся на расширенном воспроизводстве, была отмечена еще Ф. Энгельсом: «Избыток продукта труда над издержками поддержания труда, – писал он, – и образование и накопление из этого избытка общественного производственного и резервного фонда – все это было и остается основой всякого общественного, политического и умственного прогресса»[13]. Вполне понятно, что хотя социальные формы этого прогресса целиком определяются формами собственности на средства производства, тем не менее материальной основой общественной динамики был и остается прибавочный продукт, используемый на нужды экономического развития.

В связи с этим правомерно говорить не об изменении роли прибавочного продукта в социалистическом расширенном воспроизводстве, а о смене общественной формы, в которой он теперь выступает, о возникновении новой экономической категории – прибавочного продукта социалистического общества и, соответственно, социалистической прибыли. Социализм ликвидирует не значение прибавочного продукта в деле социального прогресса, а иррациональность капиталистических отношений, превращающих прибыль в основной смысл человеческой деятельности и низводящих истинную цель общественного производства – удовлетворение потребностей – до уровня побочного результата.

Признание этого обстоятельства не на словах, а на деле означает превращение прибыли в главный показатель экономических достижений социалистических предприятий, поскольку рост прибыли (в той мере, в какой он отражает рост прибавочного продукта) равнозначен расширению возможностей удовлетворения потребностей членов социалистического общества. Именно такой подход к прибыли характерен для решений сентябрьского (1965 г.) Пленума ЦК КПСС. Эти решения положили конец псевдомарксистской оценке прибыли в условиях социализма как подсобного, второстепенного экономического показателя. На смену пустому фразерству пришел глубокий анализ реальных требований хозяйственного строительства.

2.4. Экономический смысл платы за производственные фонды

Установление факта экономической соизмеримости различных отраслей народного хозяйства требует признания (если следовать логике анализа) единой для всего народного хозяйства базы сравнения экономической эффективности. Экономия, обеспечиваемая каждым рублем затрат, – фактический коэффициент эффективности – колеблется на разных участках производства в весьма широких пределах, а объем средств и лучших естественных ресурсов, которые государство может затратить на развитие производства, далеко не бесконечен. Поэтому приходится считаться с объективной невозможностью реализовать все имеющиеся экономичные варианты. В процессе составления плана должны отвергаться малоэкономичные варианты, приносящие на единицу вложенных средств незначительную экономию, и приниматься те варианты, которые должны обеспечить высокую прибыль. Но чем определяется граница, по которой происходит разделение всех возможных сфер приложения имеющихся средств на две группы – отвергаемые и включаемые в план развития?

Такой границей должны быть нормативные коэффициенты эффективности различных производственных ресурсов. Поскольку с развитием общественного производства роль производственных фондов в повышении производительности труда (рост фондовооруженности) приобретает все возрастающее, а во многих отраслях решающее значение, особый интерес вызывает нормативный коэффициент эффективности производственных фондов. Этот коэффициент показывает тот уровень прироста прибавочного продукта на рубль приращения производственных фондов, который общество в данных экономических условиях считает предельно допустимым. Если, скажем, его величина соответствует 15 %, то затрата средств, приносящая экономию в 10 копеек на каждый рубль, будет считаться неэффективной. Эта убыточность, как видим, не абсолютна. Она связана с тем, что в сложившейся экономической ситуации общество располагает вариантом, реализация которого может приносить эффект в размере 15 копеек на рубль, но отвлечение средств на мероприятие, приносящее 10 % добавочного дохода, не позволяет осуществить этот вариант. В силу этого обществу наносится убыток, хотя конкретное предприятие получает добавочную прибыль, оставаясь тем самым в выигрыше.

Устранить это противоречие между общественными и индивидуальными экономическими интересами можно только экономическими методами. Такие методы начали внедряться в хозяйственную практику в соответствии с решениями сентябрьского Пленума ЦК КПСС, и одним из них является введение платности производственных фондов. Плата за фонды резко меняет сам подход к проблеме наиболее рационального использования материальных ресурсов в народном хозяйстве. Каждое предприятие, которое будет вносить эту плату, окажется экономически заинтересованным в поддержании эффективности функционирования выделенных ему производственных фондов на уровне не ниже общественно нормального. А это значит, что дополнительные капиталовложения, необходимые для проведения тех или иных мероприятий, будут осуществляться предприятиями только в тех случаях, когда прибыль от таких мероприятий позволит внести плату за дополнительные производственные фонды.

Таким образом, норматив начислений на производственные фонды очерчивает нижнюю границу экономически возможного использования дополнительных капитальных вложений. Практически он выполняет роль нормативного коэффициента эффективности капитальных вложений. Четкое понимание экономической тождественности этих двух показателей особенно необходимо сейчас, когда принцип платности производственных фондов из области теоретических споров переходит в практическую хозяйственную жизнь. Норматив начислений на производственные фонды должен количественно совпадать с величиной нормативного коэффициента эффективности, рекомендуемой методиками определения эффективности капитальных вложений. Во всяком случае, совершенно недопустимо, чтобы коэффициент эффективности капитальных вложений казался ниже установленного норматива начислений на производственные фонды. В этом случае проектные организации будут разрабатывать варианты капитальных вложений, осуществление которых лишь увеличит число убыточных предприятий, поскольку рентабельность уже с самого начала будет запроектирована на уровне, находящемся ниже размера платежей в бюджет, пропорциональных производственным фондам.

Норматив платности основных фондов и оборотных средств по своей природе призван выступать в роли мерила экономического значения различных производств. Будучи сопоставлен с фактической эффективностью производственных фондов, он характеризует степень относительной выгодности различных сфер приложения средств производства и трудовых ресурсов.

Соизмеримость отраслей, как следует из всего вышеизложенного, основывается не на сопоставлении потребительских свойств продуктов, производных в этих отраслях, а на экономическом эффекте, который обеспечивается вложением средств в разные отрасли. И это вполне естественно. Конкретные виды труда непосредственно несоизмеримы друг с другом и единственно реальным экономическим мерилом в рамках всего народного хозяйства может выступать общественный труд. Подобно тому, как час общественного труда всегда равен любому другому общественному часу, в какой бы потребительной стоимости он ни овеществлялся, точно так же размер экономии, или прироста прибавочного продукта, «безразличен» по отношению к отрасли, в которой он получен.

Впрочем, здесь нельзя забывать о неразрывной связи движения денежного выражения прибавочного продукта – прибыли – с изменением прибавочного продукта в натуральном выражении. Ведь любая реальная экономия в деньгах – это одновременно и экономия материальных ценностей. Например, снижение себестоимости продукции какой-либо отрасли практически означает экономию электроэнергии, топлива, различных видов сырья и материалов, наконец, трудовых ресурсов. Но если речь идет об экономии электроэнергии, то не все ли равно, где она происходит: в обувной промышленности или в машиностроении. Важно, что сбережение электроэнергии позволяет либо сократить объем капитальных вложений в строительство электростанций, либо при тех же вложениях обеспечить более широкое удовлетворение потребностей.

Поэтому с точки зрения экономической целесообразности мы должны развивать производства, позволяющие высвободить максимально возможную массу важнейших народнохозяйственных ресурсов. Высвободившиеся средства производства можно направить в принципе на удовлетворение любых потребностей общества. Важно подчеркнуть, что экономия, скажем, той же электроэнергии в отраслях-потребителях экономически равнозначна приросту производственных мощностей в самой электроэнергетике. В связи с этим выглядит вполне реальной и задача сравнения эффективности вариантов вложения средств в, казалось бы, совершенно оторванные друг от друга отрасли, например в производство электроэнергии и пищевую промышленность.

Однако против единого нормативного коэффициента эффективности, а говоря более широко, против применения показателя прибыли в масштабах народного хозяйства выдвигаются определенные возражения. Рассмотрим суть этих возражений на примере.

Предположим, нам необходимо в планируемом году определенное дополнительное количество электроэнергии. Для получения киловатт-часа электроэнергии можно вложить некоторую сумму средств в строительство электростанций. В тоже время известно, что направление значительно меньших средств, например, в пищевую промышленность даст тот же результат – экономию киловатт-часа электроэнергии. Использование единого коэффициента эффективности означает, что более экономичным будет признан второй вариант получения дополнительного количества электроэнергии. Размер дополнительно высвобождаемой электроэнергии в этом случае будет равен произведению показателя снижения энергетических затрат при производстве одного изделия на общий объем выпуска этих изделий. Но если потребность в дополнительной электроэнергии достаточно велика, то может оказаться, что даже производство пищевых продуктов в количестве, полностью удовлетворяющем нужды населения, не позволит получить требуемого объема электроэнергии. Не создастся ли в этом случае ситуация, при которой мы, последовательно руководствуясь только показателем экономической эффективности капиталовложений, нарушаем необходимые натуральные пропорции в производстве различных продуктов? В частности, не приведет ли нас ориентация на единый норматив эффективности к перепроизводству пищевых продуктов, т. е. к растрате электроэнергии на никому не нужную продукцию вместо ее экономии?

Отвлекаясь от приведенного примера, следует отметить, что общая схема рассуждений противников использования прибыли для народнохозяйственных расчетов внешне довольно последовательна: можно согласиться, говорят они, что фактическая эффективность отдельного производства определяется мерой снижения индивидуальных затрат относительно общественного уровня, фиксируемого в цене продукта. Но если положить этот показатель в основу народнохозяйственных расчетов, то может оказаться, что сфера производства, обеспечивающая более быстрое снижение затрат на рубль вложений, т. е. более прибыльная, выпускает с точки зрения общества второстепенную продукцию. Короче говоря, возможность снизить затраты далеко не всегда совпадает с необходимостью расширения выпуска конкретных видов продукции.

На основании этих рассуждений делается вывод: в выборе вариантов вложений нельзя руководствоваться принципом наибольшей эффективности (размером прибыли на рубль капитальных затрат), поскольку при этом будут нарушаться натуральные народнохозяйственные пропорции. Если необходимо произвести определенные количества стали и хлеба, то капитальные вложения будут распределены между металлургией и растениеводством именно в такой пропорции, чтобы обеспечить необходимое количество того и другого продукта, совершенно независимо от значений фактических коэффициентов эффективности в той и другой отрасли и от их соотношений с нормативным коэффициентом.

Эти положения имеют широкое хождение среди наших экономистов, нередко смущая даже твердых сторонников использования показателя прибыли в экономических расчетах и хозяйственной практике. Однако подобные рассуждения основываются, на наш взгляд, на неправильных посылках. Ниже мы попытаемся показать это.

2.5. Пропорциональность и прибыль

В хозяйственной жизни нередко встречаются ситуации, когда хлеб оказывается «нужнее» тканей, станки «нужнее» хлеба, а жилищному строительству отдается предпочтение перед выпуском, скажем, фотоаппаратов. Но разве можно утверждать, что одеваться важнее, чем жить в квартире со всеми удобствами? Есть ли какие-нибудь качественные показатели, приводящие эти потребности к единому знаменателю? Пока мы остаемся в рамках потребительских свойств продуктов, разрешить эти вопросы не представляется возможным. Поиски правильного ответа на них должны вестись, по нашему мнению, в области сопоставления общественных потребностей со степенью их удовлетворения. Таким образом, необходимо перейти от анализа свойств вещей и индивидуальных вкусов потребителей в сферу изучения конкретных условий общественного воспроизводства. В конце концов, с экономической точки зрения важна не природа существующей потребности (эта проблема должна решаться в более широком, социологическом плане), а степень ее насыщения, т. е. соответствия масштабов производства объему общественной потребности.

Действительно, в наиболее упрощенной форме дело может быть представлено следующим образом: если общественная потребность в хлебе удовлетворена полностью, а в тканях лишь наполовину, то в таких экономических условиях ткани окажутся «нужнее» хлеба. Общество будет заинтересовано в наиболее быстром росте текстильной промышленности. Это будет способствовать ликвидации возникшей диспропорции в народном хозяйстве. Но показателем динамики насыщения потребности в продукции должны служить изменения цен, а следовательно, и прибыли. При дефиците какой-либо продукции цены на нее откланяются вверх от общественных издержек производства, и прибыль этой отрасли соответственно возрастает. Обратный процесс происходит в условиях перепроизводства.

Этот «механизм» хорошо знаком всем экономистам. Правда, на практике он нередко действовал с перебоями, которые вызывались волюнтаризмом при установлении цен. Однако вместо того чтобы бороться с субъективизмом в ценообразовании, многие наши экономисты сочли сам этот «механизм» непригодным для социалистического хозяйства и отвели прибыли весьма скромную роль одного из показателей, оценивающих результаты производства на отдельных предприятиях. Показатель прибыли является сквозным – от предприятия до народного хозяйства в целом – и только так он может рассматриваться в экономическом анализе. Если предприятие выпускает продукцию сверх фактических потребностей, то денежная оценка каждой единицы этой продукции будет падать, а следовательно, будет снижаться прибыль как по абсолютной величине, так и в расчете на рубль затрат. Если последний показатель используется для характеристики степени эффективности общественного производства, то, естественно, никому не должно прийти в голову вкладывать средства в расширение этого предприятия и, наоборот, рост этого показателя явится сигналом для осуществления новых капиталовложений. Такой подход абсолютно верен при обеспечении сбыта возрастающей массы продукции. Но он остается верным и в том случае, когда выдвигается требование учета общественной потребности в производимой продукции. Только в этом случае следует полностью отдавать себе отчет в закономерностях формирования величины прибыли в цене продукта и руководствоваться ими в практике ценообразования.

Каждому хозяйственнику известно, что прибыль можно увеличить либо путем снижения себестоимости, либо повышая цены. Если изменение цен вызвано сложившимся соотношением потребностей и масштаба производства, т. е. отражает реально существующую пропорцию общественного производства, то рост прибыли вполне закономерен. Более высокий коэффициент эффективности, возникающий в этой отрасли народного хозяйства, диктует необходимость перераспределения в ее пользу общественного труда и других ресурсов из менее эффективных отраслей. Тем самым создаются предпосылки для ликвидации дефицита и восстановления пропорциональности.

Таким образом, при ценообразовании, правильно отражающем реальные условия общественного воспроизводства, отбор вариантов по признаку более высокого фактического коэффициента эффективности капитальных вложений обеспечивает наиболее экономичное направление развития производства, ликвидацию диспропорций, выпуск наиболее «нужной» продукции. Конечно, возможны случаи, когда общество под влиянием определенных внеэкономических факторов вынуждено затрачивать средства на экономически невыгодные варианты. Но сам факт учета в практической деятельности внеэкономических моментов отнюдь не отрицает необходимости первоначального отбора вариантов в строгом соответствии с их эффективностью. Только в этом случае всякое отступление от экономических критериев выбора пути развития (в том числе и вызванное объективными обстоятельствами) сможет получить научную оценку, т. е. сопровождаться расчетом потерь общественного труда.

Но правильно ли ориентировать цены в условиях социалистической экономики на учет соотношения спроса и предложения? Этот вопрос долгое время служит предметом спора. Сейчас подавляющее большинство экономистов уже согласно с тем, что этот фактор необходимо учитывать при планировании цен на предметы потребления. Что же касается средств производства, то здесь положение об учете спроса и предложения наталкивается на решительные возражения. Такую позицию трудно назвать логичной. Базируется она на том, что колебания цен в зависимости от изменения соотношения спроса и предложения рассматриваются как явление, присущее исключительно рыночной стихии. И уж если приходится делать уступку рынку, то следует ограничить сферу его влияния.

Подобное отношение к закону спроса и предложения является одним из звеньев более широкой концепции, согласно которой товарно-денежные отношения есть элемент, унаследованный социализмом от прежних экономических формаций, так сказать рудиментарное явление. И якобы лишь из-за экономической «незрелости» социалистического производства мы вынуждены допускать эти отношения, но при первой возможности должны их ограничивать.

Несмотря на то, что концепция ограничения товарно-денежных отношений в ходе экономической дискуссии была подвергнута всесторонней и обоснованной критике, некоторые экономисты продолжают оставаться по существу на старых позициях даже после сентябрьского Пленума. Так, М. Саков выступил со статьей, в которой, в частности, отмечалось, что товарно-денежные отношения при социализме нельзя «идеализировать и считать, что любое их использование идет на пользу социализму. Советские деньги в руках спекулянтов, стяжателей, расхитителей народного добра и других антиобщественных элементов, преследующих корыстные цели, действуют против социализма. Если какое-либо социалистическое предприятие ради получения большей прибыли станет пренебрегать интересами государства и потребителей, добиваясь увеличения накоплений не путем улучшения своей работы, а посредством коммерческих махинаций, оно тоже использует товарно-денежные рычаги не в интересах социализма.

Поэтому было бы неправильно закрывать глаза на наличие известного противоречия между формой и содержанием товарно-денежных отношений в социалистическом обществе. Это противоречие успешно преодолевается путем укрепления планового начала социалистической экономики».

Допускать спекуляцию и расхищение народного добра, конечно, не следует. В этом автор приведенных строк прав. Однако почему он связывает причину этих отрицательных явлений с товарно-денежными отношениями? Почему, скажем, только деньги в руках вора «действуют против социализма»? А если украдены не деньги, а какое-то государственное имущество, которое вор решил не продавать? Так же непонятны рассуждения о спекуляции и коммерческих махинациях. Их существование явно выводится из наличия товарных отношений. Но ведь спекуляция может возникнуть как раз при несоблюдении объективных требований закона стоимости при установлении цен (например, в условиях, когда цены не балансируют спроса и предложения). Точно так же и «коммерческие махинации» становятся возможными при условии, если планирование цен, прибыли, рентабельности не учитывает закона стоимости.

«Укрепление планового начала», за которое справедливо ратует М. Саков, невозможно осуществить, не укрепляя товарно-денежные отношения, если, конечно, признавать их социалистическое содержание на деле.

Порочность всей этой концепции заключается в том, что она молчаливо исходит из отрицания принципиально нового содержания товарно-денежных категорий в условиях социализма. На самом же деле за категориями стоимости, денег, прибыли в социалистической экономике стоит механизм реализации первого экономического закона на основе коллективного производства – закона экономии времени. Эти категории давно перестали быть синонимами анархии и конкуренции.

В связи с этим можно говорить не об исчезновении закона спроса и предложения, а о планомерном характере учета и отражения в ценах возникающих по тем или иным причинам диспропорций. Амплитуда колебаний цен вокруг общественно необходимых затрат в условиях плановой экономики резко сокращается отнюдь не по причине «упразднения» закона спроса и предложения, а в силу природы социалистического хозяйства, которому свойственна тенденция к пропорциональному развитию, в то время как при капитализме пропорции устанавливаются в процессе их постоянного нарушения.

Признавать существование стоимости при социализме (а ее реальность не отвергается в настоящее время и для средств производства) вне действия закона спроса и предложения равнозначно отрицанию единства между стоимостью и потребительной стоимостью товара, признанию возможности существования стоимости вне потребительной стоимости. Ведь Маркс неоднократно указывал, что связь общественной потребности и предложения лишь отражает в общественном масштабе связь между потребительной стоимостью и стоимостью товара.

Иногда факт нарушения соответствия между спросом и предложением неохотно учитывается в ценообразовании, так сказать, с «благими намерениями», из желания строить цены «по Марксу». Довольно широко распространено заблуждение, будто ориентировка уровня цен в направлении учета спроса и предложения – это исключительная «привилегия» буржуазных концепций ценообразования. Научный же подход к делу требует, якобы, планирования цен по схеме стоимости или в крайнем случае – цены производства. При такой постановке вопроса фактически происходит отождествление сущности экономического процесса с формой его проявления. К. Маркс ставил задачу вскрыть внутренний закон движения цен, но этот закон отнюдь не «призван» подменить внешние формы своего проявления. Исходная точка анализа Маркса – рыночная цена, а конечная – общественно необходимые затраты труда. Однако, найдя объективную основу цены, Маркс отнюдь не призывает к установлению «правильных» рыночных цен, т. е. цен в соответствии со стоимостью. Эта идея занимала умы мелкобуржуазных экономистов и никогда не имела ничего общего с марксизмом.

Принципиальные расхождения марксизма с буржуазными теориями ценообразования заключаются не в количественном определении рыночной цены (собственно говоря, величина ее в каждый данный момент фиксируется рынком в стихийном хозяйстве и поэтому не требует какого-то дополнительного определения). Расхождения эти касаются объяснения экономической сущности цены, природы того механизма, который рождает цены. Если Марксова теория предполагает, что основу цены продукта составляет в конечном счете затрата труда на единицу полезного эффекта, то буржуазный анализ приводит к заключению, что «цена всецело является продуктом субъективных оценок материальных благ участниками обмена»[14]. Но, зафиксировав эти расхождения, Маркс и не думает отказываться от рыночной цены как специфической количественной и качественной определенности. Наоборот, она появляется в «Капитале» всякий раз, когда речь заходит о конкретных условиях воспроизводства, об отражении возникающих при капитализме диспропорций.

Рыночная стоимость в понимании Маркса – это научная абстракция, практически никогда не совпадающая с реальной ценой. «Спрос и предложение, – пишет он, – в действительности никогда не покрывают друг друга или если и покрывают, то только случайно, следовательно, с научной точки зрения этот случай должен быть = 0, должен рассматриваться как несуществующий. Однако в политической экономии предполагается, что они покрывают друг друга. Почему? Это делается для того, чтобы рассматривать явления в их закономерном, соответствующем их понятию виде, т. е. рассматривать их независимо от той их внешней видимости, которая порождается колебаниями спроса и предложения; с другой стороны, – для того, чтобы найти действительную тенденцию их движения, известным образом фиксировать ее»[15].

Было бы ошибкой прием научного анализа понимать как непосредственное руководство по установлению плановых цен. В процессе планового ценообразования общество должно, базируясь на определенных результатах теоретического анализа, возможно полнее учитывать конкретную хозяйственную ситуацию. Научно обоснованное планирование цен предполагает последовательное прохождение нескольких этапов, отличающихся друг от друга степенью учета всего многообразия реальных экономических условий. Нельзя произвольно разрывать этот процесс и, скажем, при наличии некоторых диспропорций строить цены пропорционального хозяйства, совпадающие с уровнем общественно необходимых затрат труда.

Но не принесем ли мы в жертву учетную функцию цен, если будем отклонять их от общественно необходимых затрат в зависимости от соотношения спроса и предложения? Такое опасение излишне. Дело в том, что отклонение отклонению рознь. В данном случае речь идет об отклонениях, связанных с объективными народнохозяйственными процессами. Цена должна отражать реально существующие общественные условия воспроизводства того или иного продукта. Поэтому уровень цен не может не зависеть от действительных пропорций распределения общественного труда между различными сферами производства.

Если в отрасль направлено слишком много труда и других ресурсов, то эти избыточные общественные затраты фактически не будут служить удовлетворению общественной потребности. Естественно, что в данном случае цена единицы продукта снизится. И такое снижение отсечет расточительные, нерациональные затраты, поскольку они есть потеря труда, нарушение закона экономии рабочего времени.

Цена – своего рода термометр, измеряющий «экономическую температуру». Она показывает не только объем затрат на производство единицы продукции, но и соответствие этого объема реальной общественной потребности. И в этой роли цену не может заменить никакой другой показатель. Однако что можно было бы сказать о термометре, который неизменно показывал бы 36,7 °С и у здорового человека, и у больного, мечущегося в жару? Нарушение распределения производственных ресурсов между сферами производства равносильно нарушению «здоровья» хозяйственного организма. И если цена не будет сигнализировать о возникшей «болезни», она уподобится неисправному термометру, показывающему в любых случаях жизни нормальную температуру.

Нет необходимости специально доказывать, что в Марксовом анализе стоимость, равно как и цена производства, количественно могут совпадать с рыночной ценой только в условиях полной пропорциональности. Как только нарушается оптимальное распределение общественного труда между отраслями народного хозяйства, рыночная цена отклоняется от общественно необходимого уровня и начинается соответствующий перелив ресурсов между отраслями. В плановом хозяйстве этот объективный процесс должен моделироваться планирующими органами.

Как должна использоваться такая модель в хозяйственной практике, будет показано ниже (см. 3.4). Здесь же отметим только, что если в хозяйстве реально существуют диспропорции, то цены, полностью сохраняющие роль измерителя затрат, должны отразить их. Отсюда следует, что действующая цена будет приближаться к уровню общественно необходимых затрат, понимаемых как затраты в идеально пропорциональном хозяйстве, в той мере, в какой будут исчезать имеющиеся диспропорции. В этом смысле положения Программы КПСС о приближении цен к общественно необходимым затратам и о необходимости пропорционального развития производства должны рассматриваться лишь как различные формулировки одного и того же требования к развитию социалистической экономики.

Распределение общественного труда по отраслям народного хозяйства и установление цен – это две стороны одного экономического процесса. Разрывать их никак нельзя. Формирование затрат на единицу продукции зависит от структуры распределения общественного труда и соответствия ее структуре общественных потребностей. С другой стороны, динамика пропорций общественного производства во многом определяется сложившимся уровнем затрат.

Отсюда специфическая роль цены в системе экономических категорий. Величина цены отражает не только итоги производственного процесса, но и условия дальнейшего воспроизводства. Поэтому экономически обоснованные цены должны быть полностью увязаны с задачами развития плановой экономики, служить активным экономическим средством реализации плана. Установление же «идеальных» цен для «неидеального» хозяйства есть фикция как с точки зрения теории, так и практики хозяйствования.

Если мы применяем метод абстракции, то роль «идеальных» цен должна рассматриваться на «идеальной» модели хозяйства. Когда же совершается переход к планированию реальной экономической жизни, необходимость использования цен, отражающих в полном объеме все ее многообразие, совершенно очевидна.

Следует подчеркнуть, что сказанное выше ни в коем случае нельзя понимать как отрицание значения разработки теоретических моделей ценообразования. Наоборот, планирование цен, оперативно информирующих о характере изменений в распределении общественного труда между сферами производства, невозможно без анализа закономерностей формирования цен в условиях равновесия хозяйственной системы. Проблема заключается в правильном использовании результатов теоретических исследований. Нельзя забывать, что научная абстракция, обогащая наши представления о внешних формах экономического движения, не подменяет сами эти формы.

Экономическая формализация показателя эффективности производства – лишь одно из необходимых условий перехода к экономическим методам управления производством. Другим условием является предоставление широкой хозяйственной самостоятельности предприятиям. Этот шаг также был сделан нашей партией в решениях сентябрьского Пленума. Теперь промышленные предприятия смогут сами, руководствуясь соображениями хозрасчетной выгоды, проводить определенную хозяйственную политику, которая должна соответствовать интересам всего общества. Такая политика может осуществляться предприятием, если общество наметит ему определенные экономические ориентиры, дающие ясное представление о народнохозяйственном значении локальных производственных мероприятий. Такими ориентирами являются экономические нормативы, к числу которых следует отнести, прежде всего, плату за производственные фонды, процент за кредит, нормативы распределения прибыли, ренту, штрафы за нарушение хозяйственных договоров и цены на важнейшие виды продукции.

Эффективность экономических методов управления во многом определяется уровнем научного обоснования указанных выше нормативов или, как их иногда называют, экономических рычагов. Расширение прав предприятий, а также ресурсов, находящихся в их непосредственном распоряжении, создает лишь предпосылку для перехода к новым принципам планирования и управления производством. Если экономические нормативы будут устанавливаться столь же субъективно, как и в настоящее время, то основной принцип, заложенный в новую систему управления, – «выгодно обществу – выгодно предприятию» – не будет реализован. В связи с этим перед экономической наукой встает серьезная проблема нахождения объективных основ формирования экономических параметров хозяйственной деятельности различных производственных звеньев. Собственно говоря, эта проблема, на наш взгляд, и должна явиться одним из основных пунктов дальнейшего развитии экономической дискуссии.

3.1. Обоснование нормативного коэффициента эффективности

Предыдущая глава заканчивалась разделом, в котором было показано, что, если цены правильно отражают реальные народнохозяйственные связи, прибыль выступает в качестве объективного показателя эффективности общественного производства. Отсюда следует, что удельная эффективность, т. е. размер прибыли на рубль капитальных вложений, должна использоваться в качестве основного и решающего критерия при выборе вариантов размещения капитальных вложений. Причем этим критерием следует руководствоваться не только на уровне предприятия или отрасли при распределении дополнительных капитальных вложений, но и на народнохозяйственном уровне при определении тенденций изменения основных пропорций.

Такая роль коэффициента эффективности определяется тем, что его величина зависит, во-первых, от размера снижения затрат общественного труда, достигаемого в результате капиталовложений (затраты обратной связи), и во-вторых, от степени насыщения общественной потребности. Чем выше спрос на продукцию той или иной отрасли, тем при прочих равных условиях и достаточно динамичной системе цен выше коэффициент эффективности капитальных вложений для данной отрасли. Интересно отметить, что в ряде отраслей, производящих взаимозаменяемые средства производства, сама интенсивность спроса на продукт зависит от относительной экономичности его потребления. Например, спрос на синтетические материалы со стороны машиностроения определяется той экономией, которую можно получить при замене металлических деталей пластмассовыми.

На практике выбор вариантов осуществляется путем сопоставления фактических коэффициентов эффективности с нормативным. Нормативный коэффициент эффективности, как уже отмечалось, должен количественно совпадать с нормативом платы за производственные фонды. Необходимость использования этого норматива в хозяйственной практике была окончательно признана на сентябрьском Пленуме ЦК КПСС.

Справедливости ради следует отметить, что наша экономическая наука далеко не сразу пришла к этому выводу. Наиболее рациональное решение выкристаллизовывалось в довольно острых дебатах по вопросу о том, что следует считать критерием эффективности различных вариантов капитальных вложений. Здесь высказывались самые разнообразные точки зрения. В качестве экономического критерия отбора вариантов использования производственных ресурсов предлагалась и себестоимость продукции (Г. Я. Бурштейн, А. Е. Пробст), и размер национального дохода на одного работающего (Б. М. Смехов), и система нескольких показателей, и даже натуральные величины (например, выплавка металла на одного рабочего). В нашу задачу не входит разбор каждой из этих концепций, тем более что все они получили в экономической литературе достаточно полное освещение[16]. В настоящее время эти споры в значительной мере стали достоянием истории. Однако было бы заблуждением считать, что все вопросы, связанные с коэффициентом эффективности, уже разрешены. Теперь дискуссия переместилась в несколько иную область – область методологии определения величины нормативного коэффициента эффективности.

Основным вопросом, который продолжает обсуждаться с прежней остротой, является вопрос о том, должен ли нормативный коэффициент эффективности капитальных вложений быть единым для всего народного хозяйства или его следует дифференцировать по отраслям. Этот спор имеет уже солидный стаж и, очевидно, будет продолжаться в ближайшие годы. Весьма существенной специфической чертой этой части дискуссии является то, что сторонники одной концепции, а именно введения дифференцированных нормативов эффективности капитальных вложений, до сих пор не могут предложить сколько-нибудь реальной научной методологии определения дифференцированных коэффициентов. Сам по себе этот факт является достаточно знаменательным.

Какова же научная основа двух диаметрально противоположных позиций? Не имея возможности излагать подробно все нюансы аргументаций той и другой стороны, ограничимся краткими замечаниями.

Ни одному здравомыслящему человеку не придет в голову пользоваться вперемешку различными системами мер и весов, скажем, складывать метры с аршинами и футами. Однако в экономических расчетах такой подход считается многими экономистами вполне логичным, хотя нормативный коэффициент эффективности – это не что иное, как общественный измеритель, эталон для оценки индивидуальных результатов, достигнутых на отдельных участках производства.

На наш взгляд, концепция дифференцированного норматива эффективности капиталовложений базируется на двух неверных посылках. Для выяснения первой из них приведем высказывание одного из наиболее видных сторонников дифференцированного коэффициента эффективности: «Очевидно, что если бы было решено применять единый нормативный коэффициент эффективности по всему народному хозяйству, то его надо было бы устанавливать на уровне нормативного коэффициента отрасли, имеющей самый низкий коэффициент. Если в одной отрасли осуществляются варианты, дающие сравнительный эффект не ниже 25 %, в другой – не ниже 15 %, в третьей – не ниже 10 % и в четвертой – не ниже 6 %, то нормативным коэффициентом по народному хозяйству стал бы коэффициент 0,06. Если этого не сделать, то значит, в четвертой отрасли не будут осуществляться мероприятия, дающие сравнительную эффективность 6 %, и в результате потребности народного хозяйства в продукции этой отрасли окажутся неудовлетворенными. Для других же отраслей народного хозяйства этот коэффициент оказался бы явно заниженным»[17].

Единственным аргументом в пользу «заниженности» нормативного коэффициента является то, что он оказался во всех отраслях, за исключением последней, ниже фактического коэффициента эффективности. Значит, практическая необходимость дифференциации нормативных коэффициентов вольно или невольно выводится Т. С. Хачатуровым из дифференциации фактической эффективности производственных фондов или капиталовложений по отраслям промышленности. Рассуждения его очень просты: если отрасль дает более высокую отдачу от осуществляемых капитальных вложений, то норматив эффективности в этой отрасли следует поднять, чтобы избежать его «занижения». Однако научная логика этих рассуждений неясна. Фактическая эффективность капиталовложений значительно колеблется не только по отраслям, но и по отдельным производствам и предприятиям. Общественный норматив потому, очевидно, и может играть роль норматива, что его величина отнюдь не зависит от индивидуальных особенностей каждого производства, а наоборот, является зеркалом, отражаясь в котором индивидуальные затраты могут дать представление о своем общественном значении. К сожалению, в результате отождествления нормативного и фактического коэффициентов эффективности в ходе дискуссии возникало много недоразумений.

В той же работе Т. С. Хачатурова содержится и другая посылка, которая служит для обоснования позиции сторонников дифференцированного нормативного коэффициента эффективности капитальных вложений. «Мы направляем средства не только в объекты, где можем получить максимальный эффект, максимальную прибыль, но и в другие, необходимые для общества, для государства» (с. 84). Что такое объекты, «необходимые для общества», остается неясным, во всяком случае, в книге Т. С. Хачатурова это понятие нигде не расшифровывается. Если речь идет об экономической необходимости, то она, как уже отмечалось выше, находит выражение в относительно более высоком коэффициенте эффективности.

В экономической действительности существует непосредственная связь между уровнем насыщения общественной потребности и размером фактического коэффициента эффективности. Чем значительнее производственные возможности отстают от объективных общественных потребностей, тем больше отклонения фактического распределения общественного труда от оптимального, тем выше коэффициент эффективности данного производства и тем в то же время настоятельнее потребность в капиталовложениях для развития этого производства. Именно поэтому общество заинтересовано в первоочередной реализации максимально эффективных вариантов. И такой образ действий не противоречит, а, наоборот, совпадает с понятием «необходимость для общества».

Однако, судя по содержанию книги Т. С. Хачатурова, скорее всего он имеет в виду внеэкономические факторы, с которыми приходится считаться при проведении хозяйственной политики. Но почему эти факторы должны приводить к дифференциации нормативных коэффициентов? Предположим, что по соображениям, связанным с укреплением обороноспособности страны, мы вынуждены вкладывать средства в отрасль с шестипроцентной эффективностью при общественном нормативе 10 %. Это означает, что общество идет на сознательные жертвы, которые, исходя из единого общественного норматива, можно довольно точно измерить. Чем здесь может помочь льготный нормативный коэффициент, непонятно. Зато совершенно очевидно, что такой норматив исказит величину реальных народнохозяйственных потерь и к тому же еще откроет дорогу для проникновения в эту отрасль менее эффективной техники.

Вообще говоря, понятие «отраслевой нормативный коэффициент» условно уже в силу условности отраслевой классификации общественного производства. Отнесение отдельных производств к той или иной отрасли не базируется у нас на точно сформулированном критерии. Здесь можно встретить объединение в отрасль и на базе общности, сырья, и способа его обработки, и назначения готовой продукции. Следовательно, сам круг производств, для которых пытаются рассчитать специальные нормативы эффективности, экономически необоснован, что с самого начала вызывает сомнение в успехе подобных попыток.

Таким образом, при расчете нормативного коэффициента эффективности капитальных вложений, равно как и размера платы за производственные фонды, следует исходить, на наш взгляд, из того, что их величина должна служить единым общественным мерилом использования фонда накопления во всем народном хозяйстве. Это одна из основных теоретических посылок планирования норматива эффективности.

3.2. Эффективность фондов и эффективность капиталовложений

Вопрос о едином или дифференцированном нормативном коэффициенте эффективности далеко не исчерпывает проблемы его определения, а следовательно, и предмета дискуссии. Даже в лагере принципиальных сторонников единого коэффициента эффективности нет полного согласия относительно его экономического значения и методов исчисления. Некоторые экономисты отождествляют показатели эффективности производственных фондов и капитальных вложений, а другие, наоборот, диаметрально противопоставляют их друг другу. Попробуем разобраться в этом вопросе.

Народнохозяйственную отдачу всей совокупности производственных фондов общества характеризует общая норма прибыли или отношение массы прибавочного продукта к сумме производственных фондов. Этот своеобразный норматив практически показывает размер прибавочного продукта, приходящийся в среднем на рубль функционирующих фондов. Однако этот показатель еще ничего не говорит об общественной потребности в фондах и степени ее удовлетворения. Величина средней отдачи действующих производственных средств не позволяет утверждать, что в последующем периоде капиталовложения будут использоваться с той же эффективностью.

Показатель нормативной эффективности капитальных вложений непосредственно зависит от размера фонда накопления, а также от эффективности и капиталоемкости возможных вариантов использования средств, предназначенных для расширения производства. Если фонд накопления велик, то это означает, что у общества расширяются возможности выпуска средств удовлетворения потребностей, увеличивается число объектов, в которые могут быть направлены капитальные вложения. Наоборот, чем ниже общая масса средств, выделяемых народным хозяйством на капитальные вложения, тем более жесткие ограничения должны быть поставлены при определении областей их использования.

Таким образом, нормативный коэффициент эффективности капитальных вложений отражает уровень эффективности, который может считаться предельно допустимым, минимальным при сложившихся условиях расширенного воспроизводства. Его применение обеспечивает сбалансированность спроса на капитальные вложения с объемом фонда накопления. Производственные звенья, в которых не достигается нормативная эффективность вложений, будут экономически не заинтересованы в получении дополнительных средств, и в то же время все сферы, где возможно добиться эффекта, превышающего нормативную величину, должны быть обеспечены ресурсами для капитальных вложений.

Какой из этих показателей следует применять при установлении цен и размеров платы за производственные фонды – среднюю эффективность фондов или минимально допустимую эффективность капиталовложений?

Чтобы выяснить этот вопрос, необходимо определить условия существования или, точнее, реального проявления каждой из этих величин в экономической жизни. Как известно, на поверхности явлений мы имеем дело не со средней нормой прибыли, а с фактическими нормами, более или менее отклоняющимися от среднего уровня. Фактическая норма прибыли может совпасть со средней по всем сферам производства только в случае полной пропорциональности в развитии народного хозяйства. Такое совпадение означало бы, что материальные средства распределены между отраслями оптимально, т. е. общественные потребности насыщены равномерно и нет никакой необходимости в передачах общественных средств из одной сферы в другую.

Следовательно, непосредственное проявление общей нормы прибыли, а именно ее выражает средний норматив эффективности производственных фондов, соответствует идеальным условиям общественного воспроизводства. Что же касается нормативного коэффициента эффективности капитальных вложений, то он формируется как результат условий, сложившихся в конкретной экономической ситуации. Этот коэффициент характеризует степень удовлетворения общественной потребности в капитальных вложениях при наличии известной диспропорциональности между отдельными производственными звеньями, которая практически в той или иной мере всегда имеет место в реальной хозяйственной жизни.

В связи с этим наиболее жизненными представляются предложения об использовании в ценообразовании и в расчетах эффективности капитальных вложений нормативного коэффициента, который равен фактической эффективности наименее экономичного из принятых к реализации вариантов капиталовложений при данном объеме фонда накопления.

Понятно, что этот коэффициент несколько отличается от средней нормы прибыли. Но это различие не означает, что между названными величинами нет никакой связи. Такая и причем довольно тесная связь существует реально, выражаясь, прежде всего, в зависимости объема фонда накопления от массы произведенного прибавочного продукта. Можно утверждать, что при прочих равных условиях повышение отдачи функционирующих производственных фондов, иными словами, рост средней нормы прибыли вызовет увеличение фонда накопления; а как известно, величина последнего играет существенную роль в формировании нормативного коэффициента эффективности.

Эффективность наличных производственных фондов влияет на коэффициент эффективности капиталовложений и другим образом. Практически различная эффективность существующих производств дает нам варианты для новых вложений. Эффективность проектных вариантов может резко отличаться от эффективности уже осуществленных вложений только в условиях бурных технических революций (которые не так уж часты), либо когда длительное время принимались экономически неоправданные решения в области капитального строительства. Особенно отчетливо эта связь между общей эффективностью производственных фондов и капитальных вложений проявляется при рассмотрении эффективности за длительный отрезок времени. В этом случае средства, выступающие в начале периода как капитальные вложения, в дальнейшем играют роль производственных фондов. Так что грань между планируемыми и реализованными вложениями в известной мере стирается.

Вложение средств в наиболее эффективные отрасли расширяет производство соответствующей продукции, приводит к удовлетворению спроса на нее, а следовательно, к понижению цен и фактической эффективности до уровня нормативной. Таким образом, фактическая эффективность в условиях оптимального развития народного хозяйства имеет тенденцию к выравниванию, т. е. к образованию общей нормы эффективности. Отсюда следует, что чем ближе существующая в каждый данный момент структура производства к наиболее рациональной с точки зрения удовлетворения общественных потребностей, тем ближе действующие цены к ценам, построенным по схеме цены производства.

Отрицание связи между показателем средней отдачи функционирующих производственных фондов и нормативом эффективности планируемых капитальных вложений приводят к неправильной, на наш взгляд, оценке предполагаемой динамики этих величин. Это имеет место, например, в статье А. Л. Лурье, в которой, в частности, говорится: «В действительности нет никаких логических аргументов за то, например, чтобы при отношении фонда накопления к наличным производственным фондам, равном 20 %, принять коэффициент Е = 0,2, а при величине этого отношения 5 % уменьшать норму эффективности до 0,05. Наоборот, поскольку фонд накопления во втором случае будет меньше, чем в первом, социалистическое общество… должно установить при прочих равных условиях более высокую, а не более низкую норму эффективности. При капитализме чем выше норма прибыли, а тем самым, как правило, и норма накопления, тем больше норма процентирования, но в нашем хозяйстве имеет место обратное соотношение»[18].

От правильного положения о количественном несовпадении норматива эффективности капиталовложений и средней нормы прибыли автор приведенных строк переходит к тезису о противоположном направлении их движения, который вызывает серьезные возражения. Очевидно, что этот тезис имеет силу лишь при сохранении «прочих равных условий». Но такого рода ограничение не продвигает нас вперед в понимании затронутого вопроса. Вполне естественно, что при неизменном спросе на продукт рост его производства приводит к снижению цен. Эта общеизвестная истина в применении к капитальным вложениям звучит как вывод о падении нормы эффективности при росте фонда накопления.

Однако рост фонда накопления, как отмечает А. Л. Лурье, тесно связан с ростом нормы прибыли. А если растет норма прибыли, т. е. эффективность использования производственных фондов, то нет никаких оснований утверждать, что не возрастает спрос на эти фонды или, иначе говоря, на капитальные вложения. Рост предложения капитальных вложений, т. е. увеличение ресурсов накопления, возникает не сам по себе, а в тесной связи с увеличением спроса на них. Фактически рост спроса на капиталовложения отражает увеличение потребности в продукции, для производства которой они предназначаются, т. е. расширение емкости рынка.

Следовательно, фиксация на определенном уровне спроса на производственные фонды в данном случае лишена экономического смысла. Если отбросить это ограничение и представить процесс в его реальной последовательности, то станет ясно, что движение нормы прибыли и коэффициента эффективности капитальных вложений в нормально развивающейся экономике происходит в одном направлении. Это вытекает из того факта, что норматив эффективности капиталовложений определяется не объемом предложения средств накопления как таковым, а мерой их соответствия масштабам общественного спроса.

Собственно говоря, соотношение между размером средней эффективности производственных фондов и коэффициентом эффективности капитальных вложений в известной мере аналогично соотношению между категориями средней прибыли и ссудного процента.

Безусловно, процент на капитал существенно отличается от процентирования капиталовложений в социалистической экономике, что проявляется в ряде специфических моментов. Прежде всего, у нас невозможны циклические колебания величины ссудного процента, связанные с цикличностью капиталистического хозяйства. В условиях кризиса, как известно, падение нормы прибыли сопровождается резким повышением процентной ставки. Но это повышение имеет чисто капиталистическую природу. Оно связано не с появлением эффективных вариантов капиталовложений, а с огромным спросом на свободные наличные деньги в период кризиса (уплата долгов, погашение векселей и т. д.). В наших условиях невозможно и паразитическое накопление ссудного капитала, которое в условиях капитализма происходит значительно более быстрыми темпами, чем накопление действительного капитала.

Однако, имея в виду принципиальные различия экономического содержания категорий социалистической и капиталистической экономики, нельзя игнорировать методологическую ценность указания К. Маркса на тесную связь между средней нормой прибыли и ставкой процента. В третьем томе «Капитала» он писал: «Ставка процента относится к норме прибыли так же, как рыночная цена товара к его стоимости… Общая норма прибыли в действительности проявляется как эмпирический, данный факт в средней ставке процента, хотя последняя не представляет собой чистого или достаточно надежного выражения первой». И далее: «…Относительное постоянство общей нормы прибыли проявляется как раз в этом более или менее постоянном характере средней ставки процента…»[19]

Принцип формирования ставки процента и ее роль в народном хозяйстве соответствуют функциям норматива эффективности. Средняя ставка процента отражает условия покрытия спроса на капитал за длительный период времени. Она является нижней границей эффективного приложения капитальных вложений. Единая ставка процента является внешним, каждодневным проявлением общей нормы прибыли, но проявлением столь реальным, что каждый предприниматель вынужден с ним считаться самым серьезным образом. Маркс особенно подчеркивал всеобщность средней ставки процента, ее безразличие к отдельным сферам приложения капитала.

Выше было установлено, что основой платы за производственные фонды должен служить норматив эффективности капитальных вложений. Экономическое сходство его со ставкой процента позволяет сделать вывод о том, что своеобразным аналогом норматива платы за производственные фонды следует считать не среднюю норму прибыли, как полагают некоторые наши экономисты, а ставку процента. Конечно, при этом сам банковский процент в нашем хозяйстве должен иметь величину, которая соответствовала бы реально существующим условиям воспроизводства общественного капитала.

3.3. Норматив эффективности и учет фактора времени

Проблема учета фактора времени обсуждалась среди наших экономистов с большой остротой. Можно ли складывать в качестве равнозначных величин рубль, полученный сегодня, с рублем вчерашнего или завтрашнего дня? Как сделать экономически обоснованный выбор между возможностью получить, скажем, 80 рублей в настоящий момент или 100 рублей через год? Эти вопросы возникли у нас впервые в связи с расчетом эффективности капитальных вложений, поскольку именно в этой области наиболее наглядно проявляется несовпадение во времени затрат и результатов. В строительстве широко известен так называемый эффект «замораживания» средств. Но поддаются ли экономической оценке такие моменты, как срок строительства? Споры по этой проблеме ведутся не только в СССР, но и за рубежом. Так, американский экономист Г. Швен сетует: «Все свыклись с тем фактом, что нельзя складывать яблоки с апельсинами и коров с лошадьми. Но еще не привыкли к тому, что при некоторых обстоятельствах нельзя складывать (или сравнивать) доллар с долларом».

Базой для сравнения затрат различных периодов может служить только экономия труда за данный отрезок времени, достигаемая в общественно нормальных условиях производства. Показателем этой экономии служит нормативный коэффициент эффективности. Действительно, если мы располагаем какой-то суммой средств, то, вложив их в производство, через год получим дополнительный доход, пропорциональный коэффициенту эффективности. При нормативном коэффициенте эффективности, соответствующем 0,20, каждые 100 рублей принесут прибыль, равную 20 рублям. Следовательно, обладание в данный момент ресурсами в 100 денежных единиц экономически равнозначно обладанию 120 единицами через год. Отсюда с очевидностью следует, что если имеются два возможных варианта получения экономии общественного труда, различающиеся во времени, то эквивалент между суммами отдельных лет должен устанавливаться с учетом коэффициента эффективности.

Такое понимание вопроса о соизмерении разновременных затрат общественного труда широко распространено среди советских экономистов. Оно фактически зафиксировано в ряде методик по определению эффективности капитальных вложений. Однако до сих пор многие экономисты не согласны с применением коэффициента эффективности для оценки затрат во времени. Основной тезис, выдвигаемый этой группой экономистов, сформулирован уже давно и за последние годы не претерпел никаких существенных изменений.

Еще в 1946 г. акад. С. Г. Струмилин, выступая против показателя «окупаемости» капитальных вложений, писал, что «совершенно еще не ясно, почему именно капитальные вложения в процессе эксплуатации должны «окупаться» дважды: и в порядке амортизации, и в порядке дополнительного самовозрастания процентированием… Только в предположении, что овеществленный в средствах производства прошлый труд обладает чудесным свойством давать постоянный приплод ценностей, как возрастающая функция фактора времени, – можно обосновать требование компенсации за их использование по известной формуле Ct = С₀ (1+р)^t, где С₀—начальные вложения, р—процент годового приплода и t – время их использования. А между тем имеются все основания утверждать, что хотя действие фактора времени на стоимость вложений отрицать не приходится, но направлено оно как раз в обратную сторону. Апологетической идее самовозрастания капитала, унаследованной от прошлого, нужно противопоставить реальный факт хронического обесценения всех материальных фондов в меру возрастания производительности труда»[20].

В этом высказывании вызывают возражения три момента. Во-первых, одним термином «окупаемость» названы два разных экономических явления: перенос стоимости производственных фондов на продукцию, производимую при их помощи, и эффективность этих фондов; во-вторых, не проводится разграничения между материальным содержанием экономического процесса и фетишистской формой его проявления в условиях капитализма; в-третьих, проблема учета фактора времени подменяется проблемой морального износа производственных фондов. Поясним эти возражения.

Средства производства, участвуя в процессе производства, не только переносят по мере износа свою стоимость на продукт труда, но и, как правило, способствуют повышению производительности труда, т. е. экономии рабочего времени на изготовление единицы изделия. Этот последний процесс вполне реален, хотя внешне он выступает в форме «самовозрастания» капитала. Действительно, предположим, что два производителя изготовляют одинаковые товары и продают их в соответствии с затратами, определяемыми общественными условиями производства, по 100 рублей за штуку. Причем эти производители, работая вручную (без применения сколько-нибудь существенных производственных фондов), находятся в худших по сравнению с общественными условиях, в силу чего их издержки производства равны тем же 100 рублям, а прибыль полностью отсутствует. Предположим далее, что один из производителей изыскал средства для обзаведения основными фондами в размере 50 рублей на изделие. Это привело в свою очередь к снижению себестоимости единицы его продукции на 10 рублей. Таким образом, продолжая продавать свою продукцию по прежней цене, он будет получать дополнительную прибыль в размере 10 рублей на изделие. Эта прибыль образуется за счет снижения индивидуальных затрат по сравнению с общественными, а не в результате каких-либо начислений на эти затраты.

Однако внешне этот простой по содержанию процесс выглядит иррационально. Дело в том, что дополнительная прибыль оказывается пропорциональной величине производственных фондов, что объясняется решающей ролью технического прогресса в повышении производительности труда. И вот эта зависимость между ростом фондовооруженности и снижением затрат выражается в форме пропорциональности прибыли капиталовложениям, т. е. коэффициента эффективности последних. Коэффициент этот в нашем примере равен 20 %. Внешне, чисто формально он расшифровывается следующим образом: каждый рубль дополнительных вложений «приносит» 20 копеек дополнительной прибыли. Чем не «апологетическая идея самовозрастания капитала»?

С представлением о самовозрастании капитала, безусловно, бороться необходимо. Но борьба должна вестись не с объективным процессом повышения эффективности производства в связи с ростом технической вооруженности труда, а с его капиталистической интерпретацией. Иными словами, возражения должна вызывать не сама по себе формула сложных процентов C_t= С₀ (1+р)^t, а ее толкование буржуазными учеными. В данном же случае некоторые наши экономисты, не сумев глубоко разобраться в практической ценности вполне конкретного метода экономического счета, встали на псевдоклассовую позицию и поспешили объявить этот метод «буржуазным», «чуждым социализму», пытаясь на таком основании изъять его из арсенала советской экономической науки.

Значение формулы сложных процентов для экономического учета фактора времени в социалистической экономике чрезвычайно велико. Эта формула служит естественной базой для сравнения разновременных затрат общественного труда. С ее помощью вполне возможно сопоставить экономию, которая будет получена в плановом периоде, с вложениями первого года, что достигается сведением экономии за ряд лет к масштабу начального периода.

Собственно говоря, формула сложных процентов является лишь выражением частного случая метода учета фактора времени. Применяя ее, мы фактически предполагаем, что коэффициент экономической эффективности не меняется по годам. На самом деле это предположение в известной мере условно. Практическая его допустимость убывает в обратной зависимости от сроков службы оборудования, по которому рассчитывается экономическая эффективность. Однако это обстоятельство отнюдь не изменяет общего подхода к решению вопроса об учете фактора времени при разработке перспективной нормы эффективности, а лишь несколько усложняет практические расчеты.

Условия воспроизводства производственных фондов не являются чем-то застывшим во времени. Эффективность реализуемых вариантов капитальных вложений изменяется в зависимости от изменений потребностей в продукции, размера фонда накопления и т. д. В соответствии с этим изменяется и норматив эффективности. Это дает основания для разграничения текущего и перспективного норматива эффективности капитальных вложений. Такое разграничение необходимо и в связи с тем, что срок службы объектов, в которые вкладываются средства, может значительно колебаться. Этот срок в ряде случаев измеряется десятками и даже сотнями лет. При решении вопроса о том, стоит ли вкладывать средства в строительство таких объектов, следует анализировать их перспективную эффективность.

Очевидно, что перспективная фактическая эффективность не может сравниваться с нормативным коэффициентом эффективности, который рассчитан на текущий период, а должна сопоставляться с перспективным нормативным коэффициентом эффективности. Поэтому в ряде случаев при отборе вариантов капитальных вложений возникает объективная необходимость применения не только текущего, но и перспективного норматива эффективности, как правило, количественно не совпадающих друг с другом.

Здесь мы сталкиваемся с отклонением от единого нормативного коэффициента эффективности. Но такое отклонение не имеет ничего общего с установлением различных нормативов эффективности по отраслям. Оно связано не с дифференцированным подходом к отдельным производствам, а с вполне реальным фактом движения единого нормативного коэффициента экономической эффективности капитальных вложений со времени.

3.4. Цена – план

Пожалуй, ни один из экономических нормативов не вызвал такой оживленной полемики, какая велась и ведется по сей день вокруг цен. И несмотря на то, что по вопросу построения цен в социалистической экономике написано много научных трудов, сентябрьский Пленум ЦК КПСС заставляет по-новому взглянуть на ряд проблем, связанных с плановым ценообразованием.

Какое место занимает цена в социалистическом хозяйстве? По этому вопросу в нашей экономической литературе имеется несколько точек зрения. Рассмотрим одну из них, пожалуй, наиболее распространенную среди наших экономистов. Эта точка зрения относится не только к цене, но и к другим экономическим рычагам – прибыли, проценту и пр. Впервые она была достаточно четко выражена Я. А. Кронродом еще на экономической дискуссии о законе стоимости в мае 1957 г.

«Товарная форма социалистического производства… представляет собой вещную, косвенную форму экономической связи между производителями… – пишет Я. А. Кронрод. – В силу же того, что она является формой товарного производства особого рода, она уже не является ни единственной, ни основной формой связи между производителями… Между социалистическими предприятиями существует прямая непосредственная связь, как прямой обмен деятельностью производителей». Далее следует вывод о том, что товарная форма связи при социализме «является дополнительной к прямой форме связи»; эта же концепция активно пропагандируется Я. А. Кронродом в его монографии «Законы политической экономии социализма»[21].

Таким образом, есть план и параллельно ему, рядом с ним существуют цены и другие товарные категории, которые играют роль своеобразных подпорок к плану. Подпорки эти нужны в силу «незрелости» нашей экономики и именно по этой причине косвенная форма связи может в известных условиях приходить в противоречие с прямой связью, т. е. с планом.

Нетрудно заметить, что эта точка зрения служит «научным» оправданием ситуации, имевшей место в нашем хозяйстве до последнего времени. Подобная ситуация характеризуется тем, что предприятию предписывается «сверху» множество «прямых» плановых заданий. В том числе в директивном порядке задаются объем и номенклатура выпускаемой продукции. Но продукция, как потребляемая предприятием, так и выпускаемая им, имеет цену. И эта цена также строго задана плановыми органами. Иначе говоря, общество дает предприятию два задания: одно – прямое, другое – в форме цен. Предприятие в своей деятельности ориентируется на оба задания, поскольку, с одной стороны, невыполнение плана по объему и ассортименту влечет материальные санкции, а с другой – от повышения прибыли зависит размер фонда предприятия – источник материального поощрения.

Сам по себе факт получения двойного задания от плановых органов еще не создает противоречия интересов предприятия и общества. Противоречие возникает тогда, когда одно задание идет вразрез с другим, когда нужная продукция оказывается убыточной, а изделия, не пользующиеся спросом, обеспечивают производителю высокую рентабельность. Представьте себе армию, генералы которой рассылали бы письменные приказы одного содержания, а по телефону давали бы своим подчиненным совершенно противоположные указания. Вы скажете: представить такое невозможно, это противоречит здравому смыслу. В хозяйственной же практике аналогичное явление стало настолько привычным, что некоторые работники теоретического фронта стали считать его закономерностью социалистического производства, объективным доказательством неполноценности товарно-денежных категорий при социализме.

Зачастую на страницах нашей печати после критики в адрес действующей системы ценообразования огорченного читателя «утешают» тем, что в нашем хозяйстве, мол, предприятия не предоставлены сами себе, что им, к счастью, не приходится решать на свой страх и риск вопросы экономического развития, так как у нас плановое хозяйство, а план, будучи непосредственно «спущен» сверху, направит предприятия и без цен, а иногда и вопреки им, как говорится, на путь истинный. Но подобные рассуждения – лишь иная, популярная форма тезиса Я. А. Кронрода и его единомышленников о противоречии между планом и ценой в условиях социализма, о «первосортности» одной и второстепенности другой категории, тезиса о существовании в условиях нашей экономики основных (плановых) и дополнительных (товарных) общественных связей, из которых последние обречены на «упразднение» по мере «созревания» нашего строя.

Трактовка прямого распределения ресурсов и заданий как основной связи в отношениях между производителями объективно принижает, а главное, вообще неверно определяет значение экономических методов управления производством. Последние теснейшим образом связаны с хозяйственным расчетом. На сентябрьском Пленуме был поставлен вопрос о решительном повороте от формального к полному хозяйственному расчету. Если стоять на позициях «двойного подчинения» предприятий обществу: с одной стороны, прямого, с другой – косвенного, то вся система проводимых в настоящее время мероприятий выглядит довольно странно. Выходит, что хозрасчетная, косвенная форма связи теснит прямую форму, превращается из дополнительной в основную. Но в этом ли смысл поворота к реальному хозяйственному расчету? Очевидно, нет.

В действительности план и цена органически связаны друг с другом. И дело здесь не только в том, что все важнейшие народнохозяйственные пропорции планируются в денежном выражении. Основное – и это еще пока не осознается плановыми работниками в полной мере – состоит в том, что социалистическая цена является, собственно говоря, своего рода планом. Плановая цена – это сознательно установленные условия экономической взаимосвязи общества (в лице государства или предприятия-поставщика) и предприятия-потребителя, общества и отдельного трудящегося (если речь идет о розничных ценах), государства и колхозов и т. д. Цена, как отмечалось выше, отражает сложившиеся пропорции общественного производства, но цена может и изменять их, если она правильно отражает динамику общественных потребностей. Плановая цена должна выступать как активный рычаг составления и реализации народнохозяйственного плана, а не играть по отношению к нему роль подпорки.

До сих пор у нас бытует мнение, что цены существуют сами по себе, а план – это своего рода разверстка заданий по производству (желательно в натуральных показателях по широкой номенклатуре). Но задать «урок» предприятию или отрасли можно административно, а можно и экономически, т. е. ценой. Рентабельность «нужной» продукции должна быть выше, и ее охотно будут производить предприятия, ценой можно регулировать направление специализации, ограничивать потребление дефицитных материалов, стимулировать их рациональное использование и т. д.

Безусловно, такой план-цена требует серьезного экономического обоснования. Но его преимущество состоит в том, что цена – это план, не нуждающийся в специальной системе «доведения» до потребителя: уровень цены продукта задает одновременно уровень его производства и круг возможных потребителей. По существу единство цены и плана выражается в том, что цена рассматривается, во-первых, в качестве исходного пункта составления плана (анализ эффективности затрат общественного труда по отдельным отраслям и предприятиям за отчетный период, изучение соотношения общественных потребностей и уровня развития производства), и, во-вторых, изменяясь вместе с изменениями плановых разработок, цена поступает в народное хозяйство как новое плановое задание в экономической форме.

Таким образом, можно с полным основанием сказать, что цена, как и другие экономические нормативы, – это форма существования плана в условиях широкого развития хозяйственной самостоятельности хозрасчетных звеньев социалистического производства. Если подойти к проблеме под этим углом зрения, то станет совершенно очевидным, что переход к экономическим методам управления хозяйством означает не отказ от планирования, а лишь изменение его характера.

Суть экономических методов управления состоит в том, чтобы поставить предприятие в такие условия, когда оно, руководствуясь конкретными хозрасчетными интересами, экономическими критериями, в то же время действовало бы и в интересах всего народного хозяйства. Предприятию теперь не будет предписываться все до мельчайших деталей «сверху». Основная задача централизованного аппарата планирования будет состоять в том, чтобы задать предприятиям определенные экономические параметры – такие, как плата за производственные фонды, процент за кредит, штрафы за нарушение хозяйственных договоров, цены и др. Ориентируясь на эти параметры, предприятия будут принимать самостоятельные хозяйственные решения. Такой путь означает повышение эффективности планового социалистического производства, поскольку он обеспечивает максимальное расширение хозяйственной самостоятельности предприятий и инициативы всех трудящихся в выявлении внутренних резервов развития производства.

Эта задача может быть выполнена в полном объеме лишь в том случае, если плановые экономические нормативы будут отвечать главному требованию, заложенному в новую систему экономического управления производством, – выгодное обществу, социалистическому народному хозяйству должно быть выгодно и каждому отдельному предприятию, каждому трудящемуся.

К сожалению, практика ценообразования еще очень далека от увязки системы цен с планированием народнохозяйственных пропорций, точно так же как и сами эти пропорции устанавливаются в подавляющем числе случаев «без оглядки» на уровень цен и рентабельности, сложившийся в различных сферах общественного производства. Одним из отрицательных последствий существующего разрыва в планировании цен и народнохозяйственных пропорций является наличие в нашей экономике значительного числа планово-убыточных предприятий.

Понятие убыточности производства всегда имело вполне определенный смысл: убыточный продукт – это продукт общественно невыгодный, произведенный либо с непомерными затратами, либо вообще не отвечающий общественной потребности. Что же касается планируемого производства, то оно должно быть обязательно общественно выгодным, необходимым для развития народного хозяйства. В противном случае исчезает экономическое содержание понятия «план», ибо планировать производство убыточной продукции – значит признавать общественно полезным сознательное создание диспропорций в хозяйстве. Существование убыточного производства допустимо только в том случае, когда оно результат диспропорции, вызванной необходимостью учета внеэкономических факторов. В современных же условиях плановая убыточность возникает главным образом из-за неправильно установленных цен.

Еще одним отрицательным последствием недостаточно обоснованного планирования цен и рентабельности является заинтересованность предприятий в «выгодном» ассортименте продукции, который зачастую оказывается невыгодным народному хозяйству. Необходимость устранить условия, вызывающие это противоречие между предприятием и обществом, в настоящее время становится особенно острой, поскольку прибыль теперь – основной показатель хозяйственной деятельности предприятий и главный источник материального стимулирования.

Таким образом, система цен социалистического хозяйства нуждается сейчас в серьезной перестройке. Эта перестройка будет тем эффективнее, чем быстрее наши экономисты откажутся от ряда догм, долгое время господствовавших в теории и практике планового ценообразования. Рассмотрим некоторые из таких догм.

3.5. Низкие цены или низкие затраты?

Что за странный вопрос? Каковы общественные затраты на производство продукции, таковы должны быть и цены. Снижение затрат – вот единственно реальная база снижения цен на продукцию. Этот теоретический тезис знает любой советский экономист. Однако практика ценообразования значительно разошлась с теорией. Одна сторона формулы – «низкие цены» оказалась оторванной от другой – «низких затрат», возведенной в абсолют, в известной мере фетишизированной. Абсолютно правильное положение о снижении цен по мере снижения затрат на практике было заменено проведением политики низких цен. Эта догма проявлялась в плановом ценообразовании при установлении минимальной рентабельности (3—5 % к себестоимости), в сознательном планировании убыточности ряда производств.

«Политика низких цен» (при фактических высоких затратах) получила и свое теоретическое обоснование. Так, акад. К. В. Островитянов сравнительно недавно писал: «С точки зрения хозрасчета чрезмерно высокая норма рентабельности не способствует борьбе предприятия за снижение себестоимости продукции, обеспечивая ему и без того значительный чистый доход»[22]. Еще более категорические заявления в пользу установления низкого уровня рентабельности при планировании цен можно прочесть в различных изданиях учебника «Политическая экономия».

Убедительная критика этих положений содержится в книге Л. А. Ваага[23]. Поэтому нет необходимости вновь подробно разбирать их теоретическую несостоятельность. Хотелось бы отметить лишь один момент. Акад. К. В. Островитянов, развивая свою аргументацию, упускает из виду, что предприятия не распоряжаются по своему усмотрению всей массой прибыли. Предприятие заинтересовано в получении большей массы прибыли не непосредственно, а через долю, остающуюся в его распоряжении. Если, скажем, с изменением уровня прибыли будет соответственно меняться норма бюджетных отчислений, то это никак не скажется на финансовом положении предприятия. И наоборот, можно создать предприятию льготные условия или более жесткий финансовый режим, не меняя уровня рентабельности. Таким образом, на заинтересованность предприятия в изыскании ресурсов для роста прибыли оказывает влияние не только уровень цен, но и характер финансовых взаимоотношений предприятия и общества.

Цена, отражающая в полной мере реальные общественные затраты, необходима в условиях осуществления полного хозяйственного расчета. Одним из проявлений урезанности хозрасчета, существовавшей до настоящего времени, было планирование цен на уровне, приближающемся к себестоимости. Такая цена по своему содержанию не могла выполнять присущей ей роли народнохозяйственного измерителя, а осуществляла вспомогательные функции в условиях прямого распределения производственных ресурсов. Причем если на определенном этапе хозяйственного развития эта система цен соответствовала сложившимся условиям управления экономикой, то в последние годы она выступает как одно из наиболее существенных препятствий для внедрения в жизнь экономических принципов ведения социалистического хозяйства.

В этой связи нельзя не согласиться с оценкой, которую дает существующей системе ценообразования В. В. Новожилов. Анализируя условия, в которых могла возникнуть концепция минимальной цены, он пишет: «В то время перед политикой цен не ставилась задача согласования рентабельности с планом, хозрасчетной выгоды – с народнохозяйственной эффективностью… Цены не содержали ни нормативной прибыли от производственных фондов, ни дифференциальной ренты и недостаточно сообразовались с качеством продукции и спросом на нее. Такое ценообразование соответствует полной централизации распределения всех ресурсов по назначениям при регулировании индивидуального потребления, но несовместимо с демократизацией экономического управления… Бесплатность… пользования материальными ресурсами (бесплатность капиталовложений, пользования производственными фондами и природными богатствами) противоречит современной тенденции развития производительных сил – интенсификации использования всех ресурсов»[24].

Таким образом, при рассмотрении действующей еще системы цен было бы ошибкой осуждать ее вообще, т. е. безотносительно к конкретным условиям воспроизводства и хозяйственного управления (хотя следует отметить, что полностью централизованное распределение ресурсов вообще делает излишним существование цен в соответствующем их реальному содержанию смысле). Поэтому, анализируя позицию сторонников минимальной рентабельности и цен, следует ставить им в вину не тот факт, что они защищали эту схему ценообразования, а то, что они представляли ее как единственно мыслимую для социалистической экономики.

В частности, нельзя не отметить, например, ту категоричность, с которой совсем недавно отвергалась сама возможность включения в цену платы за производственные фонды: «Было бы совершенно неправильно включать в цены норму чистого дохода, исчисляемого пропорционально всем производственным фондам, вложенным в производство… – читаем мы в уже цитировавшейся книге К. В. Островитянова. – Отнесение стоимости прибавочного продукта ко всем производственным фондам… не оправдывается никакими народнохозяйственными соображениями» (с. 103). Сейчас даже трудно поверить, что такими утверждениями еще три-четыре года назад буквально была переполнена экономическая литература по вопросам совершенствования ценообразования и хозяйственного расчета!

Концепция минимальной рентабельности приводит на практике к целому ряду экономических просчетов. Сторонники заниженных цен на средства производства рекламируют их как метод экономического стимулирования внедрения новой техники. При этом рассуждают предельно просто: чем дешевле товар, тем его охотнее покупают; поэтому установление низких цен на новую технику будет способствовать ее широкому применению. Однако логику домашней хозяйки не следует распространять на экономическую политику. Дело в том, что низкие цены на прогрессивную технику и материалы только тогда способствуют быстрому развитию производительных сил, когда они отражают низкий уровень затрат на производство этих продуктов. Если же уровень общественных затрат высок, а цены устанавливаются ниже затрат, то это не дает возможности выявить реальную экономичность новой техники и ведет к нерациональному использованию дефицитных материалов.

В данном случае политика низких цен приходит в противоречие с политикой низких затрат. Наиболее резко это противоречие, вызванное несовершенством практики ценообразования, проявляется в быстро развивающихся отраслях производства, таких, например, как химическая промышленность. Сошлемся на некоторые факты.

Известно, что использование минеральных удобрений в сельском хозяйстве дает огромный экономический эффект. В особенно благоприятных условиях рубль затрат на минеральные удобрения дает доход при производстве льна-долгунца 3,68 руб., картофеля – 3,04 руб., хлопчатника – 1,73 руб., зерновых культур – 1,32 руб., сахарной свеклы – 0,99 руб. В то же время производство минеральных удобрений в СССР имеет относительно невысокую рентабельность, а по отдельным продуктам даже убыточно. Причиной тому – цены. Они были установлены в конце 1940-х – начале 1950-х гг., когда производственные связи между промышленностью и сельским хозяйством, между государством и колхозно-кооперативным сектором в основном регулировались административными методами. С тех пор цены на продукцию сельского хозяйства намного возросли, а цены минеральных удобрений по существу остались без изменений. Они по-прежнему почти вплотную привязаны к себестоимости, а иногда даже опускаются ниже уровня текущих затрат. В результате чистый доход от применения минеральных удобрений при производстве различных культур делится между химической промышленностью и сельским хозяйством (табл. 1).

Таблица 1

Деление чистого дохода от применения минеральных удобрений при производстве различных культур между химической промышленностью и сельским хозяйством

Эти данные с очевидностью показывают значительную неравномерность распределения экономического эффекта между производителями и потребителями минеральных удобрений. Практически система цен построена таким образом, что весь доход должен попасть потребителю. И это в условиях, когда многие виды удобрений убыточны, когда промышленность минеральных удобрений в целом не может покрыть за счет собственных накоплений сколько-нибудь значительной части капитальных вложений, направляемых на ее развитие.

Помимо нарушения хозрасчетных принципов в промышленности, такое положение не ориентирует потребителей на получение максимальной отдачи от использования минеральных удобрений. Мнимая дешевизна минеральных удобрений не стимулирует их направленного применения с наибольшей выгодой, а, наоборот, ведет к распылению этого ценного химического продукта по хозяйствам, еще не подготовленным к его приему и рациональному потреблению. В итоге же доход, который может и должен быть получен в условиях грамотного в технико-экономическом отношении применения удобрений, не реализуется в полном объеме.

Действующие оптовые цены на минеральные удобрения создают впечатление о необыкновенной выгодности удобрений буквально во всех возможных областях их применения. В таких условиях практически снимается вопрос о рациональном распределении наличных ресурсов минеральных удобрений, о бережливом их использовании, о выборе наиболее экономичных методов производства дополнительных масс этих химических продуктов. Все это в конечном счете приводит к тому, что фактически получаемый в сельском хозяйстве эффект оказывается зачастую намного ниже экономически возможного, а следовательно, снижается народнохозяйственная эффективность огромных капитальных вложений в промышленность минеральных удобрений.

Если цена не выполняет роли измерителя реальных общественных затрат, а следовательно, не дает представления о действительном народнохозяйственном эффекте от использования новых материалов, машин, то технический прогресс может обернуться регрессом, поскольку поиски наиболее выгодного приложения дефицитных ресурсов будут в конечном счете подменены внеэкономическими методами их распределения по возможным сферам потребления.

О том, к каким потерям приводит такое распределение средств производства на отдельных участках нашего народного хозяйства, можно прочесть во многих периодических изданиях. Так, 28 октября 1965 г. в газете «Известия» была опубликована статья Г. Лисичкина «Дефицит! Откуда он берется?». Приведем выдержку из нее: «Производственные управления, снабжающие организации, стараются распределить все фонды по принципу: хоть понемногу, зато всем поровну. Тем, у кого нет денег, чтобы выкупить выделенные фонды, срочно дают ссуды.

На первый взгляд, теоретически, так сказать, все это кажется в высшей степени справедливым. Но на деле это не так. Передовые хозяйства в результате такого распределения фондов замедляют темпы своего роста, начинают развиваться медленнее, чем могли бы. Вот тот же колхоз „Вперед“. На его счету уже сейчас больше 320 тыс. руб. Председатель колхоза Василий Алексеевич Васильев с понятной тоской мечтает о том, чтобы купить на эти деньги стройматериалы, удобрения, машины. В этом году правление артели на 70 гектаров сократило посевы льна, а если бы колхоз мог купить на свои деньги то, что ему нужно, то снижать уровень интенсивности не пришлось бы.

Может быть, хоть отстающие хозяйства от этого выигрывают? Вряд ли!.. В отстающих хозяйствах, которым занаряжают удобрения, химикаты под площади, явно превышающие их физические и экономические возможности, они не могут принести ожидаемого эффекта. В отстающих хозяйствах, как правило, мало автотранспорта, и они иногда не успевают вывезти удобрения со станций в срок и за простой вагонов платят крупные штрафы. Не везде и благоприятны условия для хранения этой ценной продукции».

Дефицитность, о которой пишет автор приведенных строк, может существовать только при ненормальном ценообразовании. Сельскохозяйственные предприятия, способные получить большой экономический эффект от минеральных удобрений, располагающие необходимыми средствами для их приобретения, не находят нужного продукта на рынке отнюдь не потому, что этот продукт вообще не произведен, а только по причине его безграмотного распределения. Минеральные удобрения потребляются сейчас не только там, где они могут дать максимальную экономию, но и в хозяйствах, которым они приносят лишь минимальный доход, а в ряде случаев и убыток.

Экономически обоснованная цена должна ликвидировать этот мнимый дефицит, сбалансировать спрос и предложение. Практически это означает, что цена должна, во-первых, стать одним из основных ориентиров при решении вопроса о приобретении или отказе от применения минеральных удобрений и других производственных ресурсов, а во-вторых, находиться на уровне, который обеспечивал бы реализацию всей массы удобрений только в хозяйствах, способных получить максимально возможный в данных производственных условиях экономический эффект. Только такая цена может стимулировать технический прогресс и именно потому, что она существенным образом отличается от цены, построенной по принципу минимальной рентабельности.

3.6. Экономическое равенство хозрасчетных предприятий

Одной из догм, мешающих превращению цен, прибыли, рентабельности в действенные экономические стимулы развития социалистического производства, является повсеместная ориентировка уровня цен на средние затраты, хотя эти затраты регулируют уровень цен, как правило, в том случае, когда общественная потребность в данном продукте соответствует объему его производства. «Если количество товаров на рынке, – писал К. Маркс, – больше или меньше, чем спрос на них, то имеют место отклонения рыночной цены от рыночной стоимости. И первое отклонение состоит в том, что при недостаточном количестве рыночную стоимость всегда регулируют товары, произведенные при худших условиях; при избыточном количестве – всегда товары, произведенные при наилучших условиях…»[25]

Возможно, некоторые наши экономисты считают, что преимущества социализма автоматически обеспечивают производство необходимого количества продуктов. Но реальная жизнь учит иначе. Чтобы установить, какие фактические затраты – средние, лучшие или относительно худшие – регулируют уровень цен, необходимо иметь полное представление о балансе производства и общественной потребности по каждому продукту, о степени насыщения этих потребностей. Утверждение о том, что основой цены всегда должна служить средняя фактическая себестоимость производства, мешает превращению цен в действенный инструмент народнохозяйственного планирования.

Стремление в любом случае во что бы то ни стало максимально приблизить уровень цен к средним издержкам отрасли зачастую приводит к тому, что заведомо необходимые для общества затраты не окупаются при реализации продукции по установленным для нее ценам. Такое положение особенно нетерпимо в условиях перехода на систему полного хозяйственного расчета. Цена должна обеспечивать хозрасчетные условия всем нормально работающим предприятиям.

Под нормально работающим предприятием следует понимать предприятие, продукция которого необходима для покрытия общественных потребностей при реально сложившихся условиях воспроизводства. Общественная потребность должна находить свое отражение в народнохозяйственном плане. Следовательно, если плановое задание по выпуску определенных видов продукции не может быть выполнено без привлечения предприятий, функционирующих в относительно худших технических или природных условиях, то цена должна обеспечить, по крайней мере, безубыточную работу этих предприятий. Это объективное требование в сочетании с необходимостью применения в народном хозяйстве одинаковой денежной оценки единицы ресурса, приносящей равнозначный полезный эффект, обусловливает ориентацию цен на уровень затрат замыкающих предприятий, включенных в план по экономическим соображениям.

Таким образом, группа замыкающих предприятий играет существенную роль в формировании цен, придает им весьма важное экономическое свойство. Цена, построенная на этой основе, практически показывает, какой выигрыш или убыток получит общество от экономии или перерасхода единицы того или иного конкретного продукта или ресурса. Так, если экономится тысяча кубометров природного газа, то общественный эффект от этого мероприятия определяется не фактическими затратами на производство этого количества газа, а теми затратами, которые общество экономит, отказавшись от производства эквивалентного количества угля в Печорском или, скажем, в Подмосковном бассейне. Следовательно, если цена на газ ориентируется на уровень затрат на производство угля в относительно худшем из включенных в план бассейне, то она становится действительным измерителем народнохозяйственных, а не локальных затрат.

Однако, несмотря на явную экономическую целесообразность, указанный принцип построения цен не получил развития не только в обрабатывающих, но даже в добывающих отраслях промышленности. Практика ценообразования в большинстве этих отраслей продолжает с неистребимым упорством ориентировать цены выпускаемой продукции на среднеотраслевую себестоимость. Реализация этого принципа приводит к возникновению большого числа планово-убыточных предприятий. Например, расширение производства минеральных удобрений потребовало вовлечения в разработку месторождений Каратау, в которых затраты на производство суперфосфата выше, а содержание питательного вещества почти на 30 % ниже, чем на месторождениях Кольского полуострова. Однако цены практически не учитывают дифференциации природных условий этих двух районов добычи фосфатного сырья и тяготеют к средним условиям производства, которых в реальной обстановке данной отрасли просто не существует.

В результате в 1964 г. убыточность производства суперфосфата из фосфоритной муки месторождений Каратау составила 45,8 % к себестоимости.

Не намного лучшие экономические результаты, хотя и несколько иного характера, дает дифференциация отпускных цен в зависимости от индивидуальных условий производства продукции. Так, для находящегося в особо благоприятных естественных условиях Роздольского комбината цена за тонну серы установлена в размере 50 рублей, а для всех других серных комбинатов – 110 рублей. Будем считать (хотя на практике это не совсем так), что эта дифференциация цен выравнивает экономические условия у производителей серы. Но ведь имеются еще и потребители!

Предположим, что два химических предприятия потребляют серу различных комбинатов. Прежде всего, совершенно очевидно, что они будут поставлены в неравные экономические условия в связи с разной денежной оценкой одних и тех же количеств потребляемого ими продукта. Но это обстоятельство еще можно как-то учесть при формировании поощрительных фондов предприятий. Значительно существеннее другой момент. Если на предприятии, потребляющем серу по 50 рублей за тонну, будет разработано какое-либо техническое мероприятие, приводящее к экономии, скажем, двух тонн серы на каждые 10 тысяч единиц продукции, то это мероприятие по всем правилам определения экономической эффективности новой техники будет внедряться менее охотно, чем усовершенствование, экономящее всего лишь тонну серы на предприятии, которое вынуждено покупать ее за 110 рублей. Таким образом, вполне реально предположить, что при определенных экономических условиях (ограниченный объем дополнительных капитальных вложений, высокий нормативный коэффициент их эффективности) первый вариант будет отвергнут, а второй – принят.

Причина столь неправильного экономического решения вполне ясна. Она кроется в неправильной системе построения цен. Цена должна быть обязательно единой для всех потребителей одной и той же продукции, поскольку только в этом случае она сможет способствовать эффективному распределению имеющихся ресурсов. Добавочная же прибыль, получаемая в результате использования относительно лучших природных условий, должна изыматься у предприятия с помощью твердых ставок рентных платежей. Таким образом, доход, не являющийся непосредственной заслугой данного предприятия, будет «отсечен».

Собственно говоря, в этом смысле рентные платежи играют ту же экономическую роль, что и ряд других хозяйственных нормативов, таких, например, как плата за производственные фонды. Эти нормативы как бы разделяют всю массу прибыли на часть, зависящую от деятельности коллектива данного предприятия, и долю, которая определяется внешними с точки зрения предприятия факторами. Таким образом, соблюдается следующий принцип: если предприятие попало в «высший разряд» общественных условий производства в результате усилий своего коллектива, то добавочная прибыль должна остаться на этом предприятии; если же условием получения добавочной прибыли служат природные факторы или исключительная производительность используемых предприятием производственных фондов, то она (эта добавочная прибыль) должна переходить в распоряжение общества, отчисляться в бюджет.

Кроме того, на предприятии могут возникнуть накопления, связанные с временной дефицитностью выпускаемой им продукции. Эти накопления имеют свои особенности. Превышение спроса над предложением должно включить экономический сигнал диспропорциональности, т. е. привести к плановому росту цены на дефицитный продукт. Платежеспособный спрос будет сбалансирован с предложением, и одновременно повысится размер прибыли в цене. В этом случае предприятие, как правило, должно расширять производство более выгодного продукта, и это, в конечном счете, приведет к удовлетворению возросшей потребности и снижению цены.

Но возможны такие ситуации (и они довольно часты), когда предприятие уже работает на полную мощность и перспективы расширения производства невелики или вообще равны нулю. Тогда добавочная прибыль, вместо того чтобы быть направленной на ликвидацию дефицита, осядет на предприятии. Чтобы не допустить этого, размер надбавки к цене продукта, обусловленный дефицитностью последнего, должен отчисляться в специальный отраслевой фонд капитальных вложений. Сумма таких отчислений представляет собой фонд ликвидации дефицитности данного продукта, который должен находиться в распоряжении отраслевого объединения или министерства, в обязанности которого входило бы рациональное распределение его средств между предприятиями и стройками. Эта функция при известных условиях может быть возложена и на кредитно-банковскую систему.

Итак, для того чтобы поставить социалистические хозрасчетные предприятия в равное экономическое положение, необходимо из общей массы прибыли каждого предприятия выделить отчисления в форме платы за производственные фонды, отчисления в отраслевой фонд, или фонд дефицитности, и рентные платежи.

3.7. Качество и цена

Одним из наиболее дискуссионных вопросов теории планового ценообразования является проблема «отражения качества в цене продукта». Терминологически здесь есть некоторая неточность. Качество изделия определяется его потребительскими параметрами, физико-механическими, химическими и тому подобными свойствами. Цена же – общественное «свойство» вещи. Однако если не придавать большого значения терминам и рассмотреть существо вопросов, охватываемых этим направлением дискуссии, то следует признать, что предмет для обсуждения безусловно имеется.

О чем практически идет речь? Проблема формулируется просто. Если предприятие улучшает качество производимого им продукта (имеются в виду средства производства), то это должно так или иначе отразиться на результатах работы потребителя этой продукции. Так, более производительный станок при прочих равных условиях позволяет снизить себестоимость обрабатываемых с его помощью изделий, и потребитель получает определенный экономический эффект. Но весь ли этот эффект должен присваиваться потребителями; может быть, определенную его долю следует оставить в распоряжении производителя? Как видим, речь фактически идет не об измерении качества как такового, а об экономии общественного труда и распределении этой экономии между производителем и потребителем продукции.

Конечно, материальной основой роста экономической эффективности применения различных изделий является улучшение их конкретных качественных характеристик, параметров. Однако когда рассматривается вопрос о ценах, экономистов должны интересовать не такие характеристики, а величина общественного труда, которую позволяет сберечь изменение этих параметров. Иными словами, цены как форма выражения затрат общественного труда могут изменяться только прямо пропорционально изменению этих затрат. В известных случаях условием снижения затрат может выступать рост качества продукции. Но при установлении цен изменения качества учитываются лишь в той мере, в какой они воздействуют на изменение количества общественного труда, воплощенного в продукте. Проблема заключается в том, чтобы правильно определить это количественное изменение.

Практика установления цен на новые заменители (например, цен на новую модель токарного станка, автомобильную покрышку на синтетическом корде и т. п.) до последнего времени не учитывала этого момента. Основой построения цены нового вида продукции служили непосредственные затраты на этот продукт. К ним добавлялась незначительная прибыль, и цена была готова. При таком ценообразовании предприятия-изготовители оказывались заинтересованными в обновлении ассортимента, только если новая продукция требовала меньших затрат, чем выпускавшаяся раньше. Эту одностороннюю экономическую заинтересованность не удалось преодолеть административными мерами. На практике получалось, что, хотя процентные задания по обновлению ассортимента выполнялись, новая продукция далеко не всегда оказывалась действительно более экономичной. Наиболее отрицательные последствия подобный порядок ценообразования вызывал при решении вопроса о выпуске такой продукции, которая несколько увеличивала затраты производителей, но зато при использовании ее потребителями должна была дать большой экономический эффект.

Сейчас предпринимаются попытки усовершенствовать действующую практику ценообразования, добиться того, чтобы цены стимулировали повышение качества. Разрабатываются различные системы скидок и надбавок к цене, методы соизмерения качественных параметров и т. п. Однако в ряде случаев исследования ведутся, на наш взгляд, в недостаточно перспективном направлении.

Например, в ГДР выдвинуто предложение об использовании коэффициента качества, основанного на балльном методе расчета. Этот коэффициент, как пишет К. И. Микульский[26], определяется следующим образом: «Допустим, что товарная продукция предприятия составляет 8 млн марок; из нее высший сорт – 2 млн, первый сорт – 4 млн, второй сорт – 1 млн и без указания сорта – 1 млн марок. Стоимость каждой из этих четырех групп умножается соответственно на О, 1, 2, 3. Полученные произведения суммируются, и эта сумма делится на стоимость товарной продукции; частное (в данном примере 1,13) и составляет коэффициент качества» (с. 35). Но почему, например, продукт первого сорта должен оцениваться вдвое дороже второсортного, а продукция высшего сорта получать нулевую (!) оценку? Такая система «соизмерения» качества открывает самый широкий простор для субъективизма. А ведь это сравнительно простой случай: берутся различные сорта одного вида продукции. Но проблема соизмерения особенно остра в сфере различных взаимозаменяемых продуктов (газ, уголь, мазут или натуральное и искусственное волокно и т. д.).

В ряде случаев качество продукции пытаются измерить через сумму убытков производителей от ее уценки, гарантийного ремонта и т. и. Но это опять-таки убытки изготовителей продукции. Если быть последовательным, то необходимо учесть в цене и потери потребителей от использования продукции недостаточно высокого качества. С другой стороны, логично сопоставлять эти убытки с экономией, которую получают потребители в результате использования нового продукта. Большое количество факторов, которые нужно принимать во внимание при таком подходе к ценообразованию, вызывает сомнение в том, что этот путь учета качества окажется плодотворным.

С еще одним подходом к учету качества при планировании цен можно встретиться в очень интересной и заслуживающей в целом весьма высокой оценки книге О. К. Антонова[27]. Здесь (с. 120) рекомендуется ввести в хозяйственную практику так называемую «прогрессивную цену», определяемую по следующей формуле:

где ΔК — приращение качества (производительности, срока службы, прочности, точности и т. д.) в процентах, ах— коэффициент, больший или меньший, единицы в зависимости от конкретных условий производства.

Не стоит выяснять, что такое коэффициент х, поскольку эта величина действительно неизвестная: автор не дает ей никакого экономического обоснования. Можно лишь предположить, что этот коэффициент служит в качестве меры распределения эффекта между производителем и потребителем. Но вот смысл другого показателя – АК (приращение качества) – сформулирован более ясно. И его интерпретация убеждает в практической непригодности всей формулы.

В самом деле, предположим, что производительность нового станка на 10 % выше производительности старого. Значит ли это, что и экономия общественного труда, достигаемая в результате эксплуатации нового станка, также составляет 10 % к прежним затратам? Нет, такого совпадения в подавляющей массе случаев не будет. Выпуск большего числа изделий в единицу времени может сопровождаться, например, некоторым увеличением расхода электроэнергии на одно изделие. В этих условиях увеличение цены нового станка на 10 % окажется невыгодным предприятиям-потребителям, и они не станут его покупать. Если же, допустим, руководствуясь формулой «прогрессивной цены», строить цены на минеральные удобрения в зависимости от содержания питательного вещества, то сельскохозяйственные предприятия окажутся в неодинаковых экономических условиях. Ведь затраты на транспортировку, хранение и внесение в почву единицы питательного вещества различны в зависимости от качества (концентрации) удобрений. А в настоящее время еще нет возможности обеспечить всех потребителей высококонцентрированными удобрениями. В связи с этим обстоятельством предлагаемая «прогрессивная цена» представляется не столь уж прогрессивной.

Конечно, теоретически можно подобрать пример, когда качественный параметр будет точно пропорционален экономическому эффекту. Но дело не в примере, а в принципе подхода к вопросу об определении уровня цены на продукцию повышенного качества. Изменения цены определяются не измерением конкретного параметра, а экономией труда, и только ею.

Совершенно очевидной становится неприемлемость ориентации на качественные параметры при определении цен на новые виды продукции с относительно длительным сроком службы. Например, если «ходимость» автопокрышки повышается в два раза, то это равнозначно двукратному увеличению срока службы. Исходя из качественных параметров следовало бы установить цену на новую шину в два раза более высокую, чем на старую. И такие предложения существуют. Например, А. Я. Боярский писал: «Шина, которая может пройти 80 тысяч километров, должна стоить вдвое дороже, чем шина, которая пройдет 40 тысяч километров»[28].

Однако по этой цене было бы невыгодно приобретать новые шины. Дело в том, что при сроке службы старой шины, скажем, в три года, а новой – в шесть лет, дополнительная экономия начнет сказываться лишь на четвертый год. Но как уже отмечалось выше, рубль, полученный сегодня, экономически не равнозначен рублю, который можно получить через четыре года. Нам же предлагают изымать у потребителя деньги через цену автопокрышки сегодня, гарантируя их возмещение по истечении нескольких лет. Ни один здравомыслящий хозяйственник на это не согласится. Единственно возможным выходом из подобной ситуации может быть приведение затрат и экономического эффекта к одному моменту времени при помощи коэффициента эффективности. Нет нужды доказывать, что такой экономический расчет возможно провести только исходя из экономических, а не качественных параметров. С экономической точки зрения процесс отражения качества в цене ничем не отличается от процесса формирования добавочной прибыли. И в том и другом случае речь идет о снижении индивидуальных затрат относительно общественно нормального уровня – предприятие снижает затраты на производство какого-то изделия и получает некоторую дополнительную прибыль. Этот процесс всем хорошо известен. Но предположим, что затраты на изделие остались на том же уровне, но повысилось его качество. Теперь это изделие представляет большую потребительную стоимость. Следовательно, хотя затраты на одно изделие не изменились, зато снизились издержки производства в расчете на единицу потребительной стоимости. А общественно необходимые затраты формируются именно на единицу полезного эффекта. Это и служит основой для возникновения добавочной прибыли при повышении качества продукции.

Упрощенное понимание категории потребительной стоимости, длительное время господствовавшее в нашей экономической литературе, привело к возникновению проблемы отражения качества в цене как совершенно обособленной от процесса создания стоимости, от общественных затрат труда. Под единицей потребительной стоимости долгое время практически понималась натуральная единица того или иного вида продукции – тонна стали, угля, километр электрического кабеля, станки, тепловозы, комбайны в штуках и т. д. Однако если не вызывает сомнения, что цена устанавливается именно на единицу конкретного продукта, то общественные затраты труда формируются в расчете на единицу полезного эффекта. Именно поэтому тонна простого суперфосфата и суперфосфата двойного должны иметь разные цены. Именно поэтому минеральные удобрения учитываются не только в натуральных тоннах, но и в пересчете на полезное вещество, тракторы – на мощность двигателей, топливо различных видов – на калорийность.

В то же время такой пересчет означает приведение продукции к единице потребительского свойства, а не к единице полезного эффекта. Под единицей полезного эффекта следует понимать конечный результат производственного процесса, в котором непосредственно участвует данный продукт. Так, можно найти эквивалент между углем и газом по калорийности. Но дело в том, что при сжигании того и другого на электростанциях требуется разное количество калорий на киловатт-час электроэнергии. Это определяется различным КПД топок, работающих на газе и угле.

Следовательно, затраты на различные виды топлива, используемого на электростанциях, можно сопоставлять в том случае, если они рассчитаны с учетом расхода топлива на производство единицы электроэнергии. Точно так же для минеральных удобрений базой сопоставления затрат может служить прирост урожая, для тракторов – гектар мягкой пахоты, для станков – готовое изделие.

Необходимо исходить из того, что на производство единицы полезного результата в каждый данный момент существует общественный норматив затрат. Если создано орудие труда или материал, способные сократить эти затраты, то создатель их будет получать дополнительную прибыль до тех пор, пока производство продуктов, являющихся результатом сокращения затрат, не разовьется до такой степени, что окажет влияние на изменение самого общественного норматива.

Индивидуальные затраты могут быть сокращены двумя путями: или в результате снижения себестоимости и удельных капитальных вложений при фиксированном качестве, или как следствие повышения качества, т. е. создания условий для экономии общественного труда уже в процессе потребления продукта. Итог в любом случае будет один – получение добавочной прибыли. И вот тут-то мы подходим к ответу на вопрос, поставленный в начале данного раздела: вся ли эта добавочная прибыль должна идти производителю или часть ее следует передавать через цены предприятиям, потребляющим новую продукцию?

Выше уже говорилось, что до последнего времени практика ценообразования весь эффект передавала потребителю, а производителю обеспечивала лишь покрытие себестоимости и минимальной прибыли. Сейчас эта практика осуждается многими экономистами, но совершенно не выяснен вопрос о том, какая часть добавочной прибыли должна передаваться предприятию-производителю. Называются цифры 25 % и 75 %, 40 % и 60 %. Некоторые ссылаются на «эмпирическое правило, согласно которому указанный эффект следует делить поровну между потребителем и производителем»[29]. Однако вряд ли подобные доводы можно считать экономическим обоснованием.

Экономически обоснованное решение этого вопроса должно базироваться на анализе балансов производства и общественной потребности по каждой группе взаимозаменяемых продуктов. Смысл перераспределения эффекта очевидно состоит в создании заинтересованности в производстве и потреблении новой продукции. Но как обеспечить нужную заинтересованность? Допустим, что баланс производства и потребления по определенной группе изделий достаточно напряжен. Это значит, что предъявляемый спрос на продукцию не может быть удовлетворен за счет лучших, наиболее экономичных видов продукции. В таких условиях введение цен, перераспределяющих часть эффекта в пользу потребителя, привело бы к тому, что потребители стремились бы получить новый продукт в количестве, совершенно не соответствующем реальным возможностям производителей. Поэтому часть потребителей все равно вынуждена была бы покупать менее экономичные продукты и при несбалансированных ценах оказалась бы в худших экономических условиях, чем предприятия, сумевшие приобрести продукты лучшего качества.

Отсюда следует, что в условиях, когда более экономичного продукта не хватает для полного покрытия общественной потребности в нем и приходится производить также и относительно худшие заменители, добавочная прибыль не должна перераспределяться в пользу потребителя. В то же время эта прибыль, будучи оставлена в распоряжении производителей, окажется стимулом увеличения выпуска наиболее прогрессивных продуктов. Если же расширить производство таких продуктов почему-либо нельзя (например, ограниченность особо богатых месторождений полезных ископаемых), то добавочная экономия должна изыматься в форме рентных платежей.

В дальнейшем по мере насыщения общественной потребности в новых продуктах и постепенного вытеснения наименее эффективных заменителей часть экономического эффекта должна передаваться потребителям. Этот процесс будет происходить в виде снижения цены в расчете на единицу полезного эффекта. Однако цена и в этом случае продолжает балансировать спрос и предложение. Собственно говоря, само снижение цены вызвано изменением структуры баланса производства и потребления взаимозаменяемых продуктов в пользу более дешевых видов.

Таким образом, научно обоснованная мера распределения эффекта от улучшения качества является подвижным и гибким экономическим нормативом, отражающим реальные изменения, происходящие в народном хозяйстве.