Вы здесь

Иерусалим и его обитатели. Иерусалимские прогулки. Кулинарное (Лев Виленский)

Кулинарное

«Народные» рестораны Иерусалима

Как не спеть мне тебе осанну, простая, «народная» закусочная. Сколько раз спасала ты меня, студента, худого, изнемогавшего под грузом книг, прожектов, холодного ветра, и неразделенной любви к одногруппнице на лабораторном семинаре. Как часто, когда в кармане позванивали сиротливо маленькие крепыши – шекелевые монетки, известные в народе под именем «жучок», горячая пита с фалафелем, купленным на углу улиц Мелех Джордж и Агриппас становилось моей королевской трапезой на вечер. Что может быть лучше питы с фалафелем, этого народного ближневосточного фаст-фуда, который никогда не будет вытеснен мокрой котлетой в булке, забивающей живот. И как виртуозно дирижирует этой питой продавец фалафеля, смазывая ее хумусом, добавляя немного острого соуса, набивая попеременно горячими шариками фалафеля, свеженарезаными овощами, жареной картошечкой, кислым огурчиком, известным под названием «хамуцим», поливая все это тахинным соусом, и, быстрым и аккуратным движением сунув снедь в бумажный пакетик, подает ее страждущему и изголодавшемуся студенту. Если кто-то скажет, что основа еврейского питания есть фаршированная рыба, не верьте ему! Маленькое и гордое ближневосточное государство давно и крепко привязалось к египетским шарикам и бобового теста, теплого коричневого цвета снаружи и зеленоватого, или оранжево-коричневого, в зависимости от пряностей – внутри. Ибо как делают сам фалафель? Перемолотые отварные бобы сдабривают пряностями, причем секрет пряной смеси у каждого фалафельщика свой, формируют маленькие тефтельки, которые обжаривают во фритюре в кипящем масле, и, вуаля! Подают в пите, или в лепешке – лафе, которую коренные иерусалимцы всегда и везде назовут «аштанур» – назло наглым тель-авивским снобам. А йеменский фалафель на улице Невиим в Иерусалиме, где недалеко Сергиево подворье, колледж Адасса и целый комплекс старинных особняков – это особая песня, ибо к нему полагается «хильбе» – особый йеменский деликатес, внешне весьма некрасивый, но необычайно вкусный. Веселый хозяин фалафельной, говорящий чуть ли не на всех языках планеты – это достопримечательность городского масштаба. Сколько раз ссужал он меня фалафелем в долг, иногда, махнув рукой на протянутые ему деньги, набивал мне бумажный пакетик горячими фалафельными тефтелями, приговаривая отчего-то на идиш – «Мешигене ганз, мешигене грибенес». Но самым вкусным и аутентичным фалафелем потчуют нас на маленьком бухарском ранке на улице Пророка Иехезкиля. Спросите любого иерусалимца про фалафель с бухарского рынка – и посмотрите на его реакцию. Первая – мечтательная улыбка, и память воспроизводит горячие чуть упругие бобовые клецки с потрясающим и разнообразным вкусом пряного букета, и прохладный, с легкой кислинкой, тахинный соус к ним…


Хумус с закусками


Впрочем, не только фалафелем славны иерусалимские закусочные, кухня которых вобрала в себя все лучшее, что есть у турок, курдов, арабов, марокканцев, румын и ашкеназских евреев. Хумус – основа основ арабско-турецкой кухни, питательная каша из мелко-мелко измельченного нута, сдобренная тахинным соусом и лимонным соком, с приправами, стандартными для любой закусочной, где хумус подается на тарелке – бобы «фуль», горячий нут, обжаренный мясной фарш, жареная куриная грудка, кедровые орешки и крутое яйцо, а сверху все это посыпано зелеными листьями кинзы. И – тоже традиционно – тарелочка с ломтиками сырого репчатого лука, кислых огурцов, и, иногда, маленького острого перчика. И зеленая острая перечная подлива. Только неумеха и турист ест хумус вилкой или ложкой, его надо «ленагев» – «вытирать», точнее, зачерпывать ломтиком поданной горячей питы, и съедать, откусывая намазанный кусок этой питы. Пока не станет чистой тарелка. Кто сказал, что нельзя вытирать хлебом тарелку, что это неприлично? Пожалуйте к нам – в иерусалимскую «народную» закусочную. В культовый «Пинати» на улице Мелех Джордж, в легендарный «Азура» на рынке Махане Иегуда, во вкусную «Хумусию» на улице Бен-Шетах – везде вы получите тарелку этого необычайно вкусного и питательного яства, пусть – для бедных, но очень богато греющего желудок как студенту, так и королю, как жене премьер-министра, так и старой арабской женщине, греющей усталые ноги свои на солнышке на открытой веранде хумусной закусочной в Старом Городе.


Хумус и суп-кубе в «Азуре»


О шварме – именно так, а не питерской «шаверме» и московской «шаурме» могу я говорить долго и выспренне, ибо этот король продуктов нашего местного фастфуда мог служить одновременно завтраком, обедом и ужином. Огромная лепешка – лафа, щедро намазанная хумусом, принимает на себя порцию скворчащего мяса с вертела, куриного, индюшачьего, говяжьего, а иногда – смеси из двух мясных нарезок, и все это богатство поливается тахинным соусом, сдабривается солеными огурчиками, нарезанными мелко мелко помидорами и огурцами, иногда небольшим количеством слабоквашеной капусты и обжаренным в масле ломтиком баклажана. Движения рук продавца отработаны до ювелирной точности. Быстро сворачивает он лепешку с швармой в рулет, поливает соусами, и вручает, как фельдмаршальский жезл, как оружие – новобранцу, как лопату – солдату – пускающему слюнки, едоку. А запах, этот запах жареного мяса, вертящегося на вертеле, бараньего курдюка, надетого на мясную пирамиду сверху, для того, чтобы мясо при жарке пропиталось жирком, запах картошечки – фри и аромат свежих овощей… Что может быть лучше этого, думает едок, впиваясь зубами в тугие бока огромного своего сэндвича, поедая сочное, хорошо прожаренное, мясо, так, что сок по усам течет, и запивая это стаканом лимонада. Что может быть надежнее и калорийнее этой могучей простой закуски, недорогой и настолько ласкающей вкусовые сосочки, что иной раз поесть швармы идут с любимой женщиной, с детьми, компаниями. О, иерусалимский «Шамен» – «Толстяк», лучшая шварменая закусочная в городе, скольких людей ты пристрастила к пище богов, сколько толстых животов родилось у твоих прилавков, где разноцветные салаты радуют глаз…

И на десерт – о закусочных рангом повыше. Где простые столы и столики, и официант принимает заказ. Где в меню стандартный набор – вареный рис, маджадра (рис с чечевицей), жареная картошка и салаты, мясо на шампурах – куриная грудка, сердца, печень, иногда говядина, где всегда подают холодные свежевыжатые соки и лимонад и обязательно завернут половину необъятной порции домой в аккуратный фольговый поддончик. Сюда приходят пообедать те, кто побогаче, поужинать те – кто победнее, просто посидеть – те, кому хочется нехитро, вкусно и дешево поесть в нашем Городе, где дома сами растут из земли, и каждый житель мнит себя пророком.

Старая история о том, как готовить маклюбе

Знаете ли вы, какое блюдо больше всего подходит для суровых иерусалимских зимних суббот, когда сплошная стена дождя не дает видеть прохожих, когда секут по лицу злые холодные струи и кинжальные порывы горного ветра продувают аборигенов насквозь через узенькие и кривые переулки Столицы? Я расскажу вам, что это за блюдо.


Купите для начала продуктов, для чего бросьте все ваши занятия, и, невзирая на погоду, будь она просто холодной, очень холодной, или совсем холодной, прогуляйтесь на столичный рынок Махане Иегуда. Он встретит Вас яркими и неожиданными цветами, запахами, в которых человеческий нос теряется, словно мальчик в толпе великанов, крикливыми торговцами, зазывалами, сумрачными лавками со специями, малюсенькими кафешками и магазинами сладостей. Здесь хочется гулять и очень не хочется покидать это место. Каждый может найти себе еду по нраву, товар по деньгам и много-много рассыпанного там и здесь удовольствия в виде щедро протянутой к вам горсти орехов, огромного яблока, сочного ароматного манго или большого куска халвы. Торговец столичного рынка – это актер. Это жонглер, пантомимист, и оперный певец в одном лице:

– Помидоры свеееееежие, помидоры сочныыыыые, помидоры лучшие на Ближнем Востоке!

– Рыба, рыба, свежая рыба, сам Иисус не ловил такой рыбы!

– Халва, ай, халва, сладкая, как поцелуй вашей любимой!

– А вот клубника, клубника… кто не берет такой клубники, у того теща будет жить вечно!

Очередь мужчин у клубники не иссякает.

Но мы с Вами пройдем в закоулки «иракского» коридора, где в тощих, как мартовский кот, переулках располагаются кафешки «только для местных», в которых, забыв обо всем на свете, играют в шешбеш старые иракские евреи. Играют на деньги, и, хотя игры подобного рода в публичных местах строго запрещены, ни один полицейский не сунется к старикам. Это – достопримечательность города. Это – его живая история, его старое, доброе сердце.

Здесь мы зайдем к мяснику, который, радостно ухмыляясь небритым лицом, аккуратно нарубит нам топориком две упитанные куриные тушки, разделив их на бедрышки, крылышки, грудки и другие радостные части бестолкового куриного племени. А потом – навестим лавочку на углу, где мордатый йеменский еврей с длинными пейсами, вытаращив огромные, как маслины, черные глаза, неистово хвалит чистенькие, мытые и протертые бумагой, овощи. У него запасемся луковичкой средних размеров, тремя баклажанами, томно поблескивающими своими фиолетовыми упругими боками, пятью картофелинами. Отсюда наш путь – в лавку пряностей, где у входа пирамидами и конусами рассыпной красный, белый и черный перец, желтые горы шафрана, и зиры, палочки корицы, цветочки бадьяна, рядами стоят банки с травами и порошками, висят связки чеснока и сушеных грибов, и золотится в огромном мешке из джута слегка желтоватый рис. Риса нам понадобится с килограмм, его отвесят нам на странно выглядящих в этом царстве старинных посудин, наисовременнейших электронных весах. А еще возьмем молотой корицы, кардамон, остро пахнущего кэрри, шафрана и зиры, которую называют у нас кумином. И, уложив все это в сумку, где томится в ужасе, ожидая своей участи, покойная курица, пойдем готовить Его.

Оно – это блюдо – называют маклюббе, или маглубэ, или… да какая разница, как называют этот своеобразный вариант плова на Ближнем Востоке, где вечные войны и вечный Невидимый Бог смотрит на нас с небес.


Львы на воротах дома Машиаха Борухофа


А сейчас я расскажу Вам сказку. О том, как жила-была в конце позапрошлого века в древнем городе Иерусалиме красивая девушка, чьи родители уже не помнили своей родословной, уходящей, как они считали к самому Йоханану бен Закаю, мудрецу времен баснословных. Девушка эта рано осиротела и росла у тетки, старой и набожной женщины, которая вставала ни свет, ни заря, шла во двор за водой, и разжигала огонь в очаге, не забыв прочитать при этом коротенькую женскую молитву. В гулком дворе-колодце, окруженном домами со всех сторон, все знали старушку-тетку как лучшую повариху города. У ее дома в пятницу выстраивалась очередь с мисками – покупатели не могли пройти мимо остро пахнущего приправами котла с маклюбе, мимо япраха – голубцов из виноградных листьев, мимо кюфты – котлет из бараньего мяса, сваренных в бульоне, таких вкусных, что ни один едок не мог остановиться, пока не съедал всего.

Кстати, зажжем-ка мы огонь под кастрюлей. Нальем туда 2 литра воды и положим хорошо вымытые куриные части. Добавим туда очищенную от кожуры луковичку и подождем, пока закипит наш бульон. Засыпаем кардамон, корицу, и соль по вкусу… и будем варить до полуготовности куриного мяса. А заодно с этим, зальем в отдельной посудине купленный нами рис теплой, немного подсоленной водой. Пусть себе отмокает пока суд да дело.

Так вот. Молодая девушка не просто росла среди медных котлов и огромных мисок, она с детства помогала тетке на кухне. Тетка не могла нарадоваться на племянницу. Та ловко работала ножом, нарезая оранжевую морковь, хрустящую капусту, месила тесто, наполняла рисом голубцы-япрах, шпиговала чесноком баранью лопатку. Она проникла во все таинства пряностей, четко различая их вкусы и запахи, понимая в какие блюда класть острую кэрри, и что окрашивать желтой радостью шафрана, какой нежный и аппетитный запах и вкус придает куриному мясу сладкая паприка, и как малые зернышки перца превращают пресный бульон в божественный горячий врачующий напиток, который так приятно прихлебывать из глиняной пиалы в зимние иерусалимские вечера. Да, знатная росла хозяйка, и хоть не было за ней приданого, но умение ее готовить обеды, как ее славная тетка, было лучше любых денег, как говорят у евреев: «Доброе имя лучше отборного масла».

Почистим, пока наш бульон побулькивает веселыми пузырьками, картошку, срежем хвостики баклажанов, слегка полоснув острым лезвием по воздушной их мякоти, и нарежем все это благолепие – и баклажанное, и картофельное – пластинками, тоненькими, почти прозрачными. Обжарим на сковороде на оливковом масле из Галилеи, с тем зеленовато-коричневым оттенком и горчащим немного вкусом, которым отличается оливковое масло холодного производства. Обжарим до легкой корочки с двух сторон, и откинем на отдельные блюда.

За девушку посватался молодой и родовитый Иосиф, из халебских евреев, чьи семьи, сметенные когда-то грозой римских легионов и рассеянные до Сирии, стали возвращаться в 16 веке в Столицу, лицом к которой молились все это время, и плакали, вспоминая Сион. Иосиф сватал ее с радостью, ибо больше всего на свете он любил покушать. И плотно покушать. Он носил свой живот с достоинством, как носят богачи мошну, а силачи мускулы. Его толстые щеки краснели от радости, когда он видел перед собой вкусный бараний бок с запечённым картофелем, он не мог удержаться, чтобы не потирать в радости ладони, не притоптывать ногой в ожидании лакомства. И возлюбил он жену свою за те вкусные приключения, которые готовила она ему каждый день на темной, пропахшей пряностями, кухне, да и за ласку ее любил, но повесть наша не об этом.

Нальем пока три столовых ложки масла в кастрюлю. Выложим туда четверть от риса, замоченного заранее, и разровняем поверхность. Уложим на этот рис, разбухший немного и ставший от этого еще более золотистым, баклажаны, посолив их слегка сверху. Не давая им более видеть солнечный свет, положим на них слой картофеля, слегка присолив его и присыпав кэрри.

Теперь – очередь курицы, которую мы вынем из прозрачной звонкой бульонной симфонии и уложим на картофельное ложе, а потом засыплем ее сверху оставшимся рисом. В бульон, осиротевший после куриного бегства, добавим шафран и зиру, прокипятим немного, и зальем этим бульоном наш рис так, чтобы уровень жидкости поднимался на 2 пальца над рисом.

Да-да, это уже почти все, читатель. Остается лишь увеличить огонь, пока не выкипит бульон над рисом, а затем быстро уменьшить его до минимума, и накрыть рис большой миской сверху, оставив его на маленьком огне на 20 минут, а затем еще на четверть часа – выключив огонь…

Да-да, так проделывала каждую пятницу наша героиня, а когда проходили четверть часа, и дорогие часы немецкой работы – подарок супруга – указывали ей на это, она ловким движением переворачивала котел так, что весь рис, и мясо, и овощи образовывали аппетитнейшую пирамидку на блюде, закрывавшем его до последней минуты. Маклюбе… желтый и ароматный от шафрана и зиры, рис, сочащиеся жиром кусочки тушеного куриного мяса, ставшие мягкими и податливыми, аккуратные ломтики картофеля и баклажанов… и все это, пропитанное чудными соками мясными, и ароматом пряностей, и любовью хозяйки, слившейся воедино с волшебным вкусом, ставилось на пятничный стол. И Иосиф, возвратившись из синагоги, омывал пухлые сильные руки свои из бронзовой кружки, тщательно вытирал их чистым холстинным полотенцем и садился за стол, где горели уже зажженные свечи, и лежали две витые халы, и стоял кувшин с вином, терпким и кисловатым вином с виноградников Эфраты. Как положено хозяину, Иосиф чинно наливал вино, благословлял его, макал в соль кусок халы, отломанной его могучими пальцами, и тоже благословлял, с улыбкой подавал их жене своей, супруге, хозяйке дома, матери детей и радости чресл его, и начинал читать древний субботний псалом, отрывок из притч Соломоновых, слова любви к жене, которым было уже три тысячи лет:

«Жену столь доблестную кто найдет?

Удалена она ценою даже от коралловых ожерелий.

Успокоено ею сердце мужа ее, и добыча не уменьшится.

Воздает она ему добром, а не злом, во все дни жизни своей.

Добывает она шерсть и лен, и займется охотно рукоделием.

Действуя, как корабли торговые, издалека доставляет она пропитание.

И встает еще ночью, и дает домочадцам мясо, а служанкам – указания.

Задумается о поле – и приобретает его, за доход от рукоделия высаживает виноградник.

Препоясаны крепостью ее бедра, и напряжены руки ее.

Наслаждается она тем, как хороша прибыль ее, и несмотря на дороговизну, не погаснет ночью ее свеча.

Руки ее тянутся к прялке, а ладони сдавливают веретено.

Ладонь ее раскрыта бедному, и руки ее протянуты страждущему.

Не будет она опасаться за домочадцев своих в стужу, ибо все ее домочадцы носят верхнюю одежду.

Ковры плетет она для себя, мраморно-белый моллюск виссона и раковины пурпура идут ей на одежду.

Известен муж ее в крупном городе, заседает среди старейшин земли.

Нижнюю одежду изготовляет она, чтобы продавать, и пояса поставляет ханаанею-торговцу.

Крепость и величие служат ей одеждой, и улыбнется она следующему дню.

Губы открывает она для мудрости, и учение милосердия на ее языке.

Она сторож поступков своих домочадцев, и пищу праздности не станет вкушать.

Встают ее сыновья, чтобы превозносить ее, муж – чтобы восхвалить ее.

«Многие дочери поступали доблестно, но ты превзошла их всех.

Привлекательность – обман, и красота – дуновение; женщина, боящаяся Господа, да восхвалится.

Воздайте ей за творения рук ее, и да прославится она в городе делами своими».

А жена улыбалась, хотя знала, что вскоре ей захочется завыть и заплакать.

Ибо Иосиф, взяв себе большую ложку маклюббе, всегда говорил:

«А моя мама готовила это вкуснее!»

«Лучше бы мне не родиться на свет», – думала молодая женщина, утирая тайком слезы.

Так проходили годы. Она старалась каждую пятницу, и каждая пятница падала капелькой, точащей камень, на жертвенник ее терпения. Каждую пятницу злость и безразличие к Иосифу увеличивались на эту капельку…

В ту пятницу она заснула у печи. Проснулась от запаха подгорелого риса.

Все пропало. Маклюбе была пережарена. Рис, рассыпчатый и золотой от шафрана, стал коричневым, корочкой покрылась нежная куриная кожица. «Мертвая, мертвая маклюбе. И уже наступает Суббота, и нельзя разжигать огонь, чтобы приготовить другую, и вот-вот Иосиф придет…

Чтоб он сдох, этот Иосиф с его покойной мамой! Чтобы сгнила его печенка! Лжец, лицемер… кому нужны его соломоновы похвалы, когда образ матери его вошел в дом и прочно поселился там, где ему нечего делать! За святым столом Субботы, за Киддушем (благословением), где только Муж и Жена…

Пусть жрет, свинья. Пусть жрет пережаренное, пахнущее горелым! Пусть потом бьет, насилует, выгоняет из дому.

Пусть что хочет, то делает… ибо не могу я больше», – обливаясь слезами, думала бедная женщина.

Поставила на стол маклюббе, утерла слезы. Вцепилась пальцами ног в пол.

Йосиф был не в духе. Он быстро проговорил благословения. Мрачное лицо его не разгладилось ни от вида первенца-сына, который сидел от него по правую руку, ни от веселых ужимок младших сына и дочери – близнецов. Горой возвышался Иосиф за столом. Медленно положил он в рот ложку маклюбе, и сжалась в комок его жена, закрыв глаза и ожидая удара.

– «Сарра!», – позвал ее Иосиф. «Сарра, жена моя! Будь благословенна ты, и руки твои! Ты приготовила маклюбе много лучше, чем моя мать!»

О кугеле сладком

Есть на Украине маленький такой городок в Львовской области, называемый Комарно. Его даже городом назвать сегодня язык не повернется. Едва ли четыре тысячи жителей насчитывает Комарно, основанный в 1471 году и получивший через два года после своего основания Магдебургское право. Славен Комарно яростной битвой между поляками и татарами, в которой почти полностью полег костьми десятитысячный татарский корпус, атакованный жолнерами Яна III Собесского. Когда-то в небольшом этом городке проживала большая еврейская община, и даже был собственный хасидский двор.

Сегодня комаринские хасиды сосредоточены в основном в Бней-Браке и Иерусалиме, где проживают компактно. Иерусалимского ребе – Ицхака Шломо – в Городе ценят за миролюбие и мудрость, и на его тиш (так хасиды называют праздничный ужин у ребе) собирается масса гостей. Особенно любит Ицхак Шломо рассказать шутку про своего предка, раввина Александра (Сендера) Сафрина, который любил есть кугель на тиш и на Шаббат и, бывало, говаривал:

«Если какой-то еврей не любит кушать кугель, то есть сомнение, еврей ли он вообще!»

При этом Ицхак Шломо улыбается в густые усы свои и отправляет в рот очередной кусок иерусалимского кугеля, этой особой, характерной для Святого Города, запеканки, которую любят в ортодоксальной общине все – дети и взрослые, ешиве-бохеры и милые молодые хозяюшки, тихие старушки и набожные старички. Запах этого простого народного блюда разносится по узеньким пыльным улочкам Меа-Шеарим в пятницу утром, его можно купить в любой забегаловке на улице Царей Израиля, им закусывает в перерыве между уроками в ешиве молодой бородатый аврех (студент ешивы) в ночные часы. Иерусалимский кугель, или, как называют его на идиш – «а кигель» – требует отдельного рассказа.

Сходим на рынок, и купим продуктов – 300—400 граммов любых макаронных изделий, 8 яиц, 1/2 стакана тростникового сахара (можно обойтись обычным жженым сахаром, но тростниковый много вкуснее) и 1/2 стакана сахара обычного, 2 столовые ложки мёда, 200 миллилитров сливок, 1 стакан изюма, 1 стакан грецких орехов, крупно молотого чёрного перца и корицы (их мы добавим по вкусу) сливочного масла (хватит нам граммов 30), пригоршню муки. И пойдем со всем набором домой. Да, кстати, захватите еще круглую или прямоугольную одноразовую форму для выпечки из фольги – в ней мы и приготовим кугель…

Кстати, блюдо это – немецкого происхождения, и по-немецки «кугель» – «круг, шар». Изначальный кугель делался из хлеба и яиц, и представлял собой соленую запеканку. Более того – в Европе кугель до сих пор делают солененьким, но наш, иерусалимский вариант, имеет более интересный вкус. И когда вы предложите иерусалимцу польский вариант кугеля (на самом деле – это блюдо можно назвать запеканкой) из картофеля, гордый иерусалимец поведет носом. Потому что он точно знает, что настоящий кугель должен делаться из лапши. Обычной лапши, чем тоньше – тем лучше. Главное отварить ее почти до готовности, сбросить на дуршлаг и обдать струей холодной воды.

А пока лапша варится, хорошенько промойте изюм и осушите его, крупно порубите ножом грецкие орехи, если у вас нет тростникового сахара – сделайте на сковороде карамель из полстакана сахара обычного и нужного количества воды. Затем – когда лапша готова, засыпьте ее в глубокую миску, и, смешав карамель, сахар, мед, 8 взбитых слегка яиц и сливки, залейте этой смесью лапшу. До того, как вы это выполните, добавьте в смесь молотого перца и корицы. Только не переперчите.

Заметим попутно, что запеканки подобного рода существуют у многих европейских народов. Более того – у литовцев их даже называют похоже, «кугелис», да только правоверному еврею есть такое никак невозможно, литовцы обильно снабжают «кугелис» свиным смальцем. У румын запеканка подобного рода делается с сыром и называется Пасте Файноасе – макаронный пудинг. Оба эти варианта имеют соленый вкус. На идиш кугель подобного типа называют еще «локшн кигель» – кугель из лапши. Впрочем, в нашей кухне есть еще «эпфель кигель» – в него добавляют яблоки, «кигелех» – картофельные оладушки, и еще пара сортов кугеля. Хасиды любят говорить про иерусалимский кугель: «Плачет как Лея, красив как Рахель, умен как Яаков и рыж как Эйсав», значение последнего сравнения вы сейчас поймете.

Как только лапша равномерно залита полученной смесью – посыпьте мукой форму для выпечки и аккуратно вылейте туда готовую смесь. Форму можете смело ставить в духовку на час, пока не появится на поверхности кугеля аппетитная румяная темно-рыжая корочка, и не наполнится воздух на кухне ароматом корицы.

Вот такое простое блюдо, нехитрая запеканка из дешевых продуктов, которое способно порадовать вас за столом в Шаббат, и просто безо всякой праздничной причины. Кугель любят есть как десерт к чолнту, и просто как сладкий пирог к чаю. А в Песах вместо лапши берут размоченную предварительно в воде мацу.

Знаете, почему наш иерусалимский кугель сладкий и пряный одновременно? Да потому что сладость жизни в самом важном и любимом для еврея городе всегда сопровождается определенной остротой и пряным вкусом тех неожиданных событий, на которые этот город столь богат.

А если вас пригласят на тиш (пир) в хасидский двор – не переименуйте попробовать кугель, для тиша это блюдо готовят с особым тщанием.

Штрудель с яблоками и захерторт

Штруделем называют любой пирог, в котором присутствует свернутое трубкой тесто, с различными начинками – от сладкой яблочной (и тогда это будет знаменитый венский апфель-штрудель) до мясной или капустной. Штрудель – по-немецки – водоворот, воронка, нечто закрученное. Но в еврейской кухне наиболее известен именно яблочный вариант этого вкусного пирога.




История штруделя довольно проста – первый его рецепт хранится в венской публичной библиотеке и датируется самым концом XVII века. Пироги такого типа существуют не только в австрийской, но и в немецкой, венгерской, польской, еврейской, даже греческой, кухнях.

А вот если вас заинтересует торт Захер – названный так по имени известного венского кондитера Франца Захера, то, разбираясь в хитросплетениях истории его изготовления, вы натолкнетесь на много интересных, как сказали бы сегодня, «ноу-хау». Именно шоколадный торт кондитерской Захера в Вене и Зальцбурге, а также в кафе «Захер» в Инсбруке и Граце, и, как не парадоксально, в итальянском Больцано являются настоящими тортами Захера. Их производство держится в секрете. Их аналогами является торт кондитерской «Демель» в Вене (когда-то между ними произошла судебная тяжба), и любимый торт советских детей – «Прага».

Пока читатель, вспоминая упругую шоколадную плоть торта Захер или тающие на языке яблоки венского апфельштруделя, полузакрывает глаза и впадает в грезы, мы несколько отвлечемся от этого кулинарного рассказа, и перенесемся в Иерусалим 1857 года.

В то время грязный, маленький городишко Иерусалим ничем не напоминал нынешнюю Столицу Израиля. Сухие выжженные горы окружали его, лишь там и сям поднимались к небу редкие верхушки финиковых пальм, да зеленели оливы в монастырских садах. Многочисленные христианские паломники страдали от жары, клопов, песчаных блох, вонючей воды, собираемой зимой в водосборные бассейны, где летом она зацветала и приобретала зеленоватый цвет. Лучшей паломнической гостиницей считалась русская православная. Но в ней принимали православных паломников, а к католикам из Австрийской империи относились, мягко говоря, наплевательски.


Österreichische Hospiz zur Hl. Familie


Положение вещей изменилось, когда Австрийская империя закупила в Иерусалиме участок земли, и на нем стали возводить Österreichische Hospiz zur Hl. Familie – Австрийский странноприимный дом имени Святого Семейства, где любой австриец, прибывший с визитом в Иерусалим, мог получить кров, пищу и – в случае надобности – подлечиться. Еду в странноприимном доме готовили точно такую, как в Вене. Хотя само здание – построенное под влиянием местной мамелюкской архитектуры («аблак» – чередование белых и красных слоев каменной кладки) – совсем не походило на имперские здания Вены.

Учреждения, подобные больницам и странноприимным домам, нередко оказываются почти столь же долгоживущими, как храмы. В современном Иерусалиме, живом, кипучем, вечно куда-то спешащем восточном и, в то же время, утонченно-европейском, городе есть много островков древности, сохранившейся и до сих пор служащей своим целям. В святом для иудеев, христиан и мусульман городе сохранился с середины девятнадцатого века и тот самый австрийский странноприимный дом. Более того – в нем вы встретите настоящий апфельштрудель и чудесный торт Захер, а кофе, который готовят здесь, один из лучших в городе. В тенистом саду, где так прохладно летними вечерами, можно сидеть часами, слушая перезвон колоколов, смакуя маленькими кусочками сладкие чары штруделя, запивая все это горячим мокко. Можно неспешно беседовать, а можно и просто помолчать, вглядываясь в бездонные глаза любимой женщины. А потом – рука об руку с ней, прогуляться по этажам старинного здания, где на стенах висят портреты Франца Иосифа I и его жены, где шаги гулко отдаются в коридорах, по каменным плитам которых в 1869 году, в ноябре месяце, гулял сам император, приехавший с визитом в Иерусалим (он, кстати, стал первым европейским правителем, посетившим Город после падения Иерусалимского королевства крестоносцев). И выйти на крышу, откуда открывается вид на купола совсем близкой Храмовой горы, на золотой Купол над Скалой, на серый купол Аль-Акса и на минареты, построенные мамлюками, с которых звучит громкий азан, так странно контрастирующий со сладким вкусом торта Захер…


Меурав йерушалми – сытно и с удовольствием

памяти Баруха Подольского.

Я долго думал, как можно перевести название блюда «Меурав Йерушалми» на русский язык. Замечательный лингвист Барух Подольский (благословенна память его) перевел это как «Блюдо из куриного мяса, восточная кухня». Эх, Барух, как жаль, что я не могу пригласить Вас в одно из восхитительнейших кулинарных заведений Иерусалима – ресторанчик «Стейкият Хацот» («Полуночные бифштексы»), и там, где на столах разноцветные вкусные салаты, и прохладный лимонад местного изготовления, заказать нам по порции этого блюда, на огромной тарелке, с румяной жареной картошкой и простым «рыночным» салатом из свежих помидоров и огурчиков, и мелко-мелко нарезанного фиолетового лука… И тогда, заглатывая слюну, погружаясь в теплые волны пряного запаха, мы ели бы с Вами это восхитительное сооружение из потрохов и грудинки любимой нашей еврейской птицы-курицы, сдобренное смесью пряностей, которая является секретом заведения, обжаренное на огненной стальной доске, сбрызнутое лимонным соком и украшенное зеленью. Все смешано в этом блюде – чинная куриная грудинка, маленькие селезенки, томная печень, упругие пупочки, ласковые сердца покойных кур, которых быстро и ловко режет резник-шойхет, успевая шепнуть что-то доброе каждой убиваемой курице так, что та и не понимает, что ее режут. Знаете, читатель, что символизирует это блюдо? Оно символизирует все общины евреев Иерусалима, смешанные вместе, сдобренные пряностями и благоухающие, благословенное блюдо, благословенный Град Божий, в котором обитают лучшие в мире люди, которые, невзирая ни на что, дружат и держат друг-дружку за руки.

Я расскажу Вам историю этого незамысловатого блюда. От бедности своей евреи в местечках использовали в пищу куриные потроха. А в Иерусалиме начала 50-х годов прошлого века мясо было так дорого, что курицу в бедных семьях ели в субботу только благодаря пожертвованиям, а уж о говядине и мечтать не могли. Имени человека, который первым начал обходить мясников рынка Махане-Иегуда я не знаю, но в его ресторанчике на два столика, который помещался наискосок от «Полуночных бифштексов» я трапезничал не раз. К нему приезжали любители мяса со всего города, и из Тель-Авива. Он бросал старческой морщинистой рукой горсть отборного миндаля на столик перед посетителем – вместо меню, и спрашивал, что угодно отведать посетителю – бифштекс, бычьи яички, фаршированную селезенку, копченую курицу. И тут же – на глазах у клиента – жарил это богатство. Все было по-простому, по-домашнему, и необычайно вкусно. Просто необычайно! А ведь этот ресторатор, о жизни которого можно написать книгу, который знал все истории старого Иерусалима, и был автором «иерусалимских потрошков». Именно он начал продавать «потрошки» у себя в крохотном ресторанчике – в виде набитой потрохами питы, сверху которой лежал соленый огурчик. И никаких жареных картофелей, только немного хумуса.

Он не взял патент на свое блюдо – а потом просто «подарил» рецепт и тайну приправ «Полуночным бифштексам», сам же сосредоточился на более изысканных мясных деликатесах. Увы, он уже прошел по узкому мосту своей жизни, этот человек, ставший частью городской истории.

Будучи студентом, я часто подходил к окошку «Полуночных бифштексов» на ул. Агриппас, и, обжигаясь и крякая от удовольствия, съедал огромную питу с «меурав йерушалми», насыщая и голодный студенческий желудок, и уставшую от лабораторного спертого воздуха, пару легких, и душу, которой становилось комфортно на сытый желудок.

Мы, русскоязычные «олим» (репатрианты), мало знаем о культуре вот таких, маленьких мясных ресторанчиков, которых на ул. Агриппас и на рынке – множество. Нам изначально не удавалось вникнуть в этот пласт кулинарной культуры города. Но те, кто преодолел неприязнь к «хумус-фалафелю» найдут для себя целый мир – от богемно-роскошного некошерного ресторана «МахнеЙуда», где места заказывают заранее, до маленького уютного «Полуночного бифштекса», где тоже всегда людно, от поместившихся в базарных переулках «Азуры» и «Рахмо», знаменитых своими блюдами, которые готовят на примусах, до маленького «тычка» «Хумус» – в одном из поперечных переулков рынка между крытым и открытым «проспектами», где я ел лучший хумус в городе.

А пока – отложите дела, купите куриных потрохов – сердец, печенок, селезенок и хорошей грудинки. Все это тщательно вымойте, перемешайте с кэрри, куркумой, шафраном, черным молотым перцем и щепотью соли, подержите в холодном месте с часок. Накалите сковороду на плите, и вывалите на нее всю эту чудную смесь, полив ее оливковым маслом. Обжарьте до готовности. Положите в питу, которую смазали немного хумусом, и… впивайтесь в нее зубами! Когда за окном дует иерусалимский ветер, и льет дождь – вы не найдете лучшего блюда.

Парижский стол в Святом Городе

Улица Царя Давида в Иерусалиме – это особая улица. На ней сосредоточены сразу несколько совершенно особых и примечательных зданий, каждое из которых может послужить темой отдельного очерка. Гостиницы «Царь Давид» и «YMCA», Папский институт изучения Святой Земли, дома особого иерусалимского стиля, и, наконец, великолепный тенистый парк с многочисленными скамейками, каскадами и – о, чудо, двумя фонтанами. В засушливом нашем Святом Граде они как никогда кстати.

Ближе к нижнему концу улицы, где возвышается торговый центр Мамилла и отель «Уолдорф Астория», в коротенькой, отходящей вбок и влево, улочке на стене дома красуется скромная надпись – «1868». Несведущий в науке иерусалимоведения гражданин пройдет себе мимо. А старый коренной иерусалимец посмотрит на эту надпись, под которой коротенький широкий коридор ведет куда-то во двор, с уважением. Здесь помещается один из лучших ресторанов города, да что там города, всей страны!

1868 год – это год основания здания, одного из старейших зданий, построенных за стенами Старого Города. В одноэтажном помещении со сводчатыми потолками, с милым внутренним двориком и простыми белеными стенами расположился французский ресторан для гурманов.

Я не буду долго и нудно рассказывать, что в нем подают, и как подают. Отмечу только европейский уровень сервиса, спокойную фоновую музыку и какую-то особенную изысканность блюд, которую в обыкновенном нашем вкусном ресторане с огромными его порциями никогда не увидишь. Начиная от сервировки, и заканчивая правильным подбором вин, штат работников ресторана постепенно вводит посетителя в атмосферу скромной и многообразной утонченности французской кухни, приспособленной к кошерному еврейскому духу. Есть здесь блюда из утки, и фуа-гра, особый, очень мягкий и вкусный луковый суп из белого лука, который наливают в тарелку со специальным салатом из большого соусника, разнообразнейшие сладости и очень вкусная, приготовляемая на месте, выпечка.

Словом, наслаждайтесь и дегустируйте. Балуйте себя и родных. Производите впечатление на подругу, черт побери! Пригласите сюда любимую женщину и предложите выйти за себя замуж. Это место создано для подобного. И при этом в нем нет дешевой романтики и глупых свечек в стаканах. Это праздник высокого французского вкуса. Bon appetit, дорогие сограждане.

Пекарни столицы – целебный хлеб и сладкие булки

Нет, наверное, ничего слаще и вкуснее свежего хлеба, который запиваешь стаканом свежевыжатого апельсинового сока. Или просто холодной водой. А какой хлеб выделывают в Иерусалиме… Воистину, нет в мире такого вида этого главного для человечества продукта, который вы не сможете найти среди стен Города. В многочисленных пекарнях его, основанных евреями со всех концов земли, выпекают и простой белый и черный хлеб, и итальянские джабетты, и французские багеты, йеменский лахух, арабские питы, персидские наны, бухарские чуреки, иракские аштануры (которые весь остальной Израиль называет лафой, а армяне – лавашом). Не прошла мимо пекарен и модернизация – во многих из них делают специальный «здоровый хлеб» из проросшей пшеницы, из полбы, из гречневой муки. Хлеб без глютена. Хлеб низкокалорийный, диабетический, да какой угодно.


Распродажа булок под закрытие рынка


Самое главное в хлебе Святого Города – его необыкновенный вкус. Казалось бы, что такого особенного нужно, чтобы уметь замесить отличное тесто, мука, вода, соль да дрожжи…

Пройдем со мной, читатель в четверговую ночь, в квартал, где обитают ультраортодоксальные евреи. Ведь в ночь с четверга на пятницу пекарни этого квартала работают до утра без перерыва – пекутся красивые, крутобокие халы для шаббатнего стола. Полуночничают у прилавков пекарен молодые студенты ешивы – аврехи – в ожидании белых свежих булок, которые так вкусны с чолнтом. А чолнт в пластиковой глубокой мисочке вы можете получить тут же рядом – на улице Зонненфельд 3, на углу улицы Бейт-Исраэль, в самом центре иерусалимского «харейдимного» сообщества. Пекарня «Нехама» – неожиданное сефардское заведение среди ашкеназского моря, где вам продадут персидский хлеб нан – сорт большой мягкой лепешки с кунжутом. Это – райское лакомство, горячая, плотненькая, упругая лепешка съедается почти моментально. А если с чолнтом – то и две, и три таких лепешки зараз можно уговорить.

Совсем недалеко – в том же квартале Бейт-Исраэль – работает Мати Ланднер, внук основателя пекарни Ланднер. В этой пекарне – самые вкусные халы в городе. А во времена британского мандата отец Мати выпекал специальные халы для еврейских подпольщиков, сидевших в английской тюрьме. Внутри этих хал прятались записки, а иногда и небольшие пилочки, которыми можно было аккуратно распилить прутья решеток.

Я помню, как вечерами в четверг, будучи студентом, шел поглядеть, как чинные еврейские хозяйки и их мужья идут покупать халы, кугель и рогалах к Субботе. Луна стояла над хлипкими домишками Меа Шеарим, вовсю горели фонари, детишки мелькали между ног родителей, невзирая на позднее время, и никто не заставлял их идти спать. У детишек-харейдим есть удивительная привычка стоять и наблюдать за тобой, причем делают они это абсолютно беззлобно. Я никогда не встречал среди них недоброжелательных или просто агрессивных детей. И глазищи у них очень взрослые – стоит такой мальчонка лет пяти и озирает непонятного дядю-хелойни (неверующего), а дяде так хочется есть, что в желудке урчит. И вдруг мальчонка срывается с места и что-то рассказывает продавцу, стоящему у прилавка с халами. А позади продавца – пекари сворачивают полосы теста как женские волосы в косу и рубят ее на отдельные халы, и аккуратно посыпают их кунжутом перед посадкой в печь. И этот низенький худой бородач подзывает меня и сует мне в руки две халы – горячие-горячие. Я не знаю, что делать. У меня нет денег, и взять неудобно. А бородач знай себе качает головой – бери, дескать, это большая мицва (заповедь) отметить Субботу с такими вкусными халами на столе. И я беру их – как двух детишек – и неловко несу с собой, а потом начинаю откусывать то от одной, то от другой, и так съедаю обе. Вкус этих хал я помню до сих пор.


Пекарня Теллер на рынке Махане-Йегуда


А вот в пекарне Теллер – что у рынка Махане-Иегуда – история совсем недлинная. Это молодая пекарня. И в ней делают самый вкусный хлеб в Иерусалиме. С ягодами, орехами, приправами. Великолепные круассаны – удивитесь, но они вкуснее своих парижских прародителей. Чудесные сладкие булочки. В такую пекарню любят заходить красивые женщины, элегантные, с умными милыми лицами. Они покупают хлеб Теллера – лучший хлеб Города – и смакуют каждый его кусочек, внимательно рассматривая сквозь зеркальные стекла пекарни толпу, идущую по улице, щупая пульс Города, вдыхая его ароматы и заедая все это тающей на языке божественной мякотью хлеба.

Сам Авишай Теллер рассказывает о себе и своей пекарне следующее – он как-то попробовал испечь хлеб по рецепту. Просто так. Для домашнего использования. И у него ничего не вышло. Упрямый Теллер снова попробовал – и снова испортил продукты. Огорчившись, он пошел учиться на повара в иерусалимский колледж Адасса. Там он постиг науку кондитерского дела, но искусством хлебопека овладел в пекарнях Города, где проработал шесть лет. Собрав воедино знания свои и умения, Авишай открыл пекарню в Гуш-Эционе. Там к нему пришел успех. Настолько большой, что Теллер основал новую пекарню – на улице Агриппас 74, рядом со знаменитым рынком Махане-Иегуда. Теперь его хлеб пользуется заслуженным успехом.

Иной раз мне хочется зайти к Теллеру, взять несколько ломтей хлеба с орехами и украдкой наблюдать за посетителями и прохожими на улице. Удивитесь – но таким образом можно написать много рассказов и повестей. И познакомиться со многими иерусалимцами. Особенно если потом прогуляться по шумному рынку Махане Иегуда, о котором я вам обязательно расскажу когда-нибудь.

Моррис и компания

Ах, рынок, рынок…

Где в горах продуктов застряло время, и кричат торговцы так же, как кричали в начале прошлого века…

Где рыбины смотрят застывшими глазами сквозь стекло прилавков-холодильников, и самую крупную и лобастую из них продавец называет Бен-Гурион…

Где японские туристы, узрев прилавок с финиками, медленно и чинно выбирают себе по нескольку штучек, долго принюхиваясь в к ним, а продавец начинает им улыбаться очень по-японски и учтиво…

Где в темноту вечера выставляют торговцы свои прилавки с оставшимся товаром, раздают его бесплатно для бедных, нуждающихся и старых жителей Великого Города, и каждый убогий приходит с кошелкой, чтобы не остаться голодным.

И где трамвай, позванивая колокольчиками, останавливается, чтобы из его светлой утробы пришли на вечерний рынок новые посетители.

В узеньких переулках ближе к улице Агриппас, где когда-то торговал конфетами старый бухарский еврей, а сегодня на это месте мясная лавка, там, где известный всему Израилю йеменец – знаток трав – варит свои целебные настои днем, в улицах Харув, Клубничной, Ореховой, Миндальной и Сливовой к вечеру закрываются лавки. Столы и столики, стулья пластиковые, металлические и деревянные занимают брусчатые улицы, и открывают двери свои десятки ресторанов, пабов, закусочных и макаронных, где клубится толпа. Молодежь, яппи, чопорные религиозные семьи, студенты с профессором – видимо, сдающие ему вечерний экзамен под звон бокалов с красным сухим вином, бородатые художники и музыканты – богема Столицы, какие-то суховатые дамы с собачками и кошечками – вся эта пестрая и живописная братия занимает столики, и вскоре яблоку становится негде упасть.


Суп из бычьей ноги


Мы держим путь в ресторанчик, который был одним из первых на рынке Махане-Иегуда. Наверное, нет беднее его по антуражу и внешнему виду. Это даже не нарочитый примитивизм «Азуры» и «Сами», это вроде как сама народная бедность сквозит в стенах, обитых досками, в столиках, покрытых простой клеенкой и пластиковых стульях, в простецких красного фаянса тарелках и ножах типа «5 за 10 шекелей». И меню, напечатанное на обычном листе бумаги, в котором только… более 20 видов шашлыка. От утиной печени и бычьих яичек до фаршированной селезенки, от антрекота до сердец погибших кур, от кусков вымени до простого цыплячьего мяса, тающего во рту. Знакомьтесь – это «Моррис». Так звали основателя этого заведения, и по его имени стало называться и само место. Сегодня его держит сын Морриса, толстый веселый дяденька с огромной золотой цепью на бычьей шее, улыбчивый и приветливый. И пусть ты сидишь на пластиковом стуле и накалываешь еду на вилку за шекель… но какие вкусные и острые соленья и салаты расставит перед тобой на столе расторопный официант, и какое мясо… какое мясо принесут тебе! Свежайшее, великолепно приготовленное, в меру пряное, посыпанное кинзой и петрушкой… порция бычьих яичек и антрекота на шпажке, куриные сердца и говяжья печень, бутылка красного местного вина с винодельни в Эфрате, и говорливая толпа, текущая рекой мимо тебя в прохладную вечернюю гулкость маленьких переулков, Клубничного, Сливового и Абрикосового, Орехового и Миндального, где утром покупает продукты весь древний Город, а вечером – ест и находит радость в веселии.