Вы здесь

Иду на «ты». Глава 1. ДВОЕ С КАРУСЕЛИ (И. А. Подгурский, 2006)

Глава 1

ДВОЕ С КАРУСЕЛИ

Весело скрипнув напоследок, карусель остановилась. Из старенького репродуктора, закрепленного на столбе, вокруг которого вращались деревянные животные, автомобильчики, ракеты и прочий транспорт, послышалась популярная некогда песенка: «Здравствуй, страна героев!..» Первые слова ее, впрочем, прозвучали как-то неуверенно, если не сказать вопросительно. Но затем голос карусели окреп, и оборвался он на вполне жизнеутверждающей ноте.

С карусели по деревянному крылечку, покрытому шелушащейся оранжевой краской, сошли двое. Отличали их уверенный шаг, легкая настороженность и спокойная готовность ко всему одновременно.

Этой готовностью, пожалуй, особенно выделялся высокий, белокурый представительный мужчина плакатной арийской внешности, в новенькой форме пехотного офицера вермахта со знаком тридцати штурмовых атак и двумя новенькими кожаными чемоданами в крепких руках. Слез он с деревянной модели танка «Т-34». Спутник его, чертыхаясь и отдуваясь, в свою очередь сполз с огромного желтого верблюда. Краска на плешивом «корабле пустыни» облупилась. Его пассажир придерживал объемистый солдатский вещмешок. Поверх поклажи был привязан семилитровый чайник.

Слегка замешкавшись – парень в гимнастерке, слезая с верблюда, зацепился за гвоздь и порвал галифе,– они подошли к калитке в разноцветном низеньком частоколе ограды, опоясывающей карусель, и огляделись. С трех сторон песчаный холмик, на котором они стояли, окружало море и маленькая пристань, с четвертой отчетливо выделялась узкая и довольно короткая песчаная коса, вымощенная желтым кирпичом. Дорожка вела к утопающему в зелени острову. За зарослями вдали угадывались аккуратные строения.

– Похоже, нас не ждали,– заметил парень в гимнастерке и галифе, распахивая калитку, опуская поклажу на песок и усаживаясь на стоящую у входа скамейку.

Обер-лейтенант бросил на спутника спокойный взгляд и пожал плечами.

– Петруха,– смущенно представился офицеру его собеседник и уточнил: – Петя Филиппов, стажер.

– Николай.– Обер-лейтенант подсел рядом и достал из платинового, под алюминий, портсигара две сигареты.

– Не курю,– жизнерадостно отозвался Петруха и поинтересовался: – Слышь, дядь Коля, вы как думаете, нам сидеть ждать или того…

– Сказали, слезешь – встретят по прибытии. Так что давайте, юноша, не дергаться, а следовать инструкции.

– Ну мне тоже сказали, что встретят. Не сказали вот только где… Вы как знаете, а я гимнастерку сниму.

Кузнецов смолчал.

– А вы бы китель скинули, не то сопреете. Эх-ха-ха, сейчас бы пивка «Жигулевского»…

Обер-лейтенант снова пожал плечами, но китель все-таки расстегнул.

Минут через сорок бесполезного ожидания Петруха решительно встал, накинул на плечи гимнастерку и, подхватив вещмешок, обернулся к Николаю:

– Пойдем, а?

Обер-лейтенант поправил надвинутую на глаза от солнца фуражку, стрельнул на попутчика голубой эмалью внимательных глаз и неожиданно весело кивнул.

Идти по дорожке было приятно.

Ласковые и тихие волны мягко накатывали на косу почти у самых ног. Ветерок, совсем незаметный на холме, тут был посвежее. До дощатой сторожки на берегу они добрались минут за десять.

Сторожка оказалась довольно хлипкой, с полуото-дранной, покосившейся дверью сбоку и небольшим окошком-бойницей с видом на карусель спереди. Крыша сторожки представляла собой небрежно прибитый рейками по стенам кусок дырявой толи.

Рядом со сторожкой ножками в песок был прочно вкопан широкий дубовый стол с явными следами многократных пиршеств – шрамами от ножей, в подсохших круглых пятнах и подтеках. Рядом стояла пара деревянных скамеек на чугунных ножках. Скамейки были относительно новенькими и явно притащенными сюда из какого-то парка.

– Вещи к осмотру,– грустно посоветовали за спиной. Потом подумали и добавили: – И документы. На стол.

Недавние пассажиры карусели молча взгромоздили на стол вещи и только тогда обернулись.

Опираясь руками на тяжелый двуручный меч, стоял так же основательно, как и стол, невысокий, кряжистый бородатый мужчина в вылинявших, перевязанных вервием портах и белой полотняной косоворотке. Голову его украшала широкополая соломенная шляпа.

Был мужик совершенно бос и, по некоторым неуловимым для сознания признакам, слегка нетрезв. Со вздохом вытащил он из песка меч, слегка покачиваясь, но с достоинством подошел к столу и, подмигнув обер-лейтенанту, отрекомендовался:

– Муромский Илья Тимофеевич, старший богатырь.– Затем, отгоняя муху, поморщился и, кивнув куда-то вдаль, небрежно добавил: – Начальник здешней заставы. И этой вот таможни, разумеется. Ферштейн, камрады?

Округливший глаза Петруха оторопело моргнул, обер-лейтенант прищурился, молча кивнул безупречным пробором.

Богатырь присел на край стола, извлек из кармана портков измятый, весь в масляных пятнах кусок пергамента, благодушно кивнул и тут же нахмурил брови:

– В соответствии с пояснениями командира отряда к приказу Главка от 14 липня лета 4178 на территорию постоянной дислокации отряда категорически…– С этими словами Илья поднял в небо средний палец левой руки.– Категорически запрещается проносить наркотики, пор… пар… но… граф… хи… че… ску литературу, ишь, чего навыдумали, а также спиртосодержащие жидкости. И далее по тексту. Садитесь.

С этими словами Илья небрежно свернул пергамент в кулек, достал из кармана и швырнул в рот пригоршню тыквенных семечек. Аккуратно сплюнув шелуху в пергаментный кулечек, богатырь внимательно оглядел так и не присевших на лавки карусельщиков и, враз утратив интерес к обер-лейтенанту, остановил лукавый взгляд на Петрухе.

– Спирт, водка? – поинтересовался он, прищурив голубые, как небо, глаза.

– Коньяк,– растерянно, но четко отрапортовал Петруха.

– Грузинский? – насторожился богатырь. Глаза его обрели стальной оттенок.

– Армянский,– с легкой обидой поправил его Петруха и добавил: – «Ахтамар».

– Надо сдать, Петр Трофимович,– твердо посоветовал Илья.– Непорядок. Если комиссар узнает, сам понимаешь. Отчислит, как пить дать. А пить, оно того… вредно.

Петруха понимающе закивал, извлек из чемодана и поставил на стол три бутылки. Илья аккуратно положил на стол кулечек, вытряхнул какой-то мусор из карманов и распихал по ним две бутылки. С некоторым сомнением посмотрел на третью, потом решительно взвалил на плечо меч и со словами «теперь вот акт об уничтожении еще писать» понуро побрел в прибрежные заросли.

Петруха, глядя ему вслед, растерянно и безуспешно пытался закрыть чемодан. На песок высыпались застиранная голубая блуза с трафаретной надписью «Все в ОСОАВИАХИМ!», связка тараньки, кляссер с марками и пионерский горн.

Обер-лейтенант пришел в себя быстрее.

– Илья Тимофеевич! – громко окликнул он богатыря.– Товарищ старший богатырь! Нам-то куда?

Ответа не было.

– Илья Тимофеевич, нам о незаконной попытке провоза коньяка докладывать, или как?

Илья недовольно оглянулся и неспешно почесал в затылке. Хмуро покосился на оставленную им сиротливую бутылку на столе и явно через силу посоветовал:

– Вы это, вот что… Если стаканы есть – до вечера оную того… А пока через рощицу и… Найдете дежурного, доложите о прибытии. Нынче, кроме него, в отряде ни души. Устроит он вас – так валите купаться. Вечером командир с полигона вернется – вызовет на беседу. И не суетитесь, хлопцы.

Богатырь, небрежно и начальственно козырнув, удалился, загребая белый как сахар песок босыми ногами. Петруха принялся собирать рассыпанные под ногами вещи.

– Вы готовы? – обернулся он к обер-лейтенанту минуту спустя.

– Готов,– ответил Николай, разворачивая и разглаживая забытый на столе пергаментный кулечек, вытряхнув из него шелуху семечек.

– Что там написано? – поинтересовался Петруха.

– Ничего,– переворачивая пергамент, ответил обер-лейтенант.– Совсем ничего.

Сразу за рощицей начинался аккуратный, недавно окрашенный невысокий штакетник с узеньким проходом. За штакетником четырьмя стройными шеренгами на просторной лужайке располагался лагерь: штук двадцать деревянных теремков с резными наличниками и уютными террасками. Один из домиков подозрительно напомнил Филиппову юрту кочевников. Между строениями желтели щедро посыпанные песком ровные дорожки, убегавшие к белокаменным палатам с небольшим плацем перед ними.

Неподалеку виднелся спортгородок с полем для мини-футбола, волейбольной площадкой и городошницей. Вдали, за увитой плющом оградой, стояли две-три постройки; одна из них, судя по запаху, явно была конюшней или зверинцем.

Обер-лейтенант Николай Кузнецов и стажер, рядовой красноармеец Петр Филиппов, остановились перед палатами и переглянулись. Петруха нетерпеливо переступил с ноги на ногу и вдруг пронзительно свистнул. Из открытой настежь дубовой двери послышалось негромкое ворчание, и на пороге под резным козырьком появился патлатый, заспанный парнище в английских бриджах, щеголеватых лакированных сапогах и застиранной тельняшке. Перепоясанный лакированной портупеей, он приветственно махнул гостям браунингом, приглашая подняться по лестнице.

Вновь прибывшие коротко представились.

– Задов,– весело отрекомендовался хозяин.– Можно просто Лева. Дежурный по отряду. Проходите.

Просторная полупустая прихожая узенькой дверцей переходила в довольно широкий коридор, устланный цветастой персидской ковровой дорожкой. По стенам коридора висели плакаты военного, революционного и рекламно-пищевого содержания. Были там еще портреты известных и неуловимо знакомых лиц в военной форме и почему-то расписание графика движения поездов по КВЖД [3]. В правом нижнем углу расписания черной тушью каллиграфическим почерком было выведено: «От Чан Кайши на добрую память».

– Значит, так,– остановился Задов у дверцы с лаконичной надписью «дежурная смена».– На этом этаже у нас кабинеты начальства, штабная палата для совещаний, буфет, библиотека и эта, как ее… да, комната психологической разгрузки. Ну и дежурка, разумеется. Вопросы?

Обер-лейтенант явно заинтересовался психоразгрузкой, но, глянув на безмятежного Петруху, промолчал, продемонстрировав щегольски безупречный пробор. Задов одобрительно кивнул и пинком распахнул дверь дежурки. Обстановка ее располагала к покою. Два роскошных дивана стояли вдоль противоположных стен по левую и правую руку от входа. Над занавешенным тюлем небольшим окном висел яркий плакат: «Родина-мать зовет!»

– Это подлинник, товарищи экскурсанты,– прокомментировал любопытствующие взгляды Задов,– самый что ни на есть оригинал.

У окна стоял просторный, практически чистый стол и гнутый венский стул. Еще один столик – с чайным сервизом из гжели, бутербродами, зеленью и бурлящим самоваром – стоял в углу между двумя креслами. В другом углу располагался книжный шкаф. Дополняли вполне домашнюю картину торшер, ковер и чучело лохматого полосатого медведя.

– Трофей. Располагайтесь,– последовательно кивнул Задов на чучело и на диван справа.– Вас Илья встретил?

– Да, на берегу.

– Странно. Он вообще-то сейчас в увольнении со своими парнями. Энергии кот наплакал, так они на Белых песках у шлагбаума околачиваются. Там микроклимат – благодать, и рыбалочка имеется. Имейте в виду. Остальные – на полигоне. Ну-с, ладненько, ребята, докладывать пора.

Задов потрогал самовар, хмыкнул, выбрал одну из тарелочек, плюнул, протер рукавом и присел к столу. Затем, открыв нижний его ящик, достал румяное спелое яблоко и небрежно катнул его по тарелке. Секунд двадцать яблочко, переваливаясь с бока на бок, вяло каталось вдоль васильковой каемочки. Затем дно блюдца посветлело.

– Ну? – раздался требовательный бас.

– Прибыли Филиппов и Кузнецов. Досмотр прошли благополучно. В лагере порядок.

– Филиппову дай акт на ознакомление. Кузнецова в тир.

– А пожрать и умыться с дороги им можно? Или как?

Блюдечко взяло паузу. Затем последовало невнятное бурчание, и связь прервалась.

– Душа-человек,– осклабился Задов.– Слуга царю, отец солдатам. До утра оба свободны. Ладно, пора и перекусить чего-нибудь. А ты, Петюнь, акт все ж таки глянь. Все равно он на тебе повиснет…

– Это что, серьезно? – поинтересовался Петруха у Задова спустя пару минут, дочитывая поданную ему бумагу.

– А что вас, собственно, не устраивает, товарищ стажер?

– Все.

Немногословный доселе Кузнецов, прихлебывая чай, вальяжно раскинулся в кресле и поинтересовался:

– Зачитаешь?

– Запросто, дядь Коль.


«АКТ

приема-передачи арсенала и техсредств


Пушка-самопал – 2 штуки. Пулемет «максим» – 1 штука. Наган-самовзвод – 54 штуки. Мечи-кладенцы – 18 штук. Топоры-ледорубы – 1 штука. Ножи засапожные – 15 штук. Змей Горыныч – 3 пасти, 1 штука. Патроны наганные – 8.903 ведра (прилагаются коромысла – 2 штуки). Патроны наганные наговоренные – 9 котелков [4] (посеребренные). Патроны наганные изуверские (со смещенным центром тяжести) – две пригоршни. Ядра каменные – несчетно. Спецядро-бумеранг – 1 штука (в комплекте с аптечкой-исповедальней). Телефоны внутренней связи «КС» – 6 штук (Пермский СНХ 1961 года). Яблочки на блюдечке (8 блюдечек, 7 с половиной яблочек). Свет-зеркальца «Мачеха» походные – 1 штука. Свет-зеркальца «Трюмо» штабные – 3 штуки. Скатерть-самобранка – 3 и 3 четвертинки.

Инвентарь по акту

Сдал: Л. Задов.

Принял: П. Филиппов».


– Подпишешь? – полюбопытствовал Кузнецов.

– Нет,– решительно ответил Петруха, откладывая бумагу в сторону.

– А я бы подписал,– посоветовал Лева, нехорошо улыбаясь.

– А я вот – нет,– вежливо улыбнулся Николай Задову.– Сначала следует проверить наличие, слышишь, Петруха?

Они лучезарно поулыбались друг другу еще минут пять, однако Петруха явно не спешил разделить их веселое настроение.

– Не подпишу,– твердо подтвердил он.

– Лимон, райские яблочки к чаю? – поинтересовался Задов.

– Не подпишу.

– А я тебе календарь подарю. С девочками восточными, м-м-м,– понизив голос, пообещал Лева, и глазки его подернулись многообещающей поволокой.

Петруха улыбнулся, а Задов продолжал соблазнять:

– И скатерть-самобранку в личное пользование. Срок гарантии не ограничен…

Петруха усмехнулся и протянул руку за авторучкой:

– Ладно. Подписываю. Только без девок восточных, добро?

– Ну вот и славно, коллега. А насчет самобранки я пошутил. Тем более что одна из ее четвертинок у Ильи Тимофеевича, а требовать ее вернуть для сверки на склад лично я бы не советовал.

– Суров Тимофеич? – поинтересовался Кузнецов, доливая в свою кружку чай.

– Да нет, скорее прижимист. Он эту скатерку самолично у печенегов умыкнул. Уверяет, что это не трофей, а реституция. Вроде как невеста ему ткала и вышивала, а печенеги реквизировали при набеге. Вместе с семьей, кстати. Теперь Тимофеевич требует ее списать, а на худой конец согласен приватизировать. Выкупить, стало быть.

– А что начальство?

– Рвет и мечет. Но Илья грозится ее потерять.

– Ну так пусть выкупает.

– Илья-то? – Задов с веселым удивлением глянул на увлеченно допивающего чай Кузнецова.– Илья гроша медного не даст.

– Так зачем же он предлагает ее выкупить? – всерьез заинтересовался наконец Кузнецов.

– Это он Хохела и Баранова достает, заммордуха нашего.

– Тот, что по моральной части?

– Ну да, заместитель командира нашего и Фурманова сподвижник по партийной части. Митька, кстати, мужик ничего, но на почве частной собственности слегка поехал. Впрочем, я тоже за экспроприацию. Мир – хижинам, война – дворцам и так далее. Помню, мы в Одессе в семнадцатом году…

Глаза Левы слегка затуманились, однако в этот момент медведь в углу тихо рыкнул. Из-за рощи донесся задорный одесский мотивчик – «В семь сорок он приедет». Кузнецов машинально глянул на часы. Было значительно позже.

Петруха перевел свои невинные голубые глаза на Задова. Во взгляде его читался невысказанный Николаем вопрос.

– Это Ваня,– неожиданно ласково пояснил Лева,– Сусанин Ванька, сын Иванович. «Жизнь за царя» слышали? Это про него. Парень в командировке восемьдесят четыре года промаялся. Эх, и как же кстати я баньку истопил! Верхнее чутье, одним словом, интуиция…

– Издалека он? – поинтересовался Кузнецов, протягивая руку за бутербродом.

– Дальше некуда. Великое переселение народов из Индии. Культивировал рассаду индоевропейских языков в Евро-Азиатском регионе. Особая миссия, проект века. Восемьдесят четыре года культивировал.

– Долго,– поежился Петруха.

– Раба надобно выдавливать из себя всю жизнь, и по капле.

– Кстати, о капле… – оживился Петруха, потянулся к вещмешку.– Не пора ли нам по капле?

В этот момент на пороге показался изможденный старец в изодранной, выцветшей тигровой шкуре с грубо оструганным посохом в правой руке. Длинные льняные волосы его были спутаны, деревянные сандалии сточены до стелек, и только синие печальные очи светились неземной мудростью.

– Я дома? – грустно поинтересовался он у Задова, не обращая ни малейшего внимания на остальных присутствующих.– Чтобы ты так жил, как я скучал за тебя, Лева, гой ты еси, добрый молодец.

Лева порывисто вскочил навстречу старцу и, трижды облобызав, усадил на диван.

Петруха тем временем достал бутылку коньяка и поставил ее в центр стола.

Сусанин ответным жестом сунул руку за пазуху и извлек из-под шкуры грязный граненый стакан, обмотанный куском плохо выделанной кожи.

– Чтобы не разбился,– устало пояснил он, перехватив взгляд Кузнецова.– Со знакомством!