Глава 1
14.06.2068
Идем на посадку. Трясет, писать сложно. Сам не знаю, разберу ли потом собственный почерк. Но пишу, так как больше делать нечего. Карябаю на бумаге карандашом.
Обзора нет никакого, стены глухие. Куда летим? Ясно только, что вниз. Трясет мелко, то и дело включаются корректирующие двигатели и тогда под ногами что-то жутко скрипит. Надеюсь, так и должно быть. Страшновато. Стараюсь не думать, что будет, если столкнемся с чем-нибудь.
Ребята в большинстве своем спят. Они привычные. Это я – новичок. Салага.
Сержант наш – парень тертый, – чувствуется – смотрит сейчас на меня. Интересно, о чем он думает?
Гнутый – долговязый, сутулый (потому и «Гнутый») – подрезает ножом ногти. Обкусывает, сплевывает. Губы шевелятся, должно быть, он поет, но его не слышно: шумят двигатели, пол вибрирует.
Рыжий – крутит головой, разглядывает стены, пол, потолок. Ему действительно интересно или только вид делает? Что тут может заинтересовать? – кругом железо, пара приборов – давление воздуха и температура, пластиковые кресла, ремни.
Ухо (правое ухо у него оторвано, говорят, кто-то откусил в драке) – шлифует пряжку ремня. Это его гордость – офицерская пряжка на солдатском ремне. Говорят, кого-то из большого начальства спас, а тот ему подарил в благодарность свою портупею.
Остальные спят. Подняли рано. Вот они и досыпают. Привычка. Я так не могу.
Здесь у всех клички. Имена остались на гражданке. Так легче, понятней – вот Гнутый, вот Рыжий, вот Ухо. А почему Цеце? Надо будет уточнить у ребят.
Сколько прошло времени? Часы есть только у сержанта. Ну и в кабине пилотов, конечно же. Перед погрузкой в корабль у нас у всех зачем-то отобрали часы. Думаю, летим уже час. Сколько осталось?
Температура растет. Наверное из-за атмосферы снаружи.
Наверное, скоро приземлимся.
Трясет так, что желудок выпрыгивает.
Все, заканчиваю.
1
Огромный плоскобрюхий корабль завис над бетонной площадкой. Сопла выключенных маршевых двигателей еще дышали жаром – раскаленный воздух над ними струился словно тюлевые полотнища. Мелко дрожала земля, и с ревом плескали в бетон тугие факелы рыжего пламени, удерживая корабль в воздухе. Лениво покачивались короткие широкие крылья, сверкая серебряными голограммами – «U.D.F.».
А потом монолитный корпус словно лопнул – черные трещины побежали по изъеденному ржавчиной металлу, посыпалась на бетон чешуя окалины. Медленно вывернулись из стальной утробы корявые лапы, повернулись на скрежещущих шарнирах, напружинили рессоры, готовясь принять на себя многотонную тушу корабля. И рев стал глохнуть, укоротились языки упругого пламени. Неторопливо, величественно, уверенно, встал корабль на свои ноги, и бетонные плиты, казалось, просели под его тяжестью.
Хлопнув, погасли дюзы. Скрипнули, словно вздохнули, пружины рессор. А по корпусу корабля змеились новые трещины – раскрывались глухие трюмы, поднимались двери-гильотины, переборки превращались в трапы, гремели цепи подъемников – космическое судно выворачивалось наизнанку.
Со стороны ангаров уже катились к приземлившемуся кораблю роботы-погрузчики, словно для приветственных объятий разведя в стороны руки-манипуляторы. За ними ползли три неповоротливых буксира на широченных гусеницах. От складов тянулась к месту разгрузки черная лента механического транспортера, громыхая роликами на неровных стыках рельсов.
Три человека с высоты следили за прибытием и начинающейся разгрузкой корабля. Они находились в просторной, похожей на аквариум комнате, венчающей смотровую башню, стоящую на краю посадочной площадки. Первый из них – высокий, улыбчивый, подвижный – главный инженер Форпоста, – с профессиональным интересом наблюдал за деловитой суетой оживших механизмов. Он гордился четкостью и слаженностью их работы, хотя его заслуги в том не было. Он сам прибыл на Форпост неделю назад и не успел даже толком ознакомится с технической документацией.
Второй человек – в гражданском костюме, неестественно аккуратный, холеный, словно бы даже лоснящийся – начальник отдела информации – хищно всматривался в раскрывающуюся громаду корабля. Он с нетерпением ждал, когда оттуда появятся люди. Роботы его не интересовали.
Третий человек на вознесенном к небу наблюдательном пункте – коренастый, сутуловатый, небритый, сонный и хмурый, в мундире с полковничьими знаками различия – командир Форпоста – откровенно скучал. Последние несколько лет он жил в ожидании пенсии, и потому с большим неудовольствием принял новое назначение в этот дикий, Богом забытый край.
– Ну вот и пополнение, – удовлетворенно сказал начальник отдела информации. Теперь забот нам прибавиться.
– Наконец-то людей здесь станет больше, чем роботов, – буркнул командир, подавляя зевок.
– Не забудьте, – живо повернулся к нему главный инженер, – вы обещали мне двух человек!
– Помню. Обещал.
– У меня некомплект кадров!
– А у меня пока ни единого бойца… Поглядим, кого нам прислали…
2
Словно комар сердито заныл пробудившийся зуммер. По потолку бегущей волной прокатилась к выходу линия красных огней.
– Приготовились! – рявкнул сержант.
Бойцы отстегнули ремни, удерживающие их в креслах. Кто-то чуть приподнялся, массируя затекшие от долгого сидения ноги.
– Я не давал команды двигаться! – сержант разевал пасть так широко, что, казалось, можно было увидеть, как в его глотке рождаются звуки. – Гнутый, сядь на место! Цеце, подбери свои ходули! Кто там щерится? Пасть закрой!..
Щелкнув соленоидами, разблокировались замки. С лязгом отошли запирающие стержни. Чавкнув, ушла вверх гильотинная дверь, и в тесное помещение потек дым, воняющий горелой изоляцией. Взвыла сирена, заглушая зуммер, и бегущая дорожка огней сменила цвет на зеленый.
– Вперед! Быстро! Марш!
Вразнобой застучали по металлическому полу окованные ботинки. Запрыгали по стенам взбалмошные тени.
– Взять ногу! – сержант ярился. – Левой! Левой!
Зеленые огни ручьем катились в открытую дверь и убегали вглубь темного извилистого коридора, направляя людей к выходу, задавая им темп движения.
– Шире шаг, черти! – ни на миг не смолкал сержант, стоя возле двери и по одному пропуская мимо себя бойцов. – Не растягиваться! – Он с силой подталкивал в спину бегущих солдат, словно впихивал их в овальную дыру дверного проема. Рыжий, получив увесистый шлепок по лопаткам, приостановился, повернул к сержанту рябое лицо, осклабился:
– Может не надо так рьяно, сэр?
– Двигай, Рыжий! – сержант мутным взором исподлобья смотрел сквозь бойца. Непривычного человека такой взгляд испугал бы, но сержант и Рыжий давно знали друг друга.
– Новое место, сержант, – Рыжий ухмылялся. – Новое начальство. Понимаю.
– Еще одно слово, и три наряда я тебе обещаю!
– Понял, сэр!
В коридоре громыхали громом сотни окованных подошв. Из открывшихся отсеков выбегали бойцы, на ходу перестраивались и спешили к выходам, следуя за волнами зеленых огней, подгоняемые воем сирены и тычками одинаково сердитых сержантов.
Павел покидал душный отсек последним. Он выронил карандаш, когда убирал записную книжку, и замешкался, доставая его из-под сиденья. Сержант с издевкой следил, как новичок, путаясь в болтающейся амуниции и тихо поругиваясь, ползает на коленях, отыскивая закатившийся карандаш.
– Что, писатель, тяжело начинается служба?
Света было мало, только зеленые всполохи пробегали по потолку.
– Давай, давай! – сержант шагнул от двери. – Ну что за раззява в моем взводе?
Павел наконец-то отыскал карандаш, подхватил его и выпрямился, оказавшись лицом к лицу с рассерженным взводным.
– После отбоя два часа занятий на плацу!
– Да, сэр! – рявкнул Павел, вытаращив глаза.
– Что ты там писал? – сержант чуть понизил голос.
– Дневник, сэр!
– У тебя что, много свободного времени? Ладно, сейчас некогда. Но мы еще вернемся к этому разговору. На выход!
– Есть, сэр!
Взвод ждал их в коридоре. Тридцать хмурых лиц одновременно повернулись к двери. Кто-то буркнул что-то недовольное, но сержант уже ругался:
– Что встали? Кого потеряли?
– Вас, сэр! – прогнусавил Ухо.
– Я знаю, что ты потерял! – сержант, оскалившись, навис над излишне разговорчивым бойцом. – Ухо свое ты потерял! А теперь проверь, на месте ли хозяйство! Может тоже кто откусил?!
В тридцать глоток грянул хохот, заглушив сирену.
– Хватить ржать! Последними идем! Марш!
Коридор петлял словно кишка. Вой сирены то глох, отставая, то вновь нарастал, появляясь спереди. Грохотало, лязгало железо под ногами. Волной бежали по потолку огни.
Вскоре пол пошел вниз, под уклон. Стало светлеть, и скачущие по стенам, преследующие бойцов тени побледнели. Потянуло сквозняком, дышать стало значительно легче.
– Подтянуться! Выровняться!
А когда взвод сбежал на горячий бетон посадочной площадки под лучи яркого солнца, недоумевающий, вроде бы даже чуть растерявшийся сержант повернулся к Павлу:
– Это и есть ваша Сибирь?
Чистое без облачка небо. Далекие величественные бугры сопок, на долгих пологих склонах щетина сосновых перелесков – редких и светлых. Веселый проблеск озерца в ложбине.
– Да. Это наша Сибирь.
– А где же снег? Как же морозы?
– Сейчас лето, – усмехнулся Павел. И помедлив, добавил негромко: – Еще будет. И снег. И мороз. И медведи с росомахами.
3
Все Форпосты строились по одному проекту. Точнее, проектов было несколько, на разные климатические зоны, но различия между ними были заметны лишь самим проектировщикам и строителям. Солдат же, куда бы они ни прибыли, везде ждало знакомое однообразие: взлетно-посадочная площадка для тяжелых кораблей ES-класса, аэродром для гиперзвуковых самолетов класса LT и десантных геликоптеров, блок-госпиталь, выкрашенный в белый цвет, буро-зеленые казармы, помывочный пункт с пристройкой сауны, гостиница на двадцать номеров, солдатская столовая, бар, плац, спорткомплекс, открытый стадион с полосой препятствий, ангары, гаражи, склады; в стороне – городок: жилые дома для офицеров и вольнонаемных, гостиница для гражданских лиц, магазинчики, клубы для культурного досуга, двухэтажный ресторан, а вокруг всего этого – широкое кольцо высокого бетонного забора с датчиками движения и видеокамерами, со спиралью колючей проволоки поверху. И один-единственный КПП, за тройными дверьми которого, за шлюзом цельнометаллических ворот, начинается дорога в большой мир.
В мир, который нужно защищать.
4
Ровными коробками выстроились на плацу роты. Замерли, закаменели людские ряды. Вытянулись по швам руки. Крепко сомкнулись пятки. Застыли суровые лица.
– …Вы прибыли сюда, чтобы защитить свой мир! – Грохочущий голос с разбегу бился о шеренгу бойцов, словно прибой плескал в скалу. Начальник отдела информации, поднявшись на невысокую трибуну, выступал перед солдатами с приветственной речью. – Своих родителей, своих братьев и сестер, своих жен и детей! Враг безжалостен! Значит и мы будем безжалостны к врагу!.. – Отражаясь от стен, рокочущим эхом возвращалось сказанное, катилось по плацу, и все слушали не столько слова, сколько их рокот. Не в словах чувствовалась сила, а в том как они звучали. – Вы здесь, а это значит, что вы настоящие сыны своих народов, преданные нашему общему делу! И пока мы вместе, враг не поставит нас на колени!
Оратор замолчал, медленно, словно через силу поднял руку, стиснул кулак над головой, угрожая небу, а пять сотен бойцов – солдат и офицеров – затаив дыхание, зачарованно слушали, как не желают умирать отзвуки усиленного микрофоном голоса.
– А теперь скажу я, – глухо и бесцветно прозвучали чьи-то слова. И ряды бойцов чуть заметно дрогнули. Пятьсот пар глаз обратились на невысокого, невзрачного человека в форме с полковничьими знаками различия, сутулой спиной устало привалившегося к трибуне. – Я хочу, чтобы вы поняли одно, – тихий голос заставлял вслушиваться, – здесь ваш новый дом. А все остальное – поле боя… – Полковник, замолчав, обвел взглядом строй бойцов. Отчего-то поскучнел, ссутулился еще больше. Сказал хрипло, совсем не по-военному, просто, буднично: – Командирам проверить наличие личного состава и доложить.
И строй распался. Командиры отделений и взводов, печатая шаг, выступили вперед, развернулись лицом к подчиненным, начали перекличку. Ротные принимали первые доклады, разворачивались, направлялись к командиру. А тот, все также опираясь спиной на трибуну, словно забыв о воинском приветствии, кивал приближающимся офицерам и совсем не по уставному протягивал им руку.
– Добро пожаловать на новое место. На днях обязательно зайду к вам поговорить.
Смущаясь, ротные жали вялую сухую ладонь, и спешили доложить:
– Сэр, отсутствующих нет!
– Хорошо, – говорил полковник, и было заметно, что его одолевает смертная скука. – Очень хорошо.