ГОСУДАРСТВО ДВОИХ
ВЕТЕР
Сначала были лишь он и я. Вернее была я, и был он. Если бы не та гроза, если бы не тот ужасный ветер, никогда не возникло бы «мы», никогда бы два человека не оказались на одном острове.
В самый разгар бури, в самый острый момент приступа страха, неожиданно мы оба услышали так явно, будто эти слова сказал нам ангел в самое ухо, – «Не волнуйся, с рассветом всё закончится», и успокоились, и смогли увидеть друг друга, и смогли выжить. И утром было действительно так.
Когда взошло солнце, у нас уже был наш остров, окруженный со всех сторон океаном и дом, построенный на воздушных сваях. Я знаю, что это звучит невероятно, но это так.
Из того, что было до бури и этого странного пробуждения я не помню почти ничего, кроме теплых слов ангела, которого может быть, и не было на самом деле и взгляда, ставшего ключом к государству двоих.
ЗЕРКАЛЬНЫЕ ЦВЕТЫ
Когда я сижу на крыше нашего дома, построенного на воздушных сваях, ветер часто путается в натянутых поперек стропах, оставляя знакомый запах среди мокрого белья. Ожидая этой минуты, я тут же хватаю его и проглатываю. Как ком сахарной ваты он тает у меня во рту и, проходя сложнейшие алхимические трансмутации в моем организме, становится его закономерной частью. Почти все мое тело состоит из кирпичиков, которые когда-то были его запахом, его цветом, его звуком, его дыханием. Когда-нибудь мне это надоест и что-то еще во мне восстанет против этого незаметного и вероломного захвата чужих территорий, но пока он дарит мне зеркальные цветы, я готова мириться со всякими неудобствами.
ЕГО ИДЕЯ
Однажды ему в голову пришла удивительная идея. Целый день он провел как в монастыре на хлебе и воде, сосредоточенно строгая и выпиливая странную конструкцию на самой крыше. Он был похож на прожигателя жизни, внезапно осознавшего близость Страшного суда. Работая, он целый день напевал третий акт из оперы Рубинштейна «Демон». Он как будто боялся не успеть, потому не переставая щедро осыпал опилками маленький дворик, вместе с соседской кошкой Нюрой. В результате этих героических усилий появилось нечто, напоминающее по форме неудавшийся домик для птиц, но значительно более внушительное по сути – почтовый ящик Бога.
– Что это еще за ерунда? – спрашиваю я.
– Это не ерунда, это первое, что мы сделали на благо всех живых существ.
– Но почему «мы», это ведь ты сделал этот недоделанный скворечник?..
– Ты – муза, – улыбается он.
ЗЛОЕ ЗАКЛИНАНИЕ
За день до того, как маг из соседней деревни, ради сохранения баланса, насылает на него морок, острые сомнения и тяжелый сон, я чувствую, как на меня стотонным камнем наваливается беспричинная тоска, и нет сил выпрямить спину. Я больше не ощущаю его рук, даже когда он рядом, и мне становится одиноко и страшно. Я хожу по нашему саду одна, будто по лабиринту, и не узнаю поворотов знакомых дорожек, шершавости и теплоты досок южной скамейки и даже пения птиц. Он смотрит на меня из окна своей комнаты и не замечает, как колдовство прокрадывается в его сердце.
Утром следующего дня он сидит потерянный и молчаливый. Парк растворяется в тумане и, всматриваясь в его лицо, я прошу его:
– Скажи, что происходит в твоем сердце, и я пойму, что происходит в моем.
Едва перебирая бледными губами, он говорит:
– Я плыву в лодке, которая наполняется водой, и никак не могу обнаружить пробоину, пытаюсь вычерпать воду, и пока мне удается делать это достаточно быстро, что бы лодка не пошла на дно. Все хорошо, я еще на плаву.
Я чувствую, как в его голове мечется мысль: «что если однажды я устану, что если однажды я захочу спать, что если однажды пробоина расширится, и борта лодки затрещат и сомнутся под напором воды?».
В эту минуту я начинаю чувствовать, как тоска отпускает меня, и в каждом движении поселяется легкость. Я становлюсь невесома и обретаю способность войти в его сон.
– Если однажды ты устанешь, я стану вычерпывать воду и грести вместо тебя, если однажды пробоина расширится, мы сможем увидеть ее и залатать, если однажды лодка затрещит и сомнется под напором воды, мы оба окажемся за бортом и, возможно, нам будет страшно, но не будет одиноко.
Мы сидим в одной лодке друг напротив друга. Кругом так много ложного света – протянешь руку, а он исчезает. Неужели мы уклонились от курса? Неужели потеряли способность вглядываться в горизонт и видеть? Была ли эта способность? Куда теперь плыть? В какой огонь верить и верить ли вовсе в огонь?
А над нами веет ветер. Мы сочиняем себе паруса и наполняем их дыханием радости. Морок, острые сомнения и тяжелый сон отступают, как тени, разбегающиеся по углам утром… Мы снова видим берег.
К вечеру глухой туман покидает наш сад, и мы выходим из дома, что бы, держась за руки, пройтись по знакомым изгибам песчаных дорожек, посидеть на теплой южной скамейке и послушать вечернее пение птиц.
ТРИ НИЖНИХ СНА
Когда над нашим домом, построенным на воздушных сваях, висит темнота, такая плотная, что в нее можно завернуться как в бархат, мне всегда снится один страшный сон: будто бы я кладу голову ему на колени, и он перебирает своими тонкими пальцами мои волосы и что-то шепчет. Звук его мягкого голоса успокаивает и качает как в колыбели, до тех пор, пока я так облечена в нежность, что не могу разобрать слов. Вдруг что-то горячее и влажное касается моей шеи у самого основания, как яд, влитый в ухо отцу Гамлета рукой брата. Мне кажется, что он, касаясь моей головы, чувствует под волосами страшную метку, и сердце его разрывается.
Меня опускает в нижний сон, в котором человек, бывший невероятным образом и магом, и королем, сказал мне «изыди», и в еще более нижний, в котором другой человек, живущий среди страниц своих книг и бесед с Небом, назвал меня «карикатурой». Я сплю, и темнота вокруг меня сгущается, опускается и накрывает собой весь дом. Сверчок в каминных часах поет о том, что «пространство между звездами – это время без любви», о том, что «люди – это межзвездные мосты», о том, что «голос – это бросок друг к другу»… Сквозь сон я прошу его «не молчи», иначе, как вода уходит в сухую землю, все это тоже уйдет вниз и станет моим третьим нижним сном.
Конец ознакомительного фрагмента.