7
Злачные места начались для меня с посещения какого-то местного тошнотворного притона. Мы с Габриэлем вошли в узкий проулок и стали спускаться вниз в подвальное помещение по каменной лестнице. Здесь было все слабо освещено и очень накурено табаком вперемешку с марихуаной. Я даже закашляла от омерзительного, спертого воздуха. Декор был необычным, но мебель красивой, и похоже, не дешевой. Заведение явно пользовалось спросом. Посетителей – не очень много, обстановка – почти семейной. Мы прошли мимо столиков с креслами, красивыми стульями, кое-где даже диванами, вглубь к фресочной стене, сели за столик. Мебель была пошловатой, но вполне в духе города: золоченая, с малиновой бархатной обивкой. Тусклый свет красных люстр создавал атмосферу интимности, тихие голоса за столиками подпитывали эту атмосферу. Все было как обычно в таких заведениях, и в то же время не как обычно. Веяло чем-то непонятным, где-то опасным и провокационным. Глаза распахнулись в удивлении, когда наткнулись на фреску и рассмотрели в подробностях сюжет.
– Они не настоящие, – сразу пояснил Габриэль.– У владельца был прекрасный вкус и любовь к живописи, а еще – редкое чувство юмора. Вот он и попросил своего друга, художника, изобразить на стенах религиозные сюжеты.
– Для чего? – удивилась я.
– Это символизирует, что все посетители – дети греха, и его заведение – место порока, логово грешников, отступников, всех падших.
– Ад на земле?
– Скорее рай на земле для недостойных.
– Как у Шекспира: ад пуст, демоны все здесь.
Он улыбнулся своей обольстительной улыбкой и подозвал официанта.
– Ты религиозен? – еще больше удивилась я.
– Нет, – ответил Габриэль, мимолетом взглянув на медальон, поблескивающий на моей груди. – Верю только в рок.
– Фаталист, – произнесла я.
– Каждый должен получать от жизни все, чего он хочет. Сам! А не ждать, стоя на коленях перед образами, что все упадет с неба.
– Но это скользкая дорожка. Вдруг тебе захочется недоступного, или того, что принадлежит другому?
– Это не проблема, – улыбнулся он еще раз.
– То есть, ты настолько беспринципен?
– Увы.
Мы оба улыбнулись друг другу. В Габриэле было что-то неуловимо манящее, лощеная внешность в сочетании с тихой атмосферой, приглушенным светом делала его демонически притягательным. Глаза поблескивали, казавшись угольно черными.
– А имя у тебя одного из ангелов господних, – не сдерживая улыбки. Произнесла я.
– Мама всегда была излишне верующей, – пояснил он с придыханием, – верила в мою лучшую сторону, надеялась, что я стану хорошим человеком, – его пальцы крутанули кольцо с рубином, а глаза не отпускали мой медальон.– Честно говоря, после жизни среди излишне праведных людей начинаешь сильно это все ненавидеть.
– Что-то вроде переедания духовности?
– Ну да, только мой катарсис привел к тому, что я навсегда отказался от света и чистоты духовной жизни, тогда как другие отказываются от порока ради религии и спасения своей души. Я погряз в пороке.
Я сидела и слушала его, интуитивно ощущая подвох, но не в состоянии определить в чем он заключается.
– А ты, религиозна, – кивнул он, указывая на мой медальон.
– Как все русские, – пожала я плечами и погладила привлекшую Габриэля вещицу..
– Ну да, православие еще заразнее католицизма, – едко усмехнулся он.– И в кару небесную за грехи веришь?
– Верю, – грустно улыбнулась я, ответив на вопрос.– Болезни и горести даются воискупление совершенных ранее грехов и неправедных поступков.
– За смерть мужа себя казнишь?
– Откуда ты знаешь? – подняла на него глаза и застыла, удивленная.
– Простая логика, – вздернул он бровью. – Так, что у тебя за грехи, за которые ты так расплачиваешься? – он обольстительно улыбался и был неотразим.
– Ты не священник, чтобы я тебе каялась, – ответила я, улыбаясь, что вызвало в нем неописуемый восторг и растянуло улыбку до ушей.
– Ради твоих откровений, я готов им стать ненадолго.
– Женщины мне этого не простят, – ответила я, мы оба заулыбались.
– А, Габриэль! Давно тебя не видел, – мужчина средних лет стукнул его сзади по спине и отвлек нас друг от друга.
Мужчина был одет в темное. Малоинтересный, весьма невзрачен внешне, он имел маленькие глазки, что делало его лицо еще более некрасивым.
– Не хочу напоминать, но как там наши дела? – произнес он, покосившись на меня.
– Полным ходом, именно сейчас, – ответил Габриэль и снова перевел взгляд с мужчины на меня.
– Ты уверен? – недоверчиво продолжил мужчина, присаживаясь за столик.
– Сам за этим проследил, – кивнул Габриэль в подтверждение.
– Хорошо, – кивнул мужчина в ответ.– Ты нас представишь?
Его маленькие глазки забегали по мне.
– Катерина, знакомая нашего Леонардо и моя.
– Та самая, о которой все говорят? – с еще большим интересом уставился на меня пришедший.
– Да, – кивнул Габриэль, окончательно запутав меня.
– Что ж, могу сказать, что Вы этого более чем заслуживаете, – произнес мужчина, улыбнувшись.
– Фабио Моро, – произнес Габриэль.
– Тоже знакомый, – мужчина протянул мне руку.
– Очень приятно, – пришлось ответить мне и улыбнуться.
– Позволите, – он уселся ко мне поближе.– Так что же Вы делаете в таком месте, прекрасная синьорина?
– Приобщаюсь к богемной жизни.– ответила я и смутилась. Если бы не полутьма, то мужчины бы заметили, что я немного покраснела.
– Вы – тоже художник?
– Я имею некоторое отношение к артистической среде, – ответила я, еще больше смутившись.
– Звучит интригующе. Модель?
– Нет.
– Почему? – глаза некрасивого мужчины прищурились, от чего стали похожи на щелки.– Или Габриэль только планирует соблазнить Вас, предложив нарисовать? Он в этом мастер.
– Я видела несколько его картин. Мастером его трудно назвать, – тихо произнесла я.
Мужчина резко засмеялся, и Габриэль тоже заулыбался, глядя на меня сверкающими глазами.
– Неплохо! Ум в женщине делает ее еще соблазнительней.
– Как и умение делать красивые комплименты в мужчине, – ответила я приятной фразой.
– Благодарю, – улыбаясь, мужчина поклонился мне, приложив руку к сердцу. – Но если честно, в последнее время мне абсолютно не на ком тренироваться. Может, с Вашим появлением все изменится?
– Вряд ли. Я здесь частым гостем не буду, – ответила я на его предложение.
– Это – не беда. Венеция слишком мала, чтобы здесь потеряться. Тем более, у нас есть общие знакомые.
Габриэль смотрел мне в глаза неотрывно.
– Я – директор одного из музеев. Приглашаю Вас, у нас прекрасные экспонаты сейчас выставляются. Я даже покажу Вам особые, которые лежат в запасниках, и никто их не видит.
– Неужели?
Я улыбнулась, а он назвал адрес музея.
– Непременно приду, – улыбнулась я еще раз.
– Я буду рад.
Габриэль смотрел на меня и улыбался, ожидая, когда Фабио Моро отойдет в сторону. Тот понял взгляд Габриэля и поспешил отойти к другому столику.
– Твой знакомый давно управляет музеем? – спросила я, провожая Фабио Моро взглядом.
– Прилично, хотя это не самое любимое его занятие, – ответил Габриэль.
– Он тоже художник?
– Здесь это неизбежно, – улыбнулся Габриэль. – Хотя и это ему особой радости не доставляет.
– У него такие же планы на жизнь, как и у тебя?
– Ты про деньги? – Габриэль блистал улыбкой. – Не совсем. Он больше падок на статус. Фабио— сноб, – пояснил он.– Хочет иметь высокое положение в Венеции.
– А сейчас он его не имеет?
– Нет. К тому же он завидует Леонардо, – ответил Габриэль, и после паузы прибавил, – жутко.
– Чему завидовать? Он одинок, живописью особо не занимается. Выставлялся за всю жизнь три раза.
– Ты драматизируешь, – искренне удивившись моим словам, произнес Габриэль.
– ?
– Леонардо и без выставок имеет успех со своими картинами. И выставлялся только потому, что его об этом просто умаляли. Представляешь сколько меда для самолюбия? К тому же, здесь он действительно признанный гений-современник, у него есть авторитет, влиятельные знакомые, его слушают и всегда приглашают для обсуждения важных проблем города. Здесь есть чему завидовать.
Я смотрела вперед себя и слушала.
– Единственное, что действительно удручает, – это то, что он постоянно в депрессии и мало склонен к светской жизни. Но для художника это хорошо: трагизм заставляет лучше творить.
– Знаешь, что он сейчас рисует?
– Нет, а ты? – ответил Габриэль.
– И да, и нет, – хитро произнесла я.
– Это как? – удивился собеседник.
– Я картины не видела, Леонардо постоянно ее прячет, но Ванда подсказала, с чем может быть связан его творческий подъем.
– С чем?
– С кем, – поправила я себя.
– И с кем же? – Габриэль с любопытством уставился на меня.
– Слышал о семействе, которое недавно приехало в Венецию? Печатали в газете, – щелкнула я пальцем, – статья была о представлении в Ла Фениче. Главное – женщина, такая красивая, с темными волосами… – пальцы поиграли возле моих локонов.
– Нет, честно… – хмурился он, соображая, – не помню. Не обратил внимания. И что с ней?
– Помнишь, ты рассказывал, что у Леонардо была интрижка с другой в период смерти Анны.
– Да, – кивнул головой Габриэль.
– Это – одно и то же лицо.
– Неужели? – заулыбался он.– Надо будет обязательно на нее взглянуть.
– Не пожалеешь. Может она и тебя творить заставит.
– Тогда точно взгляну, – усмехнулся мужчина.
– Может, нарисуешь?
Он снова повернулся ко мне.
– Почему бы и нет.
– Посоревнуешься с маэстро.
– Отличная идея, – сказал он, подыгрывая.
Повисла пауза, во время которой я успела рассмотреть не только обстановку, но и лицо Габриэля в мельчайших подробностях.
– Хочешь услышать конец истории? – хитро спросил он.
– Да, – ответила я.
Многие месяцы рыбак был безутешен. Сидел на берегу, в гроте, и ждал, что случившееся обернется сном… Но нет! Воспоминания об ушедшей любви травили его душу горьким ядом и днем, и особенно по ночам. Он рвал на себе волосы, выл и стенал так громко, что все соседи принимали его за сумасшедшего. Дом его – старую хижину на берегу – стали обходить стороной, даже не удосуживаясь узнать, что страдальца так мучает. Никто не покупал рыбы. Орио все время задавал себе вопрос: почему Мелузина уплыла? Может быть, змея была миражем, и Мелузина вернется снова: красивая, со своими волшебными глазами и голосом-колокольчиком. А потом снова качал головой в отрицании, понимая, как глупо потерял свое счастье. И в один из лунных дней, когда стали совсем красными от едких слез его глаза, рыбак взял свою лодку и вышел в море.
Ему нечего было терять. Ему нечего было ждать. И жизнь не имела отныне для него смысла. Он развернул свою лодку на горизонт и погреб вдаль в надежде, что смерть соединит его с возлюбленной. Долго-долго греб он, рассекая черную гладь, нагружая мускулы рук, болевших адской болью, греб, пока его не покинули силы. Руки перестали слушаться, рыбак еле мог сидеть в лодке от усталости, и все вокруг было черным. Тогда Орио понял, что наступил нужный момент.
Рыбак встал на середину лодки, перекрестился и бросился в воду. Водная стихия мгновенно поглотила его, словно ожидая лакомой добычи. Накрыла с головой, чему рыбак совсем не сопротивлялся, и топила, поглощала, затягивала, смакую свой ночной ужин каждую секунду. Все вокруг было черным и холодным для Орио, впрочем, как и его жизнь без сирены. Он падал все глубже и глубже вниз моля лишь о том, чтобы увидеть возлюбленную.
Когда тело замерзло окончательно, конечности потеряли чувствительность, что-то сверкающее показалось вдали. Полоска света тугим кольцом обвилась вокруг него, и невидимые силы потащили утопленника куда-то. Они тянули, заставляли рассекать темную воду, и наконец вытолкнули его на поверхность. Орио закашлял, еле разлепил глаза и пришел в изумление. Он барахтался в воде и не мог поверить своим глазам. Перед ним была большая серебристая змея.
– Зачем ты сделал это, Орио? – голосом колокольчика произнесла змея. – Разве для вас это – не грех?
– Мелузина? – еле слышно произнес он, слабо веря происходящему.
– Да, Орио, – грустно произнесла змея. – Это я. Та, которую ты обрек на вечное пребывание в обличии змеи. Та, кто любила тебя, и та, которую ты предал.
– О Мелузина, прости меня! Я не знал! Если бы я мог что-нибудь сделать!
И Орио залился горькими слезами. Он плакал долго и никак не мог успокоиться.
– Успокойся, Орио, – тихо произнесла Мелузина. – Если ты и вправду так сильно любишь меня, как говоришь, тогда есть способ снять заклятье.
– Какой!? – резко спросил Орио.– О, милая Мелузина! Я сделаю все, что ты скажешь. Хоть на край света пойду за волшебным зельем!
– Не надо ходить так далеко, – тихо ответила Мелузила. – Этот способ не требует волшебных средств, только твоего мужества.
– Что я должен сделать? – произнес Орие все еще ощущая во рту соленый вкус воды.
– Ты должен обвенчаться со мной, здесь на водах под луной, ночью, и в церкви при свете солнца, в моем нынешнем обличии. Только, когда ты возьмешь в жены змею, заклятье падет.
– Но, кто же меня обвенчает в церкви со змеей? – ужаснулся Орио, помня, что его и так местные жители называют братом рогатого и сумасшедшим. Это и вовсе заставит всех ужаснуться.
– Как хочешь, Орио. Но иначе заклятья не снять, – грустно произнесла Мелузина, хлопая своими, теперь уже, змеиными глазами.
– Подожди! – крикнул Орио.– Только не уплывай! Я согласен.
Змея противно улыбнулась и стала произносить какие-то причудливые слова. И все это время Орио думал, а стоит ли жениться на змее, ведь Мелузина – не просто змея, но, судя по всему, еще и ведьма. В душе его роились сомнение и страх, правильно ли он поступает, верно ли? Что будет после, что скажут люди? Как такое возможно?
Мелузина закончила произносить заклинание и посмотрела на Орио, который встрепенулся от взгляда огромной змеи и вдруг заметил, что Луна раздвоилась. Странное сияние окропило воду вокруг них, и рыбак почувствовал, что не бултыхается в воде. От удивления Орио открыл рот. Вода сама держит его и не собирается топить. Орио еще больше испугался, посмотрел на противную змею и от горького ощущения в сердце не смог избавиться. Из-за ночной тьмы горькую досаду и сомнения на лице Орио серебристая змея приняла за страх и усталость от того, что мужчину не так давно вытащили из воды. Мелузина продолжила обряд, заставила рыбака повторить какие-то непонятные фразы, от чего Орио чувствовал себя еще более неуютно, и после этого сияние вокруг них стало еще более насыщенным.
– Теперь мы женаты, – произнесла Мелузина. – Дело за тобой!
Рыбак еле выдавил из себя улыбку, еле сдержал омерзение, когда змея целовала его своим скользким языком. Мелузина так и не поняла, отчего ее возлюбленный такой тихий, списала все это на шок от виденного волшебства. Она попросила его снова взобраться в лодку, и отвезла на берег, взяв с него слово, встретиться завтра в их гроте.
Утром, когда рыбак проснулся, он был сам не свой. Произошедшее ночью сильно смущало его и пугало. Во что я ввязался? Как я пойду в церковь и попрошу, чтобы меня обвенчали со змеей? Это немыслимо!
Однако чувства превысили голос разума. И Орио поплелся в церковь следующим днем. Услышав просьбу рыбака, священник взбеленился, стал размахивать руками, плевать в сторону Орио, называя его приспешником дьявола, и выгонять из церкви вон. Он кричал, что такое нормальному человеку на ум не придет, и клялся отлучить рыбака от церкви. Орио взмолился так неистово, как только мог. Он провел на коленях три дня, умоляя обвенчать его с возлюбленной, и священник сдался, приняв за умалишенного. Он попросил у Орио только одно, – чтобы венчание проходило втайне от жителей. Они договорились о времени встречи и расстались.
На следующий день Орио пришел со змеей в руках, завернутой в белый платок, а священник закрыл церковь, сославшись на болезнь. Ровно в полдень двое возлюбленных обвенчались. Когда священник объявил двоих мужем и женой, змея снова подняла голову и приблизила свой язык к губам рыбака. От отвращения священник отвернулся в сторону и стал выгонять парочку из храма поскорее.
Когда Орио сошел со ступенек церкви, Мелузина приказала отнести ее обратно в пещеру и оставить. Орио был удивлен.
– Но ведь мы теперь женаты! Мы должны жить вместе.
– Оставь меня там, Орио. Я приду к тебе сама сегодня ночью.
– Но как ты придешь? – удивился рыбак.
– Я приду, обещаю. Только отнеси меня обратно.
И рыбак повиновался молодой жене-змее.
Прознав о том, что рыбак женился, к его хижине тут же собрались гости. Всем не терпелось посмотреть на молодую жену. Орио похвастаться было не кем, он лишь грустно вздыхал и продолжал думать о Мелузине. Горожане пытались узнать у священника о молодой супруге, но священник только отмахивался, ничего не желая объяснять. Наконец, все решили закатить праздник вечером, и посмотреть на молодую супругу рыбака.
Свадьба была странной. Орио сидел в своем дому и ожидал прихода Мелузины. Гости косо смотрели на него, шушукались, а кто-то даже и посмеивался, спрашивая, когда ожидать им невесту-неведимку, может, она уже здесь? Гости пили и ели, и с каждым кубком все больше смеялись над незадачливым женихом. Когда наступила ночь, и Орио от отчаяние готов был рвать на себе волосы, двери его дома распахнулись, и все мгновенно замерли в изумлении. Как и Орио. Его глаза приковались к стоящей в дверях деве, Мелузине. К той самой, которую он полюбил. Хотя, нет. Не к той. К еще лучшей. Ее глаза были столь же волшебны, волосы столь же прекрасны, кожа столь же бела, только теперь она шла к нему. Шла на двух ногах, а не плыла на хвосте! И одежда ее, почти полупрозрачная, была усыпана жемчугом, свет от которого горел ярче свечей. Мелузина подошла близко к мужу и поцеловала его губы. Они были такие же холодные как у рыбы, но от счастья и восторга сердце Орио прыгало как сумасшедшее. Он заключил свою жену в объятья.
Гости ахнули, и начался пир. Все восхищались молодой женой, уже никто не бросал шуток и острот, а только завистливые взгляды.
В счастье и радости, в огромном богатстве, Орио и Мелузина прожили десять лет, успев родить троих детей. И после десяти лет, когда Орио был абсолютно счастлив, злая старуха-судьба постучалась клюкой в их дом. Одной весною Мелузила умерла. Орио был безутешен. Он выполнил просьбу своей подруги, похоронить ее тело при отливе в полную луну. В верное время он вышел из своего дома, пришел на берег моря и погрузил холодное тело своей обожаемой жены в воду. Как только тело соприкоснулось с водой, оно тут же превратилось в пену и растаяло. Орио заплакал навзрыд.
Каждую ночь он спешил к морю, где покоилась его любовь, каждую ночь смотрел на звезды, представляя ее глаза, каждую ночь гладил воду, как ее прекрасное тело, каждую ночь прижимах к сердце клок отрезанных Мелузиной волос, и ничто в мире не могло смирить его горе, оно разгоралось все сильнее и сильнее с каждым днем. Орио забыл обо всем на свете: о детях, о доме, о ловле, – все в его сердце было подчинено мечтам снова увидеть Мелузину. И в одну из горьких и холодных ночей, когда над водой густился туман, Орио пригрезилось. Женский образ, будто сотканный из пены, вылез из воды и присел на край лодки. А голосок как колокольчик произнес.
– Не плачь, я все еще с тобой!
Орио испугался, и перевернул лодку. Он выплыл на берег, весь мокрый и дрожащий от страха.
– Опять черти надо мной смеются! – сказал он в сердцах и погрозил кулаком воде.
Видение его больше не преследовало. Но после этого все вдруг изменилось. Он больше не видел Мелузину во сне. И приплывая на море или приходя в грот не видел грез, воспоминания будто стерлись из его памяти сами, его что-то постоянно тянуло домой, и приходя, рыбак обнаруживал, что какая-то невидимая рука убирала его дом, готовила, смотрела за детьми. От таких чудес Орио снова начал паниковать. Он гадал, и не мог отгадать, кто все это делает. И в один их дней пришел раньше, чтобы прояснить все.
От ужаса Орио замер в дверях своего дома. Около его детей, у разожженного очага с приготовленной едой, на чисто вымытом полу спала змея. От страха Орио выпучил глаза, схватил мигом топор и отрубил змее голову. Затем быстро схватил детей и увел их в комнаты. Когда он вернулся обратно, то увидел, что змея исчезла, оставив после себя только лужу крови.
Ночью, в этот деть яростно стенало море, небо плакало горючими слезами, ветры бушевали, скалы оголялись. Орио никак не мог понять, что с ним происходит, откуда страх, будто он совершил злодеяние. С тех самых пор в доме Орио стало все холодно и серо, хлеб горек, дети плаксивы. Много дней и ночей спустя, под шумы вера и плачи дождя, под возгласы бушующего моря, Орио раскаялся и понял, что его рука убила возлюбленную. После этого дня не было ему спасения. После этого дня Орио сам стал мертвецом. Он приходил на море, и думал о Мелузине, торопя смерть. Он ждал пока один сезон сменит другой, пока один год сменит другой, одно десятилетие заменит предыдущее. И наконец, совсем седой, с выеденными слезами глазами в очередной раз пришел Орио на берег моря. Погода была спокойной и тихой. Он взглянул вдаль и впервые за многие годы услышать звон колокольчика. Орио улыбнулся и пошел ему навстречу. Как когда-то этот звон указывал ему дорогу к берегу, так теперь этот звон вел его в волшебную страну его возлюбленной.
Утром взошло солнце. Волны ласково шелестели и поблескивали. Они были нежные, мягкие как покрывало, и никто не знал, что это самое покрывало навечно укрыло двух влюбленных: рыбака и его русалку.
Я улыбнулась, и мы с Габриэлем молчали, глядя друг другу в глаза. Официант нарушил тишину своим появлением и поставил напитки на столик.
– Так какого же цвета были волосы Мелузины? – первой нарушила я молчание.
Габриэль дотронулся до моих волос кончиками пальце и заглянул в глаза.
– Кроваво-красные, – тихим голосом ответил рассказчик.
Я молча смотрела на него и не понимала, откуда взялась тревога в моей душе, которая неистово начала бушевать.
– Как говорил классик: жизнь никогда не бывает справедливой. Для большинства из нас оно и лучше, – Гаабриэль снова хищно улыбнулся.
– Твоим положением это пока не оправдано, – ответила я, немного притихнув.
– Зато твоим в полной мере, – сказал Габриэль очень резко и быстро, что заставило меня почувствовать себя неуютно.
Конец ознакомительного фрагмента.