5
Этой ночью я практически не спала, сначала долго сидела, потом лежала, глядя в потолок, закрывала ненадолго глаза, и тут же открывала, чувствуя, что погружаюсь в сон. Вертелась на кровати из стороны в сторону, не находя себе места, поправляла подушки, хотя мне не требовалось и не помогало.
Шатаясь, встала разбитая, больная. Все валилось из рук: чуть не разбила чашку, когда свалила посуду на стол, пуговицы не застегивались на платье, сумка постоянно падала из рук, выйдя из дома, я даже пару раз споткнулась. Дошла до дома Леонардо, прочертыхавшись полпути, нажала на звонок, и через минуту дверь мне открыла Ванда. Она оглядела меня внимательным взглядом, даже излишне внимательным и спросила.
– Плохо спала сегодня?
– Все хорошо, – ответила я и вошла внутрь.
Она поджала губы и отступила с порога, но не отпускала взглядом. Леонардо как всегда встретил с улыбкой и комплиментами.
– Я уже заждался, – поцеловал он мою руку.
– Как Ваша работа над новой картиной? Продвигается? – бросила я любезную фразу, проявляя интерес.
– Более чем, – улыбнулся художник, следуя за мной.
– Можно взглянуть?
– Нет, – улыбнулся он опять.– Еще слишком рано. Не люблю показывать наброски.
– Какова тема? -спросила я, чтобы поддержать разговор.
– Это секрет.
– Секрет?
Я уселась за стол, выкладывала вещи, и опять все валилось у мня из рук. Художник прошел мимо меня, взял свой мольберт, не переставая говорить, и приступил к работе.
– Да, – улыбнулся он мне.
Я улыбнулась в ответ.
– Удивительно как Вы способны рисовать без натуры.
– На то мы и художники.
– Вы держите картинку в памяти до мелочей?
– Она всегда у меня перед глазами.
– Она?
– Женщина.
– А-а, Ваша чарующая муза.
Он снова улыбнулся, упираясь глазами в холст. Я смотрела, как он легкими мазками создает что-то ему одному ведомое, и не могла оторваться, техника его движений меня просто заворожила. Кисти рук были тонкие и сильные, уверенно работающие с кистью и бережно держащие ее в руках. Скорее всего, из-за этого у большинства моделей возникают эротические фантазии, связанные с художниками. Они представляют, что подобные руки скользят так же нежно и уверено по их телу.
– Почему ты бросила живопись? – вдруг спросил он.
– Я не бросала, – отвечал неуверенный голос.
– Но ты не рисуешь.
– Иногда. Очень редко.
– Почему?
– Я не… не знаю.
– Муж на этом настоял?
– Нет. Он был здесь ни при чем.
– Зачем бросать любимое дело? Ты так долго этому училась…
– Мои картины не пользовались особым спросом.
– Несостоятельность, – тяжело произнес он, думая, что нащупал цель. – Но ты ведь художник! Как и я. Это вечно в нас, и мы оба знаем, что сдаваться нельзя.
Я пожала плечами.
– К тому же, после замужества ты могла не думать о деньгах.
– Меланхолия иногда страшнее безденежья и отчаяния.
– Меланхолия?
– Разве Вам не было свойственно депрессивное состояние, когда умерла Анна?
– Да, – тихо ответил он.
– И рисовать тогда совсем не хотелось. Не было смысла.
– Да, но я взял себя в руки.
– Как скоро?
– Прошло много времени. Поэтому я и говорю, что нельзя отчаиваться. Надо снова начать жить и творить. Тем более, сейчас, после случившегося с Полем, надо переключиться на живопись.
– Я это, от части, и делаю, – ласково произнесла я, – Только лечу себя Вашими работами.
Он улыбнулся.
– Мне все-таки кажется, что снова начать писать тебе пойдет на пользу?
– А… не знаю, может быть.
– Хочешь, я помогу тебе первое время вспомнить основы.
– Спасибо, – говорила я, абсолютно не собираясь снова садиться за мольберт.
Я взяла очередную картину и опять застыла. На ней оказалась снова та женщина с каштановыми волосами, вовсе не Анна. Она лежала уже в другой позе, еще более вальяжно, чем на предыдущем полотне, но ее глаза и все остальное не давали мне покоя. Я продолжала работать, а сама пыталась понять, кого мне напоминает натурщица. Может, какую-нибудь актрису? Нет, не то! Или знакомую? Возможно, но кого? Столько страсти и огня желаний в охряно-красном фоне, который будто руки любовника ложился на ее нагое тело и обнимал, заглушая и смешиваясь с истинным цветом ее кожи и волос. Откуда я знаю эти волосы, эти глаза? Даже если это и любовница Леонардо, я не могу быть с ней знакома. А если это известная женщина или актриса, то с чего ей позировать Леонардо? Да еще и не забирать картину? Скорее всего, любовница.
Тут вдруг я вздрогнула и резко обернулась. Леонардо все это время смотрел на меня, но увидев мой взгляд, резко уставился на картину. Я вздохнула еще раз, смущенная и сбитая с толку. Со своей излишней задумчивостью и погруженностью в себя я скоро стану казаться чокнутой.
Часа через два случилось еще кое-что. Мою погруженность в работу и задумчивость нарушил нежданный гость. Он ворвался в мастерскую, полыхая глазами, и бесцеремонно прервал работу. Я выронила картину из рук от его внезапного появления, от чего шум разорвал тишину. Леонардо тоже замер в позе. Гостем был Габриэль.
– Что случилось?! – на повышенных тонах начал Леонардо. Лицо его мгновенно перекосила гримаса ярости и истерики.
– Срочно надо поговорить! – безапелляционно произнес Габриэль, нисколько не испугавшись грозного тона.
– Я же сказал, не сметь приходить без предупреждения!
От неожиданной фразы я чуть приоткрыла рот.
– Давай без нотаций! – еще более громко произнес Габриэль.
– Мне надоели твои дела, сколько можно! Оставь меня, наконец! – ярость Леонардо становилась сильнее с каждой фразой.
– Катерина выйди, – не сводя глаз с маэстро, произнес мне незваный гость.
– Нет, – резко ответил художник, я только продолжала молчать.
– Хочешь, чтобы я говорил при ней? – еще более грозно произнес Габриэль.
– Никаких дел!
– Может, тогда мне рассказать о событиях годовалой и полугодовалой давности? Мадам Лефевр будет очень заинтересована.
– Откуда он знает мою фамилию? – удивилась я, хотя не посмела что-либо произнести.
– Это..
– Ниже пояса. Я знаю, – ухмыльнулся Габриэль.– Что отобьет всякую охоту заходить далеко!
Оба мужчины замолчали, испепеляя друг друга взглядом.
– Катерина, ты не могла бы нас оставить? – тихо произнес Леонардо, сдавшись.
– Конечно, – так же тихо ответила я и вышла из мастерской.
Мужчины продолжали смотреть друг на друга. Как только за мной закрылась дверь, грудь почувствовала, с какой скоростью бьется мое сердце. Оно стучало бешено, словно было выпита десять чашек крепкого кофе, и тошнило. Как только Габриэль намекнул на моего мужа, мне сразу подурнело. Что он может знать? Год назад Поль сымитировал собственную смерть, скрываясь от Интерпола, жил в Венеции, спустя два месяца – действительно погиб. Но он не может этого знать. Это не возможно! Никто не знал, кроме меня и еще одного человека о том, как он погиб. Но если Поль жил здесь, то благодаря друзьям и связям. Значит, знал еще кто-то, кто находится здесь! Мне стало настолько плохо от страха, что закружилась голова. Я, не помня себя от страха, пришла на кухню, где сидела Ванда и листала какую-то газету.
– Что читаете? – вяло спросила я.
– Да, нашу городскую газету, – так же вяло ответила старая женщина. – Снова пишут, что богачи заняли один из палаццо. Вся недвижимость идет в лапы нуворишей, – с придыханием произнесла она. – Все новости только о том, кто приехал, да кто уехал. Больше здесь и писать не о чем.
– Кто на этот раз?
– Да вот взгляни, – она протянула мне газету.
Я взглянула и остолбенела. Статья о прошедшем недавно концерте в Ла Фениче была снабжена подробным списком присутствовавших знаменитостей и почетных гостей. Несколько фотографий… и на одной из них красовалась супружеская чета. На переднем фоне сидели, повернув головы, очень пожилой господин, с лоском одетый, и его супруга, которая была намного его моложе. Господин был потомственным аристократом, как утверждала газета, и очень состоятельным человеком. Его жена – итальянка, которой, теперь принадлежал один из здешних палаццо, подаренный мужем, была очень хороша собой: высокая, стройная, не смотря на то, что ей было около пятидесяти, с роскошными каштановыми волосами. Глаза ее светились чем-то знакомым: полупрозрачные, очень светло-карие. И главное, сообщала газета, замужем она была без малого год.
– О Боже! – подумала я и принялась тщательнее разглядывать фото. Через несколько секунд прислушалась и поняла, что Ванда мне что-то говорит.
– Интересно, что он теперь будет делать? – раздался ее голос.
– Ему что-то надо делать? – притворяясь, что слушала, спросила я.
– Ну, она здесь, скорее всего, захочет с ним встретиться, – пожала та плечами.– Ох, не к добру все это!
– Почему? – еще меньше что-либо понимая, чем прежде, спросила я.
– Потому что, все из-за нее и случилось! – Ванда снова пождала год, быстро и с долей злости взглянув на газету.
– Что случилось? – замерла я от любопытства.
– Анна, – пояснила Ванда.– Из-за Этой женщины Анна не в себе была. Маэстро тогда оставил ее надолго одну. Сказал, что какой-то заказ важный. Оставил в том доме, а сам уехал во Флоренцию и меня забрал. Я целое лето в Тоскане прожила вместе с маэстро и мужем, – рассказывала Ванда хмуря и без того сморщенное лицо.– Анна, бедняжка, одна в этом доме почти все лето жила. Не выдержала, и … – замолкла Ванда.
– А при чем здесь эта женщина?
– Я тебе по секрету скажу, – понизила Ванда голос.– Они с маэстро тогда целое лето провели в Тоскане вместе. Маэстро в эту женщину влюбился по уши и рисовал ее сутки напролет. У нас с мужем сердце обливалось кровью, когда мы это видели и об Анне вспоминали. Мы ему напоминали, он огрызался, говорил, что это творчество, и мы ничего не понимаем. Анна ему постоянно звонила, просила приехать. Голос у нее всегда был измученный. Я чувствовала, что что-то не так, и муж меня предупреждал. А маэстро только злился и обвинял ее в том, что она мешает ему работать. А потом и вовсе перестал брать трубку, когда она звонила. Когда мы с мужем по-тихому собрались съездить к ней, было уже поздно. Я ее в ванне уже мертвой нашла.
– Они снимали дом вдвоем с этой женщиной? – удивилась я.
– Нет, она тогда замужем была. Всей семьей приехали. Она, муж ее, красивый мужчина, его родители. Я их хорошо помню. Остановились все в доме ее матери, – она ткнула на женщину пальцем.– Подумать только, завести любовника на глазах у мужа и родителей. Господи прости их! – и перекрестилась.
– Интересно, что бы сделала она сейчас, узнай, что бывают грехи страшнее? – подумала я и навострила уши.
– А где это было?
– Во Флоренции. Красивый дом такой, маэстро его еще рисовал… – призадумалась Ванда и вздохнула, а я стала перебирать в голове увиденные картины.
– Не знаю, почему ее муж на это глаза закрывал? Может, любил сильно, хотя я бы все равно не дозволила! Отец его и то умнее был. Жуткий скандал тогда получился. Как он на все это голое творчество отрицательно смотрел! – покачалась старая голова.– Они постоянно спорили и скандалили из-за этого!
– И чем все закончилось?
– Да ни чем. Анна умерла, и маэстро одумался. Сразу приехал обратно! Да разве этим ее вернешь?
– И она его больше не искала? – глаза невзначай опять коснулись фото.
– Звонила пару раз, но ему уже тогда не до нее было. А теперь, погляди, опять здесь. Только он снова начал жить полной жизнью, только отошел, – с придыханием докончила она.
– Ну, теперь он свободен. Никто не пострадает.
– Думаешь? – она с хитрецой посмотрела на меня.
– Разве у маэстро кто-то есть? – я задумалась. – Он говорил, что у него новый источник вдохновения, но я не знаю, кто. Возможно, что это она и есть, – предположила я.
Тут Ванда сморщила лоб.
– У него новый источник вдохновения? – с долей недоверия повторила мои слова Ванда.
– Женщина, – подтвердила я.
– Ну, тогда, – она призадумалась, – …хотя. Ой, не к добру ее приезд.
– Думаете, что-то может случиться?
– Поживем – увидим!
Я свернула газету.
– А ты поосторожнее с Габриэлем будь! – вдруг бросила она фразу.
– Почему? – удивилась я.
– Он хоть с виду и хороший, но душа у него черная! Только и думает, что о выгоде своей и деньгах. Мать родную продаст за деньги. И екшается с разной швалью! Порой таких уродов с ним видела, аж жуть брала! Не знаю какие, но делишки у него темные, наверняка что-то незаконное.
Она посмотрела внимательнее на лицо Ванды и чуть не засмеялась от ее серьезного вида.
– И морда у него наглая, – произнесла он, еще больше сморщившись.– Ходит сюда, как к себе домой! Гаденыш!
На этой фразе я невольно улыбнулась. Произнесена она была Вандой с большим чувством, и как по волшебству, в дверях появился Габриэль.
– Опять меня проклинаешь, Ванда? – улыбаясь, произнес он.– Единственная женщина в мире, которая меня не любит! – еще шире улыбнулся мужчина.
– Чего здесь забыл? – насупилась старая женщина.
– Ну, дорогая Ванда! Когда же мы, наконец, подружимся?
Он все еще улыбался, а Ванда повернулась к раковине и, поджав губы, стала мыть посуду. Я тоже улыбнулась и вышла из кухни. Габриэль последовал за мной.
– У Леонардо кое-что появилось, он заперся у себя и попросил его не беспокоить. Я принес твои вещи, – Габриэль протянул мне сумку и улыбнулся как можно шире.
– Хорошо, тогда я пойду домой, – повесив сумку на плечо, ответила я и направилась к двери.
– Я тебя провожу, – тут же крикнул он и пошел за мной следом.
Мы вышли на улицу, Габриэль запустил вальяжно руки в карманы брюк и взглянул на небо.
– Отличная погода сегодня.
– В последнее время хорошая, – ответила я, тоже подняв голову вверх.
– У нас обычно, когда так парит, по нескольку раз на дню дожди.
– Наслаждайтесь, – улыбнулась я, шагая по горячему камню города.
– Когда же мы совершим экскурсию по злачным местам? – пропел сладким, медовым голосом спутник.
Я немного помедлила с ответом.
– А ты уже придумал маршрут?
– У меня все тропы протоптаны.
Я улыбнулась.
– Тогда сегодня.
Мы медленно шли к моему дому. Провожатых я себе не искала, но вдвоем было гораздо веселее. Учитывая мою любовь поболтать ни о чем, за которую меня часто пенял муж, компания была просто необходима. Как дерево, листья которого шевелит ветер, разговоры меняли мое настроение к лучшему.
– В последнее время у Леонардо хорошее настроение, – невзначай произнес Габриэль.
– Правда? Раньше оно таким не было? – удивилась я.
– Раньше он был затворником, постоянно был погружен в работу. Сидел в своей мансарде, как в склепе. А в последние несколько дней просто другой человек! Столько активности, даже улыбается от всей души.
– Тебе виднее, я его наблюдаю меньше недели.
– Хотел бы я знать, что так его подменило, – с придыханием произнес Габриэль.
У меня перед глазами опять всплыла газетная фотография.
– Спроси его, если любопытно.
– Навряд ли я получу ответ, – Габриэль усмехнулся.
Я посмотрела вдаль.
– Ну, а у тебя есть поводы для веселья?
– Помимо тебя? – он широко улыбнулся.
Я тоже улыбнулась, подыгрывая ему.
– Помимо.
– В последнее время мне не до веселья. Думаю, может, где живописью подхалтурить, а то антиквариат и картины не продаются.
– Есть спрос на твои работы? – я подняла брови от его заявления.
– Пока нет, – широко улыбнувшись, ответил попутчик.
Он остановился и начал оглядываться. Я по инерции стала делать то же самое, слабо понимая, зачем.
– Зайдем? – ответили мне на вопрос предложением.
Мы стояли в нескольких шагах от церкви Santa Maria dei Miracoli. Я взглянула на нее и замерла. Сердце дрогнуло. Габриэль еще шире улыбнулся и приоткрыл дверь. Я сглотнула, и взяла себя в руки.
– Пойдем, – кивнул от головой в сторону входа.
Мы вошли в мраморное пристанище Богородицы, расцвеченное разными красками, вдалеке пели певчие, витало умиротворение.
– Santa Maria dei Miracoli вошла в историю архитектуры как первый памятник венецианского возрождения. Построена Пьетро Ломбарди и его сыновьями Туллио и Антонио между 1481 и 1489 гг., освящена 31 декабря 1489г. Построена церковь была для образа Девы Марии Николо ди Пьетро. Балюстрада и перегородка перед главным алтарем декорирована скульптурами и медальонами Туллио Ломбардии. Фасад и интерьер украшены резьбой и мозаикой из разноцветного мрамора, по преданию оставшегося от строительства Собора Святого Марка. Церковь облицована и инкрустирована разноцветным мрамором, несет черты готики с ярко выраженной византийской…
Я улыбалась Габриэлю, харизматично размахивающему руками. Он засмеялся, глядя на меня.
– Думаю, ты сможешь себя найти еще и как экскурсовод, – сказала я со смехом и стала бегать глазами по мрамору, замысловатым украшениям, лепнине, ангелочкам…
– Нравится? – подойдя совсем близко ко мне, спросил Габриэль.
– Мне все здесь нравится, – ответила я, не отрывая глаз он интерьера.
– Была здесь раньше?
– В церкви? – переспросила я, взглянув на него.
– В городе, – ответил Габриэль, чьи глаза в эту минуту казались очень черными. Как у волка, который смотрит на добычу и готов съесть ее.
– Один раз.
– Романтическая поездка? – без доли веселости в голосе, но с алчущим взглядом, произнес мужчина.
– Предсвадебная, – тихим голосом произнесла я.
От страха я сказала правду, не уточняя, что замуж я вышла после этой поездки совсем за другого. Вид Габриэля в данный момент пугал настолько, что я ощутила себя добычей, на которую идет охота.
– Правда?! – вскинул он брови.
Я кивнула, и стала двигаться к алтарю, чтобы подальше отойти от опасности.
– А где проходил твой медовый месяц? – не унимался он, продолжая преследовать меня и задавать неприятные вопросы.
– Не здесь.
– Не хочешь говорить?
– Не хочу.
Я все ближе подступала к алтарю, Габриэль шел за мной следом.
– Сказания Венеции прекрасной,
Ни временам, ни судьбам не подвластны.
Под сводами ажурными сонливо,
Хранят их талисманы молчаливо.
И в портике Священников старинном,
Где сумрачен рассвет, и ночи длинны
Легенду ветер с моря навевает —
Там души двух возлюбленных витают.
– Что это? – улыбнулась я.
– Старинная венецианская легенда о прекрасной сирене и рыбаке.
– Расскажи, – улыбнулась я.