Хранилище
Двое сидели напротив друг друга за узеньким столиком, на котором стоял фонарь с прикрученным фитилем, освещавший только лица, да сам стол. Стены тонули в темноте. Хотя, и без света Петр знал, что на стене слева висит карта, нарисованная учителями со слов разведчиков. И на карте этой все расстояния вымерены не раз шагами хранителей. А на другой стене – полка со старыми книгами. Очень старыми книгами. Узкая кровать. Снаряжение хранителя на старинной чугунной вешалке в углу.
– Старый, их было совсем немного, но бойцы, видать, умелые. Не знаю, сколько они оставили в селе, но мы хорошо, если одного-двух зацепили, а свалить – так никого и не свалили.
– Ну, так, ведь, темно же было… Нет? – Старый вслушивался в слова, в интонации, вглядывался пристально в Петра.
– Там пожар был, света для стрельбы хватало. Но очень хорошо они вышли из боя. Умело. Прямо, как учителя говорят всегда: ударил – отскочи.
– Пожар, значит…
– Да, там с краю один или два дома горели, околица освещена хорошо была. Мы подошли как раз когда прекратили бить в колокол. И тут же с двух улиц поскакали конные…
– Конные, вот как? – поднялись седые брови, наморщился лоб.
– Все, как в книге. Легкое вооружение, луки у них, быстрые. Очень быстрые. Мы залп дали, а они даже не ответили – как ринулись в темноту!
– Не ответили, значит, не задержались, хоть и мало вас было – что там, дюжина болтов в темноте… Да, похоже, ученые. Это плохо.
– Вот и я говорю, прямо, как нас учили: команду получил – исполняй.
– К селу-то вы не подходили ближе? – заинтересовался Старый.
– Нет, конечно, ты же сказал, как бой вести!
– Патрульных там много было?
– Нет, Старый, патрульных я не видел. Может, и были, в селе-то, но на околицу не совались. Не знаю.
– Странно как-то всё… А кто же тогда в селе отбивался, если патрульных не было? Говорят, слышали, что на улицах бой шел?
– Да, похоже, дружинники бились… И вот еще, Старый, там, ведь, свободные были.
– Сюрпри-из, сюрприз. Ну, ты рассказывай, рассказывай, – нахмурился, прикидывая что-то в уме, Старый.
– Мы еще на подходе рассыпались двойками, я велел смотреть в оба. Раз там светло, то наверняка кого-то они должны были оставить присматривать. Ведь, так?
– Ну?
– А там не конные эти оказались, а в скирде одной свободный сидел.
– Один сидел? С чего бы – один-то? Как это?
– Тут уж думать нам некогда было, мы его с двух сторон прижали, сверху третий наш скатился, по голове тюкнули, в мешок, а тут и конные эти из села стали высвистывать. Вот и все. Постреляли по ним – и домой…
– Живого хоть притащили? Очень мне хотелось бы с живым свободным сегодня поговорить. Вот прямо сейчас. Ох, как мне не нравится все это…
– Живой, живой! – хохотнул радостно Петр. – Лекарь там с ним сейчас возится. Я двух ребят караулить оставил у карцера.
– Ну, пойдем, Петро, пойдем. Посмотрим на твой сюрприз, – поднялся Старый со стула, и с лампой в руках дождался, пока Петр первым выйдет в коридор. Тот шел, улыбаясь, довольный успешным рейдом отряда, своим четким и ясным рассказом, «трофеем» своим. Но на лице Старого, идущего сзади, не видно было особой радости.
Лес
Сегодня утром был туман, как и предупреждал Старый.
Туман медленно плотными слоями оседал под первыми лучами солнца и становился алмазной пылью на старой паутине, развешанной летом между кустами огромными пауками с крестом на спине, росой на траве, по которой медленно шагали черные сапоги. Если наклониться и присмотреться, то трава почти белая от росы, а там где прошел человек или зверь – темная дорожка. Там, где такая дорожка видна, ловушек уже точно нет.
Лекс двигался очень медленно. Он вышел из хранилища с восходом луны, когда до рассвета оставалось совсем немного. Довольно быстро преодолел территорию, которую все признавали ничьей. А теперь, когда поднялось солнце, он стоял на самой границе, или, может быть, уже и перешагнул ее. Начинался настоящий лес, начинались земли свободных. Здесь нельзя было спешить. Со стороны, если бы кто-то смотрел на него со стороны, иногда могло показаться, что он засыпает стоя. А он стоял и ловил краем глаза любое движение, слушал шумы, смотрел на птиц, летающих над деревьями.
Лекс был лучшим из молодых. Правда, и молодым-то ему оставалось быть совсем не долго, до середины лета. Летом Старый проводил испытания и распределял бойцов по отрядам хранителей. Лекса давно присмотрели в первом отряде. Он уже и с ветеранами первого познакомился, когда был у них на стажировке и выучке. Те показали ему несколько фирменных приемов, которые могли ему помочь на испытаниях.
И еще когда хранители водили его по ничейной зоне, он многому у них научился. Стоять долго на одной ноге, замерев в шаге, например, могли не все молодые. А кроме того, он научился у них двигаться медленно. Очень медленно. Как будто тень передвигается по земле вместе с почти незаметным движением солнца по полузакрытому легкой туманной дымкой небосводу.
Еще один шаг. Остановка. Дальше ничьих следов не было. Впереди была большая поляна, светлая от росы. И ни одной тропинки, ни одного следа. Парень осторожно присел на корточки и снова замер. Не поворачивая головы, долго-долго рассматривал траву, росу на траве, кусты по опушке напротив, деревья с гнездами лесных птиц. Птицы кружили над деревьями, но тревожного птичьего крика слышно не было. Крика, который означает опасность, который означает, что где-то близко главный враг леса – человек.
Лекс нагнулся еще ниже, так что голова оказалась даже ниже колен, прищурился и долго смотрел на поляну, разыскивая не присущие живому прямые линии. Роса, осев на траву, не могла не осесть на растяжки. Растяжек видно не было. Правда, чуть правее середины поляны трава была почему-то ниже, чем в других местах. Он поднял голову, наметил маршрут на огромный давно сгнивший выворотень и сделал первый медленный шаг. Затем – второй…
Нога поднимается вверх, чуть не до пояса, сгибаясь в колене, и медленно, осторожно, сверху – вертикально вниз, опускается на новое место. Потом пауза, осмотреться, и подтягивается вторая нога. И опять медленный плавный шаг и пауза, и опять шаг, и опять пауза… Как будто большая птица, растопырив крылья, неторопливо бредет по поляне, посматривая то под ноги, ища корм, то на небо. Далеко обойдя непонятное пятно с низкой травой, которое заприметил с края поляны, он, наконец, подошел к крайним кустам.
Лекс замер на месте. Он смотрел, стараясь двигать глазами как можно медленнее, незаметнее, а голову не поворачивать совсем. Вслушивался в шум леса, пытаясь вычленить любые непривычные звуки. Очищал голову, выбрасывал все мысли. И даже о Найке он не думал в этот момент.
Многие девушки из молодых и из отряда обслуживания давно посматривали на него с интересом. Лекс пошел в отца: высокий, светловолосый, сероглазый. Он еще и песни пел. Те, которым его научил отец. И когда учился – тоже был всегда в первых рядах. Потому что отец учил его с детства:
– Запомни, ты пока – никто. И звать тебя – никак. Никто и никогда не узнает тебя, если ты не будешь первым. Это вот здесь, в этом отсеке, ты – мой сын, и уважение ко мне передается и на тебя. А там, за дверями, ты будешь просто Лекс. А звать тебя будут – эй, ты! Поэтому, уж, постарайся, сын…
И он старался. Так старался, что внучка Старого, Найка, именно ему подарила ножны прошедшей зимой в День воина. Старые кожаные ножны, заново прошитые по краю тонким ремнем и украшенные медными скобками, набитыми крест-накрест по всей длине. А когда дарят ножны – это о многом говорит.
В этих ножнах сейчас плотно сидел отцов нож. Из старой стали еще «тех» времен. Тех времен никто уже не помнил, кроме учителей, но нож у него все равно был лучший среди молодежи. Все завидовали.
А еще на широком ремне слева висел клинок, одновременно похожий на длинный кинжал и на короткий меч. В отряде, на караульной службе, длинным мечом не помашешь, да и мешает он, меч, когда по лесу шастаешь или стоишь в карауле в переходах и коридорах хранилища. Вот привычный арбалет Лекс сегодня не взял. Он же не на охоту вышел и не на войну собрался. Арбалет мог только помешать. Правда, если бы напали собаки, то с арбалетом он мог успеть пристрелить пару, ну, или хотя бы одну, еще издали, но караульные давно не видели бродячих стай в окрестностях хранилища.
Еще он накинул сверху свой форменный кожаный плащ. Кожа старая, задубелая, потрескавшаяся и побелевшая на сгибах, но зато ни ветер, ни дождь его не страшили. Да и от мелкого хищника и от змеи длинные полы плаща спасали идеально. Главное было идти медленно и смотреть под ноги.
Ночью, когда шум закончился, и первый отряд уже разошелся по отсекам, Старый в главном коридоре поманил Лекса, завел к себе, задвинул дверь, и с места начал:
– Ну, все. Хватит ребячиться. Есть у меня для тебя задание. Выполнишь, и считай – пол-испытания прошел. Надо пойти к свободным.
– Что? – столбом стал Лекс.
– Ты глухой? Похоже, мне надо позвать кого-нибудь другого! – сделал, было, старик движение к двери.
– Все, все, Старый, я слушаю. Я выполню.
– Выполнишь, выполнишь. Куда ты денешься? – проскрипел Старый. – К свободным хранителя не пошлешь. Все хранители – враги свободных. Так?
– Так, – кивнул Лекс.
Еще бы не так! Хранители только со свободными и воевали все время. Сельские приезжали торговать, и еще когда нужны были лекарства или когда нужен был учитель, и даже не пытались хоть раз как-то прищемить хранителям хвост, А патруль наведывался пару раз, но после стычки, когда им пришлось уносить ноги через бурелом, бросая оружие, патрульные больше не показывались на ничейной земле. Да и было это очень давно. Так объясняли в школе.
– А ты – не хранитель. Ты не сдал еще экзамен. Так?
– Ну, так, – помрачнел Лекс. Он очень не любил, когда ему напоминали об этом. Сдаст он этот экзамен, сдаст. Его учили лучшие хранители. Караульные первого отряда передавали ему свой опыт. Значит, летом экзамен будет сдан.
– Ты рожу-то не криви, не криви. Ты – не хранитель. Еще не хранитель. И крови между тобой и свободными – нет. Так? В общем, слушай задание…
Задание оказалось совсем пустяковое. Но при этом страшное. Идти надо было к свободным почти без оружия и без сопровождающих. Правда, в зачет испытания. Правда, по оговоренному маршруту. Старый сказал, что свободные будут его ждать.
Что-то слишком много свежей паутины слева. Лекс присмотрелся, и ему показалось, что в глубине кустов, покрытых белыми от росы сетями, видны глаза огромного паука. Пауков он не любил. Их учили, что паук полезен, но опасен. Учителя вбивали в голову только необходимую информацию. Шесть ног – насекомое. Насекомые не опасные, но вредные. Все насекомые – вредные. Пользы от них нет. Восемь ног – паук. Паук полезен, потому что там, где пауки, не пройдет чужой. Опять же, мелкую вредную живность и насекомых пауки отлавливали успешно. А опасен… Что тут думать, когда вон, под кустом, свиток серой паутины величиной, пожалуй, с крупную собаку. Придется взять правее, почти по границе той низкой травы.
Еще шаг. Остановка. Еще один…
Лекс остановился, как будто уткнулся лицом в стену. Все. Пришел, похоже. Он взглядом мазнул по кустам влево, вправо, прислушался еще раз к изменившемуся птичьему граю, и начал медленно расстегивать плащ. Вот плащ лег на землю. За ним упал ремень с мечом и ножом. Потом Лекс сел на плащ и стянул сапоги. После этого встал на колени и развел руки в стороны, показывая, что он безоружен и безопасен. Осталось ждать.
Так он мог стоять долго. В хранилище учили стоять так с грузом в каждой руке, как будто с оружием, как будто в карауле. А без груза он мог простоять до вечера. Но зачем – до вечера? Он был на нужном месте. Об этом говорило ему чутье. Откуда-то вдруг пахнуло крапивным запахом. В лесу – крапива? Крапива – это человек! Где-то в засаде свободные. Говорили ведь не раз, что они вываривают в крапиве всю одежду, чтобы перебить запах дыма от костров. И вот теперь они наверняка видят его, а он их – нет. Лекс опустил глаза и стал рассматривать коричневую полу плаща, на которой стояли его колени.
Сзади с двух сторон от темной дорожки его следов с тихим шорохом осыпающейся с одежды земли и травы поднялись две фигуры.
Лекс задержал дыхание. Сзади! Он прошел мимо и ничего не заметил! Но и впереди тоже поднялся человек с арбалетом, направленным ему в грудь.
«Арбалет?» – мысли метались, как паучьи детеныши, когда подожжешь паутину. Однажды они так расчищали путь с приятелями на практике. Правда, потом им устроили за это учебный бой и сильно побили. И объяснили, что пауки – полезные, а паутину жечь нельзя.
«Арбалет? Но почему же – арбалет? Почему не лук? Сырость ослабит заранее натянутую тетиву арбалета… А бесшумно в засаде арбалет не зарядишь… Лук в схроне лучше… Или они только что залегли в засаду? Свободные знали его маршрут! Они ждали именно его!».
Лекс попытался выдохнуть. И не смог. Глухо кашлянув, он упал лицом в свой плащ, руки его еще пытались приподнять туловище, еще скребли по земле, по коже плаща, но все медленнее. Глаза его закрылись, и стало темно.