Первая глава
Тихо в зимнем лесу, тихо до жуткости. Порой взмахнёт крыльями крупная птица, а иногда с зелёной пелерины какой-нибудь вековой ели сползёт белое снежное одеяло, свалившись сугробом на осиновую поросль, и снова лес угомонится в белесой спячке. Кажется, что не только природа, но и всё живое замерло до весенних дней, утомившись за прошедшие лето да осень.
Однако это лишь кажущееся. Из немого леса протянулась едва приметная нитка дороги, а чуть поодаль чернела убогая деревенька. Тонули в сугробах тяжёлые избы, где теплилась жизнь, топились печи да мерцали под иконами трепетные лампадки. Там, в бревенчатом жилье, в вечном страхе и безысходной нужде копошились те, кто ежедневно и безропотно делал нужное дело. Жизнь этих людей, именуемых крестьянами, была до неразличимости слита с жизнью природы. Только благодаря ей жители этой, да и других деревушек могли меньше страдать от нестерпимого голода и холода.
Из лесной глухомани дорога привела к воротам большого города и далее по многим улочкам да переулкам к островерхим теремам и дворцам, обитатели которых корчились в муках неудовлетворённой алчности и уязвленного честолюбия.
Несмотря на поздний час покои великого князя Московского были тщательно освещены, однако многочисленные гости государя не сидели за пиршественными столами, а стояли небольшими группами или просто сидели, находясь в томительном ожидании. Чем же оно могло быть вызвано?
В пятницу, а именно этот день седьмицы подходил к концу, 22 января в семействе Василия Васильевича ожидалось рождение ребёнка. Великая княгиня Мария Ярославна должна была вот-вот разрешиться от бремени. В старину было принято, что перед наступлением потуг родильница ходила в баню с бабкой и женщинами4. Этому обычаю следовали не только боярское сословие, но и сами царицы.
Великий князь был ещё довольно молод и в своём двадцатипятилетнем возрасте страстно желал иметь наследника всех своих дел и начинаний, поэтому отринул доброжелательство к государевым гостям и удалился в княжескую молельню, где уже стоял на коленях духовник властвующей семьи. Он так истово отбивал поклоны и шептал молитвы, что первые минуты не замечал вошедшего государя, а когда это произошло при повороте головы, незамедлительно поднялся и знаком осведомился у своего повелителя о состоянии княгини.
– Пока ничего, – с небольшой лаконичностью ответствовал Василий Васильевич и присел в молчаливом ожидании на маленькую расписную скамеечку.
Духовник незамедлительно опустился на колени перед иконой Пресвятой Богородицы.
«О Пресвятая Владычица Дево Богородице, спаси и сохрани под покровом Твоим дщерь мою Марию Ярославну и младенцев, крещёных и безымянных, и во чреве матери носимых. Укрой их ризою Твоего Материнства, соблюди их в страхе Божием, умоли Господа Моего и Сына Твоего, да дарует им полезное ко спасении их. Вручаю их Материнскому смотрению Твоему, яко Ты еси Божественный покров рабам Твоим».
Великий князь поднял голову и прислушался к настойчивому велению кого-то войти в часовню. Призывные звуки наконец были услышаны и сваященником, который незамедлительно открыл дверь.
– Радуйся, княже, государыня наша Мария Ярославна, Божиею милостью разрешилась от бремени младенцем мужескаго полу и оная призывает господина и мужа своего принять на руки княжеского наследника.
Василий Васильевич вместе с известившим и духовником торопливо покинули часовню и вскоре стояли перед постелью роженицы. Священник тут же давал молитву младенцу, родильнице, бабке и всем присутствовавшим при родах женщинам. Потом младенца понесли в баню, туда же ходил смотреть на новорожденного сам государь. Затем патриарх совершал в присутствии великого князя молебен о даровании ему царевича. Следующим днём по церквям и монастырям отправляли молебны, раздавали милостыни нищим да убогим, освобождали из тюрем неважных преступников. И тут же государь дал приличный стол только для духовенства; стрельцов и других чинов одаривали.
Через несколько дней церковь вспоминала «перенесение мощей святителя Иоанна Златоуста». В его честь младенец и был наречён Иоанном. Однако не забыли и святого Тимофея, которого Иван чтил всю жизнь как своего второго Небесного покровителя.
Крещение младенца совершили игумен Троице-Сергиева монастыря Зиновий и архимандрит Чудова монастыря в московском Кремле Питирим. Оба являлись выдающимися церковными деятелями того времени и немало совершили во славу Божию, а также многим делом было устроено так, чтобы их крестник унаследовал престол отца.
** ** ** ** **
Иван не стеснялся своих слёз, да и скрывать их не собирался. Он размеренным шагом пересёк небольшое пространство, отделявшее царские палаты от обители архимандрита Чудова монастыря в московском Кремле. Княжич в торопливом порыве смело отстранил ладонью вставшего перед ним монастырского стражника с бердышем5 в руках. Последний с чисто чиновничьей обязанностью предстал перед царственной особой, выказывая своё прилежание к службе.
– Прочь, холоп, – взвизгнул властительный отрок, поднимаясь по широкой лестнице, устланной домотканной дорожкой до самого верха.
Следующий страж у дверей не рискнул преграждать путь стремившегося попасть внутрь покоев, ибо видел не только расширенные страстной решимостью глаза, но и явные знаки княжеской власти на богато убранном платье: красных соколов также стилизованные изображения солнца.
Питирим только вошёл в свои покои. Он по-старчески устал от навалившихся на него забот после вполне ожидаемой смерти великого князя Василия Васильевича (Тёмного). Желтоватые персты спокойно лежали на подлокотниках кресла, в котором успокоился в приятном отдохновении архимандрит Чудова монастыря. Он уже слился с вкравшейся в помещение тишиной. Она усладила расслабленностью всё тело. Но что это там?
Внезапно пока ещё чувствительный слух уловил посторонний шум, который появился снаружи. Надо было встать и убедиться в прозорливом подозрении. Распахнувшаяся дверь устранила все вопросы и сомнения. На пороге стоял старший княжич, и его душевное состояние отлично виделось на раскрасневшихся щеках. Он в порывистом откровении опустился на колени перед Питиримом, разрыдавшись.
Ещё раньше, несмотря на свои шестнадцать лет Иван был вполне взрослым и семейным человеком. В 1454 году отец выделил ему собственный удел – Переяславль-Залесский с округой. Здесь под присмотром отцовских доверенных лиц княжич овладевал нелёгким искусством управления людьми. А зимой в восемнадцатилетнем возрасте он стал отцом. 15 февраля у него родился сын от первой жены Марии Борисовны Тверской, которого нарекли в честь Иоанна. Предтечи. И теперь этот молодой мужчина спасовал от раскрывшейся перед ним семейной трагедией, в центре которой стоял его умерший отец.
Как «великий Русских стран православный христианский царь» Иван был обязан до последнего дня существования мира исполнять свой долг. Суть его – ответственность правителя за порученных ему Богом людей. Именно так за десять лет перед тем наставлял Ивана его духовный отец, ростовский архиепископ Вассиан:
«Ты же, убо, государю, духовный сыну, не яко наимник, но яко истинный пастырь, подщися избавити врученное от Бога словесное ти стадо духовных овець от грядащего волка».
Пламенный проповедник уже давно спал вечным сном в своей каменной гробнице под сводами ростовского собора. Но его духовный сын решил делать то, к чему был призван. Он обязался править так, словно и не замечал, что грозный ангел уже протиснулся в двери. В обстановке всеобщей тревоги он увидел свою задачу в том, чтобы не допустить паники, отчаяния и малодушия. Его подданные должны заниматься своим привычным делом. И ежели Господь и вправду решит свести счёты с людьми, то найдёт их всех, включая и самого государя.
Он нашёл его 27 марта 1462 гола. Незадолго до кончины Василию Тёмному исполнилось сорок семь лет.
** ** ** ** **
– Плачь, плачь, отроче, – шевельнул губами архимандрит. – Сия влага не постыдна для всех грешных.
Но сам промыслил продолжение сказанного: «А теперь начнётся страшное: дети станут делить государев престол. Добро, ежели получится всё по-завещанному, но может статься, что даже кровушка чья прольётся».
Питирим гладил наследника по голове ласковым движением пальцев, будто передавал их кончиками нечто затаённое и непостижимое для непосвящённых.
– Главное, чтобы вы по-совести поделили отцовское наследство, да без обид со всех сторон, да и матушку свою не оставили без должных заслуг.
В середине семидневья истекал срок положенного сорокадневного траура по Василию II Тёмному. В преддверии этого братья Ивана, и он во главе их, собрались в царских палатах, где в присутствии дьяка Дворцового приказа и именитых бояр, приближённых покойного государя, зачитали его волю. С нескрываемым волнением и трепетом в сердце слушал это старший княжич, бросавший на свою матушку, Марию Ярославну, полные восхищения взгляды. А ведь и была на то своя причина. Великий князь Иван получал по духовной формальные суверенные права на великое княжение.
– А такожде и земли, положенные завещанным, – слегка гнусавя, как и положено было обычаем, прочитывал дьячок.
Наиглавнейше, «треть в Москве, и с путьми, с Добрятинским селом и бортью, и Васильцевым стом, и численными людьми, и ордынцы». Иван Васильевич получил также двенадцать городов со всеми землями и идущими с них государственными доходами. Это Коломна, Владимир, Переяславль-Залесский, Кострома, Галич, Устюг, Суздаль, Нижний Новгород, (с Муромом, Юрьевцем и Великой Солью), Боровск, Калуга, Алексин, а также Вятская земля, хотя власть там являлась более номинальной. Иван получил под своё реальное правление больше земель, нежели кто-либо из его предшественников.
По существовавшим тогда законам о старших сыновьях и братья Ивана стали удельными князьями. Юрий получил четыре города: Дмитров с придачей четырёх переяславских волостей, Можайск, Серпухов, Хотунь и двадцать семь сёл в пяти уездах (Москве, Коломне, Юрьеве, Костроме, Вологде). Андрею Большому достались три города: Углич, Звенигород и Бежецкий Верх, а также несколько сёл. Борис наравне с Андреем тоже стал владельцем трёх городов: Ржева, Волока и Рузы, далее двадцати больших сёл в шести уездах (Москве, Коломне, Владимире, Вологде, Костроме, Переяславле). Без владений не остался и Андрей Меньшой, ставший наследником Вологды с Заозёрьем и рядом отдельных волостей и сёл.
Каждый из князей не только в своих городах, но и в отдельных волостях и сёлах выступал не как феодальный вотчинник, но как полноправный независимый владелец с неограниченным правом суда и управления.
Являясь мудрым правителем, Василий II, учёл и возможные недовольства сыновей по поводу раздела стольного града, поэтому каждый наследник получил долю в самой Москве и стал соучастником политической власти в столице. Умиротворителем в спорах между сыновьями традиционно осталась их мать, великая княгиня-вдова, которая унаследовала городок Романов, многочисленные сёла и волости в Верхнем Поволжье, а также получила в суверенное владение половину Ростова (после её смерти оная должна перейти к Юрию). Другая половина оставалась за местными князьями, потомками Константина, старшего сына Всеволода Большое Гнездо.
Четверть века кровавой усобицы привели к ликвидации почти всех московских уделов. Уцелело только Верейско-Белозёрское княжество Михаила Андреевича. Казалось бы, что вся Московская земля будет отныне подчиняться непосредственно великому князю – победителю в феодальных распрях. Однако этого не произошло. Старая политическая традиция вовсе не была преодолена. Энергичный борец с удельным княжением Василий Тёмный рубил только сучья, не трогая корней. В своём представлении о сущности великокняжеской власти он не поднимался выше уровня традиционного мышления. По его мнению, русская земля должна быть совокупностью княжеств. Он собрал Московскую землю в свои руки, но тут же разделил её между своими сыновьями. Вместо старых уделов возникли новые. Не изменивши ничего, древняя система разделения Руси возродилась, подобно птице Феникс, из пожарищ феодальных войн. В конце всех дележей и наследований Боровицкий холм вновь стал местом притяжения череды приёмов, торжеств и церемоний. Двадцатиоднолетний Юрий, пятнадцатилетний Андрей Большой и двенадцатилетний Борис стали разъезжаться по своим наследным уделам. Молодые князья, получившие законную власть, впервые почувствовали себя вполне свободными и насладились сознанием самостоятельных правителей. И, слава Богу, что пока ещё никто из них не выказывал недовольства на малость своего наследства, на прижимистость старшего брата, ставшего по велению закона великим князем.
А оный сразу по восшествии на престол высшей государственной власти отправил своего наместника в Великий Новгород, а также посла Григория Волнина в Орду со многими дарами.