ГЛАВА 5
Ваттаман[1] Хист, прозванный так за ловкость (настоящего имени его никто не знал), возвращался не в духе. Со своей ватагой он побывал даже под Саркелом, но все было напрасно. Купцы поумнели. Московские стали сбиваться в кучу, под охрану княжеских дружинников. За это, правда, Иван Данилович драл с них три шкуры. Но куда деваться. Без них можно и все потерять.
Тверичане давно нанимали воев. Встречались и умники, которые в одиночку, по-тихому пытались добраться до Сарая. Но нередко попадали в руки вольных людей. Среди них Хист занимал первое место. Сам собой видный: черняв, с острым, пронзительным взглядом. Решителен. Если что, не жалеет ни врагов, ни своих. Поэтому у него в ватаге высокая дисциплина, а она помогает выкручиваться ух из каких положений.
Вот и на этот раз. Высмотрели один обоз. Не очень большой: три купца с людьми. Мужики здоровые, да и вои из них отличные. Насмерть стали драться за свое добро. Не будь Хиста, ничего бы с ними не сделали. Они враз загородились, как татары, телегами и стали отбиваться. Особенно один, такой здоровяк в кольчуге. В одной руке меч, в другой бульдюга. Расшвыривал нападающих играючи. Видит Хист: дело плохо, а он наблюдал с оката, стегнул коня и на него. Поднял на дыбы перед ним конягу. Тот ждал удара, приготовился его отразить, а ваттаман как змей скользнул под конское брюхо и воткнул меч купцу в дышало. Он не сразу упал. Бульдюгу бросил, рукой рану зажал. А меч не выпускает. Страшная картина развернулась перед ваттаманом. Стоит могутный человечище, весь в крови, глаза чуть не вылазят из орбит, дико хрипит. Но… стоит. Долго так продолжаться не могло. Вторично мелькнул ваттаманов меч. Упал здоровяк на колени, потом свалился с воза на землю. Оборона была прорвана, торговцы порубаны.
Только ватага хотела поживиться добычей, как раздалось могучее: «Уррачх!». То татары шли на них лавиной. Не усмотрел ваттаман, не выставил бекеты. Но не растерялся. Его пронзительный свист собрал вмиг его людей и повел их на татар. Те от таких неожиданных действий не успели сомкнуться, и Хист прошил их, как шило валенок. Спасительный лес был рядом. Хист людей сохранил, но ушел ни с чем.
Коль появились здесь татары, искать было нечего. И повел ваттаман людей на север. Они грабанули пару боярских дворов, да рязанский князь послал дружину. Пришлось и от них уносить ноги. Так, почти с пустыми руками, усталая и злая ватага возвращалась в свое логово. Степные участки преодолевали быстро, хотя там было и опасно. Но вот двигаться в лесу было трудно.
В одной из последних деревень оставили смердам лошадей. Шли пешком, след в след. Впереди ваттаман, сзади с метлой ватаговец. Хист все поглядывал на небо, голубое оно, выдать может. Скорее бы снег притрусил, следа бы видно не было. Побаивался ваттаман, как бы бояре вдогонку воев не послали. А если еще у князя помощи попросят, ой, и думать не хочется.
Хист вел ватагу уверенно, хорошо зная местность. Для ночлега место выбирали под ветвями могучих елей, куда ни солнце, ни снег проникнуть не могли. Спали на мягкой еловой подстилке. Этим утром, выбравшись из своего пристанища, Хист даже свистнул. Небо покрылось тучами, начался снегопад. В такую погоду идти можно было кучно, что резко ускоряло их скорость. К вечеру они были на месте.
– Ху, – Хист остановился перед вывороченной огромной елью, – кажись, наша бурдюга! – вытирая потный лоб, промолвил он, сбрасывая с плеч тяжелую ношу.
Скоро ватага навалила целую кучу чувалов.
– А где же наш Сулим? – тревожно произнес ваттаман, не видя встречающего.
– Да дрыхнет старче! – ответил кто-то.
Не успели прозвучать эти слова, как послышался голос:
– Сам ты дрыхнешь.
И из выхода показалась голова, покрытая старым, изъеденным молью, малахаем. Это был лет пятидесяти – шестидесяти мужичонка с полуседой бороденкой.
– Принимай добычу! – суховато сказал Хист.
Тот посмотрел на него:
– С возвращеньицем! – произнес Сулим, кланяясь по привычке. – Скажи им, – он кивнул на толпящуюся ватагу, – пущай подмогуть!
– Ой, братцы! – воскликнул один из них, – что-то приспичило, – и побежал в сторону, на ходу торопливо развязывая порты. – Братцы, кажись, человек!
Все бросились к нему. Действительно, из-под снега виднелось чье-то туловище.
– Эй, чего стоите! – гаркнул ваттаман, – быстро снег разгребайте.
Отбросив снег в сторону, все увидели человеческое тело. Его голова была прикрыта воротником, и лица не видно.
– Поднимите! – крикнул Хист.
Когда подняли, все увидели, что это был молодой парень.
– Дышит! – крикнул один из них, распахнув полу одежды и приложив ухо к его груди. – Что делать будем, ваттаман? – спросил и добавил: – В курень потащим? – он по привычке назвал так свою землянку.
– Несите к себе! – распорядился тот.
Тащить парня было трудно. Он оказался здоровым детиной. Но особенно попотели они, спуская его через узкий лаз, который для маскировки был устроен средь корней могучей ели. Когда, наконец, втащили, ваттаман скомандовал:
– Расстегайте, снегу несите, оттерем, как бы не обморозился. Несите камни, да дров поболи. Истопку готовьте. Ты, – он ткнул пальцем в молодого парня, – надобедь к деду Алиму. Чует мое сердце, без него не обойтись.
Парень бросился к лазу.
– Снегоступы одень, – вдогонку крикнул ваттаман.
Дед Алим жил на острове бирюком. Сколько ему лет, он и сам не знал. Был он бел. Волосы померкли цветом, но не объемом. Его голова походила на маленькую копну. Брови были настолько лохматы, что прикрывали глаза. Лицо же так заросло, что рассмотреть на нем можно было только глаза, которые выглядывали из-под бровей, да нос с широкими лошадиными ноздрями.
Алим был молчаливым человеком, не любил о себе рассказывать. Но в ватаге знали, что он был из казаков, как и они сами. Старые казаки сказывали, что когда-то Алим был знатным бродником. Слава о нем гремела от Рязани до Кафы. А попал он на Дон, опасаясь мести его семье. Второй год солнце выжигало не только траву, но и урожай смердов. Он, как и многие другие, вынужден был просить у боярина в долг зерно и немного денег. Как ни старался смерд в междупарье сберечь свой урожай, но… а боярину надоело ждать. И он захватил его жену и детей, чтобы продать их в рабство. Но боярин плохо знал смерда. Он разогнал охрану, поджег его хоромы и с семьей бежал на юг.
Но ему опять не повезло. Татары неожиданно напали на поселение. Казаки оборонялись не на жизнь, а насмерть. Когда Алим очнулся, кругом лежали кучи тел, дымилась сгоревшая трава. Своих казак не нашел. Тогда он собрал ватагу. Он одинаково ненавидел как русских бояр, купцов, так и татар. Жалости не было… Но вот однажды его ватага попала в татарскую ловушку. Весь израненный, в живых остался только он один. И то потому, что его приняли за убитого, иначе бы добили. Спас Алима один старец, который проживал в тех местах. Он его и выходил. И Алим решил больше не заниматься своим промыслом. Остался у старца жить. И научился у него лекарским премудростям. Учеником он оказался талантливым. После смерти учителя Алим ушел на остров, там выстроил землянку. Первой его пациенткой оказалась девушка из одной беглой семьи. Беспрерывные войны заставили эту семью искать спасения в Диком поле. Невзгоды долгого пути сказались на дочери этой семьи. Она сильно заболела. Родители были в отчаянии. Случайно Алим оказался рядом. Увидев девушку, он почувствовал, что сможет оказать ей помощь. И вылечил. О его чудодейственной силе быстро распространилась молва. И потянулись к нему люди.
Вот к нему-то и прибежал человек Хиста. Алим, выслушав его, зашел в свою землянку и вынес оттуда мешочек какого-то серого порошка, а в бычьем пузыре какого-то сала.
– Нагреешь в бочке воды, высыпешь, – он пальцем ткнул в мешочек, – спустишь парня туды. Пущай он тама отогреваться. Потом, когда вытащишь, натрешь, – и показал на сало. – Понял? – и вприщур посмотрел на парня.
Тот кивнул.
– Кликат-то тя как? – спросил Алим, глядя на его снегоступы.
– Митяем, – отозвался тот, налаживая приспособление.
– Обожди! – сказал лекарь и вновь вернулся в землянку.
На этот раз он вынес свои снегоступы. Они были плетены из ивняка и состояли как бы из двух частей. В них можно было бежать.
Митяй вернулся так быстро, что его еще никто не ожидал. А парню становилось все хуже, он почти все время был без сознания, бредил, говорил несвязные слова. Неожиданное появление Митяя обрадовало Хиста и его людей. Они почему-то прониклись к этому парню жалостью. Может быть, из-за благого выражения его лица, которое так и говорило о добродетели и доблести.
– А ты… зубец! – обрадованно произнес Хист, принимая от Митяя дары Акима.
После обряда, указанного старцем, парень заснул спокойным сном. Стоны прекратились, он не стал метаться. Поглядев на него, Хист сказал:
– Все, будить жить, – и велел набросить на него медвежью шкуру. – Надобедь попестовать его, – и скользнул взглядом по мужикам. Те, насупившись, молчали.
– Я, – отозвался Митяй, видя, как другие отлынивают.
Хист ничего не сказал, только вновь покачал головой и пожал неопределенно плечами.
Митяю почему-то незнакомец дюже понравился, и появилось непреодолимое желание спасти его. Пришел отец, с которым они бежали от постылой жизни.
– Ты чего не дрыхнешь? – спросил отец, глядя, куда бы сесть.
В землянке царил полумрак. Несколько коптящих лучинок слабо освещали огромное помещение, в котором находили приют несколько десятков человек.
Вот здесь они отсиживались после набегов. Но Хист и многие из его ватаги понимали, что отсюда надо уходить. Московский князь для поддержки купцов, которые хорошо пополняли его казну, выделил воев, и они все сильнее наступали Хисту и его ватаге на пятки. Не долог день, когда они доберутся и сюда. Оставался один путь – спускаться еще южнее и, как говорил Аким, идти назад к казакам. Благо, это не возбранялось их неписаными законами. Эти вольные, свободные люди с силой вновь тянули их к себе. Сопротивлялся один ваттаман, боясь, что там уже его никто так не назовет. Их жизнь он хорошо знал. У них многому и научился. Только воля предводителя удерживала ваттаманов от такого шага. Поддавшись когда-то на его уговоры, мол, одним будет лучше, они, как волки, отбившиеся от стаи, только и думали, как вновь вернуться к казакам.
Больной очнулся только на вторые сутки. Открыв глаза, он не мог понять, где находится. Полумрак мешал разглядеть помещение. Он попытался подняться, но не хватило сил. Из его груди вырвался стон.
– Ты что? – раздался незнакомый глухой голос.
И над ним склонилась чья-то обросшая голова.
– Где я? – напрягая все силы, промолвил он.
– Ты… у ваттамана Хиста, – послышалось в ответ.
– У ваттамана?
– У его.
Больной опять застонал.
– Что болит-то? – участливо спросил неизвестный.
– Все, – услышал он в ответ.
– Худы дела. Пойдуть к ваттаману.
Он сделал было шаг, но что-то вспомнив, обернулся и спросил:
– А исть хошь?
– Нет, – тихо ответил больной.
Вскоре, сквозь дремоту, больной вновь услышал над собой чьи-то голоса.
– Так, значица, худ? – спросил Хист.
– Худ, худ, – ответил тот, кто недавно с ним разговаривал.
– Да, надоть к Акиму его тащить, – как бы в раздумье проговорил ваттаман, – кто… сподобится? – и почесал затылок.
– Я! – раздался сонный голос Митяя, – я сподоблюсь! – И он поднялся.
– Ладноть, все одно. Выдержит ли? – Хист кивнул на больного.
– Все под богом ходим.
Митяй не стал оттягивать уход. Больного, одев в просохшие одежды, вывели на улицу и положили на волокушу. Хист спустился в схрон, принес оттуда медвежью шубу и накрыл больного. С какого боярина или купца снял, было неведомо. Сулим подал Митяю котомку с едой и сунул в руку пучок сухого светца.
Митяй снял шапку, перекрестился, плюнул на руки, надел «хомут» и рывком взял с места, крикнув на прощание: «Покель!».
Вскоре лес поглотил его. Двигаться стало труднее. Мешали кусты, упавшие деревья. Частенько в ход приходилось пускать топор. Но он упорно тащил за собой больного. В его голове ни разу даже не мелькнуло сожаление, что ввязался в это дело. Он тащил и тащил больного. Надвигавшаяся темнота заставила Митяя остановиться. Он разгреб снег, развел костер, напоил юношу отваром. Подбросив дров в костер, чтобы огня хватило до утра, поднял полог ваттамановой шубы, подлез под бок к больному.
– Вместе будем – теплее спать! – с этими словами его голова упала на локоть.
Митяй проснулся на рассвете. Еще не открывая глаз, он почувствовал собачий запах. Отбросив полу, приподнялся и в серо-темной пелене увидел собаку.
– Откеда? Не может быть, – прошептал он.
Но это был огромный пес. Таких Митяю видеть не приходилось.
– Песик! – позвал он собаку, – идь ко мне.
Тот, прихрамывая, прокондылял мимо Митяя и остановился около больного, тщательно обнюхивая его. И тут вдруг с псом что-то случилось. Он радостно заскулил и стал старательно лизать лицо больного. И до Митяя дошло, что псина нашла своего хозяина. Разве мог пес так лизать чужого ему человека!
– Ну что, псина, – глядя на него, сказал Митяй, – нам пора.
На этот раз все чаще и чаще глубокие овраги преграждали путь. Ельник стал меняться на дубовые и березовые рощи. Митяя это радовало: недолго осталось и до Алима. Преодолев очередной подъем, они спустились в удолье. Это вещало о речной близости. Так и есть. Вот и река. Ветер сдул снег со льда, и он, чистый, голубой и прозрачный, казался стеклом, на который страшно было ступать. Но Митяю было не до наблюдений. За рекой Алим. И он, думая только об одном, спокойно вступил на эту зимнюю красоту.
Теперь одна забота – не угодить бы в полынью. Только Митяй об этом подумал, как лед под ним затрещал. Он успел оттолкнуть назад «волокушку» вместе с собакой и… ушел под воду. Вскоре вынырнул и попытался выскочить на лед. Но не успел на него опереться, как тот с хрустом под ним рассыпался. И что-то тяжелое потянуло вниз. Митяй понял, что это шубейка. Он сбросил ее, но это мало помогло. Лед словно издевался над ним. И у парня стал зарождаться страх, который подстегивался тем, что ему все труднее было держаться на воде. Он вторично ушел под воду. Снова вынырнул. Вдруг его мозг прожгла страшная догадка: это – конец!
Страх за свою жизнь, за жизнь больного заставил его еще раз сделать попытку выползти на лед, и он попытался удержаться на другом краю полыньи. Лед выдержал. Собрав последние силы, Митяй выбрался из полыньи. Оказавшись на льду, он не верил еще в спасение и какое-то время боялся даже разжать руки. Надо было срочно утепляться. Не хватало еще погибнуть от мороза. Но запасной одежды не было. Взгляд упал на атаманову шубу. Дорога! Но была не была! Он схватил ее и надел на себя. Устроив дикий танец, вскоре почувствовал, как тело начало согреваться. Можно было продолжать путь. Но его чирики лежали на дне реки. Недолго думая, Митяй отрубил рукава шубы и надел на ноги. Обвязав их веревкой, получил чувяки. Теперь можно двигаться дальше. С опаской он ступал на лед. Но с каждым шагом к нему возвращалась уверенность.
– А ну бегом! – крикнул он себе и бросился бежать.
Пес отчего-то залаял и побежал рядом с ним.
Митяй бежал долго, чтобы не подхватить простуду после охлаждения. Пот стал пробивать его.
Преодолев еще полверсты, Митяй увидел, как из-под земли поднимается столб дыма.
– Алим дома! – и даже подпрыгнул от радости.
Ступени по-хозяйски очищены. Дверь землянки была закрыта. Митяй рывком открыл ее. Дед сидел у оконца за столом и что-то мастерил. Этот рывок двери заставил его быстро, насколько позволяли немолодые годы, повернуться. Митяя трудно было узнать: без шапки, с полуголыми руками и ногами, он походил на сака, с которым довелось встречаться ему еще в молодости.
– Дед Алим, – радостно воскликнул Митяй, бросаясь к нему.
– Ааа! – успокоительно произнес дед, узнав Митяя. – Хворого привез, – догадался он, потихоньку освобождаясь из крепких объятий парня, – тащи его в курень, а я хапой займусь.
– Я щас! – Митяй бросился к выходу.