Все за мани
Не идут рукотворные дожди,
вокруг голая степь и чистое небо…
Директор оросительной системы Русаков за многие годы работы стал напоминать выливающуюся из напорной трубы струю воды. Бесцветные глаза, похожие на пену волосы и белая рубашка с голубизной. Еще бы – лет сорок в руководящем кресле. Успели высохнуть водоемы, обмелеть речки, потухнуть радуги над степью, рождаемые рукотворным дождем.
В оросительной системе нашел Ибрагимович засохшую нишу бесхозяйственности. По магистральному каналу подается вода для пополнения прудов, обмелевших речек. Прояви инициативу – посыплются денежки, иногда и немалые. А Русаков, как узнал о нем Ибрагимович, любит выпить, значит, нужны деньги. Поэтому и решил взять сразу быка за рога, когда зашел к нему в кабинет.
– Настырный ты, говорят же тебе, что я занят, – поднял Русаков белесые глаза на посетителя.
– Секретарша ваша, Николай Алексеевич, просто не знает, с кем имеет дело. Надеюсь, вы читали Ильфа и Петрова, их «Золотого осла» и «Двенадцать стульев»? Так вот, Остап Бендер был моим прадедом, а мадам Грицацуева прабабкой. Он не сразу убежал от нее после свадьбы. Так, по крайней мере, говорила она сама. Всевозможные комбинации, можно сказать, наша фамильная черта, несмотря на то, что я незаконорожденный. Так что я ценный человек, менеджер обанкротившихся предприятий, проще – специалист дополнительных прибыльных производств, еще проще – специалист по добыванию денег. Теперь есть и такие. Вот мой диплом, красный, между прочим. Орластый, назвал бы его Владимир Владимирович Маяковский, – протянул Ибрагимович Русакову документ.
– По добыванию денег? – переспросил Русаков.
– Да, иногда, кажется все, черная дыра, но нет, есть в ней лестница и можно подняться, – Ибрагимович со всей убедительностью начал втолковывать директору истину, что растранжиривать бесплатно воду не по – хозяйски. – Сколько у вас дачников? – спросил он директора.
– Тысячи две наберется.
– Вот вам и первая ступенька подъема из черной дыры. Надо брать мзду за воду, для начала минимальную, чтобы не взбеленились, а затрат – заслонку поднять на водосбросе. Раньше мне приходилось заниматься водохозяйственным строительством, и новшество в условиях рынка будет беспроигрышным. У вас, я слышал, распалось много деревень и высохло с десяток прудов. А трудно их вновь заполнить и организовать рыбоводство?
– Трудно, как рюмку налить, если есть вода в главном водохранилище, сто миллионов кубов хватило бы на десяток прудов, – сказал Русаков. – Но есть проблема. Дефицит сейчас с водой: лет пять – шесть не было половодья в наших краях, и многое зависит от работников канала.
– А кто сказал, что будет легко? – Ибрагимович придвинулся к Русакову. – Оформим все как дополнительное производство. Это приветствуется, и надо пользоваться приоткрытой дверкой в законодательстве. Любой лаз пригодится, главное быть всегда в ладах с Кодексом.
– Вижу, клевал тебя кое – куда жареный кочет, и я за полвека в руководстве не раз соприкасался с Законом, десяток кресел просидел и ничего – депутат городского и районного собраний. В этом году помог, наконец, улицу заасфальтировать, ладно бы куры, коровы на ней вязли, и их тракторами вытаскивали. Тебе смешно, а меня чуть не побили разъяренные бабы: дома на улице, как назло, наши, водохозяйственные.
– Я сочувствую вам, поэтому и считаю, что вам нужен деловой, креативный и, буду откровенен и правдив, изворотливый помощник по всем вопросам, а не только комбинатор, хотя и он, безусловно, полезен, как показывает опыт прошедших переходных времен.
– Нет, ты совсем не попугай, сразу видно не здешний. У нас тут все просто: есть вода, можно раков ловить, нет воды, значит сушняк, как с похмелья.
– В ваших словах определенная логика есть, вот я и обеспечу прорыв. Как экзистенциалист, первым брошу вызов судьбе, лады?
– Вижу, ты объективно оцениваешь свои силы. Надо подумать. Есть риск, хотя, не рискнув, не выпьешь шампанского.
– Я тут, Николай Алексеевич, как раз припас бутылочку. Заодно и обмоем наше общее дело, и подлечимся.
– Вот и славно, вчера трудный был день: комиссия приезжала – по обезвоживанию земли. Все злые. Чтобы размягчить их, ящика три водки ушло.
Дверь кабинета распахнулась, и вбежал человек преклонного возраста с вытаращенными от испуга глазами.
– Николай Ляксеевич, Митрофанов с «Росинки» пропал, приехал я на смену, а яво нет.
– Как нет, куда пропал?
– Кто яво знает, нигде нет, может, утоп. В прудок воду только закачали, а Митрофанов, – он покосился на Ибрагимовича и, увидев у него в руках бутылку водки, одобрительно ему кивнул и продолжил, – вас сколько раз перепивал. Видно опять из администрации отдыхать приезжали, и он перебрал: закусывает мало, хотя шашлыка даже осталось, ешь, не хочу.
– Сколько раз я вам говорил, не пейте с отдыхающими. Меня вам мало? Слышал, как нас называют в конторе – красноносые, хотя у тебя он, наоборот, белее седой башки.
– Может, Николай Ляксеевич, спустим пруд? Вдруг, еще живой, и водой не захлебнулся, в желудке водка, чай.
– Это не выход – пруд на «Росинке» спускать, кто туда приедет отдыхать? А где деньги брать, сам видел, сколько девок привожу на «Росинку»?
– На халяву и заяц шашлычок с водочкой покушает.
– Аквалангисты у вас в городе есть? – решил включиться в разговор Ибрагимович. – За пять минут прудок обшарят, и воду не надо будет спускать.
– Какие аквалангисты? – махнул рукой Русаков, – в Узене – по колено, в прудах – спину видно. Где им плавать? Надо бреднем, а лучше неводом, сразу за один заход. Давай, дядя Гек, так мы его называем, – пояснил он Ибрагимовичу, – бери мой невод, людей и айда на «Росинку». Мы сейчас с товарищем тоже туда приедем.
Через полчаса, справившись с бутылкой, они появились на «Росинке», где среди деревьев стояло несколько щитовых домиков, и серебрился вытянутый змейкой прудок. Пахло жареным мясом и пылью, которая покрывала все вокруг, даже листья деревьев. Коснешься их, останется отпечаток – словно цементный, не отряхнешь.
До вечера старались мужики, осмотрели, казалось, все, в норы зачем – то руками тыкали: не крот же. Митрофанов, наоборот, еще в детстве не мог поместиться у бабушки в шкафу. Если только в медвежьей берлоге, но, слава Богу, крестился дядя Гек, они в степи не водятся, и старался больше всех. Уже сложили невод, высушили резиновые лодки, а он искал. И нашел Митрофанова, который спал в трубе водосброса, скрытый защитной решеткой.
– Что туда залез? – спросил обескураженного сторожа Русаков.
– Чай, Алексеич, от баб схоронился в водосбросе и уснул. Чего мне скрывать, как на духу. Сами знаете, какие у нас в степи бабы после водки и шашлыков – сайгачки прямо. Особенно та, по культуре. Помощника своего в третий домик загнала, чуть не развалили. А песни поет: «облака, белые лошадки…»
Больше других смеялся Ибрагимович, издавая непристойные звуки через сжатые толстые губы. Понравился ему Митрофанов: такие раньше в сторожках на Узене крестьян от набегов кочевников защищали.
– В «Росинке» есть все, чтобы удвоить поток денег: надо разводить здесь карпов, и начинать прямо сегодня. Люди надежные, – он хлопнул Митрофанова по богатырскому плечу, – воды полно, мальки предлагают десятки рыболовецких хозяйств. Бери – не хочу, любых возрастов. Фермерам некуда девать зерноотходы – лучших условий не найти. Пруд в отдалении, охраняется. А когда будет зарыблен, попрут рыбаки с удочками за тройную плату. И это будет только началом. Как вы мне объяснили, есть много высохших и брошенных прудов. Подадим в них воду, зарыбим – и миллионеры, черт бы его побрал. Ну, как, Николай Алексеевич?
– Я все время думал о твоем предложении и решил: будем начинать.
– Надо широким фронтом, сразу. Подберем для охраны, которая дорого не обойдется, физически здоровых бомжей. В развалившихся деревеньках, вероятно, еще остались дома, где можно жить. Поставим печки и, как вы говорите, айда…
– Хорошо на словах, на деле не все так просто, – согласился Русаков. – Но если захотел прыгнуть выше головы, порезвее разбегайся. И запомни: отвечать будешь за все ты.
– Я привык отвечать даже за то, чего не делал, – недвусмысленно ответил Ибрагимович. – Поставили меня, менеджера человеческих душ, на стройке инженером, и дом развалился, хорошо, никто не погиб. Я теперь к стройке ни на шаг, условным сроком отделался.
– Кто у нас из начальства раньше не сидел? И все за пустяки. Я сам чуть не загремел, когда сдал в металлолом водонапорные трубы. А лучше, они гнили бы в земле? В каждом хозяйстве руководители так делали, когда развалились системы регулярного орошения. Так что ты никого не удивишь своим условным сроком. Тут у нас один, и не подумаешь, что он такой хваткий парень, когда стоит, ручонки как суслик держит, сразу миллионером долларовым стал. Трубы в земле толстостенные, он у них сточил верхний слой и сошли за новые. Раз в десять больше взял, а мы – в металлолом, не докумекали сразу. Все, болтовней сыт не будешь, тем более пьян, риск есть, но цель достойная.
– Не сумлевайся, Николай Ляксеевич, я с рыбой давно, все ее повадки знаю, – поддержал дядя Гек.
– Он правду говорит, Ляксеевич, – у него жена носила в девках фамилию Рыбкина, и кличут ее вобла, – заржал Митрофанов, он, казалось, еще не проспался.