Вы здесь

Ибрагимович – правнук Остапа Бендера. Побег из ада – рассказ. В Баклушах у Малого Узеня – комедия. Пришпиленный город (Геннадий Мещеряков)

Пришпиленный город

Романом назову сынка, в честь тебя:

больно хорошо подпеваешь…

Поднявшись на переходной мост, Ибрагимович огляделся. Город показался ему пришпиленным к степи телевизионной мачтой. На заборе у ближайшего дома сидели коты, глядя на ободранную кошку, забравшуюся от них на самую верхнюю ветку вяза, и орали. Чуть дальше в переулке собаки вырывали у женщины кошелку с мороженой рыбой, не обращая внимания на мальчугана, который бросал в них камни. Уже за вокзалом Роман спросил хмурого начинающего лысеть парня:

– А что, приятель, трудно поесть в городе без денег?

– Полгорода так едят, работать негде. На биржу не пускают, там и без нас полно.

– Хочешь работать?

– Сразу видно, ты не наш. Строев я, Константин, банщик и массажист. Никто из клиентов никогда не обижался на меня, нашелся один, потребовал помассировать ему передок. Так я на него выплеснул тазик кипятка.

– Восхитительно!

– Два года отсидел за хулиганство. Постаралась сестра толстозадого, наша глава администрации района. А сама что творит, ни одного мужика не пропускает. Но наказал ее господь, в аварию попала, теперь ходит приблизительно вот так, – Константин присел и сделал несколько шагов вперед, выворачивая ступни ног, судя по улыбке на лице, такая наглядность доставляла ему удовольствие.

– Радуешься, что главу постигла божья кара?

– Все равно, хоть и калека, любит мужиков, – Константин с трудом выпрямил колени.

– Ну, вы и даете, как говорил известный генерал, – засмеялся Ибрагимович, потом хлопнул по плечу Строева, – показывай, где здесь роддом, надо позавтракать, а тебе и похмелиться.

– В роддоме? – вытаращил банщик опухшие глаза.

– Да, в роддоме. Будем ловить радостных папаш, они сейчас неадекватные.


Ибрагимович шел по главной улице города, улыбался прохожим. За ним семенил, стараясь не отстать, Строев. Ботинки его давно расползлись, и отставшие подошвы постукивали по асфальту, казалось, он отбивает чечетку. Их обогнало облако пыли, наполненное обрывками целлофановых пакетов, стаканчиков из – под мороженого и другим мусором.

– Настоящий степной городок – с ветром, пылью, неисполненными надеждами, – Ибрагимович натянул на лоб свою ковбойскую шляпу. Таких здесь никогда не носили, да и вообще лет двадцать никто не надевал шляп. Их заменили кепками, фуражками, бейсболками разных фасонов.

– Пыль все щели забила, – заскрипел зубами банщик. – Это наш дождь.

– После такого дождя в баньку бы, помыться, рубашка стала в полоску от пота, – буркнул Ибрагимович. – Но этот вопрос будем решать во вторую очередь.

Родильный дом утопал в зелени цветущих каштанов. Их ветви раскачивались на ветру и стучали по крыше, откалывая кусочки шифера, и по краям он напоминал пилу. Перед окнами стоял высокий парень в рубашке на выпуск, в руке он держал сумку, из которой торчало горлышко бутылки. Рядом с ним стояла молодая женщина с баяном и улыбалась, видимо, ей нравилось такое представление.

– На сколько килограммов? На четыре? Богатырь, весь в меня, – кричал парень в окно второго этажа, из которого выглядывали молодушки в белых халатах. – Анка, давай, – дал он команду женщине с баяном. Растянула та меха, взяла аккорд и поставленным голосом запела: «Скажите, девушки, подружке вашей», Ибрагимович встал рядом с ней и низким приятным голосом подхватил: «что я ночей не сплю, о ней вздыхаю…» Но вот закончилась песня, и все в окнах захлопали: медсестры, роженицы.

– Где моя женушка, – спросил парень, – это ее любимая песня.

– Не оклемалась еще, но очень рада, все слышит. Благодарит тебя.

– Мой первенец, – объяснил он Ибрагимовичу. – Как здорово ты подтянул, давай обмоем мою радость, у меня тут есть, – тряхнул он сумкой, – на всех хватит. И банщика зови, я его знаю. Меня зовут Иваном, – протянул руку парень, – а тебя как?

– Романом, – пожал ее Ибрагимович.

– Анка, расстилай скатерть прямо под каштаном, ближе к любимой и малютке.

В сумке, казалось, было все, что и в соседнем с роддомом ларьке, где он брал закуску: колбасу, сыр, не забыл даже купить банку зеленого горошка. Через несколько минут познакомились ближе. Новоявленный папаша работал машинистом тепловоза, водил грузовые поезда. Жил в отдельном доме с баней во дворе. Зарабатывал неплохо, но мечтал о дополнительном заработке. Женщину – баянистку он звал Анкой – пулеметчицей.

– Почему? – спросил Ибрагимович.

– Анюта, покажи, на что способна.

Раскрасневшаяся Анка, казалось, только и ждала сигнала. Провела пальцами сверху вниз и застрочила. Таких переборов и частушек Ибрагимович, не раз прошедший по параллелям и меридианам страны, еще не слышал. Анка была профессионалом, окончила институт культуры: пела, играла на музыкальных инструментах, ее охотно приглашали вести свадьбы, быть тамадой. Когда объединили городской и районный ДК, ее сократили. Теперь выполняла отдельные заказы граждан.

– Не переживай, Анка, ты вольная птица, открылась дверца твоей клетки, – приободрил ее Ибрагимович. Он впервые снял свою шляпу, и все увидели упавшую на спину копну волос, сделавшую его намного моложе. – Из нас четверых постоянно трудится один, и тот ищет калым, – продолжил Роман. – Давай, Иван, посмотрим твою баню и подумаем, как нам использовать благоприятную обстановку, которая сложилась в городе, то есть бесхозяйственность местных властей.

– Идемте, заодно и попаримся, банщик массаж нам сделает, – согласился Иван, и все четверо направились к нему домой.

Ибрагимович даже присвистнул, увидев облицованную кирпичом баню по размерам не уступающую самому дому. К ней были подведены газ и вода, которая по трубам сливалась в городскую канализацию. В предбаннике Иван установил лежанки для отдыха любителей попариться. Недалеко от бани в тени огромного вяза стояла беседка, где дремала, высунув до земли язык, безразличная ко всему окружающему собака. В этой беседке и провел первое производственное совещание Ибрагимович.

– Друзья, успех дела гарантирован, – рассуждал он. – Благоприятные факторы: в городе закрыты все общественные бани, негде попариться, сделать массаж. Рядом городской рынок, и некоторые приезжие торговцы не моются неделями и уже попахивают. Можно продавать клиентам банные принадлежности и напитки, даже пиво. Украсим их отдых живым голосом баяна.

– Пусть Анка играет клиентам во время массажа, что очень полезно для здоровья, – вставил банщик.

– Правильно, Константин, и во время массажа. Найдется дело между поездками и тебе, Иван. Будешь отвозить на своей машине домой немощных, но богатых людей, за дополнительную плату, естественно. Словом, будем оказывать комплекс услуг. Я возьму на себя общее руководство и организацию других коммерческих дел. Надо попасть на прием к главе муниципального образования и предложить ей свои услуги, не случайно же у меня в сумке четыре вузовских диплома и шесть свидетельств о владении массовыми профессиями. В первую очередь надо, коллеги, зарегистрировать баню в налоговой инспекции как частное предприятие. Назовем его «Второе рождение». Все должно быть по закону, так как потревожим застоявшееся болото, и вони может быть много.

– А если пожелает снять баньку на часок парочка, пойдем ей навстречу? У меня есть такие желающие, – спросила Анка, поправляя рукой застрявшую в вороте пиджака копну волос Романа.

– За тройную плату: с учетом риска. Так будем брать и за пиво, другие веселящие напитки, – ответил Ибрагимович. – Начинать можно с этого часа. Первыми клиентами, бесплатными, будем мы с банщиком. Ну – ка покажи, Иван, как тут превращать воду в пар, – он распахнул дверь бани, пропуская ее хозяина первым.

Под палящим солнцем экватора было прохладнее, чем в бане, а в парной обжигало до пяток. Пар двигал внутри все поршни, и Ибрагимович пыхтел как паровоз. Он в шестой раз забрался на полок, но еще слезали грязные катушки с тела. Два веника исхлестал Константин, а ему все мало: дорвался до бесплатного удовольствия, хитрый метис, двигает жабрами под длинными волосами, разметавшимися в стороны. Константин расслышал шепот Ибрагимовича: «О, Боже, продли миг прекрасный второго рождения, первое – то мы и не помним, грешные…» Он изумился, когда встал с полога Роман, похожий на греческую статую, сравнение добавлял банный лист, прилипший там, где обычно размещали фиговый.

– А теперь массаж, мастер ты наш волшебный, – попросил он, бросаясь на обитую кожей лежанку в предбаннике.

– Роман, не переборщим? Второй раз нельзя: кожа может полопаться, – предупредил Константин.

– Не полопается, она у меня толстая. Последний раз меня так перебирали еще в юности, когда спортом занимался.

– Я и подумал, что борец.

– Бывший, Костя, бывший.

– С тобой не пропадем. Даже Анка, вон, поверила.

– Но горя схватите. Строгий я, и люблю инициативу, хоть грешников жарь, но по – своему.

– Так Анка с инициативой: за что ухватится – не отпустит, черта уговорит, сам увидишь.

– Ты, Костя, другим возьмешь, своим умением. О, как сжал ягодицы, опухнут, на что теперь я сяду?

– Попарим их потом немного, отойдут.

Не отпускала Ибрагимовича баня долго, но смилостивилась. Вышел он из нее обновленным, готовым к новым свершениям. И очень удивился, увидев в беседке ожидающих очереди людей.

– Запускаем чистилище, – шепнула ему Анка, провожая клиентов в баню. – Первая тысяча рублей есть.

– Молодец, – успел он чмокнуть ее в щеку толстыми губами. – Главное, не останавливать конвейер.

Настроение у Ибрагимовича поднялось: нашел друзей, организовал небольшое дело, помылся, поел, и все это за день.

Хороший город, не испорченные капитализмом люди. Есть ниши для инициативы, и он их заполнит.