Вы здесь

Зона заражения. Индийский океан. 25 мая 2023 года (Александр Афанасьев, 2016)

Индийский океан

25 мая 2023 года

Базировались мы на офшорном судне снабжения, это бывший контейнеровоз «Малайзиан Си», когда-то угнанный пиратами, потом освобожденный, потом проданный за копейки, потому что судовладелец обанкротился, потом выкупленный и переделанный в легкий вертолетоносец. С ним связано много любопытных историй в регионе, рассказать все не хватит и целого дня…

Сейчас «Малайзиан Си» уже представлял собой полноценный, хотя и самодельный вертолетоносец, с шестью полноценными посадочными площадками – вторая палуба была построена на манер японских вертолетоносцев столетней давности – сильно вынесенной вверх и перекрывавшей собой всю надстройку. А между нарощенной и настоящей палубами были контейнеры, соединенные между собой проходами, переходами, в которых были самодельные каюты, склады, операционная, брифинг-румы и все, что нужно. Центр тяжести судна теперь был смещен наверх, но оно при малой загрузке и при волнении набирало в танки воду, что делало его устойчивее.

Шаттл мягко сел на свободное место, я вышел из него первым, как и положено. Встречал меня невысокий бородач по имени Шон Галлахер, он один из команды британских эсбээсовцев, которым сейчас принадлежит это судно. Мы с ним познакомились при подготовке внедрения – классный парень.

– Салам.

– Салам.

– Все нормально?

– Ага. Еще на день, и мы отбудем…

Британец махнул рукой:

– Разгружай…

Я скомандовал – начали разгрузку. Британец проводил глазами трепыхающийся мешок.

– Сделали?

– Да.

– Чисто, смотрю.

– Чисто…

Британец бросил в рот пластинку жвачки.

– Молодец, русский. Круто работаешь.

– Сколько с меня? – спросил я, доставая деньги на расходы, если еще за день.

Британец мелькнул глазами по пачке.

– Если налом и франками – сто сорок.

Я отсчитал требуемую сумму, британец сунул в карман разгрузки. Он до сих пор носил L119A2 с подствольником – короткий карабин канадского производства, от американского «М4» он отличается тем, что у него аппер не из алюминия, а из доброй оружейной стали. Оружие картриджное, старое, но до сих пор ни флот, ни морская пехота ни в одной стране мира не приняли на вооружение кейсовое оружие. Потому что морской воды патроны с лаком вместо гильз не выдерживают.

– Молодец, – сказал еще раз британец, – танкер до Дайрена возьмешь? Сто двадцать на команду, жратва и снаряжение за счет судовладельца.

– Не. Не возьму.

– Чего так? Там рядом граница ваша.

– Устал я, брат… – сказал я, – сил нет как. Вложился.

– Ну, как знаешь…


Ваня… блин, это защитная реакция, наверное, в общем, заложница пришла в себя. Здесь, на судне, были врачи и даже операционная имелась, но у меня в команде был собственный врач, и заложницу местному я доверять не стал бы. Мы сняли две каюты – большую и маленькую. В маленькую поместили заложницу и нашего врача, чтобы присматривал за ней.

Сам я хлебнул отличного африканского кофе, чтобы прийти в себя, потом, к сожалению, и таблетку антацида, чтобы кислота не прожгла дырку в моем желудке. Мои охломоны принесли просяной каши – здесь кормили африканскими блюдами, но кормили просто и сытно. Каша на пустой желудок, да еще после спецпрепаратов – это хорошо. Но я кашу есть не стал. Вместо этого я пошел проведать заложницу.

Заложница была жива-здорова, она сидела на кровати, прикованная наручником, еще старым, из никелированной стали, а Саня Кобец, наш доктор, добрейшей души здоровила, который один раз взялся лечить боевиков, потому что оставались еще лекарства, и который один раз и меня зашивал, сидел на краешке кровати и упорно смотрел в другую сторону.

Я сделал головой движение, в пацанских компаниях обозначающее «Ну чо, как?». Вместо ответа Саня, которого вывести из себя принципиально невозможно, молча встал со своего места.

– Посидишь, ком?

– Ага. Иди, поешь, там кашу принесли.

Саня вышел, а я сфоткал красавицу на телефон, потом сел на краешек кровати, там, где он раньше сидел. Вытер с лица плевок, которым меня наградили.

– Ну, чо, – спросил мирным тоном, – натрахалась? По самые гланды?

– Щас вертак прилетит. Через пару часиков. Сдам тебя прикрепленным папашки и пойду пристраивать бабло, которое он за тебя мне заплатит. Ага?

– Мне вот интересно, подруга. Может, я какой-то отсталый по жизни, не понимаю чего-то, а? Тебе чо, так приспичило там, а?

Она ничего не ответила – и я вдруг, сам того не ожидая, схватил ее и тряхнул… твою мать, остановился вовремя. Рука прикована, а я в таком состоянии, что…

– Вот скажи мне, что ты за с… такая? Тебе же замуж выходить, б…на. Детей рожать. А ты с бородатыми…

– Тебе девятнадцать лет, б… Что у тебя в голове?! Что у вас у всех, с…а, в голове?!

– Ла иллахи илля Ллах Мухаммад Расуль Аллах…

– Чего… – не понял я.

– Ла иллахи илля Ллах Мухаммад Расуль Аллах…

Я отпустил ее примерно так, как опускают на землю, в яму снаряды, которые потом надо обложить тротилом и подорвать.

– Ты хоть понимаешь, что это значит, дура? Ты хоть понимаешь, что эти слова означают?

Я смотрел на нее… даже в таком состоянии, она была красивей, чем на фотографии. Татуировки, которые ее ничуть не портят. И взгляд, полный такой дикой ненависти, что даже мне не по себе.

– Ты чего? Ваххабиткой, что ли, стала? Они тебя ислам заставили принять?

– Меня никто не заставлял. А ты убогий.

– Убогий? Я убогий? Это с какой такой радости? С того, что я не понимаю, почему надо с бородатыми в постель ложиться?

– Он мой муж перед господом.

– Господом?! Господом?! Каким, в душу мать, господом?!

– Аллахом Всевышним. Он мой муж. Он стал шахидом, но Аллах воссоединит нас на небесах.

– Заткнись.

Я схватился за голову… господи, дура, какая дура. Нет, я понимаю, почему едут блудить, прикрываясь извращенно понимаемым никяхом, исламской помолвкой, дуры с какого-нибудь Засранска – у них и в жизни-то ничего нет, а тут что-то интересное. Я понимаю, почему мусульманские браки все более распространены в Татарстане и Башкортостане, просто мужику хочется легализовать любовницу в глазах жены: жена же понимает такие души прекрасные порывы далеко не всегда и часто подает на развод. Но почему…

– Придет время, и ты познаешь на своей шкуре всю пустоту собственной жизни и всю мерзость своей вражды с Аллахом.

– Заткнись! Заткнись!

Последние слова я произнес, выскочив из каюты.


Сам не знаю, как поднялся. Потом, уже на палубе, меня таки вывернуло – я долго блевал в воду какой-то ядовитой слизью, а потом блевать уже было нечем, но все равно выворачивало.

Как же мы живем?! Б… как же мы живем…

Когда уже нечем было блевать, я прополоскал рот водой из фляги, сплюнул и еще какое-то время стоял и смотрел на воду, на чаек, охотящихся за отходами… сбрасываемыми с корабля. Пришло в голову, что мы такие же, как эти чайки. Подбираем за другими.

Ладно…

Достал телефон, набрал номер. Ответил Батя.

– Десятка, – сказал я, – все чисто. Пусть переводят деньги, сейчас фото тебе послал, перешли там.

– Ага, получил… ого, а чего в наручниках?

– Буйная…

– Папашке не понравится…

Злоба поднималась внутри.

– Батя… – сказал я, – мне по фигу, что ему понравится и что нет, – веришь? Она на судне, в каюте – еще есть вопросы? Пусть скидывает бабки и присылает своих мордоворотов за дочурой. Хоп?

– Ладно, ладно… Ты чего такой злой.

– Да задолбало все.

– А на своих чего кидаешься? Ты в туалет когда идешь, ноги не ошпариваешь?

– Батя…

– Лады, лады. Через минут десять счет проверь.

– Ага. Отбой.

Через десять минут придет бабло. Потом… потом – все. Хватит.


Минут через десять проверил счет. На него, как и ожидалось, упали бабки. Если работаешь на таком уровне и через знакомых людей, кидалова нет.

Минут десять еще потратил на то, чтобы раскидать бабки по другим счетам – кому я должен, я всем прощаю, тут не проходит, и лучше расплатиться сразу. Потом отзвонил Бате, сказал, чтобы слали вертолет. Пошел в кают-компанию, сказал, что бабки пришли и переведены. Финиш.


Вертолет был небольшим, скоростным, «Еврокоптер Х4». Он завис над палубой, а потом плавно ушел вниз, и из кабины выскочили двое в черных костюмах и с кейсовыми винтовками B&T, каждая из которых в такой комплектухе стоила как небольшой автомобиль. Не, я все понимаю, но зачем днем термооптику надевать?

Третьим выбрался из вертолета хорошо известный мне человек. Известен он был по погонялу Норм, это было его любимое словечко – не «норма» или «нормуль», а именно «норм». Он начинал в краснодарском РОСНе, а потом был переведен в элиту элит – московское подразделение А. Это и есть наследница знаменитой группы «Альфа», подразделение первого уровня, со специализацией на антитерроре. Я его знал зачистке окрестностей Алма-Аты.

– Цела? – спросил он.

– Ага. Саш, проводи.

Лепила наш исчез с двумя чудаками в недрах пиратского корабля, а Норм надел очки и посмотрел на солнце. Очки, кстати, необычные – снаружи солнечная батарея, а изнутри – экран, который может транслировать изображение на внутреннюю сторону линз, на одну или на две.

– Привет, – я махнул рукой и показал язык, – хочешь серьезного разговора, выключи.

Норм так и сделал.

– Ладно, фигня одна. Что хотел сказать?

– Ты в курсе, что она ислам приняла?

– Чего… да бред. Она ж шалава та еще.

– Не сомневаюсь. Но ислам она приняла. Имей это в виду. Когда мы в адрес вошли, она с каким-то бородатым шпилилась. Потом мне сказала, что ислам приняла. Скажи бате, чтобы выпорол как следует.

– Ага, – скептически скривился Норм, – мне еще работа дорога.

– Как знаешь. Только если потом она гостей ночью в дом приведет, ты не удивляйся, ага?

– Сам присмотрю.

– Твое дело…

Я огляделся…

– Слушай, Норм? Вот скажи – это что за на…

– Чего? То, что ты говоришь? Ну, она б… конченая, это сразу понятно. Как и ее мамаша. Отца ненавидит, и при этом тратит его бабло. Знаешь, как бывает – мы тебя ненавидим, а ты нам по жизни должен.

– А ее мамаша – кто?

Норм назвал фамилию.

– Ни фига себе… Дочь?

– Ага. А ты думаешь, откуда что берется, с честных заработков, что ли? Да ща-з…

– А твои мордовороты, – сказал я, – ты что, совсем их не дрючишь?

– Они не мои. Наемники, местная контора. До войны в Аравии тусовались. Я один прилетел.

– Ясно…

– Хочешь, иди к нам. Место найдем.

– Не… я мимо.

Мимо провели кое-как одетую мадемуазель Степко, Норм бесцеремонно осмотрел ее, плевка не удостоился. Махнул рукой – в вертолет.

– Получил? Распишись.

– Ага.

По старой традиции Норм чувствительно ударил меня в грудь.

– Бывай, боец. А о предложении моем подумай. Я раньше тоже рожу кривил, а теперь понял – фигня все это. Не всю же жизнь сайгаком скакать.

Я промолчал.


С вертолетной площадки вниз вела лестница, сваренная из металлического прутка, гудящая под ногами. Я спустился вниз, чувствуя себя… ну, в общем, чувствовал я себя так, как будто мне долго плевали в лицо, а я не мог ответить. Нехорошее чувство, признаюсь…

На второй палубе – она была проложена по верху контейнеров – я увидел Галлахера, подошел, всем своим видом показывая, что надо поговорить. Галлахер быстро разобрался с проблемой, кажется, что-то не так погрузили, повернулся ко мне.

– Что, русский? Надумал насчет танкера?

– Нет. Мне о другом.

Мы отошли в сторону, англичанин сунул за губу какую-то дрянь. Перехватив мой взгляд, протянул портсигар.

– Снюс[11]. Хочешь?

– Нет, спасибо.

– Напрасно. У нас многие на него перешли. В засаде курить нельзя, сам понимаешь. Так чего хотел…

– Хотел спросить, сколько стоит контору по проводке открыть.

– Хо-хо…

– Я серьезно.

– Больших бабок это стоит, брат. И головняка – еще больше. Не советую.

– А все-таки?

Англичанин посмотрел на меня уже серьезно.

– Ну, если хочешь знать схему, то смотри сам. После того как наши заокеанские друзья напринимали законов… начинать такое дело надо с Лондона. В нашем деле есть элита, а есть чернорабочие. Если ты будешь чернорабочим, то будешь работать на почасовых подрядах, конкуренция там жуткая – много государств накрылось, много людей сейчас без работы, ставки упали до предела. А учитывая, что ты русский, у тех, кто на самом верху пищевой цепочки, будет постоянное желание тебя кидануть на деньги. Потому что ты русский, связей во Флоте Его Величества не имеешь, и вообще русских не любят.

– А если забираться на самый верх?

– На самом верху тебя никто не ждет. Тебе надо будет вступить в Международную ассоциацию операторов, штаб-квартира в Лондоне. Вступительный взнос для корпорации там – два миллиона. Ежегодный – двести. Схема устроена так хитро, что ни один подрядчик, не вступивший в МАО, сам работать не будет. МАО аккредитована Ллойдом, Ллойд определяет ставки фрахта и ставки страхования рисков угона и потопления судна. Страховые компании опираются на эти ставки, если на судне нет операторов, работающих по контракту с аккредитованным подрядчиком, ставки страховки растут, и судовладельцу это на хрен не нужно. Так что сливки снимают серьезные ребята, а те, кто у подножия пирамиды, в основном представляют собой что-то вроде бюро по найму. И все неприятности в основном остаются у них.

– А рекомендации? Они есть? Сколько их надо?

– По сути, их нет. Но есть пункт, согласно которому МАО имеет право отказать без объяснения причин. То есть кто-то должен тебя представлять там. Кто-то из своих.

– Как насчет тебя?

Англичанин выплюнул дерьмо за борт. Понять не могу – зачем он это берет в рот?

– Постой-ка. Ты что, серьезно?

– Да.

– И у тебя есть два миллиона фунтов?

– Найду.

– Ну, как знаешь. В таком случае я тебе помогу, если ты серьезно решился.

– Сколько.

– Что – сколько?

– За помощь.

Англичанин покачал головой.

– С тебя – нисколько. Оплатишь мои расходы, и все.

Мне это не понравилось, потому что любой разумный человек должен понимать мотивацию людей, которые на него работают. Если человек работает за деньги – все понятно. А вот если говорит, что ему деньги не нужны, – самое время задаться вопросом: а что тогда ему нужно? Ответ может вам не понравиться.

– Почему?

– Потому что русский. В Лондоне есть люди, которые выперли меня сюда. Сами они ездят на «Рейнджах» и «Ягуарах» в то время, как я сижу тут, на ржавой посудине в самой ж… этого мира. И если у меня получается сделать им подлянку – я ее делаю. Мне почему-то кажется, что ты пробьешься, русский.

Я протянул руку.

– Сделка. С меня причитается…