01. Всюду жизнь
Минутная стрелка снова поменяла своё положение и теперь сравнялась с цифрой «11». Ровно через шестьдесят секунд она сместится чуть-чуть вверх и вправо. Ничего необычного – за сутки стрелка проделывает это движение без малого полторы тысячи раз. Она просто живёт своей жизнью и даже не догадывается о том, что различные её положения в пространстве отображают необратимые изменения. Равно как и не догадывается, кто и с какой целью дал ей жизнь…
Часы показали без пяти минут шесть. Не вставая со стула, я потянулся, зевнул и выжидающе уставился в окно. Сейчас он придёт.
– Хорошо… Да, я понял, – послышался знакомый голос.
Как только за окном появилась долговязая фигура мужчины лет тридцати пяти, я бросил взгляд на часы и с удовлетворением отметил текущее время. Без четырёх минут шесть. Точно по графику. Работаю здесь почти год, а всё не перестаю удивляться пунктуальности сменщика.
– Здорово, – сказал он, шагнув в будку. – Чего на работе нового?
– Привет, – ответил я. – Та же фигня, без происшествий. От скуки помереть недолго. Если так пойдёт и дальше, на следующей неделе мне уже нечего будет читать.
– А в книжный сходить не судьба? – ехидно поинтересовался коллега.
– Знаешь, в тот год, когда уходил в армейку, – я встал, переместился к шкафчику и принялся стягивать с себя униформу охранника, – на полках хватало приличных романов. Вроде прошло не так уж много лет, а в ассортименте сплошные бредни… Вот на днях был в магазине, думал, что-нибудь интересное найду. Ага, щаз! Стенд новинок завален сплошными недоразумениями. Беру какую-то мешанину…
– Мешанину? – переспросил сменщик.
– Угу. – Я сложил робу в недра шкафа и достал повседневную одежду. – Такой винегрет! Дружинники какие-то, лешие, шаманы, киборги…
– Там же?..
– Во-во! Я аннотацию глянул, ужаснулся и закрыл эту книгу в кавычках.
– Ну, зачем так сразу… Ты ж не читал, как можешь судить? С первого взгляда можно и ошибиться. Тебе не понравится, зато кому-то очень даже… Может, стоит перейти на другой жанр? Женские детективы, например, – ухмыльнувшись, предложил он.
– Да я скорей женюсь!
Мы заржали. Причём так громко, что перепугали водителя фургона, подъехавшего к проходной завода.
– Ничего-ничего, – успокаивающе сказал мой сменщик и показательно-строгим взглядом прошёлся по документам, протянутым ему шофёром. – Завтра начнётся регулярка, матчи будем смотреть…
– Наконец-то!
Точно. Будет чем скрашивать смены почти до середины июня…
– Ну вот! – Долговязый напарник вернул документы водиле и нажал кнопку, вследствие чего шлагбаум начал плавно подниматься. – Ждём кубка от «Лётчиков»!
– Это да. С другой стороны, пора бы уже и канадскому клубу выиграть «чашку»…
– Верно говоришь. – Сменщик хитро подмигнул мне. – Родина хоккея без главного приза аж с какого года-то! Штатники совсем оборзели…
Переодевшись, я пожелал ему удачной смены и вышел из будки охраны.
В шесть вечера на остановке не так уж много народу. Рабочие давно уехали; смена-то в четыре пятнадцать заканчивается. Сейчас тут остались работяги-алкаши да офисный планктон из конторы неподалёку. Я высмотрел местечко справа от киоска, недалеко от урны, пристроился там и закурил.
Пивные бутылки, рядами вытянувшиеся на полках витрины, всё сильнее притягивали взгляд, а внутри меня вдруг что-то закопошилось… Странное состояние. Пить не хочется, но в то же время не пить – как-то ненормально. Я поймал себя на мысли, что всерьёз ищу причину, по которой надо всё-таки выпить пива. Может, это алкоголизм? Или «синдром провинциала» – когда спиртное выступает в роли своеобразного обезболивающего, затуманивая удручающе-безрадостные картины среды обитания…
– Сигаретки не найдётся? – раздался откуда-то снизу писклявый детский голосок.
Я опустил голову и обозрел троих пацанов.
Эх, ребята-ребята… Наверняка не больше десяти от роду, а уже курят. Впрочем, я сам когда впервые попробовал? То-то же. Не намного старше был, примерно через год после ухода отца.
Помню, тоже стрелял сигареты. Когда давали – радовался, когда не давали, разочаровывался и спрашивал у других. Вот не дам ему сигарету, и что дальше? Типа продлил жизнь этого сосунка на несколько минут? В идеале так и есть, но лишь в идеале. На самом же деле сосунок придёт домой обозлённый, не никотиново хлебавши. Это в лучшем случае. В худшем – спросит у другого, и тот его либо пошлёт, либо отвесит подзатыльник.
А в юном возрасте психика очень подвижна: череда посыланий и затрещин, а там, глядишь, и вырастет злодей. Потому ещё неизвестно, что лучше – дать или не дать. Можно посчитать меня последней сволочью, но я-то прекрасно помню, каково это – курить исключительно во время прогулок, ведь курить дома ещё не хватает наглости…
Эти размышления пронеслись в моей голове за долю секунды, пока рука ныряла в карман куртки и извлекала оттуда полупустую пачку.
– Тебе одну или три, по штуке на каждого? – уточнил я.
На лице пацана, испросившего сигарету, появился испуг; шкет отшагнул назад. Двое других последовали его примеру.
– Две, – неожиданно уверенным тоном заявил он. О как! Шаг назад, и уже смелый. Думает, что с такого расстояния его не достать. Пускай думает. Однажды получит люлей шагов этак с пяти и тогда будет знать, что суть не в дистанции.
Пацан бережно взял протянутые мною сигареты и быстро спрятал добычу в кармане.
– Спасибо…
Мне показалось, или ему стыдно?
– Да не за что, – дружелюбным тоном ответил я.
Получив желаемое, пацаны моментально потеряли ко мне интерес и в быстром темпе направились к ближайшему подъезду. Я смотрел им вслед и чувствовал, как из глубин памяти выплывают образы, сохранённые в детстве, уже достаточно давнем. Не настолько отдалённом, чтобы напрочь забыть, но достаточно неблизком для того, чтобы в воспоминании успели появиться пробелы.
Помню, сам прятался по подъездам и курил на лестничных площадках. Замечательное было времечко, потому что тогда главной и единственной проблемой была проблема «побыстрее сделать уроки и смотаться на улицу», а в довесок к ней – «замести все следы, оставленные выкуренной сигаретой». Предаваясь ностальгическим воспоминаниям, я ни на секунду не упускал из виду подъезжающие маршрутки. Даже копаясь в памяти, одновременно контролировать текущую ситуацию, всегда и везде стараться контролировать её – это первое, чему меня научили в армии.
– Какой ты удивительный человек, Коршун, – над правым ухом раздался мягкий голос, в нос шибануло запахом алкоголя. – Вот сколько тебя знаю, а всё равно поражаюсь.
Я узнал его по голосу.
– Удивительное рядом, Юрий Викторович!
– Ты зачем дал пацанам курево? – спросил он.
– Попросили. Я за никотин не жмусь…
– А если бы это была моя внучка? – В его голосе промелькнула нотка вызова.
– Твоей бы – не дал! – ухмыльнулся я.
Формально он, конечно, прав. Но кто ищет, тот находит, пацаны всё равно раздобыли бы курево. Так пусть уж лучше мои сигареты, чем вонючие «бычки», подобранные с тротуара.
Пожав руки, мы пару секунд поиграли в «гляделки», а потом одновременно полезли в карманы за мелочью, потому что маршрутка уже подъезжала к остановке. Ехать нам в одну сторону.
Юрий Викторович Бородин – когда-то был одним из приятелей моего отца. Так-то он мужик хороший. Весёлый, потому что каждый день «навеселе», в меру озабоченный, современный – ему за пятьдесят, а в интернете и современных прогах он, что называется, шарит. Мне, несколько лет назад перешагнувшему двадцатилетний рубеж, общаться с ним так же легко, как и с ровесником. А то, бывает, говоришь с человеком, который раза в два тебя старше, а разговор ни разу не клеится, что, впрочем, достаточно просто объяснимо: мы – продукты разных эпох, у нас разные ценности и взгляды.
Вот молодёжь упрекает родителей в старомодности. Но ведь родители в отличие от своих детей хорошо помнят и расцвет советского государства, и «оттепели», и перестройку, и лихие девяностые, и более-менее спокойные двухтысячные. Им, что называется, есть с чем сравнивать. Традиционность старшего поколения – нормальное явление. Наши бабушки и дедушки талдычили нашим же родителям: мол, какие возмутительные наступили времена, как ужасно изменились порядки, какие нынче распущенные нравы… И своим детям мы будем говорить то же самое. Поэтому, думаю, никогда не стоит спорить с родителями о том, какое время было лучше. Надо поберечь их и свои нервы. Жаль, что я понял это, когда стало уже поздно.
– Тут на днях, короче, Палыч будет днюху отмечать. – Юрий Викторович плюхнулся на сиденье. – Ты пойдёшь?
– А кто такой Палыч?
Ей-богу, впервые слышу о каком-то Палыче.
– Да Козырченко! Недалеко от тебя живёт! – Юрий Викторович посмотрел на меня изумлённо, так смотрят на человека, забывшего собственное имя.
– Владислав Павлович?.. – уточнил я.
– Ну!
– Разве у него день рождения в октябре? – удивился я.
– Коршун, ёпт! Тебе вообще, что ли, память отшибло?! – Юрий Викторович одарил меня взглядом, полным сочувственной печали.
– М-да, что-то я запамятовал…
Юрий Викторович пододвинулся ко мне и зашептал на ухо:
– Это неспроста… Чем вас там пичкали?..
– Чего? – Я резко отстранился и в результате почти вплотную прижался к стеклу.
– Читал я про это. – Он хоть и был подвыпивший, но говорил на полном серьёзе, уж я-то его хорошо знаю. – Вас пичкали сыворотками храбрости, чтобы вы не боялись идти на врага…
– Ага-ага. – Я вложил в это междометие весь скопившийся во мне скепсис. – А ещё нам вживляли чипы и давали пострелять из оружия, сконструированного по инопланетным образцам… Хорош загибать!
– И ничего не загибаю! – Юрий Викторович очень резко отреагировал на мою иронию. – Я читал про это!
– «Тайны двадцатого века»? Ха, жёлтая газетёнка. Я тоже как-то читал, такой бред несли, что в Чернобыльской зоне отчуждения якобы появились мутанты, в которых превратились люди и животные. Это ж надо наворотить такую ахинею, чтоб по зоне шаста…
– Неправда! – Перебив меня, он категорично замахал рукой с поднятым вверх указательным пальцем. – Про аномальную зону это глупая фантастика, согласен, но там и серьёзные исследования публикуют. Вот возьмём Леонардо да Винчи…
– И что?
– Он из будущего. Или ты полагаешь, что Леонардо вот так взял и придумал танк и парашют?
– А гениальность да Винчи – не вариант? – поинтересовался я.
– Нет. Человек не может придумать то, чего на данный момент в цивилизации вообще не существует. Всё, что придумано людьми, ассоциируется с чем-то, ранее увиденным ими и переосмысленным…
– В «Войне миров» Уэллс описывал луч, от которого вскипала вода, – аргументировал я, – а лазер придумали позже. – Я подмигнул Юрию Викторовичу и спросил: – Уэллс тоже из будущего?
– А кто ж его знает? – пожал плечами он.
На этом спор закончился. Крыть ему было просто нечем.
– Кстати, я тут новости смотрел. – От тряски Юрия Викторовича малость «развезло», и как следствие, его неудержимо тянуло на разговор. – Снова пропал человек, и снова при странных обстоятельствах.
Я молчал, мне надоело встревать в глупые дискуссии.
– За год уже третий! Самое странное, все пропали приблизительно в одной и той же местности!! – на всю маршрутку воскликнул Юрий Викторович. – Их забрал наш лес…
– Может, леший? Или оборотни? – не удержался я от ироничной реакции.
– Ну тебя, Коршун! – Юрий Викторович махнул на меня рукой, насупился и отвернулся.
Доехали мы молча.
Старая хоккейная «коробка», в которой ещё я и мои сверстники постигали азы канадской игры, сегодня выглядела особенно плачевно. Виной этому не то ранние сумерки, не то моё унылое, как и текущий октябрь, настроение. Плюс ко всему фонарь возле площадки не работал, из-за чего она находилась во власти тени, что отбрасывала многоэтажка, стоящая рядом.
Весьма символичная картина. Отечественный хоккей, как и эта коробка, находится в тени. В тени Канады и Евросоюза. Мне, отдавшему хоккею одиннадцать лет, обидно вдвойне. Не столько за спорт, сколько за нынешних детей. Если моё детство прошло во многом на этой площадке, то детство пацанов, родившихся в середине «лихих» и позже, где проходит? Правильно! В подъездах и на дворовых лавочках, да обязательно чтоб с бутылкой. Конечно, я тоже покуривал в детстве, но только покуривал, ведь у моего поколения был выбор: играть в хоккей или бухать-курить.
Нынешнее же поколение даже этого выбора лишено. В нашем городке не достать экипировки, зато пиво и сигареты продадут в каждом киоске, вне зависимости от возраста. А киоск стоит как раз через дорогу. Схема простая: закупился и потопал в коробку, благо в неё кто-то притащил скамейки. Спортивное сооружение, использующееся для распития спиртных напитков… Парадокс. Грустный парадокс.
А вон и яркие представители нынешнего младого поколения. Перемахнули через деревянный борт и двинули в киоск за новой порцией. Они резко остановились, посовещались и направились в мою сторону. Я узнал их.
Как идут-то! Вразвалочку, эдак небрежно, типа, мы на районе крутые. Эх, погонять бы вас по лесу с «калашом» в обнимку… Всю напыщенность и самовнушённую крутость снимет как по мановению волшебной палочки.
– Эй! Закурить есть?! – вопросил тот, что шагал чуть впереди. Вожак стайки, не иначе.
– Ва-анечка! – протянул я, когда они приблизились. – Время позднее, тебя мама дома ждёт.
– О, Коршун, не узнал, – буркнул он.
– Ранний склероз? – участливо поинтересовался я.
Ванечка не ответил. Он поднял голову и быстрым шагом устремился вперёд, одновременно забирая в сторону. Остальные члены стайки последовали его примеру и скорректировали траекторию.
Провожая их насмешливым взглядом, я пытался представить, сколько усилий затратит Ванечка для того, чтобы окончательно не пасть в глазах корешей. Ну, ничего. Полезно, когда тебя справедливо осаживают. Он мне ещё спасибо скажет.
Дошагав до конца улицы, я свернул налево. Оказавшись у чистой, блестящей калитки, я полюбовался на результат своей недавней работы по дому, потом вытащил из кармана ключ, открыл замок и вошёл.
«ДУМАЕШЬ, НЕ ОШИБЛИСЬ?»
«ЧТО Я ДУМАЮ, НЕ ВАЖНО. ЛИШЬ ЭТОТ ВАРИАНТ МОЖЕТ…»
«И ВСЁ-ТАКИ ЧТО ДУМАЕШЬ ТЫ?»
«ЕСЛИ Я НАЧНУ ЗАДУМЫВАТЬСЯ, ТО ПЛАН ПРЕВРАТИТСЯ В СПИСОК ПРЕДПОЛОЖЕНИЙ, А…»
«ПОНЯТНО, ПОНЯТНО. С ТЕМИ, КТО ЕСТЬ, ДЕЛАЕМ ЧТО ДОЛЖНЫ, И БУДЬ ЧТО БУДЕТ».
Уткнувшись взглядом в точку, оцепеневшая Рута, скорчившись, сидела внутри клетки – кубической конструкции из жердей и верёвок с длиной рёбер не больше метра с четвертью. Затёкшие конечности и одеревеневшая спина её сейчас не волновали. Пуще всего девушку заботила степень незавидности положения, в котором она оказалась.
Эти типы, грязные, смердящие потом и экскрементами, очищенья воды не ведающие, принадлежат к одному из племён зонорожденных, которых во всех секторах единодушно зовут дикарями. Далеко не все сталкеры придерживались мнения, что с этими короткоживущими выродками возможно адекватное общение. Многие считали, что эти ублюдки Зоны ничем не отличаются от прочих мутированных «чмошников», бывших людей. То есть уже не человеки. Но были среди сталкеров и такие, которые полагали этих дикарей всё ещё людьми. Пускай и подвергшимися сильнейшему влиянию чужеродности. В Троте ведь существуют и другие зонорожденные и изменённые, которых к дикарям не относят, но, по большому счёту, лишь по той причине, что они не настолько агрессивны и примитивны.
Руте как-то не доводилось раньше сталкиваться с кем-то из «диких» уроженцев Зоны достаточно плотно; так, чтобы попытаться сконтактировать. Поэтому собственной позиции по этому вопросу у неё не имелось.
Зато ей хорошо известно, что, хотя на огнестрельное оружие и многие другие вещи, попадающие внутрь из-за Периметра, у дикарей наложено табу, промышляют эти порождения Трота фактически тем же, чем и сталкеры. То есть добывают хабар, чтобы потом выменять «зонники» на то, что не табуировано племенами. В основном на пищу и воду. Как и положено живым тварям, в первую очередь дикари стремятся не сдохнуть, а питаться им приходится примерно тем же, чем и всем прочим созданиям, что ведут свой род от человечества. Поэтому самый простой способ выжить – это с «цивилизованными» людьми устанавливать торговые отношения. Но тут уж кому как повезёт. Кто-то предпочитает не торговать, а грабить и убивать. Или наоборот – убивать и грабить.
В общем, недалеко ушли дикие человечки образца «Сделано в Троте» от своих кровных родственников, рождённых в Большом мире за внешней границей и затем угодивших в ступенчатую яму Трота либо появившихся на свет уже здесь, но всё-таки рождённых от людей, а не в прямом смысле от Зоны, как ублюдки-дикари.
Разве что биологический срок жизни у этой разновидности зонорожденных может оказаться гораздо меньшим по естественной причине. Установлено, что каждый годичный цикл у них происходит нечто вроде «тестовой перезагрузки», и в зависимости от количества и качества жизненного опыта, набранного в течение года, мамаша-Зона определяет и решает, «быть или не быть» конкретной особи дальше. На кой ляд ей это нужно – известно только ЕЙ, понятное дело…
С людьми, родившимися за пределами Трота, дикари обычно не церемонятся. Впрочем, с рождёнными внутри пределов не намного лучше обращаются. Пощады ждать от них не стоит, если чем-то не приглянешься. А от мучительной смерти фактически убережёт лишь тот факт, что пленный сталкер – отличное средство для обмена. Разнообразные консервы, печенье, соки, шоколад и хлеб всё-таки гораздо вкусней человечины, даже жареной.
Хотя поиздеваться над пленниками, не убивая, излюбленное развлечение диких «родственничков». Немало историй об их жестокости циркулировало по сталкерским лагерям и опорным пунктам, сведения из которых стекались к патрульным, пограничникам и организациям, действующим в Троте. В рядах одной из которых Рута состояла… Прекрасно знала она и о том, что они вытворяют с пойманными женщинами. Жестокое изнасилование – очень мягкое определение.
Но что самое удручающее – женщин обычно нечасто обменивали. Пленниц более чем неохотно отдавали обратно. Особей женского пола Трот фабриковать не торопился, и у дикарей не было своих самок, хотя все мужские желания и склонности в них сохранялись полной мерой.
Потому, без сомнения, их должно воодушевлять то обстоятельство, что женщин внутрь Трота теперь попадает куда больше. Гораздо больше, чем в уже ставший легендарным период времени полного отчуждения, царивший после Кругового Вторжения. В сравнении с ним цветочками выглядела блокада, длившаяся несколько лет после Мегазахвата и первого Нашествия, случившихся ещё раньше. Хотя в тот период, кажется, ещё и не существовало такой породы мутантов, как твари, прозванные зонорожденными ублюдками. Существа без видимых мутационных изменений, точь-в-точь люди, но здешние, плоть от плоти Трота. Рождённые не женщинами от мужчин, а непосредственно чужеродностью российской Зоны Посещения.
Пленниц эти дикари рано или поздно расчленяли, причём ритуально, в момент сношения. При мысли о том, что прямо во время полового акта ей начнут отрезать уши, нос, руки и груди, Руте становилось не просто жутко. Леденящий ужас превращал сердце в застывшую глыбу, с превеликим трудом решавшуюся на следующее биение. Казалось бы, ей, родившейся в глубине чужеродной необъяснимости и с младенчества пережившей и повидавшей сонм ужасов и монстров, полагалось быть готовой ко всему. Но вот такая, «чисто человеческая», примитивная и старая как мир жуть почему-то устрашала невероятно. Страх приумножал и тот факт, что из-за рабского ошейника она не могла обратиться и принять иной облик, дающий возможность защититься от насилия…
Уготованная Руте участь, что называется, ни разу не обнадёживала. Степень незавидности – выше некуда.
«Бежать, бежать отсюда!!!»
Именно эта лихорадочная мысль, оформившись, постаралась заглушить все прочие, оттеснить и затмить. Идея верная, только вот каким способом её воплотить в реальность?! Рута встряхнулась, оторвала взгляд от тёмного пятнышка на полу и принялась внимательно осматривать комнату.
Не особенно большое, где-то десять на десять шагов, помещение. Душное; застоявшийся воздух резко пахнет сухой травой. Бревенчатые стены и потолок зачем-то покрыты мелкоячеистой сеткой, сплетённой из гибких веточек; земляной пол, на нём валяются несколько «подушек» из скрученных жгутов сена. Две клетки, сработанные из стволов тонких деревьев, располагались у левой от входа стены. Также местного производства конструкции, в которых угадывались подобия табурета и стола, находились у стены, правой от входа.
На столе просматривались самая настоящая керосиновая лампа, полупустая бутылка с прозрачной жидкостью, колода игральных карт вроде бы… и неожиданно – мятая, порванная газета. Дверь была прорезана в середине стенки, тянущейся справа от Руты; узкая, но высокая, под самый потолок. В глухой стене по левую руку – ни окна, ни бойницы, ни вентиляционной решётки какой-нибудь. В центре помещения торчал столб – очищенный от коры солидный древесный ствол диаметром с тощее человеческое туловище. Если бы не дверь, то внутреннее пространство сруба можно было бы назвать закрытым гробом – ни дырок, ни щелей; стыки между брёвнами добросовестно законопачены.
Замуровали, считай. И ещё этот ошейник проклятый нацепили! Кое-какими из гаджетов, попадающих в Трот из-за Периметра, дикари пользоваться не брезговали. Особенно такими, что помогают им успешно вести «бизнес». И лампу, сволочи, наверняка оставили горящей, чтобы узница в клетке имела возможность оценить незавидность своего положения…
Бессильно царапнув и без того сломанными ногтями гибкий кабель толщиной в палец, окольцевавший шею, Рута угрюмо осмотрела плотно утрамбованный пол, подняла глаза на бревенчатый потолок и обречённо поняла, что, кроме как через дверной проём, отсюда не выбраться. При воспоминании о том, что дикари будут с ней делать, она ощутила, как её наполняет бессильный гнев… Разъярённо ударив кулачком по толстому пруту клетки, девушка зашипела и схватилась за голову – последствие заполученного в момент пленения удара отозвалось острой, пульсирующей болью. «Отомщу ублюдку!» – пообещала она себе. В том, что с этими вонючими выродками возможен адекватный контакт, она теперь очень сильно сомневалась. И сразу вслед за этим остро напомнила о себе рана в руке, полученная ещё до захвата дикарями.
Перетерпев приступы боли, поджав под себя ноги, Рута сложила ладони на коленях и снова уставилась в точку на стене. Угораздило же попасться! Если бы не «перемещенец» – задание по выслеживанию которого она, увы, успешно провалила, – вполне справилась бы с нападением дикарей, а так… После экстренного перехода её раненое плечо совсем опухло и заболело ещё сильней. Хоть бы руку нормально поднять, куда уж там до прицельной стрельбы…
– Меня найдут, – тихо произнесла она и не смогла сама себе поверить. Дикари не первый день целенаправленно караулят «окна», подстерегая добычу, они давным-давно наловчились хватать проваливающихся в Трот «гостей». И надёжно прятать захваченное. Уж эти-то волосатые уроды знают, как затеряться в дебрях пересечённой местности.
Рута не сомневалась, что её уже ищут люди из организации, да только вот найдут ли? Точней, успеют ли найти до того, как… Помнится, какое-то время назад по Троту бродил слух, что какой-то из кланов зонорожденных ублюдков подстерёг комплексную научную экспедицию и захватил всех «яйцеголовых» вместе с охраной. Лучшие поисковые группы патрульных, подкреплённые разведчиками погранцов с Периметра, искали потерянные «мозги»… Даже следов не нашли. С тех пор научники многолюдными толпами в Трот не суются, прокрадываются тихонечко, как и все прочие.
Что уж говорить об одиночной пленнице, маленькой иголочке, затерянной в исполинской куче сена, наваленной в котлован стокилометрового диаметра…
Да, она более чем прекрасно осознала своё текущее положение. Но изо всех сил пыталась не впадать в уныние. Лучше уж в ярость. Рута считала себя девушкой сильной, упёртой и целеустремлённой. Не без оснований. Раз навострилась выбраться из дерьма, значит, выкарабкается.
Она посмотрела на соседнюю клетку. Пустую.
Что ж, как говорила одна опытная сталкерша, если действие становится невыгодным, собирай информацию, а если новая информация не поступает – спи.
Действительно, пока суд да дело, измочаленному организму необходимо дать отдых. Хорошо хоть с первичной обработкой раны успела разобраться перед тем, как пройти «окно» и вернуться в Трот…
Чей-то громкий голос разбудил Руту, прорвавшись сквозь сон.
– Давай, тащи его сюда!
Девушка вздрогнула и разогнулась, пытаясь распутаться из клубочка, в который скрутилось тело. Забыв о том, где находится, неизбежно треснулась о верхние прутья клетки, сквозь зубы засипела и схватилась за голову, в который раз ушибленную.
Пробуждение получилось эффективным. И не хочешь, а проснёшься. Огнестрельная рана, травмы, стресс и «любезно» предоставленный выродками блок-ошейник крайне негативно сказались на состоянии организма, но в эту минуту было не до самооценивания.
Бросив быстрый взгляд на объёмистую прозрачную колбу керосиновой лампы, девушка сравнила теперешний объём топлива с тем, что просматривался до того, как она вырубилась. Судя по разнице уровней, она пробыла в отключке часа три. Ещё бы узнать, когда именно её посадили в клетку, и тогда Рута приблизительно определила бы текущее время суток. «Потом спрошу, у товарища по несчастью», – решила она. Множественный звук шагов становился всё громче. Наверняка второй клетке недолго оставаться пустой.
Набранное из ровных жердей, плотно сомкнутых и связанных, дверное полотно с грохотом распахнулась, и в следующее мгновение… в помещение влетел человек, которого с силой толкнули внутрь.
Мужчина. Выше среднего роста, не хилого с виду телосложения. И тоже с блок-ошейником, эту чёрную хрень ни с каким ожерельем не перепутаешь. Из-за сплошных ссадин и гематом на его окровавленном лице Рута не смогла определить возраст. Зато всё остальное красноречиво подтвердило, что чмошники действительно привели ей товарища по несчастью: волосы и одежда вымазаны в грязи и травяном соке, одежда изорвана и покрыта отчётливыми отпечатками босых подошв, будто по пленнику специально с наслаждением потоптались. Рута, рассмотрев детали, осознала, что уж ей-то в общем и целом повезло, грех жаловаться. Её хотя бы не лупцевали до полусмерти.
Два дикаря ввалились в бревенчатую хибару следом за побитым человеком и, подхватив его под заведённые за спину руки, потащили ко второй клетке. Мужчина не сопротивлялся. Он и на ногах-то с превеликим трудом держался, где уж тут трепыхаться…
За те несколько шагов, что отделяли вход от пустой клетки, конвоиры успели отвесить пленнику полдюжины затрещин и пинков. Чем-то он их явно не на шутку разозлил, и немытые зонорожденные вонючки всё никак не могли угомониться.
Затормозив наконец перед клеткой, один из дикарей потянул за узел верёвки, служившей запорной петлёй передней стенки. Через пару секунд новоявленного пленника должны были запихнуть внутрь узилища, но мужчина, казавшийся еле живым, вдруг резко дёрнулся, извернулся и подпрыгнул!
Несмотря на то что его держали за руки, человек ухитрился врезать головой в морду тому, что слева от него, а второму дикарю заехал коленом в пах. Ах, какой роскошный удар! Рута даже позавидовать успела в эту секунду триумфа незнакомца.
Единственную. Конвоиры оценили ситуацию быстро. Мгновенно и правильно. Получивший по харе чмошник сумел ухватить неожиданно ожившего пленника за шею, а второй, взвыв от боли, всё-таки не скорчился, а подскочил вплотную и нанёс пленнику боковой удар пудовым кулачищем в висок. После сокрушительного хука тот обмяк и безвольно повис в захвате. Хотя пленник, надо отдать ему должное, боролся до конца. Даже когда ему сдавили шею и полностью обездвижили корпус, он попытался достать конвоиров ногами. Жаль, не получилось, всего лишь конвульсивно дёрнулся.
– Вот с-сука! – потирая кулак, злобно прошипел на зонном наречии дикарь, нанёсший удар. – Я тебе ещё припомню!
Соплеменник, которому человек разбил физиономию, ничего не сказал. Он молча приподнял и впихнул пленника в клетку через проём, образовавшийся вместо откинувшейся передней решётки. Плюнув в нового заключённого, он захлопнул решётку и затянул хитрую петлю. Утерев сочащуюся из носа кровь, дикарь перевёл угрюмый, исподлобья, взгляд на женщину, занимавшую соседнюю клетку, и вдруг растянул мясистые губы в плотоядной ухмылочке… Так лыбится живодёр при виде беспомощного зверька, которого вот-вот примется истязать.
Узрев окровавленные клыки, Рута невольно отпрянула назад, вжалась в решётку клетки, но справилась с инстинктивной реакцией, вскинула лицо и посмотрела на него в ответ, постаравшись вложить в свой взгляд всю ненависть, которая переполнила её. Только бы света от лампы хватило, чтобы ублюдки оценили выражение её глаз…
Дикарь запрокинул башку и хрипло, рычаще расхохотался…
Другой, которому досталось в пах, рявкнул:
– Здор-рова ты буркалами сверкать! Нашим понравится! Айда, повеселимся!
Света хватило, оценили.
Два мужика, каждый из которых в полтора раза крупней девушки, без труда вытащили её из клетки и, чтобы не дёргалась, пока будут транспортировать, применили испытанный метод нейтрализации, долбанув по затылку.
В мире, где ОНА впервые осознала себя, ЕЁ считали нахлебницей. Паразитарной, обожающей халяву тварью. По большому счёту, с этим нельзя было не согласиться. ОНА и не возражала.
Но попробуй не согласись и с тем, что у каждой сущности – свой путь и своя роль. Кто-то развивается, совершенствуется, выживает исключительно собственными силами. Кто-то – за счёт чужих, позаимствованных сил. Так было, так есть и так будет: одни – сами, другие – нет.
Является ли истиной утверждение, что права на жизнь достойны лишь те, кто творит её сам? А разве другие не по праву? Пускай они живы за счёт одолженных ресурсов, но факт остаётся фактом – живут ведь! И те, и другие одинаково хотят жить. И не столь важно, какими средствами это хотение удовлетворяется.
Да, ОНА была нахлебницей, но очень полезной для тех, на ком паразитировала. А всё потому, что к каждому «хлебу» относилась бережно, будто он – единственный возможный. Не «попользовался и бросил», а «пользуясь, оберегай и помогай». Правда, в итоге все, за счёт кого ОНА жила, перестали существовать.
Но в этом не совсем ЕЁ вина.
Если бы могла предотвратить, то сделала бы это. Однако при всём своём могуществе, нажитом за чужой счёт, всемогущей ОНА не стала. Может быть, просто не успела. Вот и потеряла всё и всех. Самого дорогого утратила – любимого человека, благодаря теплу которого перестала быть всего лишь паразитарной тварью…
Снова потерять шанс ОНА категорически не согласна. Поэтому, активизировавшись и выйдя из «аварийной спячки», она не могла допустить, чтобы источник тепла, подаривший ЕЙ пробуждающую горячую волну, угас.
Да, едва обретя явь, ОНА почувствовала угасание пламени уже не чужой, но ещё и не своей жизни.
…Обездвиженный человек бесформенной грудой валялся на полу в клетке. Абсолютно неподвижное тело. Казалось, что даже воздух над ним застыл. Организм уже был почти мёртв. От состояния «труп» его пока что отделяли короткие, едва ощутимые вдохи.
Неторопливо расползавшаяся под ним лужа крови потихоньку впитывалась в землю пола, от чего та принимала бордовый оттенок.
ОНА хлынула в агонизирующую сущность, вмиг отыскала причину угасания. Не-ет, не дождутся, не отдаст ОНА его!..
НИКОМУ.
Похожая на тяжёлый металл горячая кровь подёрнулась весёлой рябью и начала затекать обратно, под человека. Успевший впитать часть крови участок земли начал трескаться, плавиться, превращаться в мелкий прах. Всё это действо сопровождалось хрустом и шипением…
ЕЙ удалось успеть вовремя. ОНА отплатила по высшему разряду. Жизнь за жизнь!
Ухитрился же этот человек как-то добраться, дотянуться, согреть ЕЁ своим теплом там, где вроде бы нет и быть не может ничего, кроме нигде-никогда.
Теперь энергия ЕЁ благодарности не оставит его, будет его частицей, уютно свернувшись клубочком. Например, в животе. Почему нет! Живот и жизнь – синонимы.