Глава 7. Париж
Пока улицы Москвы избавлялись от ошмётков снежного панциря, а в Кремле происходила смена правителей с очередным циклом потепления, Париж по своему обыкновению пестрел распустившимися клумбами и белел канделябрами цветущих каштанов.
Запруженные праздношатающейся толпой Елисейские поля с галльской безмятежностью стелились под подошвы пешеходов и резину автошин. Запахи бензина, духов, цветов, кофе и сдобной выпечки перемешивались друг с другом в причудливые комбинации, образуя знаменитый аромат Парижа.
Как нюхнёшь такой амбре, и голова пойдёт кругом! Нюхнёшь ещё раз и опьянеешь! Нюхнёшь в третий, с долгим глубоким затягом – раз, и с тобой произойдёт страшная метаморфоза: секунду назад ты был советским человеком, гражданином СССР и патриотом социалистического отечества и… опля! – ты уже свежеиспеченный диссидент! А там не за горами и перспектива статуса невозвращенца!
Сразу же оказываешься в плену жуткого желания остаться жить в Париже. На все времена! Навсегда! Навечно! Бесцельно шататься по его улицам, беспричинно улыбаться встречным прохожим (просто так, потому, что у тебя хорошее настроение и нет гнетущих забот и соцобязательств по ударному труду), трескать круассаны и заливать в себя бордо вместо бурды! А дальше желания размотаются как колодезная цепь за сорвавшимся в колодец ведром.
Вот к чему может привести необдуманная эксплуатация ноздрей, втягивающих в себя чужеродный дух, исторгаемый недрами парижского чрева! А ведь он безжалостно свербит и побуждает к непривычным поступкам.
С органами зрения проще. Одел солнцезащитные очки, и всё вокруг вроде бы в чёрном цвете! Самообман, но помогает. Против остальных чувств советского человека, увы, фильтров восприятия благ западного социума изобрести не удалось. Кляп в рот, тампоны в нос и уши? Не выйдет! Есть более солидная и надёжная альтернатива – железный занавес! За периметр – только дозированными группами. Жаль, что не поштучно.
Людмила Караваева была натурой, не оснащённой защитными приспособлениями для дезинфекции буржуазных флюидов. Это обстоятельство пагубно отразилось на молодом организме, вызвав побочный эффект. Дефект проступил наружу в виде явного симптома базедовой болезни в первый же день пребывания в столице Франции.
– Сколько можно пялиться, Люд?! – вздыхал её муж, которому порядком надоела затянувшаяся женская эйфория, имеющая все шансы перейти в болезненное состояние. – Пора успокоиться.
– Какое спокойствие, Жорик?! – восклицала Людмила. – Это же Париж! Париж!!!
– У тебя глаза или из орбит выскочат, или ты их сотрёшь обо все эти местные достопримечательности.
Она залилась колокольчиком и прильнула к мужу.
– Не беспокойся! Не сотру!
– И всё же. Поменьше экзальтации.
– Эгм! – её курносый носик вздёрнулся. – И побольше зашоренности?
– Не передёргивай! – он поморщился и с укоризной посмотрел сверху вниз. Она была ниже его на голову.
– А ты не будь занудой! – она опять против своей воли всплеснула от восторга руками. – Ну как же здесь божественно!
– Соглашусь, – кивнул головой муж. – Особенно на контрасте с Джамахирией.
Георгий и Людмила Караваевы, вчерашние выпускники института стран Азии и Африки, были в Париже проездом. Преддипломная практика, пройденная за 2 месяца в Ливии, существенно обогатила их арабский язык, отяжелив словарный запас свежими словосочетаниями и идиоматическими выражениями. Впечатления от этого североафриканского, с позволения сказать, соцгосударства тоже были яркими. Жара, песок, советская колония специалистов, разбитая, словно мозаика, на мелкие фронды и фаланги, местное население, столь непохожее на колоритных персонажей из сказок о Синдбаде-мореходе и гнетущее чувство несуразности своего пребывания в чуждой стране.
Знала бы Люда раньше, что она попадёт в Ливию, ни за какие бы коврижки не поступила бы учиться на арабиста. Мудрый и загадочный Восток сыграл над ней недобрую шутку. Заманил миражами слепящей роскоши и будоражащей фантазию таинственности, заманил и выставил напоказ неприличные места нищеты и безобразия. Фу! Как неприятно! Знающие люди, утверждали, что в Эмиратах истинный рай, но кто ж туда пустит студентов из СССР! Там же не наша вотчина.
Зря она послушала Жорку, её одноклассника из французской спецшколы, и пошла с ним поступать на один факультет. Ох, зря! Иллюзии о сказочном востоке замазались ливийской грязью и антисанитарией, а перспектива в карьере выглядела хило и рахитично.
Но разве можно думать о призраке грядущего тут, в Париже? Да что вы! Ни в коем случае! Здесь надо вбирать в себя и пропускать через все клетки организма атмосферу галльского духа.
– Ой, Жорик, смотри, триумфальная арка! – Люда захлопала ресницами и ладошками. – Пойдём туда, ну!
– Да что ты, в самом деле, как дитя капризное!
– А что тут такого?
– Ничего… И, между прочим, ты же в Лувр хотела. А это в противоположную сторону!
– Сначала к арке! – она, как ребёнок, хотела то, что видела.
– С тобой спорить себе же хуже.
Он поплёлся, увлекаемый женой, как породистый и флегматичный дог за холеричной импульсивной хозяйкой. А ему так хотелось усадить свой зад на обшарпанный стул какого-нибудь дешёвого кафе и промочить горло. Даже пусть и не самого дешёвого! Чёрт с ней с валютой! Ради восстановления растраченных кондиций он готов был пожертвовать драгоценными франками! Но этот город свёл с ума его жену! Она стала деспотом и диктовала условия в ультимативной форме.
– Чуть помедленнее, чуть помедленнее! – попробовал он обуздать Люду. – Летишь как казак на дончаке в 1812 году!
– Мало времени! Надо везде успеть!
– Нельзя объять необъятное.
– Стоит только захотеть! – Она распространяла вокруг себя мощное биополе заразительной энергии. Но у Жорика за годы совместного проживания выработался не менее мощный иммунитет, защищавший его как прочная кираса от неприятельского палаша.
– Может, сначала заглянем в кафе, а? – он заговорщически подмигнул, лелея слабую надежду. – Чудный кофе, дивный круассан. Эм-м-м. Закачаешься!
– А ты не качайся! – соблазны были решительно отметены. – За мной! На площадь звезды! Per aspera ad astra!
Жорик жалобно вздохнул и покорно поплёлся, с безбрежной завистью глядя на вальяжных посетителей парижского общепита, потягивающих на открытых верандах всевозможные напитки. А их тут было море разливанное. Эх-эх-эх!!! Видит око, да зуб неймёт!
Его дядя работал в советском торгпредстве во Франции, что, собственно, и позволило молодой паре задержаться в Париже. Из Триполи в Москву не было прямого рейса, а миновать этот город транзитом, не остановившись в городе на пару деньков, Люда посчитала преступным деянием. Она нажала на мужа, тот связался с дядей, которому родственные узы не позволили отказать племяннику в пустяковой просьбе. Лично приехав в аэропорт на служебной машине, он отвёз их в крошечную гостиницу на улице Фонтанов, посидел в номере с четверть часа и откланялся. Дела государственной важности!
Париж после Триполи был контрастным душем: освежил, ободрил, вдохновил и потянул к себе во все прославленные кварталы и сомнительные места. Едва обосновавшись, Люда подстегнула мужа, оккупировавшего кровать в релаксационной позе, и погнала его наружу – совершать экскурсию по индивидуальной программе.
Купив у портье карту города, они вышли из гостиницы и спустились к бульвару. Определив направление к метро, супруги неспешно направились к станции.
– Бог мой, ну как тут всё красиво! – восторгалась Люда, складывая на груди пухленькие ручки. – Чудо какое-то! Мы и в Париже! Даже не верится!
– Объективная реальность, данная нам в ощущениях, – менторским тоном отозвался Жорик и, замедлив ход, остановился у витрины, желая пристальнее разглядеть яркий плакат за стеклом.
К нему тут же переместился сухопарый парень, за мгновение до этого стоявший у дверей магазина. Лучезарно улыбаясь и обволакивая Жорика облизывающим взглядом, субтильный субъект стал заманивать потенциального клиента в салон, сопровождая монолог призывными жестами безбрежного гостеприимства.
Жорик, поначалу ответно улыбавшийся, как того требовала его московская воспитанность, постепенно стал меняться в лице, добравшись до стадии гримасы человека, впервые приступившего к процедуре уринотерапии.
Он сообразил, что хочет от него француз. От этой догадки его передёрнуло. Тряхнув всем телом и выполнив короткую серию стремительных конвульсий, Жорик отпрыгнул горным архаром в сторону и налетел на Люду. Глаза жены напомнили ему фары неотложки, бившие ярким светом в стекло необычной витрины. Пока без включенной сирены. Мгновенье, и они, как ошпаренные, помчались прочь от проклятого места.
Зазывала секс-шопа стёр с лица улыбку, пожал плечами и переглянулся с коллегой-конкурентом из соседнего магазина. Тот понимающе махнул ему рукой: «целомудренная парочка!».
Завершив манёвр отхода, Караваевы немного успокоились и притулились на бульварную скамейку.
– Фу, чёрт! – перевёл дух Жорик, тревожно глядя в размывшуюся точку своего старта. Вдруг погоня? Нет, вроде тихо. – Надеюсь, что это не провокация! У-у-ух! Хороший спурт! – он выдавил смешок. – Бежали, как черти от ладана!
– Или наоборот, – грудь Люды то вздымалась, то опадала. Трусца тут была не причём. Испуг – вот что заставило колотиться её сердце.
– Первая встреча с прекрасным! – к Жорику стало возвращаться чувство юмора. Он закурил и откинулся на спинку скамейки. – Как в кино! Руссо туристо!
– Облико морале! – подхватила Люда и прыснула.
Напряжение ушло, и ситуация, только что казавшаяся неправдоподобно страшной, превратилась в тривиальную уличную ситуацию: безвредную и забавную.
– Париж вздрогнул от нашего галопа! – выпустив струю дыма, Жорик сделал очередную глубокую затяжку. Никотин успокаивал и восстанавливал душевное равновесие. – Теперь понятна суть выражения: «галопом по Европам». И ведь предупреждал же дядя, что тут рядом этот вертеп. Но я и подумать не мог, что он совершенно под носом!
– Какой вертеп?
– Пляс Пигаль!
– Что это?
– Неужели не знаешь?
– Нет.
– Воспетый поэтами квартал красных фонарей! На лице Люды застыло изумление.
– Да, да! Кстати, вон то здание, видишь? Мулен Руж!
Люда повернула голову и посмотрела в ту сторону, куда указывал Жорик.
– Правда! Знаменитая Красная мельница!
– Уместнее – Красный Маяк, – он сунул окурок в урну и полез в карман за мелочью. Дядя, насколько хватило ему времени, проинструктировал племянника о некоторых особенностях мегаполиса. Из почерпнутой информации он знал, что огромный цилиндр, стоявший на бульваре и напоминающий московскую тумбу для афиш, был автоматизированным общественным туалетом, впускающим в себя нуждающихся за 2 франка.
– Подожди, пожалуйста, я вот в этот киоск наведаюсь.
– С тобой всё в порядке? – в её интонации вибрировало беспокойство. – Может, вернёмся в номер?
– Всё нормально! – бодрым тоном обнадёжил он и спохватился. – Не желаете ли вы первой, мадам?
Она мотнула головой.
– ОК! Я сейчас.
Жорик направился мимо стайки жирных голубей избавляться от драгоценной монеты и переполнявших его чувств, оставив на некоторое время супругу без присмотра. Этим не преминул воспользоваться бойкий негр, материализовавшийся чёрным вертопрахом из тёмной подворотни. Крадучись мягкой походкой пантеры, он неслышно приблизился к намеченной жертве и замер, готовясь к молниеносной атаке. Ничего не подозревавшая Люда, глядючи на циклопических размеров пенал, поглотивший её мужа, крепко сжимала в руках сумочку в мучительном ожидании конца своего одиночества. Париж уж не казался ей таким романтичным и сказочным, как раньше. И в подтверждение её мыслям коварный бульвар выставил перед ней свежий колоритный персонаж.
Новый герой эпизода, обтянутый в драный джинсовый костюм, грациозно выскользнул откуда-то из-за её спины и, угрожающе блестя белками глаз, выбросил вперёд руку. Люда, в чьём сердце еще не остыли угли свежего пассажа, ойкнула, подтянула сумку к подбородку и подпрыгнула как на пружинах. Стоя на скамье, она господствовала над своим визави. Но разве это давало хоть какое-то превосходство бедной женщине в противостоянии сущему исчадию ада?
Незнакомца поведение Люды явно смутило. Он втянул голову в плечи, будто ожидая удара по темечку, сделал осторожный шаг вперёд и, корча рожу, быстро затараторил. Что он там говорил, она не понимала. Ужас и паника производили свой лаконичный перевод: «жизнь или кошелёк!»
Ударившие в виски пульсары и гонг в грудной клетке выгнали из женских лёгких душераздирающий крик.
Символы мира, ворковавшие у мусорной урны, с шумом взмыли ввысь и унеслись, тревожно хлопая крыльями. Последовал крик второй, мощнее первого. Окна и витрины близстоящих домов лопнули и посыпались стеклянным дождём на тротуары, с прохожих сорвало шляпы, кепи и береты, а кроны деревьев пригнуло к земле. Улица замерла. Так показалось испуганной москвичке.
На самом деле никаких повреждений окружающей среде нанесено не было. Да и вместо истошного вопля из пересохшего горла исходило некое подобие жалобного мяуканья брошенного котёнка. Но и этого слабого колебания звука было достаточно, чтобы заставить отверзнуться дверям огромного тубуса.
Не дожидаясь полного открытия дверей, Жорик активно протискивался в щель. Дорога была каждая секунда! Он орудовал плечами, отодвигая створку и, высунув голову наружу, бешено таращил глаза. Руки его были заняты приведением в должный порядок штанов, зато свободные ноги энергично брыкались по внутренней части туалета.
Увиденная им сцена была ему хорошо знакома. Он наблюдал её не раз и не два в театре и на киноэкране. Но там были задействованы артисты, а тут всё по-настоящему! Кровожадный Отелло вот-вот должен был задушить Дездемону!
Завидев заступника, покушавшийся злодей не стал дожидаться его приближения и пустился наутёк, выставив на обозрение обширные потёртости на ягодицах и зияющие дыры на подошвах разбитых кроссовок.
– Ты в порядке? – Жорик наконец-то оказался рядом с женой. – Людочка, как ты?
Он обнял её, спустил вниз и усадил на скамейку.
– Ну-ну, успокойся!
– Что он хотел? – у неё трясся подбородок. – Ограбить?
– Я сначала тоже так подумал. Слава богу, это не так! Это ж клошар! Шэр ами! Шаромыга местный, – он гладил её по голове и целовал в щёчку. – Будь он гангстером, вырвал бы сумку без разговоров и смылся. Мы сами его до смерти застращали!
– Правда?
– Ну, так! – он ободряюще усмехнулся. – Видала, как улепётывал этот африканский монстр! Пятки сверкали! Жаль, не оказалось рядом Тулуза Лотрека, чтобы изобразить этот канкан! Остановись мгновенье! Ты прекрасно!
Он погладил жену по волосам.
– Этих попрошаек тут пруд пруди. Только что ты имела честь познакомиться с типичным представителем человеческих отбросов Франции. Вот она – отрыжка её колониальной политики, гниющая субстанция разлагающейся плоти агонизирующего империализма.
– Долго он агонизирует, – она позволила себе ослабить смертельную хватку и опустила сумочку на колени.
– Чего ж ты хотела? Процесс распада длителен. А мы тут в качестве катализаторов. Ускоряем этот самый процесс. Идёт экзотермическая реакция, выделяются миазмы, болезнетворные бактерии… Не успели выйти, как подверглись двум нападкам. Редублеман! – Жорик резко сменил тон и ударил ладонью по колену. – Мой дядя самых честных правил! Подсуропил! Расквартировать в этой облагороженной клоаке! Ну, спасибо! Ну, удружил! Как нарочно! – он погрозил в пространство пальцем и прикоснулся губами к пунцовой и горячей щёчке супруги. – Полегчало?
– Да вроде, – она посмотрела по сторонам настороженным взглядом, цепляясь зрачками за проходящих мимо прохожих. – Сколько же здесь негров!
– И друзей-арабов, – добавил Жорик. – А ты думала тут сплошь Делоны и Ришары? А на поверку вон что оказалось! Мы, русские, сделали из Парижа какой-то фетиш! Приукрасили его и идеализировали. Восторгаемся им и обожаем! Причём заочно! Априори! А в прошлом русская знать звала этот город не иначе как вонючей деревней. Дочь Ярослава Мудрого, отданная в жёны французскому монарху Генриху II, жаловалась папочке на омерзительную грязь и вонь этой дыры. А Фонвизин, путешествуя по Франции, писал в заметках, что в Париже кругом нечистоты, коих людям, не вовсе оскотинившимся, переносить весьма трудно.
Насытив тираду историческими фактами, он указательным пальцем легонечко шлёпнул по чуть курносому носику жены и предложил продолжить экскурсию.
Через 20 минут, прокатившись в подземке, они доехали до центра, перешли через Сену по мосту Александра III и пошли ко дворцу Инвалидов. Жорик интересовался, почему именно туда, а Люда смеялась и говорила, что её заинтриговало название. Заходить в него не стали, сделали круг, любуясь величественным зданием, и вернулись на Елисейские поля, намереваясь пройтись по ним до площади Согласия и далее в Лувр.
Жорик изнывал от непривычной нагрузки пеших передвижений и канючил проявления милосердия. Париж его утомил. Он жаловался на усталость, брюзжал, что экскурсия сделала из него инвалида без дворца, и молил о биваке на Шампс Элизе или пикничке на обочине парижской суматохи.
Восторга от панорамы города Жорик, в отличие от Люды, не испытал. Зато, какое божественное блаженство расплылось по его изнурённому телу в отдалённом от главной улицы брассери – где не так баснословно дорого, когда он осушил бокал прохладного пива! Кайф! Лёгкий градус нежно качнул мозг, из которого засочилась крылатая фраза.
– Всё же прав был Генрих, но не тот – второй, а другой – четвёртый! – Жорик блаженно осклабился, подмигнул Люде и смахнул салфеткой пивную пенку, повисшую на верхней губе. – Париж стоит мессы!