Глава десятая
Бориска Годунов отчаянно сдерживался, чтобы не ухватить царя за руки и силой удержать в палате. Сегодня главное – сговориться с папистами, и сговориться прямо сейчас, хоть на подлых условиях. Что означало избежать летней военной кампании западников и турок, за время которой они точно сотрут Московию не токмо что с карты, а вообще – сотрут.
Но опять же только прикоснись к царю при этаком его состоянии телесном и душевном, то башку отрубят напрочь, а пенек, на котором рубить, закатят прямо сюда, в Грановитую палату. Бориска Годунов решил, что голова нужнее, а русские земли – они как-нибудь прирастут.
Но тут отчего-то царь снова сел на место, мягко проговорил:
– Ну, ты, тонкоголосый, в красном халате! Подь ко мне, под царскую руку.
Посольское дело трудное, а исполнять его надо со тщанием. Тонкоголосый католический монах поспешно встал и пошел. Как не пойти, царь зовет. Не король даже, а сам Царь!
Бориска Годунов, опять же по знаку Ивана Васильевича, отомкнул личным ключом замок на кованном из меди сундуке, откинул крышку. Служки уже тащили второй стол, на который сам Иван Васильевич лично, с особым бережением, начал класть книги, вынимаемые Годуновым из сундука. А собравшимся пояснил:
– Сие есть моя библиотека, именуемая мною «Либерия», ибо знание, хоть и умножает печаль, но дает свободу духу нашему… Сии бесценные сокровища духа изволила привести с собой из Константинополя пятьдесят лет назад Софья Палеолог, жена моего деда Ивана Третьего, бабка моя, стало быть…
Борис Годунов крепким и сильным голосом объявлял, какая книга «Либерии» появляется на столе:
– «История царств»! «Толковальные записи Бероса, писца жреца Беруза»! «Молитвенник в песнях к Богам небесным»!
Осип Непея, неприметным столбиком спрятавшийся за широкую спину дьякона Успенского собора, с любопытством глядел, как от явного испуга и недоумения вытягивается лицо папского нунция Поссевино. Ведь тот слушал названия книг, перечень коих числился в особом папском списке, спрятанном в подземельях Ватикана.
Осип Непея перекрестился, что не к месту вспомнил Ватикан, и даже проговорился вслух:
– Ва Ти Кан, «Живой воды Повелитель». Название-то языческое. А там папа живет. Как это так?
– Ась? – повернулся к нему всем телом громадный дьякон. – Чего шепчешь худого ко мне в спину?
– Слово «Ватикан», говорю, русское, но языческое. А паписты за него держатся, как…
– …как евнух за отрезанные яйца, – прогудел дьякон и отвернулся снова смотреть на занятное действо.
Поссевино не выдержал, закричал своим:
– Покинуть помещение. Один хочу говорить с царем Московским!
«Царь Московский» при конце правления Ивана Васильевича означало такое обидное прозвище, как если бы военачальнику королевского войска сказать: «Посторонись, солдат»!
Посольские служители при Поссевино мигом потянулись в низенькую дверь вон из палаты.
Иван Васильевич диким глазом просверлил Осипа Непею, тишком замершего в углу. Тот встал, поклонился и мелкими шажками перебежал к полкам с книгами. Огляделся. Среди общего замешательства его и не заметили. Осип перекрестился и просунулся под тяжелую черную занавесь, коей закрывали полки с книгами. Скрылся от глаз.
После торопливого выхода людей папского посольства из палаты выходили русские очевидцы переговоров. Выходя, обязательно сначала крестили царя, потом – себя. Последним вышел Борис Годунов, плотно прикрыв дверь.
Нунций Поссевино наконец открыл глаза.
– Книги твои врут, – сообщил он скрипучим голосом. – И те книги, что жгли мы восемнадцать лет в ходе Тридентского собора, тоже лгали.
Осип Непея, стоя в пыльной темноте, за тяжелой занавескою, аж вдавился в простенок. Сейчас Иван Васильевич как проорет чего-нибудь мимо посольского обихода! Или самолично возьмет кинжал со стола и приколет Поссевино.
– Лгут книги, лгут, – не веря себе, услышал Осип тихий, болезненный голос Ивана Васильевича. Чуть не выскочил – помочь царю. – Ибо сказано древними: мысль изреченная есть ложь! – закончил свою мысль государь и засопел носом.
– Поддерживаю, – тоже тихо, но с уверенной строгостью в голосе ответил Поссевино. – Только живое слово, сказанное приближенным к Богу служителем, есть истина.
– Поддерживаю, – отозвался царь. – Но как тогда быть с тем фактом, что во главе вашей веры стоит Дева Мария, матерь Христа, то бишь особа женского рода, а на амвонах у вас проповедуют исключительно мужчины?
– Сие наше, внутрицерковное дело, – быстро ответил папский посланник.
– Такое дело, – хохотнул царь Иван, – что и говорить о нем стыдно?
– Спор у нас выходит религиозный, а не дипломатический, – ввернул новое слово «дипломатик» нунций Поссевино, – однако я готов немного поспорить с тобой, царь Иван, о разнице наших символов веры. Для разогрева, скажем так, перед тяжким разговором про «дипломатик унд политик».
– Я спорить не стану о том, что и сам знаю, – Иван Васильевич встал, прошелся по залу, снова вернулся к столу. Чухонские знахари велели ему не застаивать кровь в ногах, двигаться. – Я прекрасно знаю, что вы, паписты, свели две основные буквы священного письма в одну букву. Вы букву «Б» – «Бог», совсем извели из азбуковника. А вместо нее пишете букву «В», заставляя всех верующих читать ее как букву «Б».
– Наша азбука, как надобно, так и делаем, – встрял Поссевино.
– Но ты же, балда стоеросовая, прекрасно знаешь, что буква «В» означает женскую ипостась! «В» – есть вагина! Срамное женское место! Та ипостась, что принимает мужское семя! И более ничего! Никаких Божьих действий, окромя рождения сына Божьего, женская ипостась не исполняет! Не может она числиться среди Богов небесных!
Поссевино подобрал свою широкую красную сутану, сел прямее. Он посчитал, что царь Иван в своих поисках истины попался на самом неприятном для него факте. Хотя про букву «Б», которую иудеи и греки выбросили из латиницы полтораста лет назад, срочно творя окончательный текст Библии к закрытию Тридентского собора, московский царь, упрямая гадина, ведает верно.
– А мы и не причисляем нашу матерь, Деву Марию, к Богам небесным, – усмехнулся Поссевино. – Мы, таким образом, говорим всем нашим прихожанам и прихожанкам: «Она такая же, как и вы все. И у вас может родиться сын Божий! Только молитесь истово, да выполняйте заповеди Церкви нашей, да законы наместника Бога на Земле, Святейшего Папы. И не забывайте исполнять главный закон Церкви – исправно вносите десятину в ваш приход»!
Непея дышать перестал, слушал. Там, за переговорным столом, забулькало. Потом послышалось глотание. Пил царь Иван. Только царь Московский в три приема может опустошить чару вина объемом с … половину солдатского сапога!
Государь выпил, что-то долго жевал. Зимний день короток, пора бы и свечи зажигать. Зимой, в три часа пополудни, – темень на Москве…
Об пол громыхнуло царским посохом. Проскрипела вторая дверь в палату, та, что для холопов.
– Огня! – приказал царь.
Свечи холопы внесли уже зажженными, догадались о скором приказе про огонь.
Дверь хлопнула, царь и Поссевино опять остались одни.
– Продолжим, благословясь, – сказал царь и без подготовки бухнул: – Ежели так, Поссевино, что каждая женщина у вас может родить сына Божья, то и каждый мужик может оказаться тем Богом, что осеменит сию женщину! Это значит – что? Что у вас там не Церковь, а секта! Секта, отринутая от Вечной Православной религии! Только сектанты славословят всеобщее равенство и братство, общие деньги и свальный грех!
– Прошу не оскорблять нашу Церковь, – прошелестел голос Поссевино, – иначе я сверну переговоры, и вместо меня здесь скоро будут сидеть солдаты!
– Тебя рекомендовали мне как самого ушлого переговорщика, – с удовлетворением в голосе ответил царь, – а ты не можешь держать косой удар противной стороны.
– В чем есть твой косой удар, царь Иван Васильевич?
– А в том, что ты никак не можешь парировать мое обвинение в сектанстве!
– Служители нашей Церкви не парируют несуществующего удара, не отвечают на оскорбительные словесные выпады противной, по вере, стороны.
– А ежели таковые выпады делают священники, с детства взращенные в лоне вашей Церкви?
Поссевино задумался.
Чтобы латинянину легче думалось, Иван Васильевич налил ему крепкой настойки, тайну изготовления которой принесли на Русь поволжские народы – чуваши, мари, мордвины, эрзя. Они, скотоводы и жрецы темного, свирепого верования, пришли сюда, на Московию, много раньше ватаг Рюрика, Свендеслава и Гедемина. И пока ждали себе крепких и сильных князей, очень усовершенствовали свой веселящий напиток именем арака, который вскорости русские ласково обозвали «водка».
Поссевино водку выпил и закашлялся. Царь сунул ему моченное в соли яблоко, первейший заедок крепкого напитка. Чтобы Поссевино не подумал ничего худого, царь и сам выпил полуштоф водки, крякнул и тоже закусил моченым яблоком из той же тарели.
Осип Непея, там, за шторой, внезапно взмок, хотя от стены несло стылой сыростью. Он понял, куда гнет Иван Васильевич. Какой негаданной силы готовит он удар действительно слабосильному переговорщику, негодному даже, по уму своему, носить трость за хозяином. Осип троекратно перекрестился и троекратно же прочел «Отче наш». Шепотом и в стену.
– Ну, – весело спросил царь, – надумал ответ, Поссевино?
– Думать нечего, – твердо ответил Поссевино. – В полуторатысячелетней истории нашей Матери-Церкви не было такого, чтобы посвященные в сан наши веролюбивые люди хулили свою Матерь.
Иван Васильевич усмехнулся, встал из-за стола и подошел к полкам с книгами. Тотчас нашел одну, в тонкой бумажной обложке, вернулся на место. Полистал книгу, нашел место и прочел:
«Католической церкви нет еще и пятисот лет, а ты, ваше Святейшество, поощряешь всякие нечестные выдумки и платишь писакам, которые за один дублон готовы написать, что Церковь наша родилась тогда, когда и городов наших не стояло на этой грешной Земле. Мало того, ты киваешь головой, когда тебе выдумывают бесчестные греки, что был такой Император, Константин, который через триста лет после гибели Господа нашего на кресте, будто бы сам стал христианином и другим разрешил исповедовать христианскую веру. Не треснул ли сейчас под тобой камень, именем Петр, на котором стоит наша Церковь…»
– Мартин Лютер! – с отвращением заорал Поссевино. – Его подлые строки ты чтешь, царь московитов!
– Я чту то, что напечатано не мной, не в моих пределах, а напечатано в Мюнхенской типографии в 1525 году, по вашему худому летосчислению. Не верю, что короли Испании, Германии, Чехии и Моравии не знали об этой книге. И могли бы автору сего издания отрубить голову. Но не отрубили ведь. А святой предстоятель папского престола, наместник Бога на Земле, даже не отлучил этого германского священника от Церкви. Значит, что? Не исполнилось полутора тысяч лет твоей церкви? А про императора Константина – точно придумали греки?
– Говори про свою Церковь, царь, нашу не трогай.
– А про свою Православную церковь мне говорить нечего. О ней все написано вон в тех книгах. И зародилось православие много ранее папизма…
Осип Непея закрыл лицо руками. Царь, да еще выпивший, мог часами вести рассказ, где и как зародилась русская православная церковь.
Но тут Царь Иван Васильевич остановился:
– Время позднее, Поссевино, да и учить тебя уму-разуму поздно по летам твоим. Говори, чего хотел сказать от имени ойропейских государей…
– Я приехал в Московию вести равные переговоры, на равных условиях, – тягуче заговорил Поссевино. – А ты пугаешь меня. То пугаешь сомнительными книгами, кои нарисовать можно за неделю, то читаешь изверения сумасшедшего монаха из Германии – Мартина Лютера. Давай с этим покончим. И перейдем к делу.
– Перейдем, – легко согласился царь Иван. – Говори ты первый.
– В марте месяце этого года, когда сойдет снег и дороги окрепнут, армия короля Стефана Батория продвинется из зимних квартир на прежние позиции под твой город Можайск. Одновременно литовские полки выйдут из Смоленска и двинутся на город Калугу. Войска турецкого султана запрут твой южный рубеж. Им дано разрешение дойти до твоего города Рязань.
– Как же мне, Царю всея Руси, воспрепятствовать этому нашествию? – В голосе государя – ни трещинки, ни волнения.
– Папа, предстоятель Святого престола, предлагает тебе в оставшееся время, до мая месяца, запустить на Русь католических миссионеров. За три месяца они переведут всех московских городских людей в истинную, католическую веру. Черных, пахотных людей – потом как-нибудь наделим истинной верой… Армию свою отведешь к Волге. Ежели от армии что останется. Там, на Волге, твоя армия встанет намертво под вооруженным присмотром наших сторонников и союзников – турков. Вот и все.
– А мне – как быть? – вдруг до того уросливо вопросил царь, что Осип Непея даже подпрыгнул в своем убежище.
– А тебе, Царю богоданному, ничего делать не придется. Даже веру менять не надо. Те же у тебя будут слуги, та же еда… То же государство, Московия, – правда, как бы кастрированное. И конечно, жить ты станешь не в Москве, а в городе Торжке… Или там, где похочешь, и откуда до Москвы – сто верст!
– Надо подумать! – опять зауросил Грозный.
– Нечего думать! – повысил голос нунций Поссевино. – Против тебя, негодный правдолюбец, воспрянула вся единоверная Европа, скрепленная чистой и беспорочной верой, а он – думать! Что тут думать?
– Да есть маленько, что думать, – сознался Иван Васильевич. – Ты, Поссевино, наверное, еще маленький был, еще не понимал, зачем бродят по твоей Ойропе черные монахи и продают на площадях городов мятые бумажки с названием «индульгенция». То есть продают людям заранее одобренное папой римским прощение греха, коего человек еще и не совершил. А какие славные грехи можно было творить, обзаведясь такой индульгенцией! Мне, Поссевино, таких бумажек в те годы привезли много, лежат сейчас в Приказе тайных дел. Вдруг сгодятся? Помнишь бумажку: «Простое убийство – 60 талеров, убийство родителей – 75 талеров»! И ты еще смеешь говорить мне, Царю от Царей древних, Вавилонских, что Церковь твоя не секта? Не кошель для сбора денег?
– Пожалуй, тебе, Царь Московский, вредно иметь царство, – холодно и отчетливо проговорил Поссевино. – Дадим мы тебе в удел поселок на краю Волги, вроде Санчурска, и будет с тебя.
Царь неожиданно расхохотался. Заговорил сквозь смех:
– Ты, посол папский, рассказал мне сейчас такой легкий план перехода из веры православной в веру католическую, что я сразу вспомнил о многочисленных просьбах Англии, где, слава Богу, правят не католики… А ведь Англия на днях предложила мне союз. И материальный, и брачный…
Осип Непея согнулся за занавеской от смеха, чуть все действо не испохабил.
– Англия не может… – высокомерно начал было говорить Поссевино и задохнулся горлом.
– Англия все может, – ласково отвечал ему царь. – Махну рукой свое согласие, и этим же летом пятьдесят англицких боевых кораблей окажутся в Балтийском море, да еще пятьдесят – в Черном море. Там твоя Порта Великолепная и усрется! Да шесть полков французских, да шесть полков шведских, да англицких восемь полков войдут в Польшу. Ну а наши полки, благословясь, ударят вам в лоб!
– Это – нельзя, это – фантазии! – прокричал Посссевино.
– Такие же фантазии, как мгновенное перекрещение русских православных в католическую веру. Я ведь, Поссевино, почему согласился на союз с англами? Я потому согласился, что у вас переход в вашу веру настолько длинен и требует такую прорву денег и имущества, что к вам идти – нашим людям тошно. И, честно сказать, не на что. Мало у наших людей денег.
– Мы все обязательства оформим в долг, – торопливо сказал Поссевино, – даже русским пахарям и скотоводам.
– Этот долг русские пахари и скотоводы с меня спросят, Поссевино, – убежденно проговорил царь. – Под топорами. Чего-чего, а топоров на Руси хватает. И я их, честно сказать, побаиваюсь. Потому и леплюсь к Англии. Ведь принять англиканство все равно, что принять магометанство. Говоришь: «Боже, храни королеву»! И все. И ты уже каешься на исповеди англиканскому священнику, род которого идет от норманнов, а норманны – те же русы. Зря мы, конечно, семьсот лет назад с норманнами повздорили да разделились. Зря.
Поссевино утер лоб широким рукавом красной мантии.
– Этого не может быть! – упрямо проскрипел он.
– Ладно. Крикни немедля своего евнуха!
– Амадео! – пискнул Поссевино.
Никто не откликнулся там, за дверью.
– Амадео! – проорал царь Иван. На этот ор дверь немедля открылась, и вошел тонкоголосый служка посла Поссевино.
– Амадео! – обратился к нему царь. – Сейчас немешкотно выскакивай в коридор, там увидишь комнату дьяков, их спроси… да вообще – спроси кого угодно на дворе: «Кого днями ожидает ваш царь из Юдино?». Понял?
Толстый Амадео кивнул и выскочил за дверь.
Царь Иван с удовольствием на щеках и с ухмылкой в бороде разлил по простым серебряным стаканам водку. Но выпить не успел – вернулся совершенно запыхавшийся Амадео. Совершил поклон в сторону Поссевино:
– Спрошено у троих людей в одежде немалых господ. Ответ один, ваше преосвященство: «Днями, после нашего отъезда, из городка Юдино ждут английского посла именем сэр капитан Ричардсон».
Царь Иван поднял штоф, торжественно сказал:
– Боже, храни королеву!
И выпил стакан водки, не морщась.