Глава 4
Дорога домой казалась бесконечной. Они бежали вперед, скользя с пологих откосов, Вильгельмина привычно правила путь своих маленьких лыж. Торлейв старался держаться с нею рядом; иногда он касался ее руки – тогда Вильгельмина поднимала усталые глаза и невесело улыбалась.
Небо над головой было ясным, облака ушли далеко на юг. В воздухе, еще задолго до сумерек, появилась твердая, колючая свежесть. Снег жестко засвистел под лыжами, запел на поворотах; он уже не был так пушист и нежен, как утром.
– Подмораживает, – сказал Торлейв, когда с вершины холма они увидели березовую рощу и колеи санного тракта.
– Будет холодная ночь, – отозвалась Вильгельмина. Это были первые слова, произнесенные ими с тех пор, как они покинули дом Йорейд.
Они выехали на тракт и понеслись по нему рука об руку. – Как ты думаешь, что это было – то, что ты видела? – спросил на бегу Торлейв.
– Не знаю. Я слыхала, что бабушка умеет ворожить, но я никогда не видела, как она это делает.
– Ты полагаешь, это всё правда?
– Ох, Торве, не знаю!
– Я не верю, что со Стурлой что-то случилось, – решительно сказал Торлейв. – Я, конечно, люблю Йорейд, но – ты не обижайся – в ее годы у стариков с памятью бывает и хуже. Стурла просто задержался в Нидаросе. Скоро он вернется, и все твои страхи рассеются.
– А что же тогда я видела?
– Ты волнуешься за него, и эти разговоры о варгах тебя расстроили. Ты уснула под пение Йорейд, и тебе привиделся сон.
– Возможно, но тогда это был очень странный сон. Сначала мне привиделся какой-то фьорд, высокий обрывистый берег. Я могу поклясться, что никогда не видала его прежде. Потом – еловый лес, там была скала, похожая на ётуна: казалось, протяну руку – и смогу коснуться этих холодных, иссеченных ветром камней. Потом я увидела тебя. Ты шел на лыжах, была ночь, какое-то странное место, башня, ельник. Поблизости тоже было море – я это чувствовала, хоть и не видела его. Я вспомнила, что должна думать об отце, и сосредоточилась, и в этот момент увидела изгиб дороги. Это была Дорога Конунгов в том месте, где она сворачивает к самому Нидаросу. Там шла битва. Отец оборонялся от нескольких человек, сверкали мечи, осенняя грязь на дороге была перемешана с кровью. Они выбили меч из руки Стурлы, схватили и связали его. Я не знаю, кто они такие, я не видела их лиц.
– Ты просто разволновалась! – с болью глядя в ее испуганное лицо, произнес Торлейв.
Обогнав его на спуске, Вильгельмина развернулась поперек лыжни – так резко, что Торлейв едва успел затормозить, чтобы не сбить ее с ног.
– Торве! – вскричала она. – Не разговаривай со мной так, точно я ребенок или точно я больна!
– Ну что ты, Рагнар Кожаные Штаны, – проговорил Торлейв. Переведя дыхание, он вернулся на лыжню. – Какой же ты ребенок? Ты великий воин, викинг и берсерк[76].
Вильгельмина, как ни была огорчена, подняла глаза на Торлейва и, встретившись с его улыбкой, невесело рассмеялась в ответ.
– Прости, – сказала она, и они помчались дальше.
Вечерело, морозные сумерки постепенно заполняли заснеженный лес. Становилось всё холоднее. Тени деревьев понемногу скрадывались синевой наступающей ночи, и в потемневшем небе заполыхал над горами яркий колючий Аурвандиль[77].
Впереди в пологой ложбине за холмом зачернели дома и ограды усадеб.
– Пока мы доедем до Острова, станет совсем темно, – сказал Торлейв. – Может, тебе лучше еще раз переночевать у тетки Агнед?
– Оддню сойдет с ума от волнения, – покачала головой Вильгельмина. – Сегодня праздник, и у Фриды нет особых дел. Если она приходила к нам поболтать, как она частенько делает, Оддню уж точно всё знает про Клюппа. И теперь они с Кальвом места себе не находят.
– Хорошо. – Торлейв прибавил ходу. – Я только заеду в «Лось», возьму факел и Задиру. Это не займет много времени.
– Ох, – сказала Вильгельмина. – Ты, кажется, собираешься защищать меня всерьез?
Задирой звали полутораручный меч, принадлежавший Хольгеру, отцу Торлейва: когда-то Хольгер сам купил его у оружейника в Бергене[78] и очень им дорожил. Задира был не из тех новых длинных мечей, что носили королевские дружинники в столице, и не считался особо ценным оружием. Хольгер говаривал, что Задира обладает довольно вздорным характером – за то и получил свое имя. Меч ни разу не подвел хозяина: это было добротное, надежное, мастерски выкованное оружие с хорошо сбалансированным клинком и широким долом[79]. Простая обмотанная кожей рукоять его, потертая еще отцовской ладонью, удобно ложилась в пальцы Торлейва, и меч точно срастался с рукою.
Стурла, знавший в оружии толк, говорил, что Задира, скорее всего, вывезен из Италии. Отличный меч доброй стали, хоть и без внешних украшений. Лишь на круглом навершии да на крестовине с загнутыми книзу дужками просматривался простой узор из черненых перекрещивающихся линий.
Торлейв знал, что отец заботился об этом мече, и считал его не простым оружием. Конечно, на первый взгляд, Задира сильно проигрывал рядом с мечом самого Стурлы, сверкающим сталью двойного дола и позолотой рукояти, – Надеждой Путника. Но Стурла и сам не раз говорил, что позолота – это не главное.
Они спустились с холма и бежали теперь меж усадеб. Запахло дымом, собаки встретили их лаем из-под плетней. Промелькнули изгороди, заснеженные крыши – несколько запоздавших прохожих с удивлением проводили взглядами лыжников, летевших по дороге сквозь сумерки.
Перед «Красным Лосем» толпились люди, горели фонари и факелы, бросая огненные отблески на сугробы, на лица, на плащи и капюшоны. Торлейв вспомнил, что в этот вечер в «Красном Лосе» должны были собраться охотники. Ему не слишком хотелось видеть Гудрика и еще менее – Бьярни, сына Грима.
Тени колыхались на снегу, голоса звучали возбужденно. Там была и Агнед – Торлейв издали узнал ее плотную фигуру, закутанную в подбитый мехом плащ. Она также увидела Торлейва и Вильгельмину и побежала навстречу – и Торлейв еще издали понял, что опять стряслась какая-то беда.
– Торлейв! – закричала она. – Вильгельмина, девочка моя! Крепись! Большое несчастье постигло тебя, очень большое!
– Отец?! – задохнувшись от страха, вскричала Вильгельмина.
– Бьярни, сын Грима, и с ним другие люди барона нашли в лесу останки Стурлы Купца и Кольбейна, – упавшим голосом быстро произнесла Агнед и вдруг порывисто и крепко обняла ее.
– Волки? – хрипло спросил Торлейв, не узнав своего голоса.
– Да.
– Нет! – сказала Вильгельмина, отстранившись от нее. – Нет, я не верю. Этого не могло быть. Они ошиблись! Стурла жив!
Торлейв молча взял ее за рукавицу – он не знал, что сказать. Толпившиеся перед «Красным Лосем» уже увидели их и расступились, пропустив вперед Бьярни, сына Грима. Он вышел навстречу Вильгельмине и развел руками.
– Мне жаль, дочь Стурлы, но это правда, – вздохнул он. – Прямо от сюсломана мы пошли посмотреть места для волчьих ям. И сразу же нашли два мертвых тела. Они лежали неподалеку от той тропы, что сворачивает к Дороге Конунгов. Очевидно, твой отец и Кольбейн хотели сократить путь, поехали напрямик через лес, тут на них и напали волки. Мертвецы пролежали в снегу не меньше недели; сама понимаешь, что от них осталось… Однако мы узнали ольпу твоего отца и плащ Кольбейна. И перстень Стурлы – вот что нас окончательно уверило! Да, это твой отец!
– Где они? – строго спросила Вильгельмина.
– В часовне у Святого Халварда. Хотя я бы не советовал тебе ходить туда. Это зрелище не для женщины.
– Я иду! – решительно сказала Вильгельмина. Взгляд ее светлых глаз сверкнул огнем факела, горевшего в руке у Бьярни. – Если это ошибка – я сразу пойму. Если и правда Стурла – я хочу увидеть его и попрощаться с ним. Неужели побоюсь я праха моего собственного отца? Чего бы стоила моя любовь к живому отцу, если я стану страшиться его мертвого?
Вильгельмина, оттолкнувшись, быстро побежала по санному тракту туда, где за околицей возвышался холм, увенчанный островерхим силуэтом церкви Святого Халварда. Все, кто был в этот вечер у «Красного Лося», и все, кто уже видел погибших, потянулись следом за Вильгельминой – кто из сочувствия, кто из любопытства. Будь его воля, Торлейв разогнал бы всю эту толпу.
У входа в церковную усадьбу Вильгельмина вдруг повернула к Торлейву бледное лицо и попросила:
– Ты не оставляй меня, хорошо?
Торлейв кивнул.
В часовне было холодно и почти совсем темно, хотя горели свечи, и мерцающее пламя их коптило низкий потолок апсиды. Большой стол на козлах, выставленный в середине часовни, покрыт был рогожею, вокруг него тоже горели свечи. Отец Магнус, в меховой ольпе поверх подрясника, стоял, склонившись над аналоем. При звуке шагов священник оторвал глаза от книги, хотя его губы, окруженные облаком морозного пара, продолжали шевелиться, дочитывая строчку псалма. Он торопливо расправил смятый подол подрясника, шагнул навстречу Вильгельмине и обнял ее.
– Поплачь, девочка моя, – произнес он, и густой голос его гулко прозвучал под деревянными сводами простывшей часовни. – Поплачь, станет легче.
– Я хочу видеть их! – прошептала Вильгельмина, упрямо склонив голову.
Отец Магнус быстро глянул на Торлейва. Тот кивнул, хотя его сердце изнывало от боли.
Священник перекрестил Вильгельмину и, подойдя к столу, откинул рогожу.
Вильгельмина сделала несколько шагов вперед. Торлейв шел позади нее, так близко, что локоть ее касался его правой руки.
«Господи, помоги ей!» – мысленно взмолился он.
– Можно еще свечей? – спросила Вильгельмина тихо, одними губами, но отец Магнус услышал ее слова и поразился им. Он немедленно зажег еще несколько свечей. Темный придел осветился их зыбким пламенем, озарил черные бревенчатые стены и фигуру Распятого на кресте.
– Господи, – сказала Вильгельмина дрогнувшим голосом. – Милостью Своей не оставь и с миром упокой усопших рабов Твоих.
Отец Магнус положил руку на ее плечо.
– Воистину, отче, это не Стурла. То есть, я хочу сказать, это не мой отец. Вы понимаете меня?
– Я понимаю тебя, девочка, – пробасил отец Магнус. – Ты должна немедленно пойти к Агнед, выпить вина и лечь спать. Торлейв позаботится о тебе.
– Мне жаль тех, кто лежит здесь. Я готова молиться за упокой их душ до конца своих дней. Но мне хотелось бы знать их настоящие имена, ибо это не Стурла и, скорее всего, не Кольбейн… хотя в этом я не так уверена.
– Торлейв, сын мой! – позвал отец Магнус. – Уведи ее отсюда скорее!
– Да, отче. Пойдем, Вильгельмина. Ты останешься в «Лосе».
– Я хочу домой.
– Домой так домой. Но хватит ли у тебя сил дойти до Острова?
– Полагаю, что да, – отвечала Вильгельмина.
– Сын мой, – отец Магнус обернулся к Торлейву, – у меня к тебе просьба. Я лишился пономаря: Уве вчера уехал в Нидарос учиться. Завтра – похороны Клюппа. Не побудешь ли за чтеца?
Торлейв поцеловал ледяные костяшки пальцев отца Магнуса и почувствовал, что рука священника дрожит.
Они вышли на церковный двор. Никто из последовавших за ними к часовне так и не решился войти внутрь.
– Пропустите нас, – глухо сказал Торлейв, отстраняя тех, кто подступил слишком близко и пытался заглянуть Вильгельмине в глаза.
– Ах, бедняжка! – всхлипнула какая-то женщина в толпе.
– Сирота, теперь круглая сирота!
– Замолчите! – сказала Вильгельмина в темноту. После яркого свечного пламени она не могла разглядеть на дворе ни одного лица. – Напрасно вы жалеете меня. Мой отец жив.
– Дитя мое, это невозможно! – с уверенностью проговорил Бьярни, сын Грима.
– Я его дочь, – отвечала Вильгельмина, выпрямляясь. – Страшна гибель лежащего там, в часовне, и она заслуживает самой горькой скорби. Но это не мой отец.
– Обезумела от горя, – сказал кто-то за спиной Торлейва.
– Пропустите нас! – повторил Торлейв, и толпа расступилась.
У «Красного Лося» все еще стояла Агнед, кутаясь в плащ.
– Вильгельмина сказала, это не Стурла, – быстро произнес Торлейв.
Агнед взглянула в окаменевшее лицо девушки.
– Ты останешься у меня на ночь, детка?
Та помотала головой.
– Нет. Я пойду домой.
– Тетушка, не могла бы ты принести мне мой меч, – попросил Торлейв. – Он в той каморке, где я сплю. И новый факел.
– Торлейв! – ахнула Агнед. – Как же вы пойдете-то после всего?
– На западе еще светло, – Торлейв указал на небо лыжной палкой. – Скоро мы будем на хуторе. Не волнуйся за нас. Я приду утром: отец Магнус просил меня помочь на похоронах Клюппа.
Агнед ушла и вскоре вернулась с горящим факелом и мечом в ножнах. Меч она несла на отлете, точно Задира был змеею, которая может укусить.
Торлейв расстегнул пояс и привязал к нему ножны. Гладкое круглое навершие рукояти приятно холодило ладонь. Торлейву показалось, что Задира приветствовал его этим прикосновеньем, точно пожал ему руку.
Вчерашняя лыжня совершенно исчезла под слоем снега, но днем кто-то проехал на санях вдоль озера. Синий след полозьев тянулся сквозь ельник, и путь был хорошо виден в ночном мраке. Морозный воздух звенел, дыханье паром окружало лица. Огонь был скуден, а подступавшая к нему темнота – слепа. Торлейв загасил бы факел, но думал, что, если что, свет его все же способен отпугнуть зверя.
Они прошли уже полдороги, когда в пляску, затеянную в придорожном ольшанике отблесками факела, вдруг вплелся дрожащий багровый с зеленым небесный свет, озарил весь лес и проложил яркие тени на вспыхнувшем снегу.
– Смотри! Первый раз в этом году! – сказала Вильгельмина, указав красной рукавичкой вверх. Над холмом, над лесом в полнебосвода горели яркие всполохи северного сияния. – Недобрый знак.
Они остановились ненадолго, восхищенные красотой и величием этого невероятного света.
– Завтра станет еще холоднее, – заметил Торлейв.
Тут за спиной Вильгельмины, меж стволов, за тяжелыми еловыми лапами почудилось ему неуловимое движение. Тени елей дрожали на снегу, смолистый факел трещал. Правая рука Торлейва словно ненароком легла на рукоять Задиры. Он глянул на Буски, но тот смотрел на людей спокойно, вывесив розовый язык, точно звал продолжить путь.
Торлейв пропустил Вильгельмину вперед, сам пошел позади. Ему казалось, что кто-то следует их шагу, укрываясь в тенях за кустами, за густым подлеском. Ознобом по спине ощущал он чей-то взгляд, с каждым шагом – все сильнее.
Они спустились с берега на лед озера. На звездном небе четко прорисовывались верхушки елей, остроконечная крыша стабура, труба над домом, из которой поднимался легкий дымок. На столбах изгороди горели огни.
– Смотри, это Оддню и Кальв вывесили фонари, чтобы осветить нам путь, – обрадовалась Вильгельмина.
Буски убежал вперед – ему не терпелось скорее оказаться дома. Торлейв шел за Вильгельминой, продолжая чувствовать все тот же взгляд между лопатками. Несколько раз он оборачивался, но дорога за спиной казалась совершенно пустынной.
Они уже поднимались на остров, когда Торлейв обернулся в последний раз. Лес на том берегу стоял, скованный холодом. Было темно, луна еще не вышла из-за гор. Северное сияние погасло, зато высыпало множество мелких звезд. В их ясном свете снег точно сам светился от края и до края – на холмах и в долине. И в этом бледном сиянии на самой кромке берега стоял крупный темный зверь. Поджарый силуэт его отчетливо вырисовывался на фоне сугробов.
«Иисусе, будь милостив!» – взмолился Торлейв про себя, вслух же сказал только:
– Поторопись, Вильгельмина, друг мой! Представь, как волнуется теперь Оддню.
– Да вон она, я вижу ее, – ответила Вильгельмина. – Вон, у калитки, машет нам рукой.
Торлейв обернулся снова. Зверь не двигался, не пытался их преследовать. Возможно, его напугал факел в руке Торлейва или огни фонарей.
«Может, это не волк, просто крупный пес из Городища», – подумал Торлейв.
Они прошли через выгон. Оддню и в самом деле стояла у калитки, и Буски уже вертелся вокруг ее юбки. Он так радостно встречал Вильгельмину и Торлейва, точно прождал их здесь целый день.
– Девочка моя! Ну наконец-то! Где ж ты пропадала так долго? – заголосила Оддню. – К вечеру-то как подморозило, совсем ты окоченела, милая!
– Оддню! – Вильгельмина обняла служанку. – Ты еще ничего не знаешь! Фрида не говорила тебе?
– Фриды не было сегодня.
– Случилось столько несчастий!
– Идите в дом, я сейчас, – сказал Торлейв.
– Куда ты? – удивилась Вильгельмина.
– Я уронил рукавицу, пока мы шли через выгон. Идите же! Оддню, Мина нуждается в твоей заботе, дай ей горячего вина, посади ее у огня, согрей ей руки. Ступайте же, я скоро приду.
Они пошли к дому. Торлейв прикрыл за ними ворота, бросил в снег догоревший факел и, скользя по оледенелому насту, побежал через выгон обратно к берегу. Он остановился у кромки льда, вынул меч из ножен и замер, вслушиваясь и вглядываясь в морозную тьму. Мир погружен был в бездонную тишину. Не было ни ветерка, не доносилось ни звука. Ледяная поверхность озера отражала спокойный свет звезд. Волк исчез. На том месте, где он стоял, не было никого и ничего, лишь гладкий сияющий снег.
Торлейв вложил меч в ножны и пошел к усадьбе. Только теперь почувствовал он, как устал и замерз сам, как болит его сердце за Вильгельмину.
– Domine, audi orationem meam![80] – шептал он слова молитвы в обледеневший от дыхания край капюшона. – Открой, что это: колдовство, наваждение, морок? Научи меня, что делать, Господи. Укажи, как защитить мою девочку.
Торлейв отвязал лыжи и поставил их в сенях рядом с Вильгельминиными. В сенях было темно и холодно. Вильгельмина, Оддню и Кальв сидели на кухне, оттуда доносились их негромкие голоса. Оддню плакала – значит, Вильгельмина уже всё им рассказала. Торлейв вошел в тепло и опустился на лавку рядом с ней.
– Нашел рукавицу? – тихо спросила она.
– Да.
– Как же так, милая моя! – причитала Оддню. – Ты говоришь, ты видела дорожную ольпу местера Стурлы, ту самую, из пегой овчины, видела его перстень, и печать на перстне, и ты говоришь, что это не бедный твой отец, не наш хозяин?
Вильгельмина сжалась.
– Нет, это не он, Оддню. Я бы узнала его.
– Девочка моя, ты могла его и не признать, после такого-то!
– Он отец мой, Оддню. И потом… не знаю, поймешь ли ты. Я же чувствую.
Кальв сидел у очага, низко свесив голову. По морщинистым щекам его стекали слезы.
– Ты говорила, что была у старухи. – Оддню не решалась произнести имя Йорейд. – Что она тебе сказала?
– Она пела мне. Она сказала, что с отцом какая-то беда, но он жив. Она обещала всю ночь петь и бросать руны, чтобы узнать о нем.
Оддню испуганно перекрестилась.
– Храни нас, святой Олаф, от всякой нечисти и скверны! Это, конечно, колдовство и великое зло, но как знать, вдруг ее волшба поможет найти местера Стурлу… Хотя, сказать по правде, милая, не верится мне, что он жив. Может, тебе лучше смириться и не тешить себя напрасною надеждой?
– Он жив, я знаю это. Скажи им, Торлейв!
Однако Торлейв ничего не сказал. Он молча обнял худенькие плечи Вильгельмины, и она уткнулась носом в колючий ворот его шерстяного кьёртла.