1.
Низкорослый солдатик из пополнения, фамилию которого Рыжов еще не помнил, что-то сосредоточенно делал с поилкой для коней, то ли чистил ее, то ли наоборот, разводил грязь и муть. Впрочем, морозно было, необычно даже для здешних, привычных к холоду мест, а значит, он мог и лед сбивать, чтобы кони напились, ведь не носом же им об острые кромки тыкаться? И ясно же было, что солнышко уже пригревает, все же конец марта стоял, а вот поди ж ты… Вспомнив о холоде, Рыжов запахнул шинель, наброшенную на плечи, но от этого теплее не стало.
Печка горела тускло, больше дымила, чем грела, и радости от нее никакой не было. В большой комнате, где Рыжов устроил себе постой, куда даже приказал принести топчан, было гулко и пусто. К тому же, в углу были свалены книги. Кажется, командиры полуэскадронов пробовали из них вырывать страницы на курево. Но бумага в книгах оказалась плотной, почти не горела, и рвать их было трудно. В общем, ничего с этими книгами тоже не выходило, как с печкой.
А вот самому Рыжову книг было жалко, правда, буржуйское это было добро, так пусть хоть с пользой сгорит в качачьих самокрутках, но жалко все-равно. Неожиданно в дверь протолкнулся Шепотинник, и хозяйственный казак, и бестолочь при том редкостная. В последнее время он считался вроде бы ординарцем Рыжова. Сам уже пожилой, лет за тридцать, а при нем, при Рыжове держится.
– Товарищ командир, – Шепотинник мучительно собрал морщины на лбу, – тут пришли до тебя.
Дверь открылась шире, и в комнату вошел невысокий, но очень ладный с виду мужичек, в кожаной кепке с хитрыми клапанами, чтобы уши прикрывать, и с кобурой нагана спереди, под правую руку, в изрядно большой для его роста шинели.
– Командир разведэскадрона Рыжов? – спросил вошедший.
– Так точно. С кем разговариваю?
– Представитель омской губчека Табунов, Виктор Сергеевич. Прибыл к тебе комиссаром, и с особым для эскадрона заданием.
Табунов сел, снял свой кожанный картуз и вытер лысину. Тут-то стало ясно, что и он, пожалуй, постарше Шепотинника. Оглянулся, увидел, что самоназванный ординарец не ушел, быстро спросил глазами у Рыжова разрешения, и попросил:
– А вы, товарищ, принесите-ка нам кипятку. – Повернулся к Рыжову. – Я приехал к вам уже как час, но пока разыскал… Почему так далеко от города расположились?
– Народу у меня осталось не много, – задумчиво, не вполне понимая, как вести себя с представителем губчека, тем более, присланным в роту комиссаром, отозвался Рыжов. – Но все же, сотня с небольшим наберется. Им помещение, нужно, опять же, коней следует расположить… А эта усадьба, со службами, с хорошей водой, конюшня теплая, в самый раз подходит. Не понимаю, почему я нужен в городе, если тут удобнее.
– Эскадрон глубокой разведки, после боев, как мне говорили в Омске, и вдруг… Больше сотни?
– У меня был сдвоенный эскадрон, до прошлого месяца насчтитывалось сто восемьдесят сабель. Теперь же по списку сто шесть. И то, пожалуй, с десяток придется оставить тут, в лазарете. Лошадей ремонтных нет, так что, да, оставить с десяток людей придется… – Он задумался над своими, почти хозяйственными делами, которые одолевают всякого командира на переформировании.
А вновьприбывший Табунов как ждал, что Рыжов об этом подумает, и заговорил негромко, хотя его голос все-равно заполнил всю комнату:
– Значит, вас привели сюда пополнение подкинуть?
– Точно так. Давно пора, – Рыжов чего-то подобного ожидал, – мы же с месяц по степи мотались, овса и того не стало.
Дверь хлопнула, вошел Шепотинник, волок перед собой солдатский закоптелый чайник, от которого валил на холоде пар. Две кружки нес в другой руке.
– Чай я нашел только липовый, прям в чайник его набил, может, тебе не подойдет, товарищ комиссар, а мы – люди и не к такому привычные. Если что, – от поставил все хозяйство на стол, отступил на шаг, – прошу прощенья.
– Все так, Шепотинник, – сказал Рыжов ровно, – можешь идти.
– Славный у вас ординарец, – заметил Табунов.
– У меня нет ординарца, по чину не положено, – сказал Рыжов, вслед за гостем наливая себе липового чаю, который почему-то отчетливо дышал крапивой, – и по революционной практике. Он просто так, самочинно как-то…
– Звания у нас в Красной армии, а не чины, – заметил Табунов. Отхлебнул, обжегся, но не расстроился, и принялся расстегивать шинель. Осмотрелся уже по-хозяйски, словно решил именно тут, на пару с Рыжовым остановиться. Скорее всего, так и было.
– Товарищ Табунов, я жду пояснений. Почему, например, у нас, в эскадроне будет комиссар? Прежде я сам, кажется, неплохо справлялся, меня и комполка хвалил.
– А еще что можете сказать, – Табунов неопределенно повел в воздухе рукой, – о себе и вообще?
– О себе больше ничего не скажу, – Рыжов решил быть строгим, как положено комэскадрона, хотя бы и неполных девятнадцати лет. – А вот зачем нас отозвали с передовой, оставили тут, в глубоком тылу уже… – Он подсчитал. – Да, уже больше недели, и при этом – никакого пополнения, которое обещали… Не знаю, что и думать.
– Воюешь ты хорошо, Рыжов, – сказал Табунов, неожиданно поднялся со стула, распоясался, но шинель не скинул, холодно все же было. Дошел до печки, присел около нее, заглядывая в открытую дверцу на огонь. – Книги-то почему не жжешь?
– Не хочу, – отозвался Рыжов.
– Это тоже хорошо, – вдруг улыбнулся комиссар. – А вызвали тебя, потому что рекомендован ты командиром дивизии. Он сказал, что ты парень грамотный, надежный, с любым заданием справишься.
Посмотрел на топчан, на котором оставалась еще одна шинешь, поверх которой Рыжов и спал. Комэскадрона даже неудобно стало, чего комиссар так-то на его лежбище уставился? Пробует понять, что за человек, к которому явился? Так для этого у него, поди, было время разузнать, и какой человек, и откуда? В губчека ведь тоже не орехи считают, а людей.
– А задание у нас будет с тобой, командир, сложное. И секретное, никому о нем рассказывать нельзя. Только мы с тобой должны знать что делаем, и как его следует выполнить.
– Что за задание? – Рыжов сдвинул письменный прибор из белого мрамора на угол стола, за которым сидел, за которым прежние хозяева дома, вероятно, барыши считали, и где теперь Рыжов пытался научиться, как положено командиру, карты читать. Сейчас прибор этот мешал ему наблюдать за комиссаром.
– Ладно, – решился Табунов, – поясню тебе с самого начала. Когда мы пришли к власти, то золотой запас Российской Федерации был отправлен в Казань, в банк. Почему так решили, кто распорядился, сейчас неважно, давно это было, еще в восемнадцатом. Потом, как тебе известно, товарищ Троцкий приказал белочехам разоружиться, но они восстали, захватили несколько город и в августе восемнадцатого взяли Казань. Когда мы на них нажали, они это золото с собой прихватили, и стали отходить на Владивосток, чтобы оттуда пробраться во Францию, предложив Антанте считать себя отдельных легионом французской армии. Понимаешь, о чем я?
– В восемнадцатом я уже воевал, многое слышал на митингах, да и листовки приходили с пояснениями.
– Хорошо. – Табунов вернулся к столу, говорить через все комнату было все же не с руки. Налил еще чаю, согревая теперь руки о кружку. – В ноябре прошлого года Омск мы взяли, но есть сведенья, что за несколько дней до того, как мы туда пришли, золото было отправлено в Иркутск. Товарищи, конечно, о нем позаботились, загнали основные составы в тупик, развинтили рельсовый путь, и даже разобрали вагонные буксы, вытащили из них подшипники. Это золото скоро снова будет нашим, в этом нет сомнения. Но пока Колчак имел к нему доступ, он отправил из Омска шесть литерных поездов, закупая обеспечение для своей армии у японцев. Не все эти поезда дошли до Владивостока, да и чехами придется теперь заниматься особо, но… Дело вот в чем, вот в чем наше задание, Рыжов. Осенью прошлого девятнадцатого года на станции Татарской произошла авария одного из этих поездов. Так как движение было невозможно, да и наша армия уже была близка, золото перегрузили в какой-то обоз. И на телегах повезли дальше, придерживаясь железной дороги.
– Странно, – удивился Рыжов, – вдоль дороги главные бои-то и шли.
– Перед погрузкой на следующий поезд, до которого эти ящики все же довезли, их решили пересчитать. Открыли и обнаружили в них ржавые снаряды и другой хлам. Золото где-то по пути к новому паровозу пропало.
Все-таки невоенный он человек, решил Рыжов. «Ржавые снаряды», «паровоз» – он по-прежнему не знал как относиться к новому комиссару.
– Есть подозрение, что при перегрузке, вынужденной и в целом оправданной для белых, пропало около пятидесяти пудов золота, в монетах и в слитках. А именно, – Табунов даже брови чуть поднял, чтобы подчеркнуть Рыжову это замечание, – двадцать шесть ящиков. Сумма огромная, почти два миллиона рублей. Золотом, учти это.
– Учту, – вздохнул Рыжов, он уже сообразил, каким будет задание, ради которого его эскадрон глубокой разведки оторвали от боевых действий. – Что же, если поиск этого золота и есть задание, которое мы должны выполнять, выбор был правильный. Разведка, поиск, обеспечение охраны, если необходимо, – все это наше. Вот только…
– Да? – комиссар Табунов поднял брови, изображая внимание.
– Вы на коне сидите? А то ведь до Татарска более ста верст, если напрямик. А пойдем мы конным маршем, хотелось бы дня за два туда докопытить.
– «Копытить»? – Табунов усмехнулся. – Увы, хоть у меня и самая что ни на есть конная фамилия, наездник из меня плохой.
Ну точно – не военный, снова подумал Рыжов. «Наездник» – это надо же как кавалериста обозвал? Пожалуй, придется его пока в тачанке возить. И естественным образом возник следующий вопрос:
– А с пулеметом вы обращаться можете?