Золотой запас Колобка. Товарищество Добрых Некромантов представляет. Михаил Вайнштейн (Fryusha) (А. И. Чумовицкий)

Колобок 1. Начало

Излепила бабуля его – и без рук, и без ног —

Ничего, это так – приключилась лихая эпоха.

Тридцать лет и три ночи лежал на печи Колобок

И учил свой урок – что такое отчаянно плохо.

Ходит нищий в село – и стучится в ворота клюка:

«Жду-пожду я куска, дожидаюсь хоть малого чуда».

И выносит бабуля ему на руках Колобка:

«Плесень там на боках – соскребёшь и валите отсюда».

Положил его нищий в котомку – суму по уму,

За околицу вышел – воткнул ему веточки-ноги:

Хоть пруток невелик – не велит он валяться в дому,

Хоть и хром батожок, а не хром – сапожок для дороги.

Нам катиться с тобой далеко-далеко-далеко,

Где калик перехожих никто никогда не обидит.

Вот из чащи выходит зверьё – и ему нелегко.

Вот безглазой посмотрим в глаза. А она и не видит.

Колобок 2. Зима

Колобок 3

Колобок 4

Колобок 5

Колобок 6

Колобок 7

Стали в охотхозяйстве гадать – отчего в лесу зверей умаляется?

Послали разбираться самого опытного егеря – Петровича.

Вот Петрович заходит на опушку, а из тёмного леса навстречу ему толпой колобки выходят.

И, главное, кто в чём – хуже французов при зимнем отступлении.

На одном тулупчик заячий. На другом – горжетка из лисы. Ну, и так далее.

Вот в охотхозяйстве поволновались-поволновались, да и послали егеря Васильича.

Заходит Васильич на опушку, а встречь ему колобки толпой. Кто в чём.

А на последнем, самом мелком, нахлобучен треух Петровича.

Колобок 8

Колобок торопился по рыхлому грязному снегу – пока дед с бабкой не погнались – и с разгону не заметил, как тропинка за поворотом привела в Год Зайца. Дорогу заступили сразу двое – в бронежилетах, зимнем белом камуфляже, в ушастых шапках.

– Стой! Куда! Документы!

Врать надо, выкручиваться, сообразил Колобок, а то такие сожрут – не поперхнутся.

– День добрый, братцы!..

«Или это к кроликам надо обращаться „братцы“? Ну, всё равно, отступать уже некуда».

Колобок сделал глубокий вдох.

– Товарищи офицеры, я – местная Третья Голова, только документов у меня при себе нет: они у старших голов.

У зайцев слегка отпали челюсти.

– Какая ещё третья голова? Типичный колобок.

– Ну, внешность – да. Мало спортом занимаюсь, это верно. Нас у Змея-Горыныча три головы. Старшая, средняя, а я – младшенький. Вот недавно мы посоветовались и обженились, свадьбу все трое разом сыграли. Старший наш – на Василисе Премудрой, средний – на Елене Прекрасной, а я на Марьюшке Искуснице.

– А как же вы?.., – слегка окосели зайцы.

– Ну, понятное дело, по очереди. Двое спят по-честному, с сонным зельем, а у третьего – свадебная ночь. Только жёны-то братовьёв всё одно на меня запали: старшие-то головы старые да плешивые и в мужском деле почти что всем потенты, а я молодой да весёлый, много чего могу. Вот братовья сговорились, мне в бражку клофелинчику и подсыпали. А как я заснул, они мне голову и отрубили. Пропал бы я совсем, загинул бы, как пить дать, совсем бы загинул. Пропала моя буйная головушка. – Колобок натурально всхлипнул. – А только Василиска Премудрая с Ленкой и Машкой подговорились, братским головам колыбельные напели, а как они уснули – тут меня живой водой и реанимировали. Вот теперь в Склифосовского качусь, пока силы есть, да пока братья не проснулись. Ребята, вы меня на оперативной машине не подбросите, а?

Зайцы оторопели от такой наглости.

– Вишь, машину ему! А ну катись, пока голова цела, а то ведь мы и ускорение придать можем!..

Сопровождаемый гиканьем Колобок помчался по рыхлому грязному снегу дальше.

Зайцы остались за поворотом. Зато впереди под раскидистой елью замаячила серая фигура волка.

Опять врать придётся. Колобок вздохнул и выпятил вперёд тот бок, на котором родинки-изюминки образовывали что-то вроде татуировки. Главное – инициативу сразу в свои руки взять.

– Братан! Серый! Меня смотрящий послал узнать: ты ничего в общак сдать не забыл?..

Колобок 9

Бабка задним двором пошла к берегу. Даже издали было слышно, как она голосит:

«Не хочу больше быть народом, хочу быть представителем народа в думе!»

***

Дед опять наловил морской травы и накурился. Не обращая внимания на доносившиеся вопли, он стоял в углу и таращился в телевизор. Телевизор был древний, перестроечных времён, красивее всего на нём смотрелись кружевная салфетка и вазочка «Привет из Сочи!». Дед увлечённо прикладывал свой рейтинг к экрану – сверял с телевизионным.

***

Колобок тяжело вздохнул. Внутри у него ещё всё горело после разговора со стариками. Он медленно остывал. А с другой стороны, думал он, чего от них другого ждать и требовать – у них даже официально «возраст дожития». Куда им! То ли дело – мы, молодые: у нас всё впереди: здесь не устраивает – катись куда хочешь. Он осторожно выглянул из окна.

***

Под окном курочка Ряба яростно доклёвывала остатки предыдущего неосторожного Колобка. Вороватые воробьи, переговариваясь на своей фене, подскакивали и пританцовывали на почтительном расстоянии. Спугнутая на берегу бабкой, прилетела чайка и уселась на стрехе, завистливо посматривая на курицу. Нечего примеряться, бормотала курица, моя это крыша, я здесь хозяйка, ступай себе на свой занавес в МХАТ. А то я деду скажу, он тебя быстро из чаек выгонит. А я ему – яйцо, не простое, а нефтяное…

***

Да-а-а, думал Колобок, мимо курицы – это вам не мимо медведя… Хорошо бы летучий корабль. Сам, конечно, не построю, но, может, куплю. Корейский или голландский. Или сейчас все летучие корабли в Китае делают? Он обвёл взглядом своих изюминок избу: что ещё осталось на продажу?

***

Колобок радостно катился вперёд по тропинке, распевая во весь ванильный дух:

– Я от дедушки ушёл!

Я от бабушки ушёл!

Я от курицы ушёл!..

***

Курочка Ряба угощала слетевшую со стрехи под окно чайку дедовским самогоном от Колобка. Пей, душа моя, радостно клекотала она, давай, я сегодня добрая! Эй, пацанва, махала она крылом воробьям, эй, залётные, давай налетай: раз живём – раз гуляем!

Колобковый сонет

Возвращение Колобка

Здравствуй, милый роддом!

– пуповина овина и тына —

В горле комом знаком и с пригорка уже недалёк.

Накрывайте столы! Возвращение блудного сына.

Накрывайте столы! Возвращается ваш колобок!

У хозяина дач за забором удачна скотина,

К ним не скоро палач, до мороза питание впрок.

– Здравствуй, тёртый калач!

– сквозь штакетник орёт буженина. —

Да минует беда бедуина тебя, колобок!

У чужих ни кола, ни двора, ни шатра, ни сарая,

А у нас, как вчера – колокольни вздымают зенит,

А пока нам пора – комбикорма до самого края.

А и дед со стаканом – и челюсть в стакане звенит.

Бал

Золушка прикатила на бал в тыкве – вся чумазая и перепачканная сажей – и в отрепьях.

Восхищённый принц тут же пригласил её танцевать, не обращая никакого внимания на наряженных и намакияженных мачехиных дочек.

Ну и правильно!

Надо же думать, как правильно собраться на бал. Всё-таки, бал-то – не новогодний, а Хэллоуин.

Золушка

Королевство не меряно, красавицы не считаны, а мздоимство такое, что ежели чего сам не сделаешь, а кому поручишь – считай пропало.

Поэтому принц сам ходил от дома к дому с хрустальной туфелькой, стучался и…

– Мадемуазель, прошу вашей ноги!..

До руки и сердца так и не дошло.

***

Золушка дремала в кресле у очага, когда в дверь постучали.

– Кто там?

– Госпроверка, откройте!

– Дёрните за верёвочку, – сказала Золушка, – засовчик поднимется, и дверь откроется.

Дверь открылась, и – ах! это был принц! Кудри уже, конечно, слегка порастрепались и поседели, румянец от щёк переполз на нос – и всё же это был он!

– Мальчик мой, – растроганно сказала Золушка, – как же ты долго меня искал!

Принц побледнел, узнавая Золушку, но – порядок есть порядок – похрустел хрусталём и произнёс дежурную фразу: – Мадемуазель, вашу ножку, пожалуйста!

– Да уж какая мадемуазель, – махнула рукой Золушка, – уже давно вовсе маркиза Буратино де Карабас.

Принц качнулся, но она поспешила подставить стул, на который он плюхнулся, и быстренько добавила:

– И давно уже безутешная вдова.

И высунула из-под кринолина изящную артритную ножку.

Ноктюрн

Ночные облака разошлись, и в центре тёмного небосвода нагло и пугающе нависла гигантская бледная луна. Вокруг неё – к морозцу – отсвечивал серебристый круг, а внизу простирались чёрные в ночи поля и белеющая между ними бесконечная дорога.

Если бы сейчас в городке проснулся хоть один обыватель, а ещё и догадался выглянуть в окно с биноклем, то увидел бы три уходящие из города фигуры. Они уже были далеко, казались маленькими, но их ещё можно было различить и узнать.

Слева шёл кот Бегемот. Справа шёл кот Базилио. А между ними шёл человек в хитоне. Тихим голосом, слегка жестикулируя, он что-то рассказывал. Уши котов стояли торчком, хвосты безвольно висели сзади – коты внимали словам Учителя про Блистающий мир.

С высокой горы их провожали взглядами Воланд и ставшая от горя ведьмочкой лиса Алиса.

– Мессир, – бормотала Алиса, – ведь как родного! Кормила, поила, блох вычёсывала… – Она отвернулась и тихо заскулила.

– Не надо, – сказал Воланд. – Они сами выбрали свой путь. Оттуда никто ещё не возвращался. По крайней мере – целиком.

А Куклачёв уводил котов всё дальше и дальше.

Навстречу 8 Марта

Алёнушка выскочила в сенцы, погрюкала вёдрами. Бадьи надёжнее, зато оцинкованные легче. Прицепила к коромыслу, побежала за молоком.

Погода за ночь переменилась. Не зря солнце красное в тучу садилось, а братец Иванушка рогами упирался, не хотел в стойло идти. А она-то на медовуху думала.

Потеплело. Кисельные берега чавкали под ногами. Вдоль по кромке выпал творожок. А по самой середине, поднявшиеся со дна и раздувшиеся, плыли трупы врагов.

Опять дети без молока к каше! И куда Онищенко смотрит!

Дети уже встали ни свет ни заря, достали из сараюшки мужнины сети и с криками и гиканьем отлавливали утопленников. Самый младший уже понёсся барабанить в дверь, будить отца: «Тятя, тятя!..».

Алёнушка даже чертыхнулась. И этот хорош, не мог запереть сети, как надобно. Она повернулась и пошла к дому – сейчас у неё все получат. Всем даст. Детям – каши, братцу козлу – тех ещё кренделей, чтоб не выступал, мужу – что заслужит.

Вёдра, уловив настроение хозяйки, молча и послушно, без всякого щучьего веления, тихо семенили на пару шагов позади.

Вот дети вырастут, мечтала Алёнушка, выгоню этих козлов, обоих, и буду жить-поживать бабой Ягой, сама по себе. Вот счастье-то!

Вещий Олег и Змея

Не едет без коня телега,

Не ходит воин без кирзы.

Был Год Змеи, когда Олега

Убил укус змеи гюрзы.

А просто до варяг из греки

Он шёл курортным дикарём.

(Ночь, улица, фонарь, аптеки —

Не то в аптеке мы берём!)

Вьетнамки он купил у фавна,

Обул себя – и вот финал!

– А от тебя, Змея, подавно!.. —

Олег воскликнул – и упал.

А что же именно «ПОДАВНО»?

Олега зная, мы о нём

Гадаем: то ли, что исправно

ДАВНО кормил её конём?

Иль ПОДАВИТЬ хотел он змея

Своей самбистскою ногой,

Давно и КМС имея,

И чёрный пояс дорогой?

А может: – ПОДАВИСЬ икрою?.. —

Сидим на тризне у костра,

Друг другу говоря порою:

И на фига змее икра?

На тризне между всяким прочим

Не только пьём, но и поём:

Мол, змейтесь нам кострами, ночи! —

При этом каждый – о своём.

…Стоит курган на кромке брега,

Лишайник словно чешуя,

А на верхушке – герб Олега:

Крутая рюмка и змея.

У москвичей же на иконе

Иначе сочинён финал:

Егорий!

В сапогах!

На кОне!

И в змея палкою попал!

Год Змеи

Иван-царевич нёс лягушонку-царевну домой и сумлевался.

– А ты точно уверена, что обернёшься? – выспрашивал он. – А то смотри, я на зоофилию не подписывался. Может, тебе лучше на эксперименты на биофак в МГУ или вовсе в разведшколу? В разведшколе крутая карьера была бы с твоими-то способностями. Или, опять же, в кунсткамеру? Работа через день, знай интервью давай да автографы надписывай.

– Не сомневайся, Иван-царевич, – ответствовала лягушка. – За предложения твои благодарствую. А только я заветное слово знаю, это пароль такой – и пин-код тоже. И в красну девицу оборочусь, но только после ЗАГСа.

Тут Иван-царевич начинал волноваться сызнова, но уже иначе.

– А в красну девицу – это что значит? Красная – распрекрасная или красная, как после бани? Или вовсе как какая старушка из эюгановских? Тебе годков-то сколько?

– Да ну тебя, Ваня, – смущалась лягушка. – Какая может быть старушка, когда лягушки столько и не живут. Это мы только до свадьбы, в невестинский период голенастые, прыщавые да зелёненькие, а там уже распрекрасные.

– А точно знаешь? – тревожился Иван. – А как ты можешь точно знать, ежели до сих пор ещё ни разу не перекидывалась? А давай сейчас попробуем! А сколько лягушки живут? Про малолеток тоже уговору не было, я вам не педофил какой…

И он пытался осторожно, чтобы лягушка не заметила и не обиделась, рассмотреть поподробнее её анатомическое устройство.

***

Свадьбу оформили безо всякого венчания. А то церковники сразу такие запросы на пожертвования заломили, что – мама дорогая! Опять же юристы присоветовали на свадебной стороне не заострять, потому что не все иностранные державы такие браки одобряют. Так и оформили: контракт на ведение общего хозяйства при создании ячейки общества со взаимным оказанием различных услуг и с обязательствами о недопущении аналогичных с конкурентными третьими сторонами.

Со стороны жениха присутствовали сплошь официальные лица и ближняя родня.

Со стороны невесты – немногие одноклассники-коллеги: ведьма на метле, лоллипоп верхом на палочке да колобок своим ходом. Молодой новобрачный с особым подозрением на лоллипоп смотрел: и какого он роду, и не могло ли у него прежде чего с невестой быть.

– А может, прямо сейчас обернёшься? – тихо упрашивал он на церемонии. – Я для такого случая даже поцеловать могу.

– Да ну тебя, Ваня, не смущай, – розовела новобрачная. – Я же даже не одета, перед гостями неудобно будет. Вот к ночи останемся вдвоём – вот тогда.

***

В ночь Иван в красивых свежекупленных свадебных трусах с сердечками сидел на краю кровати и ждал. А молодая бормотала пароли и ударялась о пол. Что-то там не заладилось с паролем. Или пин-код завис. Уж в кого она только не обращалась – а всё не то! Последним вариантом стала змея Скарапея.

– А вот уж такого я от тебя точно не ожидал… – сонно бормотал Ванька, отвернувшись носом к стенке полатей и давно уже примерившийся спать. На полу валялся том «Зоологии позвоночных», раскрытый на разделе «Строение нижнего плечевого пояса лягушки».

Жена ползала по квартире и шипела.

Драконоведение

На специально отведённой драконом лужайке рыцари тузили друг друга.

– Вали отсюдова, однозначно! Я тут первый на поединок с драконом! – вопил Пёстрый рыцарь.

– Ты!? Да я твою бабушку! Большим пенсионом! – огрызался Красный рыцарь.

Под кустом плакал Белый рыцарь, которому уже накостыляли его сотоварищи.

Время от времени они отрывались от потасовок и нестройно выкрикивали:

– Дракон! Выходи на свой последний бой!

Толпа мальчишек и обывателей, обступившая лужайку, побадривала их воплями и топотом, а временами скандировала:

– Чес-сных по-е-дин-ков!..

Дракон в пещере нервничал.

– Вот ведь уже и не в первый раз, а, всё равно, как-то стрёмно. Так, гномы, собрали всё остатнее золото пещеры, всё, что ещё не вынесено, – и быстренько-быстренько ко мне в тридевятое, в мой кощеевый сундук! Ха, представляешь – врываются в пещеру – а тут ни копеечки! Где всё? В стабфонде. Где стабфонд? В тридевятом царстве…

– Да, ладно, Ваше Вашество, не впервой ведь. Ну, кто в пещеру ворвётся? Никто и не ворвётся.

– Сам знаю. – Он приблизил голову к выходу пещеры и гаркнул наружу: – Второй рыцарь подкуплен гоблинами!

Потом высунул одну голову через верхнее окошко и осмотрел горизонты. Видно было как молчаливо и энергично катятся по дорожкам и улепётывают из государства молодые горячие колобки.

Дракон вздохнул, пещеру заволокло дымом.

– Вот шумят, лишь бы в пещеру попасть! А по-государственному и не думает никто. Ведь разбегутся колобки, усугубят экономический кризис. Эй, кто там, распорядитесь ослабить качество образования колобков и их здравоохранение – чтобы никто и до границы добежать не мог и там не сгодился. Развелось колобков, блин! – и он облизнулся всеми тремя головами.

Буратиноз

Буратино снова лежал на поверхности того же пруда и меланхолично постукивал пятками. Расходящиеся по воде круги колыхали листья кувшинок и будоражили лягушек.

– А-а-а, – время от времени ныл Буратино, – вот промокну, сгнию на корню, и никто не поплачет над моими гнилушками… А-а-а, бедный-бедный мой папа Карло, а-а-а…

И он от жалости к себе шмыгнул предательски сыреющим носом.

Если честно, то папа Карло за эти годы уже скончался и был похоронен на Ваганьковском. Вот кто бы мог подумать, что папу Карло – и на Ваганьковском! Нет, всё-таки, лучше жить стали.

Буратино невольно припомнил минувшие годы. Сначала были лихие 90-е. Тогда Буратино увёл у Карабаса театр, раскатывал в красном кабриолете и распевал во всё горло: – И р-одина щедр-о поила меня бер-ёзовым соком! Бер-ёзовым соком!..

Чего там, даже Артемон ходил с золотой цепью.

А потом пришли нулевые годы.

Предписания пожарников – купить вместо деревянных сидений металлические – в рекомендуемой фирме Дуремара.

Предписания антитеррористов – купить ограду с видеокамерами – в рекомендуемой фирме Дуремара.

Предписания соцстраха – всем пройти платный медосмотр в пиявочной клинике.

Предписания энергетиков – купить вместо обычных лампочек ртутные в фирме Дуремара.

Вот так и пришёл экономический кризис.

Пьеро ушёл работать в «Кривое зеркало» Петросяна.

Артемон служит кошкой у Куклачёва.

Оставалось хоть самому с головой в омут! Что Буратино и сделал, надеясь на свою плавучесть и Тортиллину щедрость.

– А-а-а, – заныл он ещё громче и заколотил пятками по воде.

Несколько лягушек спрыгнули с листьев и поплыли прочь, переквакиваясь шёпотом. До Буратино донеслось: «…черепахи…». Он приободрился.

На деревянную грудь Буратино вскарабкался лягушонок. Маленький, он торопился сообщить новости.

– Сейчас черепаховая помощь подоспеет, – доверительно сообщил он, – добрые услуги.

– Тортилла? – спросил Буратино, чувствуя, как его рот расплывается в улыбке до ушей.

– Не, пруд у нас муниципальный, так что оказание услуг проходит через конкурсные торги по ФЗ—94. А конкурс на оказание услуг выиграла фирма господина Дуремара «Черепашки Ниндзя». Вон они уже идут…

Снегурочка

Снегурочка в накинутом халатике сидела перед зеркалом и приводила себя в боевую готовность. Правый глаз уже был большим, ярко голубым, сверху ещё притенён голубоватым в тон – и обрамлён длинными пушистыми ресницами золотисто-пшеничного цвета. Левый глаз пока был без линзы, не накрашен – так, точечка.

Снегурочка вздохнула. Это дед Мороз – настоящий (ещё бы, такая ответственность!), а в снегурочки берут девушек из эскорта. Тут тоже ответственность не меньшая: старик – древний склеротик, а вручать придётся детям и внукам ого-го кого! Она ещё раз бегло глянула на лежащий перед зеркалом список: Абрамович, Прохоров, Дерипаска, живущие как бы на зарплату лидеры… При таком раскладе если у деда мешок с подарками потырят, весь мировой рынок рухнет.

Входная дверь хлопнула – и снегурочка натренированным движением выдернула пистолет из кобуры, закреплённой на бедре выше шёлкового чулка.

В комнату, пыхтя и отдуваясь, ввалился дед Мороз. Кинул шапку на пол, грюкнул посох в угол.

– Ну что это! – пожаловался он. – Разве это погода? А где снег? Я им в Гидрометслужбу звоню, договор же заключили, а они мне – стопроцентную предоплату!..

– Да успокойтесь вы, – равнодушно сказала Снегурочка, возвращаясь к прежнему занятию. – Вам же сказали, всё будет. Всё договорено и проплачено дополнительно, сверх официального контракта.

– Ну, может… – дед Мороз сел на диван и откинулся к стенке. – Вот вроде и в который раз, а всё волнуюсь, расслабиться не могу. А вот, слышь, как тебя, Сантаклаусовна, окажи уважение старику. Не могла бы ты мне поскрести по сусекам…

– Мужчина, не забывайтесь! – строго сказала Снегурочка, не отрываясь от макияжа. – А то ведь я на возраст не посмотрю, могу и пяткой в лоб.

– Не, я ничего, – слегка струхнул дед. – Это, внучка, слово приличное, просто старинное, не подумай чего. Я просто вот чего: не могла бы ты мне испечь Колобка? – тут он снова испугался. – Колобок – это такое изделие хлебобулочное волшебное, которое песни поёт обворожительные.

– Про Колобка знаю, – сказала Снегурочка, проверочно хлопая ресницами себе в зеркало, не слипаются ли. – Мультик смотрела. Это можно попробовать. – она включила микрорацию: – Третий, третий, это вторая! Узнай, нельзя ли подвезти к первому через полчасика певца. Ну, нужен. Допинг такой психологический. И чтоб оформлен был как Колобок. Ага, традиция такая. Ещё заодно, это уж от меня: глянь, что там на древней фене слово «сусеки» означает. Да? Уверен? Ну, ладно, отбой…

Пиноккио

– Пиноккий Карлович Пиноккио. Пинок-кий. Кий, – Карабас Барабас оторвал глаза от документа и ещё раз обшарил взглядом фигурку буратиноида в кургузой курточке и просторных спортивных трениках. – Отец Карл, стало быть, крестил. Отец Карл – человек со смыслом, просто так имён не даёт. Ты на бильярде играл? Как получается?

Буратиноид прижал руки по швам, вскинул подбородок и деревянным голосом отрапортовал:

– Не играл. Ни разу. Отец Карл говорил: пить, курить и играть в азартные игры – нехорошо.

– Гы, – Карабас Барабас коротко гоготнул. – Узнаю брата Карла: играть в азартные игры – опиум для народа, – он обернулся – стоящая позади полукругом труппа артистов молчала, шутку никто не оценил.

Барабас посерьёзнел.

– Ну, не скажи. Бильярд – игра очень даже полезная, и глазомер развивает и вообще. Очень даже денежная, если со смыслом играть. Только кий надо чувствовать, чтобы как живой, понимаешь? – он ещё раз всмотрелся в стоящую перед ним фигуру.

– Понятненько. Карлуша игр не любит, у него другие увлечения есть. Гы. – Барабас, не поворачиваясь, поманил пальцем стоящую позади Мальвину. – Ты с новеньким ещё раньше знакома. А скажи-ка мне, Мальвиночка, о нём всю правду.

Мальвина подошла и зашептала на ухо.

– Да и говорить не о чем, – передёрнула плечами. – Так, полено бесчувственное, мелкосучковатое. Хотя… – она оживилась и зашептала Карабасу в самое ухо, щекоча его своим дыханием, – когда хвастает или врёт, то у него нос возбуждается и растёт в размерах. Правда, правда!

– Нооос? – недоверчиво протянул Карабас Барабас. – Нос есть орган нежный, более для шмыганья пригожий, чем для чего другого. Кий из носа – это навряд получится. Хотя, чего там, попробовать всегда можно, на бесптичьи и жаба – соловей. А ну-ка, подь сюда к столу, малый. А теперь соври нам чего-нибудь.

Пиноккий промаршировал к столу, остановился перед ним – нос как раз на уровне столешницы – зажмурил глаза и начал:

– В предстоящем году увеличатся налоги, оплата за коммуналку, цены, оклады чиновников, – он распахнул глаза и резко закончил, – а инфляция упадёт до планируемого уровня!

Нос стремительно удлинился и заскользил по столешнице, раскидывая папки с бумагами и степлеры.

Карабас Барабас аж подпрыгнул.

– Молодчина! – заорал он. Нос остановился, немного не перейдя стол. – А ещё сантиметров пять можешь?

Пиноккий осторожно глянул поверх носа на работодателя.

– Могу. Про вас можно?

– Не будем переходить на личности. Работать придётся на публике. Так, чё-нибудь общее, никому конкретно не обидное, типа – под руководством мудрой партии Говорящих Сверчков трудолюбивые коты Базилии… Ну, я тебе потом на бумажке напишу – он ласково пощупал лежащий на столе нос Пиноккио. – А! Ведь могут же, когда захотят. Сам-шит! Палисандр, кокоболо и граб! Лучшая древесина! Да мы с тобой, парень, такие ставки по бильярдным клубам сорвём!.. – и Карабас Барабас суеверно постучал по дереву.

Крещенская история

От того, что тыква побывала каретой, рассудительно думала Золушка, хуже она не стала. Не бросать же её у дворца. Большая, сорт хороший – оранжевая, сладкая – на неделю каши достанет.

Тыква, конечно, была тяжёлой, но по прямой от дворца к домику было под горку, поэтому она легко катилась, оставляя в неглубоком снегу жёлоб и проскальзывая на пригорках.

Дома Золушка перво-наперво закатила тыкву в сарайчик, заперла щеколду – и поспешила к печке отогревать озябшие пальцы.

Кот лениво, не раскрывая глаз, подвинулся, освобождая самое уютное место, и приветственно захрапел дальше.

Когда Золушке стало тепло, и кровь веселее побежала по жилам, она сунула руку в карман передника и обнаружила, что же ей мешало всё время. Это была оставшаяся непарная хрустальная туфелька. Золушка долго вертела обувку в руках и думала, что бы с ней сделать. Оставить под пепельницу – так отец бросил курить. Оставить на память – только расстраиваться. Попробовать сдать в комиссионку – ну кому нужна туфелька без пары?

Тут она вспомнила, что сейчас идёт Крещенье (собственно, это и было формальным поводом для празднования во дворце), и все приличные девушки, у кого много обуви, гадают по Жуковскому. Суеверия, понятное дело, подумала Золушка, но… Она влезла на подоконник, приоткрыла форточку и решительно выбросила непарную хрустальную туфельку на улицу.

С улицы донёсся стук, вскрик, звук падения тела на скользкой проезжей части, а потом изумлённый «Ох!», но с совсем уже другой интонацией. Золушка только успела слезть с подоконника и вернуться к печке, как дверь распахнулась и – не вытирая заснеженных ног о половичок – в комнату ворвался Принц!

В руках он держал 2 (две) парные хрустальные туфельки. С лёгким вскриком он швырнул обе туфельки на пол (наверное, он верил, что стекло бьётся к счастью; а осколков-то теперь выметать – оссподи!), схватил Золушку в обьятия, и они затанцевали прямо от печки, будто бал продолжался!..

Кот раскрыл глаза. Изумился, раскрыл ещё шире. Потом потянулся, подумал – и тяжело вспрыгнул на подоконник. Наверное, в этом что-то есть, гадал кот, вышвыривая в форточку свой сапог. А потом решил, что две кошки лучше, чем одна, – и кинул второй…

Теперь у Золушки Принц. А кот ходит босиком и мяучит – жалуется.

Почти святочный рассказ

Инфляция. Девальвация. Повышение цен. Особенно на лекарства. Пока до аптеки вприпрыжку доковыляешь, ан цена-то уже вдвое подскочила. Лекарства, поди, все заморские, а за морем телушка – полушка, да рубль перевоз, да растаможка – два, да НДС – три, ну и пошло-поехало…

Он шаркающей стариковской походкой, чтоб разношенные тапки не свалились, подошёл к последнему, неполному ещё, сундуку и, покряхтывая, присел перед ним на стульчик. Незаметно прилепленный волос Златовласки был на месте, никто крышку не открывал. Да и некому было.

Оно и хорошо и плохо, что некому. Хорошо, потому как никто по сундукам не шастает, меч-кладенец куда ни попадя не кладёт, ящичек с серебряным блюдечком да наливным яблочком на сериалы не настраивает. Порядок должон быть. А плохо – потому как никто супротив не сядет, кудряву головушку ручкой пухлою подпираючи, да и не спросит: «Костюшечка-дорогушечка, а не подать ли тебе ещё пампушечек с пылу с жару к борщечку?» Да и где тот борщик с красным огнедышащим перцем, с плавающими золотыми медалями, с натёртыми чесноком пампушками да запотелым хрустальным графинчиком на белой скатерти-самобранке… Одна бранящаяся скатерть и осталась. Ан и та после моли да стирок одряхлела, слышать плохо стала, под нос бурчит – и побраниться не с кем.

Кощей со вздохом обвёл взглядом противоположную стену зала. Вдоль стены стояли заполненные сундуки и шкафы со скелетами. По стенам висели картины или фотографии, на которых были изображены покойницы-жёны, а рядом сам Кощей в молодые годы – крепкий брюнет с короткой бычьей шеей и густой иссиня-чёрной бородой. «Герцог Синяя Борода, так меня тогда и звали, – с удовольствием подумал Кощей. – Всё-таки умели делать средства для радикальной окраски волос!»

В первом шкафу слева была, кажись, Царевна Марья Моревна. А, может, и нет. Это в реестр надо лазить, в опись. А дальше и того хуже, разве всех упомнишь. Вот Василисы Премудрой и Елены Прекрасной точно нет, это уж в последние века было, когда стар стал по балам да ристалищам скакать. Скушно стало жёнкам, вот и сбёгли от старого мужа с ладными молодцами. Да и то – молодцы-то были наняты Пенсионным фондом для смерти Кощеевой, больно устал Фонд ждать, когда Кощеюшка свой плановый срок доживания выполнит. Всю статистику им попортил старик. Сначала по-хорошему просили помереть, а потом… Нет уж, спасибо вам, Вася да Алёнушка, что сбёгли да киллеров увели!

А шкафы пустые остались. Пока был Синей Бородой, да сила в руках держалась, так жену пришибить – не проблема. Бьёт – значит, любит. Совсем убил – шибко любил. Опять же – к порядку приучал. А не ходи, где не велено, сейфы не открывай, там материалы почище государственной важности и стерильные органы для регенерации. А теперь и сейфы попустели.

Дверь открылась, вошла – жена не жена, так, домработница из иммигрантов, Гюльчатай. Хозяйственная. Скромная. Весёлая обычно. Ан глазки в пол, на связке ключей пятнышко кровавое крохотное – без спросу в регенерационную камеру заходила, где запасные органы лежат.

– Господин, я без спросу в регенерационную камеру заходила: там предохранитель на температурном реле полетел, починила. Заодно фильтры бактерицидные в ламинарном шкафу поменяла. А ещё, когда пыль протирала, то шкафы открывала, скелеты там нашла, тоже протёрла. Господин, очень много работы для одной, трудно со всем управиться. Давай оживим остальных женщин, хороший работающий коллектив получится!

Кощей посмотрел на шкафы – над ними розовыми флуоресцирующими облачками заколыхались предрождественские призраки жён.

– Рождество? – понимающе спросил он, чувствуя, как его сердце непривычно смягчается и добреет.

– Какое Рождество, господин? Месяц Мухаррам, день Ашура прошёл, господин. Я муллу вызову, он всех жён заново оформит, чтобы все сразу с тобой в законном браке были.

– Будешь моей любимой женой, – мрачно пообещал Кощей Синяя Борода.

Совсем святочный рассказ

Рукописи – горят. Это клинописи не горят, которые на табличках из обожжённой глины. А рукописи, партитуры, книги, картины – всё горит. Фрески рассыпаются, здания рушатся. Только всё это здесь у нас на Земле разрушается, а там, прямо направо за садом Рая, сохраняются в запаснике абсолютно такие же дубликаты созданных людьми шедевров. Самых разных, начиная с первой расписной прялки. Просто туда никто не ходит на экскурсии: душам и в самом Раю хорошо. Пусто в тамоших Тадж-Махалах.

И всё же в первом храме соломоновом, специально туда уйдя ото всех, стоял Нафанаил. Он прислонился лбом к холодной колонне, сопел и размазывал слёзы по лицу кулачком. Белые-белые, словно накрахмаленные, пёрышки его ангельских крыл топорщились от обиды. Приближается Рождество, день Его рождения, скоро Он одним Духом задует все 2011 свечек на торте – и все обитатели Рая получат по кусочку торта. Все получат – и Нафаня тоже. Но только другие ангелы будут стоять хорами и поздравлять Его, а Нафанаила не взяли. Архангел-хормейстер пожал плечами и выгнал Нафаню из хора.

– А как же «Всякое дыхание да хвалит Господа»? – попытался качать права Нафаня.

– Дыши глубже и хвали молча, – ответил вредный архангел, дослужившийся до своего нынешнего положения из каких-то мелких восточных демиургов, и добавил загадочное и одному ему понятное слово «карма».

И вот все ангелы Рая будут хором славить Его – все, кроме маленького Нафанаила. Нафаня опять засопел. Но тут кто-то подёргал его за подол форменной туники. Маленький ангел мгновенно проглотил слёзы, последний раз шмыгнул носом и осторожно глянул вниз. Там подпрыгивал на тоненьких ножках мелкий шедевр человеческих изделий Колобок. Его глазки-изюминки поблескивали, а на глянцевой физиономии сияла масляная улыбка.

– А хочешь, я тебе песенку спою? – предложил он.

Ангел с трудом подавил желание пнуть Колобка как футбольный мячик.

– Плохо слышишь? – огорчился Колобок. – Ну, ничего, высунь язычок, я к тебе поближе сяду. Всегда мечтал какому-нибудь ангелу спеть. Хорошо вам, ангелам, а я даже в Раю ни разу не был, ходишь тут по запаснику, ни одной души не видишь…

Слёзы у Нафани высохли, он наклонился, взял Колобка на руки и стал ему что-то шептать…

…Усталый после репетиции архангел-хормейстер сидел под оливой и размышлял о суете послежизненного существования, когда к нему подлетел маленький Нафанаил – с флюсом, но сияющий как надраенный обол.

– Прошу вас, прослушайте меня ещё раз!

– Я уже слушал, – содрогнулся хормейстер, – зачем мне это? Здесь же Рай, а не…

– Ну, пожалуйста…

Хормейстер обречённо закрыл глаза. Нафанаил разинул рот, и оттуда полилось дивное сладкое пение, затихли души, замолкли арфы в кустах и птицы на деревьях – все внимали волшебному пению. Архангел утирал слезу:

– Чудо!..

Девочка со спичками

Вечер ещё по-настоящему и не наступил, но зимой темнеет рано. Циклоны и антициклоны ушли куда-то отмечать конец недели, и в ледяном чёрном небе проступили потрескивающие от мороза звёзды.

В эту холодную и тёмную пору на улице практически не было людей, только – вжик! вжик! – проскакивали мимо автомобили, оставляя после себя сизый сернистый дымок. Наверное, именно так исчезает Мефистофель.

Девочка стояла на углу и тряслась от холода в своей синтепоновой одёжке. Она была ещё слишком маленькой, чтобы возле неё притормозил пышущий теплом автомобилист, приняв за ночную искательницу клиентов. И слишком большой, чтобы заинтересовать проехавшую мимо весело мигающую разноцветными огнями патрульную машину.

За весь вечер бедная девочка не продала ни одной коробки спичек. Несколько упаковок спичек лежало в её стареньком драном ранце, и одну пачку она держала в руке. У неё в жизни не было уроков по маркетингу, и она не знала, что сейчас и в автомобилях и на кухнях есть электрозажигалки. А достопочтенные джентльмены, курящие трубки, имеют обыкновение носить в кармане твидового пиджака золотую зажигалку.

Как холодно было в этот вечер! Девочка не догадалась пойти греться на станцию или хотя бы в какой-нибудь подъезд без домофона. Она нашла уголок за выступом дома, тут она села и съежилась, поджав под себя ножки. Но ей только стало ещё холоднее. Так бы она, возможно, и замёрзла совсем насмерть или застудила бы себе что-нибудь важное в организме, когда вдруг!..

Когда вдруг – БА-БАМ! – из-за угла выскочил незнакомец. Молодой симпатичный загорелый крепкий парень с волосами цвета ржи. С крепкими белыми зубами – это было видно и слышно по тому, как он стучал ими от холода. Одет он был ещё более по-летнему, чем девочка: сандалеты, шорты, футболка, бейсболка…

– Ну, наконец— то, – обрадованно закричал он. – Еле тебя нашёл! Спички ещё не все спалила? – и, не дожидаясь ответа, схватил девочку за руку. – Пойдём! Летим со мною!

Девочка была ещё совсем-совсем малолетка, но успела получить правильные уроки воспитания от своей покойной матушки.

– Простите, – сказала она, – но вы сперва пообещайте мне, что не надругаетесь над моими невинными чувствами, не изнасилуете и не продадите на органы, – она высмотрела на футболке бейджик и закончила обращением: – Мистер Жюль. То есть, наверное, Юлий.

– Глупости какие, – ответил симпатичный молодой мужчина. – И не Жюль какой-то, а Июль. Летим скорее, а то костёр не зажигается, братаны задубели уже совсем!..

Ах, как они летели в чёрном небе, так быстро, что звёзды мелькали чёрно-белым калейдоскопом, а девочке, обнимавшей в полёте Июля, даже стало жарко. Но всё это было ничто по сравнению с той радостью и весельем, которые наступили по прилёту. Жарко и ярко, горячо и ясно заполыхал костёр посреди поляны, потянуло весёлыми запахами от мангалов с шашлыками, захлопали пробки шампанского, охлаждавшегося в сугробе под ёлочкой, а из кустов стали выбредать симпатичные девчонки с корзинами для подснежников. Ох, какое тут пошло веселье – ни в сказке сказать, ни по телевизору показать!

И где-то высоко в небе послышался ровный рокот самолёта – это сказочный премьер летел зачем-то на огонёк в лесу…