Удский острог
Моя экспедиция в эти края стала уже третьей по счету – ранее тут побывал граф Миддендорф, известный натуралист, и полковник Ахте, исследователь и топограф. Следы пребывания последнего сохранились в памяти многих жителей острога, а именно: священника-вдовца с дочерьми отца Николая, урядника с двумя казаками при нем, комиссара при магазине, фельдшера, сторожа церкви, одного крестьянина с семьей, трех ссыльных баб, двух якутов и нескольких окрестных тунгусов… Очевидно, полковник подробно и с упорной немецкой добросовестностью собирал сведения об этом крае. А больше развлечений тут не было, скукотища цвела преизрядная, и наш приход немного оживил местное население.
Затяжные летние дожди не позволяют заготавливать в пойме Уды сено, поэтому в остроге паслось всего четыре рогатые скотины, а для еды откармливали лошадей. Жалкие огородики насытить своих хозяев не могут, но зато осенью в остроге начинается настоящий рыбий праздник: разнообразные кеты, горбуши, кижучи и чавычи стадами прут из моря, их ловят и вялят на зиму. Вместе с людьми рыбу ловят и братья наши кровные, обладающие ловкими лапами – медведи, рыси, да и скопа не побрезгует лишний раз спикировать за хвостом… После медвежьих пиршеств на тухлятинку сбегается всякая хищная мелочь; в общем, рыбой здесь кормятся все! Однако несмотря на то, что осенью в поселке плетни сплошь увешаны розовато-желтыми распластанными тушами лососей, и кажется, что нет им конца, к весне запасы все равно кончаются, и вновь наступает голод…
Я устроился в избе исправника, в выделенную мне комнату, и первым делом поменял рамы на американские, которые бережно вез с собой на шхуне, а потом и на лодке. Привычка обустраиваться с комфортом стала моей традицией, ведь после тяжких трудов и ночевок в лесах так хотелось нормально отдыхать и жить по-человечески – на то она и цивилизация! До этого счастливого момента все окна в избе были обтянуты рыбьими пузырями, что не прибавляло ни света, ни свежего воздуха. Потом я достал и оживил походную печь, повесил на окна занавески, оклеил стены и потолок обоями, после чего расставил привезенную компактную мебель. Теперь жить можно!
Скука в остроге цвела страшная, морозы крепчали, и делать было решительно нечего. В избе я нашел старое ружье исправника, и разок сходил поохотиться на лису, с удовольствием разгадывая тонкие пунктиры следов мышкующего зверя… Лису я выследил, но стрелять не стал. Зачем?… Видел также много волчьих, оленьих и кабаньих следов, однако они меня не возбудили, и я вернулся в дом засветло, решив заняться чтением.
Уда быстро покрылась толстым льдом, и по ней вскоре приехал хозяин. Он изрядно подивился новшествам, медведем потоптавшись в моей комнате, однако я не дал ему много времени на размышления об истинном комфорте; пора было начинать действовать, пока морозы еще не вошли в полную силу. Пока исправник созывал народ, я проветрил и протопил избу, вскипятил самовар, выложил сахару, нарезал сала на сухари – пир, да и только! Затем вытащил бритвенные причиндалы и привел, насколько возможно, свое лицо в порядок. Скоро из зеркальца на меня уставились серые прохладные глаза, с ниспадающим на них изрядно отросшим русым волосом. Я внимательно осмотрел свое худое лицо, разрезанное мимическими складками вокруг рта, тонкокрылый нос, упрямые ровные губы, сизый подбородок и короткие рыжеватые усы. Сойдет! Бороду я брил принципиально – хотя зимой она защищает лицо от мороза, а летом от гнуса, я всегда старался выглядеть человеком, а не дикарем…
Мы собрались всем высшим светом острога: пришли урядник, исправник и священник, обсудить дальнейшие наши планы. После разговора со старожилами выяснилось, что самое разумное – отправиться в разведку на оленях, но раньше Рождества заполучить их вряд ли удастся. Я заикнулся о лошадях, однако священник объяснил мне, что олени лучше и выносливее лошади, и сам он совершает на них многомесячные поездки по улусам да ярмаркам, в любую погоду. Зимой олени обгрызают ветки и лишайники со стволов, раскапывают в сугробах кусты, а чем же лошадей кормить собираетесь, почтенный Громов? Конечно, можно еще попробовать идти на собаках, да они только и умеют, что бежать по гладким рекам, к тому же юколы, сушеной рыбы, на них не напасешься!
Я спросил, ходят ли здесь тигры, но священник заверил, что в этом краю полосатых он не видел ни разу, тигры живут юго-восточнее, за Селемджой, а то и за Буреей… Однако тут же встрял исправник и заметил, что это не полная правда. Тигр – просто большая кошка, и так же любопытен. Одинокие самцы иногда забредают очень далеко от своих угодий в поисках приключений. Местные охотники рассказывали, что видели «амбу» даже за Становым хребтом, на Алдане! Но это большая редкость, конечно. Зато полно медведей.
– Ну, не к лицу таежнику косолапых бояться! – спокойно сказал я, прикуривая от свечки, – Угощайтесь, господа! Пока есть…
– Благодарствуем, Андрей Николаевич! – исправник запустил пятерню в коробку, вынул сигару, покутил ее в пальцах и понюхал…
– Ох, ну и запах! Божественно! Даже курить жалко… Вот вы умный, образованный человек, но только про мишек зря так говорите. Нынче лето сухое было, голодное, пожарное… и поползут шатуны. Медведь, между прочим, опаснее тигра! У кошки все на лице написано, на ушах, а у медведя морда неподвижная, глазки маленькие… поди, разбери, что у него там в башке!
– От медведя ведь можно убежать, а вот от тигра вряд ли.
– Не смешите, голубчик! Здоровый медведь бежит быстрее паровоза! Правда, недолго, но догнать успеет… Здесь звери ходят большие, не в пример сибирским. Здоровущие!
– А на дерево хоть от него можно удрать?
– Смотря, а какое дерево, да и какой медведь! Старый не полезет, а трехлеток запросто, если дерево голое.
– Это как же голое?
– Ну, если не слишком сучковатое. Сучки ему зад колют… У мишек зад – наичувствительная часть!
– Значит, достаточно дать ему пинка, – небрежно сказал я, и все засмеялись так, что зазвенело стеклышко в раме.
– …так что же сучки?
– Лезть ему мешают, вот что! Да и ненадежные они, под такой тушей вмиг ломаются. Попробуй-ка на месте зверя забраться, скажем, на старую ель! Она сама, как чаща! Каково?
– Выходит, на елке человеку самое спасение. Ну, а для собак лучше уж медведи, чем тигры. Говорят, псы от одного запаха желтой кошки чуть ли ни в обморок валятся.
– Может, и так, но мишка все же страшен. Если он после Воздвижения не залег – жди беды… Начнет шататься, как злой дух, ему все впрок. И собака, и человечинка… Настоящий стервятник! Не приведи Бог столкнуться…
– Чего же он шатается, горемыка?
– Вот и спрашивайте Егора Тимофеича, он все знает!
Исправник задумался, потом с важным видом изрек:
– Ну, это просто. Не доел грибов-ягод, орехов разных, да на реке неловок оказался. Попробуй такими когтищами рыбу зацепить! У здорового лапа гибкая, а ежели медведь хворый? Вот жира и нет… Какая тут лежка, все время жрать охота! А может, черви под шкурой завелись. Сказывают, спать им эти черви не дают, такие медведи средь зимы из берлоги вываливаются, и беду чинят. У нас в округе не тигров бояться надо, а этих стервятников!
– Черви, значит… Вот оно как.
Погалдев и напившись чаю, гости разошлись. К единому мнению мы так и не пришли. Немного подумав, я решил привезти сюда провизию на собаках, собрать у тунгусов хотя бы несколько оленей, и уже потом на них развозить припасы по тайге, к шурфам. Исправнику Егору был отдан наказ на Рождество закупить большой оленный обоз, нагрузить всем необходимым и послать ко мне в тайгу. Дело не терпит!
Мною были куплены собаки, и вскоре мы выступили вверх по реке Мае, одному из крупнейших притоков Уды, до Чайдахи. Шли плохо, и мне пришлось заречься делать собачьи караваны – им для бодрого бега нужен лед, а выпало много снега. Чертовы собаки вязли по самое брюхо, виновато скуля, и с большим трудом тащили сани с поклажей. В результате до нужного места я шел больше недели, в два раза дольше запланированного срока.
Замороженная река петляла в причудливых скальных берегах, обнажая местами выходы белого мрамора. Молоденькие пихты, сосны, лиственницы и ели живописными рощами торчали по берегам, приятно лаская глаз всевозможными зелеными оттенками. За рощами виднелся бескрайний старый лес, покрывавший высокие хребты… Весной, наверное, река эта бешенная, особенно в верхушках, только берегом и пройдешь… Однако торных троп здесь отродясь не водилось, и представляю, каково смельчакам, рискнувшим пойти что по Мае, что вдоль! Интересно, а не придет ли в далеком будущем каким-нибудь дурачкам мысль просто так прокатиться по этой дикой реке? Для получения острых ощущений? Нет, невозможно… Так гробить себя можно только ради металла.
На реке мы вырыли землянки и начали осматриваться. Голодные тунгусы, чуя награду, стекались к нам со всех сторон, сообщая сведения о расположении рек, притоков и хребтов. Я накидал карту, по которой избирались речки для шурфовки. Началась облава местности, а вместе с ней в край пришли свирепые морозы…
Однако горы и породы тут были не те, что в Сибирских системах, и я сразу понял, что надежды на успешный итог мало. В результате ямы копались не для того, чтобы искать там золото, а для подтверждения заключения, что его искать здесь не стоит. За три месяца зимы все окрестности Маи, там, где она выходит из Станового хребта и Хингана, были осмотрены и забракованы мною. Ничего не оставалось, как перевалить в бассейн Зеи; может быть, счастье улыбнется там?
Проводников идти на Зею я нашел из местных, всех собак вернул за ненадобностью, и сел ждать олений обоз из Удска. Как ни странно, обоз пришел вовремя, как было велено, и в феврале, благословясь, мы тронулись в путь.
Караван наш состоял из полусотни отборных оленей. Стояли сильные морозы, и было так трескуче и прозрачно ясно, что солнце ослепляло глаза. Казалось, его лучи несут живительное тепло, но это обманчивая теплота. От людей и животных валил пар, и дыхание тут же превращалось в сосульки на одежде и шкурах. Все мы были одеты по-тунгусски – в кожаных штанах, коротеньких оленьих дохах, меховых шапках и ошейниках. Такой костюм очень легок и необычайно удобен для зимних таежных передвижений. Выходили мы обычно утром, когда над горами поднималось солнце, ловили и треножили своих оленей. Затем, отогревшись и поев, обвьючивали животных, снимали кожаные юрты и ехали до солнечного заката, часов до пяти. Выбрав хорошее кормовище, мы останавливались, развьючивали наш копытный транспорт, и лишь потом занимались хозяйством: ставили юрту-урасу, рубили строевой лес на дрова, разгребали снег для огнища и устилали хвойными ветками места для ночлега. Окончивши эти занятия, все усаживались вокруг огня и согревались. Мои люди снимали с себя для просушки заледеневшие ошейники и шапки. Потом, расстегнувшись нараспашку и поджав ноги по-тунгусски, весело болтали в ожидании сухарей и чая.
Конец ознакомительного фрагмента.