Вторые поцелуи
…Помните, меня изуродовали медики и побрела я по миру какая есть. Хотя я сама была виновата: подставилась под бульдозер своих чувств, раскапризничалась: подайте мне этого. А не того. Я хочу.
Она хочет! Внимание, внимание! Раззудись, плечо!..
Я поняла, что до поры до времени я не получу Н. Моя ближайшая подруга, свет очей моих, однажды спросила меня: кто из мальчиков в классе кажется мне лучшим. Я честно и без рассуждений ответила, что Н. Обратите тут внимание на подругу, это не последний человек в истории, а прямо-таки из первых и основополагающих. Одним жестом в детстве она решила пять судеб. И даже больше. Скоро доберемся.
Книжек разных я читала, как вы понимаете, прорву. Тысяча и одна ночь не произвели на меня особого впечатления. Особенно сцена с жемчужиной несверленой, которая торжественным слогом становится сверленой. Все эти жемчужины и неграненые алмазы россыпями попадались мне на глаза в школе, ежедневно. В кадр неизменно попадали то прыщи на щеках их, то чулки гармошкой, то мокрые подмышками платья с белыми разводами еще позавчерашней соли, и на закуску всегда и только для вас – запахи. Толпа провинциальных девственниц с портфелями – это, мягко скажем, сильное воспоминание. Одна девушка у нас в классе резко отличалась от других по всем указанным параметрам, она была красавица, умница, спортсменка, и именно ее все время пытался погладить по спине мой вожделенный Н. Я не обижалась на эту девушку. Во-первых, грех было ее не погладить – она была хорошая. Во-вторых, любя меня и дружа со мной, девушка не кокетничала с Н. Эта девушка была тот изумительный редкий экземпляр женщины с головой, о котором только и следует мечтать мужчине с головой.
А моя ближайшая подруга, ну которая свет очей моих, наперсница, роднее родной сестры, ничуть не стеснялась быть жемчужиной несверленой. По всем статьям. Но я так любила ее, что в ее случае мне было наплевать на особенности ее ауры и вида.
Как-то весной мальчик из нашей семиголовой компании принес мне в дом машинописный текст, какую-то седьмую через плохую копирку неразбериху, и сказал, что это очень важное произведение. Надо бы попытаться расшифровать и перепечатать на всех наших. Мальчик знал, что у меня есть пишущая машинка и терпение. Я согласилась и взялась за дело. «Мужчина лежит на боку, обхватив бедрами…» Что за чертовщина! Вгляделась с особым вниманием: батюшки, да это же древнеиндийская инструкция куда что засовывать и каким приемом целовать! Ну-ка, ну-ка!!!
С большим душевным подъемом и чувством глубокого удовлетворения…
Работа была выполнена в три дня, и наша компания стала обладательницей свежеперепечатанного многостраничного «Трактата о любви». Мы на день-другой расстались, углубившись в изучение. Нам всё очень понравилось, всё очень подходило. Были проблемы – что делать с накопленными знаниями. Не друг с другом же пробовать. Для этого мы были уже довольно родные люди, да и читали хором, да и с юмором у нас все в порядке. Ну да ничего, отложили до будущих времен. Девочки отложили до своих официальных замужеств, мальчики – кто как; испытания я позже проводила только с одним из них. Остальные трое живут непознанными мною.
Но тогда весной, по прочтении «Трактата», мне пришлось туго. Мало того, что всё рекомендованное в его поэтичных главах я и раньше себе хорошо представляла, – откровенность изложения очень импонировала моему распухшему от мечтаний мозгу. У меня появился друг-враг – Текст. Об Этом. Каждая его запятая, даже контуры каждой страницы, все до единой интонации – навек впечатались в меня. Или, сказать точнее, проявились, проступили из первобытной несловесной тьмы – и великая тема заговорила словами и образами. Ждать ее развития дольше было немыслимо.
Мы заканчивали школу. Оставалось выпить за это дело шампанского, сплясать в красивом платье и уйти во взрослую жизнь. Возлюбленный Н успешно оставался недосягаемым, это ровно и неотступно болело, притерпеться не удавалось. Как-то под вечер в начале июня ко мне зашел один из наших. О ту пору он был влюблен в мою лучшую подругу, ну которая свет очей.
– Послушай, – сказал он, – пойдем прогуляемся. Очень поговорить надо.
Мы вышли. Было еще светло, тихо. Гуляем. Он и говорит:
– Мне срочно нужно научиться целоваться по-настоящему. Мне очень нравится (естественно, тут звучит имя света моих очей), но я боюсь опростоволоситься. Не могла бы ты мне помочь? Я тебе доверяю, ты мой лучший друг.
– Давай, – отвечаю, – научу. Для друга-то…
Тут я и о подруге подумала. Она и знать-то не будет, а польза какая, может, и выйдет.
Мы спустились к реке, сели на лавочку, покурили, подождали темноты. Когда появились первые слабые звезды, я пересела к нему на колени, обняла за голову и поцеловала тысячу раз и по-разному. И просто так, и не просто так. И совсем непросто. Когда он замурлыкал и сказал, что все понял, я вернулась на лавочку, а он лег затылком ко мне на колени и стал разглядывать ночное небо. Молча.
Я вдруг вспомнила, что давным-давно, когда нас принимали в комсомол, а особо отличившихся – в первую очередь, то его-то не приняли по дурацкой причине: не хватило десяти дней до четырнадцатого дня рождения. Принимали в апреле, а он майский. Мне тоже не хватало нескольких дней, но я апрельская. Меня приняли, а его нет, и он даже заплакал тогда. Мне было так жаль, что я на пару недель чуть ли не влюбилась в него. Синдром рыжего Вовочки сработал. Но потом я быстро вернулась к своей основной боли по поводу Н и забыла комсомольца-неудачника.
А вот тут, на лавочке, вдруг вспомнила. Но промолчала. Он пошевельнулся у меня на коленях и вдруг показал рукой на небо.
– Что там? – спрашиваю я.
– Самолет, – отвечает он.
Мы расхохотались. Надо же, самолетики летают. Это было так здорово, так смешно, мы смеялись до самого моего дома, и даже когда он с извинениями сдавал меня моей бабушке – «…вот она, в целости и сохранности, принимайте, спасибо, извините, что задержал…» – мы и тогда, прощаясь, продолжали смеяться. Бабушка спросила – что это с нами. Мы хором – самолетики летают, и опять в смех.
Хорошо получилось. И человеку доброе дело сделала, и подруге своей, как позже выяснилось. Она, по его словам, все спрашивала, откуда у него такие умения. А он отвечал, что это все зависит от успехов самолетостроения в стране. Она не понимала, а он посмеивался.
– …Ли. Вы определенно решили уморить меня голодом. Я не потерплю! – грозно заявил попутчик, и они вместе засмеялись.
– Я просто последовательна. А вы не переживайте. У вас вон книжка стынет недопрочитанная. Не теряйтесь, – подбодрила она.
– Ах, так? Ну и вот вам. Стимулирую вашу память, мадам.