Золотая Орда. Часть вторая. Страсть и Ярость (Борис Глебов, 2018)

3

Княгиня Устинья, бледная и обессиленная, лежала на кровати и неотрывно смотрела в окно. Когда вошла служанка Матрена, держа в руках тарелку с едой, Устинья едва слышно проговорила:

– Унеси, я есть не хочу.

– После такого… надо и поесть, – сухо сказала Матрена и поставила тарелку на лавку. Она уже собиралась уйти, как Устинья – и откуда только силы взялись – цепко ухватила ее за рукав.

– А ты чего это рожу-то от меня воротишь? – вдруг спросила она со злобой. – Ты что, судить меня вздумала?

– Бог тебе судья, – тихо, но твердо проговорила Матрена. – Только, матушка, не жалуйся больше, что муж бьет. Другой бы жену, которая родить не хочет, живьем в землю закопал.

– От него не хочу, – Устинья откинулась на подушки. – Зачем плодить трусов безвольных?

Дверь отворилась, и в комнату с письмом в руках вошел князь Борис. Матрена в испуге замерла, потом спешно поклонилась:

– Здравствуй, батюшка-князь!

– А ну, пошла отсюда, – притопнул он ногой, прогоняя служанку, и сразу обернулся к супруге. – Я сегодня ночью ждал тебя. Как ты смела не прийти?

– Болею… Бабьи дела, – попыталась оправдаться Устинья.

– Опять, что ли, выкинула? – скривился Борис. – Я могу тебя, как порченную, в монастырь отправить, а сам Варвару или Катьку, кухаркину дочку, себе в постель возьму. Она девка – кровь с молоком, не то что ты, дохлая.

– Твоя воля, – устало проговорила княгиня. Заметив письмо, она осторожно спросила: – Плохие новости?

Борис изменился в лице.

– Мой братец Ярослав думает, что я его пес! Свистнул – и я сразу к ноге подскачу, хвостом виляя. Видите ли, совет ему нужен: татары во Владимир едут… А мне какое дело, а?! Я что, великий князь?! Он мое место на престоле занял, сослал меня из Владимира подальше, а я еще должен ему советы давать да в ножки кланяться?!

– Он – великий князь, имеет право! И к тебе он милость проявил – ты ведь против него выступил, когда он в Орде был. Мог бы вообще тебя татарам отдать, – с воодушевлением возразила княгиня.

– А ты бы и рада была, да? – подскочил к ней Борис. – Я же, по-твоему, никто, пустое место… Что глядишь, ведьма? Что ты хочешь от меня, тварь ненасытная?

Он в ярости кинулся к ней и, схватив подушку, начал было душить жену, но сразу же опомнился, провел рукой по лицу, будто стряхивая какое-то марево, и быстро вышел.

Устинья какое-то время сидела неподвижно, приложив руку к оцарапанной шее. Потом она заметила, что князь выронил письмо, подняла его и пробежала глазами по строчкам.

Матрена, переждав, пока Борис уйдет к себе, вернулась и стала разбирать привезенные вещи, причитая:

– Самые холодные комнаты дали… Вот уж видно не шибко вашего мужа тут уважают.

Но Устинья думала о другом:

– Как бы он лишнего не ляпнул на совете… Дорого бы я дала, чтобы послушать, о чем они там будут спорить.

– Эх, госпожа моя! – вздохнула Матрена. – Все ж таки правду свекровь твоя покойная говорила: юродивая ты у меня. Вот родила бы ребеночка – вмиг бы дурь из головы вышибло…

Когда Борис вернулся после совещания, он молча подошел к Устинье и сел рядом с ней. Его будто магнитом тянуло к жене, когда нужно было принять важное решение. Он никогда бы не признался себе в этом, но втайне он рассчитывал на совет княгини.

– Ну? О чем говорили? – нетерпеливо спросила она.

– А тебе какое дело? Решила и впрямь головой моей стать? – огрызнулся Борис.

– Что ты сказал им, милый? – настаивала Устинья.

– Татары к войне готовятся. Скорее всего, едут за пополнением для своего войска. Самое время бунт поднять.

– А потом подоспеют татары, и всех бунтовщиков – на дыбу, – возразила она. – Уймись, князь! Не время еще.

– То ты хочешь, чтобы я действовал, то унимаешь, – вскричал Борис. – Что, мне на совете завтра трусливо кивать да в глаза заглядывать?

– Скажи так, – придвинулась к нему княгиня. – Пусть Ярослав примет Менгу как подобает: пир горой, развлечения, девки красивые. Подарки пусть приготовит – басурмане это ценят. А уж потом, когда гость размякнет, к нам расположится, пусть начнет жаловаться на мор да на голодные годы – мол, рады бы людьми помочь, да повымирали все. С пустыми руками он, конечно, не уедет, но тысяч десять-двадцать сохраним.

– По-твоему, этот Менгу такой дурак, что после чарки водки и хорошей баньки нарушит приказ своего хана?

– Берке-хан стар и болен, насколько я знаю, – жестко сказала Устинья. – Наследников у него нет и уже не будет. Скоро придет черед Орде выбирать нового хана, и тут дружба с князем будет очень на руку Менгу.

– Ну а мне-то что с этой дружбы? – прищурился Борис. – Не лучше ли, если Ярослав поссорится с Менгу? И тот сделает все, чтобы лишить Ярослава великокняжеского ярлыка.

– Нам это не поможет, – решительно сказала Устинья. – Ярлык получат сыновья Ярослава: либо его старший Владимир, либо малолетний Даниил с регентом. Но не ты. А вот если твой совет окажется кстати, Ярослав щедро тебя отблагодарит.

– Я попрошу у него Переславль, – оживился Борис. – Княжество богатое, народ там работящий. Можно будет силы копить да подумать, что дальше делать. Что глядишь? Хорошо я придумал?

– Хорошо, господин мой, – притворно улыбнулась княгиня.

– То-то! Ты бы до такого не додумалась, – гордо сказал Борис.

4

Сквозь гвалт народной толпы, собравшейся на тесной площади перед теремом, долетала ритмичная скандированная речь. Скоморох Гришка в бабьем сарафане, в платке, с огромными ватными грудями, подобрав подол, ерничал на невысоком помосте:

Толпа одобрительно загудела. Ярослав мрачно смотрел на народ, ловя ответные взгляды мужиков и баб. Те старались быстрее отвести глаза, но между собой перешептывались и усмехались.

– Унять подлеца? – спросил у князя Еремей.

– Пусть народ потешится, – нехотя разрешил князь.

Менгу-Темир усмехался, явно наслаждаясь происходящим. Скоморох тем временем снял платок, достал из-под подола царскую шапку и надел ее на голову, изображая князя.

В толпе раздался смех, послышались одобрительные возгласы. Ярослав сжал руку в кулак, с ненавистью глядя на скомороха, потом перевел тяжелый, полный злобы взгляд на Менгу. Тот с улыбкой смотрел представление, всем своим видом демонстрируя дружелюбие и снисходительность к вольным нравам русичей – ведь так говорить о верховном правителе в Орде не было позволено никому.

– Прекрати это, – шепнула теперь Радмила, но князь велел и ей замолчать.

Теперь Гришка надел платок, снова превращаясь в женщину. Он подскочил к Менгу и стал кривляться перед ним:

Он сменил платок на рогатую шапку и заорал, имитируя монгольский акцент:

При этих словах он развернулся и задрал подол. Народ в восторге захохотал, Менгу тоже посмеивался.

– Да что же это, князь! – вскричал митрополит. – Останови эти поганые кривляния!

– Ай-ай, прости, батюшка, прости Филаретушка! Прости, господи, глупого скомороха! Не подумавши, ей-ей, не подумавши, – кривлялся Гришка. – Не вели казнити, вели бражки монастырской за твое здоровье испити.

Ярослав поднял руку и внятно сказал:

– Ну, полно! – и швырнул скомороху золотую монету. – Вот тебе за потеху, поди прочь!

– Слава великому князю! – вопил Гришка. – Стерпел, стерпел князь правду, не наказал Гришку-скомороха!

– Надеюсь, эти глупые кривляния не показались обидными досточтимому хану? – спросил князь у Менгу.

– Почему же глупые, великий князь? И для меня в этом представлении не было ничего обидного, наоборот.

Ярослав заставил себя улыбнуться в ответ:

– Ну и славно.

Пока Менгу-Темир любовался накинутой на плечи шубой из ярко-рыжей лисицы – княжеским подарком, к нему подошла девушка Алёна с подушечкой, на которой покоилась расписная шкатулка. Девушка, смущенно потупив взор, поклонилась Менгу:

– Прими, батюшка, от великого князя Ярослава – к твоим зеленым очам, чтоб еще ярче сверкали.

Менгу открыл шкатулку. На подушечке лежала золотая подвеска с массивным изумрудом. Хан примерил подарок и улыбнулся девушке.

– Ну как, красавица, засияли мои глаза?

– Хорош, батюшка, чудо как хорош!

– И не жалко тебе, князь, расставаться с такой красотой? – повернулся хан к князю.

– Для досточтимого хана мне ничего не жаль!

– Щедрость великого князя достойна восхищения, – Менгу отвесил легкий поклон. – Мои дары с твоими, конечно, не сравнятся, но все же позволь.

Он щелкнул пальцами, и через несколько секунд на дворе появились два конюха, с трудом удерживающие под уздцы необъезженного жеребца. Скакун, перебирая ногами, дико косил в сторону.

– Красавец! – вскричал Владимир. – Батя, отдай мне его! Тебе его ни в жизнь не объездить!

– Вы посмотрите на него! – усмехнулся Ярослав. – Неужто ты объездишь?

– Я умею, ты знаешь! Прошу тебя, отец! Ты все равно своего Сивку на другого коня не променяешь. А этому красавцу простаивать нельзя – пропадет.

– Не думаю, что обычай позволяет дареное дарить, – проговорил князь.

– Мне нравится твой сын, князь! – рассмеялся Менгу. – Он своего не упустит. Конь теперь твой, великий князь, можешь даже зарезать его и сварить шурпу – я не обижусь. Окажи честь Менгу-Темиру, отдай его подарок тому, кому он так понравился.

– Тебе везет сегодня, сын! – нехотя сказал князь. – Смотри только, кости не переломай!

– Спасибо тебе, батя! И тебе, хан! – Владимир, казалось, задыхался от счастья. – Дайте, я сам его отведу.

Со второй попытки перехватив уздцы, он потащил коня в стойло. Менгу одобрительно кивнул – мол, умеет управляться с лошадьми.

– Второй мой подарок ждет тебя в тереме, великий князь. Его было намного сложнее доставить в целости, чем первый, но мне удалось.

В зале приемов находились пять девушек-«подарков», уже переодетых в русские сарафаны и сапожки. Рядом с ними прохаживался евнух, придирчиво осматривая их руки и поправляя подолы.

– Надеюсь, эти пять прекрасных девственниц украсят двор великого князя. Я лично отбирал их по всей Орде, – гордо сказал Менгу.

– Надеюсь, досточтимый хан пощадил стыдливость этих девиц и оценивал только лица? – пошутил князь.

Ярослав прошел мимо девушек и остановился перед одной из них.

– Ты, наверное, готовилась принять сваху и выйти замуж с честью, – тихо проговорил он. – Как тебя зовут?

– Нет! Кому нужна батрачка, дочь пастуха, – неожиданно бойко ответила девушка. – А зовут меня Наргиз. Отец хотел меня продать персидскому купцу за одну монету, но тот увидел мои руки и сказал: бесплатно, для себя возьму, а на продажу не годится.

Менгу-Темир нахмурился, но Ярослав не увидел нарушения этикета в поступке «подарка». Он вял ее руку в свою и повернул вверх ладонью.

– Купец здорово прогадал, – произнес князь. – Значит, ты не испугалась чужбины? И я не такой уж страшный, как тебе, верно, говорили.

– Ну и не такой уж красивый, – дерзко ответила девушка.

Ярослав сначала открыл рот от изумления, а потом начал хохотать.

– Все слыхали? Ну-ка, расскажи, чем же я тебе не угодил?

– Я думала, русский хан должен быть в такой одежде – чтобы вся сияла, как начищенный котел, – осмелев, продолжала девушка. – И чтобы волосы, умащенные благовониями, прямо лоснились, чтобы руки все были в перстнях и на шее бусы из камней. И еще я просила, чтоб был молодой…

– Кого просила, милая? – поинтересовался князь.

– Богиню земли Этуген и матушку-прародительницу Алан-гоа, – просто ответила девушка.

Зал взорвался хохотом. Менгу, увидев, что дерзость Наргиз нравится князю, тоже улыбнулся.

– Вот, наверное, такого ты у них просила? – князь указал на Владимира.

– Да! – оживилась Наргиз. – Только еще чтоб на голове была такая рогатая шапка…

Ярослав сделал знак своим людям замолчать и обернулся к Менгу.

– Спасибо тебе, досточтимый хан, я уже забыл, когда в последний раз так веселился.

И он велел увести девушек на женскую половину, чтобы о них как следует позаботились.

5

Устинья вышивала, сидя на низком стуле, а Борис страдал после хорошей выпивки – лежал ничком на ложе с мокрой тряпкой на голове. Пришла заботливая Матрена с крынкой – «полечить» князя:

– Вот, батюшка, рассолу огуречного попей – он все оттянет, – но Борис не подался ей навстречу. С постели раздавался тихий храп. – Уснул? Ему бы в баньку, сердешному.

– Напился, боров! В такое время напился, – Устинья разозлилась и, уколов палец иглой, нервно оборвала нитку.

– Потому и напился, что мочи нет смотреть, как жена себя и его позорит, – продолжала зудеть Матрена.

– Это как же я себя позорила?

– А кто перед этим чертом татарским умничать взялся? Сашка, что за столом прислуживала, говорит, этот нехристь глаз с тебя не спускал, с замужней-то.

– Глупости, – устало ответила княгиня. – Он на Радмилу глядел, как кот на сметану. Вот кому стыдиться надо. Хоть бы знать, что они там решат.

– А, ты здесь, ведьма, – проснулся Борис. – А ну, подай напиться.

– Вот, миленький, рассольчику испей, – бросилась к нему княгиня. – Господин мой, родненький, ты уж к вечеру подымайся, а? А то ведь без нас все решат.

– Да уж решили все, – беспечно произнес Борис. – Этот татарин у нас в кармане. Видала, как он весь вечер зубы скалил? Договоримся!

А Ярослав в это время смотрел, как сын гарцует на подаренном Менгу жеребце. Владимир с трудом держался в седле, но не сдавался.

– Роскошный подарок, хан! Давно не видал такого коня, – с восхищением сказал Ярослав.

– Ты оказал мне такой прием, князь, что я боялся остаться в долгу. Надеюсь, мы квиты.

– К чему счеты между добрыми друзьями, хан?

– Ты хороший воин и потому совсем не умеешь лгать, великий князь. Сильным людям ни к чему хитрить и притворятся.

– О чем ты, хан? – прищурился Ярослав.

– Мы не друзья, князь, – жестко сказал Менгу. – И никогда ими не станем. Но я и не враг тебе. Я приехал для того, чтобы выполнить приказ Берке-хана, и я не могу его нарушить.

– Ты не просто ставленник Берке, ты его возможный преемник! Уверен, великий хан считается с твоим мнением.

– Преемником великого хана назовут его сына, – снова улыбнулся Менгу. – Мы всей Ордой молим богов о его рождении. Ты счастливый человек, князь – у тебя есть сыновья, слава, верная жена и любовь твоего народа. А я одинок и не знаю, куда ведет мой земной путь и останется ли после меня хоть какая-то память.

– Ты молод и свободен, хан, – возразил Ярослав. – Уверен, у тебя впереди и рождение сыновей, и престол.

– Вчера я вдруг почувствовал, что это так, князь. Впервые в жизни мне захотелось быть первым. А всему виной слова жены твоего брата – о том, что женщины выбирают лучших.

– Устинья говорила не об этом, – нахмурился князь.

– Значит, я неправильно понял ее язык, великий князь. У нас в Орде многие до сих пор поклоняются божеству Менгу, в честь которого я получил свое имя. Это, по-вашему, значит Вечное Чистое Небо. Когда я смотрел в ее глаза, мне казалось, что сам Менгу смотрит на меня.

– Ты можешь выбрать любую девушку в моем княжестве, – мрачно проговорил Ярослав. – Ту, что еще не сосватана. У нас много красавиц, и почти у каждой – синие глаза.

– Что же делать, князь? – с сожалением развел руками Менгу. – Мне понравилась та, что уже замужем.

– Нет, – твердо сказал Ярослав.

– Что ж, тогда скажи князю Борису, что я оценил его жену в тридцать тысяч воинов. Думаю, ему будет приятно.

Ярослав долго стоял, не двигаясь и глядя в спину уходящему Менгу. В бешенстве он ворвался в приемную залу и, не выдержав, стал с ревом крушить все вокруг.

– Ах ты, пес! Черт косой! – кричал он.

В залу заглянул испуганный слуга. Князь хотел выгнать его, но, передумав, велел привести Еремея.

– Звал, господин мой? – вбежал тот через минуту, тяжело дыша.

– Закрой дверь, – для начала велел князь. – Сегодня же собирай воинов в Орду.

– Сколько собирать?

– Сорок тысяч. Грош цена твоему князю, Еремеюшка, – с горечью проговорил Ярослав.

– Да чтоб ему, басурманину проклятому, пусто было! – начал было Еремей, но сразу остановился и, вздохнув, произнес:

– Ничего, великий князь, переживем.

6

Устинья продолжала вышивать в своих покоях. Нитка все время рвалась, путалась, как ее мысли. Пришел муж – стоял мрачный, прислонившись к косяку, долго молчал, наконец желчно проговорил:

– Что, советчица, не помогли твои советы. Коли во Владимире народу не хватит, придется и Суздалю мужиков своих на смерть отправлять. Когда ж это кончится, а?

– Как же так, господин мой? Ты у брата спросил, чего монгольский черт упрямится?

– Говорят, дядька его, Берке, людей ест. Я бы тоже не посмел такого ослушаться.

– Глупости, бабьи сказки.

– А ты почем знаешь?! – буркнул Борис. – Дальше Владимира нигде не была, а на все свое мнение имеет!

– Иди, Борисушка, сам к Менгу, – вдруг сказала княгиня. – Может, чего узнаешь для нас нужного.

– Да ты в уме ли?! Меня ж Ярослав со свету сживет, если я за его спиной.

– Он вряд ли узнает, – решительно перебила мужа Устинья. – А коли узнает, скажешь, что одурел от горя, решил пособить. И вообще, вали все на меня. Скажешь, баба подлая научила.

– Пойти, что ли? – сомневался Борис. – Авось он за меня Берке словечко замолвит, когда ярлык будут выдавать?

– Да что Берке?! – дала волю чувствам княгиня. – Дни Берке сочтены. К нам, возможно, приехал будущий великий хан. Надо что-то делать, князь. Выбираться из этого Суздаля, из этого болота. Тут ты всегда будешь вторым.

– Я пойду, – согласился Борис. – Авось и правда что разузнаю.

Он долго стоял перед покоями Менгу, но наконец собрался с силами и зашел внутрь.

– Дозволь попрощаться, хан.

– Садись, князь, – ласково проговорил Менгу. – Рад, что ты пришел.

– Хан, если великий князь тебя чем-то обидел – не держи на нас зла, – начал Борис. – Ярослав бывает нетерпелив, часто гневается без повода.

– Князь Ярослав – мужественный человек и достойный правитель. Он принял меня по-царски, – почтительно заверил его хан.

– Тогда почему…

– Почему я не пошел на уступки? Скажем так – мы с великим князем не договорились. Я думал, он уже поведал тебе об этом?

– О чем же, хан? – не мог взять в толк Борис.

– Я кое-что попросил у князя, и он, как истинный христианин, отказал мне в этом, – развел руками Менгу.

– Что же ты попросил, хан? Вдруг я могу дать тебе это?

– Можешь, – Менгу явно наслаждался ситуацией. – Но вряд ли захочешь.

– Проси что угодно! – оживился Борис. – Я не откажу посланнику самого Берке-хана!

Менгу начал рассматривать ногти на руке, потом вскинул на Бориса насмешливые глаза.

– Я хочу твою жену, князь! И готов за это пойти на уступки. И уж конечно, Берке-хан услышит от меня много хорошего про князя Бориса.

Борис смотрел на Менгу, не в силах произнести ни слова. Но решение он втайне уже принял.

Матрена и Устинья тем временем собирали вещи, готовясь в обратную дорогу.

– Недаром говорят, милая: волос у бабы долог, да ум короток. Ты бы вместо того, чтобы глупые советы мужу давать, лучше бы занялась тем, на что бог предназначил, – гнула свое ключница. – Скорей бы домой, в Суздаль! Тут мне все время неспокойно, сердце ноет.

Устинья хотела было возразить, но подняла глаза и увидела стоящего в дверях Бориса. Отослав Матрену, Устинья подошла к мужу.

– Ну что, миленький? Узнал, чего татарин хочет?

– Зря ты, коза упрямая, дома в Суздале не осталась, – тихо проговорил тот. – Вот, получи теперь.

– Не пойму тебя, князь, – нахмурилась Устинья.

– Тебя! Тебя он хочет, сука неугомонная! – закричал Борис. – Сколько девок вокруг, молодых, румяных! Кровь с молоком! Так нет – подавай ему эту, тощую да старую! Не иначе как мне назло. Только какая ему с того польза?! Чем я обидел хана?!

– Хан Менгу-Темир хочет провести со мной ночь? – переспросила потрясенная княгиня после паузы.

– Да нет, глупая, выше бери! – прищурился князь – В Орду он тебя забрать решил. Или так брата хотел на гнев вывести? Знает же, что Ярослав лучше умрет, чем бесчестье допустит.

– А ты, князь? – спросила с вызовом Устинья. – Допустишь, чтобы твоя жена с другим легла?

– Я… – он отвел глаза. – Да что ты несешь, юродивая?..

– Тогда зачем ты мне это сказал? – не унималась она.

– Да чтоб ты знала, неугомонная, под какие образа мужа подвела.

– А может – наоборот? – усмехнулась княгиня. – Окажешь услугу хану, а он за тебя словечко в Орде замолвит.

– Замолчи! – заорал Борис. – А то на веревке в Орду побежишь!

И он выбежал, хлопнув дверью. Когда Матрена вошла, то увидела, что Устинья сидит на скамье, глядя перед собой невидящим взглядом.

– Сдал, сдал жену, Иуда, – бормотала она.

Матрена быстро все выведала у княгини и начала выть.

– Матушка моя милая! Голубка моя нежная! Бедные мы с тобой, горемычные! На смертушку лютую собираемся. У-у, ирод поганый! Не мужик это – змей подколодный! Где ж это видано – родную жену татарину отдать!

Видно, голосила она громко, потому что ни Матрена, ни Устинья не заметили появившегося в дверях Ярослава. Матрена спешно выбежала, оставив их одних.

– Сядь рядом, невестушка, – тихо проговорил Ярослав. – Видит бог, милая, я не хотел этого. Но и мужу твоему тут сам великий князь не указ.

– Он верно все решил, батюшка, – покорно сказала княгиня. – Нечего за меня, сошку малую, такую тьму народа в Орду посылать. Я бы их женам и матерям в глаза бы смотреть не смогла.

– Ты уж держись, милая, – с трудом выговорил князь. – На народе-то слезы не лей. А то сама знаешь – решат, что мы тебя неволим, волноваться начнут, еще, чего доброго, повторится новгородский бунт.

Устинья кивнула, не глядя на него. Ярослав помялся в дверях и тихо вышел.

– Что тебе великий князь сказал? Может, заступится? – неслышно подкралась к ней Матрена.

– Просил на народе не выть, когда с рогатым в Орду поеду. А то еще подумают, что то не мой позор, а их, светлейших. А так все ясно: неверная жена и милостивый муж. Другой бы убил на месте, а этот – с полюбовником в Орду отпустил, – с вызовом проговорила Устинья.

– Да вела б ты себя, как нормальная баба, – сейчас бы уже сидели на печи, ели калачи, а не на смерть собиралася.

И тут Устинью осенило.

– Нормальная баба, говоришь? – на ее губах заиграла недобрая улыбка.

Посольство хана готовилось покинуть город, воины строились в ряды, кто-то усаживался в повозки. Ярослав и Борис, сидя верхом на конях, наблюдали это взволнованное море людей. Дружинники образовали коридор, чтобы посольство могло безопасно выехать.

– А ну, назад! Все назад! Отойди, мать! Заберите ребенка!

Внезапно гул смолк – к посольству подошел Менгу-Темир. Две девушки под руки подвели к нему Устинью. На ней была простая белая рубаха свободного кроя, голову украшал венчальный венок.

В толпе пронесся ропот.

– Что это она? Как покойница оделась, – зашептал Еремей Ярославу. – Что это за балаган?

– Ведьма! Девка татарская! – послышались крики из толпы.

Устинья молчала. Менгу протянул ей руку в кольцах и улыбнулся:

– Садись, княгиня!

Устинья сделала шаг к лошади и вдруг с воем осела на руках у девушек.

– Не хочу татарину доставатися, – заголосила она и поползла на коленях к князю. – Люди добрые, не хочу с поганым… А-а-а… Господин мой! Миленький! Помоги-спаси, родимый мой! Муж мой дорогой – убей-зарежь, да не отдай проклятому… Что ж это, бабоньки?! За что-о-о…

– Уймите ее! Немедля унять! – приказал Ярослав. Он со страхом глядел на волнение толпы, опасаясь бунта.

– Князь, ты слышишь?! Останови это, князь! Да как же это?.. Что ж мы, люди добрые… Позор! Позор! – неслось из толпы. – Бей их, родимые! Навалимся!

Дружинники еле сдерживали напор, им в подкрепление бросились воины. Устинью быстро поволокли к коню.

– Матушка-Богородица! – причитала она – Видишь ли меня?! Слышишь ли меня?! Призови, матушка, призови на небеса! Не хочу с поганым жити.

Ситуация накалялась. Ордынцы уже взялись за рукоятки мечей, но дружинники быстро закинули Устинью на седло Менгу-Темира, и тот пустил коня галопом, торопясь вывезти ее из толпы и опережая вереницу всадников-ордынцев.

7

На заднем дворе княжеского терема толпились люди – проходила церемония освящения оружия: монахи держали меч на подушке, а митрополит Филарет окроплял его святой водой.

– Благословляю меч сей во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь!

Он взял меч, подошел к Даниилу и приступил к обряду опоясывания мечом.

– Этот меч мой отец подарил мне, когда я ехал на княжение в Новгород, – сказал Ярослав. – Теперь он твой! Держи его всегда при себе, даже когда спать ложишься.

Даниил принял меч в полном восторге, достал его из ножен и помахал оружием в воздухе.

– Ой, батя! Как стриж летает!

Он порывисто обнял Ярослава, тот мягко отстранил сына, взяв его за подбородок, и заставил посмотреть себе в глаза.

– Помни, меч этот для защиты слабых и для ратных подвигов. Использовать меч во зло – большой грех.

– Я понял, отец, – кивнул Даниил.

– Дядька с тобой отправится только провожатым, – продолжал свои напутствия князь. – Он уедет, и ты останешься править сам, один. Присмотрись к дружине. Выбери дюжину самых храбрых, ловких воинов, которые способны сказать тебе в глаза все, что думают. Уважай их, будь к ним щедр и справедлив. Через несколько лет это будет твоя опора в борьбе.

– В какой борьбе, отец? – удивился княжич.

– Придет время – узнаешь, – сурово ответил князь.

8

Наргиз чистила рыбу, доставая ее из бочки с водой. Одна рыбина оказалась еще живой – махнув хвостом, выскользнула из рук девушки и затрепыхалась на полу. Наргиз вскочила и тотчас же замерла – в кухне стоял Еремей. Это был уже не первый его приход к Наргиз на кухню, но предыдущие оканчивались для него плачевно.

Во время работы на кухне Наргиз пришлось отбиваться от мужчин. Сначала к ней подбивал клинья Еремей, да так настойчиво, что Наргиз разбила крынку о его голову. При этом девушка кричала, что она – невеста великого князя, что именно в таком качестве она сюда и прибыла, чем изрядно развеселила окружающих. Правда, в ее голове такая почетная роль вполне совмещалась с работой на кухне, ведь у князей, как и у ханов, много жен, и всем им нужно чем-то заниматься – так считала Наргиз.

Марфа, которая опекала ее на кухне, помогала, чем могла, объясняла здешние порядки и обычаи, отбивала от наиболее назойливых мужчин, которые так и шастали на кухню посмотреть на красивую посудомойку. Правда, она не рискнула вмешаться, когда девушку облапил Владимир – княжеский сын имел особые права. Но греха не произошло – Владимир в тот раз быстро ушел, однако Наргиз запомнила, что его нужно остерегаться.

У нее на то были и свои, особые причины. Наргиз пришлось стать невольным свидетелем странного случая, который не выходил у нее из головы. Она прекрасно помнила, как Владимир рассказывал Даниилу про подаренного коня и предложил пареньку самому прокатиться на нем, прекрасно зная о диком норове животного. Наргиз не поняла, зачем он это сделал, но решила спасти Даниила, и ей это удалось – конь бы безжалостно расправился с неопытным седоком одним ударом копыта. Сын Ярослава заметил, что она стала свидетелем его разговора с Даниилом, и после того, как Владимир погнался за ней, догнал и прижал к стене на кухне, Наргиз поняла, что с этого времени спокойная жизнь закончилась.

И тут снова на кухню пришел Еремей! Наргиз вспомнила, как Марфа нахваливала этого человека – мол, и мужем был хорошим, пока не овдовел, жену не обижал.

Вот и теперь решил помочь – поднял упавшую рыбу и протянул ее Наргиз. Та попыталась взять, но Еремей не сразу выпустил рыбу из рук, и та снова чуть не выскользнула у нее из ладони.

– Ты работай, работай, а я погляжу, – сказал Еремей, когда смущенное молчание затянулось.

Наргиз быстро подхватила деревянный таз с чищеной рыбой и выскользнула из помещения.

Еремей выглядел взволнованным и, когда вернулась Марфа, решил с ней поговорить.

– Разговор к тебе есть насчет этой татарочки.

И разговор этот был непростым.

На княжеской кухне всегда шумно и всегда полно народу. Один месит тесто, другой перекладывает на блюдо соления. Марфа, рассеянная и подавленная после разговора с Еремеем, доставала из печи жаркое и едва не опрокинула горшок. Когда Наргиз вернулась, Марфа спросила ее:

– Ты где ходишь, малахольная?

– Ходила на князя смотреть, – гордо ответила девушка.

– И на которого же из них? – усмехнулась Марфа.

Наргиз не ответила, потом попыталась проскользнуть мимо Марфы к плите.

– Я сейчас уху поставлю.

Но Марфа отняла у нее кадку и, кивнув на стоящее в углу ведро со скрученными скатертями, велела прополоскать их на речке. Если бы она знала, кого встретит там Наргиз, то она бы сто раз хорошенько подумала, прежде чем отсылать ее туда.

Хотя Наргиз и не ответила на вопрос Марфы, она-то знала, какой князь ей приглянулся.

Когда дружина князя Даниила уже садилась по коням, вся дворня высыпала проводить молодого наследника. Радмила перекрестила его иконой Божьей матери, пока мамки рыдали в голос.

– А видал, какой батя мне меч подарил? Дедов! – Даниил решил продемонстрировать Владимиру подарок князя.

– Я думал, он для старшего сына, – сказал сразу помрачневший Владимир.

– А я решил, что ты такой не оценишь, – слишком просто он украшен, – усмехнулся Ярослав.

– Смотри, себя не порежь ненароком, – с плохо скрываемым гневом проговорил Владимир.

Он обернулся и встретился взглядом со стоящей в толпе с тазом в руках Наргиз. Та смотрела на него темными, полными страха глазами. Владимир отвернулся, присвистнув, и направил коня к воротам.

– Пора! – скомандовал Ярослав, вскочил на коня и сделал знак дружине. – Ну что, братцы, проводим князя?!

Со свистом и улюлюканьем кавалькада направилась к выезду. Даниил был в полном восторге, Федор хлопал его по плечу и ободряюще подмигивал. Радмила неслышно, одними губами, шептала молитву, быстро смаргивая навернувшиеся на глаза слезы.

Ярослав, гарцуя и улыбаясь, тоже веселый и возбужденный, с гордостью смотрел на сына. Без шапки, в накинутой на простую рубашку короткой шубе, он выглядел словно его старший брат.

Наргиз, замерев, не могла оторвать от него взгляд.

Когда Ярослав, Владимир и дружинники, проводив Даниила, возвращались в город, отец и сын беседовали, отъехав от остальных.

– Все ж таки не пойму я, отец, как ты уговорил Менгу нарушить приказ Берке? Неужели так ему княжеской жены захотелось? Да и было б там чего хотеть.

– Менгу – возможный наследник Берке-хана, – терпеливо объяснял князь. – И он понимает, что нужно идти на уступки, если хочешь получить поддержку великого князя.

– Странно, что ни он, ни ты не подумали вот о чем. Берке ведь может здорово разозлиться, что вы не выполнили его наказ. И тогда он не выдаст тебе новый ярлык на княжение…

– И кто, по-твоему, получит престол? – князь холодно посмотрел на сына.

Владимир понял, что перегнул палку.

– Кто их разберет, татарву эту. У них же закон не писан.

И, чтобы сменить опасную тему, крикнул дружинникам:

– Дадим коням размяться! Кто последний до города – тому петухом кричать!

Он бросился вперед, его дружинники – следом за ним. Дружина Ярослава подъехала к своему князю, но тот велел им ехать вперед – хотелось побыть одному.

Дорога вывела Ярослава к реке. В невеселой задумчивости он ехал по берегу, как вдруг заметил какое-то движение на водной поверхности. Это была Наргиз.

Покрасневшими от холода пальцами она полоскала на берегу белье, как вдруг течение вырвало скатерть у нее из рук и понесло по реке. Наргиз пыталась ухватить скатерть, шаг, еще шаг – и вот она уже по пояс в холодной воде. Ахнув, девушка попыталась выбраться на берег, но течение раз за разом сносило ее, не давая выплыть.

Быстро спешившись, Ярослав бросился к реке, скинул шубу, прыгнул в воду и, помогая себе мощными гребками, подплыл к Наргиз.

– Хватайся… хватайся за шею, – прокричал он.

Наргиз судорожно уцепилась за его плечи. Ярослав тяжело и неуклонно плыл к берегу, и наконец его нога нащупала дно. Он вышел, так и держа на спине девушку, намертво прицепившуюся к нему. На берегу князя разобрал кашель, и он попытался освободиться от ноши.

– Отцепись ты, кошка мокрая! – рассмеялся князь.

Наргиз разжала руки и с облегчением встала босыми ногами на землю.

– Башмаки унесло, – проговорила она, стуча зубами от холода. – И скатерть… Марфа-ханум меня убьет.

– Нашла, о чем думать! Ты какого лешего в воду полезла, если плавать не умеешь?

– Я н-не знала, что н-не умею, – с трудом проговорила Наргиз.

Ярослав вял ее руку в свои ладони.

– Да ты заледенела! – Он поднял свою шубу и накинул ее на плечи Наргиз, потом подхватил на руки и понес к коню.

– Чего ты улыбаешься? – спросил он недоуменно, посмотрев на лицо девушки.

– Странно так, – неопределенно ответила Наргиз.

– Что странно?

– Я ведь в первый раз в большой воде купалась.

– Ну, ты чудная! – рассмеялся Ярослав.

Он усадил ее на коня впереди себя, взял поводья и, обхватив Наргиз руками, пустил лошадь в сторону дома. Его приезд с татаркой не остался в тайне. Через двор княжеского терема две девушки – Машка и помощница Марфы – несли гусей и корзину с яблоками, и в этот самый момент ворота открылись и во двор въехал князь с сидящей перед ним Наргиз. Из окна терема за всем этим наблюдала Радмила, и это зрелище ее потрясло. Она кликнула Стешу, которая как раз несла княгине сбитень, и указала в окно.

Между тем к Ярославу подбежал конюх, но, опешив, тоже остановился в двух шагах от коня и вытаращил глаза на Наргиз.

– Что застыл, помоги! – крикнул ему князь.

Конюх поспешно схватил лошадь под уздцы, Ярослав спустил Наргиз с лошади, девушка вернула князю шубу и нежно посмотрела на него.

– Беги-беги, грейся, – велел князь и долго смотрел ей вслед. Это тоже не ускользнуло от женских глаз.

– Вот ведь змея подколодная! – бранилась Стеша. – Тебе бы, матушка, велеть всыпать батогов потаскухе.

– Да князь, пожалуй, запороть уже не позволит. – Она поправила головной убор и собралась идти встречать мужа.

– Что ж мы этой – с рук спустим? – не унималась Стеша.

– Придумай что-нибудь, – бросила ей на ходу Радмила. – Ты с ними ловко управляешься.

Слухи быстро распространялись по княжескому подворью. Машка с девкой, которые принесли гусей, только что рассказали Марфе о том, что видели на дворе. Та была потрясена.

Когда Наргиз вбежала в кухню, все ждали от нее рассказа, но девушка только переминалась с ноги на ногу, обхватив себя руками, и виновато смотрела на Марфу.

– Простите меня, Марфа-ханум, я одну скатерть в речке утопила! – сказала она и вдруг вспомнила, что сделала еще нечто более ужасное. – А другие на берегу оставила! Я башмаки надену и побегу за ними.

– Что с тобой случилось? – сурово спросила Марфа. – Почему ты мокрая?

– Я хотела скатерть поймать, а река меня за собой потащила. Если бы не князь – я бы уже была в Долине предков.

Она вздрогнула всем телом и протянула руки к огню.

– Так, значит, это правда, что князь тебя привез? – уточнила Марфа. – На глазах у всего двора.

– И накидку свою ей дал, чтоб не околела, – вставила Машка.

– С чего это князь так ласков с тобой? – Марфа недобро посмотрела на Наргиз.

– Полюбил, наверное, – не думая, ответила девушка и тут же погрустнела. – Только жалко, что он в таком страшном платье меня видел.

Девки захихикали. Марфа, изменившись в лице, схватила Наргиз за руку и резко развернула к себе.

– Ты что мелешь, бесстыжая?! «Полюбил»?! Ты кем себя возомнила, чернавка убогая?!

– Я не чернавка, я – невеста великого князя, – упорствовала Наргиз.

Девки захохотали еще громче, одна из них постукивала пальцем по лбу. Марфа прогнала их и, когда те нехотя удалились, решила вразумить Наргиз.

– Слушай, ты, юродивая. Князь – православный человек. И у него есть жена, богом данная и перед всем народом с ним венчаная. И та, которая посмеет на этот союз покуситься, будет предана позору. Ты понимаешь?

– А разве не может он и со мной повенчаться? Скажет народу, что я его вторая жена?

– Тьфу ты! Я ей говорю, а ей – что в лоб, что по лбу! Не может у князя быть другой жены! Никогда! Закон у нас такой, понимаешь?

– Что же, по этому закону он теперь всю жизнь должен с этой старой ведьмой прожить? – Наргиз чуть не плакала.

Марфа залепила ей увесистую пощечину. Наргиз, охнув, схватилась за щеку и испуганно посмотрела на Марфу.

– Великий князь – хозяин земли русской, но тут, во всех его владениях, хозяйка – его жена, – грозно вразумляла ее Марфа. – И если ты ей поперек дороги встанешь – никто тебя не спасет, даже сам Ярослав. А сейчас – скажи в людской, чтоб дали тебе сухое платье, и принимайся за работу.

Наргиз не шла из головы Ярослава, даже когда он проводил совещание с дружинниками. Перед ним на столе была расстелена большая карта, нарисованная на бычьей коже.

– Сейчас хорошо обученные дружины есть только в крупных городах, и то не во всех. А у малых нет времени ждать помощи из Новгорода или из Владимира. Мы должны создать в них свои отряды, которые позволят городу продержаться, пока помощь придет. Что у нас с записью в воинство?

– Год неурожайный, так что идут в войско – тут ведь на всем готовом, – ответил Еремей. – Только учить их надо.

– А где у нас половецкий воевода, который меня ранил тогда, помнишь? – поинтересовался князь.

– Да где ему быть? – развел руками Еремей. – В земляной тюрьме томится. Ты же не велел его казнить.

– Из тюрьмы освободить, обласкать, – велел Ярослав. – Пусть учит наших, как с конем и сулицами управляться.

– Да что ты, князь! – ахнул Еремей. – Это ж головорез, каких свет не видывал!

– Вот поэтому – пусть учит, – веско сказал Ярослав. – Воеводы, обговорите это между собой. Завтра на совете потолкуем с остальными.

Когда все ушли, Еремей задержался. Он стоял и мялся в смущении, не зная, с чего начать.

– Чего тебе, Еремей? Спорить будешь?

– Да я не про то, – он со страхом смотрел на князя.

– Говори, не бойся, – ободрил его Ярослав.

– Да я про девушку… татарочку Наргиз. Ты вроде как себе ее взял?

– С чего ты решил? – нахмурился Ярослав.

– Да слухи по терему ходят.

– Ты что, баб слушаешь? – усмехнулся князь. – Нужна – бери, я мешать не буду.

Еремей, заметно приободрившись, откланялся. Ярослав, вспомнив что-то, усмехнулся и окликнул его:

– Слышь, Еремей?

– Слушаю, батюшка, – обернулся тот.

– А как звать-то ее, я забыл.

– Наргиз вроде, – настороженно произнес Еремей.

– Ну, иди, – махнул ему князь, а сам еле слышно повторил «Наргиз», словно пробуя это имя на вкус.

Про Наргиз думала и Марфа, когда давала последние указания прислужнице:

– Котлы просуши, мясо на завтра замочи в уксусе. И заслонку проверь, а то угорим тут все.

Тут заявилась Стеша – ей спешно требовалось поговорить с Марфой наедине.

– Что ж ты, матушка? – начала ключница. – С обедом вы припозднились, на ужине пирог переперченный был?

– Да забегались с утренним столом… Княжича ведь провожали, надо было честь по чести.

– Что ж это – у тебя столько помощников, а не успела? – продолжала Стеша.

– Да сколько их, помощников! Я уже говорила, мне еще двое нужны.

– А что же у тебя те, что есть, средь бела дня праздно шатаются? Да перед князем хвостом метут, бесстыжие всякие?

– Матушка, да не думала она, – Марфа наконец, поняла, в чем дело. – Просто в воду случайно упала, а князь…

– Я эти сказки слушать не хочу, – оборвала ее Стеша. – Просто следи за ней, если не хочешь работницы лишиться. Ты ведь знаешь, что с такими бывает.

Марфа кивнула, отведя глаза.

Стеша пошла к двери, но по пути обернулась, будто что-то вспомнив.

– Я там баню велела протопить. Пусть сходит, попарится. А то, неровен час, простудится до смерти, а с меня спрос.

Марфа задумалась, потом сняла передник и, заправив волосы под платок, быстро вышла из кухни.

9

Юродивый по прозвищу Медведь и вправду был похож на медведя. Огромный, как будто поросший шерстью, с маленькими, заплывшими жиром глазками и ртом, полным крепких желтых зубов, он сидел на полу в покоях князя Владимира и тренькал на маленькой балалайке, погруженный в полудрему.

Владимир и Борис, сидя на лавках, пили вино, глядя на огонь в жаровне.

Княжеский сын перебирал пряди волос прижавшейся к нему рыжей девки, а полуодетая прислужница подливала в кувшин вина и следила, чтобы не переводилась закуска.

– Слышал, что в тереме говорят? – спросил Владимир. – Наш-то непогрешимый – с нехристью спутался. На глазах у всего города.

Конец ознакомительного фрагмента.