Серия 8. «Угощение»
На пленэре у кисоньки обнаружились повадки дивы времен расцвета синематографа. Утомленная славой, она возлежала на лужайке под каштаном в весьма замысловатой позе и, сдается мне, в зубах у нее дымилась тонкая сигаретка в длинном янтарном мундштуке.
На мой интимный вопрос, а не пора ли ей пахать, то есть проверить подвал на присутствие крыс, кисонька томно повела плечиком, маняще блеснула глазом под вуалью и буркнула что-то типа «Челядь нынче оборзела».
Челядь подняла поливальный шланг – кинодива признала, что была сугубо неправа и убедила меня, что крыс она навестит сегодня ночью, и вообще для конфликта нет причины.
Помимо солнечных ванн под каштаном наша доморощенная звезда полюбила чесальный салон под кустом черного крыжовника с длиннющими иглами и прониклась возможностью удобрения всех грядок в садоводстве. С утра до вечера она чесалась, валялась, кувыркалась и упоенно гадила, преимущественно на соседских грядках.
Возмущенная полным разгулом кошачьей демократии, я строго попеняла ей на полную профнепригодность: дескать, гулять мы и сами с усами, а мыши норовят сесть на голову! Кисонька вяло изобразила хвостом полное согласие с оратором и лениво зевнула. «Тебя проще утопить, чем прокормить», – обреченно вздохнула я.
Утром кисонька задала нам пир. Угощение в виде мышиного трупика было аппетитно разложено на первой ступеньке крыльца. Решив не портить себе карму переступая через тело, я направилась к ступеням с противоположной стороны.
Там лежал брат-близнец первого трупа. Кисонька обложила меня со всех сторон. Сама хозяйка пиршества сидела на перилах крыльца и мылась с видом: «Ну что, съела?».
Японцы установили, что кошки понимают до ста слов – моя кисонька, по-моему, понимает даже японский язык.