Если, заходя за угол дома, в котором раньше размещалась парикмахерская, а ныне – страховое агентство по страхованию всего, что только может прийти в голову, напичканную житейской премудростью, вы встретите человека, неопределённых лет, определённо мужского пола, крупного телосложения, без признаков ухода за своей внешностью, с крупными чертами лица, изборожденного оспинками образовавшихся из некогда буйствующих на их месте гнойных прыщей, с безумным огнём в глазах и с зубами, торчащими в разные стороны, то прежде, чем испугаться, знайте, что Володя (на этом имени настояла его бабка при рождении, для остальных же, он просто – Вови) совершенно безобиден, словно малое дитя, и безвреден, как божья коровка. А то, что он несёт всякий вздор, так это законом не запрещается, а при наличии у слушателя чувства юмора, даже напротив, вполне приветствуется. И, если кто находится в хорошем настроении, то умозаключения Вови, – Володи Караваева, развеселят еще больше. Так что, смейтесь на здоровье, и пусть вам повезёт в жизни. Природа его, как-то странно устроила: он не глуп, но мелет всякую ерунду, огромен в своих габаритах, но никто никогда не видел ни капли агрессии с его стороны, как бы не высмеивали и не издевались над ним. У него свое представление об устройстве мира, вот сами послушайте, если не лень. Вови утверждает, что время подвержено метаморфозе, и в разные временные периоды бежит по-разному, и напоминает то кисель, то быструю воду. До восемнадцати лет оно тянется, словно червяк по асфальту. А вот до двадцати двух – вальяжно потягивается после ночной пирушки, когда только лёг, а уже светает. До тридцати, оно напоминает ожидание чуда и ложную погоню за ним на спотыкающемся, но еще не уставшем скакуне. Время с тридцати до сорока лет пробегает бурно, словно горная речушка, и напоминает грохочущий конвейер. От сорока до шестидесяти – занимает один полноценный день, наполненный радостями, печалями, запахом полыни. После шестидесяти – вид с кровати поезда на проносящиеся за окном пейзажи; а возможно, это лишь мимолётные мысли воспоминаний давно ушедших дней.
Эй, не спите! Так рассказывает Вови. А согласитесь с ним или посмеётесь – ваше право.
А ещё он говорит, – но это строго между нами, потому что обидно будет, если какой-нибудь молодой врач, услышав подобное, проявит рвение и определит Володю (знала бы его бабушка…) в больницу для людей с психическими расстройствами, где ему, с точки зрения банальной эрудиции, совсем не место, – что из детских весов можно сделать настоящий мотоцикл, если хорошо подумать… И если к фортепиано приделать колеса от мотоцикла, а вовнутрь налить бензин самой лучшей марки и вывести фитиль наружу, то оно обязательно поедет и непременно с музыкой. Попробуйте, и сами убедитесь в этом. Только не забудьте фитиль поджечь, когда прокатиться захочется.
Из папье-маше и увеличительных стёкол, Вови соорудил предлинный телескоп с множеством рукоятей, зеркал, регулировочных колёсиков и прочей дребедени, и каждую ночь следит за событиями, происходящими на небе, а утром – всё рассказывает нам про Зевса, богов, созвездия. Он даже божественный Олимп в свою трубу высмотрел, если не врёт. Мы и сами не поймём, где в его рассказах правда, а где шутка.
Наши животы забиты смехом, а ноги вместе с головой дёргаются от доставленного удовольствия. Так пусть врёт, ради бога, на радость окружающим. Каждый день, каждую неделю из месяца в месяц, он наблюдает перемещение звёзд относительно Земли и рассказывает бесконечные истории про влияние созвездий и божественных сил на человека. Если он «помешался» на астрономии, то это же не значит, что он тронулся рассудком. Впрочем, судите сами…
1. ОВЕН
Душераздирающий крик ребенка потряс округу. В жилах застыла кровь…
У кошек начался брачный период.
Баба Дуня перекрестилась на икону Божьей Матери. Ужас кошачьего похотливого вопля напомнил ей о существовании Сатаны. Она учащенней закрестилась, бормоча молитву, смысла которой не понимала.
Брачный период самой бабы Дуни ушел в небытие. Она даже забыла, «как это бывает…»
Луна после долгого затворничества вышла из-за туч.
Глаз «Логоса» моргнул, отметив этот факт, что случилось впервые за миллион лет. Солнце вступило в знак Овена. На Земле началось время любви. Логос озарил пространство, открыв свой «Глаз».
Серая чугунная ванна стояла на поляне, ржавея.
«Чугун не ржавеет», – сказал опытный сталевар Федор новой работнице и повалил на кучу кокса с целью подробного ознакомления ее с производственным процессом. Практикантка показала себя опытным стажером, и так «окирпичила» Федора по уязвимому месту, что он напрочь забыл о теме обучения.
В ванне лежала обнаженная дама, обпившаяся накануне самогоном. Одежды она сбросила от стеснения и жажды. Жажды свободы…
…На ее одеждах топтались цыгане, разбившие табор двумя веками раньше.
Никто никому не мешал.
Серый со ржавыми пятнами кот, ныл в кустах, как стонущий грудной ребенок. Его естество требовало самку.
Минька, цыган, ловко запустил камень в кусты и тем, временно, прервал похотливые страсти кота.
Галина, услышав, детский надрывный плач исходящий от нуждающегося в самке кота, вспомнила о некормленом ребенке. Она вылезла из пустой заброшенной ванны и стала пристраивать лиф, болтавшийся у нее на шее.
С платьем было посложнее. Оно послужило скатертью цыганам в трапезе, разместившимся двумя веками раньше на этом же самом месте.
Галина выдернула его из под навалившихся камней, сучьев и комьев грязи с цыганских сапог.
– Фу-ты, ну-ты, – вскрикнула Астона на вдруг перевернувшуюся посуду и стаканы с вином. – Нельзя болтать попусту во время еды, и дала подзатыльник Миньке, сидевшему ближе всех.
Весна дула теплым ветром.
«Платье где-то залила вином, – возмутилась Галина. – Скорее надо холодной водой застирать. Вдруг, как от крови, отмоется».
Все это не занимало трехлетнего Янека, визжащего в своей кровати. Его никто не развлекал, к тому же он был «мокрый».
С другой комнаты разносился крик девяносто летнего Антона Павловича, требующего, чтобы его накормили. Ни первое, ни второе не могло быть выполнено по причине отсутствия Галины Антоновны, лежащей ныне в ванне в непотребном виде посреди поляны…Цыгане только готовили завтрак.
А всему виной была свадьба кумы, проживающей на соседней улице. Если же быть еще более правдивым, что в наш век достоинства не добавляет, то виной всему стал самогон, «могущества» которого не оценила Галина Антоновна.
Во всем случившемся можно было смело обвинить недоразвитость Государства, боровшегося с пьянством населения ограничением выпуска спиртных напитков. Население же воспротивилось воле Государства, предложив со своей стороны народный продукт производимый чуть ли не в каждой крестьянской избе.
Государство неизбежно должно было капитулировать. Но пока еще никто из властной элиты не решался сказать то, о чем знала вся страна, не решаясь взять ответственность за понесенный бюджетный ущерб на себя…Моральный. Материальный – обречено было, как обычно, взгромоздить на свои, покатые от природы «неудач» плечи население страны. Привычный груз чужих ошибок, должен был взвалить на свои надломившиеся члены уставший от извечных невзгод народ.
Янек перешел на визг; вдруг умолк, поняв, что никто к нему не подойдет. Он был смышленым ребенком.
«Мартовские» коты выли несносно, потому Антон Павлович встал с «разбитой» головой. Казалось, что в ней бренчали запчасти старого разобранного будильника.
«Вот же одолеет человеком похоть и никуда от нее не денешься», – сказал он себе, запустив консервную банку в пробегающую под окном кошку.
Кошка взбрыкнулась галопом от воздействия непреодолимой силы. «Форс-мажорные обстоятельства», – с радостью константировала мышь, забираясь в свою щель. Она тоже мечтала оказаться во власти и пожить всласть. Наивная…
Галина проснулась в ванне посреди поляны, содрогнувшись от своего «скотства». Она не знала, что означают слова: мораль и нравственность, но твердо понимала, что такое «свинство».
Рядом цыгане на кострах готовили завтрак.
Их разделяло двести лет.
«Хорошо, что никто меня не видит в сем положении, – подумала Галина, – стыд-то какой, так и честь уронить недолго», – напяливая на себя разбросанные одежды.
– … И бродить тебе, Ясочка, по свету еще лет, этак, сорок, и принижать тебя будут, и в след плевать. А с мужиками будь любезна, но строга, потому что кобели они все безголовые. Голова у них начинает соображать после… а вначале – одна необузданная страсть дел натворит. А дела те – тебе расхлебывать.
Распряженные кони спокойно щипали сено. Телеги стояли поодаль, тоскливо предвидя путь.
Сталевар Федор «окирпиченный» самым неожиданным образом, сразу зауважал новую работницу. Но при «знакомстве» визжал так громогласно, что сорвал голос, осип и после оного случая, пользовался мимикой лица, пытаясь досказать то, что отказывались сообщать голосовые связки. Промучавшись неделю, и занимаясь исключительно самолечением с помощью единственно известного ему исцеляющего средства, основным компонентом которого состоял «спиритус свини» – так студент медицинского института в телевизоре изъяснялся, забивая голову простым труженикам своей ученостью, взамен употребления общеизвестного слова – «спирт», поняв, что его начали передразнивать, подражая изменившейся походке и голосу, а иной раз и просто нагло насмехаться, не смог более находить себя в таком жалком положении.
Ранее он никогда не обращался за помощью в медицинские учреждения, пользуясь «единым» средством от всех болезней, упомянутым выше. И потому, не особо топорща и, без того, морщинистый лоб, направился в первую попавшуюся поликлинику, оказавшуюся детской, что его совершенно не смутило: «Какая разница, что женщина, что ребенок – такие же люди, как и я», – уверил себя в оправдание.
Доктор Ипполит, по прозвищу «Козерог», не стал отказывать трудящемуся в помощи, чему его учил достопочтенный Гиппократ.
Федор тоже, чрезмерно обрадовался, узнав, что врач, кроме горла лечит еще и уши с носом. «Пусть прочистит отверстия от накопившейся с годами грязи, заодно», – философски размыслил он, смело предоставив разинутую пасть к осмотру. Она напоминала ковш эксковатора.
В разверзнувшийся проход Ипполит вставил нечто, напоминающее воронку с небольшим расширением на конце; а далее, инструмент, очень похожий на плоскогубцы, но с длинными тонкими губцами, и вторгся ними в изучаемое тело.
Федор взревел насколько мог своим осипшим голосом, да еще и с «воронкой» во рту, поддал коленом доктора под «дых», исторг замысловатое приспособление у себя изо рта, отшвырнув в сторону, и выскочил в дверь. Данное изобретение произвел на свет собственноручно Ипполит. Оно составляло часть его диссертации.
Выскочивший так внезапно из кабинета сталевар Федор, произвел два громких действия. Первый – кувалдой своего кулака распахнув дверь, и второй, – когда, не ведавшая такого обращения до сих пор дверь, угодила во что-то твердо-мягкое. Твердо-мягким оказалась не вовремя подвернувшаяся голова медицинской сестры Алёны, застрявшей с этим именем на пятом десятке лет.
Ипполит, как опытный доктор, к которым он себя безусловно относил, мгновенно оценил ситуацию. Он собственноручно втащил медсестру в кабинет и уложил на кушетку. Обследование пострадавшей он начал, как и полагается специалисту его направления с ушей, горла и носа.
На лбу у Алены выросла спелым яблоком огромная шишка. «Само заживет, стоит лишь пятак приложить», – спрогнозировал доктор и углубился в изучение так привлекавших его органов. «Уши не мыты, нос не чищен, – заключил Ипполит. – Посмотрим, что находится в пасти…»
Того же дня медицинская сестра Алена, сорока трех лет, оказалась в реанимации больницы. Она не могла вспомнить, что с ней произошло, и как она там оказалась. Но при всем при том, пялила на врачей испуганные глаза и отторгала их любые прикосновения. Дело шло к вмешательству психиатра.
«Отрицательное восприятие действительности вредно влияет на здоровье», – произнес на улице старичок в медицинской шапочке, мчавшемуся на него с озверелым видом сталевару.
Федор метнулся молнией в сторону, и чуть не сбил проезжающую рядом машину. Машина заскулила тормозами.
Янек рос без отца не потому, что, когда пришло время забирать его и мать из родильного дома (а дело было в зиму), отец принес тюбетейку, кирзовые сапоги, тонкую летнюю юбку, капроновые колготки и ватные рабочие штаны для жены, мясорубку, прищепки и еще какое-то тряпье, попавшееся под руку. Все это было завернуто в рваную газету… А потому, что он не представлял, где взять деньги, чтобы прокормить хотя бы себя, отца новорожденного. Накануне он посмотрел по телевизору предачу «В мире животных» и твердо понял, что львица вполне может обойтись без льва…На этапе воспитания ребёнка.
На этап он попал позже. Луна попутала…
– Хоть ты и «окирпичила» меня, Матрёна, как последнюю сволочь, но зла на тебя не держу. Потому, как чувствую в тебе необузданную гордость и нашу рабочую породу, – признался в любви, не свойственной ему, Федор. – Если кто обидит – скажи, я вмиг лом сквозь гниду пропущу, – пообещал «влюбленный».
Матрёна сразу поверила Федору, видя в нем железную хватку самца. Он ей даже стал чуточку нравиться. Тем более, что на его груди был вытутаирован огромный молот, бьющий по наковальне. Она бы не возражала, если бы он повалил ее снова на ту же кучу кокса. Но, увы, момент был утерян. «Нельзя войти два раза в одну реку», – как говорят китайцы. А их раскосые глаза и не такое могли заприметить.
Неопрятное платье Галины скрасили васильки и фиалки, которые она нарвала-таки по дороге домой, взволнованная долгим отсутствием. Нервы ее шалили преувеличенно мрачными предчувствиями. Фиолетовый цвет неудачи озарялся в глазах яркостью солнечных лучей. Веселые васильки скрашивали ее застиранное в случайной луже платье.
Заслышав открывающуюся входную дверь, Янек завыл высоким дисконтом, а Антон Павлович напротив – скрипучим булькающим баском. Их голоса попали в тон с интервалом в две октавы. Галина разразилась смехом, добавив в образовавшееся трио, раскованность веселой свирели.
Цыгане собирались в дорогу, не осушив утренний кубок вина из-за неудачи. За это серый в яблоках конь получил плетью по крупу. Так до него довели о плохом настроении хозяев. Конь всё понял, но обиделся и дернул телегу резче обычного.
Медсестра Алена по-прежнему находилась в реанимации, но уже в приподнятом настроении духа. Пожилая нянечка водрузила ей на лоб грелку со льдом, а перед этим заставила глотнуть разбавленного спирта. Здоровье Алёны после этих манипуляций резко пошло на поправку. Ей стало настолько хорошо, что она решила соврать докторам, что ей по-прежнему плохо.
– Ты где шлялась, коза драная? – скрипел своим старческим голосом Антон Павлович. – А нам, что прикажешь – с голоду помирать?
– Я не коза, и тем более не драная, а Овен, – ответила агрессивно Галина. – А сейчас, молчать всем, иначе, до вечера ждать будете! И топнула босой пяткой по пробегающему прусаку. Все сразу замолчали, примерив на себя судьбу убиенного.
– Я Овен, – сказал сталевар Матрёне и поиграл мускулами обнаженной груди. Молот весело застучал по наковальне – хвала искусству мастера.
– Баран, что ли? – уточнила практикантка.
– Эх, ты, тундра! Овен, это не баран. Это нечто высшее. Созвездие такое есть. Оно-то, мне силы и придает. – Федор подхватил подвернувшийся лом и согнул его «луком».
Матрене снова захотелось, чтобы ее повалили на кучу с коксом. По китайской философии, этого повторно произойти не могло. Хотя, кто их разберет православных?..
– …И вот, когда ты, Ясочка, еще совсем немного подрастешь, и будет такая же солнечная весна, как ныне, Солнце вступит в созвездие Овена и возгоришься ты рвущейся наружу энергией. Ты будешь прекрасна, как душистые полевые цветы. Алмазы с изумрудами будут переливаться в твоих солнце подобных очах…Но обманет тебя твоя привязанность, любовь твоя неудержимая. Не дано тебе разбираться в людях. Погубят тебя твоя впечатлительность и жажда струящейся жизни. В такие дни смотри чаще на Солнце. До рези в глазах, чтобы предметы и люди утратили свои реальные очертания. Тогда может прийти спасение, и успеешь прожить до мудрости. Но это уже, как повезёт, а страсти молодости редко когда хорошо оканчиваются, и обычно, ведут к грязным подвязкам… но в воспоминаниях остаются на всю жизнь, как бы она не сложилась, куда бы не вывела.
Старые морщинистые губы цыганки выдохнули голубой струей дым папиросы.
– Стойте! Стойте! Граждане цыгане! – посреди проселочной дороги стоял мужчина в белом медицинском халате. В руке он держал саквояж. Это был Ипполит. – Прошу вас, от имени медицинской науки, позволить испытать прибор для дальнейшего благополучия человеческой жизни, на вашей лошади.
Он извлек из саквояжа воронку с захватом и храбро приблизился к лошадиной морде. Он даже попытался приладить воронку между зубов, пялящего недобрые глаза, животного.
Но тут старый цыган наградил его от души плетью и крикнул:
– Мы лошадь не продаем, и нечего ей в зубы заглядывать.
Цыганский конь, проплывающей рядом телеги, выпустил неимоверных размеров темно- коричневый орган, словно выдвижной телескоп, и так обильно окропил дорогу, что брызги достались и доктору.
Ипполит скорчился от доставшейся ему боли и унижения, и когда телеги проплыли рядом, он швырнул в гневе свой заветный инструмент в последнюю.
Инструмент попал в цель и затерялся в груде цыганского хлама.
«О горе мне, – взвопил Ипполит, – прибор был изготовлен в единственном экземпляре…А скверная, глупая жена, в с таким трудом разработанный чертеж, завернула пирожки сыну. О горе мне, горе!»
Тема диссертации уплывала вместе с цыганскими телегами в просторы широкой украинской степи.
…И только ворон, пролетая, над сокрушающимся Ипполитом, каркал во все горло, то ли насмехаясь, то ли сочувствуя. А может быть, у него просто начался брачный период и он явил себя во всей красе, распевая песню?