Злое счастье. Глава 3. «Счастливчик» Мэй (Л. В. Астахова, 2009)

После очередной бессонной ночи предложение мадда Хефейда можно было бы смело отвергнуть. Дескать, нагулялся по округе за последние несколько дней до одури, хорошего понемножку. Но Хеф, говоря о пустяках, коснулся последовательно отсутствующей мочки левого уха (в юности покалечился), подбородка и мочки правого уха. На языке знаков, распространенном среди воинов старшего поколения, это означало – у далаттца есть кое-что, предназначенное исключительно для ушей Мэя. Такие вещи лучше говорить с глазу на глаз, чтобы подслушать смог один лишь ветер.

«Ну ладно… С ветрами у нас проблем нет», – подумалось Рыжему.

Под надуманным предлогом – показать место, где на леди Хелит напали разбойники, – Мэй и его гость в сопровождении своих оруженосцев оставили Эр’Иррин на попечение раздосадованного Дайнара. Ехали молча, думая каждый о своем. О чем были помыслы Рыжего – неведомо. Хефейд то и дело бросал взгляды на молодого князя.

Эх! Видел бы князь Тир-Галана своего первенца сейчас. Как держится в седле, как смотрит перед собой! По ветру летит огненная грива волос, спина прямая, широкие плечи, сидит на вороной чистокровке как влитой, у левого стремени бежит матерая свирепая сука из своры. И гадать не нужно, кто таков – повелитель и защитник земель, воин и зрелый муж. Твой сын, Финигас!

Много лет назад Оллес, не дослушав рассказчика, сразу сказал: «Ложь!» – и никому никогда не позволял хулить Рыжего Мэя в своем присутствии. Далаттский повелитель никогда не ошибался в друзьях.

Мысли о покойном господине не на шутку расстроили старого воина, напомнив, что никто не вечен.

– Вот тут все и произошло, – сказал Мэй, указывая на песчаный противоположный берег Бэннол.

– Паршивое место.

– Не то слово, – согласился Рыжий. – Сам делаю крюк. Аж до самого Карста.

– Правильно, – одобрил Хеф. – Так-то оно спокойнее будет.

Они какое-то время обменивались нехитрыми мыслями относительно тактики форсирования водных преград, старательно избегая смотреть друг другу в глаза. Пока разговор сам собой не помер.

– Прогуляемся? – предложил Мэй.

– Самое время.

Оставили молодого далаттца в компании с еще более юным Хельхом, наказав стеречь лошадей, а сами спешились и неторопливо прогулялись в близлежащую рощу.

Пахло молоденькими клейкими листочками, припекало солнышко, хоть бы веточка хрустнула под ногами Рыжего. Не у каждого следопыта так ладно выйдет.

– Не хочешь спросить, отчего я Хелит домой не увожу? – спросил Хеф.

– Хочу, – согласился Мэй. – Отчего ты не увозишь леди Хелит в Далатт, мадд Хефейд?

– Оттого, благородный князь, что опасаюсь, как бы не приключилось с ней новое несчастье. Дэй’ном не оставят своих попыток убить наследницу Оллес.

– Почему?

– Говорят, что их Читающая-по-Нитям в Мажью Ночь предрекла, будто дочь Кер станет угрозой дэй’ном и сильно им навредит.

– Каким образом? – удивился Рыжий.

– Вроде бы она приведет на белый трон Лот-Алхави нового Верховного Короля униэн.

Мэй соображал быстро. Значит, так: дочь Кер – несомненно, Хелит, иначе и быть не может, только у ее рода на гербе священный пятилистник. Читающие-по-Нитям абы что во всеуслышание не говорят. Они в основном молчат, а если уж отверзают уста, то не для праздной болтовни. Тем паче в Ночь Чаш…

– И чем так грозен окажется для дэй’ном новый Верховный?

– Откуда мне знать, Мэй? Да и не ведал о таких мелочах нэсс-убийца.

– Стало быть, ты думаешь, что дэй’ном специально послали наемников к Тощей Гати убить Хелит?

– Полагаешь иное?

Нет, полагать тут было нечего. Прозрение Читающей-по-Нитям – вещь слишком серьезная, чтобы закрывать на нее глаза. Хотелось бы знать, что на это скажет Читающая униэн? Альмар, кстати, тоже не слишком возрадуется появлению неведомого преемника.

– Темны слова дэй’ном, – вздохнул Рыжий. – «Приведет на трон»? Странно. Не родит, получается, а приведет.

– Теперь понимаешь, что Хелит лучше оставаться в Эр’Иррине.

– Лучше-то оно лучше…

В отсвете молодой листвы глаза Мэя казались скорее не серыми, а ярко-зелеными. И такая смертельная тоска плескалась в них, что у видавшего виды старого воеводы сжалось сердце.

– А когда придет из Лот-Алхави приказ доставить ее пред ясны очи Альмару, что прикажешь мне делать, мадд Хефейд? Или думаешь, где Отступник, там и до Предателя рукой подать?

– Без ножа режешь, князь. Видит Благая Ито, и в мыслях не держал, – обиделся Хеф.

Он отвернулся, пнул в сердцах ствол невинной бетаньи, разве что не сплюнул от досады.

– Не сердись, мадд. Это Лойс моим языком ворочает, – горько усмехнулся Мэй. – Злой я стал.

Рыжий прислонился спиной к дереву, поднял голову, любуясь высокими синими-пресиними небесами. Точно прикованный навечно к позорному столбу.

– Ты всегда был недобрым, в’етт, не прибедняйся.

– Не переживай, Хеф. До Лот-Алхави далеко, как до неба. Выкрутимся.

«Сам-то ты хоть веришь? – подумалось далаттцу, но он промолчал. – Темны слова дэй’ном, в них поровну правды и лжи, поди отличи, где истина».

Заскучавшая Ро прибежала по следам и ткнулась влажным носом в ладонь:

«Побежали, Хозяин? Побежали?» – молили ее мерцающие глаза.

Мэй потрепал умную псину за ухо, поражаясь, как стремительно утекает собачья жизнь. Вот только-только играл с пушистым толстым щенком, а уже грива Ро наполовину седая, и сама она давно стала праматерью множества отважных хвостатых охотников, сторожей и воинов.

– Уже зовешь? Ну пошли, королева моя.

«Я Люблю Тебя! Люблю, мой Хозяин! Ты – лучший!»

И отбросив, как ненужную шелуху, все условности, Мэй сбежал с пригорка наперегонки с Ро. Легконогий, стройный, стремительный, каким и положено быть сыну Финигаса.

Очень своевременно, надо заметить. Юных униэн взяла в окружение толпа нэсс, состоящая в основном из женщин, детей и подростков, а потому не опасная для двух вооруженных воинов. Мэй разглядел всего трех взрослых мужчин.

– Что здесь происходит? – сурово спросил он, подходя ближе.

Вместо ответа нэсс тут же бухнулись на колени, уткнувшись лбами в притоптанную траву. И дети тоже. Затем один из мужчин осторожно приподнялся и поглядел на Мэйтианна. Снизу вверх.

– Милости, добрый князь, просим у повелителя защиты и покровительства. Прими под свою руку беглых погорельцев, – взмолился он, сразу признав в подошедшем униэн Рыжего.

Было бы странно, если бы не узнал. По эту сторону Бэннол жил только один меднокосый князь.

– Из какой земли вы бежите?

– Из Шастского Кангата.

Ага! Верно, там принято валиться владетелю в ноги.

– Ангай снова устроили гонения на нэсс, – проворчал подоспевший Хеф.

– А почему вы не подались в Бурмиэ или в Сатт под руку к королям своей крови?

Причину Мэй, безусловно, знал, просто хотел услышать, что скажет нэсс.

– Погляди на нас, добрый князь. Всего добра – одежа да малые детки. Зажиточных бы в Сатте приняли, а в Бурмиэ шибко не любят солнцевиков.

Рыжий хмыкнул:

– А я, значит, достаточно добрый, чтоб одаривать землей бедных солнцепоклонников? Плохо же вы меня знаете, нэсс. Я подати исправно собираю и лес подсекать не даю. Да и неспокойно в Приграничье. Набеги дэй’ном не пугают?

– Не пугают. Пуганые мы, – стоял упрямо на своем мужик.

– А то, что я буду забирать каждого второго сына в дружину? – пригрозил Мэй. – На целых три года.

– Коли станешь кормить, то бери. Видит Отец, трусливых в роду не водилось.

Понравился нэсс Рыжему не столько упрямством и настойчивостью, сколько твердым взглядом свободного человека, мыслящего и независимого. Среди нэсс такие нечасто попадаются.

– Как звать тебя?

– Шиан по прозвищу Медведь, добрый князь, – поклонился нэсс.

– Как попал на мои земли?

– Речку на плоту переплыли, – пояснил Шиан. – Едва не потонули.

Размышлял Мэй недолго. На самом деле ему всегда нужны были люди, чтобы поднимать и обустраивать здешние дикие земли: пахать, скотину разводить, мостить дороги, крепости строить и чтобы драться с дэй’ном – тоже. Сил униэн на все не хватит.

Он снял с мизинца левой руки серебряное кольцо – три переплетенные между собой стрелы и протянул старосте.

– Веди своих к Эр’Иррину. Покажешь страже кольцо, чтоб пустили внутрь. Твои люди получат еду, а тебе я дам грамоту на землю.

Досматривать, как ревут от радости и облегчения женщины, тем более благословлять их заморенных золотушных детишек Мэй не стал. Забрался в седло и был таков вместе с Хефейдом и парнями. Все, что в его силах, для нэсс он уже сделал.

– Поглядите-ка! – воскликнула Касси, заскочив в комнату. – Не иначе наш лорд подобрал беженцев-нэсс.

Прилежно трудившаяся над переводом простенькой детской сказки, Хелит не сразу поняла, о чем речь. Нэсс? Полуденные люди? Люди полдня? Ее давно занимала любопытная особенность местного языка. Четыре разных слова означали понятие «люди»: униэн, нэсс, ангай и дэй’ном. Сначала Хелит решила, что это самоназвания разных народов. Даугир пояснила, что разница более существенная, но в чем она состоит, Хелит так и не поняла. Решила, что опять не хватает знания языка.

– Надо отдохнуть от занятий. Идем посмотрим на нэсс! – позвала девушка, заранее отсекая всякие возражения. – Даугир распорядилась накормить их женщин и детей. Бедняжки, они так оголодали!

Из внутреннего двора, куда посторонних не пускали, они прошли в передний двор, туда, где кузница, мельница и бассейн с водой и где прямо на земле расположились беженцы. Хелит видела перед собой обыкновенных мужчин и женщин, пусть более изможденных и грязных, чем обитатели замка, но нисколько не отличающихся от последних ни цветом кожи, ни разрезом глаз. Были среди них и светловолосые, и жгучие брюнеты, высокие и низкорослые. Почти, как униэн, только… другие. Описать словами это странное чувство Хелит не смогла бы даже на родном языке. Сравнить можно, скажем, с лесом. Деревья как деревья, но одно дуб, а другое – липа. Или, например, птицы. Крылья, клювы, перья у всех есть, а курицу с чайкой не перепутаешь. Здесь же различие коренилось в ином. Казалось, будто в жилах нэсс течет кровь другого цвета. Поставь рядом Гвилен и, скажем, во-о-он ту русоволосую девушку. Гвилен не такая худая, волосы у нее чистые, руки не натруженные, но будь у молоденькой нэсс те же условия жизни, все равно даже с закрытыми глазами невозможно ошибиться, кто есть кто.

Для проверки Хелит погладила по голове маленького, едва ли годовалого мальчика. Ощущение, словно окунула ладонь в горячий источник. Глазастое истощавшее существо не устояло на кривых ножках и плюхнулось на попу. Девушка легко подняла ребенка на руки.

– Так вот ты какой – Полуденный.

Мальчуган не испугался, наоборот, он протянул черную от грязи ручонку и прикоснулся к щеке Хелит.

– Его надо помыть. От грязи можно заболеть, – сказала она, отдавая малыша в руки матери. – Он же руки тянет в рот.

– Хорошо, госпожа, – испуганно кивнула женщина-нэсс. – Я сделаю так, как вы сказали.

– А откуда вы знаете, что они болеют от грязи? – удивилась Касси.

– Все знают, – неопределенно пожала плечами Хелит.

Она просто знала, и все. Руки надо мыть, фрукты и овощи тоже, воду кипятить, одежду регулярно стирать, переходя дорогу – сначала посмотреть налево. Другой вопрос, почему и откуда она это знает.

Хелит помогла раздать переселенцам кашу, молоко и хлеб, собственноручно покормив двух девочек-близняшек, пока их мать возилась с кричащим младенцем.

– Совсем другие. Они не такие, как мы, – поделилась она своим открытием с Даугир.

Они сидели на подоконнике распахнутого настежь окна, наблюдая, как солнце садится в рваные сизые облака, предвещающие особо ветреный день.

– Снаружи почти одинаковые, а внутри – разные. А если мужчина-униэн женится на женщине-нэсс, то будут ли у них дети? – поинтересовалась Хелит.

– Нет. Либо совсем не будет потомства, либо ребенок родится мертвым.

– И с другими… с ангай и дэй’ном тоже?

– Со всеми. Полукровок не бывает, если ты это хочешь выяснить.

Уже кое-что. Хелит теперь знала, что все четыре расы не принадлежат к одному виду. Странно и удивительно. Разве так бывает?

– Но почему? Мы же с виду неразличимы.

По всей видимости, Даугир никогда прежде о таких обыденных вещах не задумывалась и различия между народами воспринимала как данность.

– Предание гласит, все оттого, что мы по-разному пили из Чаш Богов. Я тебе расскажу, леди Хелит…

Девушка слушала и не могла поверить. А выходила прелюбопытная история.

С начала времен все были одинаковыми, хоть и назывались по-разному. Но Боги решили одарить своих подопечных, так сказать, по заслугам и согласно наклонностям. На поляне Древнего Леса поставили они три большие чаши. Одну наполнили огнем, другую – чистой водой, третью – медом.

По природе коварные дэй’ном не стали дожидаться рассвета, а прислали ночью двух разведчиков, чтоб те зачерпнули из каждой чаши по целому большому кубку. Утром первыми пришли жадные нэсс, решившие захватить себе самого лучшего и побольше. Они пили воду и, конечно же, дорвались до сладкого меда. Тут подоспели упрямые ангай, страшно возмутились и силой заставили нэсс поделиться. Униэн же опоздали. Никто не знает почему. Может быть, им никто про очередность не сказал, а возможно, они не захотели идти по солнцепеку. Но когда они пришли, то им достались всего капелька меда, совсем немного воды и почти полная чаша огня. Как раз его дэй’ном набрали кубок, а нэсс и ангай взяли ровно столько, чтоб не обидеть Богов. Когда же Боги увидели опустевшие чаши, они объяснили смысл своих подарков. И выяснилось, что огонь означал жизнь, вода – плодовитость, а мед – смерть.

– И униэн забрали себе весь огонь?

Даугир рассмеялась:

– А что им оставалось делать?

Тоже верно. Хорошенькие подарочки. Добренькие у них Боги.

– Значит, униэн живут долго? Дольше, чем нэсс и ангай?

– Гораздо. А вот как распорядились дэй'ном своими дарами – никто до сих пор не знает. Некоторые из них живут очень мало, некоторые – долго, бывает, дэй'ном рожают много детей, иные – ни одного. Странные и жестокие создания.

– Заклятые враги, – кивнула Хелит.

– Хуже. Когда ты увидишь дэй’ном, то сразу поймешь почему, – заверила Даугир далаттку. – Им плохо… с самими собой. Им нет покоя. Потому они и ненавидят всех.

«Психи», – усмехнулась мысленно Хелит. Ей совсем не хотелось сводить знакомство с беспокойными и коварными дэй'ном. Люди Полуночи видели в каждом униэн исконного врага, а Хелит была как раз униэн. Вернее, она оказалась униэн.

Еще один повод мучиться кошмарами. А если бы она стала дэй’ном? Что тогда? Или нэсс?

Ночью Хелит проснулась вся в липком поту. Ей приснилось, что у нее из лопаток растут огромные прозрачно-черные крылья, перепончатые, как у летучей мыши, и холодные.

«Боже мой, я забыла спросить, есть ли у дэй’ном крылья!» – ужаснулась она и накрылась одеялом с головой.

Но кошмар и не думал отступать. Теперь Хелит кралась по темному страшному лесу под деревьями-великанами, в кронах которых заблудились яркие звезды; совершенно голая, сжимая в каждой руке по большому деревянному кубку. И вот она, поляна, золотые чаши до краев полны, скорее набрать в каждый из кубков. Слепящий жгучий огонь, рядом тронутая корочкой льда вода и прозрачный душистый мед. Заманчивый, сладкий-пресладкий, как… Смерть.

Едва Мэй спровадил беженцев-нэсс и вернул на мизинец свое кольцо, как рога стражи опять запели в неурочный час.

Рыжий глазам не поверил.

– Здравствуй, младший братец! Добро пожаловать в Эр’Иррин, – рассмеялся Мэй и обнял Тайго.

Огненные ровные пряди смешались с каштановыми кудрями, когда братья соприкоснулись щеками. Младшенький пошел мастью в матушкину родню, в Кониганов. Та же широкая кость, тот же темперамент неутомимого охотника до приключений и развлечений.

– Приехал тебя проведать, на дочку Оллеса посмотреть и развеяться. Не бойся, ненадолго.

– Только попробуй затащить в постель хоть одну из моих дам – убью на месте! – шепотом предупредил Мэй, не слишком-то доверяя аскетизму брата и благоразумию местных девушек.

Право слово, теперь хоть по ночам обходи все потайные уголки крепости с лампадой! И ведь непременно отыщется князь Тайго в объятиях какой-нибудь ласковой красавицы. Хотя… детей униэн лишними никогда не считали.

По такому случаю Мэйтианн закатил пир, невзирая на стенания эконома относительно незапланированных трат.

– Спой, Рыжий… Ну что тебе стоит?! Ты же умеешь…

Покрытая золотистым лаком эрхо так и просится в руки. Хочет рыдать и смеяться на радость чувствительным девицам. Кто у нас главные ценительницы душещипательных баллад о великой любви? Они, конечно. «Спой, Рыжий!» Как раньше, когда Отступник еще отзывался на Веселого Мэя и никогда не отказывал девушкам в маленьких невинных просьбах. Но то раньше, а сейчас – и хотел бы, да не получится. Ни петь, ни играть, ни слагать вирши, ни резать по дереву, ни тем более плести сложные заклинания и творить волшебные вещи.

Но не портить же людям праздник только оттого, что они живы и счастливы, а ты – мертвая заводная кукла, только и умеющая, что мечом рубить?

– Не сегодня, не сегодня… – весело отмахнулся он, поднимая повыше кубок с вином, к которому едва притронулся.

На губах остался до боли знакомый сладкий привкус. Лозу, выросшую на южных склонах холмов Тир-Галана, Мэй мог узнать из тысячи. Сэнхан сделал царский подарок, но пить его чревато. По крайней мере, чашами.

Мэй еще раз вдохнул роскошный букет галанского вина и решительно отставил в сторону кубок.

Поздно. Память – хитрая попрошайка… Стоит чуть приоткрыть двери разума в ответ на ее настойчивый стук, как она тут же попросит водички попить, а там и до ночевки дело дойдет. Разве не так? Холмы Тир-Галана, виноградники, шустрые ящерки-гекко, живущие среди листьев, стройные девичьи ножки давильщиц, осенние праздники «Первой Чаши» – чего только не хранилось в дорожной суме Мэевой памяти-побирушки. В шею ее гнать, мерзавку, в шею!

Как ни рад был Рыжий своему младшему брату, визит Тайго стал для него сюрпризом скорее неприятным, чем желанным. В Эр’Иррин набилось чересчур много народу, на его скромный вкус. Такое впечатление, что все сговорились не читать его писем и не внимать настоятельным просьбам. Сначала далаттцы во главе с неугомонным маддом Хефейдом, затем Тайго. И добро бы еще сам, а то ведь умудрился притащить из Лот-Алхави своего приятеля, от которого за л’эсс несло колдовством. Вот и спасай потом романтических доверчивых девиц. Мэй начинал искренне жалеть, что связался с леди Хелит. Самое время устроить инспекцию всех крепостей и застав на границе, а не торчать в Эр’Иррине, изображая гостеприимного хозяина, доброго брата; вспоминать, в конце концов. Причем именно то, о чем лучше забыть.

«От вас одни неприятности, леди Хелит. И головная боль», – раздраженно подумал Мэй, бросая недобрый взгляд на девушку.

Чем пристальнее и дольше наблюдал за далатткой Рыжий, тем очевиднее становилась разница между нею и другими униэн. И дело вовсе не в потерянной памяти. Житейский, обыденный опыт у Хелит коренным образом отличался от такого же опыта любой другой женщины. Она умела шить иголкой и даже сшила некий предмет дамского облачения, о котором постеснялась рассказать Даугир. И вместе с тем со скрытым удивлением рассматривала ткацкий станок, точно впервые его видела. Пусть робко, но несколько раз просилась примерить мужскую одежду, дескать, в штанах удобнее на лошади ездить. При этом девушка отчаянно путалась в подоле собственного платья. А еще леди Хелит разом позабыла любое женское рукоделие, зато писала и считала так ловко, как способен далеко не каждый из советников Верховного короля. Подозрения Мэя крепли день ото дня, постепенно превращаясь из догадок в доказательства… И тут появился Тайго.

Рыжий, как бы между прочим, покосился на брата, любезничающего одновременно с Касси и Гвилен. Не похоже, что он жаждет близко познакомиться с девушкой, которую ему недавно прочили в невесты. Хелит великодушно развлекал Дайнар, обучая игре в «Ангелов и Демонов». Танцевать она наотрез отказывалась. Потому что не умела. В том Рыжий готов был с кем угодно биться об заклад.

Тайгерн – мужчина красивый и видный, но Хелит, против всех ожиданий, вела себя с ним более чем сдержанно, и показалась тому холодной гордячкой, до сих пор не сумевшей узнать свою истинную цену. Мысленно Мэй восторгался ее выдержкой и хладнокровием. Когда Тайго захочет, он может очаровать птицу на ветке и заставить ее петь. Далаттка с легкостью сохраняла на лице маску невозмутимости, улыбалась одними губами и цедила что-то нейтрально-любезное там, где любая другая девушка млела бы от восхищения.

Потому и ретировался уязвленный братец к более ласковым девушкам зализывать душевные раны. Он-то изо всех сил старался понравиться.

Столичный чародей, напротив, вел себя, как обычный шпион, и даже не пытался скрывать своих целей. А действительно, чего стыдиться-то в доме Отступника? И его заманила в Эр’Иррин прекрасная леди Хелит, столь неожиданно для всех погибшая и воскресшая из мертвых. Достойнейший в’етт Рэвинд обломался на своих же приемчиках, когда девушка пропустила мимо ушей все его тончайшие, лот-алхавской выделки, намеки. Мэй хотел объяснить ему, что она попросту ничего не поняла, да передумал. Пусть человек помучается – доставит Отступнику такое скромное удовольствие. Знакомо ли Верховному Королю пророчество одной из Читающих или визит мага всего лишь совпадение, ни Мэю, ни Дайнару выяснить не удалось. Не похоже вроде бы…

– Здравицу! Пусть князь Мэйтианн’илли произнесет здравицу!

Придется пить галанское вино. Придется вспоминать.

– За нашу милую гостью! За прекрасную и стойкую леди Хелит! Долгие лета! – весело проорал Мэй на волне куража. – За девушку, из-за которой мы все собрались в Эр’Иррине!

Чтобы никто не думал, будто Рыжий пребывает в неведении и не замечает чужих подковерных игр.

– Поцелуй! Во славу Ито Дарительницы! Во славу!

Тайго не был бы собой, если бы не вернул «должок» с процентами. Брат злорадно щурился, отпивая вино мелкими глотками, его серые глаза сверкали озорством над краем серебряной чаши.

– Поцелуй!

– Леди Хелит! Даруйте поцелуй своему спасителю!

Она странно усмехнулась, отрицательно качая головой, но девушку настойчиво подтолкнули вперед, прямо к Мэю. Касси что-то ей шептала.

Ничего особенного в этом милом старинном обычае Рыжий не видел, как и все остальные гости и домочадцы, если бы на деле лично для него все не выглядело, словно к устам умирающего от жажды, злой шутки ради, поднесли пустую чашку.

Они с Хелит со звоном сомкнули свои кубки и, сделав по глотку, припали к устам друг друга.

Целовалась дева из Далатта прекрасно, со знанием дела и бóльшим, нежели положено невинной девушке, опытом в искусстве лобзаний. Или, Лойс побери, это не Мэй перецеловал в свое время несметное количество прекрасных дам.

– У-у-у! У-ау!

По залу прокатился восхищенный вздох, исполненный зависти. Оказывается, наш высеченный из камня, неприступный князь Мэйтианн умеет заставить трепетать девичьи сердца. Еще и как! Куда глаза раньше глядели? Да и леди Хелит хороша! Сказано: в темном озере демон прячется.

– Ну как? Проверил? Убедился?

Тайгерн замер на пороге опочивальни брата, застигнутый врасплох резким голосом. Свечей князь Отступник не жег. Сидел в компании нескольких кувшинов вина, подпирая тяжелую голову кулаком.

– Прости, Мэй, я не хотел…

Рыжий налил себе полный кубок вина и опрокинул его в себя целиком, словно ковш воды на жаре. Выпитого за вечер хватило бы, чтобы свалить под стол троих мужчин. Но Мэй оставался трезв, как ангайский первосвященник. Он терпеливо ждал наступления утра. Ложиться в кровать не имело смысла, все равно не спится. Лучше уж скрасить ожидание добрым вином, пускай даже пополам с недобрыми воспоминаниями…

– Я завидую леди Хелит. Она ничего не помнит. Мне бы так.

– Если ты думаешь, что я приехал по наущению Альмара, то ты ошибаешься, – тихо сказал Тайго.

– А Рэвинда зачем приволок?

Взгляд Рыжего прожигал насквозь. Совсем, как у отца, на которого Мэй походил не только и не столько красным оттенком волос. Остальным братьям порой становилось не по себе от такого сходства. Сумерки заложили глубокие морщины в углах его рта, резче очертили линии скул, превратив Рыжего в точную копию Финигаса. Такой знакомый звериный прищур… Такой знакомый…

– Лойс, до чего же ты похож на него! – охнул младший брат.

– Леди Хелит в таких случаях говорит: «Твойумать», – ухмыльнулся Мэй. – Не знаю, что это означает, но звучит здорово.

– Наверняка что-то нехорошее. Дело в ней?

– Во мне, Тайго. Только во мне.

– Я поступил недостойно…

– Словно посмеялся над калекой, отобрав костыль, чтоб заставить его попрыгать на одной ноге? – жестоко спросил Мэй, пристально вглядываясь в бледное лицо брата.

Тот дернулся, как от пощечины, но промолчал. Рыжий лишь высказал вслух то, о чем думал. В его положении простительно и понятно. Тайгерн набрался смелости и спросил:

– Как это? Как это – ничего не чувствовать, не любить, не творить, не ворожить?

– Как? Спроси слепца о прелести рассвета, попроси глухого спеть любимую песню, и мне нечего будет добавить к их словам. Я – мертв, Тайго. Но я сам сделал свой выбор и никого не виню.

– Это несправедливо… – эхом отозвался брат.

Мэй ополовинил еще один кубок и, судя по всему, собирался еще до рассвета прикончить Сэнханов подарок. Все равно, опьянение ему не грозило. Похмелье, кстати, тоже. Ну разве подремлет чуть-чуть. Учитывая, сколько времени его терзает бессонница, это пойдет лишь на пользу.

– Поди прочь, – ласково попросил Мэй. – Не мешай мне думать.

И мысленно добавил: «И общаться с призраками».

От запаха галанского вина можно сойти с ума и не почувствовать в себе никакой перемены. Еще один глоток…

Первым пришел отец. Элегантно-небрежно бросил подбитый мехом плащ на край стола, сел в кресло возле потухшего камина и протянул руки к давно остывшим углям. Он всегда так делал, когда входил в дом, но призракам нет нужды в тепле от живого огня.

– Весь Тир-Луниэн до сих пор считает, что это я тебя убил. Ты рад?

Разумеется, никто Мэю не ответил.

– Из наших знают только Тайго и Сэнхан. Забавно, верно? Остальные либо мертвы, либо предпочли верить в официальную версию. Как Идор. Наш семейный правдоискатель решил не докапываться до истины. Х-ха.

Что будет дальше, Мэй знал в мельчайших деталях. Сейчас Финигас окинет его таким пронзительным взглядом, что по хребту побегут мурашки. Вот! Уже побежали! Потом прищурится и скажет: «Решай, сын, прямо сейчас решай. Ты со мной?» А Мэйтианн скажет:

– Нет. Я – против!

Так оно и есть. Мэй не раскаялся, хоть прошло… Лойс подери, как же давно все это было. А будто вчера.

«Отступник!» – взорвется Финигас праведным гневом и обрушит кулак на столешницу. Только уже никто не прибежит на оглушительный звук. Слишком давно это было: и лишь у Рыжего по сей день стоит тот грохот в ушах.

Еще глоток галанского. Какое же оно сладкое, о Лойс!

Теперь на месте Финигаса Мэй видел Элану – свою благородную мать. Она куталась в сливового цвета широкую накидку и прятала в тени лицо.

– Я помню, что ты ничего не можешь изменить, – отмахнулся Рыжий. – Я не забыл. Ты могла ничего не объяснять, не надо травить сердце бессмысленным разговором. Я никого не простил, но тебя… тебя – да. Просто за то, что ты – моя мать. Хотя теперь я не помню, как это – любить родительницу.

– Милорд, я сама ничего точно не знаю…

– Что?!

Рыжий вскочил с кресла, уронив от неожиданности полупустой кубок на пол, безнадежно испортив снежно-белый пушистый ковер.

– Это – я. Простите.

Черты Элану расплылись перед глазами. Мэй часто заморгал и для верности даже потер веки. Как он мог так обмануться? Как он мог перепутать золотисто-медовые звезды-очи матери с голубыми прозрачно-льдистыми глазами девушки из Далатта, алые лепестки ее губ с бледным бутоном рта Хелит?

«Пришла за продолжением поцелуя», – цинично подумал князь Отступник, но придержал свой злой язык. Негоже так разговаривать с полноправной наследницей Оллеса.

– Чем могу быть полезен, леди Хелит?

– Я – не Хелит. Вы знаете, – сказала девушка и без страха посмотрела в глаза Мэю.

Прямо в по-отцовски прищуренные, жестокие, немного звериные зеницы. Звериные, ибо они полыхали изнутри почти так же, как у его черных страшных собак.

Рыжий знал. Лойс и все его демоны забери! Конечно, знал. Когда оторвался от ее губ, горьковатых на вкус от райнхатского вина, он не сомневался, что целовал вовсе не Хелит из Далатта. Нет, не Хелит дочь Оллеса, а Ее. Ту. Другую.

– В моих небесах была одна луна. Только одна луна.

Называя ночное светило, девушка произнесла не «сайн», а чужое слово «лунА».

«Значит, Оллесова хохотунья умерла, и не врал под пыткой нэсс-атаман, когда божился, что обдирал платье с покойницы», – окончательно решил Мэй.

– Кто же вы?

– Не знаю, – пожала плечами она и добавила: – Чужая.

Рыжий подошел ближе, присел на корточки перед девушкой, сжал в ладонях ее руки и заглянул в лицо. Холодное, прозрачное, серьезное, самую малость испуганное, но решительное.

– И что же ты хочешь от меня… Хелит?

– Ничего. Защиты. Помощи.

– Логично, – усмехнулся Мэй. – А почему именно я?

– Почему? Вы тоже… чужой. Я поняла сегодня.

Впервые за долгие годы Мэй испугался. Пусть это был не подлинный испуг, а лишь тень настоящего чувства, но все же он снова ощутил предательскую дрожь внутри. Ту самую, которая впервые посетила его на озере, когда Сэнхан подговорил прыгать с причала вниз головой.

Никто, кроме Дайнара и братьев, не знал, чем расплатился Мэйтианн за победу в Мор-Хъерике, никто не догадывался. Настолько удачно Отступнику удавалось изображать из себя прежнего Рыжего Мэя. Он умел смеяться шуткам, достоверно бледнел, имитируя приступ гнева, даже спал с нежеланными и нелюбимыми женщинами. И никто никогда… А она… Как же так?

– Как? – только и смог выдавить из себя Рыжий.

Как? Хо-о-о-ороший вопрос.

Наверное, если всю жизнь пить вино, то единственный глоток молока перевернет мир вкуса. И дело даже не в том, что нэсс оказались иными, так существенно отличающимися от униэн, а в том, что Хелит настолько остро почувствовала это отличие. Будто увидела через стену, словно прозрела грядущее. Абсолютно чуждый опыт сбил ее с толку, смешал чувства и мысли. Случилось нечто необъяснимое, выбившее из-под ног почву. Столь трепетно лелеемое душевное равновесие, которое девушка хранила пуще всякого сокровища, разрушилось в одночасье. Мир снова качнулся, как раз в тот момент, когда Хелит начала понемногу обретать уверенность в себе.

Точно так же, как Гвилен мелкими гвоздиками прибивала основу будущего гобелена к рамке, так и Хелит закрепляла ткань своей новой жизни мелкими достижениями, событиями и фактами. «Гвоздик» – имя, еще один «гвозик» – венец владычицы Далатта, следующий – крепнущая дружба с девушками Эр’Иррина и симпатия лорда Дайнара. Появились люди, которые в нее верили, доверяли ей свои мысли и жизни, почитали госпожой. Эдакие тоненькие ниточки, накрепко связывающие Хелит с этим миром.

И даже нэсс тут ни при чем. Хелит стала «чувствовать» остальных униэн. Не сразу, не всех и не всегда, но эта пугающая способность с каждым днем усиливалась.

Осторожно расспросив Даугир, девушка узнала, что ничего удивительного тут нет. Вечное клеймо принадлежности к одному из четырех народов на каждом из живущих не скрыть одеждами и не затуманить чарами. Как женщине не спрятаться в толпе мужчин, так нэсс никогда не сможет притвориться, скажем, ангай.

Каждый находит свои сравнения, каждый видит свое – наиболее созвучное его душе, решила Хелит.

– А как ты «чувствуешь» нэсс? – спросила она у Касси.

– У них тень другая, – отмахнулась та.

– Какая же тень у меня?

– Наша. Такая же, как у Даугир или Хельха.

Хелит благоразумно промолчала.

Нэсс – они… схожи с деревьями… с чем-то растущим, сильным и полным скрытых соков. Униэн… текучие, струящиеся, изменчивые. Точно реки из сплетенных меж собой потоков силы и жизни. Но если душа воеводы Хефейда подобна могучей равнинной реке, то лорд Дайнар – искрящийся водопад. Себя же Хелит мнила затерянным в дремучем лесу озером. Без дна. Или лучше сказать – бездна?

А Мэй, закрытый и непроницаемый в любой час дня и ночи, оказался высохшим руслом, каньоном, по дну которого струился тоненький ручеек.

Поцелуй… глупость какая… не слишком удачная шутка не в меру расшалившихся, подвыпивших униэн, но Мэйтианн на миг открылся. Искалеченная душа. Тот, кто сможет понять и… поверить.

Лечь спать Хелит не смогла, мерила шагами комнату – двадцать в длину, дюжину в ширину, куталась в подаренную Тайгерном накидку. Густой оттенок спелой сливы, тонкая шерсть, сложнейшее плетение – царский презент.

Она колебалась, несколько раз подходя к дверям Рыжего и поворачивая обратно.

У стража охранявшего коридор глаза стали круглыми-круглыми. Такого ему еще видеть не приходилось – бормочущую себе под нос девицу, наматывающую круги вокруг входа в покои князя. Полоумная, не иначе.

«Что же я ему скажу? Как? Поверит ли? Захочет ли поверить?»

Кто скажет, кого она обретет в Рыжем – друга ли, врага? Защитника или гонителя?

– Я вижу Тайгерна. Он – полноводный приток. А ты, князь…

– Не надо! – взмолился Мэй. – Не говори никому. Кем бы ты ни была.

– Я и так не знаю, кто я есть.

– Ты – униэн. Мне этого достаточно, – сурово молвил Рыжий.

С той поры, когда Дайнар и другие последовали за Мэем в изгнание, когда они присягнули Отступнику, никто не решился доверить ему свою судьбу и тайну. Кроме Хелит.

Он хотел сказать что-то ободряющее, но не успел.

– Милорд! Скорее! Гонец из Двуречья!

Если Ллотас что и подумал лишнее, увидев леди Хелит в покоях князя, то сделал вид, будто не заметил, и тем более ничего не сказал.

Следом за ним в комнату вбежал юноша с залитым кровью лицом и пал на колени, роняя на ковер свой помятый, пробитый в двух местах шлем.

– Мой господин, дэй’ном напали ночью! Нужна подмога. Срочно! Их там сотни!

– Хельх! Кольчугу! Твойумать! – крикнул Мэй, мгновенно забывая о своем душевном «увечье», о признании Хелит и о самом себе.

Раз уж ему осталась только вечная война, то пусть хотя бы битва приносит утешение.

Пристегивая ножны с мечом к поясу, Мэй едва не застонал от нахлынувшего горячей волной предвкушения. Так иной мужчина томится от желания соединиться с возлюбленной на широком ложе любви. До крови вгрызаясь зубами в губы, дрожа всем нутром…

Лойс! Наконец-то он утолит свою жажду. Жажду вершить, творить и чувствовать.

Как пылает иссохшее горло. Нестерпимо! Скорее!

– Скорее! Скорее!

К той единственной, которая не отреклась и не отвернулась. Война – лучшая из возлюбленных. Она всегда ему верна.