Посвящается лучшему из сыновей
Глава 1
Две весны
Весеннее половодье окончательно размыло Тощую Гать, бурный поток разметал подгнившие за зиму бревна по всему руслу Бэннол, и каждый, кто пытался идти вброд без предварительной разведки, рисковал переломать ноги лошади. Обольщаться кажущейся мелководностью речки не стоило даже в самые засушливые годы. В глубине ее мутных и быстрых вод таились коварные ямы, илистые берега покрывала липкая густая грязь, а в подводных норах жили ядовитые змееглавые рыбы.
Были времена, когда нэсс почитали своенравную Бэннол богиней и задабривали ее жертвоприношениями. В том числе человеческими. Хитрая речка жертвы неизменно принимала, но внимать смертным, а тем более слушаться их не торопилась. Дэй’ном, знай себе, злословили относительно глупых выдумок нэсс. Особенно когда сбрасывали трупы убитых пленников-нэсс в воду. Практичные ангай пытались строить плотины ниже по течению, да только ничего у них не вышло. Бэннол неизменно подтачивала опоры и, вырываясь на свободу, обрушивала на поработителей всю свою ярость и силу.
Хелит не тяготилась вынужденным ожиданием, пока воины найдут подходящий брод. Наоборот, появился лишний повод спешиться, размять ноги, а заодно как следует осмотреться. На том берегу лежали пограничные земли, которые держал Рыжий Мэй. Да-да тот самый Мэйтианн’илли Отступник Мэй, имя, которое в столице предпочитали лишний раз не упоминать. Одних только перечислений его подвигов и безумств хватило бы на несколько дней. И тех и других как раз поровну, если разобраться.
«Вот и познакомимся», – подумала Хелит, воображая встречу. Она немало слышала о Рыжем и приготовилась к тому, что лишь десятая часть услышанного окажется правдой. Так всегда бывает…
Что-то плыло вниз по реке. Хелит присмотрелась внимательнее и с ужасом узнала в темной куче мокрого тряпья темно-зеленый плащ Зимтара. У него из спины торчали две желтоперые стрелы.
– Засада! – успел закричать юный Хиани, прежде чем выскочивший из лесу чернобородый нэсс снес мальчишке голову одним ударом меча.
Нэсс оказалось вдвое, нет втрое больше, чем униэн. Не уменьем, а числом одолели они путешественников, сами не считаясь с потерями. Никого не пощадили и брать пленников тоже не стали.
– Бегите! Бегите, моя госпожа! – крикнул Милтой, жертвуя собственной жизнью, чтобы добиться форы во времени, потребной девушке для бегства.
Оставшись одна, Хелит бросилась в сторону зарослей илги, но камень, пущенный из пращи кем-то из нэсс, угодил ей прямо в затылок. На землю она упала уже бездыханной.
– Проверь! – приказал атаман.
– Мертвее не бывает, – заверил пращник, переворачивая покойницу на спину. – А еще говорят, униэнки все, как одна, красавицы.
– Не твоего ума дело! – прорычал атаман и наградил меткого молодца увесистой затрещиной. – Наше дело – сторона. Ни тебе, ни мне ее в гроб не класть.
– Униэне своих мертвецов сжигают…
– Шибко ты умный, Харс, как я погляжу.
Гневный взор командира не сулил парню ничего доброго.
– Дык, я… – перепугался тот.
– Сматываемся отсюдова, умник. Покедова Рыжий нас за задницы не ухватил.
Помянув всуе имя приграничного владетеля, атаман сам испугался, по-быстрому сотворил двойной знак отвращения зла и, не дав своим людям даже помародерствовать на трупах униэн, приказал возвращаться. Оно и понятно. Настигни их за разбоем Рыжий – мало никому не покажется. Ему в руки лучше не попадаться.
Дожить до весны… Дожила… Лес за окном подернулся нежно-зеленой дымкой. Еще день-два – и брызнет юная листва, возвещая приход долгожданной весны.
– Сейчас вы досчитаете до десяти и уснете. Начинайте считать.
– Раз, два, три…
Врут они все, гиппократы хреновы, насчет наркоза. Боль чувствуется, еще и какая, только сделать ты ничего не можешь. Ни закричать, ни шевельнуться. А боль все равно остается. И к ней невозможно привыкнуть. Если операция ничего не даст, будет обидно. Столько выдержать, столько перенести. Начиная от смущенно-сочувственных слов врача: «Я очень сожалею, но у вас рак», и заканчивая самым последним уколом в вену. Только не говорите, что я сдалась. Я боролась, честно боролась. Операция, «химия» и снова операция. В таких случаях принято говорить – не ради себя, а ради детей. Но если быть до конца честной, то все-таки прежде всего ради себя. Лежа на операционном столе во второй раз, лучше не врать себе. Неприлично это как-то, согласитесь.
«Ай-ай! Такая молодая и рак!» – шептались за спиной родственники.
Черт бы вас побрал, жалельщики! Мне только сорок, я еще и не жила толком! Не видела китов, не бродила по Лувру, не поднималась на Эмпайр Стейт Билдинг и в Риме не побывала. Господи, я ничего не успела! За окном весна… а я умираю… Обидно.
Если выживу, Сашка меня бросит. Иначе не ходил бы с глазами побитой собаки. Я ж всегда знала, что он – слабак. С того самого дня, когда у новорожденного Игорька обнаружили кровоизлияние в мозг. Тут и до ДЦП недалеко было. А любимый муж засобирался драпать. И верно, кому ж нужен больной ребенок? Тогда обошлось, но эти три дня, когда Саша не показывался в роддоме, я запомнила навсегда. Простить – простила, но забыть… Не получается. Таково, видимо, свойство любого предательства. Воспоминание о нем омрачит самый яркий день и испортит самый радостный праздник.
Больная жена никому не нужна. Это присказка такая есть. Русская народная. Старая присказка, а по сей день жива. Не хотите проверить на себе? Правильно, не стоит искушать судьбу. Сегодня он тебя на руках носит (на словах, естественно), а стоит только лечь пластом под капельницу… Он, видите ли, не может без женщины больше недели. Кажется, ну кому он вместе со своей сомнительной потенцией нужен? Ан, нет! Находятся желающие вкусить радость неземного секса с «супермачо», который только на третьем году супружеской жизни приучился регулярно менять носки.
Спросите, почему я с ним 15 лет прожила? Много причин. Как сказала бы свекровь, «так не пьет же». Опять же пресловутый квартирный вопрос, который всех испортил. Саша, конечно, белый и пушистый, не пьющий к тому же, но за квартиру он бы мне устроил веселую жизнь… Грустно это все… Но не грустнее, чем рак.
Что? Что происходит? Ишь ты, засуетилась!
Погодите-ка! Как же так?! Я же себя вижу со стороны. Боже, вот ужас! Точь-в-точь рыба свежая, потрошеная. Слышать бы еще, что они друг другу говорят? Странно как-то, словно звук в телевизоре отключили. Бегают в тишине сестрички, суют в руки хирургу какие-то инструменты, анестезиолог мечется между мной и аппаратурой, реаниматолог что-то говорит… В американских фильмах это звучит так: «Доктор, мы ее теряем!» А сверху на большой операционной лампе у вас пыль, господа эскулапы, между прочим. Непорядок!
Мне сверху видно все, ты так и знай.
Секундочку! Я же отлетаю. А дети? Господи, а как же дети?! Как же они без меня?! Я не могу!
Но Тоннель уже сиял далеким светом, и душа уносилась прочь от страданий и боли, от капельниц, окровавленных перчаток и одноразовых шприцев, от блудливых виноватых глаз того, кто перед Богом и людьми, от золотой зари детства и призрачных туманов отрочества, от хлестких ветров юности и солнечного полдня зрелости. Прочь, прочь, прочь…
Прощай, Вечный город, мой несбывшийся Рим! Прощайте, цветущие абрикосы! Прощайте…
Мне сорок лет. Нет бухты кораблю…
Она лежала на сыром холодном песке, окоченевшая, не чувствуя немеющих рук и ног. Голову разрывала нестерпимо пульсирующая тупая боль, словно по затылку со всего маху шибанули обухом топора. Перед глазами стояла мутная розовая пелена. Со стоном она приподняла голову, чтобы осмотреться. Качался, как на волнах, противоположный берег реки: камыши, а за ними коричневые унылые холмы, рощицы тоненьких деревьев, валуны, а совсем уже на горизонте черная полоса далекого леса. Она осторожно провела непослушными пальцами по мокрому лицу. Руки стали алыми от крови. Кровь капала с волос, саднила рана на затылке.
«Боже! Что же это?»
Рядом лежали окровавленные трупы. Один совсем мальчик, двое мужчин в кольчугах. Что за люди? Почему их убили? За что? Кто это сделал?
Ее скорчило в спазме и тут же вырвало желчью. Она не понимала, что происходит, где она, что случилось, но инстинкт подсказывал, что нужно бежать. Бежать как можно дальше, без оглядки.
Назвать бегом блуждание в прибрежных зарослях нельзя никак, но лишь бы весь тот кровавый ужас, которому она стала свидетелем, исчез из поля зрения. Кружилась голова, подкашивались ноги, тошнило, и, когда не осталось сил брести, она ползла на четвереньках. Будто это за ней по пятам гнались свирепые убийцы с огромными ножами. О себе беглянка даже не думала, настолько была потрясена страшным зрелищем. Словно обезумевшее животное металась она по продуваемому всеми ветрами лесу, под моросящим дождиком, не чувствуя ни холода, ни усталости. Только тупая боль стучалась в череп, облепленный мокрыми окровавленными волосами.
А когда совсем стемнело, женщина, словно мышь, забилась между корнями огромного дерева и притаилась в этом ненадежном укрытии. Вернее сказать, сначала она пыталась залезть на дерево, но босые ноги неуклюже скользили по влажной, твердой, как камень, коре. Зубы стучали оглушительно, на весь лес, и, чтобы не привлечь из его чащи какое-нибудь чудовище, она зажимала себе рот руками. Женщину трясло в лихорадке.
Женщину звали…
Как же ее звали?
Ее звали… ее зовут…
Но память, словно губка, впитывала вопросы, оставляя их возмутительно безответными.
Тогда беглянка крепко обхватила руками колени, пытаясь хоть как-то согреться, любым способом удержать капельку живого тепла. Она страстно желала, чтобы ночь поскорее кончилась, и одновременно боялась рассвета. Не нравился ей лес, где режут людей, точно на бойне.
Слезы сами навернулись на глаза. Она плакала от обиды и бессилия, от страха и одиночества.
Мокрая, замерзшая, заблудившаяся в лесу, полном убийц, женщина тихо скулила, сжавшись в комочек. До тех пор, пока тяжелый сон, полный кошмарных кровавых видений, милостиво не сомкнул над несчастной огромные совиные крылья.
– Проклятые нэсс! Жестокое, гнусное племя! – злобно шипел Дайнар. – Клянусь Небом, их науськали подлые дэй’ном! Кто еще мог проведать о посольстве из Далатта? Кто?! Ненавижу!
Глаза его горели неистовой жаждой мести. Если… Нет! Когда убийцы будут пойманы, они пожалеют даже о миге своего зачатия. Дайнар ир’Сагар не ведает пощады и не берет пленников. Это знают все: нэсс, ангай и, разумеется, дэй’ном. От скалистых ущелий Сэрро до теплых песчаных берегов Аун-Хот.
– Думаешь, леди Хелит похитили, Навв? – спросил Мэй у рыскавшего по берегу молодого следопыта.
– Не знаю, что и думать, милорд. Странная картина вырисовывается.
– Странная?
– Вот глядите сами, – следопыт поманил Мэя за собой и показал на примятый песок. – Тут она упала. Скорее всего, кровь ее. Во всяком случае, она принадлежит женщине. Потом с нее сняли платье и сапоги. Видите?
Тот лишь кивнул в ответ. У юного Наввано складно получалось читать невидимые знаки недавних событий. Пожалуй, даже его старший брат не сделал бы это лучше.
– Я не понимаю, почему она не сопротивлялась, и еще более странно, что ее не забрали с собой. Приняли за мертвую?
– Вряд ли нэсс не отличили бы живую женщину от мертвой, – справедливо усомнился Рыжий.
– Тем более! Тут дальше я вижу ее следы. Вот рвота… А потом она побежала в лес, куда-то вниз по течению.
Мэй озадаченно потер шею, разгоняя застоявшуюся кровь.
– Действительно, странно…
– Прикажите пустить по следу собак, мой лорд?
После некоторого раздумья князь согласился.
– Пускайте, только смотрите в оба и не переусердствуйте – предупредил он на всякий случай.
Запах свежей крови растревожил звериный инстинкт собак. Гончие подвывали и рвались с поводков. Если бы не безвестность судьбы леди Хелит, то они бы уже бежали по следу убийц. И, скорее всего, след привел бы в ближайший пограничный городишко, населенный нэсс, а из-за его стен разбойников даже Верховный король не сможет выкурить. Дайнар тысячу раз прав, когда повторяет, что, сколько ни делай людям добра, кроме ножа в спину, от них ничего не дождешься. Уже успели забыть, как униэн спасли их от нашествия дэй’ном, и снова принялись за старое: нападать из-за угла, грабить, убивать и насиловать.
И вот трупы слуг семьи Гвварин грузят на телеги. А если еще и Хелит погибла, значит, больше никто и никогда не поднимет знамя со священным серебряным пятилистником Кер. Славное было семейство. Род, из века в век даривший народу униэн великих воинов и мудрецов, прервется.
– Не горюйте, милорд. Сделанного не воротишь, – попытался утешить Мэя следопыт.
– Знаю. Ничего не воротишь. Вообще.
Тихим свистом он подозвал Сванни – свою вороную кобылу, забрался в седло и поспешил следом за гончими, пока они не слишком далеко убежали.
Беглянку разбудил злобный собачий лай. Вернее сказать, не разбудил, а вырвал из кошмарного сна. Снились блестящие голубые стены, какие-то люди в одинаковых одеждах. За ночь тело затекло до полного онемения. Руки-ноги не гнулись, шею свело, и зуб на зуб не попадал. Она хотела затаиться в своем укрытии, но вовремя догадалась, что против собак ее маскировка бессмысленна. Надо бежать.
Может быть, залезть на дерево? Подходящее как раз росло неподалеку. В меру высокое и достаточно раскидистое, чтобы на него можно было быстро вскарабкаться. К своему изумлению, ей удалось забраться на ветку, хоть не практиковалась уж лет… Сколько же лет? Давно.
Главное, что сделала она это очень своевременно. Потому что собаки… Да и собаки ли? Так и крокодила можно назвать ящерицей. Угольно-черные твари, не меньше метра в холке, с длинными острыми мордами и горящими изумрудным огнем глазами-щелочками. Уши торчком, густая грива на холке, полная пасть острых зубищ. Адские гончие, по-другому и не скажешь. Такие вмиг разорвут!
Женщина забралась повыше, надеясь, что животные пробегут мимо. Но собаки определенно шли по ее следу. Глядя сверху на оскаленные зубастые пасти, беглянка старалась не думать о том, какие хозяева у этих жутких тварей. Ведь не исключено, что это те самые люди, что накануне убивали на берегу реки.
За собаками прибежал молодой парень. Сверху она видела только капюшон его блекло-серого широкого плаща, зато слышала звонкий юношеский голос. Естественно, языка, на котором разговаривал молодой человек, она не понимала. Ни словечка. А еще у парня был меч. И у того, кто прискакал следом, тоже. На обычной черной лошади. Женщина разглядела завязанные в хвост на макушке волосы яркого цвета расплавленной меди. Но во всем остальном мужчина ничем от остальных людей не отличался. Разве только зубастые сволочи слишком уж обрадовались его появлению. Не иначе – сам хозяин своры.
– К айя хэллит ало! – позвал он, махнув ей рукой в кожаной перчатке.
«Черт, что же делать?!» – испугалась она, неведомо от чего затряслась каждой поджилочкой.
– Скорее, милорд! Хвала богам, мы ее нашли! – издали позвал Наввано.
Гончие крутились вокруг толстого ствола глирна, тянули длинные морды вверх и радостно поскуливали, яростно лупя хвостами по поджарым бокам.
«Вот, хозяин! Какие мы молодцы! Искали и нашли! Похвали же нас! Ну, похвали!»
Мэй спешился и, рассеянно потрепав собак по жестким загривкам, подошел вплотную к стволу, пытаясь рассмотреть, кто именно прячется среди веток. Удивительно, как она умудрилась так высоко забраться.
– Леди Хелит! Слезайте! – крикнул Мэй.
Но та стала взбираться еще выше. Словно не слышала.
– Это, наверное, с перепугу! – растерянно предположил следопыт.
– Леди Хелит! Не бойтесь. Я – Мэйтианн!
Девушка в ответ прокричала что-то неразборчивое.
– Уведите собак, я ничего не могу расслышать! – раздраженно приказал Мэй. – Хелит! Не бойтесь! Что вы сказали?!
Псари оттянули прочь животных, похвалив и поощрив кусочками мяса.
– Гляди-ка, она в одной рубашке, – обратил внимание Дайнар. – Как только не замерзла ночью насмерть?!
– Может быть, испугалась гончих? – удивился Ликнар.
– Или ничего не соображает от страха.
– Дочка Оллеса? Обезумела от страха?
Мэй начинал терять терпение. У него достанет еще важных дел, чтоб полдня тратить на перепуганную девчонку.
– Хелит! Слезай! Немедленно!
«Когда Рыжий начинает орать во всю глотку, то его послушается даже горный лев, – мысленно ухмыльнулся Дайнар. – Умеет произвести должное впечатление. Когда хочет».
На Хелит голос Мэя подействовал прямо-таки убийственно. Мало того, что девчонка чуть сознание не потеряла, но и с ветки едва не сорвалась.
– Поосторожнее, милорд. Она может упасть, – посоветовал следопыт.
– Хорошо. Я постараюсь.
Мэй взял себя в руки и заговорил с беглянкой спокойно, почти ласково, убеждая покинуть опасное прибежище. Так обычно он обращался с нервными своенравными лошадями. Тягучий журчащий перелив слов, схожий с песней, завораживающий в своей простоте. Недаром ходят слухи, будто Рыжий Князь Мэйтианн снова ворожит помаленьку. Эх, если бы! Дайнар точно знал, как далеки досужие россказни сплетников от истины.
И тем не менее нынешний случай гарантированно отправится в копилку домыслов. Кто-то обязательно проболтается. Как любит говаривать Ллотас, «однозначно, милорды, однозначно».
На Хелит речи Рыжего подействовали самым загадочным образом. Да, она послушалась, но при этом продолжала дико озираться и бормотать что-то совершенно непонятное. Выглядела девушка чудовищно: в рваной рубашке, волосы слиплись от засохшей крови; зареванная, вся в ссадинах.
Он протянул руки, жестом показывая, мол, в случае чего словит на лету. Если бы не яркий цвет волос, то ничего в нем нет выдающегося: бледное обветренное лицо с острым гладко выбритым подбородком, выступающие скулы, чуть раскосые зеленовато-серые глаза и под ними черные мешки от хронической бессонницы. Рыжий скупо усмехнулся.
– Айсэ уан хелит.
– Я не понимаю ни слова, – прошептала она. – Совсем ничего не понимаю.
– Хелит и шанэ, – уверенно ответил рыжий.
Почему-то ему хотелось довериться. Просто так, без каких-либо условий.
И решившись, женщина соскользнула в протянутые руки. Тут же на плечи ей набросили широкий плащ с пушистой меховой подкладкой. Мягкий желтый мех нежно ласкал кожу, согревая трясущуюся от холода беглянку. Рыжий усадил ее впереди себя в седло.
Странное это было чувство. Она интуитивно приняла самое удобное положение, при этом сознавая, что впервые едет верхом, и вообще – никогда раньше не сидела на лошади. Точно знать, как именно нужно ездить на лошади, и одновременно ничего не помнить о подобном опыте… – это, согласитесь, не вдохновляет.
Подавленная и сбитая с толку, женщина всю дорогу молчала, не смея обернуться и поднять взгляд на своего спасителя. Зато остальных его спутников удалось рассмотреть получше. Целая свита: худенький паренек в плаще, два белокурых мóлодца, которые занимались собаками, смуглый темноволосый мужчина с витым обручем на лбу и еще трое в длинных кольчугах и с луками. По голосам слышно было, что позади едет еще с десяток человек. Все они бойко переговаривались между собой, но язык не походил ни на один из ранее слышанных.
Они пересекли речку вброд, потом долго ехали по дороге между холмов, густо поросших лиственным лесом. Почки только успели раскрыться, и эта волшебная зеленоватая дымка казалась женщине такой знакомой… Знакомой до боли. Когда-то она уже видела что-то подобное. Давно? Недавно? Вот только как ни напрягайся – не вспомнить ни времени, ни места. А кажется, только вчера…
От одежды рыжего пахло горьким древесным дымом. Он размеренно дышал, и так же ритмично билось его сердце, словно говорило: «Не бойся. Тебе ничего не угрожает. Только не со мной».
Хотелось бы верить. Очень.
А потом дорога снова повернула и вывела отряд Рыжего прямиком к высокому замку на холме.
– Эр’Иррин, – сказал он и судорожно вздохнул.
А замок… замок был… прекрасным. Другого слова потерявшая память женщина подобрать не могла, как ни пыталась. Сторожевые башни возносились к самому небу, царапая мелкой, как рыбья чешуя, черепицей легкие облака. Узкие полотнища стягов трепетали на ветру. Три белые стрелы на красно-черном. На крепостной стене запели рога, и подъемный мост со скрежетом опустился. Ворота приветливо распахнулись.
Обозрев с высоты лошади счастливые лица слуг и соратников, Мэй едва сдержался, чтобы не выдать безграничной усталости и раздражения, царивших в душе. Наступил на горло своему настроению и улыбнулся в ответ. Вернее, попытался улыбнуться.
– Позаботьтесь о леди Хелит, – распорядился он, передавая живую находку в руки женщин. – И о мертвых тоже.
Ему безумно хотелось только одного: остаться одному, наедине со своими мыслями и тревогами. Чтобы никто не заглядывал в лицо, не требовал ответа на неразрешимые вопросы.
– Тебе не мешало бы отдохнуть, – молвил Дайнар, скорее угадав состояние лорда. – Ты слишком близко все к сердцу берешь. В том, что случилось с посольством из Далатта, нет и не может быть твоей вины.
Говорил и понимал, что враги Мэйтианна – те, кто притаился в Лот-Алхави, и те, от кого он стережет границы Тир-Луниэн, – припомнят Рыжему и то, что не выслал навстречу отряду леди Хелит своих доверенных фианни, не предусмотрел, не упредил несчастья.
Они шли узкой галереей, ведущей к личным покоям Мэя. Дайнар чуть позади, чтобы не нарушать субординацию. Стражники вытягивались в струнку, преданно поедая глазами своего огненного князя. Рыжего любили и боялись. А он на самом деле не нуждался ни в том, ни в другом.
– Не нравится мне вся эта история, – вздохнул он. – И девушка не нравится, и все, что с ней случилось, – тоже.
– Думаешь, она с ума сошла?
– Нет, Дайн, если говорить о разуме, то она вполне нормальна. Но что-то в ней не так.
– В каком смысле? – удивился Дайнар.
– Ты понимаешь язык, на котором она теперь говорит? Разве он похож на гайши? Лирис? Я вообще слышу его впервые. Да и не владела Хелит никакими иными наречиями, кроме родного. Я точно помню.
Сам Мэйтианн разговаривал на пяти языках и читал еще на трех – ныне мертвых, стало быть, знал, о чем речь.
А молчал Рыжий Мэй о том, что в спасенной нынче утром Хелит от настоящей леди Гвварин практически ничего не осталось. Он уже не мог сказать точно, но инстинктивно чуял несоответствие. Раньше, до случившегося, – да, мог. Теперь – нет.
– Дэй’ном?.. – подозрительно сощурился Дайнар. – Думаешь, она – кайт?
Все знают, что создавать оборотней ведуны дэй’ном умеют даже лучше, чем ядовитых пауков.
– Нет, – отрезал Мэй.
«С чем сравнить ауру настоящего кайт? – подумал он. – Разве только с вонью от разлагающегося трупа висельника где-нибудь на рыночной площади в Нафарре или Стисе». Но это он так чувствует, вернее чувствовал. А хитрецы из Лот-Алхави вопьются в такую историю, как клещи в медвежье ухо.
– Тогда я не понимаю… – вздохнул Дайнар.
– Я тоже.
С тех пор как Мэй взвалил на себя все тяготы пограничной службы, Дайнар никогда не видел своего лорда и друга таким озабоченным. Неужели из-за заполошной девчонки, от которой теперь, кроме подвоха, ничего ждать не приходится? А ведь на нее возлагали столько надежд! Эх-х-х-х! Если бы Тайгерн породнился с домом Гвварин, как планировалось, то Мэй бы избавил себя от лишней головной боли, связанной с младшим братом.
– Я пока ополоснусь, а ты разбери донесения, – попросил Мэй.
– Тебе и поспать не мешало бы.
– Потом. Все потом.
– А где Хельх? – спросил Дайнар, в поисках оруженосца оглядывая унылые покои князя.
– Отправил его к Гвифину. В наказание.
Жесток был Рыжий, всегда знал, как уязвить побольнее. Ведь понимал же, что для мальчишки нет ничего горше и обиднее, чем остаться в замке под присмотром старого ведуна, когда остальные отправляются спасать от дэй’ном прекрасную деву, а все равно сделал.
– Бессердечный.
– Отвали, Дайн, – беззлобно фыркнул Мэй и ушел в купальню смывать дорожную грязь.
И пока Рыжий громко плескался в лохани, его советник терпеливо читал донесения полевых агентов, раскладывая их в три стопки. Справа – из Хаалу, слева – от горцев, а посередине – столичные. Затем посвежевший, насколько это возможно, лорд Мэйтианн, облаченный в домашнюю теплую тунику, рылся в картах, сравнивал и сверял их с собственными наблюдениями, а Дайнар мылся. От него до такой степени воняло конским и собственным потом, что выйти к трапезе в таком виде благородный униэн позволить себе не мог. Подошло время ужина, явился несчастный Хельх, а следом за ним стольник. Мол, все уже ждут.
– И леди Хелит? – спросил Мэй.
– И она тоже, – кивнул тот со странным выражением лица.
Он склонился прямо к уху лорда, горячо и тревожно зашептал что-то.
– Ты уверен? – озабоченно переспросил Мэй.
– Даугир может подтвердить.
Потрескавшиеся губы Рыжего сжались в тонкую полоску, выдавая крайнюю степень волнения.
– Если хоть слово уйдет за стены Эр’Иррина…
– Пока что знаем только мы трое, – заверил его Масси.
– Это пока.
Спасенную девчонку Дайнар уже почти ненавидел. Разве мало у Рыжего забот, разве мало ему горестей?
А она сидела по правую руку Мэя в роли почетной гостьи, бледная до прозрачности, глазастая, напряженная, словно натянутая тетива нацеленного лука. Того и гляди, зазвенит. Белая нижняя котта и бирюзовое блио шли ее холодной красе несказанно. Косички, заплетенные от лба к затылку, открывали взгляду высокое чело, и девушка выглядела моложе своих лет.
– Кушайте, миледи, – мягко попросил Мэй, показывая ей на приборы, выложенные рядом с простой белой тарелкой: ложку и двузубую вилку.
На ужин была сырная запеканка с зеленью. Как тут же выяснилось, девушка орудовала вилкой лучше иных королев, настолько легко порхала в ее пальчиках точеная костяная ручка. Тем, как ела леди Хелит, можно было залюбоваться. Чем, собственно, и занималось большинство мужчин, собравшихся за княжеским столом.
Дайнар с облегчением вздохнул. Такому фокусу кайт-оборотней точно не научишь. Одной бедой меньше.
Купаться в горячей воде – весьма приятное занятие, если вокруг не толкаются шесть молодых женщин, которые все время переговариваются между собой на незнакомом языке. Это раздражает. С другой стороны, без их помощи промыть как следует волосы ни за что бы не удалось. Мыло представляло собой липкий бесформенный кусочек белого цвета, который все время норовил выскользнуть из рук и утонуть в мутной горячей воде, остро и тревожно пахнущей какой-то травой. Пар поднимался над водой, кудахтали девицы, и нестерпимо хотелось закрыть глаза, нырнуть в теплый сон, чтобы проснуться… Где? Где-то в другом месте. Не здесь. Мысль, почти уже оформившаяся, внезапно ускользала мокрой тонкой нитью, оставляя странное послевкусие. И сколько ни напрягай память – все безрезультатно, только голова наливается свинцовой тяжестью.
Девицы весело защебетали, протягивая жесткое полотно, чтобы вытереться. Жесткое настолько, что ткань царапала кожу и без того пострадавшую от блужданий по ночному лесу. Ссадины на коленках и локтях до сих пор щипало.
– Спасибо большое, – сказала она.
Но девушки, разумеется, ничего не поняли и подняли настоящий гвалт. Видимо, спорили. Одеты они были довольно скромно – в длинные платья простого кроя неярких расцветок: серые, голубые, бежевые. Такое же было предложено и купальщице. Только белое. А поверх – узкая накидка без боковых швов с прорезью для головы, которая завязывалась на поясе. И никакого нижнего белья.
– А трусы? – спросила она и показала на себе, что имеет в виду.
– Ванагго гвер та, – весело ответствовала чернокосая барышня, верховодившая всей компанией.
Делать было нечего. Может быть, тут так принято? Хотя странно. Раньше ведь было все иначе… Вроде бы… Или не было?
Пришлось покорно отдаться в умелые руки девушек, которые быстро и ловко сумели нарядить ее в не слишком удобную одежду. Иначе она бы точно запуталась в веревочках, поясках и тесемках, неисчислимое количество которых повергало в ужас.
С волосами тоже были проблемы. Уж больно длинными они оказались. Непривычными. Подозрительно светлыми. А ведь помнилось, что с волосами что-то такое произошло. Отрезали? Выпали? Но нет, волосы, которые тщательно расчесывала русая хохотушка с ямочками на щеках, были настоящими.
– Гэрт уан хелит? – все время спрашивала девица. – Гэрт? Ано?
В ответ – кивок. Пусть делают, что хотят. Косы так косы.
А потом черноволосая поднесла круглое зеркало на ручке, чтобы можно было по достоинству оценить работу девушек. Забавное зеркало, темное, словно не в стекло смотришь, а в лесное озеро с черной стоячей водой. Из его тяжелых глубин глядело совершенно чужое лицо. Ладони стали холодными и мокрыми от пота, сдавило грудь, и слезы брызнули сами по себе, заливая прозрачной соленой пеленой серо-голубые глаза. Чужие глаза. Густые пепельные брови, пушистые ресницы, ровненький, чуть вздернутый носик и полные губы: неузнаваемые черты молоденькой девушки. Этакая прохладная нордическая краса валькирии. Чтобы не разрыдаться в голос, она закрыла рот ладонью. Слезы душили, жгли глаза, частым дождем капая на подол голубой накидки.
– Это не я, это не я… Я не такая… Другая…
Но вспомнить свой подлинный облик не удавалось. Из зеркала должна была смотреть совсем другая женщина. Не юная девица-красавица, не белокурая бестия из германских легенд, нет!
Она вырвала из рук чернокосой зеркальце и впилась взглядом в свое отражение, словно темное стекло чем-то провинилось, специально спрятав истинный облик в своих недрах.
– Боже мой, так не бывает! Не может быть!
Наверное, она перепугала своей истерикой заботливых девушек. Они разбежались в разные стороны и глядели теперь с изумлением и нескрываемым страхом, не зная, чего ожидать от подопечной, разрыдавшейся над собственным отражением.
– Нет, нет, нет! Я так не могу!
– Х’ярвин и кассо уан хелит, – ласково сказал чернокосая, первой осмелясь приблизиться к надрывно плачущей девушке.
И погладила по макушке. Словно перепуганного ночным кошмаром ребенка. Жалостливо так.
Рядом с белокурой девой Мэй чувствовал себя вдвойне неуютно. Ни словом не перекинуться, ни шуткой, словно на королевском приеме. А ведь, когда Рыжий в последний раз видел Хелит в Далатте, та показалась ему чуть ли не балаболкой, так озорно она щебетала и смеялась вместе с другими девчонками. Он стоял в тени, на открытой галерее второго этажа, и Хелит попросту не могла его видеть. Тогда она ему даже не понравилась, и похвалил девчонку, только чтобы не обидеть Оллес, который души не чаял в дочурке.
…Один из последних теплых дней осени, канун сезона Акстимма-Забвения. В блюде манящей горкой лежат сладкие сочные яблоки – плоды недавно собранного урожая, благоухает на весь сад отцветающая хизанта, и воздух пронизан солнечными лучами. На подоконнике нежится толстый рыжий кот – тезка Мэя, названный так за сходство мастью с Отступником. Впрочем, далаттские коты все рыжие.
– Скоро будет война, – сказал тогда Оллес.
Настолько резко и неожиданно, что Мэй вздрогнул. Хотя, конечно, знал, что старый лорд Гвварин не сгущает краски. Лишь говорит вслух то, о чем в Далатте, и тем более в Лот-Алхави, предпочитают молчать. Рыжий только надеялся, что дэй’ном повременят хотя бы до начала весны. Как выяснилось, напрасно.
В памяти остался вкус яблок, запах цветов и смех светловолосой девушки.
А сейчас его локтя касалась другая женщина. Взрослая, сильная, опытная, не сентиментальная. Это было словно… хитроумный узор или сверкающий гранями камень. Из тех, что так искусно гранит Сэнхан, прежде чем вставить в перстень или ожерелье. В каждой грани отблеск сущности. И поди разбери – где кончается чутье и где начинается безумие.
«Надо было пригласить хоть парочку музыкантов, – подумалось Мэю. – А то чересчур этот ужин походит на тризну».
Еле дотерпев до конца трапезы, Рыжий торопливо проглотил кусок сладкого пирога и собрался было удалиться, но его молчаливая соседка внезапно коснулась руки ледяными, как у снежной ритт,[1] пальцами. И главное, посмотрела с такой мольбой, что растопила бы самое черствое сердце.
– Пажаласта плиз помохитте мнэ.
Непонятно, но достаточно проникновенно, чтоб приковать к себе внимание Рыжего.
Девушка многозначительно кивнула, смешно приподнимая брови, но, как ни странно, Мэй догадался, что она хочет остаться с ним наедине. Выгонять свиту Рыжий не стал, а лишь отвел Хелит в уголок и заслонил от остальных широкой спиной.
– Я вас слушаю, миледи? Вы что-то хотите сказать?
Она приложила ладошку к его груди и спросила:
– Мэй?
– Да, это я!
Она кивнула, стукнула себя по ямке между ключицами и требовательно поглядела Рыжему в глаза. И снова повторила свой жест.
– Мэй? Мэй!
И тут он понял. Коснулся ее плеча и сказал:
– Хелит.
– Хелит?
В серых глазах девушки мелькнуло искреннее удивление, сменившееся подлинным отчаянием. Неужели не ожидала услышать собственное имя? Лойс побери, да что это вообще означает?!
– Хелит, – прошептала девушка, убитая горем. – Хелит.
Мэй ободряюще сжал ее узкую ладонь и пробормотал нечто утешительное, но на самом деле был растерян и смущен не меньше, чем несчастная дева. Что прикажите теперь с ней делать? Где искать ответы, если она даже не помнит своего имени? Вот напасть!
А Хелит неотрывно глядела в окно на две луны – одну полнолунную, другую в последней трети, и губы ее дрожали.
– Твоюмать, – потрясенно молвила она и тяжело вздохнула.