ОГУРЕЧНАЯ ГРЯДКА
Лет до шести-семи, наверное, я не знала значение слова «воровать». Однажды летом, жарким июльским днём, мама послала меня за чем-то в баню, может за мылом, может за тазиком, баня наша топилась по-чёрному и находилась на другом конце огорода, подальше от жилых строений. Отворив большие скрипучие ворота в огород, я вприпрыжку бегу по широкой огородной меже и вдруг замечаю на огуречной грядке, в борозде сидит мальчишка на корточках и смотрит на меня. Он был мне знаком, дом, где жила его семья, был недалече от нашего, через речку на пригорке, поэтому испуга я не испытала, напротив, меня разбирало любопытство – чего это он забрался в наши грядки, от кого прячется? И только я открыла рот, чтобы спросить его об этом, он поднес палец к губам и прошипел: «Тс-с-с, не говори никому, иди куда шла!» – я, пожав плечиками от удивления, хмыкнула что-то нечленораздельное и побежала по тропинке к бане выполнять мамино поручение. Когда возвращалась, огуречная борозда была пуста, сбежал парнишка, я же про него тут же забыла. И только поздним вечером, когда подошло время поливать грядки в огороде, я вспомнила дневную историю и спросила маму о том, зачем мальчишка сидел в нашем огороде. Ответ меня поразил: «Он просто воровал огурцы». Мне было непонятно, как так просто можно залезть в чужой огород и брать то, что тебе не принадлежит, тем более огороды были у каждого дома и огурцы в это время года росли у всех. И ещё, наверное, мне в назидание, что красть нехорошо, мама, вздохнув, сказала, что только раз в жизни она украла, и все эти годы ей было стыдно за свой поступок. Дело было во время войны, в деревне по домам были расселены эвакуированные, в их доме тоже жили женщины с детьми. Одна из женщин была портнихой, она привезла с собой небольшую швейную машинку, сундучок с нитками, шила на заказ по вечерам, чтоб заработать детям на хлеб и картошку. Так вот из этого сундучка с нитками мама и украла неполную катушку ниток, так как прохудившуюся за войну одежонку, чинить было совершенно не чем, а купить было негде. К моменту этого её покаянного рассказа уж минуло с войны четверть века, а её всё ещё мучал этот неблаговидный поступок. Наверное, история огуречного воришки, и мамино нечаянное откровение, произвели на меня очень сильное впечатление, потому что этот день мне запомнился на всю жизнь. А понимание того, что стыд перед самим собой за плохой поступок может быть гораздо мучительнее любого общественного порицания, пришло гораздо позже, когда появился уже какой никакой, но свой жизненный опыт.