Часть вторая Ангел
Глава 1
Вася не слушался маму, и его поставили в угол.
«Это плохо», подумал Вася.
А потом еще подумал:
«А мама считает, что хорошо».
А потом подумал:
«Мне было хорошо, когда я вел себя плохо. А теперь мне плохо…чтобы другим стало хорошо?»…
Это начало сказки, которую сочинил папа и рассказывал мне, четырехлетнему малышу. Уже тогда я знал, что правда многогранна. А где не знал, там чувствовал.
Любой скажет, что трагедия – это драма, в которой кто-то умирает. Это так. Но кое-что еще. Трагедия – когда в споре, где кто-то умер, обе стороны были правы. В этом трагедия.
Мне было плохо. Легко быть правым, если от этого не умирают люди.
Мы ехали с Томой на разных лошадях, притороченные к спинам наездников, и словно вели безмолвную беседу.
«Он умер из-за меня, из-за моих выкрутасов».
«Не говори так. А Малик и Шурик? Они живы только благодаря тебе».
Я все понимал. Но душа болела.
Непривычная еда, оцарапанные нервы и непрерывная череда событий со смертью человека, который мне доверился, наложились друг на друга… и дали неприятный эффект. Думал перетерпеть, но корчи и возня не остались незамеченными. Зад царевны поочередно совершил несколько продольных и поперечных движений, и она подозрительно оглянулась.
– Мне… на минутку, – простонал я. – Надо.
– Надо, так надо, – не стала спорить царевна. – Перекур!
Маленький отряд остановился.
– Вы курите?! – И здесь достала эта вредная ненавистная привычка. В первом классе мне выдохнул в лицо старшеклассник. Как я не задохнулся, не представляю, но желания пробовать с тех пор даже не возникало.
– Курим? – не поняла Милослава, с неясным сомнением окидывая меня взором с ног до головы. – Не слышала. Это команда на краткий отдых. Любой с детства знает.
Гм. Повод задуматься. Осталось понять, о чем.
Приемлемое местечко нашлось за деревьями, расшнурованные шаровары поехали вниз, и я присел, закинув полы халата на колени. Рука машинально нарвала больших мясистых листьев: опыт туризма имелся, уже не раз доводилось пользоваться дарами природы вместо благ цивилизации.
В траве ползали привычные глазу муравьи. Может, Малик опять сказал бы, что не наши или не муравьи. Уходя, я поднял одного и надкусил попку. Брызнуло кислым. Все как обычно.
Остальные тоже воспользовались «перекуром». Глаза Томы, возвращавшейся с другой стороны, просигналили: есть, о чем посекретничать. Что ж, поиграем в шпионов. Небрежно «гуляя» по полянке, с каждым шагом мы сближались, пока не стал слышен шепот:
– Мне даже неудобно было отлучаться. Когда ты пошел… за тобой следили, представляешь?
Мне на щеки словно кипяточком плеснули.
– Прямо… там?
– Отсюда. Милослава сначала глаз не спускала. Потом успокоилась. Думала, что сбежишь? Или зачем-то руки на себя наложишь, как показывал. Или, как воображает мелкая, – кивнула Тома на подкармливавшую лошадь Зарину, одновременно косившуюся на нас, – колданешь как-нибудь. Ты же ангел, вдруг умеешь?
Она сглотнула вырвавшийся смешок.
– По коням! – поплыло над лесом.
Зарина приглашающе помахала Томе. Мне помогли взобраться за щит царевны. Деревянный изнутри, ко мне он был обращен холодным начищенным металлом. На щитах в этом мире рисовали узоры, цветы и орнаменты – как и на бляхах ремней, на пластинах лат, ножнах, шлемах, седлах и прочей ерундистике, что усердно покрывалась гербами их носителями на родной Земле. Столь наплевательское отношение к геральдике и принадлежности к определенному дому напрягало. Впрочем, это я западных фильмов насмотрелся и книжек о рыцарях начитался. О том, как заведено у моих предков, понятия не имею. Может, именно так, и это именно они?
Когда дорога снова принялась вытрясать душу из привьюченого, словно бурдюк, тела, я спросил:
– Можно три вопроса?
– Только три? – Благодушие и покой царили на лице Милославы.
– Для начала. Но очень волнующие. Куда едем, зачем и, главное, что с нами будет потом?
– Правильные вопросы.
Милослава с минуту что-то обдумывала, словно распределяла файлы по папкам «говорить» и «не говорить».
– Первое. Куда, – вскоре начала она. – В башню Варфоломеи, цариссы Западной границы. Самой сильной цариссы этого региона.
– Ты ее дочь? – с большой долей уверенности предположил я.
Царевна кивнула.
– И Карина с Зариной. И не только. Говорю же: самая сильная. Теперь – зачем. Мы обязаны доставить ангелов в крепость. Для этого нужно собрать надежную свиту, чтоб не получилось, как с Гордеем. Боец был знатный, а думалка хромала. Еще: ангелы вообще-то ничьи, но могут оказаться чьи-то, вот и появилась мыслишка…
Словно ужалило: чьи-то? Нас хотят приватизировать?
Общество религиозного фанатика и обманщика Гордея вспоминалось во все более радужных тонах.
– Что потом? Скажу одно, – продолжила Милослава, – все будет по закону. Как – не знаю. Третья заповедь гласит: соблюдай закон. Так и сделаем.
– Гордей упоминал заповеди, – припомнил я. – У вас, должно быть, другая нумерация. У нас тоже в разных конфессиях по-разному. Последняя разве не «не возжелай жену ближнего своего»?
– Как?! – Милослава подавилась воздухом, а затем заржала громче своей испугавшейся гулко вторившей лошади. – Слов нет, одни междометья. А четвертая? Ну-ка, повесели еще.
– Почитай отца твоего и матерь твою, – хмуро сказал я.
– Придумают же, – чуточку успокаиваясь, откликнулась Милослава. – Сказано: почитай матерь свою и чужую, ибо Алла, да простит Она нас и примет, дала нам мир, а они дали жизнь. Эта заповедь звучит только так, отступление – грех. Грех – это смерть. Ясно?
– Угу.
Царевна почти не управляла конем. Ищейкой, взявшей след, тот сам находил дорогу. Или у здешних коняк навигатор в голове? Как у наших голубей, что всегда возвращаются.
Скорее всего, часто ездит этими местами. Самое скучное объяснение обычно самое правильное.
В начале разговора справа приблизилась Зарина с Томой за плечами. Розовенькие ушки обратились в локаторы. Милослава шуганула ее каким-то крепким словцом, дальше нам никто не мешал.
– Почему ты сказала Гордею «Вы вымираете»? – нарушил я молчание. – Кто вымирает?
– Их семья. Совсем слабая. Теперь еще лучшего бойца лишились. – Задумавшись, царевна стрельнула глазами по сторонам и выдохнула, пересилив себя: – А как жизнь у вас? Там?
Ее палец пронзил небо.
Сказать, что вопрос меня поразил – ничего не сказать.
– Закон запрещает слушать ангелов, – напомнил я. – Не слушать истории ангелов, не спрашивать о нашем мире. Кто слушал – жуткое наказание.
– Именно, – спокойно согласилась она. – Но закон есть закон, а жизнь есть жизнь. Так как у вас?
– Не боишься?!
– Наслушались алла-хвалинских идиотиков? Заруби на носу или где хочешь: отвечаешь только за то, что докажут. Мы здесь вдвоем. Во всевидящее око Аллы я не верю. Значит, если не проболтаемся, никто не узнает. Где никто не знает, закон бессилен.
Вспомнилось, как в одном школьном кабинете кто-то расписал стену паскудными надписями. Принялись искать виновных. Валерий Вениаминович сказал: «Он был один». «Почему вы так уверены?» «Было б хотя бы двое – я б уже знал».
– А если проболтаюсь я? – Хотелось бы видеть глаза Милославы, но в доступности имелся лишь зад, а он эмоций не выдавал. – Мало того, специально сообщу?
Царевна как нарочно поерзала в седле, устраиваясь удобнее. Равнодушно раздалось:
– И что? Кто тебе поверит, если я, царевна, буду отрицать? Ты моложе, беспокойней, фантазия богата. Вскоре свои интересы могут возникнуть. Мое слово окажется весомей. А с тобой однажды произойдет несчастный случай.
Оп. Я заткнулся. Искренне верующие отныне нравились мне больше. Ненавижу местных атеистов.
– Так как там у вас?
– Нормально у нас.
Бронзовый щит встал холодной стеной не только между телами.
Лес вдруг кончился. Царевна чуточку расслабилась, остальные тоже повеселели.
– Наша земля! – сразу за последними деревьями звонко объявила Зарина.
Счастливая улыбка осветила ее личико. Руки раскинулись, обнимая мир. Угораздило же родиться в подобной семейке. Пары лет не пройдет, будет как остальные – прожженной циничной убийцей. Пока же малявка являлась единственным туземцем, вызывающим хоть какую-то симпатию.
Под нами колосилось поле, засеянное чем-то. Какой-то культурой. Из меня агроном, как из Милославы Франциск Ассизский. Это такая Мать Тереза, только мужик.
Небо потихоньку сгущалось темнотой.
– Успеем, – прикинула царевна.
Через полчаса поле сменилось дорогой – широкой утоптанной, первой в этом мире. Надеюсь, не единственной. Лошадям стало легче.
Мои руки обнимали ледяной металл талии царевны, пальцы цеплялись за портупею. Живот, грудь и щека терлись о щит. Вперед смотреть я не мог, но приободрившиеся и радостно засуетившиеся окружающие подсказали, что куда-то приближаемся. Отряд поднажал и перед самым закатом прибыл к охраняемым воротам.
– Спешиться! – бросила царевна.
– Что там? – не утерпел я.
– Цекада, – с радостью «объяснили» мне несколько голосов.
Частокол из высоченных заостренных бревен был мрачен, суров и вызывал необъяснимое ощущение надежности. Неплохое сооружение. Регулярное войско штурмом его, конечно, возьмет, а от волков и лихих людей – защита.
– Хочешь жить – молчи, – прошипела Милослава Шурику. – Притворись потерявшим сознание, а лучше мертвым.
– Царберы! – У восхищения Зарины предел исчез как понятие.
Во все двадцать два глаза (так казалось) таращась на выступивших вперед красавцев-богатырей, она выпячивала грудку и тянулась макушкой вверх, пытаясь выглядеть хоть немножечко выше. И старше. И это могло получиться – у другого. Но не у нее.
Ярко-желтые плащи покрывали доспехи царберов. Прямоугольные щиты защищали две трети туловища. Витиевато изогнутые шлемы единого образца имели налобник, нащечники и ниспадающие на затылок бармицы. На верхушке красовался султан из конского волоса. Руки и ноги – в бахроме бронзовых пластин. Грудь и спину закрывала мощная кираса. Царевны, царевич и принцы подобным не блистали, сразу став пресными и легковесными. Как кузнечик рядом с жуком-бронзовиком.
Наверное, царбер – это солдат. Войник по-местному. Выясню, когда говорить не станет преступлением. Вон как Милослава зыркает, чтоб вели себя прилично.
Двое царберов приготовились записывать въезжающих на пергамент. Мы приблизились.
– Милослава, Карина и Зарина Варфоломеины, – отчеканила царевна. Пропустив вперед сестер, назвала остальных. – Ангелы Тома и Чапа. Дорофей и Порфирий Милославины.
Мужья царевны внесли Шурика.
– Крепостной Западной границы Щербак. Порван волками.
«Не лжесвидетельствуй!» – вспомнилась заповедь.
Ворота с болью в суставах отворились.
– Цекада. – Зарина обвела руками уходящий вдаль и закругляющийся там забор, словно объяснив этим что-то.
– Цикада? – Под этим именем я знал только невыносимо трещавшее по ночам насекомое.
– Царский караван-дворец. Цэ ка дэ. Мы говорим – цекада.
Ясно, караван-сарай в местном антураже. По мне, так это постоялый двор. Именно двор, где за оградой вдоль одной стены даже по запаху определялась конюшня, к другим лепились грубо сляпанные избушки, перетекавшие одна в другую. Между конюшней и жильем дымила кухня, около нее торчал бревенчатый колодец с навесом. За жильем, перебивая ароматами кухню, располагалось отхожее место.
Зря назвал домики жильем. Скорее, служебные помещения. Казарма, оружейная, склады.
Весь центр занимала огромная поляна-лежанка. Благородные первыми занимали место, сопровождающие низкорожденные располагались вокруг, как школьники на перемене вокруг включенного планшета. Мы последовали общему примеру.
Людей не особенно много. Работяги жмутся ближе к отхожему месту, царские отпрыски – к кухне. Удивительно, но не видно ни толстых, ни худых. Вообще. Видимо, от местной жизни у хилых масса нарастает, а у жирных выплавляется.
– Милослава? – раздался удивленный оклик.
– Это Дарья, царисса школы и Грибных рощ, – заговорщицким шепотом сообщила Зарина. – Наша соседка.
– Кого вижу, Милослава, как выросла и похорошела!
– Доброго здравия, царисса Дарья.
Группа гуськом выдвинулась в ту сторону. Милослава, наш бравый караванщик, лавировала между лежащими компаниями, как я на сочинском пляже, с кем-то здоровалась, кого-то демонстративно игнорировала.
Перед цариссой все встали по струнке, едва каблуками не щелкнули.
Лет около сорока, чуточку дородная, но не настолько, чтоб выпирать из боевых доспехов. Илья Муромец в юбке. Впрочем, здесь все в юбке. Экипировка похожа на царевнину, но несравнимо богаче. Поножи и наручи уже сняты, остальное блистает, как только что выкованное и надраенное. Нагрудная броня красиво обрисовывает немаленькие выпуклости. Оплечье могучее, многослойное, и вообще: в целом металла на цариссе раза в три больше, чем на тоненькой воинственной царевне. И главное отличие: желтая зубчатая корона по ободу шлема.
Такого я еще не видел, кроме как по телеку. Настоящая корона на голове настоящей повелительницы. Смущала небольшая деталь: сия повелительница располагалась на травке посреди огороженной лужайки вместе со всеми – с мужьями, со свитой, с бойниками и крепостными. И это коронованная особа?! Чего-то в местной жизни я еще не понял.
Кстати, шлем, хоть коронованный, хоть обычный, здесь не снимают. От слова совсем. Если только на ночь, и то не факт. Пока своими глазами не увижу, буду считать, что это часть тела.
Свита цариссы держалась поодаль, как бы в тени. Как мы. Вроде здесь, но пока не окликнули – не существуем.
– Я же тебя такой помню, – женщина изобразила жест, каким рыбаки изображают улов среднего рамера. – Сколько ж тебе зим стукнуло?
– Девятнадцать, царисса Дарья. Откуда и куда путь держите, если дозволено любопытствовать?
– Отчего ж. Домой, от вас. Приезжала за девочками, а они, оказывается, здесь, с тобою.
– Значит, забираете Карину и Зарину?
– Пора им вольным воздухом подышать. Себя вспомни.
– Все помню, царисса Дарья, вашими заботами человеком стала. Мир видела. С людьми познакомилась.
Царисса благодушно погладила Милославу по плечу:
– Важно, что Закон приняла в сердце, остальное приложится. Гляжу, сегодня здесь все Варфоломеины дочки собрались. – Она окинула взглядом царевнино сопровождение, внимательно остановившись на каждом. – Что-то Лисаветы не видно.
– Она с вечера на границе.
– Как же? Только что здесь мелькала, – царисса покрутила головой.
– Лисавета – здесь?! – Глаза Милославы цепко пробежали по каждой фигуре, каждому лежащему телу, каждой вещи, за которой можно спрятаться.
Короткий злой выдох сообщил нам результат.
– Странно, – пожала плечами царисса Дарья. – У меня безупречная память на лица.
В глазах Милославы бесилась неизвестная мысль. Мысль требовалось обдумать в одиночестве. Но сначала нужно закончить здесь.
– Карина, Зарина, – позвала Милослава. – Едете в школу с цариссой Дарьей. Ангелов доставим без вас.
Царисса вскинула левую бровь:
– Ангелов?
– Вот, – прицельный мах подбородком указал на нас. – Двое. Надо доставить в крепость. Стараемся для начала добраться до дома.
Царисса соизволила нас отпустить:
– Отдыхайте. Утром заберу девочек.
Глава 2
Сон не шел. «Дно» туловища жалобно ныло, непривычное к долгим верховым прогулкам. Я ворочался на земле, тело пыхтело и страдало, пытаясь найти оптимальное положение. Не находило. Рядом так же мучилась Тома, кутаясь в свой халат. Остальные дрыхли как цуцики. Если когда-нибудь посчастливится воспользоваться поисковиком, надо посмотреть, кто это.
Гм. Если.
Ну и ладно. Никакого комфорта, зато под охраной. Вот главное удобство этого караван-сарая.
Пожалуй, единственное.
Глаза и мысли устремились в небо. Луна та же, в той же фазе: почти полнолуние. Про звезды не скажу. Знаю только Большую Медведицу. Она присутствовала. На месте или как – большой вопрос. Помню, ее наличие указывает на северное полушарие. Так мы и были в северном. Выходит, и теперь в северном, только южнее: откуда-то же взялись тепло и горы. Разберемся, всему свое время.
Перед сном поужинали. Вареные овощи с неизменной кашей и вкусными соусами усвоились на ура, а вот компот уже требовал выхода. Лунный свет позволял ориентироваться. Стараясь ни на кого не наступить, я побрел в отхожее место. Среди ночи в нужной точке не было никого, не считая мелкого карапуза. Из-под его единственного одеяния – длинной, до колен, полотняной рубахи – торчали босые ноги. Круглые глаза мальчугана, проводившие до стенки и упершиеся в мою спину, наполнились ужасом:
– Ты зе ангел, я слысал! Лазве ангелы…
Детская ручка испуганно прикрыла лицо.
– Думаешь, ангелы не люди? – сонно огрызнулся я и, закончив дело, запахнул изрядно помятые за ночь полы халата.
Мелкий ночной сотоварищ все еще стоял позади с открытым ртом. Обернувшись, я зачем-то состроил жуткую рожу. Пацан мгновенно вспомнил, зачем пришел, и сделал это прямо на месте. Мне стало стыдно.
– Не бойся, я не кусаюсь.
– Ты тосьно ангел? – Мальчик машинально сделал шаг назад.
– Точнее не бывает. Прямиком с того света.
По дороге обратно внимание привлекла одна странность. Когда отходил, Милослава лежала, раскинувшись, между мужей. Сейчас она располагалась с краю, сдвинув в центр Дорофея. Зачем-то поменялась.
Боковое зрение уловило движение, и моя голова сама собой повернулась. Полная луна делала мир контрастным, четким и мрачно-колдовским. На крыше подзаборного строения отчетливая фигурка в легких латах и шлеме красиво выгнулась правой рукой назад. В руке палка. Нет, копье. А отвод руки оказался замахом. Фьюффь!
Копье унеслось в центр общей лежанки. Более конкретно – прямо в нашу компанию. Шмяк! – воткнулось оно между локтями и коленями спящего на боку Дорофея. Лежал бы он на спине…
Милослава вскочила. Сна ни в одном глазу.
– Там! – крикнул я, указывая пальцем и своим криком будя половину поляны.
По наклону копья Милослава определила направление раньше. Мы вместе проводили взглядом фигурку до забора и сразу за него. Преследовать нет смысла – пока через людей добежишь, пока взберешься на домик, пока перемахнешь… а там, может быть, засада.
На мой вопль прибыли царберы.
– Что случи… Понятно.
Длинное древко, торчавшее меж людей, говорило за себя. Проснувшийся Дорофей тер глаза.
– Где виновник? – осведомился начальник стражи.
– Утек через забор, как ноги не переломал, – высказал еще один страж, подошедший с ворот. – Я поздно увидел, даже сигнал подать не успел.
– Наверняка там подмога ждала, – рассудительно кивнул начальник за забор. – Не один же. В ночь-то.
Милославу бесило их равнодушное спокойствие.
– Как насчет погони? – встряла она. – Время уходит.
Стражи хмыкнули:
– В ночь никто искать не пойдет. И не в ночь не пошли бы, никого ведь не убили. Поигрались, постращали – дело житейское. Ложная тревога.
– Запомните, – подытожил главный царбер, – мы охраняем от врага, а не от внутренних разборок великосветской шушеры. Всего хорошего.
Вот так, инцидент исчерпан. Они попытались уйти.
– Стойте, – воскликнула Милослава, которая, пронзенная, истекала бы сейчас кровью, если б не приняла меры. – Давайте сверим списки! Преступник был среди нас. Он въезжал в ворота. Он же не влез снаружи?
– Снаружи было чисто, – подтвердил наблюдатель за периметром.
– Придется обойти и опросить всех, – начальник стражи со скрежетом почесал стальной затылок.
– Я помогу, – сказала Милослава.
Царберы согласились.
Заснуть у нас не получилось. После долгого отсутствия царевны и переворошения всех гостей цекады, был найден брошеный балахон бойника. Опрос ничего не дал. Царевна долго сличала записи с наличием людей, царберы были рады отдать нудную работенку постороннему.
Милослава вернулась взбудораженная и какая-то дикая. Полный надежды взгляд сестер вызвал горькую усмешку. Царевна обратилась ко мне и Томе:
– Тоже отправитесь с цариссой Дарьей. Вернусь за вами на днях.
– Мы не оставим Шурика.
– Черт. Вот же, черт, одни проблемы от них. Зарина! – окликнула царевна-наследница маленькую царевну. – Будешь заложницей.
Милослава умела принимать смелые решения.
Девочка вздрогнула, будто ее кобыла лягнула. Могла даже назвать имя этой кобылы.
– Объясни, – потребовал я у царевны.
– Что должна делать заложница? – одновременно выпалила Зарина и залилась краской.
Милослава с усталым видом отмахнулась:
– Сестренка постоянно будет при вас как гарантия, что красного черта не тронут.
– И вылечат, – прибавил я.
– И поставят на ноги, если ты имеешь в виду это.
– А как объяснить окружающим, зачем я день и ночь таскаю с собой малявку?
– Я не малявка! – гордо всхлипнула Зарина. – Мне четырнадцать!
Вскочив и оправляя доспехи, она сравнивалась со мной ростом только благодаря сапогам на каблуках и островерхому шлему, если брать его верхушку.
– Тебе?! – даже обернулся я.
– Да. Просто я маленькая. В смысле, низкая. Но я расту!
Вот так. Эта пигалица – моя ровесница.
– Объяснение для других будет такое, – на ходу сочинила Милослава. – Зарина наказана выслугой в год за случайную порчу или потерю твоего имущества.
– У меня нет имущества.
– Потому и нет, что она как бы потеряла. Ясно?
– Я согласна! – закивала Зарина с каким-то остервенелым непонятным удовольствием.
Вроде все устроилось. С рассветом нас передали Дарье.
– Прости, – говорила царисса царевне. – Они ж разовые, даже по голосам друг друга не всегда знают. Я тем более. Еще у вашей матушки Варфоломеи подменили. Думаешь…
– Да, – резко ответила Милослава. – Думаю.
– Зачем ей это? – пыталась успокоить царевну Дарья.
Руки и плечи Милославы сотворили жест, означающий как «не знаю», так и «а то сами не знаете».
Выяснилось, что несостоявшийся убийца на входе записан как бойник из свиты Дарьи. Прибыл из дома Милославы. Теперь царевна отправлялась на поиски правды, а, возможно, и мести. Покачав головой, Дарья все же благословила:
– Храни тебя и направь на мысль верную и на путь истинный всеблагая Алла-всевидящая и всеслышащая, да простит Она нас и примет.
– Я найду, – пообещала Милослава. Ее левый глаз дернулся. – Найду и покараю. И да воздастся справедливым.
– Алле хвала, – убито повисла выговоренная цариссой необходимая формула. – Но не свершай необдуманного. Я тоже пострадала. Мой человек исчез. Если ты разворошишь угли, а результата не добьешься, мне потом трудно будет найти концы в полыхающем костре событий.
Она помолчала, задумавшись, и тихо прибавила:
– Если что-то пойдет не так – обращайся. Вместе мы распутаем этот клубок.
Кивнув, Милослава удалилась.
Рассвело. Караван-сарай гудел собирающимися путниками, которые готовились к новому дневному переходу. Ржали оседлываемые и навьючиваемые лошади, доспехи гремели, словно играла ударная установка, где вместо барабанов эмалированные ведра с гайками. Глаз искал верблюдов и даже слонов для соответствия виденным фильмам… но ожидания, к счастью или сожалению, не оправдались. Только люди и кони. Люди – светлокожие, европеоидной наружности, разной степени смуглости. Большей частью в латах, с копьями или хотя бы мечами. На некоторых вместо полноценного доспеха – разноцветные халаты типа тех, что покрывали нас с Томой. Эти халаты у кого-то запахивались, у других скреплялись на груди встык крючками или застежками. Частично их покрывали бронзовые накладки. Все здесь служило безопасности. Все чего-то боялись. Почти все головы венчали островерхие шлемы. Только дети спокойно бегали в одних надеваемых через голову мешкообразных рубахах по колено. Впрочем, были и взрослые в чем-то подобном: в перепоясанной или свободно свисавшей рубахе навыпуск, а также штанах или юбке. Причем женщины исключительно в штанах, а мужчины наоборот. Женщины распоряжались, мужья и прочие спутники умело справлялись с возложенными задачами. Думаю, минут через двадцать царберам можно будет поспать в полной тишине до очередного вечернего аврала, когда прибудет следующая партия жаждущих переночевать в безопасности.
Отбывая, мы попрощались с Шуриком. Я склонился над перевязанным соратником.
– Мы вернемся. Обязательно вернемся. Выздоравливай быстрее.
– Только не надо ой. Я вас умоляю, – мотнул он всклокоченной рыжей шевелюрой. Пробивающаяся щетина делала щеки красными. – Прекратите этих глупостев. Неужели не понимаю. Это вам не при румынах двери на ночь колбасой закрывать.
И на прощание, когда расстояние еще позволяло:
– Зай гезунт!
– Что?
– Будьте здоровы, в смысле: до свидания!
Тома утерла пальчиком уголок глаза. У меня тоже в носу щипало, а на душе скребли нагадившие кошки.
Свита цариссы оказалась маленькой, словно не царисса, а какое-то недоразумение. Зато с двумя развернутыми над головами штандартами. На одном – буква Д на зелено-оранжевом, на втором, бесцветном, – гриб на фоне буквы А. Ну да, она же госпожа школы и Грибных рощ. Не лучше ли на месте буквы изобразить книгу? Стоп, где я видал здесь книгу? Еще не изобрели.
Свита включала трех царевичей, царевну-подростка, поименованную Варварой, шестерку превосходно снаряженных войников, внешне не отличавшихся от царевно-царевичей и принцев ничем, кроме меньшей заносчивости, трех бойников-«ку-клукс-клановцев» и нас, четырех членов переходящего звена Варфоломеева семейства. И никакого багажа кроме седельного. Умеют же путешествовать. У нас, четырех Варфоломеивцев, было два мешочка у царевен, уложенных на лошадях. Учитывая небрежность, с которой к ним относились, ценностей не везли.
Плотно сбитая Карина, на земле казавшаяся тяжеловатой и оттого неповоротливой, взлетела на своего коня, словно у нее пружина в одном месте. Когда она сурово огляделась с высоты, я не успел отвести завистливого взгляда. Уголки девичьих губ тронула тень ухмылки. Впрочем, до меня ей не было дела. Глубоко посаженные карие глаза глядели вокруг твердо, несгибаемо и абсолютно равнодушно. Еще бы жвачку в зубы… Карина напоминала бычка, закованного в доспехи.
Царевичи уже нетерпеливо гарцевали поодаль. Они сопровождали супругу на манер телохранителей: куда она, туда и они, без разговоров и приглашений. Думаю, и отхожее место берут в кольцо, когда дражайшая половинка… гм, четвертинка посещает указанное заведение. Подобно цариссе и царевне каждый обладал превосходным доспехом, выделяясь в вооружении чем-то особенным. Один, невысокий и гибкий, вместо щита имел за плечами два одинаковых меча, что торчали в стороны, словно обрезанные крылышки. Второй – свирепый верзила – обходился одним мечом, зато огромным двуручным, тоже удобно расположившимся за спиной в простой защелке вместо ножен. Третий царевич, удивительно шустрый здоровяк, только что откликнувшийся на имя Руслан, был со щитом, но не убирал ладони с рукояти кривого меча, не характерного для этих мест.
– Тоже хочу нескольких мужей, – зашептала Тома. – Представляешь: сижу такая, вокруг офигительные мужчины – каждое слово ловят, каждый каприз выполняют… И все – мои!
Выразительно скривив губы, я отвернулся к шестерке собиравшихся войников. Они так же лишь в мелочах различались экипировкой, но в основном снаряжении напоминали высшее сословие: на каждом чешуйчатые доспехи с оплечьями, перегибавшимися из-за спины и крепившимися застежками на груди, сапоги с поножами до колен, наручи по локоть и островерхие шлемы. Из-под нашитого на кожу металла кое-где проглядывала нижняя полотняная одежда в зелено-оранжевой гамме.
Тома перехватила мой взгляд.
– Думаю, второй, третий и пятый мне подошли бы, как считаешь? – Озорная улыбка расползлась по витающему в облаках лицу, шепот продолжился: – Прикинь: забила мне стрелку Настюха-Брынза из десятого «бэ», а за меня выезжают такие красавцы в броне, как у Васнецова на «Трех богатырях». Представляю ее физиономию!
– Если что, картина Васнецова называется просто «Богатыри».
– Зануда. Еще скажи, «Три медведя» Репина называется просто «Медведи».
– Их там четыре. Четыре медведя.
– Как это? – Лобик спутницы наморщился. – Почему же ее называют «Три медведя»?
– Кто называет?
Тома задумалась, смутилась, умолкла.
– Картина с четырьмя медведями называется «Утро в сосновом бору», – с мстительным превосходством сообщил я. – Автор – Иван Шишкин.
– А я что сказала?
Отряд быстро собрался, взоры обратились на нас, новеньких, выставленных посреди лужайки словно на продажу. Стало неуютно.
Ведя еще одну лошадь на поводу, к нам подскакала царевна Варвара. Возрастом она превосходила Тому, но до Карины не дотягивала. Зато чудесно совмещала насупленую агрессивность второй с едва распустившейся женственностью первой. Если старшая из оставшихся Варфоломеиных напоминала ощетинившийся жерлами орудий, идущий на таран броненосец, а Тома – стремительную яхту, то Варвара была быстроходным фрегатом, готовым сразиться с броненосцем или сбежать от него, но не дать спуску ни одной яхте в пределах видимости. Начищенные латы сверкали бронзой, а ряды крупных зубов – отменной белизной. На щеках при улыбке проявились обаятельные ямочки, но симпатии не вызвали: улыбка вышла надменной и фальшивой. Высокая, отлично сложенная, с выпирающими вперед коническими нагрудниками и прикрытыми броневой юбкой широкими бедрами, девица одарила покровительственно-колючим взглядом:
– Ангелы, конем править можете?
– Нет, – сразу откликнулась Тома.
– Да, – одновременно выдал я. – Чуть-чуть. И только шагом.
– Тогда вам на двоих.
Мы стали обладателями низкой послушной кобылки, почти пони. Скорее, размером с ослика. Назову ее Тойота.
Вспомнив свою единственную конную прогулку, я по примеру Карины решил легко вспорхнуть в седло… и едва не перевалился на другую сторону. Меня до обиды весело поддержали посторонние. Сзади привалился приятный груз, Томины руки обхватили, она затихла. При поворачивании головы мое ухо улавливало глубокое ровное дыхание. Впрочем, голова девушки тоже не оставалась на месте: вертелась, как вентилятор на перегретую материнку.
Карина демонстративно уехала вперед. Ее мелкая сестренка, мой странный заложник, держалась рядом. Почти впритирочку. Остальные растянулись в длинную колонну, оставив нас практически одних. Только Варвара сзади следила за порядком в нашем Варфоломеином царстве.
– Что такое школа? – спросил я.
Должны же быть подводные камни. Если волки это собаки, то и школа может оказаться магазином, пограничной заставой или подпольным казино.
– Это… школа, – не смогла подобрать слов Зарина. – Где учат.
– Чему?
– Всему.
Ну, хоть это не поменялось. Затем я припомнил запись при въезде на ночевку.
– Почему принцы записаны по царевне? Вообще, не разберусь с вашими титулами. Чем принц отличается от царевича?
Зарина солнечно рассмеялась:
– Это же просто. Принцы – мужья царевен, носят их имя. Царевичи – мужья царисс.
Маленькая всадница напоминала сестру только обводами лица и цветом глаз, в остальном являя противоположность. Вместо угрюмой силы – лучащийся фонтан энергии. Вместо плотной приземистости – хрупкое воздушное изящество. Лицо сияло, глаза искрились и жили собственной жизнью: счастливой, безоблачной и независимой от окружающей суеты. Как и прочие, Зарина тоже носила бронзовые латы поверх одежды из ткани. Среди остальных мы с Томой в своих обвисших халатах на голое тело, штанах без белья и тапочках без задников выглядели придурками. Кто же путешествует конным в таком виде?!
Ответ: мы. Утешало, что не по своей воле.
– Чем царевна отличается от цариссы? – продолжил я экскурс в неведомое.
Давно догадался, но нужно подтвердить.
– Царевны, – разжевала Зарина как маленькому, – дочки царисс.
– Почему не у всех одна фамилия? Семья-то одна.
Зарина поразилась моей глупости.
– Давай еще раз, – сказала она. – Смотри. Мужья царисс – царевичи, мужья царевен – принцы. Само собой, второе имя получают по имени собственницы.
Шикарная формулировка.
– А остальные? – присовокупил я. – Войники, бойники, кто тут еще есть?
– По тому, кому служат.
Логично. Про царевичей и принцев можно было в отдельный вопрос не выделять.
Дорога частично состояла из вбитых в землю камней. Не булыжная мостовая, но и не грунтовка. Нечто среднее.
– Что разглядываешь? – всполошилась Зарина. – Следы?
– Камни.
Ее взор поскучнел.
– Обычные камни, потому что до гор недалеко.
– Как они называются?
– Камни? Не знаю. Мама знает. Я их называю маленькие и большие. – Она засмеялась своей шутке.
– Я про горы, – подсказал я.
– Горы? Смешно. – Лучистая улыбка погасла. – А как называется солнце? А небо?
Ясно, с информацией об окружающем мире у них туговато.
– А кроме гор что-то есть?
Зарина указала назад.
– С обеих сторон от гор – Большая вода.
– Море?!
– Море?! – радостно подхватила Тома, восприняв единственное слово из разговора. – Где море?
– Что такое море? – серьезно поинтересовалась девочка, уверенно правя большим (по сравнению с собой) конем.
Настал наш черед поскучнеть. Прижавшаяся сзади Тома снова ушла в собственные мысли. Объяснять пришлось мне:
– Это когда много соленой воды. Очень много.
– Соленой? Фу. Как ее пить?
– Ее не пьют, – продолжил я информационный ликбез. – В ней плавают.
– Как это?
Приехали. Не знает, что значит плавать?
– Вы не плаваете? Но ведь купаетесь?
Зарина воспрянула:
– Еще бы! У нас везде озера и пруды. С гор даже речки спускаются, но их сразу по полям разводят.
– Ну и? – подтолкнул я к очевидному. – Что вы в них делаете?
Зарина радостно перечислила:
– Играем в догонялки, брызгаемся, прыгаем, ныряем, бегаем, толкаемся, бултыхаемся, булькаем, дрыгаемся, пихаемся, пры… это я уже говорила…
– А чтобы пересечь водоем? – перебил я.
– Пешком. – Она удивилась. – Как же еще?
Чувствуя, как сзади усмехается Тома, я проявил упорство:
– Вокруг?
– Зачем? – не поняла Зарина. – Поперек.
– А если глубоко?
– Так бывает? – запорхали реснички девочки. – Не видела. Тогда, должно быть, в обход.
– Минуту назад ты упоминала Большую воду, – не выдержал я.
Зарина кивнула:
– Большая вода – граница. Оттуда приходят пожиратели. Туда никто не ходит, опасно.
– О, снова пожиратели. Кто это?
– Не знаю, – девочка выдала искренний печальный вздох. – Про них стараются не говорить. Судя по слову, что-то очень страшное.
Сзади закашлялась Тома. Я сам едва не подавился.
Придерживая коня, с нами поравнялась царисса Дарья.
– Развлекаемся, молодежь?
Интересно, какого ответа она ждала. Все притихли. Титул собеседницы давил хуже возраста.
– Зарина, погуляй.
Девочку как сдуло.
– Давно? – упало с уст цариссы.
– Что? – не поняли мы.
– Прибыли.
– Вчера.
– Почему к Варфоломее? Причалом ныне Евпраксия заведует.
– Так получилось.
Не выдавать же путаную сагу со многими неизвестными и незаконно спасенными.
– Разберемся, – задумчиво проговорила царисса. – По дому соскучились? Как там сейчас?
Что за запрет, который все норовят нарушить?
– Рискнете слушать ангелов?
– А-а, Алле хвала? – понятливо сощурилась и с загадочной полуулыбкой кивнула царисса. – Ладно, придет время, поговорим.
– Вы сказали «сейчас»? – вдруг дошло до меня.
– Я? – удивленно вздернула брови царисса. – И что?
– То есть, как было раньше…
– Уймись, ангелочек. Твое дело знаниями питаться, а не глупые вопросы задавать. Спрос за которые бьет больно и неожиданно.
Глава 3
Потом был привал на обед, снова овощи, и снова обалденно вкусно. Климат способствовал вегетарианству. Кашеварили бойники. Расположилась наша команда у дороги, иногда здороваясь с проезжающими отрядами легких всадников или желто-плащных царберов. Редкие одиночки неслись во весь опор, времени на церемонии у них не было. Тяжело проскрипело несколько тележных караванов. Жутко напылили группы пеших крепостных, перемещавшихся, как выяснилось, с поля на поле. Те и другие в сопровождении войников либо царберов, Военные салютовали нам… скорее, цариссе Дарье, оружием, мы в ответ вежливо кивали.
Один раз в сопровождении шикарной свиты проехала… нет, торжественно проследовала пожилая женщина на роскошно убранном коне. Ее приветствовали особенно рьяно.
– Царыня Мефодия, – шепнула прилипшая банным листом заложница, совсем не оставлявшая в одиночестве. – Лучший страж вотчины целого поколения. Живая легенда.
Зарина со взрослой ответственностью исполняла возложенную обязанность. Аж страшно становилось, до чего может дойти. В туалет-то отпустит?
Слово «царыня» царапнуло слух и ничего не сообщило мозгу. Дама была почтенная, весьма в возрасте, но тоже в латах. На шлеме царыни корона как у цариссы. Или чуточку другая. Или из другого металла. Издали разницы не видно.
Царисса Дарья и вместе с ней автоматически все присутствовавшие почтительно поднялись.
– Приветствую, царыня, – выкрикнула царисса не сбавлявшему ход каравану.
– И тебе мое почтение, – донесся отклик.
Несмотря на возраст, голос был моложав и звонок.
– Какими судьбами?
– В сестырь, Дашенька. Дочка справляется, вмешательства не одобряет, а то, что у меня за них сердце кровью обливается, не понимает. Гоняет, как назойливую муху. Того и гляди, прибьет. Езжай, говорит, от греха подальше. Я и поехала.
– На совет?
Царыня фыркнула с не свойственным старости озорством:
– Достали эти заседания, скоро зад сотрется до желудка, в продолжение скамьи превращусь. Нет, на этот раз паломничаю.
Далекое лицо огорошило подобием ухмылки, в углах глаз цариссы тоже промелькнули шаловливые искорки, словно царыня в ночной клуб намылилась, оторваться по полной. Неужели в верхах смеются над священными ритуалами, пусть и чуждыми моему миропониманию? Даже не скрывают. Вот тебе и Аллехвала.
– Сестырь… это вроде женского монастыря? – провернув гигантскую мозговую работу, шепнул я Зарине.
Лицо царевны с недоуменно открывшимся ротиком застыло в полном непонимании.
– Что?
– Ничего, – вздохнул я.
– У вас же храм под боком? – удивленно вопрошала царисса царыню.
– За новыми впечатлениями, Дашенька. Одни и те же рожи, одни и те же слова – какие чувства могут вызвать, кроме изжоги? А других у нас не водится. Сама понимаешь, в моем возрасте…
Караван ушел.
С обеда выехали в том же порядке, как остановились: царисса Дарья снова сопутствовала ангелам. Свита чуточку уменьшилась: один из царевичей с двумя войниками ускакал вперед. И сразу более чем восстановилась: прибавилась нагнавшая войница с тройкой бойников.
Местность красотами не баловала. Поля, снова поля и опять поля. Дорога разрезала их насквозь, ни разу не изогнувшись. Растянувшаяся колонна сонно перебирала копытами, всадники подремывали.
– Царыня – это кто? Чем отличается от цариссы по иерархии? – спросил я при первой возможности. – Выше, ниже? Или не по иерархии, а по возрасту? Молодая – царисса, старая – царыня? Или по местности? К примеру, у нас главный начальник – царь, у кого-то король, у племени вождь, у кого-то… да и у нас, впрочем, президент. Названия разные, функция одна. И, в конце концов, чей муж здесь называется царь?
– Слишком много слишком глупых вопросов, – с неожиданным неудовольствием отмахнулась ехавшая бок о бок царисса. – Придет время, узнаешь. Все узнаешь. А не придет…
С неприятным намеком она умолкла, оставив меня в размышлениях за жизнь – изменившуюся за сутки настолько, что прямо не знаю. Ничего не знаю. Ничего не понимаю. Но понять хочу.
Однообразие абсолютно похожих друг на друга пейзажей утомляло. Глаза хотели нового. А желания иногда имеют свойство сбываться.
– Что это? – рассмотрел я необычное.
Издалека небольшой лесок показался привычной лесополосой, защищающей урожаи от ветра. Но чем ближе «лесополоса» становилась, тем быстрее убежденность в этом рассеивалась.
Царисса, которая долгое время нас задумчиво разглядывала, ответила:
– Поселок.
И снова погрузилась в непонятные размышления.
Да, на деревьях жили люди. Сколотили хибарки, сделали шалаши, натянули гамаки. Перекидные лестницы соединяли жилье сложными, но верными дорогами.
– От волков? – догадался я, вглядываясь в невиданные конструкции.
– Крестьяне, – последовал показавшийся не связанный с вопросом ответ, сопровожденный весомым кивком.
В ответе сквозило отношение – снисходительность богини к людишкам, без чьих подношений, жертв и поклонения тоскливо и голодно. Позже мы увидели и самих крестьян, работавших в поле. Гордей был прав: они старались держаться минимум по трое, бессознательно кучковались, даже когда не требовалось. На поясах висели ножи. У некоторых – дубинки или топорики. Обитый металлом плуг вгрызался в почву, буксиром работала измученная кляча. Понятно, лучшие кони уходят знати и военным. Все как обычно.
– Живут здесь постоянно?
Не укладывалось в голове, что на ветвях можно готовить, ходить в гости, ухаживать, рожать и растить детей, присматривать за больными и стариками…
– Только в сезон. Кстати, гляньте вдаль. Что-то видно?
Тома всматрелась.
– Ничего.
– Ниче… – тоже начал я и осекся. – Башня!
– Подъезжаем.
До башни пробирались через те самые рощи, что должны быть грибными. Кажется, в титуле царисс заложена специализация. С развевающимися над кортежем флагами тоже стало понятно. Тот, что с рисунками – флаг ее владения. Второй (цветной, с буквой Д) – именной цариссы Дарьи.
Дорога сузилась, но не исчезла.
– Почему не сделают дорогу к причалу? – спросил я, пользуясь обозначавшим портал местным термином. – Мы пробирались такими дебрями…
– Царская дорога – дорогое удовольствие, как проложить, так и содержать, – сообщила царисса. – Нет проку строить и охранять дороги в места, которые используются редко. Учись считать затраты, в том числе чужие, это основа всего.
Сразу два факта. Порталом пользуются редко – раз. Дороги – царские. Два. Не царисские, а царские.
– Царь живет в столице? – сформулировал я вопрос, которым возгордился. Такие глобальные выводы, столь умелая компиляция рассеянной информации!
Хохот в ответ.
– Царь? – Царисса вытерла платочком уголок глаза. – В столице? Даже слова такие забудь.
Хорошо смеется тот, кто последним бьет. Хотелось сказать. Промолчал. Похвалил себя за сдержанность и уважение к возрасту. Вот стану взрослым, она к тому времени постареет, сморщится как смятая банка из-под колы, зубы выпадут… тогда и посмеемся.
Глава 4
Башня вдали проявилась во всей красе. Просто круглая каменная башня, высокая, зияющая дырами окошек-бойниц как расстрелянная из пулемета мишень. С зубцами поверху, где обычно прячутся лучники. Неравномерно, как белок в глазунье, вокруг раскинулся деревянный городок.
Мои глаза рвались вперед. И не у меня одного.
Впервые мы миновали развилку. До сих пор лента каменно-глинистого полотна лилась непрерывно. Мы взяли левее. Поля остались позади. Высокие деревья легонько шумели, сопровождая отряд. Громада башни ушла вправо, вскоре измельчала и пропала совсем. Впереди за лесом вновь замаячил частокол цекады. Только другой. Вместо царберов в настежь открытых воротах приветственно ожидали уехавшие вперед посланники.
Караван перестроился. Прежний строй исчезал, все притормаживали, царисса медленно, но верно оказалась первой. Так и въехали: за ней мужья со штандартами, затем остальные. Мы – в золотой серединочке.
Внутри… явно не постоялый двор.
Здесь нас тоже встречали. Немолодой мужчина и две женщины. Одеты уже привычно глазу: все в разной степени нарядности безрукавках, а внизу он в юбке, они в штанах. И пара десятков пострелят, похожих на воспитанников детского дома времен седой старины. Простенькая однообразная форма состояла из двух элементов – рубахи и шаровар. Ноги – босые, что нормально на мягкой шелковистой травке. У многих длинные волосы, скрепленные налобной тесьмой. На первый взгляд большинство – девочки. Возраст колебался вокруг моего: лет тринадцать-пятнадцать.
Грянул хор, громоподобно, гулко, как на Красной площади Девятого Мая:
– Алле хвала! Приветствуем смотрительницу школы цариссу Дарью!
Ага, это – школа. Могло быть хуже.
Прибывшие ранее люди цариссы подготовили встречу. Дым из кухни валил стоячего и поднимал лежачего. Везде чистенько, трава скошена, на лицах улыбки, втюхивающие вам без вазелина сто лет безбедной жизни. Покинув седла, Дарья сотоварищи удалилась в одни из покоев. Нас, новеньких, ее дочь подвела к ждавшему мужчине. Костлявый, ссутулившийся, с расползающейся кляксой лысинки на седой голове, в своей расшитой орнаментом юбке и красивой рубашке без рукавов он походил на грустного шотландского клоуна. Глаза смотрели устало и очень по-доброму.
– Школьный распорядитель папринций Люсик, – представился он. – Можно просто дядя Люсик. Любые проблемы в школе, не решаемые другими – это ко мне. Теперь расскажите, кого мне послала Алла-дарительница, да простит Она нас и примет.
– Назовитесь, – шикнула царевна Варвара.
– Царевна Карина Варфоломеина.
– Царевна Зарина Варфоломеина.
Умолкнув, Карина надменно набычилась, сей позой как бы подтверждая немалый статус, зато Зарина расцвела в милой улыбке. Все взгляды сошлись на нас с Томой.
– Ангел Тома, – гордо вылетело сбоку.
Что ж, назвался груздем…
– Ангел Чапа, – тоскливо сообщил я.
Глаза папринция взорвались непонятным огнем, словно глазницы переполнены порохом… и быстро погасли.
– Пойдемте, познакомлю со школой.
Варвара, пока не дали новых поручений, тихо исчезла. Для нас папринций Люсик провел экскурсию.
Школа выглядела как цекада – огражденная частоколом территория размером с футбольное поле, очень похожая на стадион. Внутри – травяное покрытие, только у притулившегося к строениям колодца поблескивал прудик-бассейн размером с лужу. Роль трибун исполняла вереница жилья и технических строений. Они скалились пустыми проемами окон и дверей – начиная с конюшни по одному краю и заканчивая казармой по вернувшемуся к воротам другому. В случае нападения можно отражать атаки с крыш, соединявшихся между собой в виде общего подковообразного навеса. Зубья частокола одновременно являлись внешней стеной помещений. Заостренные бревна поднимались над плоской кровлей на метр-полтора, выполняя роль зубцов на каменных крепостных стенах, в то время как сами потолки соединенных меж собой домиков стали бы полом для защитников на стене, когда понадобится. В нескольких местах с поля вверх вели лесенки типа пожарных. Пупом на ровном месте с одной стороны ворот торчало подобие башенки. Как шляпка вываливающегося гвоздя в начале подковы. Самая высокая точка школы. Внутри дежурил стражник. Особого усердия он не выказывал, что говорило о мире и спокойствии вокруг.
Миновав расположение стражи и комнат, куда ушла царисса с мужьями, школьный распорядитель ввел нас внутрь построек. Они оказались бесконечной анфиладой, пронизывающей каждое казавшееся отдельным строение. Из общего коридора в обе стороны вели двери. Одну, на внутреннюю сторону, гостеприимно распахнули перед нами.
– Кладовка. Утварь и оружие для тренировок. Прямой выход во двор. Все в свободном доступе, тренируйтесь, когда хотите. Лишь за ворота без разрешения не выносить.
Прошли дальше. Боковые помещения исчезли, образовав единое пространство от внутренней стены до забора. Столы с лавками заполнили зал так густо, что едва оставалось место пройти.
– Это кухня, – объяснил дядя Люсик, как он просил себя называть. – Три раза в день добро пожаловать.
Технические помещения кухни выделялись дымящей трубой на крыше. Там жарили, парили и скребли. Мы миновали их, не заглядывая. В следующем обнаружились чарки, тазы, две бадьи по плечо высотой, и в открытой двери на примыкавшую окраину поля виднелся бассейн.
– Умывальня и помывочная, – последовало объяснение. – Снаружи – купальня.
Мне стало смешно: в самом глубоком месте бассейна – по колено. Только побулькаться, побрызгаться да повизжать. Услада «девчачье счастье» или грезы малыша.
– Уборная.
Туалет поразил. Об унитазах молчу, до них еще тысячу лет на пузе по наждачке, но здесь не было даже обычного деревенского сортира. Просто жиденькой шеренгой выстроились, криво ухмыляясь, несколько горшков. В углу – вода в кувшинах. Все. Это все?! Надеюсь, приходящий «слив» работает достаточно оперативно.
Помещения школы выглядели ненадежно-хлипкими из-за некоторой кособокости, что всегда имеется в деревянных домах, построенных много лет назад. Время досок еще не пришло, поэтому потолок и большинство стен состояли из состыкованных половинок бревен, промазанных глиной. Такие же половинки, только отшлифованные многими поколениями ног, составляли пол. Потолки опирались на поперечные круглые балки. Некоторые стенки и внутренние перегородки состояли из двух рядов плетеных прутьев с насыпанной между ними землей, часть была обычным плетнем, усиленным соломой. Для шумоизоляции самое то.
Дядя Люсик остановился у двух соседних дверей по внутренней стороне в длинном ряду многих таких же.
– Ваши комнаты. Заселяйтесь. В сильную жару в окна вставляются закрывающиеся ставни, но пока терпимо. Белье меняется раз в неделю. Если что-то постирать – говорите. Располагайтесь. Двадцать минут личного времени.
Нас предоставили самих себе.
Как-то подразумевалось, что мне, мальчику, выделят одну, пусть самую махонькую, а девчонкам другую. Когда же мы заглянули внутрь…
В одной – два матрасообразных лежака по углам. Кроватями это назвать трудно. Внутри у них, как понимаю, солома, снаружи – обшивка из мешковины или чего-то не менее забористого для нашей привыкшей к комфорту кожи. Белье – две дерюжки-простыни, на одной спать, второй укрываться. Подушка из свалянного меха, наверное, собачьего: другой живности за время приключений не отмечено. Два табурета – класть на ночь одежду. Проем-окно во двор. Все.
Соседнюю обстановку словно печатали на копире. Мы с Томой озадаченно переглянулись.
Карина без разговоров заняла ближнюю комнату. Гукнула взбиваемая подушка, всхрапнул продавленный лежак. Не теряя времени, я шагнул к дальней. Отворяемая дверь стонала и плакала, противясь давлению. Переборотая, смирилась и приветливо распахнулась во всю ширь: добро пожаловать, хозяин! Мы любим сильных!
В проеме я обернулся. Напряженная, но безуспешная работа мысли сводила Томе мозг. Хорошо, что выбор остался ей. Просто прекрасно. Выбери она эту комнату первой, я бы попал впросак. Поясняю. Пойди я к ней – наглец. Уйди к Карине – предатель. Трагедия, однако.
Губы девушки задрожали, глаза беспомощно опустились. Щеки залил румянец. Блин, она в той же беспощадной вилке: либо нахалка и бесстыдница, либо трусиха и сволочь.
Ситуация разрешилась без нашего участия.
– Я заложница! – радостно вспомнила Зарина и ринулась занимать место в моих апартаментах.
Казалось, даже стены облегченно выдохнули. Правда, с горьким оттенком потери.
Вселились. Я молча лег, положив ногу на ногу. Руки нащупали и потуже запахнули халат. Глаза уставились в потолок. Вот такое новоселье.
Зарина, уже дважды восторженно обежавшая комнатенку по кругу, принялась заглядывать во все щели. Даже свой лежак приподняла – вдруг спрятано что-то интересное?
Ага, первая ночевка вне родных стен. Скоро перебесится. Мне, напутешествовавшемуся с родителями по стране и не только, этот гостиничный номер навевал грусть. И не только номер.
В дверь потарабанили пальцами, громко и отчетливо.
– Войдите, – пригласил я.
– Одежда для занятий.
Сначала услышали голос, затем увидели одну из тех женщин, что при въезде встречали цариссу. Нам вручили две котомки.
– Будьте готовы через десять минут. Временное одеяние ангелов мы вернем в башню причала, так заведено.
Дверь чувственным стоном сопроводила исчезновение чужой из нашего пространства, в конце насмешливо взвизгнула: мол, как я ее? Где аплодисменты?
Внутри котомок оказались широкие штаны и распашные рубахи на тесемках. Выделка порадовала, если сравнивать с деревенским тряпьем, и огорчила, если с халатами, которые здесь называли кафтанами. Знакомое слово, но кто в мои годы носит или просто знает кафтан?
Одежная ткань оказалась плотной, надежной, а большего не требуется. Цветом принесенное тоже не блистало: все однотонное, светлое, желтовато-серое. За красотой здесь явно не гонятся и на нее не тратятся. Или это потому, что казенное? Может, школьники сами покупают себе более качественное и красивое? Или ангелам, как сиротам, не дозволена роскошь? Типа, надо блистать умом, а не перьями в заднице. Чтоб не осталось сомнений, заглянул в котомку соседки. Увы, все то же самое. Не в происхождении дело. Унификация, понимаешь.
Зарина сняла шлем. Внезапный золотой дождь обрушился на юные плечи, едва не раздавив меня удивлением: как меняет людей прическа! Красиво поведя этим замершим в стоп-кадре водопадом, Зарина бережно поставила шлем у лежака. Стянутые боевые сапоги победно выставились под табуретом. Перевязь с мечом нашла пристанище в голове лежака. Затем на табурет полетели поочередно скидываемые доспехи.
– Кстати, – она вынула что-то из-за пазухи. – Держи. Это твое.
– Спасибо… – выдавил я, приняв Гордеевский нож в ножнах, мою единственную материальную ценность в этом мире. – Как ты его…
Осчастливленный, я вскинул глаза на маленькую благодетельницу, желая еще раз отблагодарить…
Что она делает?! Глупая бесцеремонная девчонка, мало ремнем драли? Эгей, существо, ты не одно в этом мире! По крайней мере – в данной комнате.
Зарина не обращала на меня внимания. Из двух ее поддоспешных вещей – жилетки и штанов типа галифе – первая, сделав красивое па, плавно спикировала на табурет.
Умение думать наперед помогает избегать неловких ситуаций. Одну я проморгал, а более серьезная вторая еще только назревала. Мои руки машинально потрясли пустую котомку в бессознательной надежде добыть необходимое. Увы. Ни трусов, ни майки.
– Э-ээ… – промямлил я, жалея, что не улитка и не ношу с собой домика. – А где нижнее белье?
– Что? – резко обернулась девушка.
Черт. Мое лицо мотнулось в сторону стены и принялось ее сосредоточенно изучать. Кстати, теперь я называю Зарину девушкой. Она не ребенок, просто низенькая. Тем более, моя ровесница. Я вот тоже не мальчик, а тинейджер. Подросток, парень, юноша, молодой человек, как больше нравится. А моя соседка – полноценная девушка. Яркая. Очаровательная. Красивая. В общем… соблазнительная. Вот. Выговорил. Все, что отличает взрослую девушку от девочки, у Зарины присутствовало… и выглядело бесподобно. Аж дух захватило.
– Белье, – безвольно повторил я, пряча пылающее лицо.
– Вот оно. – Тон был недоумевающий, тоненькая ручка указала на простыню.
Издевается? Как можно не понять, о чем речь?
– Нижнее белье, – вытолкнуло мое горло.
Лучше б оставило внутри. Девушка без зазрения совести шагнула ко мне. Босые ноги пришлепали по тесаному полу, правая ладонь задрала верхнюю простыню моего лежака, левая ткнула в нижнюю:
– Да вот же. Смотри, показываю!
Боковым зрением я видел. Видел прекрасно. Но видел больше, чем требовало воспитание. Соседка, которую это нисколько не смущало, требовательно ждала. Пришлось повернуть голову и кратко кивнуть склонившемуся надо мной созданию. Посчитав недоразумение исчерпанным, Зарина выпрямилась. Руки задумчиво сложились на удивленно раскосой глазастой груди.
– А-а, поняла. У вас это называется по-другому. Тебе надо привыкать. Вот эта вещь у нас, – ее опустившаяся ладонь вновь подхватила и вздернула к моим глазам простыню, – называется простыней.
Я подавил нервный смешок.
– У нас тоже.
Девушка всплеснула руками:
– Тогда почему же…
– Заринка, мать твою-мою-нашу! – раздался вопль в соседней комнате, слышимый, наверное, и на Святом причале.
Не описать моей радости печатными словами. Еще не оказывался в столь позорной ситуации, когда мысли увязают как мухи в меде, оставшийся без высшего командования язык мелет чушь, а глаза требуют оградить от потрясающего организм зрелища… и одновременно не желают уводиться в сторону.
– Заринка, в гроб тебе гвозди по самые дыни и колючку в арбуз! – донеслось уже ближе.
Говорят, смена деятельности – лучший отдых. А для бурлящих эмоций нет ничего лучше смены их вектора.
– У вас пользуются гробами? – Удивление поползло из меня, как бока из заниженных джинсов чересчур уверенной в себе дамы Бальзаковского возраста.
Зрелище похорон самоотверженного бойника до сих пор стояло в глазах. Никакими гробами там не пахло.
– Чем? Какими гробами? – Златокудрая соседка расшнуровала завязку своих галифе, без единой тени сомнения стянула их, поочередно подняв ноги, и безмятежно прошла к своей выданной котомке.
Меня снова бросило в дрожь. Если здесь столь вольные нравы…
– Карина сейчас крикнула… – судорожно напомнил я происхождение темы разговора.
Как бы еще намекнуть насчет моей неготовности к подобной простоте и близости к природе. У нас разнополых учеников не селят в одной комнате, и у нас посторонние стесняются ходить друг перед другом даже в нижнем белье. Даже. А не. И если тут все так же и дальше, а то и не так, то… ух.
– Это кто-то из ангелов употреблял, – не прерывая занятий по переоблачению, пояснила Зарина. Бесцветные шаровары расправились в ее руках, взгляд придирчиво пробежался сверху донизу, руки зачем-то встряхнули свежевыглаженную вещь. Лишь после такого длинного ритуала ее ноги влезли в подставленные штанины. На вопли сестры девушка внимания не обращала: привыкла. Проделав аналогичные действа и пассы с рубахой, она добавила про гробы: – Обычное непонятное слово, в перемешивании с другими изображающее возмущение.
Олицетворение этого возмущения чуть не вынесло нашу дверь, у которой даже не нашлось звука выразить свои недовольство и презрение. С легким присвистом дверь отлетела к самой стене и обиженно заткнулась.
Карина уже переоделась. Рубаха сходилась на пупке узлом, что выглядело дерзко и фривольно. Правильнее было застегнуть на тесемочки и заправить в шаровары, либо оставить навыпуск, либо оставить и перетянуть поясом. Но бедовая девка выбрала то, что выбрала. Без шлема она оказалась короткостриженной шатенкой, совсем не похожей в этом на младшую сестру.
– Заринка, чтоб тебя пожиратели пожрали и человолки отчеловолчили, где мой трофейный нож, сукина дочь?
Это уже слишком.
– Вас не учили стучаться? – предельно спокойно осведомился я из своего положения лежа.
– Заткнись, вошь небесная, не с тобой говорят. – Зло зыркнув, Карина отвернулась к моей маленькой соседке. – А ну, иди сюда, мерзость подноготная…
– Это не твой нож, он ангельский! Милослава у ангела отобрала!
– Мой. Я его заслужила. Не тебе решать.
– Вспомни заповедь: не возжелай жены и дома ближнего своего, и другого имущества, – пошла Зарина на последнее средство логического убеждения.
В битве логики с яростью у первой не было шансов. Большое тело надвигалось на маленькое как бандитский джип на детский велосипед. Последствия встречи угадывались со стопроцентным результатом.
– Тысяча извинений, мадемуазель, но не пойти бы вам отсюда на хрен? – сказал мой принявший вертикальное положение организм.
– Что-о?
Как если бы я похлопал по плечу человеколюбивого – в плане покушать – инопланетного монстра, и он обернулся.
– Вообще-то я не бью девчонок, – на всякий случай сообщил я. Вдруг сработает?
Нет. Здесь собирались бить меня и бить больно.
– Это я девчонка? – зловеще загрохотала Карина.
Озверевшая машина для убийства, натренированная донельзя, сделала шаг вперед. Ее руки приготовились рвать, что гнется, и крошить, что ломается.
– Кариночка, опомнись. – Зарина вдруг выдала «молитву встречи»: – «Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь». Закон, Карина! Преступивший закон сознательно ставит себя вне общества, общество обязано ответить тем же!
Хорошо же им вдолбили, от зубов отскакивает.
– Отдайте нож, и я уйду, – снизила тон Карина.
Типа, сменила гнев на милость.
– Это мой нож, – сказал я.
– Это мой нож!
Выкрик слился с броском. Драка с натренированной шестнадцатилетней убийцей меня не вдохновляла. Шансы уходят в глубокий минус. Победить можно лишь неожиданностью или тем, что здесь неизвестно. И я сделал это. Уже чувствуя, как клещи рук сходятся на шее, ткнул прямой ладонью в открытую всем ветрам диафрагму. Карина поперхнулась, согнулась пополам и гулко поцеловала пол.
– Кариночка, ты как? – запорхала вокруг нее сестренка.
У самой глазки сияли, как начищенные сковородки прабабушки. Наконец кто-то поставил старшую сестрицу на место!
– У-ух… – продышалась воительница. – Да я!..
Однажды я ходил на самбо почти месяц: родители заранее проплатили восемь занятий, деваться было некуда. Там видел кое-что. Запомнилось главное, слова тренера: «Лучше уметь применять один прием, чем знать тысячу».
На первом занятии мы изучали и отрабатывали всего один прием – бросок через бедро. Хватаешь за грудки, проворачиваешься с одновременным нагибом, кидаешь. Хватаешь, проворачиваешься, кидаешь. Хватаешь, кидаешь. И так весь урок. На втором снова отрабатывали – его же. До изнеможения. На третьем отрабатывали и применяли. На четвертом применяли до посинения, с противниками разного веса и из разных позиций. Остальные занятия я прогулял, о чем предки, конечно, не догадывались. Сейчас бы снова туда, годика на три…
Прыжок Карины наткнулся на захват правой руки обеими моими. Сгибаясь в развороте, я резко потянул на себя, энергия нападения сработала в мою пользу, противница полетела через меня на лежак. Мой вздрюченный обстоятельствами организм машинально упал сверху, прижимая, чем получится – не для закрепления победы, об этом не думалось, просто сработал инстинкт самосохранения. Не имея преимущества ни в силе, ни в весе, ни в технике, я вывернул упиравшуюся руку назад, до вскрика. Нет ничего лучше удержания в болевом приеме, если противник один.
– Нож – мой. Признай и повтори, – приказал я.
Что ни говори, Карина была знатным бойцом. Превозмогая боль, она вывернулась, под нос выставился средний палец:
– А хо-хо не хи-хи?
Зря она это. Моя кисть, обхватив палец, заломила его в обратную сторону. Не выдержит никто. Только под наркозом.
– Кариночка, пожалуйста, признай, что не права. Если дойдет до разбирательства…
– Эт-то т-твой, твой нож! – взвыла Карина, губы до странности изогнулись и растеклись по лицу невозможной амебой. Взгляд искромсал меня на куски: – Я припомню.
– Договорились. Но не забывай, что я ангел. Меня нужно холить и лелеять.
Рот Зарины старательно изображал поддержку и сострадание сестре, а глаза врать не умели. Они смеялись во всю глотку, если это выражение применимо к данным частям организма.
Про себя я назвал сестер Солнышком и Злюкой. Очень подходяще.
– Чем помочь? Что за шум? – В недовольно рыкнувшую дверь вломились две ученицы.
Второй была Варвара, дочка цариссы Дарьи, уже переодетая в униформу. Без шлема, а потому – преображенная до неузнаваемости, как до того приятно удивившая Зарина, ее не оставившая впечатлений сестра и испугавший внезапной лысиной Малик. У Варвары волосы оказались длинные, светлые, но сухие, как пакля. Рубаха свободно свисала, скрывая фигуру. Босые ступни стыдливо выглядывали из-под штанин. Умирая от любопытства, она старательно держалась сзади, показывая более высокое положение напарницы.
Влетевшую первой я не знал. Лет пятнадцати на вид. Томина ровесница или чуть старше, примерно как Варвара. Мускулистая, выше нас всех, но при этом по-змеиному гибкая и опасная. В спарринге однозначно составила бы конкуренцию самой мощной из нас Карине. И не коварством, как я, а по-настоящему. С этой мне связываться не хотелось. Хотя ангелами объявили нас с Томой, истинно ангельское личико было именно у новоприбывшей. Тонкие брови вразлет, острый прищур огромных глаз – льдистых и одновременно жгущих. Даже холщовое одеяние навыпуск и босые ноги не прятали зловеще-холодной красоты. Не люблю таких. Слишком много о себе воображают. А если их безразмерное мнение о себе чем-то подкреплено, тем более не люблю. Нефиг в чем-то быть лучше остальных. Самым лучшим должен быть я.
Девица глядела на нашу заварушку отстраненно и немного свысока. Варвара при ней исполняла роль шакала при тигре в известной истории про дикого мальчика.
– Имущественные споры, – объявил я, пряча нож под подушку. – Проблема разрешена к обоюдному согласию сторон.
Боже, где нахватался. Говорила мама: смотреть телевизор вредно.
– Ужин! – донеслось снаружи.
Глава 5
Еда, как всегда в этом мире, оказалась на уровне. Не верилось, что такое можно сотворить исключительно из растений. Впрочем…
Язык уловил привкус молочных продуктов. Сыр? Творог? Непонятно. Но хорошо.
Столы как раз на четверых. Некоторые пустовали. На прием пищи собрались только ученики, взрослых не было. Я насчитал восемнадцать человек без новеньких. Кроме меня – все девчонки. Мальчишки поели в первую смену?
Господи, какие мальчишки?.. На встрече цариссы-смотрительницы школы присутствовали ВСЕ. Около двух десятков голов. Столько и было, сколько сейчас скребут по тарелкам и облизывают ложки. Почему меня воткнули в женский лагерь? Лень было везти куда нужно?! Не может же мужская школа быть за тридевять земель от женской. Выдам все, что думаю, при первой возможности. Им невдомек, что мне неприятно и… в общем, неправильно все это.
Стоп. Дарья – царисса школЫ. Одной. Продолжая мысль…
Мальчиков учат в другом месте. Мало того, возможно, что в другом царстве, пусть оно размером с гулькин нос. Хорошо, если царства граничат, а вдруг между ними еще десяток-другой, и туда год только добираться?
Предположим, добьюсь своего. Меня переведут в другое место… и разлучат с Томой. С последним своим человеком в чужом мире.
Помолчу некоторое время. Не дураки же, сами поймут, как сделать лучше для всех. И сделают. Если разлучат не сегодня-завтра, буду решать новую проблему. Снова найду способ шантажировать. Пока получалось.
Решено, молчу.
Вечерело. Когда оконного света уже не хватало, в дверях кухни появился дядя Люсик.
– В прощание дню повторим святые заповеди, данные нам Аллой-спасительницей, да простит Она нас и примет.
Застучали отодвигаемые скамьи. Ладони легли на края столешниц, лица благостно опустились. С короткими перерывами раздалось многоголосое:
– Не сотвори себе идола, ни духовного, ни реального.
– Не произноси Святого Имени без надобности, а произнеся – помолись.
– Соблюдай закон.
– Почитай матерь свою и чужую, ибо Алла, да простит Она нас и примет, дала нам мир, а они дали жизнь.
– Не убий, если это не враг, посягнувший на твою жизнь, семью и родину.
– Не укради.
– Не произноси ложного свидетельства.
– Не возжелай мужа и дома ближней своей, и другого имущества.
– Алле хвала! – подытожил дядя Люсик, и долгожданный взмах руки отпустил всех с миром.
В потемках разбрелись по комнатам. Халаты со смешными штанами и мягкие «ангельские» чувяки у нас уже забрали, пришлось привыкать к местной традиции ходить босиком. У Зарины и прочих имелись сапоги, но, видимо, для обуви здесь особые дни. Меня босоногое передвижение не смущало, а Тома морщилась.
Зарина первой юркнула в восторженно отверзшуюся дверь, поэтому я немного задержался. Карина глянула зловеще-строго, глаза сказали, что все помнит и не простит. Тома с едкой полуулыбкой-полуусмешкой пожелала спокойной ночи и с шумом захлопнула за собой дверь. Варвара с чванливой наперсницей-выскочкой, которую она назвала Аглаей, скрылись в комнате, следующей за моей. На всякий случай досчитав еще до двадцати, я вошел. Словно понимая ситуацию, дверь прикрылась бесшумно.
Отвернувшись зубами к стене, соседка дрыхла без задних ног. Под милое похрюкивание я разделся, тело довольно впрыгнуло в спасительное укрытие лежака.
Сонные звуки смолкли. За легким неясным шорохом последовал скрип. Я осторожно приоткрыл один глаз. За ним быстро распахнулся второй. На меня глядело маленькое грустное привидение.
– Не спишь? – тихо спросила завернутая в простыню Зарина. – Можно к тебе?
Рта не успел открыть. Лежак вскрякнул под лишней тяжестью. Бесцеремонно плюхнувшееся тело принялось возиться, устраиваясь с удобством.
Натянув укрывающую простыню под самое горло, я машинально отпрянул – на самый-самый краешек. Зарина с радостью воспользовалась нежданным подарком, повернувшись ко мне. Лицо приблизилось, в ухо жарко зашелестело:
– Так волнуюсь за сестер… Милослава… Она гордая, не простит.
– Чего и кому? – пришлось поддержать разговор.
– Лисавете. Она следующая за Милославой. На год младше, восемнадцать, а уже три мужа. Милослава разборчивая, у нее всего два. Не берет кого попало. А Лисавете лишь бы выглядеть. И чтоб завидовали.
Ладошки девушки уютно сложились под щечку.
– Лисавета у нас самая красивая. Ее все любят. – Зарина удрученно вздохнула. – А она пользуется. Ходили слухи, что ее в наследницы выдвигали. Но мама возразила. Зато сторонников среди войниц и войников у Лисаветы больше, чем у Милославы.
Девушка завозилась. Прядь, случайно упавшая на лицо, отправилась за ухо. Теперь одна ее рука осталась под головой, другая неосознанно крутила краешек простыни.
Я высказался:
– Всегда существует закон, кто должен наследовать. Кто ваш наследник по закону?
– Милослава, она старше. И умнее. Ей и титул-то не нужен, она мечтает о спокойствии в семье, и чтоб другие уважали. За это кому угодно глотку порвет. С ней не пропадем.
– Тогда каким боком Лисавета возбухает? – не слишком этично выразился я.
Зарина словно лимон укусила:
– Сплетни. Разговоры. Домыслы. Вчерашнее покушение очень некстати.
Я устремил взгляд в потолок, пальцы сплелись над животом, ноги машинально скрестились. Меня не трогали перипетии Варфоломеиной семейки, сами разберутся. Пришлось перебить, склоняя тему на более злободневное и непонятное:
– Почему мужчины ходят исключительно в юбках? Их заставляют, как ты говорила, собственницы?
Зарина хихикнула:
– Еще чего. Зачем заставлять? Представь мужчину и подумай… – Она снова не удержалась от смешка, прикрыв рот ладошкой. – Им же в штанах неудобно!
Конец ознакомительного фрагмента.