Глава 3
Винчестер, сентябрь 1155 года
– Архиепископ настаивает на том, чтобы я отправил войска в Ирландию. – Недовольный Генрих беспокойно мерил шагами комнату. – Старый лис хочет подмять под себя Ирландскую церковь. Предложил даже посадить там на трон моего брата. Он думает использовать нас с Жоффруа в своих играх. Как бы не так!
Алиенора сидела у окна, качая на коленях семимесячного Генриха, а его старший брат скакал вокруг стола на деревянной лошадке и весело тряс красными кожаными поводьями.
– А что говорит Жоффруа?
Генрих заложил руки за пояс:
– Он не против того, чтобы стать королем, но не в такой глухомани, как Ирландия. Да и я не хочу отдавать в его руки морские границы.
– Ты прав, что настаиваешь на своем.
Алиенора недолюбливала обоих братьев Генриха. Жоффруа – второй сын в анжуйской семье, завистливый, со вздорным характером; ему всегда досаждало то, что старший брат так высоко взлетел. Когда он был поблизости, Алиенора опасалась и за себя, и за своих сыновей, поэтому всеми возможными способами избегала его. К младшему брату Генриха Вильгельму она тоже питала неприязнь, хотя и не такую сильную. Он не столь прямолинейно отстаивал свои привилегии, но пытался запугивать всех вокруг, чтобы придать себе вес при дворе. Единственным достойным человеком среди братьев Генриха оказался Амлен. Как незаконнорожденному отпрыску герцога Анжуйского, ему приходилось завоевывать расположение венценосного брата преданной службой.
– Я не позволю, чтобы Церковь диктовала мне, что делать! – распалялся Генрих. – Пусть Теобальд сколько хочет обращается в Рим, напоминает, какую важную роль сыграл как посредник в переговорах со Стефаном. Пусть намекает, что я многим ему обязан. Мне это безразлично. Я займусь Ирландией, когда сам посчитаю нужным.
– Ты сказал ему об этом?
– Не в такой форме. – Генрих лукаво взглянул на жену. – Я сказал, что раз вопрос касается моего брата, то дело семейное и я должен посоветоваться с матерью. Я уверен, она ни за что не одобрит эту авантюру и согласится со мной, что это только лишняя трата денег и времени, к тому же опасная. Теобальд, конечно, не отступится, но я собираюсь пережить это.
– Умно, – согласилась Алиенора.
Мать Генриха Матильда исполняла функции наместника короля в Нормандии и из аббатства Бек контролировала все, что происходит во владениях английской короны. Она хорошо знала архиепископа, но всегда защищала интересы сына, и при ее посредничестве конфликт разрешится определенно в пользу Генриха.
– Я тоже так думаю, – усмехнувшись, сказал тот.
– Смотри, папа, как быстро скачет мой конь! – весело закричал Вилл, который только начал связно говорить.
Выражение лица Генриха смягчилось.
– Прекрасно! Мужчине нужен быстрый конь, чтобы всегда быть впереди и обгонять противников. – Король взял сына на руки и обнял, прижав свою ярко-рыжую голову к его огненно-рыжей.
– А что сказал твой канцлер? Он ведь ставленник Теобальда, – поинтересовалась Алиенора. – Бекет тоже пытался убедить тебя завоевать Ирландию?
– Томас делает то, что я ему приказываю. – Генрих сверкнул серыми глазами. – Сейчас его главная задача – пополнить государственную казну, и он с этим замечательно справляется. Должно быть, торгашеское происхождение дает себя знать. – Он поставил сына на пол. – Пока мать улаживает разногласия с Теобальдом, они оба будут заняты, и я смогу спокойно, без советчиков заняться другими делами.
Алиенора отдала ребенка няне.
– Ты хотел сказать – мы сможем заняться другими делами. Эти дела такие же мои, как и твои.
Генрих мрачно взглянул на нее:
– Само собой разумеется.
– И все-таки мне приходится напоминать об этом.
– Когда я отплыву в Нормандию и Анжу, ты останешься здесь моим регентом. Ты заменяешь меня, а я тебя. Мы всегда будем править вместе, успокойся. – Теперь Генрих, кажется, был разгневан.
Алиенора не собиралась успокаиваться. Она не верила словам мужа. Если он и привлекал ее к делам, то лишь тогда, когда ему это было выгодно.
– Но Аквитания – прежде всего мое герцогство, – твердо произнесла она. – И в данном случае я решаю, прибегнуть ли к твоей помощи, а не наоборот.
Генрих нетерпеливо вздохнул:
– Не цепляйся к словам. Тебе нужен мой меч, чтобы держать баронов в узде. А я по́том и кровью обеспечиваю безопасность Аквитании. Однажды наш сын унаследует твое герцогство, и мы обязаны создать для этого все условия. Не понимаю, почему ты бесишься.
– Потому что для меня это важно. Ты должен считаться со мной.
Он яростно зарычал, привлек ее к себе и исступленно поцеловал. Она схватила его за руки, их объятия словно превратились в поле битвы. В крови забурлил гнев; сдерживаемое желание искало выхода.
– Разве ж я не считаюсь?
– Говорю тебе, мои права дороже, чем твоя жизнь. – Она стояла так близко к нему, что ее слова перемешались с воздухом, который он вдохнул.
Он засмеялся:
– Так же, как мои дороже твоей, любовь моя. И поскольку мы друг друга стоим, думаю, можно объявить перемирие…
Он снова поцеловал ее, увлек на кровать и задернул занавес балдахина, отгораживаясь от мира. Когда они торопливо снимали друг с друга одежду, задыхаясь от вожделения, у нее мелькнула мысль, что перемирие объявляют противникам, а не союзникам.
Алиенора стояла рядом с Генрихом в большом зале Вестминстерского дворца и с удовольствием разглядывала обновленный интерьер. Уже ничто не напоминало о прежнем холоде, сырости и заброшенности, и воздух наполнял запах дерева и свежей штукатурки. Мастера еще трудились над отделкой, наводили лоск – последние штрихи, последние прикосновения кисти, – но основные работы по перестройке были уже закончены. Под фризом с изображением красных и зеленых листьев аканта развешивали драпировку, недавно привезенную из Кентербери, и зал на глазах становился еще более пышным и красочным. Английские вышивальщицы – лучшие в христианском мире.
– Все будет готово через три дня к заседанию совета, сир, – заверил короля Томас Бекет и почтительно повел рукой в отороченном мехом рукаве. – Мебель привезут сегодня, а текстиль завтра.
Ему было поручено проследить за тем, чтобы ремонт дворца закончили к заседанию Большого совета, которое состоится в Рождество, перед тем как Генрих отправится в Нормандию.
Король с одобрением кивнул:
– Превосходно. Год назад это была необитаемая коробка с дырявой крышей и стекающей по стенам водой. Теперь здание отвечает своему назначению.
Бекет склонил голову и послал благодарный взгляд Алиеноре:
– Я неотступно следовал советам королевы и сделал все, что от меня зависит, сир.
– Рад видеть, что мой канцлер и моя жена нашли общий язык, – довольно произнес Генрих. – Лучшего результата я и ожидать не мог.
Бекет снова поклонился, Алиенора ответила тем же. Она все еще не доверяла Бекету – оставалось в нем что-то загадочное. Он неизменно любезен с ней, никогда не допускает фамильярности. Они свободно разговаривали на многие темы – Бекет был образован, наблюдателен и отличался острым умом – и хорошо понимали друг друга. Но в их общении все же чувствовалась прохладца. При этом Алиенора никогда не могла сказать точно, о чем он думает. Тем не менее создавалось впечатление, что он во всем стремится угодить ей и Генриху, особенно если дело касалось пополнения казны, и это говорило в его пользу.
Алиеноре очень нравилось работать с Бекетом, давать советы, делать эскизы и выбирать из них лучшие. Но в то время как для нее участие в обновлении дворца было обыденным развлечением, он вел себя как голодающий, который случайно попал на пир и не может наесться; бывало даже, ей приходилось гасить его горячее воодушевление. Изящные расшитые занавеси, изготовленные в кентерберийских мастерских, появились в зале по ее желанию, но высокий стол розового мрамора на изогнутых в виде арки опорах добавил в интерьер Бекет. А еще оформленные в том же стиле скамьи и изысканно украшенный фонтан. Ей пока не довелось побывать в доме канцлера, но говорили, что он не уступает по богатству обстановки дворцу византийского императора. Забавно, что венценосный Генрих прекрасно спит и на пуховой перине, и на соломенном тюфяке, в то время как его канцлер имеет вкусы и привычки сибарита или человека, который жаждет забыть свое низкое происхождение и потому окружает себя чрезмерной роскошью.
Из большого зала Бекет повел их по выложенной камнем дорожке. Холодный ветер волновал реку, белогривый прилив атаковал берег. Алиенора плотнее укуталась в накидку, оберегая уже обозначившийся живот, где рос зачатый в сентябре ребенок. Они подошли к зданию меньшего размера, которое прежде было совсем заброшено, а теперь гордо красовалось, словно выставляя напоказ беленые стены и крытую дубовой дранкой кровлю, и радовало глаз.
Войдя внутрь, королевская чета будто попала в теплые объятия, и Алиенора с наслаждением приблизилась к огню, жарко горевшему в очаге в середине зала. Стены и потолок здесь тоже сияли свежей штукатуркой. На полу, покрытом камышовой рогожей, была разложена душистая солома. С потолка свисали керамические лампы на медных цепях, и помещение наполняли ароматы заморских благовоний. На огромном сундуке под окном стояла изысканной работы шкатулка из слоновой кости с затейливыми замками. Генрих бросился к изящной вещице.
– Я знаю этот ларец! – закричал он. – Моя мать привезла его с собой, когда приехала сражаться за корону. Она хранила в нем свои кольца. Это память о детстве.
Он оживился еще больше, когда открыл крышку и увидел множество маленьких комочков непрозрачной смолы серого и желтого цвета, напоминающих речную гальку.
– Ладан! – Алиенора заглянула мужу через плечо и улыбнулась.
– Епископ Винчестерский бросил это здесь, когда спасался бегством, – объяснил Бекет. – Жаль, что там нет драгоценностей, но крупицы ладана ценятся на вес золота.
– Удивительно, что там не тридцать сребреников, – пробормотал Генрих.
Он положил три крупицы ладана на небольшую сковородку у очага и подержал ее над огнем, пока ароматный дым не стал подниматься от кусочков смолы.
Архиепископ Винчестерский Генрих, брат короля Стефана, не желая расставаться с за́мками, которые настроил за время анархии, раздавал взятки и изворачивался как мог, чтобы только не потерять нажитого, а когда понял, что не избежит расплаты, что бы ни делал, то спешно и негласно отправил все накопленные богатства во Францию, в аббатство Клюни. А следом, во время отлива одной темной ноябрьской ночью, улизнул и сам.
Генрих поводил рукой, разгоняя струйки дыма. Закрыв глаза, Алиенора вдохнула запах королевской власти и Божьей благодати. Воспоминания теснились вокруг нее, многие из них яркие, восхитительные, даже если и не всегда счастливые.
Когда она открыла глаза, в зале уже появился единокровный брат Генриха Амлен. Его скорбное лицо и скованность внушали тревогу.
– Это об Элбурге… Произошло несчастье, – сообщил он Генриху.
Генрих резко поднялся и спешно отвел брата в сторону. Амлен склонился к уху короля и стал что-то быстро нашептывать. Король застыл как вкопанный. Незнакомое имя ни о чем не говорило Алиеноре, она даже не знала, мужчина это или женщина, но ее мужу оно определенно говорило о многом. Не сказав ни слова ни жене, ни канцлеру, король стремительно вышел из зала, увлекая за собой Амлена.
Алиенора с удивлением и тревогой смотрела им вслед. Она привыкла к непостоянству мужа, но здесь было что-то другое.
– Элбург… или Элбурга – кто это? – Королева обернулась к своим придворным дамам, но те лишь покачали головой. Тогда Алиенора обратилась к Бекету, который подошел к очагу, чтобы забрать шкатулку с комочками ладана. – Милорд канцлер?
Бекет прочистил горло:
– Лично я не знаком с этим человеком, госпожа.
– Но вы знаете, кто это?
– Думаю, лучше будет, если король расскажет вам об этом, когда вернется, госпожа.
Алиенора вскипела. Почва уходила у нее из-под ног.
– Можете думать, что вам угодно, милорд канцлер, но если вам что-то известно, то скажите мне.
Бекет потупил взгляд и запер шкатулку.
– Полагаю, король знает эту даму много лет, – проговорил он. – Больше я ничего не могу сказать.
Так, значит, это женщина и к тому же давняя знакомая. В интимных делах Генрих был столь же неуемным, как и во всем остальном, и королева мирилась с тем, что он удовлетворял вожделение на стороне, когда она носила ребенка или они находились в разлуке. Случалось, муж не приходил ночью в ее комнату. Алиенора знала, что чаще всего в таких случаях его держали государственные заботы, но наивной она не была. Понятно, что его взгляд может упасть на любую придворную потаскуху, а такому могущественному господину ни одна не откажет. Но женщина, которую он знал много лет, – больше, чем мимолетное увлечение, а его реакция на сообщение Амлена выдавала серьезную озабоченность.
Придворные избегали ее взгляда. Она выпрямилась и приняла величавый вид.
– Благодарю вас, милорд канцлер, – произнесла Алиенора с королевским достоинством. – Мой супруг удалился по неотложным делам, но вы можете показать мне, что еще здесь есть интересного.
Бекет поклонился – он быстро сообразил, как следует себя вести.
– Госпожа, полагаю, вам понравится, как перестроили малый зал. – И он широким жестом пригласил ее пройти дальше.
Алиенора последовала за ним. Канцлер показывал ей обновленный дворец, водил руками и объяснял, что как устроено. Она отвечала так, словно ей и правда было до всего этого дело. Когда же прогулка по залам закончилась, то Алиенора не могла вспомнить ни слова из того, что рассказывал канцлер.
Генрих печально смотрел на тело любовницы, укрытое простыней до самого подбородка. Если бы не восковая бледность ее лица, в котором не осталось ни кровинки, могло показаться, что женщина просто спит. Роскошные волосы буйно разметались по подушке, словно в них сохранилась вся жизненная сила, покинувшая их обладательницу.
– Груженная бочками подвода перевернулась и задавила ее, – объяснил Амлен. – Когда ее вытащили, она была уже мертва. Мне очень жаль. – Амлен чувствовал себя крайне неловко: эти слова совершенно неуместны сейчас, но надо как-то заполнить гнетущую тишину.
Генрих вдохнул запах волос Элбурги, нежно пропустил между пальцами мягкий локон, потом склонился над ней и поцеловал ледяное чело.
– Мне было четырнадцать, когда мы встретились. – У него перехватило горло, и пришлось откашляться, чтобы вернулась способность говорить. – Она была совсем девочка, сладкая, как яблочный цвет, только что приехала из деревни. Другой такой у меня не будет.
– Соболезную тебе, – снова пробормотал Амлен. – Я знаю, что́ она значила для тебя. – В порыве сочувствия он стиснул плечо брата, и какое-то время они стояли молча. Потом Амлен спросил: – А что будет с малышом?
Генрих судорожно вздохнул:
– Заберу его в Вестминстер. Будет воспитываться вместе с другими моими детьми. Я в любом случае собирался это сделать. – Скрепя сердце он покинул покалеченное тело Элбурги, предоставив его заботам женщин, которые должны были подготовить покойницу к отпеванию.
В нижней комнате его маленький сын сидел на коленях у няни и вертел в руках лоскут от одеяла. Голубые глаза смотрели удивленно и настороженно.
– А мама еще спит? – спросил он.
Генрих порывисто взял его из рук няни.
– Мама больше не может заботиться о тебе. Ты будешь жить со мной, – ответил он. – У тебя есть братики, с которыми ты будешь играть, и много слуг станут присматривать за тобой. Хочешь покататься на настоящем коне?
Мальчик прикусил нижнюю губу, но с готовностью кивнул. Генрих недобро покосился на Амлена. К его скорби добавилось раздражение.
Брат понял, что невольно навлек на себя королевское недовольство. Когда чувства овладевали Генрихом, он становился слабым и легко отдавался на волю обстоятельств, но терпеть не мог, если другие замечали его уязвимость.
– Я не помню своей матери, она умерла при родах, подарив мне жизнь. Но отец заботился обо мне, признал меня своим сыном. Хотя я и не имею прав наследования, но всегда любил и уважал его, ты же знаешь.
Генрих едва заметно кивнул.
– Знаю, – сказал он и печально посмотрел на сидящего у него на руках сынишку. – Это дитя – все, что осталось у меня от его матери. – И внезапно ринулся к выходу из дома.
На улице шел снег, и Генрих спрятал ребенка под своей теплой меховой мантией. Амлен поспешил за королем, прикрыл дверь и приказал страже разогнать собравшуюся толпу зевак.
Когда опустились сумерки, Алиенора отложила рукоделие, чтобы дать глазам отдохнуть. Тусклый зимний свет не благоприятствовал вышиванию, но повторяющиеся движения иглы, создающие рисунок, всегда помогали ей думать.
– Госпожа, могу я что-нибудь сделать для вас? – заботливо поинтересовалась Изабелла де Варенн, которая провела с королевой весь день.
Маленький Вилл прикорнул рядом, зарывшись в складки ее плаща. Он как заводной неугомонно носился по комнате с игрушечным мечом в руках, и когда наконец присел отдохнуть, прижавшись к Изабелле, усталость сморила ребенка. Его младший братик крепко спал в своей люльке под присмотром няни.
– Нет. Разве только скажи слуге, чтобы поставил на стол хлеб и сыр и накрыл их полотенцем. Король вернется голодным. И позови Мэдока. Если нельзя шить, тогда будем слушать музыку.
– Госпожа. – Грациозным, неторопливым движением Изабелла отложила вышивание.
Глядя на нее, Алиенора немного смягчилась и испытала прилив благодарности.
– Спасибо, – произнесла она, слегка коснувшись рукава Изабеллы.
– За что, госпожа?
– За то, что поддерживаешь меня без лишних слов.
Изабелла зарумянилась:
– Я заметила, что вы опечалены, но не хотите делиться вашими заботами. Да я бы и не нашла правильных слов в утешение. Я не столь мудра.
– Наоборот, эти слова говорят о твоей мудрости. Будь ты болтлива, я бы отослала тебя прочь.
– Жизнь при прежнем дворе научила меня быть осмотрительной, – ответила Изабелла с легкой усмешкой. – Иногда молчание поистине золото. – Она принялась осторожно будить Вилла. – Просыпайтесь, мой принц. Хотите хлеба с медом?
Вилл потер глаза и захныкал, но Изабелла продолжала уговаривать его, и вот он перестал капризничать и позволил взять себя за руку, а в другой все еще сжимал игрушечный меч.
Внезапная суматоха у входа в покои и дуновение холодного воздуха возвестили о прибытии Генриха. В душе Алиеноры мешались облегчение и ожесточение, когда она взглянула на его ярко-рыжую шевелюру и на что-то завернутое в его короткую зеленую мантию.
– Папа! – воскликнул Вилл и, оставив Изабеллу, бросился к отцу, размахивая мечом.
Но ему пришлось притормозить. В недоумении, даже встревоженно, он воззрился на другого маленького мальчика, стоявшего рядом с отцом. Этот другой был старше и выше Вилла, но их несомненное сходство сразу бросалось в глаза.
– Это Джеффри, – сообщил Генрих Виллу и присел рядом с новичком, обнимая его рукой. – Он станет жить с нами, и вам будет весело вместе играть.
Алиеноре стало дурно при виде того, как Генрих прижимает к себе этого кукушонка, в то время как ее сын замер в стороне.
Дети опасливо изучали друг друга, и тут между ними оказалась Изабелла.
– Сир, я как раз предлагала милорду Вильгельму поесть хлеба с медом. Может быть, Джеффри тоже хочет угоститься? – Она улыбнулась и как ни в чем не бывало протянула руку мальчику.
Генрих с благодарностью взглянул на нее:
– Это очень мило с твоей стороны, леди Варенн, благодарю тебя.
Изабелла присела в реверансе и увела детей из комнаты, держа обоих за руки.
Генрих постоял, глядя им вслед, затем подошел к очагу согреться.
Алиенора мучительно ожидала, когда же удалятся придворные и челядь, все, кто видел, как король входил с ребенком. При посторонних она не могла выразить всю свою боль и обиду. Генрих плотно сжал губы. Он энергично тер ладони, но, хотя костяшки пальцев были красны от мороза, быстрыми движениями он старался скрыть напряжение, а вовсе не согреть руки.
Слуга поставил на стол около очага глазурованный кувшин и деревянные блюда с хлебом и сыром. Генрих жестом приказал ему удалиться и отпустил всех, кто находился поблизости и мог слышать их разговор, а потом указал Алиеноре на стул, предлагая сесть рядом.
Алиенора взяла кубок вина, который он наполнил для нее, отхлебнула и чуть не выплюнула жидкость назад, потому что вино было кислым, а ее и без того тошнило.
– Почему ты не говорил мне, что у тебя есть сын?
Генрих пожал плечами:
– До сегодняшнего дня это тебя не касалось, но теперь я обязан взять его ко двору. – Он прополоскал рот и проглотил вино.
Алиенора изо всех сил старалась сохранять самообладание.
– Ты говоришь, что меня это не касается, но ради уверенности в будущем нашего рода я должна знать такие вещи. – Она чувствовала себя львицей, защищающей своего детеныша. – И сколько времени ты держал его от меня в секрете?
– В мае ему исполнится три, – сказал Генрих.
– А где его мать?
– Умерла, – ответил он бесцветным голосом. – Я только что отдал распоряжения о похоронах.
Алиенора отвела взгляд в сторону. Нет, ему не удастся растрогать ее и заставить почувствовать себя мелочной и подлой.
– Я знаю, что ты на каждом шагу ищешь возможность удовлетворить свою похоть, – проговорила она. – Понимаю, ты не склонен к воздержанию, когда уезжаешь из дому или когда я ношу ребенка. Я не дура и догадываюсь, что ты не пропускаешь ни одной юбки, но ты все равно оскорбил меня, когда у меня под носом завел любовницу и бастарда и не сказал мне об этом.
– Это совсем другая часть моей жизни. – Глаза его налились гневом. – Я не держал эту женщину при дворе. Здесь нет ничего оскорбительного и никакой опасности ни для тебя, ни для наших сыновей. В замке моего деда росло двадцать побочных детей от самых разных матерей, и его жены приняли их всех. – Он указал в сторону коридора, где находился его сводный брат. – Мой отец воспитал Амлена вместе с законными детьми, и так же я поступлю с Джеффри. Я призна́ю его своим сыном; обеспечить его благополучие – моя обязанность, а твоя, госпожа супруга, – радушно принять его в семью.
Алиенора тряхнула головой:
– Я бы сделала это и без твоего приказания, потому что дитя невиновно в грехах родителей. Но я не допущу, чтобы меня держали в неведении, так и знай.
Генрих раздраженно дернул плечами:
– Я не видел необходимости посвящать тебя в эту тайну.
Алиеноре захотелось выплеснуть вино ему в лицо. Неужели он и правда считает это дело пустяком?
– Он ведь славный паренек, разве нет? – попытался смягчить ее Генрих.
– Неплохой, – сухо ответила она и поднялась из-за стола. – Прости, я неважно себя чувствую, пойду прилягу.
Генрих внимательно посмотрел на нее:
– Надеюсь, ты не дуешься на меня?
– Нет, сир, нет. Но я должна все тщательно обдумать… И тебе следует сделать то же самое.
Не дожидаясь, когда король уйдет, Алиенора покинула зал со всей его новой красивой мебелью и украшениями и прошла в свою комнату, расположенную по соседству. Там она отпустила дам, села на кровать, задернув занавес балдахина, и осталась наедине со своими мыслями. Мысли же были такими тягостными, что она дала волю слезам и, не сдерживая ярости, принялась колотить кулаками по покрывалу. Это хуже, чем предательство. Когда она вынашивала и рожала Вилла, веря, что это первый сын Генриха, у него уже был отпрыск мужского пола от этой женщины, и теперь радужные воспоминания о рождении их первого мальчика навсегда потускнели. Она не могла винить того, чужого ребенка, но не могла и избавиться от чудовищной ревности. Ей предстоит видеть его ежедневно в детской, узнавать в его облике черты Генриха и угадывать черты той неизвестной женщины. Он старше, крупнее и сильнее законных сыновей, а потому будет во всем соперничать с ними.
Наконец она взяла себя в руки, вытерла слезы. Сделанного не воротишь, но вот о будущем стоит подумать.
Когда пришел Генрих, Алиенора невозмутимо сидела в кровати, одетая в свежую белую сорочку; золотые волосы красиво рассыпались по плечам. Положив восковую табличку на колени, она задумчиво постукивала кончиком стилоса по губам.
– Кому пишешь? – осведомился Генрих, настороженно глядя на жену.
– Твоей матери, – ответила Алиенора. – Чтобы она знала, что у нее есть еще один внук, если, конечно, ее уже не уведомили.
Генрих потряс головой:
– Она не знает. Ее это тоже не касалось. – Бесцельно меря комнату шагами, он то и дело брал в руки резную шкатулку, рассматривал узор, ставил шкатулку на место, потом брал снова. Наконец, потирая шею, обернулся к жене. – Я полагал, что ты не хочешь знать об этом, иначе почему ты не спрашивала?
С усталой обреченностью она отметила про себя, что он пытается переложить свою вину на нее.
– Хорошо, вот я спрашиваю: есть ли у тебя еще кто-то, о ком мне следует знать?
– Может, и есть, но пока никто из матерей не заявился ко мне с таким сообщением. Вот увидишь, присутствие этого ребенка при дворе будет небесполезно, к тому же он станет хорошим другом нашим мальчикам.
Сердце Алиеноры сжалось.
– Меня не интересуют женщины, которых ты имел, не желаю даже об этом думать. Но если от твоих похождений рождаются дети – это совсем другое дело, потому что они ослабляют наши родственные связи. Я должна знать об их существовании.
Генрих пожал плечами:
– Ну, если ты так хочешь…
По тому, как оживился его взгляд, она поняла, что он подсчитывает, как много он может оставить при себе и как мало сказать ей.
– Да, хочу. И уже предупреждала: я тебе не племенная кобыла.
– И ты беспрестанно это повторяешь, тогда как я и без того это помню. Но я не намерен держаться за женскую юбку. Две недели я пробуду в Нормандии, и ты будешь одна править Англией – разве это называется «племенная кобыла»? – Он снова стал беспокойно расхаживать по комнате, громко стуча каблуками, а потом с тяжелым вздохом плюхнулся на кровать. – Покончим с этим. Мне нужна твоя поддержка, у нас полно забот по управлению нашими землями. По сравнению с ними тот факт, что у меня есть сын от другой женщины, рожденный раньше наших детей, – сущий пустяк.
Алиенора чопорно сжала губы. Ее все еще обуревали обида и возмущение, но она не могла не признать, что в его словах есть резон. Он никогда не изменится: всегда будут другие женщины, но государственные дела важнее, чем склоки по поводу любовниц. Муж злоупотребил ее доверием, вот отчего было больно.
– Хорошо, – быстро проговорила Алиенора, – забудем об этом.
Генрих дотянулся до нее и поцеловал. Она вяло ответила и отстранилась.
– Как ты намереваешься поступить с мальчиком? – (Он непонимающе посмотрел на нее.) – Ты сказал, он будет воспитываться при дворе. Но какую роль ты отведешь ему в дальнейшем?
Генрих развел руками:
– Решим в свое время. Посмотрим, к чему он будет больше расположен: к перу или к мечу.
Алиенора промолчала. Будь ее воля, она бы выбрала для него судьбу священника. В таком случае он служил бы интересам королевской семьи, не представляя угрозы для законных наследников.
Генрих принялся раздеваться.
– И не нужно писать моей матери. Я сам скажу ей обо всем, когда буду в Нормандии.
Алиенора отложила восковую дощечку и подвинулась, чтобы он мог лечь. Обычно накануне Большого совета он бодрствовал допоздна, обсуждая насущные вопросы с Бекетом, Робертом Лестером и Ричардом де Люси, а потом отправлялся на поиски любовных приключений, и ей об этом было хорошо известно. Но сегодня он остался с женой ради того, чтобы примириться и навести мосты. Конечно, мосты были повреждены, но все же, ступая аккуратно, по ним можно перейти реку житейских неурядиц.