Глава 12
Вестминстер, весна 1158 года
– Мама, мама, смотри!
Весь сияя, Гарри вихрем ворвался в комнату. За ним не столь резво следовали отец и Томас Бекет. На плече Генриха сидела маленькая бурая обезьянка с цепью на шее. В ловкой кожистой руке она сжимала финик и деловито грызла заморский фрукт, поглядывая вокруг умными черными глазами из-под мохнатого лба.
Алиенора изумленно уставилась на животное, не зная, рассмеяться или разозлиться. Только обезьяны ей и не хватало. Придворные дамы принялись сюсюкать и глупо причмокивать.
– Как думаешь, подходящий подарок для Людовика? – спросил Генрих, весело усмехаясь. – Будет сидеть у него на плече и давать советы – обезьяны славятся своей мудростью.
– Его зовут Роберт! – с воодушевлением выкрикнул Гарри. – Я хочу оставить его себе!
– Ах нет, сын. – Генрих покачал указательным пальцем. – Это подарок королю Франции. Когда подрастешь, может, и тебе купим такого зверя.
Алиенора удивленно вскинула брови.
– В самом деле, великолепная идея, – процедила она. – А своих советчиков не хочешь заменить обезьянами? Они-то стоят всего несколько мешков миндаля и фиников. Существенная экономия.
Генрих осклабился:
– Томас, что скажешь? Что, если я заменю тебя обезьяной?
Бекет неприятно улыбнулся:
– Уверен, вы нашли бы это очень поучительным, сир.
Обезьянка уселась поудобнее на плече Генриха, обвила его шею хвостом и принялась старательно искать вшей в его волосах.
Алиенора расхохоталась:
– Да она еще более расторопна, чем вы, милорд канцлер. В это просто трудно поверить!
Генрих оторвал обезьяну от важного занятия, чем вызвал ее пронзительный визг, и отдал животное Бекету.
– У милорда Томаса очень-очень много обезьян! – возбужденно прокричал Гарри. Он наморщил лобик, подсчитывая. – Двенадцать! Пойдем посмотрим на них, мама, ну пойдем! – Сын дергал Алиенору за руку.
– Зачем же двенадцать? – Алиенора издевательски воззрилась на Томаса. – А одной что же, недостаточно?
Томас переглянулся с Генрихом и улыбнулся:
– По одной на каждую вьючную лошадь с гостинцами для торжественного въезда в Париж, – объяснил он. – А потом их подарят избранным членам французского двора.
– Все это – чтобы показать Людовику, как много власти и богатства в моем распоряжении, – подхватил Генрих, – ну и позабавить французов. – Король одобрительно похлопал канцлера по плечу таким же жестом, каким поощрил бы коня, успешно выполнившего трюки в манеже. – Томас необыкновенно изобретателен. У него есть не только мудрые обезьяны, но и попугай, читающий «Отче наш» на латыни, и два беркута. – Его глаза засияли весельем и гордостью. – Не говоря уже о своре отборных гончих, сторожевых собаках, а уж мехов, материи и мебели достаточно для убранства дворца.
– В казне что-нибудь осталось или ты все отдаешь французам? – язвительно поинтересовалась Алиенора.
Стыдно было представить, как Людовик, с его безупречным вкусом, отнесется к этому чрезвычайно помпезному и столь же вульгарному фарсу, но, возможно, вкусам обычных парижан это зрелище польстит. Сколько денег и стараний тратится на то, чтобы добиться союза, который она не одобряет. Эта мысль Алиенору угнетала.
Томас затейливо поклонился:
– Не беспокойтесь, госпожа, я не трачу больше, чем королевская казна может себе позволить.
– Отрадно слышать, – презрительно ответила Алиенора, но, чтобы повеселить Гарри и удовлетворить собственное любопытство, набросила плащ и отправилась вместе с сыном смотреть на плоды трудов Бекета.
Со стороны устроенного Томасом зверинца доносился оглушительный шум и немилосердный запах. Алиеноре пришлось прикрыть нос краем вимпла. Как и сказал Генрих, псарня кишела собаками. Черные и рыжевато-коричневые ищейки с грустными мордами, висячими ушами и низким глухим лаем. Длинношерстные гончие, привезенные с уэльских границ. Неугомонные, беспрерывно лающие терьеры, златошерстные мастифы, крупные и мускулистые, как львы, призванные охранять многочисленные повозки с грудами подарков и всякой всячины. Гарри шел от загона к загону, от клетки к клетке, широко раскрывал глаза и на каждом шагу восхищенно вскрикивал.
Генрих взял руку Алиеноры:
– Все наши усилия окупятся, я обещаю.
– Как говорится, чем больше платишь, тем выше цена.
Он сердито взглянул на жену:
– Да забудь ты хоть на минуту о своей гордыне и подумай о будущем. Этот союз принесет нам земли Вексена, когда Гарри и Маргарита поженятся. Мир с Людовиком позволит отправить армию в Тулузу и вернуть область во владения Аквитании. Этот брак только средство для достижения цели.
Алиенора в отчаянии сомкнула губы. Слепому видно, что на самом деле цель всей этой показухи – удовлетворить страсть Томаса Бекета к шику и жажду Генриха перещеголять Людовика, раздавить его пышной демонстрацией своего богатства, которого француз лишен. Все равно что один кобель показывает свое превосходство, пуская струю выше, чем соперник. Однако, если в конце концов удастся подчинить Аквитании давно желанную Тулузу, что ж, может быть, игра и стоит свеч.
– Верь мне. – Генрих улыбнулся своей открытой улыбкой, которой, она знала, верить нельзя.
Взяв Гарри на руки, муж пошел в конюшню смотреть на лошадей, приготовленных Бекетом для парада.
Братья Генриха, Амлен и Вильгельм, были уже там и вместе с Джоном Фицгилбертом, одним из маршалов Генриха, оценивали животных. Фицгилберт был искусным наездником и по поручению Генриха помогал Бекету подобрать лошадей требуемой масти и качества. С ним были два его сына: серьезный сероглазый паренек лет шестнадцати и темноволосый отрок чуть помоложе. Младший уверенно оседлал гнедого иноходца, а Амлен в это время изучал зубы коня, определяя его возраст.
– Превосходное животное, – произнесла Алиенора, присоединяясь к собравшимся.
Мужчины почтительно поклонились.
– Это чтобы тянуть повозки, – объяснил королеве Амлен. – Канцлер требует пять упряжек из двух коней и чтобы все лошади были одной масти и размера.
– Он не просит невозможного, всего лишь чуда, – язвительно заметил Джон Фицгилберт.
– Ты знаком с барышниками и знаешь, где искать, милорд маршал, – вступился за Томаса Генрих. – Я верю в тебя. Ты поставлял моей матери лошадей и в более сложных обстоятельствах, когда она воевала за корону.
Фицгилберт поклонился.
– Я все еще могу быть вам полезен, сир, – сказал он с едкой улыбкой.
Алиенора была лишь поверхностно знакома с Джоном Фицгилбертом. В былые дни в его обязанности входило снабжать войска лошадьми, но теперь он служил по налоговому ведомству, преимущественно в Вестминстерском казначействе. Иногда он бывал при дворе, но видной роли при новом правлении не играл. Левую половину его лица покрывали плотные рубцы от ожога, глазница была пустой – память о том страшном дне во время войны между императрицей Матильдой и королем Стефаном, когда Фицгилберт оказался запертым в горящем аббатстве. Правая сторона свидетельствовала, что до увечья он был весьма привлекательным мужчиной с волевым и выразительным лицом. Теперь ему под пятьдесят, в светлых волосах серебрилась седина, но он был все еще высок и статен и всем своим видом внушал людям уважение и, несмотря на изуродованную щеку, вызывал неизменный интерес у женщин. Генрих относился к нему как к старому боевому коню, которого следует держать в узде, но тем не менее высоко ценил его деловые качества.
Гарри указал пальцем на гнедого жеребца:
– Хочу покататься!
– Оп-па! – Сидящий на коне юноша наклонился и протянул руку. – Вы можете сесть вместе со мной, сир.
Амлен подсадил Гарри, и сын Фицгилберта бодро и уверенно подхватил принца и заботливо устроил его перед собой в седле.
– У Уильяма есть два младших брата, – пояснил маршал.
Пока взрослые беседовали, Уильям прокатил Гарри вокруг двора, пустив лошадь медленным шагом, затем передал ребенка няне и ловко спрыгнул с гнедого. Он нашел горбушку черствого хлеба, покормил коня с ладони, похлопывая его по шее. Алиеноре понравился отпрыск маршала: озорной и резвый мальчуган, но держится в рамках приличия.
Вдруг обезьянка, которую перед этим взял подержать Гарри, вскарабкалась по телу Уильяма вверх, вырвала у него из рук корку хлеба и уже собралась было улизнуть со своей добычей, но сын маршала оказался проворнее и схватил ее за цепь, удерживая воришку, хотя животное уже сунуло хлеб в рот.
– Нет. – Фицгилберт-старший нахмурился. – Предваряя твой вопрос: мы не заведем такую же у нас дома. Бог свидетель: мне хватает и ваших шалостей. Потом еще и ваша мать привяжется к ней, и тогда покоя мне не будет даже в собственной опочивальне.
Уильям приуныл и отдал обезьянку одному из слуг канцлера.
Королева и дамы собрали детей и вернулись на женскую половину замка, предоставив мужчин их делам. Бекетовский балаган, презрительно подумала Алиенора. Она взглянула на Гарри, который вприпрыжку шел рядом. Трудно представить, что он будет обручен в таком нежном возрасте с малюткой, еще лежащей в колыбели. Пока они повзрослеют, много воды утечет, но все же ей придется мириться с присутствием при дворе французской невестки, дочери ее бывшего мужа, единокровной сестры девочек, которых она родила от Людовика. Разве можно к этому притерпеться?
В назначенный день Томас Бекет выдвинулся из лондонского Тауэра со своей пышной кавалькадой и направился к Саутгемптонскому порту, где ждали шестьдесят шесть кораблей, готовых пересечь пролив.
Процессия была вдвое длиннее той, что сопровождала Генриха и Алиенору во время коронации. То событие произошло в середине зимы, теперь же стоял яркий солнечный апрель, природа нарядилась в свежее зеленое одеяние, легкий теплый ветер приподнимал края плащей и оборки вимплов. Телеги стучали и громыхали на дороге, увлекаемые совершенно одинаковыми гнедыми конями и нагруженные щедрыми дарами анжуйской империи.
Алиенора смотрела, как кавалькада проезжает мимо, и голова ее шла кругом, ибо она не в силах была постичь, к чему все это нарочитое великолепие. Конный поезд сопровождали толпы челяди, облаченной в наряды из дорогих тканей и мехов, которые обычно носит знать. Тут и там сверкали золото и серебро, драгоценные камни, складки шелка. Каким-то непостижимым образом Бекету удалось вышколить обезьян, и они важно восседали на спинах вьючных лошадей, как маленькие жокеи на Смитфилдской конной ярмарке.
– Боже ты мой, да он же разорил Англию, – сказала Алиенора мужу. – Выжал из королевства все мало-мальски ценное до последней капли.
– Но дело-то стоящее. – Генрих довольно фыркнул. – Да и вообще, к чему нам все эти побрякушки?
Алиенора поджала губы. Она бы не отказалась от драгоценностей и хороших материй, не говоря уже о паре грациозных скакунов.
– Это послужит Людовику доказательством моей искренности. Я бы не ввязался в сию авантюру, не будь настроен серьезно относительно предложенного брака. Все продумано: как только Томас произведет на французов нужное впечатление, тут же появлюсь я.
– Ну, тебе с ним не сравниться, – ехидно процедила Алиенора.
– А я и не собираюсь… Это как съесть павлина на праздник. Сначала ты выставляешь напоказ яркие перья, привлекаешь к ним внимание и вызываешь всеобщее восхищение, а потом отбрасываешь их и лакомишься мясом, то есть приступаешь к сути дела. Томас и я – мы оба превосходные игроки.
«Да, ты определенно хороший игрок, – подумала Алиенора. – Возможно, даже слишком хороший, чтобы это пошло на благо тебе или кому-то еще».
Прошло три недели. Алиенора сидела в своей комнате с шитьем. Срок родов приближался; она поправляла подушки за спиной и так и этак, но никак не могла усесться удобно.
Генрих получил из Франции многообещающие новости. Бекета приняли с огромным воодушевлением. Люди выстроились по сторонам дороги и приветствовали процессию, выкрикивая восторженные слова и воздавая хвалу королю Англии, поскольку обильные дары в виде денег и снеди лились на них дождем.
– Надеюсь, брату Людовика понравился его хвостатый тезка, – с ухмылкой произнес Генрих.
Он играл с Гарри, который, как моллюск, прилип к его ноге, а отец пытался стряхнуть его без помощи рук. Но тщетно: наследник намертво вцепился в его ногу.
Даже Алиенора рассмеялась, когда представила Роберта де Дрё с обезьянкой на плече.
– Думаю, он сумеет переучить обезьяну и использовать ее в своих интересах.
– Томас подслушал разговор придворных: как, должно быть, велик король Англии, если снарядил посольство с такой роскошью.
– Видели бы они тебя сейчас, – насмешливо заметила Алиенора.
Генрих прыснул:
– Оседланным собственным сыном? Сдаюсь, ты выиграл! – Схватив Гарри за руки, он немного покачал его на ноге, чем вызвал восторженный визг ребенка, а потом посадил себе на плечи. – Победитель! – прокричал он и рысью промчался по комнате. – Томас пишет, Людовик очень расположен к тому, чтобы устроить союз наших детей, и можно приступать к официальным переговорам. Теперь надо столковаться об условиях, то есть чтобы область Вексен перешла к Англии как приданое невесты сразу после свадьбы. – Он перекувырнул Гарри и поставил его на пол.
Годовалый Ричард убежал от няни и бодро поковылял к папе: я тоже хочу играть. Генрих взял его на руки, и мальчик, привлеченный блеском золота и драгоценных камней, схватился за цепочку с распятием на шее отца. Генрих с трудом разжал маленькие пальчики и поставил сына на пол:
– Я ужасно люблю этого постреленка, но буду любить его еще больше, когда он подрастет.
Продолжая делать смотр своим отпрыскам, король внимательно взглянул на двухлетнюю Матильду, которая тихо и серьезно играла с соломенной куклой.
– Надеюсь, ты не собираешься обручить ее прямо сейчас? – насмешливо произнесла Алиенора.
– Нет, по крайней мере, пока не поступит выгодное предложение, – ответил Генрих с лукавым блеском в глазах. – Я…
Король обернулся: в комнату вошел капеллан Алиеноры, а за ним появился другой священник, явно с дороги – ряса его была забрызгана грязью, а глаза ввалились от усталости. Алиенора с тревогой узнала Робера, капеллана своего деверя.
– Сир, печальные вести из Бретани. – Робер упал на колено. – Я весьма сожалею, граф Нантский скончался от малярии. – Он протянул королю запечатанное письмо. – Ничего нельзя было поделать. Я находился у изголовья графа, когда душа его отлетела к Богу. Примите мои глубочайшие соболезнования.
Алиенора позвала нянек и велела им увести детей. Она очень удивилась, но не приняла эту новость близко к сердцу. Деверь ее всегда раздражал. После того как он был назначен в Нант и уехал от двора, она вздохнула спокойно, но такого поворота событий никак не ожидала. Жоффруа отличался отменным здоровьем.
– Мне очень жаль, Генрих, – лишь проронила она.
Рот короля искривился.
– Что еще можно было от него ожидать? Я нашел ему подходящее поприще, где он мог принести пользу семье, а ему вздумалось умирать. Брат вставлял мне палки в колеса до самой смерти, упокой Господи его душу. – Он дал знак капеллану подняться с колен. – Ты прибыл прямиком ко мне?
– Да, сир. – Небратские чувства Генриха привели Робера в крайнее замешательство. Он тяжело поднялся, морщась и с трудом разгибая суставы.
– А что сейчас происходит в Нанте?
– Не знаю, сир. Я отбыл немедленно, чтобы доставить вам весть.
– Ступай. – Генрих повел рукой, отпуская его. – Но далеко не уходи. Ты можешь мне понадобиться.
Когда капелланы вышли, король стал метаться по комнате, как лев в клетке.
– Знаешь, что теперь будет? – восклицал он. – Конан не преминет воспользоваться случаем и захватит Нант, а я не могу этого допустить. Придется обсудить положение с Людовиком, когда я буду во Франции, и подготовить план действий. – Он раздраженно зарычал. – Какого черта этот идиот решил сыграть в ящик, когда все шло так хорошо?! Я даже склонен думать, что он сделал это мне назло.
Алиенора внимательно взглянула на него. Своим безудержным возмущением супруг, как щитом, оборонялся от создавшегося опасного положения.
– Я все же думаю, он предпочел бы остаться в живых, – сказала она. – Ты злишься, потому что больше не можешь рассчитывать на него и политический ландшафт опять изменился.
Генрих бросил на супругу злобный взгляд, и Алиенора поняла, что задела мужа за живое.
– Я должен узнать обо всем в подробностях. Что происходит в Бретани и чем нам это грозит – вот единственное, что меня волнует. А печаль и рыдания ему все равно уже не помогут.
– Нет, но они могут помочь тебе.
– Брось ты эти бабьи сказки! – окрысился Генрих. – Что заставляет меня скорбеть, так это то, что мой брат уже не держит бразды правления в Бретани. Надеюсь, скоро прибудут гонцы с полезными сведениями, а не с соболезнованиями.
Алиенора сдержала раздражение и продолжала гнуть свою линию:
– Надо сообщить твоей матери.
Генрих ссутулился, как будто взвалил на плечи тяжелый груз.
– Я заеду к ней по пути во Францию.
– Матери больно терять сына, в каком бы возрасте он ни был, даже если они давно не поддерживали отношения, – мягко сказала Алиенора. – Он все равно плоть от плоти ее, и она носила его в чреве девять месяцев. – Она замолчала, пытаясь справиться с волнением, потому что, говоря это, вспомнила Вилла, так мало пожившего на свете. Генрих не поощрял упоминаний об этой потере. Она подошла и положила руки ему на плечи. – Даже если для тебя это не великое горе, я все равно тебе сочувствую.
Муж не ответил, однако посмотрел на ее руки и взял их в свои. Но вдруг прочистил горло, отпрянул и оставил ее, бормоча, что после такого известия ему необходимо заняться некоторыми делами.
Алиенора позвала писаря, глубоко вздохнула и начала сочинять письмо с соболезнованиями своей свекрови.