Глава 2
Никель и перламутр
23 декабря. 22.25. Суржево. Дом Еськовых. Холл.
– Всем оставаться на своих местах! Здания никому не покидать, – распорядился следователь Рюхин.
Отвернувшись, он недовольно шепнул медэк-сперту Грушевой:
– Народу в доме, как семечек в дыне. Разумеется, никто ничего не видел и не слышал! Значит, возни на сто лет. Как там наш труп?
– Огнестрел, – равнодушно отозвалась Грушевая.
Она была опытной, морщинистой, невозмутимой. Рюхин пробовал быть таким же невозмутимым, но от этого только казался вялым. Он был молод. Его редко при первом знакомстве принимали всерьез.
– Самоубийство? – с надеждой предположил Рюхин.
Грушевая только махнула рукой:
– Куда там! Правда, выстрел был всего один. Стреляли в упор, чуть сверху – выходное отверстие в основании черепа. Сам таким образом руку не задерешь, потому как неудобно. Емельянов говорит: оружие сначала аккуратно вытерли, а потом пытались вложить в руку жертвы. Есть отпечатки, но смазанные и не те. Не держал убитый этого пистолета. Дилетантщина какая-то, глупость! Ищи-ка, Артем, хладнокровного дурака.
Рюхин понимал, что последние слова просто шутка. Однако он с надеждой оглядел собравшихся в холле. Были тут все Еськовы, а также их гости и домочадцы. Публика на вид очень приличная и мирная. Лишь рослый охранник, он же дворник, выглядит грозно и вооружен совком для снега. Зато лицо у него кроткое, милое, улыбчивое.
Гости, товарищи покойного по бизнесу, не улыбались. Они нервничали и дружно требовали адвокатов. Никто из них дураком не казался. Глупее прочих выглядел сын Еськова, упитанный парень, очень румяный, наверное недавно с мороза. Он грелся у камина, такого огромного, что в него спокойно могли бы въехать «жигули».
Рюхин пригляделся получше и понял, что огонь в камине искусственный. Надо же! А издали огоньки подмигивают очень убедительно. У камина переминались с ноги на ногу друг и подружка Еськова-младшего. Из документов они смогли показать только студенческие билеты. Оба хныкали и просились домой. Парень даже стал уверять, что они с девицей оба несовершеннолетние и надо доставить им не только адвокатов, но и родителей, и детских психологов. Рюхин ухом не повел на это нытье: студенты третьего курса юридической академии не бывают несовершеннолетними. Парень врал, конечно, с перепугу. Или не только?
Чем дальше, тем больше удивлялся Рюхин наглости убийцы: затеять этакое, когда в доме полно народу. Даже в подвальных этажах обнаружилась целая толпа!
Эта толпа тоже переместилась теперь в холл. Двое граждан из подвала держались вместе. Они представились друзьями Аристарха Жебелева. Рюхин уже знал, что Аристарх – племянник жены Еськова. Правда, племянник заявил, что эти двое никакие ему не друзья, а так, случайные знакомые. Кудрявый Аристарх постоянно проживал в доме, а вот знакомые приехали только сегодня вечером. Они снимали клип на песню «Последний трамвай».
Вилла Еськовых ничем трамвай не напоминала, поэтому Рюхин не поверил в россказни про клип. Друзья Аристарха стали шумно обижаться. Один из них показал следователю профессиональную телекамеру, а у другого нашлась гитара в клеенчатом футляре. Вдобавок за воротами особняка в самом деле стояла бежевая машина, и на боку у нее была крупная надпись «Студийная». Внутри машины спал гражданин Виктор Ногтев. У него имелся паспорт, водительские права и служебное удостоверение компании Нет-ТВ. Значит, съемки вполне могли проводиться. Смущало другое: никого из троих клипмейкеров никто в доме, кроме Жебелева, не знал. Почему они приехали именно сегодня? И при чем тут трамвай?
Вторая группа из подвала вызвала меньше вопросов. Это была бригада художников, которые оформляли бильярдную. Художников в доме знали хорошо, характеризовали тепло, что не мешало им тоже попасть в подозреваемые.
Однако больше всего беспокоила Рюхина вдова покойного. Он старался не вспоминать банальную истину, что мужей на дому чаще всего убивают жены, а жен мужья. Это была крайне вредная мысль! В начале дела следователь должен настроить себя на максимальную собранность и беспристрастность. И все-таки… Иногда – редко, крайне редко! – попадались Артему Рюхину фигуранты, которые с первой же минуты вызывали тяжелое чувство. И не потому даже, что были это самые подозрительные лица, нет! Необъяснимая антипатия, и все тут.
Почему это чувство всегда оказывалось взаимным?
Вот и сегодня повторилась знакомая история. Увидев Галину Павловну, Рюхин непроизвольно вздрогнул, нахмурил негустые брови, и его лицо стало кислым. Ему очень не понравилась госпожа Еськова.
Ответная реакция была молниеносной: Галина Павловна злобно впилась в следователя небольшими глазками. Какого они цвета, при тусклом освещении определить было нельзя, однако Рюхин наперед знал – карие они, с зеленцой, змеиные.
Он собрался сказать что-то весомое, но его опередили.
– Сколько вам лет, молодой человек? – в лоб спросила Еськова.
Уже часа два она была вдовой, но не плакала, и голос ее не дрожал.
– Какое это имеет отношение… – начал было Рюхин.
– Нет уж, вы ответьте!
– Не буду, – уперся Рюхин. – Вопросы здесь задаю я.
Галина Павловна глядела на него в упор, как гипнотизер. Бедняга крепился, но начал таять. Из глубин его встревоженного подсознания одна за другой полезли химеры. Ужасные это были видения! Первой перед внутренним взором следователя возникла дворничиха, которой его пугали в детстве. Затем всплыла соседка, которая приписала ни в чем не повинному Артемке лужу в лифте и больно схватила за ухо лет пятнадцать назад. А еще учительница математики… Мед сестра со шприцем… Недавняя подследственная, уморившая тараканьим карандашом «Катюша» шестерых мужей… И героини страшных книжек…
«Ну да, она это, Хозяйка Медной горы!» – вдруг осенило следователя. Галина Павловна тоже была решительной белолицей брюнеткой. Ее волосы держались как-то дыбом, плечистая фигура напоминала монолит без всякой талии и прочих изгибов. В ушах сияли серьги – большие, сложной работы. Даже платье на ней оказалось не просто темно-зеленое, в змеиных разводах, но и состояло из чешуек – иначе почему оно так поблескивало? А еще ее высокие каблуки были сплошь осыпаны самоцветами. При случае такая вполне может превратиться в ящера!
Прогоняя наваждение, Рюхин тряхнул головой. Галина Павловна снова воспользовалась паузой.
– Зина, принеси телефон! – потребовала она.
– Вы, конечно, вправе сделать звонок адвокату… – снова начал Рюхин.
– Алло, Виталий Митрофанович? – уже говорила вдова в трубку, не сводя со следователя глаз и мерцая чешуями. – Да, это Еськова. У нас беда. Вы уже в курсе? Да, с Александром Григорьевичем. Спасибо. Да, я креплюсь. Но тут случилась возмутительная вещь: прислали опергруппу, и главный в ней какой-то мальчишка. Что он соображает? Я требую… Как ваша фамилия, молодой человек? Рюхин? Виталий Митрофанович, это некто Рюхин. Он на хорошем счету? Толковый? Но у него такое глупое лицо! Я прошу, я вас умоляю, я требую… Учитывая особую общественную значимость… Да, я понимаю… Спасибо!
Галина Павловна отложила трубку и добила Рюхина взглядом с прищуром. Следователь, конечно, знал, что Виталием Митрофановичем зовут главу областного УВД.
– Сейчас сюда прибудет самый лучший специалист, – объявила Хозяйка Медной горы. – Вы, молодой человек, можете пока угомониться и не мучить мою семью дурацкими вопросами.
Она зорко оглядела холл и отдала распоряжение сыну:
– Саша, мальчик, иди к себе, приляг! Постарайся заснуть. Я приму элениум, а Зине надо дать валидолу. То, что тут происходит, возмутительно!
– Закон для всех закон, – напомнил Рюхин.
– Без адвоката ни я, ни члены нашей семьи, ни наши друзья не скажут больше ни слова. Особенно вам! – отрезала Галина Павловна. – Можете побеседовать пока с друзьями Арика – не похоже, что они с телевидения. Я никогда раньше этих типов не видела, и доверия они мне не внушают. Например, в дырку в гитаре вполне можно спрятать пистолет.
Бард Стрекавин обиженно заерзал в своем углу.
Рюхин фыркнул:
– Чушь! А как же струны? Пистолет туда не влезет.
– Ну и что! У гитары можно заднюю стенку отодрать, – не сдавалась Галина Павловна, – а уж туда что угодно можно запихнуть.
– Я не вандал! – вскрикнул бард. – Мне моя гитара дороже всех ваших пистолетов.
Вдова Еськова презрительно усмехнулась:
– Вот сейчас приедет лучший специалист и разберется, кто тут вандал.
Спорить было бесполезно. Рюхин велел никому не покидать помещения. Чтоб охладить досаду, он вместе опером с Ляминым, охранником Еськовых Серегой и участковым отправился во двор.
Снег по-прежнему валил с небес. Он темным роем крутился вокруг фонаря, кротко таял на разгоряченных щеках следователя. Воздух пах настоящей хорошей зимой – свежо и нежно. Белели в потемках сугробы. Виллы поселка Суржево, рассыпанные по горе, светились редкими окнами и, как никогда, походили на игрушки.
– Надо осмотреть участок на предмет проникновения посторонних, – сказал Рюхин.
Два раза следственная группа, вкусно скрипя ботинками, обошла двор. Наконец остановились на площадке у гаражей.
– Я тогда как раз снег этот е…й скреб. Слышу – орут. Я скребу. Дизайнер, пацан этот, говорит мне: «Слышишь? Поубивали, наверное, гости друг друга на х… Вон как орут». Я пошел узнать. Такая вот х…ня, – сообщил дворник-охранник Серега.
В эти лаконичные фразы он целиком вместил трагедию сегодняшнего вечера. Следователь поморщился. Он строго попросил Серегу не употреблять больше ненормативных слов. Охранник кивнул крутолобой головой. Однако нехорошие слова и после запрета срывались с его языка. Даже, кажется, их становилось все больше и больше.
Оглядев участок Еськовых, обнесенный мощным забором, Серега вздохнул:
– П…ец! Снегу намело до х…! Б…ая погодка!..
Рюхину было не до лирики.
– Что вы, Иванов, делали сегодня вечером? Только поконкретнее. С двадцати двух до ноля часов? – спросил он.
Серега некоторое время думал. Наконец выяснилось, что он не свои действия вспоминал, а соображал, сколько же это будет – двадцать два часа?
– С десяти до двенадцати ночи, – уточнил Рюхин.
– Ага, понял! Снег на х… сгребал. Еще у себя грелся – замерз на х…, – отчеканил Серега. – Все снег этот е…ый!.. Со Степанычем я был, он подтвердит! Степаныч – это художник.
Даже там, где Серега разметал сугробы всего час назад, гладкие пространства подернулись порошей – снег шел не переставая. А вот следов постороннего вторжения не было. Только возле гаражей громадными своими валенками натоптал охранник. У стены он оставил метлу, а фанерную лопату для снега зачем-то взял с собой, когда побежал на крик в доме.
Группа сделала еще один круг по двору. На боковой дорожке, тоже расчищенной, нашлись узорные следы ботинок двух любителей фейерверков – хозяйского сына и дизайнера Супруна. Тут же из сугроба торчали горелые фитили петард.
Зафиксировали сыщики и внушительные следы Мамая. Они были всюду. Самого Мамая, чтоб он не мешал следственной работе, Серега запер в вольере. Странно крупная фигура, в темноте не похожая на собачью, металась за проволочной сеткой.
Лаял Мамай оглушительно, будто в громкоговоритель.
– Скоро выпущу тебя на х…! Уймись, б…, дурашка! – ласково просил его Серега, но Мамай не слушался.
– Пошли на участок, – скомандовал Рюхин.
Исследование нечищеных пространств за домом затрудняла высота сугробов. Рюхин как руководитель группы остался на дорожке. Он давал оттуда советы. Опер Лямин, сделав несколько шагов по снежной целине, завяз. Участковый продвинулся чуть дальше и долго шарил фонарем по девственным гладям снегов. Они стеклянно искрились. Стало ясно, что сегодня вечером никто не мог подкрасться с тыла к дому Еськовых – в глубоких, почти по грудь, сугробах он обязательно оставил бы заметную борозду. Однако никакой борозды, даже хитроумно засыпанной, нигде не было. Всюду снег лежал ровно, нарядно, крупитчато.
– Если б сюда кто-то на х… вперся, я бы знал, – заверил Серега. – На воротах у нас замок электронный стоит – б…ая конструкция, если что, воет на все Суржево. Да и Мамай чужих не пустит. Когда хозяева гостя встречают, он молчит на х…, а сам по себе кто полезет – порвет на портянки. Вон как на вас…енно лает. Не любит ментов!
Мамай действительно лаял как заведенный. Из-за него никто не слышал, как к воротам подъехала машина и даже несколько раз просигналила. Между тем в этой машине сидел лучший в Нетской области специалист по убийствам.
Не дождавшись никакой реакции, лучший специалист вылез из машины. Он собственноручно стал давить на кнопку звонка у калитки. Следственная группа снова ничего не заметила, зато из дома высунулась кудрявая голова Арика.
– Серега! Оглох, что ли? – крикнул Арик, и Мамай почтительно замолк. – Открывай ворота, следователь новый приехал!
Скоро решетка калитки неохотно поползла в сторону. К крыльцу направился крепкий высокий мужчина. Шагал он широко и был в темной куртке и легкой суконной кепочке, не слишком подходящей для снежной погоды. Когда свет фонаря упал на него, стали видны резкие черты лица, холодный, недовольный прищур глаз и глубокие впадины на щеках, называемые в народе собачьими ямками.
– Станислав Иванович! – радостно в один голос крикнули Рюхин и опер Лямин.
Рюхин, собственно, ни минуты не сомневался, кто в Нетске самый лучший специалист сыска. Он лишь боялся, что Виталий Митрофанович обманет вдову Еськова и пришлет кого-нибудь другого, пожиже. Но видно, Хозяйка Медной горы особа и в самом деле влиятельная – сам Станислав Иванович Новиков, Железный Стас, прибыл разбираться с ее делом.
– Привет, – бросил Железный Стас коллегам. Радости в его голосе не было. – Что у вас тут, Артем? – осведомился он. – Какая-то баба позвонила Копылову и давай напрягать. Он мне сказал: ваша группа не справляется, Рюхин хамит, а дело особой важности. Правда хамишь? Нет? Да сам знаю, ерунда все это, только баба, видно, очень крутая. Копылов и сам в гневе: давненько у нас в Нетске ВИПов не валили. Как по-твоему, заказ?
– Не похоже! – продолжал радоваться Рюхин, поднимаясь с майором на крыльцо и даже пытаясь попасть с ним в ногу. – Скорее бытовуха, Станислав Иванович. Осмотр местности показал, что в последние несколько часов никто посторонний не мог проникнуть на участок незамеченным. Значит, кто-то свой поработал, из тех, кто был в доме…
– Подозреваемые есть?
– Так точно. Я уже составил списочек. В нем пятнадцать человек.
Майор Новиков присвистнул.
Холл особняка поразил майора своей обширностью. «Как в театре», – решил он, что было странно. Дело в том, что майор Новиков не помнил уже, какой спектакль смотрел в последний раз – кажется, «Конька-Горбунка» в ТЮЗе (тогда Стасику было десять лет). Однако просторное помещение, скользкий паркет и какие-то резные штуки, глядящие из углов, вызвали у майора стойкие ассоциации с театральным фойе. Да и народу тут собралось много, и дамы были нарядные, в платьях с блестками.
Ради высокого гостя зажгли люстру. Ее хрустальные огоньки ослепительно передразнивал паркет. В ярком свете прекрасно видны были все шесть дверей, которые выходили в холл, камин, похожий на ворота, и чучело медведя с зонтиком.
Плотная дама в зеленом платье, стуча каблуками, двинулась навстречу Стасу. Кажется, она здесь командовала, но лучший специалист сыска не обратил на нее особого внимания. Он даже медведя почти не заметил. Зато его строгие глаза полезли на лоб, а складки лица сложились в изумленную гримасу, когда он увидел скромного человека в синем рабочем халате.
Человек этот стоял в сторонке, был сухощав, невозмутим и изжелта-бледен. Его лицо украшали английские усики, бывшие в моде в конце 70-х годов.
– Ба! И ты, Брут! – вскричал майор Новиков и бросился к желтолицему.
Тот заулыбался:
– Привет, Стас!
– Вот уж не думал, Колян, что буду встречать тебя при каждом сомнительном трупе! Ты что, нарочно такие дела подстраиваешь?
– Что вы этим хотите сказать? – вскрикнула за плечом майора дама в зеленом. Она на своих каблуках наконец-то до него добралась.
– Это не то, что вы думаете, – спокойно ответил майор.
Если Рюхин скисал под взглядом вдовы Еськова, то на майора такие штуки не действовали.
Стас Новиков, старый мизантроп и отчасти женоненавистник, и сам был не прочь выбить противника из седла. А уж жен застреленных состоятельных мужчин он и вовсе не жаловал. Еще мог поверить в их невиновность, но абсолютно не верил в их супружескую любовь и бескорыстие.
В любовь он не верил вообще. Ни в какую. Классические примеры этого высокого чувства, явленные в искусстве, он считал пустыми спецэффектами вроде пиротехники. Чего не выдумаешь на потеху публике! Должны же были всякие Шекспиры как-то зарабатывать на хлеб, когда не было футбола и КВНа. Как опытный оперативник, Стас признавал могущество секса, а также то, что товарищеская взаимопомощь и круговая порука в природе все-таки существуют. Но любовь… «Цензуру сейчас отменили, никто творцов не неволит. Ну и что? Вы в теперешнем кино видели героя, которого страстно любят бабы и который при этом не миллионер? Без машины, которая не помещается в кадре? Без дома размером со средний автовокзал? Не видели? То-то!» – говаривал Стас.
Последний раз майор пускал в ход эти аргументы, когда спорил с художницей Настей, женой того самого желтолицего человека, руку которого он так искренне и больно сейчас жал. Спор состоялся в начале лета – стало быть, друзья не виделись почти полгода.
– Что ты тут делаешь? – спросил Стас у друга.
– Халтурка подвернулась, – честно ответил тот.
– С криминальным довеском? И где ты только откапываешь такие халтурки!
– Я не нарочно!
Халтурщика этого, Николая Самоварова, Стас знал с ранней юности. Они вместе учились в школе милиции, вместе начали работать в уголовном розыске. Только Стас до сих пор ловил злодеев и стал даже знаменитостью в этом деле. А вот Самоварову с самого начала не повезло: во время одной из спецопераций его ранили так серьезно, что он года три лечился, сделался инвалидом и навсегда ушел из милиции.
Какое-то время он горевал, метался, но в конце концов пошел работать в местный музей. Там он стал реставратором мебели, поскольку с детства любил возиться с деревом, и неплохо это у него получалось.
В музее Самоваров быстро сделался всеобщим любимцем и отличным мастером. Он даже увлекся коллекционированием. Как-то в день рождения музейщики в шутку подарили ему самовар – по созвучию с фамилией. Самоваров не обиделся. Напротив, проникся горячим интересом к самоварам, стал их собирать, а потом перешел и на околочайные принадлежности – заварники, ситечки, щипчики для сахара, формочки для печенья, сливочники и прочую дребедень.
Эта коллекция и умиляла, и бесила Стаса. Все эти годы он оставался лучшим другом Самоварова. По его мнению, именно страсть к разной чайной мелюзге в конце концов привела к тому, что Самоваров женился на прелестной художнице Насте. Той самой Насте, которая горячо спорила со Стасом и уверяла, что любовь в природе вещей. Чтоб доказать это, она писала натюрморты, где в центре всегда красовался самовар.
Несколько раз майор Новиков натыкался на Самоварова и по работе – тот имел особый дар вляпываться в странные истории. Скажем, когда в музее украли коллекцию древностей, дотошный реставратор не только выведал правду, но и преследовал похитителей. Поэтому жена Настя считала Самоварова великим сыщиком, которому судьба не дала раскрыться во всей красе.
Халтурки тоже доставались Самоварову с приключениями. Был он известным мастером; то и дело его приглашали реставрировать антиквариат для частных лиц. Да и сам он с блеском изготавливал всякие штуковины вроде еськовской готики. Эти работы давали верный доход. Однако в разгар халтуры нет-нет да случалось что-нибудь странное или огорчительное. Тогда на сцене появлялся Железный Стас. Майор даже вывел закон: если к делу каким-то боком причастен Самоваров, оно обязательно окажется трудным, запутанным, с какими-нибудь ненужными тонкостями психологического свойства.
Вот почему, встретив друга, майор и обрадовался, и насторожился. Неужто и тут, у Еськовых, все пойдет шиворот-навыворот? Не хотелось бы! Однако наличие Самоварова, глупый медведь в углу и список из пятнадцати подозреваемых ясно говорили Стасу: будет, будет, будет горячо!
Майор поднялся на второй этаж. Там работали эксперты. Майор порадовался, что, несмотря на дурную примету – встречу с Самоваровым, – все шло пока как обычно. Осмотр тела Еськова не показал ничего загадочного. Напротив, все было ясно как белый день: главу «Сибмасла» застрелили в упор в собственной спальне. Очевидно, он полулежал на кровати, получил пулю в лоб и откинулся на атласную подушку, марая ее кровью и мозгом. Пуля пробила череп Еськова и ушла в мягкую набивку кровати, а стреляную гильзу нашли у стены на ковре.
Время убийства особых сомнений тоже не вызывало. Участники вечеринки дружно запомнили, что в 22.55 Еськов еще сидел внизу в столовой и громогласно разговаривал по мобильнику. Разговор у него шел с Челябинском, и подтвердить этот звонок у операторов связи проще простого. А вот в 23.25 Лундышев уже вызвал ми лицию.
На месте преступления Стас долго и недовольно озирался. Спальня супругов Еськовых была нарядна, как картинка, и выдержана в сладковатых розовых тонах. Хватало тут и лепнины, и позолоты, и пышных портьер с кистями и без. Все смотрелось очень славно, но Стас чувствовал: что-то с этой спальней не так. Настолько не так, что хочется сплюнуть через левое плечо. «Самоваров в доме, вот мне чертовщина и мерещится, – подумал Стас. – Нет, шалишь: не ощущать теперь надо, а работать!»
И он налег на работу, то есть стал с особым вниманием вглядываться в детали.
Но подходящих деталей как раз и не было! Вид нарядного помещения не говорил ни об отчаянной борьбе, ни даже о серьезной ссоре. Нехорошо это: человеку взяли и всадили пулю в лоб, а рядом хотя бы сдвинулся с места какой-нибудь столик или опрокинулась пустяковая вазочка. Неужто не было совсем никакой возни?
Наверное, не было. А главное, не таковы здесь были столики и вазочки! Все предметы в спальне оказались настолько массивными и устойчивыми, что лишь слоновье побоище смогло бы сдвинуть их с места. Стас пригляделся к мебели и с ужасом понял, что все в этой спальне много крупнее и толще обыкновенного размера. Так вот где собака зарыта!
Объяснение этой странности было простым. Итальянский дизайнер, как позже узнал Стас от Самоварова, спроектировал этот интерьер специально для богача из далекой России. Воображение южанина рисовало заказчиков людьми неестественно больших размеров. Отчасти виноват был в этом сам Александр Григорьевич, который ездил в Италию лично утверждать эскизы. Он так быстро и обильно упоил дизайнера водкой и окормил икрой, что у того с непривычки поехала крыша. На время поехала, но основательно! Господин Еськов стал видеться ему странно громадным, подпирающим макушкой потолок. Чем больше пил и ел дизайнер, тем сильнее разрастался и распухал в его сознании образ русского исполина.
На другой день, проспавшись, итальянец первым делом увеличил размеры всех спроектированных объектов ровно в два раза. От этого у него полегчало на душе, и голова стала болеть меньше.
Мебель для Еськовых вышла на славу. Кровать для спальни сделали площадью с приличную комнату – примерно в такой, единственной, обитал в малосемейке майор Новиков. Когда эту кровать привезли в Суржево, она не лезла ни в двери, ни в окна. Чтоб утвердить ее посреди спальни, пришлось разбирать стену. Подушки на кровати были чудовищно большие, белое покрывало простиралось бесконечно, как заснеженное поле.
Но даже на такой кровати фигура покойного хозяина «Сибмасла» не казалась ни мелкой, ни незначительной.
Стас никогда не встречался с Еськовым, только видел его снимки в местных газетах. Ничего особенного в этих снимках не было – наверное, владелец йогуртной империи не отличался фотогеничностью. Но наяву даже труп его был величав и импозантен. Тело в светлом, майонезного оттенка костюме, в туфлях тончайшей кожи, в изысканном галстуке ужасало неподвижностью. Однако оно не было безобразно, несмотря на крутой холм пивного живота. От фигуры покойного веяло былинной мощью. Лицо Еськова было крупно, одутловато, значительно. Оно поросло золотой с проседью трехдневной бородкой. Волосы у Еськова тоже золотились и, должно быть, начали редеть, поскольку стригся он очень коротко. Эта стрижка, бородка и могучая, шире лица, шея придавали облику покойного нечто гладиаторское. На его толстых пальцах туго сидели золотые перстни, рукава рубашки скреплялись не вульгарными пуговками, а тяжелыми золотыми запонками.
– М-да, солидный был дядя, – пробормотал Стас. – А пистолетик-то точно его? Мелковат для такой лапы!
– По словам домашних, это пистолет из коллекции господина Еськова, – подтвердил эксперт Емельянов.
Он как раз снимал отпечатки пальцев с богатырской мебели.
– Так дядя был еще и собирателем пушек? – спросил майор.
– Еще каким! Коллекция здесь рядом, в кабинете. Наш пистолет взят из нижнего ящика шкафа-сейфа. Его кто-то открыл ключом – следов взлома нет. Ключа, кстати, тоже. Он хранился в столе покойного, но сейчас там пусто. Отпечатки с сейфа я снял. Последние – ясные, мужские, крупные – похоже, самого хозяина.
– А тут что-нибудь есть интересное?
– Кой-какой мусор завалялся, проверим. Но вообще дело сработано чисто. Аккуратный душегуб! И пистолетик очень интересный.
– Да, нерядовая вещь.
Стас мрачно уставился на плоский тупоносый пистолет размером с ладонь. Оружие, погубившее Еськова, имело щегольской вид. Оно блистало никелем, а щечки рукоятки были даже отделаны перламутром. Игрушка, а не пистолет!
– Как думаешь, это подлинная вещица или новодел? – спросил Стас Емельянова. Тот любил старое оружие и неплохо в нем разбирался.
Емельянов покачал головой:
– Шутите, Станислав Иванович? У господина Еськова в коллекции все самое настоящее. И многое в превосходном состоянии, то есть в рабочем. Этот экземпляр не исключение. Кстати, расстрелян только один из шести патронов.
Хладнокровный был убийца – лишь раз выстрелил.
– Зато наверняка, – заметил Стас, разглядывая пистолет.
Наконец он решился высказать предположение:
– Так что же это за ретро такое? Браунинг?
– Ага, – подтвердил Емельянов. – Образца 1906 года. Правда, потом они долго еще выпускались. Очень распространенная была штука! Фанни Каплан из похожего браунинга в Ленина стреляла – только, думаю, ее пушка была без перламутра и прочих мулек.
– Значит, мы имеем редкий художественный образец?
– В Нетске я таких еще не видел. Обычные, офицерские, попадались. Но вообще-то удивляться особо нечему – модель, можно сказать, массовая. Раньше-то оружие все, кому не лень, покупали, без всякого разрешения, даже по почте выписывали – не то что сейчас. И знаете, как такие маленькие пистолетики назывались? Жилеточные. Или «пистолет в носке». Для само обороны их брали – оружие последнего шанса. И еще одно название было – дамский браунинг.
– А калибр у дамского какой? – спросил Стас.
– Всего 6,35 миллиметра. Зато бьет отменно, и дырочка выходит аккуратненькая. Такие браунинги считались оружием самоубийц. Если из чего другого вздумаешь стреляться, башку разнесет в капусту, а тут картинка выходит благородная: покойник довольно мило смотрится в гробу.
Стас оглянулся на величавое тело Еськова:
– Согласен, картинка не самая отвратная из тех, какие я видел. Только никакое это не самоубийство. Как думаешь, Олег, почему убийца таким раритетом воспользовался?
Емельянов пожал плечами:
– Не знаю. Может, браунинг просто первым под руку попался? Все-таки он в хорошем состоянии, патроны к нему имеются. Легкий, простенький, компактный. Да черт его знает! Я-то бы уж скорее маузер взял, как-то это больше по-мужски. В старину дамы обычно бывали браунингистки, а господа – маузеристы. Вы, Станислав Иванович, сходите и поглядите, какие там в ящике есть дивные маузеры! Конечно, это не коллекция Черчилля, но очень, очень впечатляет.
Стас вздохнул:
– Ладно, пойду оценю собрание пушек.
Вообще-то Стас с подозрением относился к коллекционерам: если человек способен предаться какой-то навязчивой страсти, значит, он упорен, узок и странен. Вот и чайники Самоварова вызывали у майора тревогу. Что до собирания оружия, то такая забава прямо ведет к беде, и застреленный господин Еськов это доказал.
Стас прошел в кабинет покойного. После розовых выпуклостей и золоченых завитков спальни это помещение пугало своей суровостью. Оно было решено в рижском стиле: стены обложены диким камнем. Стасу кое-где почудились даже лишайники, какие обычно заводятся на валунах. Пол тоже здесь был каменный, мебель топорная, на стенах развешаны сабли и шашки. С потолка низко свисал кованый фонарь грубой работы. Приглядевшись, Стас понял, что настольная лампа на хозяйском столе тоже кованая (сначала сыщик принял ее за ведро, забытое уборщицей).
Коллекция оружия хранилась у Еськова в особом, угрожающего вида шкафу-сейфе. Поскольку Емельянов тут уже поработал и отпечатки снял, Стас смело тронул верхний ящик. Шкаф был обшит неструганым деревом и обещал насадить заноз, однако ящик выдвинулся с поразительной легкостью. Увидев его содержимое, Стас ахнул: в зеленых бархатных ямках, достойных бриллиантовых колье, покоились исторические редкости. Сыщик с трудом узнал немецкий люгер. Экзотические «Уэбли Марк У1» и «Энфилд № 2 Марк-1» времен Первой мировой войны он видел первый раз в жизни. Если б не любовно прилаженные к каждому экспонату этикетки, майор и не разобрался бы, что за диковины перед ним.
Где, интересно, Еськов все это достал? Клад колчаковских времен? Ага, вот и маузеры, пленившие беднягу Емельянова, – один постарше, в крепкой дубовой кобуре, другой сам по себе, предвоенный маузер-боло. Вроде бы такие специально делались для большевиков? А это, оказывается, девятимиллиметровый «хай пауэр». И конечно, неизбежный ТТ имеется…
Сурово!
Впрочем, оружие, из которого был застрелен Еськов, относилось к мелочи, к историческим курьезам. Таковые хранились в нижнем ящике шкафа с наклейкой «браунинги». Одна из заглубленных ячеек была пуста и очертаниями смутно напоминала перламутровый пистолетик, которым завладел теперь эксперт Емельянов. Тут же была коробка маленьких длинненьких патронов.
Майор удивился: убийца выбрал самый миниатюрный и легкий пистолет из всех, что были в коллекции. Это важно? Или нет? Пока неясно… Многие еськовские редкости не имели боеприпасов – красивые игрушки, и только. Но иные были в рабочем состоянии. Тогда почему бы не взять надежный банальный ТТ или «макаров»? Они тоже у Еськова имеются. Конечно, маленькую штучку легко припрятать – как там говорил Емельянов – в жилетку, в носок? Потом достать в нужный момент и…
Майор вышел из кабинета.
– Артем! – позвал он следователя. – Пусть эксперты здесь заканчивают, а нам бы найти какое-нибудь не слишком пафосное помещение. Посидим там, потолкуем о твоих пятнадцати подозреваемых. Черт, и где ты их столько набрал? Футбольная команда с запасными!
Рюхин пропустил насмешку мимо ушей.
– Вообще-то в нормальных домах на кухнях хорошо сидится, – сказал он как ни в чем не бывало. – И столы там всегда есть удобные для прото кола. Но тут не кухня, а целый спортзал. Не люблю я больших помещений – для допроса нужен некий интим. Может, лучше спустимся в подвал? Там спокойнее. Я у декоратора Супруна план дома взял. Вот смотрите, возле сауны рядом с кальянной есть так называемая диванная. Неплохое помещение: восточный стиль, обставлено тахтами.
– Вам, прокурорским, только бы задницу помягче устроить, – хмыкнул Стас. – Ладно, пошли в твою диванную. Посмотрим, что у тебя за подозреваемые. Потолкуем с каждым, определимся, кого задержать стоит, – и бай-бай, поедем.
Рюхин с майором спустились в подвальный этаж. Диванная оказалась не такой уютной, как расписывал ее следователь, – еськовский размах ощущался и здесь. Однако высота потолков была не заоблачной, как наверху, а на турецких диванах могло разместиться человек двадцать, никак не более.
Стас раскинулся на диване в вольной султанской позе. Вообще-то лежать он не собирался, но сидеть на восточных подушках у него никак не получалось. Рюхин примостился рядом. Он положил на невысокий столик, предназначенный, должно быть, для рахат-лукума, свою папку. Была она внушительной, угрожающе черной и придавала моложавому следователю солидности.
Из папки Рюхин достал большой блокнот и несколько разрозненных листков.
– Итак, в доме на момент убийства присутствовало, исключая жертву, пятнадцать человек, – начал он официальным голосом. – Пока все говорят, что ничего не видели и не слышали, но алиби ни у кого не установлено. Вот эти граждане.
Он стал читать с листка, добавляя собственные скупые комментарии:
– Начнем с членов семьи. Итак:
1. Еськова Галина Павловна, жена (это она на меня Виталию Митрофановичу накапала).
2. Сын Еськов Александр Александрович – Еськов-джуниор, так сказать. Студент третьего курса юридической академии.
Дальше идут домочадцы Еськова.
3. Экономка – или домработница, это как вам больше нравится, – Зинаида Анатольевна Климова. Кстати, родственница Еськовой, сколько-то-там-юродная сестра. Переехала сюда из Ушуйска семь лет назад. Живет в доме.
4. Здесь же проживает Жебелев Аристарх Константинович, родной племянник Климовой, сын ее сестры. Стало быть, и Еськовой он тоже приходится родственником. Климова воспитывала Жебелева с пяти лет. Жебелев говорит, что здесь он арт-директор, но разве в хозяйстве нужна такая специальность?
5. Охранник Иванов Сергей Владимирович. Он же дворник, он же электрик. Бывший морпех, на вид простой парень, родом из деревни Кривцово Новопесковского района. Зарегистрирован и живет здесь, в доме.
Больше в особняке никто постоянно не проживает – уборщицы, слесарь, ландшафтный дизайнер приходящие.
А вот и гости покойного. Все они из его фирмы «Сибмасло».
6. Компаньон и заместитель Еськова Лундышев Андрей Викторович (это он милицию вызвал).
7. Главный бухгалтер «Сибмасла» Алла Федоровна Никитина (толстая дама в розовом).
8. Ажгирей Любовь Олеговна, старший специалист отдела продаж. Эта помоложе, в короткой юбочке.
У сына Еськова тоже сегодня гости, студенты-одногруппники. Вот они:
9. Плаксин Данила Андреевич…
Рюхин прервал чтение на полуслове, потому что наверху, прямо над его головой, раздался разнородный топот, мужские крики и одинокий женский визг.
– Что там еще такое? – удивился Стас.
Он с трудом, несколько раз опрокинувшись на спину, выбрался из мякоти дивана. Рюхин через две ступеньки уже бежал вверх по лестнице.
Когда сыщики достигли холла, суматоха уже улеглась. Никто не кричал. Гости Еськовых, как им и было велено, сидели рядком в сторонке, под огромным пейзажем. Члены семьи удалились в столовую с елкой. Слабый шум доносился теперь со второго этажа.
Причина паники оказалась пустячной – в машину грузили тело хозяина дома, чтобы отправить в морг. Этим воспользовался подлец Мамай (охранник, жалея, освободил его из вольера). Пес проделал свой обычный трюк: воспользовался заминкой в дверях и ворвался в дом, где, по его мнению, было его настоящее место.
Обычно Мамаю не удавалось проникнуть дальше холла. Но тут общая оторопь и присутствие посторонних сыграли псу на руку (или на лапу?). Он в три прыжка одолел холл, добрался до парадной лестницы, вбежал в хозяйскую спальню и затаился под безбрежной итальянской кроватью. Теперь его вытаскивали оттуда охранник Серега и хозяйский сын. Мамай выл и упирался.
– Ужас какой, – то и дело повторяла шепотом Люба Ажгирей, специалист по продажам. Она робко пряталась за пухлую спину бухгалтерши Никитиной и время от времени принималась плакать.
Вскоре Мамай был укрощен – ему принесли с кухни бифштекс. Нарушителя с позором свел с лестницы Серега. Участковый, сочувствуя, предложил свои услуги, если пса надо пристрелить. Однако Мамая пока оставили в живых, только вытолкали на свежий воздух и порошу.
– Дурдом какой-то! Невозможно работать, – проворчал Железный Стас.
Он жалел, что покинул диван и бегал по лестнице. От этого усилия ему страшно захотелось спать. Что за бестолковая ночь!
– Давай, Артем, заканчивай свой список, – потребовал майор, вернувшись в диванную и приняв вынужденную позу восточной неги. – Только быстрее, без подробностей! Пора опрашивать эту толпу. Не ночевать же здесь!
В глубине души майор надеялся, что сможет сегодня попасть домой и отдохнуть. Только бы добрести до своего спартанского ложа на старой диван-кровати, только бы дождаться той минуты, когда можно будет провалиться в кромешный, без сновидений, сон. Верный кот Рыжий тогда устроится рядом, будет греть ногу майора своим жестким ребристым боком и сурово вздыхать во сне…
Майор отмахнулся от желанной картины. Вряд ли удастся скоро заснуть – слишком уж серьезное выходит дело. Застреленный бизнесмен, душевно-настоятельная просьба начальства, пятнадцать подозреваемых… Да еще и Самоваров тут! Не к добру все это.
– Продолжаю, – вздохнул Рюхин. – Итак…
9. Плаксин Данила Андреевич и 10. Николаева Алиса Александровна – друзья хозяйского сына, студенты-юристы. Ничего особенного.
Еще были в доме друзья Аристарха Жебелева. Они с телевидения, якобы клип тут снимали на фоне роскоши. Этих двое:
11. Можжин Дмитрий Сергеевич, режиссер и оператор, – вы, наверное, по телевизору эту фамилию часто слышали.
12. Пел Стрекавин Игорь Петрович, бард. Гитара у него, во всяком случае, имеется. Кажется, настоящая.
Ну и последняя группа – художники из бильярдной (она тут рядом с нами, тоже в под вале).
13. Супрун Антон Кириллович, дизайнер, молодой пацан.
14. Георгий Степанович Алявдин – наоборот, в летах. Он рисует картинки на стенах.
15. Николай Алексеевич Самоваров. Работал по дереву, какую-ту резьбу приколачивал. Вот и все!
Рюхин отложил бумагу и вопросительно посмотрел на Стаса. Тот ни минуты не раздумывал:
– Начнем мы прямо с номера пятнадцать – с Самоварова Николая Алексеевича. Я давно хотел его повидать!