1. Мой прадед – иноверец
Воспоминания начну издалека, с семейных корней, отдав должное своим предкам. Ей богу, они того стоят! Так уж, видно, было угодно насмешнице Судьбе, что во мне – простой московской девчонке (в прошлом, разумеется), выращенной исконно русской бабушкой, Еленой Ивановной Верзиловой, родом из Смоленска, странным образом соединилась кровь отца-армянина, А.М. Манукяна, с кровью иноземцев Виллеров – немцев или французов (лично я предпочла бы, чтобы они были французами).
Немецкую составляющую в наш род привнес Бернард Эрихович Виллер, взявший в жены мою русскую бабушку и покинувший этот мир в год моего рождения. (По дореволюционным метрикам он Бернгард Оскар Эдмунд Виллер. Чтобы не ломать себе язык, русское окружение опускало в его имени одну согласную, а то и вовсе заменяло его «Борисом».) Не могу сказать, что горжусь текущей во мне его кровью, поскольку немцев люто ненавижу за то, что они творили в годы войны. Одно утешает – что мои немецкие предки в Германии никогда не жили.
В семье деда сохранялись сведения о том, что род их ведет свое начало от французских гугенотов – фамилия звучала, как Вилье(р), что предки их бежали из Франции от погрома и резни, вошедшей в историю, как «Варфоломеевская ночь». Случилось это 24 августа 1572 года, накануне Дня Святого Варфоломея. В результате массового избиения гугенотов католиками, во Франции тогда погибло почти 30 тысяч гугенотов. Около 200 тысяч бежали в соседние государства – Англию, Польшу и немецкие герцогства.
В отрочестве я все выспрашивала бабушку и маму, что да как, изучала семейные альбомы и сохранившиеся документы. А потом и удалось заглянуть с помощью отыскавшихся родственников (в частности – Кирилла Самурского, правнука старшей сестры моего деда) в петербургские дореволюционные архивы. Оказался полезным и интернет. И картинка сложилась довольно любопытная, представляющая, как мне кажется, интерес не только для нас, прямых потомков этой фамилии.
Откуда корни растут
Итак, отец деда-немца, то есть мой прадед, Э.Э. Виллер (1851–1921), на котором я и хочу сконцентрироваться, был личностью не просто значительной, а очень даже незаурядной. Почетный потомственный гражданин Москвы, кавалер ордена Св. Станислава 3 степени, промышленник, купец второй гильдии, благотворитель, глава большой, многодетной семьи и многое-многое сверх того. Учитывая, что все свои регалии он заработал в общем-то в чуждой для него среде, будучи для России иностранцем и иноверцем, все, чего он сумел достичь, значимо вдвойне. По крайней мере, я его за это очень ценю и уважаю. И им, как личностью, горжусь.
В сохранившихся данных о нем он значится как Эрих Эдуард (или Эдуардович) Виллер. (Второе имя – по отцу). Но у немцев все выглядит несколько иначе, поскольку имена у каждого двойные, а то и тройные. Прадеда звали Эрих Готтфрид Вениамин. А прапрадеда – Эдуард Рудольф. Поэтому в царских указах Николая II, например, он фигурировал в сверхусложненном варианте: «Эрих-Готтфрид-Вениамин Эдуардов Рудольфов Виллер».
Родился прадед в городе Дерпт, Лифляндской губернии, и прожил там с семьей до 24 лет. Где он учился и чем потом занимался – понятия не имею. Знаю только, что его мать и отец родом из Дерпта, из семей простых тружеников, оба немцы лютеранского вероисповедания, и что статус купца он получил там же, на Родине. В сохранившемся свидетельстве дерптской церкви Св. Иоанна (на немецком и русском языках), где Эрих был крещен, записано, что отец его, Эдуард Рудольф Виллер – переплетчик, мать, Августа – урожденная Гросберг.
До присоединения к Российской империи в начале XVIII века, Лифляндия (звучит как-то по-сказочному) была Шведской Ливонией. Дерпт (по-немецки Dorpat, Dörpt) – один из древнейших городов Европы, ведущий свою историю с V века (только тогда он назывался Тарбату). В XI веке Ярослав Мудрый захватил эти земли, переименовав Дерпт в Юрьев. После распада Древнерусского государства город переходил из рук в руки, меняя, как перчатки, свои названия и адрес приписки: Новгородская республика – Ливонский орден – Речь Посполитая – Шведская империя – Российская империя – СССР – Эстония.
Александр III, «разнемечивая» в очередной раз завоеванный им Прибалтийский край, вернул городу имя Юрьев. Позднее Лифляндия, вместе со Смоленской губернией, вошла в состав Рижской губернии. С 1919 года Дерпт-Юрьев стал эстонским городом Тарту (эстонский вариант Тарбату), вторым по численности населения после Таллина.
Так что во времена прадеда Дерпт вроде как был своим – российским, хоть и сохранял немецко-эстонский состав населения. А следовательно в Москву молодой Эрих Виллер перебрался не из-за границы, а из российского же города. Осел, само собой, поближе к своим – в Немецкой слободе (в Гороховском переулке), хоть она к тому времени и утратила уже прежнее значение, и начал карабкаться по жизни, рассчитывая исключительно на собственные силы…
Немецкая слобода, сегодня москвичами совсем забытая, в свое время сыграла немаловажную роль в истории столицы, а то и – в становлении петровской империи. Она являла собой как бы город внутри города, выгодно отличаясь от грязной тогда Москвы чистотой, опрятностью, планировкой и архитектурой. Ее называли «Маленькой Европой в российской столице», «немецко-лифляндским предместьем Москвы». Такой она предстала перед юным Петром I, бегавшим сюда из Преображенского не только развлекаться, но и учиться у иноземных мастеров «уму-разуму», их образу жизни, их культуре быта и взаимоотношений, их знаниям и навыкам. Можно сказать, что «окно в Европу» он «прорубил» через Немецкую слободу.
их – этнической группой Москвы. (На рубеже ХХ века из 17 тысяч всей общины 14 тысяч были немцы, остальные 3 – латыши, эстонцы, финны и шведы.) И все они по традиции предпочитали селиться именно здесь, поближе к сохранившейся лютеранской церкви. Одним из таких немцев был и мой прадедушка.
Старая Новая церковь
Эриху Виллеру было 25 лет, когда он женился на красивой статной немке, 24-летней Эмме Маргарите Фогелер, дочери московского купца Александра Фогелера и Эммы Каролины Вейнгольд. Венчание состоялось в церкви Святых Петра и Павла.
Церковь эта – старейший и крупнейший лютеранский приход на территории России. Поначалу, в XVI веке, он был неказистым, деревянным молитвенным домом. После очередного пожара построили каменную церковь с колокольней. Петр Первый, собственноручно заложивший основной камень в ее фундамент, пожертвовал из казны большую сумму на ее строительство.
«Новая церковь», как ее иногда называли, с тех пор трижды горела, каждый раз возрождаясь вновь. Но после пожара 1812 года восстановить ее уже не удалось. Несколько лет спустя в Немецкой слободе московская лютеранская церковь появилась снова, только на другом месте. Строили ее на средства короля Пруссии Фридриха Вильгельма III и императора Александра I, пожертвовавших огромные ссуды. Со временем ее несколько раз расширяли, увеличивая приход. Последний раз – по проекту архитектора В. А. Коссова, одного из авторов Храма Христа Спасителя, после чего ее начали называть Кафедральным собором Московского Консисториального округа. Претерпев еще целый ряд «катаклизмов», в постсоветское время он стал главным собором региональной Евангелическо-лютеранской церкви Европейской части России.
На сегодняшний день в Москве всего две лютеранские церкви. Вторая, совсем крохотная – Св. Троицы, на Немецком (Введенском) кладбище. В первой Эрих и Эмма венчались, под сенью второй покоятся. Они пришли в этот мир с разницей в один год, и с такой же разницей покинули его. Он – в 1921-м, она – в 1922-м. А в промежутке между рождением и смертью была долгая, счастливая жизнь в созданной и взращенной ими обширной семье. В церкви Свв. Петра и Павла супруги крестили и венчали всех своих семерых детей, а потом и внуков.
Предок – фабрикант. Звучит!
Эрих Виллер был неутомимым тружеником, постоянно расширявшим свое производство, завоевывавшим рынки сбыта. Нет, магнатом или просто «шибко богатым» он не стал, но зарабатывал, видимо, прилично, если имел полторы сотни рабочих на своей фабрике, держал конторы в разных районах Москвы (Покровка, дом 2; Маросейка, дом Леоновых; Введенский переулок, у Немецкого кладбища), построил несколько домов рядом с фабрикой в Гороховском переулке – для своих детей и для обеспечения жильем своих рабочих и сотрудников. И еще имел, как минимум, две усадьбы в пригородах. Учитывая, что в Москву он переехал в 1875 году, не имея за душой ничего, кроме головы, рук и знаний, дело его набирало обороты стремительно.
Приведу цитату (вернее – начало) из печатного проспекта истории завода «Технолог», возникшего в советское время на базе и на территории фабрики прадеда и существующего по сей день:
«В 1875 г. Виллер Эрих Эдуардович основал свое дело в Москве, в Гороховском переулке, на очень скромных началах, изготовляя собственноручно художественые и хозяйственные принадлежности из металла. В 1885 г., все больше расширяя свое дело, занялся сооружением памятников, церковными и строительными работами. В 1900 г. он превратил мастерские в завод художественных и металлических изделий с количеством рабочих, доходящим до 150 человек… После Октябрьской Социалистической Революции завод был национализирован и в связи с разрухой законсервирован. В 1929 г. был реорганизован в медно-литейный и механический завод «Технолог». И т. д.
На одной из сохранившихся реклам прадеда значится:
«Э. ВИЛЛЕР. Существует с 1875 года. Фабрика художественных работ из разных металлов: бронза, железо, цинк, чугун и проч. Общественные памятники: группы, фигуры, бюсты, рельефы и проч. Намогильные памятники: часовни, кресты, ограды и проч. Для построек: ворота, лестницы, перилла, фонари, балконы и прочие конструкции.
Адрес: Контора. Покровка 2. Телефон 28-57
Фабрика. Гороховский переулок 21. Телефон 67–34»
И на другой рекламе:
«СПЕЦИАЛЬНОСТЬ:
Металлические роскошные украшения для могил – в византийском, романском и готическом стиле. Н.-т. памятники, часовни, фигуры, балдахины, решетки, металлические и бисерные венки и проч.
У Э. ВИЛЛЕРА
Маросейка, дом Леоновых.
Фабрика, Басманная, Гороховский пер. Собственные дома 15–25, Москва»
Сегодня Гороховский переулок, как и вся бывшая Немецкая слобода – одно из исторических мест Москвы. (От Спасской башни Кремля туда можно попасть пешком, через Покровку.) Все здания находятся под защитой государства, как культурное наследие: Дворцовая усадьба богатого заводчика И.И.Демидова (дом № 4), ныне Московский государственный университет геодезии и картографии. Частная женская гимназия В. Н. фон Дервиз (№ 10), ныне «Центр образования». Особняк статского советника К.В.Паженкопфа (№ 12), ныне посольство Эквадора в России. Особняк Морозова (№ 14), сейчас в нем редакция журнала «Международная жизнь». А «Приют для сирот Евангелического попечительства о бедных женщинах и детях» (дом № 17) похож на средневековый готический замок из какой-нибудь сказки…
Прадеду в Гороховском переулке принадлежало несколько каменных домов – под номерами, как отмечено в рекламке, с 15 по 25. Его дети с семьями имели в них свои апартаменты. В том числе и семья моего дедушки.
В «Исторической справке туристического проспекта города Москвы» говорится: «Комплекс разноэтажных зданий, выполненных в стиле неоклассицизма, принадлежал семье потомственного почетного гражданина Эриха Готфрида Эдуарда Виллера, владевшего крупным производством по изготовлению скульптуры, памятников, бронзовых изделий, церковной утвари.» Только где теперь этот «комплекс разноэтажных зданий», никто из его потомков найти не может.
В деловых кругах Москвы Э. Виллер имел репутацию честного, энергичного и профессионально состоявшегося человека, обладавшего художественным чутьем. О чисто человеческих его качествах говорит хотя бы такой эпизод: В смутном 1905 году семья владельца художественно-кузнечной мастерской, талантливого литейщика Евграфа Сергеевича Куприянова (автора ворот и ограды перед Банком России, на Неглинной), практически оказалась выброшенной на улицу. Прадед не побоялся протянуть ему руку помощи, предложив не только место старшего мастера на своем предприятии, но и жилье в одном из своих домов.
Возлюби ближнего своего как самого себя
Заметив на груди прадеда, на одной из фотографий (подчеркиваю – всего на одной-единственной) целую «кавалерию» (как тогда говорили) знаков то ли медалей, то ли орденов, я заинтересовалась, отсканировала фото, увеличила его и начала их изучать. Хотелось понять, что это и за что. Яснее всего виднелись два из них – один на шее, другой слева на груди.
Тот, что слева – Знак Российского Общества Красного Креста. Он выполнен из серебра, позолоты и рубиновой эмали, имеет форму белого щита, увенчанного короной монарха, с наложенным на него красным крестом. Учрежденный в 1899 году указом императора Николая II, он вручался «за услуги, оказанные делу человеколюбия в период военных действий и во время общественных бедствий; за продолжительную полезную деятельность в мирное время; за пожертвование не менее определенной Правительством суммы» (5 000 руб).
Надпись на знаке призывала цитатой из Библии на церковнославянском языке: «ВОЗЛЮБИШИ БЛИЖНЯГО ТВОЕГО IАКО САМЪ СЕБЕ». Знак выдавался Главным управлением Российского Общества Красного Креста с разрешения императрицы Александры Федоровны, его покровительницы. Почетными членами Общества были сам император, все великие князья и княгини, многие высокопоставленные светские лица и представители высшего духовенства. Сведения эти я позаимствовала из энциклопедии. А о том, что прадед мой занимался благотворительностью, делал щедрые пожертвования на богоугодные дела, в частности – активно помогая Общине сестер милосердия «Утоли моя печали», я узнала, в частности, из царского указа Николая II.
Утоли моя печали
Общину сестер милосердия создала, на собственном энтузиазме и собственных средствах, княгиня Наталья Борисовна Шаховская (1820–1906), начав со строительства в Немецкой слободе (в ту пору уже Лифортово) главного здания общины и церкови. А потом и многочисленных филиалов. Взращенные ею сестры милосердия самоотвер-женно, с полной отдачей, иногда – рискуя собственной жизнью (при эпидемии холеры, например, в 1872, и на полях сражений) ухаживали за тяжело больными и ранеными, отправляясь за ними в самое пекло, а также – за немощными, бездомными, психически неполноценными людьми, оказывая помощь всем, кто в них нуждался.
После того как император Александр II за высокие заслуги общины взял ее под свое личное покровительство, она начала называться Александровской общиной «Утоли моя печали». Высшее покровительство с той поры было ей обеспечено преемниками императора – Александром III и Николаем II. К началу ХХ века община «Утоли моя печали» превратилась в благотворительную империю. Одни помогали благому делу своими знаниями и навыками, другие – сердечным теплом и заботой, как сестры милосердия, третьи поддерживали общину материально. В числе таких благотворителей был и мой прадед.
За щедрые пожертвования и поддержку Э. Виллер получил звание Почетного члена Александровской общины сестер милосердия «Утоли мои печали» и Знак Общества Красного Креста.
Кавалер ордена и почетный гражданин
А за участие в общественной жизни города – Орден Святого Станислава III степени и почетного потомственного гражданина Москвы.
Ниже привожу соответствующие указы:
«Божиею Милостию МЫ, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая и прочая и прочая
Нашему московскому 2 гильдии купцу, почетному члену Александровской общины сестер милосердия «Утоли моя печали» Эдуарду Готфриду Виллеру. В воздаяние особых трудов и заслуг, оказанных Вами, согласно положению Комитета о службе чинов гражданского ведомства и о наградах, всемилостивейше пожаловали МЫ Вас, Указом в 23 день Апреля 1899, Капитулу данным Кавалером Императорского и Царского Ордена Нашего Святого Станислава третьей степени с правами по 148 ст…»
Орден третьей степени (золотой с крестом, залитым красной финифтью) предназначался для поощрения выдающихся российских граждан нехристианского вероисповедания – за принесенную государству пользу и общественно-полезную деятельность. (Кресты орденов Св. Георгия, Св. Владимира, Св. Анны и Св. Станислава принято было носить на шее.)
А вот царский указ на присвоение прадеду звания почетного потомственного гражданина Москвы:
«Божиею Милостию МЫ, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая и прочая и прочая
Манифестом в 10 день Апреля 1832 года установлено сословие почетных граждан на правах, в оном предначертанных; а как верноподданный Наш Московский второй гильдии купец и кавалер ордена Св. Станислава 3 ст. Эрих-Готфрид-Вениамин Эдуардов Рудольфов Виллер представленными актами доказал право на почетное потомственное гражданство, то, возводя оного Эриха-Готфрида-Вениамина Эдуардова Рудольфова Виллера с женою Эммою-Маргаритою Александровою Михайловою, сыновьями Александром-Бруно, Николаем-Александром, Леонидом-Августом-Альфредом, Робертом-Александром-Эдуардом, Бернгардом-Оскаром-Эдмундом и дочерьми Лидиею-Каролиною и Женни-Каролиною-Эммою в сословие почетных граждан всемилостивейше повелеваем пользоваться как ему так и его потомству всеми правами и преимуществами Манифестом сему сословию дарованными. В свидетельство чего повелели МЫ сию грамоту Правительствующему Сенату подписать и государственною НАШЕЮ печатью укрепить.
Дана в Санктпетербурге……….дня 1902 года.»
Почетный Потомственный Гражданин – это сословие. А «потомственный» означало, что все его потомки, начиная с детей, автоматически обретают тот же статус. Звание это было введено в 1866 году и просуществовало до 1917 года, упраздненное вместе с другими чинами и званиями царской России. Присваивалось оно Московской городской думой за особые заслуги перед москвичами и утверждалось императором.
Теперь к имени прадеда неизменно добавлялись все его регалии: меценат, фабрикант, член гильдии московского купечества 2 степени (или просто купец 2 гильдии), почетный потомственный гражданин Москвы, Кавалер Императорского и Царского Ордена Св. Станислава III степени, почетный член Александровской Общины сестер милосердия «Утоли мои печали».
От монументов до надгробий
Прадед регулярно принимал участие в крупных конкурсах, определявших, какому предприятию поручить осуществление проекта по сооружению памятника в том или ином городе, и часто выигрывал, получая престижнейшие заказы, с которыми блестяще справлялся. К сожалению, мне известно лишь о некоторых из них.
В 1880 г. на его заводе были отлиты декоративные детали к памятнику Пушкина (А.М. Опекушина) – гирлянды-цепи и лавровые венки вокруг 18 гранитных тумб, четыре чугунных фонаря потрясающей красоты и бронзовые детали пьедестала. Памятник был установлен в начале Тверского бульвара на Страстной площади (ныне Пушкинская). Значительно позже, в 1950-м весь комплекс переместили на противоположную сторону площади, где он и находится по сей день.
В выполнении этого заказа мой дед (Бернард) – первоклассный литейщик и скульптор, участия не принимал, по той простой причине, что в 1880 году ему было всего 7 лет от роду. А вот в другом выигранном его отцом конкурсе – на изготовление памятника Гоголю и металлических деталей всего комплекса – принимал самое активное участие. Автор памятника скульптор Н. Андреев, а автор всего проекта архитектор Ф. Шехтель.
На заводе Виллера был отлит в бронзе сам монумент, четыре тематических барельефа пьедестала, цепи и четыре декоративных фонаря. (В семейном альбоме дедушки сохранилась фотография, как он извлекает из гипсовой формы базу фонаря, составленную из трех смотрящих в разные стороны львов.)
Торжественное открытие памятника на Пречистенском (ныне Гоголевском) бульваре, в Москве, было приурочено к столетию со дня рождения писателя в 1909 году. Длилось оно целых три дня при огромном скоплении людей – юбилей Гоголя вылился в Москве в общенациональный праздник.
Несмотря на неоспоримые художественные достоинства, андреевский вариант Гоголя, сидящего в согбенной позе и в упадническом настроении, вызывал много толков и недовольства. Он простоял 42 года, после чего несколько раз менял «местожительство», пока окончательно не перекочевал во двор бывшей усадьбы графа А. П. Толстого, на Никитском бульваре, где Гоголь провел последние четыре года своей жизни. Хмурого Гоголя заменил Гоголь жизнерадостный, «стоячий», работы Н. Томского. Но фонари со львами остались на прежнем месте, все также украшая собой Гоголевский бульвар…
Затем было участие в сооружении мемориальной часовни в Петербурге – в память о павших воинах. Я попыталась узнать о ней подробнее, но ничего не нашла. А изображения двух памятников в городах Славянск и Чухлома, установка которых тоже была поручена Виллерам, сохранились только на открытках 1910 года.
В том же году к 50-летнему юбилею отмены крепостного права Бернард Виллер собственноручно изваял фигуру императора Александра II в полный рост, в мантии, со скипетром в левой руке и свитком манифеста в вытянутой правой. Скульптуру отливали у себя на заводе в серийном режиме, после чего она была приобретена многими городами России.
В числе других крупных конкурсных побед заказы на сооружение многофигурной композиции памятника Царю освободителю в Саратове, (автор С. Волнухин), памятников ему же в Твери, и Александру III в Нижнем Новгороде.
В 1912-м на заводе Виллера были отлиты металлические детали дизайна Бородинского моста, посвященного столетию Отечественной войны 1812 года и в память о Бородинском сражении. Перекинувшись через Москву-реку в двух километрах от Кремля, он соединял Смоленскую улицу с Большой Дорогомиловской и Киевским вокзалом. (Позднее, при сооружении нового моста, от него использовали только опоры.)
Чтобы осуществлять столь крупные и трудоемкие заказы, нужны были опытные умелые руки не одного и не двух специалистов. В печатной литературе, посвященной Эриху Виллеру, мне не раз попадались оценки, подобные этой: «Такому выходу на один уровень с известнейшими предпринимателями он обязан исключительно своим деловым неординарным способностям, художественному вкусу и умению подбирать талантливых лепщиков, формовщиков, кузнецов, литейщиков». Могу добавить: помимо всего прочего, немаловажную, если не главенствующую роль играло высочайшее качество литья, предлагаемое Виллерами.
Свою продукцию они выставляли на художественно-промышленных выставках в Нижнем Новгороде. Ассортимент изделий был более чем широк и разнообразен: статуи, художественно выполненные чугуннные ворота, детали изгороди и другие элементы городского декора; скульптурные работы в бронзе: бюсты, барельефы, статуэтки. А также – настольные часы, бра, люстры и прочие предметы интерьера.
Предприятие Виллера в разное время называлось по разному, хоть смысл был заложен один: «Художественно-строительная, бронзо-цинковая и литейная фабрика». «Фабрика Художественных работ из разных металлов» «Бронзо-медно-литейный, чугуно-литейный и арматурный завод и фабрика».
Отдельной отраслью завода было выполнение частных заказов на оформление могил – мемориальных памятников, чугунных оград и цепей, усыпальниц, часовен и т. д. Мама рассказывала, что ее дед (мой прадед) выписывал из Германии фарфоровые гирлянды и букеты потрясающей красоты цветов для тех же нужд.
Заказы на надгробия выполнялись и для других городов, о чем сейчас, так много лет спустя, можно узнать разве что случайно – наткнувшись, например, вот на такую фразу о пермских двух кладбищах в книге «Перми старинное зерцало», В.Гладышева: «На рубеже веков художественные намогильные кресты выполняла московская фабрика «Э. Виллер на Покровке». Великолепные образцы «расцветших» крестов (правда, поржавевших) – в семейных оградках священников Будриных, Петровских и Пушиных (с фигурой архангела), купцов Досмановых (VIII). С конца 90-х кованые железные кресты появляются и на Егошихинском».
Основная часть такого рода заказов, естественно, исходила от единоверцев, жителей Немецкой слободы. Поэтому особенно много авторских надгробий, выполненных самим Бернардом Виллером и им же отлитых в металле, было на Немецком (Введенском) кладбище.
Здесь, в фамильной усыпальнице, похоронены практически все члены семьи Виллеров. Теперь вот бабушка и мама присоединились к ним, обретя здесь вечный покой.
Самое иноверческое кладбище Москвы
Немецкое кладбище – одно из самых старых и самых загадочных кладбищ Москвы, окутанное легендами и невероятными историями. Едва ступив за помпезные готические ворота высокой кирпичной ограды в этот обособленный, словно застывший во времени мир безмолвия, я всякий раз благоговейно замирала, как от погружения в жутковатую, таинственную сказку, будоражащую и умиротворяющую одновременно. Преобладание черного камня в надгробиях непривычной формы, иммитирующей европейский, зачастую готический архитектурный стиль. Мавзолейчики, некрополи, часовни, склепы в виде порталов-врат в загробный мир. И обилие скульптур грустной, но дивной красоты – херувимы, коленопреклоненные ангелы с поникшими крыльями, скорбящие женские фигуры под мраморными складками накидок.
А рядом неожиданные композиции, типа убегающей из дома к любовнику молодой жены с красной живой гвоздикой, зажатой в бронзовой руке. (Обманутый муж сначала заказал это надгробие, а когда оно было готово, убил жену и себя.) Чугунные и каменные ограды, запутавшиеся в кустах. На всем лежит налет запустения и замшелой старины, подобный зеленой патине на омытой дождями и ветрами бронзе. Рассеянный полумрак под сомкнувшимися кронами таких же старых деревьев превращает кладбище в полулес-полухрам. Ощущение такое, что попадаешь в иной век, в иное измерение, изолированное от суеты живых.
Когда-то в Немецкой слободе было два своих кладбища. Но В 1771 году, в связи с эпидемией чумы, по указу Екатерины II, под иноверческое кладбище было отведено место за пределами города – на Введенских горах (одном из семи холмов, на которых стоит Москва). В 1798-м, по просьбе пасторов и старост лютеранской церкви, оно было существенно увеличено. На его территории открыли протестантский и католический участки, куда были перенесены захоронения с Немецкой слободы и Марьиной рощи.
Ныне это не просто кладбище, а объект культурного наследия российской столицы и одновременно – оазис культуры европейской. Здесь покоятся бароны, графы, дворяне, купцы, крупные промышленники и меценаты, деятели культуры и ученые. Над их надгробьями трудились немецкие, русские, итальянские и многие другие мастера. А моему деду и прадеду здесь принадлежит авторство как минимум двух десятков памятников.
С послевоенного времени кладбище начали называть Введенским и разрешили москвичам, независимо от веры и национальности, хоронить здесь своих близких. Из новых «соседей» бывших жителей Немецкой слободы упомяну лишь нескольких: крупнейший российский издатель И.Сытин; известные архитекторы и художники отец и сын Мельниковы; оба брата художника Виктор и Аполлинарий Васнецовы; писатель М.Пришвин; литературовед М.Бахтин; всемирно известная российская балерина О.Лепешинская; прекрасные советские актеры А.Тарасова, Т.Пельтцер, Рина Зеленая, М. Козаков, спортивный комментатор Н.Озеров; оперная певица М.Максакова и т. д. и т. д.
Здесь случайно можно натолкнуться на работы скульпторов С.Коненкова (Птица Сирин на могиле Пришвина), Наталии Крандиевской (беломраморная фигура Христа у фамильной усыпальницы Третьяковых-Рекк), на мозаику художника Петрова-Водкина и усыпальницу архитектора Ф. Шехтеля.
Как любят повторять многие, кладбищенская земля Введенки примирила не только представителей разных конфессий, но и бывших смертельных врагов. Здесь находится братская могила немецких военнопленных, погибших в московских госпиталях от ран в 1914-м. Полегли в русскую землю французы наполеоновской армии, сложившие головы в Москве в 1812-м. Оградой братской могиле служат восемь орудийных стволов, вкопанных в землю и объединенных цепью. А неподавеку от них – братская могила русских воинов, сражавшихся с французами за Москву. Солдаты и офицеры Советской армии. Здесь с почестями были захоронены сбитые фашистами во Вторую Мировую летчики французской авиационной эскадрильи «Нормандия-Неман». В 50-х годах их останки перевезли во Францию, но у памятника по-прежнему раз в год собирается несколько десятков ветеранов.
Прадедовы потомки
Кипучая деловая активность ничуть не мешала прадеду быть прекрасным семьянином. Вместе с супругой, Эммой Александровной, они вырастили, как упоминалось, семерых детей, окруживших их со временем целой ватагой внуков. Дети у Эммы и Эриха, как по заказу, появлялись на свет каждые два года. Первыми были близнецы Александр-Бруно (1878–1938) и Лидия-Каролина (1878–1965). За ними – сын Николай-Александр (1880–1962). Потом – дочь Женни-Каролина-Эмма (1882–1943), сыновья Леонид-Август-Альфред (1884–1938), Роберт-Александр-Эдуард (1886–1938) и мой дед, Бернгард Оскар Эдмунд (1887–1939).
Мужчины Немецкой слободы проходили военную службу в царской армии, в полках «иноземного строя». Их брали в основном как специалистов в пехотные, кавалерийские полки, артиллеристами, инженерами, медиками, музыкантами. Отслужили свое и сыновья Эриха Виллера, не знаю, правда, в каком качестве. Судя по форме, дед был простым солдатом. Последним, как самый младший, домой вернулся он. Для него эта служба, которую он проходил в Смоленске, практически на Родине своего отца, оказалась, в известном смысле, судьбоносной. Там он познакомился с одной из трех дочерей генерала царской армии, Ивана Верзилова (под началом которого служил), влюбился в нее и домой после службы вернулся, в нарушение всех семейных традиций, с русской невестой.
Бабушка моя, Елена Ивановна, надо отдать ей должное, была красива, хорошо воспитана и к тому же обладала кротким нравом. Я не знаю, как поначалу родители деда, его братья и сестры с их семьями среагировали на появление в их среде чужачки, но приняли, как родную. А для свекра она стала самой любимой невесткой. Причем – опять-таки вопреки традициям Немецкой слободы – ей не пришлось даже менять свое вероисповедание, от нее этого не потребовали.
Все сыновья получили хорошее образование и были при деле (к сожалению, у меня не обо всех есть информация). Александр, живший отдельно от семьи, в Введенском переулке, был женат на Элли Эмильевне Бернгард. Больше я о нем ничего не знаю. О Роберте и Леониде практически – тоже. Могу судить по фотографиям, что Леонид смолоду был щеголем и сердцеедом, этаким картинным красавчиком-офицером, знавшим себе цену. А потом женился и имел четырех детей – сыновей Германа, Игоря, Олега, и дочь Нину.
Николай стал архитектором. Долгое время он работал с Ф.О. Шехтелем. После смерти отца переехал в его родной город – Дерпт-Юрьев-Тарту, был членом Союза эстонских архитекторов и инженеров, Союза архитекторов Украины, преподавал в Львовском государственном институте прикладного и декоративного искусства, работал в архитектурной мастерской «Львовпроект», участвовал в выставках в Дюссельдорфе и Париже.
Бернгард, как я уже говорила, был скульптором и первоклассным литейщиком, переняв творческие и профессиональные навыки и знания своего отца, работал под его руководством. У Бернгарда и Елены было двое детей – моя мама, Наталья, и сын Мирослав.
О членах семьи старшей дочери Лидии, благодаря ее правнукам, информация наиболее полная. Лидия вышла замуж за Николая Ричардовича Барто (1865–1931), выпускника Комисаровского технического училища, служившего управляющим на заводе Виллера. У Лидии и Николая Барто было трое детей: дочь Евгения и два сына – Ростислав и Павел.
Ростислав Барто (1902–1974) был художником. Павел Барто (1904–1986) – прозаиком и поэтом. В начале 20-х служил помощником при штабе командующего всеми морскими силами Республики, во время II Мировой войны – на Северном флоте.
Известная детская поэтесса и писательница Агния Барто (урожденная Волова) была первой женой Павла Барто. Брак их продлился 6 лет, но она сохранила его фамилию. После Агнии у него было еще три жены, и от всех он имел детей. Последняя, Рената Николаевна Виллер – его кузина, дочь Николая Виллера. Они прожили вместе 25 лет.
Вторую дочь прадеда, Евгению (Женни), всю жизнь преследовал злой рок. Она вышла замуж за кузена Николая Барто – Альфреда Богдановича (1876–1919), родила двух очаровательных детей – Елену (1910–1931) и Жоржика (1912–1917). Ее муж скончался в 43 года, сын – в 5 лет, а дочь – в 21 год. На могиле своих близких Евгения написала: «Любовь никогда не умрет. Спите спокойно, мои дорогие, скоро и я приду к вам». Остаток своей жизни она жила с сестрой Лидией, и умерла в 61 год.
Семья Виллеров, постоянно пополнявшаяся за счет внуков, была на редкость дружной, проводившей вместе весенне-летне-осенние месяцы в просторном родительском имении в Царицыно.
Если прадед был стержнем семейного клана, то прабабушка – хранительницей очага, волевой, с характером, и в то же время удивительно доброжелательной. Да собственно, если бы она не была такой, вряд ли ее повзрослевшие дети, их жены и мужья захотели бы шесть месяцев в году жить под одной крышей. Прабабушка на все находила время – на общение с каждым в отдельности и всеми вместе, на ведение обширного хозяйства с целым штатом прислуги, и на активное участие во всех благотворительных делах ее мужа.
Эрих Виллер сам построил для своей семьи дачу в Царицыно, с которым из Москвы было удобное железнодорожное сообщение.
Царицыно. Немножко истории
Царицынский дворцово-парковый ансамбль, раскинувшийся на обширной территории в 100 гектаров, был заложен по повелению императрицы Екатерины II в 1776 году. Холмы, глубокие овраги, пруды и вереница оранжерей – вот характерные особенности его ландшафта. А дворцовый комплекс Екатерины, к сожалению, так и остался недостроенным.
Став собственностью казны, Царицыно было обречено на снос. Часть его земель передали в аренду под дачную застройку, что начало работать только после того, как открыли станцию «Царицыно» на Московско-Серпуховской ветке Южной (позднее – Московско-Курской) железной дороги. Эта станция – первая остановка поезда после Москвы. (Сейчас до Царицыно можно добраться даже на метро, по зеленой ветке № 2.)
Интенсивно развиваясь, дачное хозяйство превратилось в большой поселок Новое Царицыно. Под аренду были также отданы Первый и Третий Кавалерские корпуса с принадлежавшими им землями. А дачи, уже построенные рядом с дворцово-парковым ансамблем, стали называть Старым Царицыно. Весь этот район пользовался большой популярностью у зажиточных москвичей, став одним из самых престижных и дорогих мест летнего отдыха.
Недостроенный дворцовый комплекс медленно приходил в запустение. Бесхозные его постройки ветшали, вплоть до обрушения кровли Большого дворца. Московские власти долго не могли решить, что с ним делать. Многие архитекторы и ученые считали, что комплекс не нужно трогать, что его руины романтичны, живописны и привлекательны сами по себе, являясь истинным историческим наследием, тогда как в воссозданном виде – в каком он никогда прежде не существовал – это будет уже совсем другой объект. Победили те, кто ратовал за его восстановление. Весь ансамбль был отстроен практически заново – как снаружи, так и тем более внутри – и является сегодня творением уже не XVIII, a XX–XXI веков. Что, впрочем, не отражается на количестве туристов, с удовольствием его посещающих.
Отдыхать можно по-разному
Эрих Виллер попал в первую волну становления дачного хозяйства в здешних местах и, соответственно, стал одним из организаторов «Общества благоустройства дачной местности в «Царицыно» (в 1908), неизменно являясь членом его комитета. Он с большим энтузиазмом занимался благоустройством досуга и быта огромного дачного поселка. Работа была не из легких, требовала много времени, энергии и средств. Но прадеду она была в радость, доставляя моральное удовлетворение. Они налаживали уличное освещение, охрану дач, обеспечили поселок телефонной связью, пожарной службой и т. д.
Просто удивительно, как прадедушка все успевал – руководить своим заводом, заниматься общественно-полезным трудом, отстраивать и благоустраивать свои дома в Москве и за городом, не изменять своему хобби и общаться с семьей – с женой, детьми и внуками.
На своем просторном участке в Царицыно он построил три дома – два духэтажных и один, для прислуги, одноэтажный. Главный дом был украшен ажурными резными верандами с двух сторон на обоих этажах и готической башенкой на крыше. С Пасхи и до поздней осени жила в нем обширная семья, насчитывающая более 20 человек. Дружно жила. Им было о чем поговорить, что рассказать и чем поделиться друг с другом. Они любили слушать музыку. А прабабушка использовала каждую свободную минуту для рукоделия – весь дом был украшен ее кружевными или вышитыми салфеточками, модными в те времена. Обучала она рукоделию и своих невесток. Что же касается внуков, неукоснительно действовал принцип: делу время, потехе час. Каникулы – каникулами, но и для обучения музыке, искусству, иностранным языкам время находилось.
Все члены семьи собирались вместе за длинным обеденным столом на просторной нижней веранде, отдыхали в тенистых уголках большого сада, гуляли в лесу или вдоль живописных прудов дворцового парка с тогда еще полуразрушенными руинами замка и необыкновенно красивых мостов.
В этот добрый, гостеприимный дом часто наведывались гости. Чаще остальных – известная балерина Петербургского императорского театра (Мариинского) Анна Иосифовна Собещанская, ставшая другом семьи. Уже значительно позже, где-то в 20-х годах, сестры Николая Ричардовича Барто, тоже балерины, вместе с Собещанской открыли на Тверском бульваре частную балетную школу.
Можно без натяжки сказать, что в Царицыно вся семья жила в свое удовольствие. И только глава семьи не позволял себе (или не мог позволить) расслабиться даже на отдыхе. Вернее сказать, отдыхом для него были его хобби – он любил садоводство, разводил редкие породы домашней птицы, экспериментируя с улучшением пород яйценосных и мясных кур, и держал сенбернаров, тоже занимаясь селекцией. У него их была целая псарня. И конечно – свои любимчики, с которыми он не расставался, пока жил на даче. Свои достижения прадед лично представлял на выставках птицеводства и собаководства, получая награды и призы. Выведенные и выращенные им сенбернары часто занимали первые места…
Увы, близился конец этой идиллии.
Закат
Всю Россию лихорадило. Зрели грандиозные перемены и потрясения. Началась кровопролитная, жестокая Первая Мировая. Война с Германией вызвала всплеск агрессии по отношению к «своим», «отечественным» немцам. То, что под ружьем на тот момент находилось 300 тысяч немцев, отдававших за Российскую империю свои жизни и получавших награды, никого не интересовало. В мае 1915-го по всей стране прокатились антинемецкие погромы.
Прошлись они своим катком и по бывшей Немецкой слободе, нанеся ей огромный материальный ущерб и погубив множество жизней. Толпы мародеров атаковывали бизнесы и жилища людей с немецкими фамилиями, практически всех сословий, громя даже богодельни и церкви. Досталось и прадеду. В Гороховском переулке было разграблено и разгромлено несколько десятков квартир и богатые особняки. В их числе оказалась и «Фабрика Э.Э. Виллера».
И этим дело не кончилось. Для российских немцев были введены правовые ограничения на государственном уровне: В общественных местах им не разрешалось отныне говорить по-немецки, собираться вместе в количестве больше трех человек, слушать в церкви проповеди на родном языке и так далее.
А потом грянула Великая Октябрьская… перевернувшая страну с ног на голову, уничтожившая всю прежнюю систему ценностей, выбившая у огромного количества людей почву из-под ног. Для семьи Виллера это означало конец прежней жизни и тревожную неизвестность в будущем.
Завод национализировали, но не закрыли. И даже Эриха Виллера оставили в нем управляющим, что, видимо, было проще, чем искать новых специалистов. Ведь молодое советское государство нуждалось в своих идолах, которых нужно было срочно создавать, а у прадеда все для этого имелось в готовом виде. Так что недостатка в заказах у него и после революции не было. Только теперь ему приходилось отливать памятники не писателям, поэтам и императорам, а вождям революции, а в качестве сырья использовать… колокола.
Эрих Виллер владел немецкими секретами отливки разных металлов, не известных в России. А его младший сын, Бернард, довел их до совершенства. Поэтому изделия завода славились особой точностью и чистотой, высочайшим качеством металла, что было оценено по достоинству перед закатом Российской империи и не осталось незамеченным новыми хозяевами станы.
Моя мама, будучи еще ребенком, очень любила приходить на завод к отцу и деду, и часто вспоминала потом, как на его широкий двор свозили с разоренных церквей колокола, разбивали их и плавили для отливки монументов. Все члены семьи Виллеров были глубоко верующими людьми. И такое обращение с церковными колоколами воспринималось ими, как вопиющее кощунство…
Маме было уже где-то под 80, когда она написала письмо на телевидение, рассказав об этих эпизодах своего детства. Не прошло и недели, как к ней домой нагрянула съемочная группа в полдюжины человек с телевизионной аппаратурой, и мама во всех подробностях повторила свой рассказ перед камерой.
Рассказала она и о том, как новые советские литейщики, обосновавшиеся на заводе ее деда после его национализации, пытались выведать, подсмотреть у отца его секреты литья. А когда поняли, что это бесполезно, начали вредить ему. Один из них тайком всыпал в расплавленную бронзу очередного памятника яичную скорлупу, от которой она запузырилась… Передачу эту мы потом вместе посмотрели по телевидению.
Прадеду и прабабушке не долго оставалось с этим мириться. Эрих Виллер, как я упоминала выше, шагнул в мир иной в 1921-м, Эмма Виллер через несколько месяцев за ним следом. Но остались их дети с клеймом фабрикантов, и немцев впридачу. Моего деда выслали из Москвы за сотый километр, разумеется лишив всего. Подвергались ли аналогичной высылке его братья, я не знаю. Но судя по тому, что Александр, Леонид, Роберт и Бернард умерли практически одновременно – в 1938-39 году, скорее всего подвергались.
А в финале – пустое кресло-качалка…
Я была абсолютно уверена, что не только память о прадеде, но и имя его давно предано забвению и ни для кого, кроме его потомков, интереса уже не представляет. Каково же было мое удивление, когда я натолкнулась сначала на информацию о его домах и фабрике в туристическом путеводителе центра Москвы, потом – на описание его фабрики в истории завода «Технолог», и наконец – на очень обстоятельную статью на 28 страницах, помещенную в журнале «Царицынский научный вестник» (Выпуск 9 за 2008 год). Статья называется «Семья Э.Э.Виллера и дачное Царицыно в начале ХХ века». На этом сюрпризы не кончились.
В 2015 году в Большом дворце Царицына была открыта Краеведческая выставка «Невидимый слой». Последний ее раздел освещал позднейшую историю Царицына – т. н. дачный период. И в качестве наглядной иллюстрации один из залов дворца посвящался семье «фабриканта Э.Э. Виллера». В экспозиции был представлен фотоархив Виллеров и простые обиходные предметы их быта, собранные почему-то, как обозначено, в окрестных поселках «Воздушные сады», «Старое Царицыно», «Новое Царицыно», «Поповка»…
Впрочем, могу представить себе ситуацию. Когда в 1994-м мы с семьей, переезжая в Америку, продали дачу в Загорянке, под Москвой, (по иронии судьбы, случайному немцу-фабриканту, открывшему в Щелково колбасный цех), мы не успели вывезти свои вещи, пообещав при первой же возможности вернуться за ними. А когда я год спустя постучалась в уже чужие мне ворота и попросила вернуть мой литературный архив и фотоальбомы, жена колбасника, бывшая русская модель, с вызовом сообщила, что они делали ремонт, вещи наши им мешали, и они их раздали всем соседям поселка (мебель, посуду, одежду, ковры и т. д.)… Возможно, нечто подобное случилось и с содержимым дачи прадеда.
Сама я на той Краеведческой выставке не была, но одна, видно очень прилежная и любознательная девушка, досконально осмотрев ее, разместила в интернете фотографии едва ли не каждого зала, в том числе и посвященного Виллерам. Благодаря ей я увидела стенды с фотоархивом прадедушкиной семьи, образцы прабабушкиного рукоделия, старенькие пяльца и одежду. А посреди зала – кресло-качалку, на котором любила сидеть с рукоделием или внуками прабабушка, и накинутую на него тонкую шаль ее работы.
Приведу запись, оставленную той милой девушкой о ее впечатлениях от экспозиции: «В одном из залов Большого царицынского дворца выставлены предметы быта и одежды, подлинные костюмы, дарованные музею семьей Виллеров. Загадочное описание тканей, из которых изготовлена одежда, как волшебное заклинание: тафта, метанит, муаровая лента, лён, кружево, жемчуг, трунцал, серебряная нить, пайетки, сукно, саржа…»
Не скрою, было приятно узнать, что память об Эрихе Готфриде Вениамине Виллере и его семье не канула в Лету, что она еще может представлять для кого-то хоть какой-то интерес.