Для Кэтлин Руни и в память о Джо Ф. Бойдстане
– А не случалось тебе видеть такой город? – спросил Кублай у Марко Поло, выставляя руку в кольцах из-под шелкового балдахина императорского буцентавра и указывая на мосты, круглившиеся над каналами, на дворцы властителя, чьи мраморные пороги были скрыты под водою, на легко сновавшие туда-сюда, лавируя, ладьи, движимые толчками длинного весла, на барки, сгружавшие на рыночные площади корзины овощей, на колокольни, купола, балконы и террасы, на сады зеленевших среди серых вод лагуны островов.
‹…›
– Нет, государь, – ответил Марко, – я и не представлял, что может быть подобный город.
1
Будь начеку. Вот что ты сейчас видишь.
Высокое створчатое окно. Длинные – от потолка до пола – портьеры из зеленой парчи слегка раздвинуты. Серый свет просачивается внутрь. Бахромчатый ламбрекен над оконным проемом. Тюлевые занавески. Стекла дребезжат от порывов ветра, и занавески раздуваются, как паруса.
Стулья. Письменный стол. Комод. Гардероб (в этих старинных домах не бывает стенных шкафов для одежды). Белые стены. Полированный паркет, слишком скользкий для хождения в носках. Прикроватные тумбочки; на них лампы с вычурными абажурами. Белый телефонный аппарат. Аляповатая стеклянная люстра в виде голубых лепестков с матовыми сорокаваттными лампочками. Дешевка и безвкусица, как и во всех отелях по всему миру.
Ну и кровать, разумеется. Двуспальная. С балдахином. В углу постели пирамида узорчатых подушек, похожая на свадебный торт. Льняные простыни. Все одеяла, какие смог выделить хозяин гостиницы. Coperte, per favore! Più coperte![2] И все равно согреться под ними не удается.
Coperta[3]. Суммируем числовые значения букв. Двести девяносто девять: «низвергать». В другом варианте выходит двадцать: «дышать», «прятаться» или «сметать грязь». Кроме того: «болезнь». «Сердечная боль». На иврите – מעטה – получится сто двадцать четыре, что может означать факел или лампу. А также «отрекаться». «Обходить стороной». Возможно, «получать отсрочку». Надолго ли?
На комоде разложена твоя одежда: серые брюки, черные носки, синяя оксфордская рубашка. Шляпа. Бумажник. Россыпь иностранных монет. На полу – недавно купленные белые спортивные туфли и твой чемодан. В углу пристроена твоя трость с железным набалдашником.
Через минуту ты спустишь ноги с кровати. Потом встанешь, подойдешь к окну и будешь долго смотреть поверх крыш: там с одной стороны виден кусочек улицы Ботери, а с другой – улица Морти, которая вливается в почти безлюдную площадь. Ты будешь стоять у окна и ждать. Как обычно.
В этом городе тебя никто не знает. Пускай ты мысленно миллион раз бродил по его улицам, в реальности ты здесь чужак, обыкновенный турист. И это одна из главных причин, по которым ты приехал именно сюда. Однако где-то там, снаружи, есть некто, тебя знающий, и он подбирается все ближе – словно жук, упрямо ползущий вверх по штанине, – и осознание этого выводит тебя из равновесия. Ты надеешься заметить его на пустынных по причине Великого поста улицах еще до того, как он возникнет в дверях твоей комнаты. Короткая стрижка. Пружинистая походка. Крепко сбитая фигура. Распознать его будет несложно. Надо только добраться до окна, а там уже наблюдать и ждать.
Но не прямо сейчас. Пожалуй, чуть попозже. Сейчас ты неважно себя чувствуешь. Не то чтобы боль, но какое-то странное ощущение тяжести во всем теле. Несколько слоев одеял поднимаются и опускаются в такт дыханию.
На стене над изголовьем – перевернутая и сложная для восприятия под этим углом – висит репродукция в раме. Грязновато-серая акварель. Утлые суденышки. Тусклое небо. Сан-Джорджо-Маджоре вдали. Должно быть, вид с Рива-дельи-Скьявони. Внизу подпись черным по белому: «Дж. М. У. Тёрнер». Этот парень явно не знал, когда следует остановиться. Такое впечатление, что он пытался стереть свою мазню мокрой зубной щеткой.
Тёрнер. Складываем числовые значения, выходит пятьсот пять: «сосуды для питья», «неверно истолковывать».
Новый порыв ветра; дребезг оконных стекол. Третий день стоит холод, зима что-то подзадержалась. При отливе каналы совершенно мелеют, и гондолы застревают в илистом дне. Весь город приобрел уныло-постный вид. Вчера около полудня можно было бы дойти пешком от набережной Нове до Мурано. Представь себя бредущим по грязи под белокаменными стенами церкви Сан-Микеле. Боже, какая вонь! Скользкие черви и раковины улиток. И ботинки чавкают в черной жиже.
За стеклом маячит коренастая кирпичная колокольня церкви Сан-Кассиано – темный силуэт на фоне влажно-серых туч. Под ней – ряды ветхих жилых домов; облупившаяся цветная штукатурка обнажает красные кирпичи. Под свесами крыш воркуют голуби; их помет бледными шлепками орошает наружные подоконники. Чайки парят, как воздушные змеи, поводя головами из стороны в сторону. Их белизна сейчас кажется неестественной, как будто их переместили сюда с какого-то другого, нездешнего неба.
Чем было прежде это место? Всякое место когда-то было чем-то иным.
В комнате напротив окна расположено зеркало. Большое, в массивной раме. Зеркало как зеркало, тебе его более чем достаточно. Это может показаться безумием, но именно с зеркала все и началось.
Как выглядит зеркало? Какого оно цвета? Кто вообще когда-нибудь смотрел на зеркало, а не смотрелся в него? Разумеется, ты знаешь, что оно тут, на стене. Но видишь ли ты его в действительности? Примерно тот же случай, что и с Богом. Хотя, пожалуй, это перебор. Но зеркало вот оно, перед тобой. Невидимый предмет обихода. Устройство для невидения.
Тебе всегда хотелось увидеть само зеркало. Только и всего. Вроде бы такой пустяк, не правда ли?
Снова колокольный звон. Другая церковь неподалеку начинает звонить с небольшим опозданием и тем самым мешает сосчитать удары. В любом случае тебе уже давно пора вставать. Девушки в библиотеке, должно быть, начинают нервничать. Гадают, куда ты мог запропаститься. Беспокоятся, как бы чего не случилось. Что ж, синьорины, возможно, сегодня оно и случится.
Постояв у окна, ты переместишься к комоду. Оденешься. Перекусишь на скорую руку. Сделаешь телефонный звонок. Или пару звонков. Сейчас в Лас-Вегасе поздний вечер. А на Восточном побережье еще не рассвело. Подожди немного. Нет причин для спешки. У тебя есть еще время со всем разобраться. Есть неплохой расклад на руках. Не важно, что думает тот тип снаружи, тот бравый солдафончик, вынюхивающий твои следы на узких улицах, приложивший столько стараний и забравшийся в такую даль с единственной целью: тебя прикончить.
Времени предостаточно для того, чтобы разобраться и с ним, и со всеми прочими проблемами. Подойти к окну. Понаблюдать. А то и поразмыслить, почему бы нет? Сложить из множества кусочков нечто цельное. Закрыть глаза. Прислушаться. Голоса из прошлого. На каждую загвоздку есть своя уловка. Учиться никогда не поздно. Вспомни все, что сможешь. Остальное домысливай.
Жаль, что сейчас у тебя уже нет этой чертовой книги!
Все города геологичны; и пары шагов не сделаешь, чтобы не наткнуться на привидения, горделиво несущие за собой шлейф старинных легенд. Мы передвигаемся по лимитированной территории, по местности, обнесенной границей, и каждый объект местности, все, что мы видим, неизменно относит нас к прошлому. Тени ангелов, удаляющаяся перспектива позволяют уловить изначальную концепцию места, но это лишь мимолетные видения. Как в сказках или сюрреалистических рассказах: крепости, стены, которые не перелезешь, не обойдешь, маленькие, забытые богом харчевни «Трех пескарей», пещеры мамонтов, зеркала казино.