Зеркальный бог. СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ (Игорь Фарбаржевич)

СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Невероятная по своей таинственности история приключилась в нашем уезде.

Недалеко от города П. жил одинокий дворянин Сергей Ильич Стрешнев.

Он был очень богат, имел дорогой дом, женился.

Сразу же после свадьбы отправились они с женой в свадебное путешествие по Италии. В дорожной карете проехали вдоль всего побережья, купались в изумрудных водах двух морей – Тирренского и Средиземного, обедали в небольших тавернах, покупали на рынках жареную рыбу, медовые груши, жирные маслины и сочный виноград. А еще пили прохладное вино в веселых кабачках. Побывали в Ватикане – в галерее Борджиа, стояли у Пизанской башни и у подножия Везувия, сидели на каменных скамьях Колизея и, затаив дыхание, дивились на фрески великого Рафаэля в церкви Санта-Мария дель Пополо. Словом, путешествовали на славу!.. Но однажды утром, проснувшись в номере маленькой римской гостиницы, молодой дворянин обнаружил, что его жена исчезла… Он поднял на ноги всех карабинеров Вечного города, но юная супруга как в воду канула!.. Целых три месяца посвятил супруг поискам жены. Он был потрясен, почти что сломлен и все не мог поверить в случившееся. Однако, так ее не найдя, – убитый горем, вернулся в Россию.

С той поры жизнь для молодого дворянина, видимо, потеряла всякий смысл. Он перестал выезжать в свет, интересоваться друзьями, забросил хозяйственные дела… Имение потихоньку приходило в упадок, но он этого не замечал.

Однажды, в конце мая, заехал к нему в имение старинный друг Александр Привалов, не ведавший про беду Сергея Ильича. С трудом узнал он в полуседом бородатом человеке с потухшим взором – еще недавно молодого беспечного влюбленного. Погоревав с ним за дюжиной привезенных бутылок шампанского да выкурив несколько трубок, Александр решил встряхнуть друга и предложил Стрешневу съездить в город на открытие нового частного театра купца Афонина.

Хозяин вначале наотрез отказался ехать, но чуть захмелев, согласился и даже обрадовался такому предложению, ибо не был в городе уже давно. Он велел достать из сундука фрак. После проведенных над Сергеем Ильичом цирюльничьих манипуляций, Привалов был рад отметить, что друг его приобрел почти прежний молодцеватый вид. Поехали.

Вот проехали городскую заставу, вот экипажи остановились у городского сада, напротив которого расположилось роскошное здание нового театра. При входе – Стрешнев кинул мимолетный взгляд на богиню Талию, держащую в одной руке комическую маску, а в другой – бубен, и отметил про себя, что лицо ее кого-то напоминает. Фасад украшали статуи девяти муз размером в человеческий рост, располагавшиеся на небольших постаментах. Привалов схватил его под руку и потащил внутрь…

Не дожидаясь, пока Керубино переоденется в платье Сюзанны, Стрешнев незаметно покинул театральную ложу в тот момент, когда Александр усердно поедал глазами дочку статского советника. Получив назад от швейцара свои перчатки, трость и цилиндр, Сергей Ильич поспешно вышел на театральную лестницу. Он уже протрезвел, и память его, задремавшая на время, стала вновь мучить душу.

Заметив хозяина, кучер Харитон подъехал поближе к ступеням и даже распахнул дверцу. Стрешнев еще раз кинул взгляд на богиню комедии, и вдруг… странная мысль пронзила его. Он схватился рукой за колонну, чтобы не упасть.

– Сережа! – раздался позади голос Привалова. – Вот где ты, беглец! Ну, неужто так можно: покинуть меня да еще вначале пиесы?! – Он посмотрел на него. – Э-э-э… да тебе, братец, нехорошо!..

Стрешнев только показывал рукою куда-то наверх.

– Она… – бормотал он. – Это она…

– Кто она?! – удивился Привалов, тщетно пытаясь увидеть то, что разглядел Стрешнев, и чего он сам не замечал.

– Ия… Муза Талия… Жена моя!.. – выдохнул Сергей Ильич и рухнул в объятья друга.

Тот растерянно огляделся по сторонам и, заметив внизу стрешневскую коляску, отчаянно замахал кучеру, но Харитон и сам уже бежал со всех ног.

– Хватай барина да вези-ка домой, – посоветовал Привалов. – Худо ему очень. Видать, умом тронулся.

Поддерживая Сергея Ильича с обеих сторон, спустились к экипажу.

– Виданное ли дело: каменную девицу признать своей женой, – кивнул Привалов в сторону мраморных богинь.

Харитон тоже мельком глянул на них и вдруг прошептал, быстро перекрестясь:

– Господи!.. Никак, барыня Ия Кузьминишна!..

На следующий день Стрешневу по просьбе Привалова нанес визит доктор, который был тут же отправлен восвояси. Это укрепило Александра во мнении о болезни друга. По городу проползли слухи о тяжком нездоровье Сергея Ильича.

Прошла неделя. Стрешнев почти не вставал с постели, о чем-то все время напряженно думал.

Наконец, в первое воскресенье, под вечер, он поднялся с кровати и позвал челядь:

– Филька! Васька! Чтобы к ночи были готовы. Поедем в город. И никому про то ни слова!..

Сергей Ильич велел им взять с собой крепкий длинный канат и несколько больших покрывал. Харитону же приказал снять с дуги колокольчики, а перед городской заставой свернуть.

– Через лесок, что ли? – удивился кучер.

– Именно, – ответил Стрешнев. – И тем же путем обратно.

– Ох, не застрять бы, барин! – с тревогой покачал головой Харитон. – Дорога, сами знаете: сплошной кисель. А возле оврага, не дай Бог, и вовсе завязнем.

– Делай что говорят, – холодно буркнул Сергей Ильич.

– Воля ваша, – обиделся Харитон. – Только после не извольте сердиться.

Как только часы в каминной пробили полночь, коляска с закрытым верхом спешно выкатилась со двора.

Весь день шел дождь, а к ночи еще и ветер поднялся. Стало сыро и промозгло. Настроение у слуг был прескверным.

– Может, вернемся?.. – вновь проворчал Харитон.

Сидящие с ним рядышком лакеи с надеждой прислушались, что ответит хозяин из-под кожаного навеса. Но тот молчал, закутавшись в плащ. Тяжело вздохнув, Харитон стегнул вожжами лошадей, и те нехотя припустили трусцой по темной вязкой дороге.

Обогнув городскую заставу и мостом перебравшись через Белоглинский овраг, они ехали к Театральной площади. Газовые фонари тускло освещали улицы. Стрешнев мысленно благодарил Бога за посланную непогоду. Вокруг не было ни души, лишь изредка тявкали из-под ворот сонные собаки. Да и то их голоса, почти что не были слышны из-за сильных порывов ветра и шума дождя.

К счастью, театральные светильники из экономии оказались погашены. На голове Музы Комедии красовался венок из роз, а сама она была изображена в развевающемся платье. Теперь, при сильном ветре, оно казалось настоящим и очень легким!

Читатель, конечно же, разгадал опасную затею Сергея Ильича. Но слуги по-прежнему ни о чем не догадывались.

Стрешнев поднес ладони ко рту, ибо голос его с каждым порывом ветра относило в сторону, и криком велел своим лакеям нести покрывала.

– А ты, – обернулся он к Харитону, – привяжи канат к запяткам коляски!..

Подойдя к скульптуре, Сергей Ильич сам начал крепко обвязывать статую другим концом каната. Филька и Васька очумело посмотрели на него.

– Убьетесь, барин!..

– Молчать! – гневно закричал он на них. – И пошевеливайтесь!

Слуг взяла оторопь. Но опасение, что театральный сторож может застукать их в самый неподходящий момент, заставило тотчас же броситься помогать хозяину.

Когда канат был привязан, а покрывала приготовлены, Стрешнев приказал Харитону отъезжать. Сам он встал с поднятыми руками возле статуи, чтобы тут же поддержать ее, когда Талия оторвется от пьедестала.

Канат сильно натянулся, казалось, он даже зазвенел на ветру. Статуя покачнулась…

Внезапно молния расколола небо на две части. Ярчайшая вспышка ослепила похитителей. Над головой, что есть силы, ухнул громовый раскат, эхом отозвавшийся за городским садом.

– Небо за воровство гневится! – крикнул Филька прямо в ухо Ваське.

Тот не успел ответить, как вторая молния разорвала непролазную тьму и с треском чиркнула по статуе. Тысячи искр брызнули во все стороны, жаля руки и лица, словно разозленные пчелы.

Слуги лихорадочно крестились:

– Господи! – причитали они. – Не убий! Пожалей! Прости!..

И тут, с третьей вспышкой, озарившей небесный простор, все увидели, что на руки мужа падает бесчувственная давно пропавшая молодая барыня.

– Ия! – закричал Стрешнев, обнимая ее. – Душа моя!

Глаза женщины были закрыты, она часто дышала. Сергей Ильич укрыл ее своим плащом и отнес в коляску. Комическая маска выпала из тонкой руки прямо под колеса, а бубен, что был в другой ее руке, – зазвенел, подпрыгивая по ступенькам театра.

Слуги с вытаращенными в темноте глазами без конца повторяли молитвы.

– Гони что есть силы! – крикнул Стрешнев Харитону. – Через заставу!

И на этот раз Бог миловал: проскочили они заставу без приключений, и теперь, скрипя рессорами, уже мчались по знакомой дороге домой.

Слуги, стуча зубами, перевели дух. Их одежда промокла насквозь, а руки окоченели. В кромешной тьме тонули и звезды, и лица похитителей. Лишь по мятному запаху скошенных трав можно было определить, что едут они через луга. Лошади были опытные: сами несли коляску домой, замедляя бег на поворотах.

Была глубокая ночь, когда госпожу внесли в дом и положили на диван в гостиной.

Она все еще не пришла в себя: мокрые ресницы дрожали, губы шептали что-то бессвязное – разобрать было нельзя.

Горничная и старушка-ключница растерли холодную, недвижимую, невесть каким образом, вернувшуюся хозяйку, переодели ее в сухую рубашку. После этого Сергей Ильич сам перенес супругу в спальню. Он укрыл ее пуховым одеялом и погасил все, кроме одной, свечи.

Дождь стучал по крыше, а в окно сквозь толстую пелену свинцовых туч сочился серый рассвет.

Стрешнев все смотрел и смотрел на спящую жену и не верил, что она рядом – и все так же прекрасна. Казалось, жена ни на день не постарела. Лишь поразила его странная белизна нежной кожи, а синие круги вокруг глаз, казалось, говорили о смертельной усталости. Он просидел подле нее в кресле почти до самого утра, не заметив, как задремал.

Разбудил его дворовый петух, что прокукарекал в положенное время. Сергей Ильич проснулся и тут же кинул взгляд на кровать.

К своему ужасу он обнаружил, что постель – пуста. Сердце его забилось так же сильно, как тогда, в Италии, в то злосчастное утро.

Ию искали везде: в доме, в саду, за огородами – ни следов на дороге, ни отклика на его зов…

Между тем, из города с дознанием никто не приезжал: ни полицейские чины, ни сыщики самого губернатора. Видно, решил Стрешнев, не напали еще на след.

Лишь несколько дней спустя, когда дорога высохла основательно и привычно запылила под колесами, – к Сергею Ильичу наконец-то приехал Александр Привалов – проведать, как он изволил деликатно выразиться. Стрешнев не стал рассказывать гостю о случившемся, а тот не напоминал о докторе, которого товарищ на порог не пустил.

Они поговорили о погоде, о лошадях, о ценах на пшеницу, затем Привалов живописал прекрасный бал в доме статского советника, и поделился тем, что сделал-таки предложение его дочке. Лишь в театр больше не звал, боясь болезненных фантазий друга.

Но Сергей Ильич сам осторожно задал вопрос товарищу:

– А что, братец, статуи у театра?

– Какие статуи?! – нарочито удивился тот, словно не понял.

– Ну, у театра Афонина, – напомнил Сергей Ильич. – Все ли на месте?..

– А что с ними сделается?! – искренне удивился Привалов. – Куда поставили, там и стоят.

Стрешнев застыл в недоумении:

– То есть, как это стоят?!.. Все – девять?!

– Сколько положено! – кивнул Привалов.

– Видно, с того дня ты там не бывал! – не поверил Сергей Ильич.

– Как же! – хмыкнул гость. – Только вчера проспал на водевиле. «Три десятки» называется. Чепуха непревзойденная! Но актрисы, скажу я тебе – шарман! Говорят, двух из них Афонин купил у самого Расцветаева! Звонкие голоса! Знойные улыбки! Стройные ножки! А талии – тоньше осиной!

– Вот-вот! – оборвал его Стрешнев. – Талию-то, что стояла перед театром, – сперли!

– Кто?! – не понял Привалов.

– Воры, кто ж еще!

– Да кто тебе сказал об этом?!

– Уж сказали… – загадочно произнес Сергей Ильич.

– Вранье! – отмахнулся Привалов. – Вчера сам видел. Третья слева. Только после ночной бури (помнишь, третьего дня?) она слегка пострадала: наверное, молния ударила. Кажется, у нее бубен разбило. А так – стоит! Что ей сделается?

– Ты это точно говоришь?! – затормошил его Стрешнев.

– Вот те крест! – перекрестился гость, пытаясь успокоить друга. – А не веришь – едем со мной! Сегодня другой водевиль дают. Забыл, как называется. Но не в этом дело. На актрис посмотрим, а то скоро женюсь…

– Так не женись, – резонно заметил Сергей Ильич. – Коли не любишь.

– Я?! Не люблю?! – в запальчивости возразил Привалов.

– Коли б любил – знойных улыбок вокруг себя не замечал бы.

Когда друг уехал, Стрешнев велел закладывать лошадей. Но только Харитон выкатил коляску к парадному подъезду, – вдруг отменил приказ.

«Поеду-ка я завтра в город, – решил он. – Прямо с утра!..»

И всю ночь вертелся с боку на бок, задавая себе один-единственный вопрос, что же это все-таки было? Какая тайна увлекла его за собой? Что бы там ни было, он должен ее разгадать…

Стрешнев вспомнил венчанье, и свою свадьбу с бубенцами, и поездку в Италию, и загадочную встречу с женой на прошлой неделе… Глаза жгли слезы, но стыдиться их было не перед кем…

На следующее утро Сергей Ильич отправился в город к Афонину.

Когда-то они с Афониным были довольно тесно знакомы: оба любили бильярд и на званных вечерах предпочитали сплетням, картам да буфету всласть погонять шары по зеленому сукну. На эту встречу он решился за утренним кофе, надеясь получить у губернского богача ответ на мучивший его вопрос. Зная, что Валентин Николаевич встает с петухами, Стрешнев велел Харитону закладывать коляску.

Проехав городскую заставу, Стрешнев решил вначале все же удостовериться в правоте слов Привалова, и приказал кучеру повернуть к городскому саду. Проезжая мимо нового театра, Сергей Ильич действительно узрел на положенном месте все девять муз, среди которых была и его Талия, только без венка, комической маски и бубна. И туника теперь больше смахивала на рубашку, в которую переодела ее горничная. Удивительно, что никто этого не заметил, кроме него!

Как ни странно, боль, сжимавшая сердце все пять долгих лет, немного отступила.

– Гони на Дворянскую! – задумчиво молвил он, и коляска застучала дальше по мостовой.

Афонина Стрешнев застал в палисаднике: тот аккуратно подрезал кусты. Завидев старого уездного знакомого, он спрятал садовые ножницы в карман фартука и, радушно улыбаясь, пошел ему навстречу.

– Если не ошибаюсь – Стрешнев?!.. Сергей Ильич? Какими судьбами?!.. Давненько мы с вами шарами не стукались. Может, сыграем в «американку», или в «пирамиду»?.. А вы отлично выглядите!.. Представляете, про вас давеча такого наговорили, что хоть – в могилу ложись!.. Вот ведь языки без костей!.. Будто вы… – он заговорщицки подмигнул, – одну из муз, что у театра, приняли за вашу, пардон, жену!.. А я ответил: ну, перебрал человек! Тоже, когда выпью лишку – такую ахинею несу!.. Ха-ха-ха!..

Но, узнав, что Стрешнев действительно интересуется театральными музами, Афонин спрятал улыбку:

– Чем могу помочь, сударь? – спросил он и достал, как бы невзначай, ножницы из кармана.

– Интересуюсь, – спросил Стрешнев, – откуда у вас статуи?

– Украл! – расхохотался богач.

– У кого?.. – не понял шутки Стрешнев.

– Да что это с вами, Сергей Ильич? – изумленно посмотрел на гостя Афонин. – Я заказал их в Риме. В мастерской известного скульптора Пьетро ди Степпа.

– В Риме?! – взволнованно спросил Стрешнев. – Когда ж это было?

– Лет пять назад. Как начал строительство театра… Кстати, этот итальянец недурно говорит по-русски. То ли его отец, то ли мать были из рода князей Степниных. Эй, куда же вы?!..

Но Стрешнев уже выбежал за ворота, вскочил в коляску и толкнул в спину Харитона. Лишь в последний миг обернулся:

– Спасибо вам, Валентин Николаевич! Век не забуду!

Сергей Ильич поехал в Италию налегке: небольшой баул да саквояж.

Прибыл он к вечеру, оставил вещи в гостинице, быстро умылся и переоделся. Затем, взяв трость, подаренную женой (тогда еще невестой) ко дню его рождения, даже не поев, отправился по делу. Ему не терпелось поскорее разгадать тайну мраморной Талии.

Мастерскую скульптора ди Степпа Стрешнев нашел легко. Указал Сергею Ильичу дом скульптора священник церкви Сан-Аньезе. И, перекрестившись, долго смотрел Стрешневу вслед. Кто не знал в Риме этот, стоящий неподалеку от церкви, старинный палаццо из рыжеватого туфа с решетчатыми ставнями на окнах?

Про этот дом и, особенно про его хозяина, ходили темные слухи. Скульптор не имел учеников и вел скрытный образ жизни, будоража этим любопытство соседей. Уличные мальчишки иногда забирались на стену, впрочем, не обнаруживали там ничего интересного.

Синьор ди Степпа аккуратно – раз в месяц – жертвовал большие деньги на нужды храма и раз в год покупал индульгенции на крупную сумму. Это еще больше раздувало сплетни вокруг скульптора, ибо обычный человек с повседневными грехами не станет менять деньги на какие-то там бумажки, пусть даже выпущенные святым папством.

Стрешнев деликатно постучал дверным молотком в глухую калитку палаццо.

Никто не отозвался.

– Forza, signiore! – посоветовала ему проходящая мимо старушка.

Он постучал сильнее. Резкий неприятный стук разнесся по всей улице. В нескольких окнах дома напротив приоткрылись занавески.

– Chi e? – раздалось из-за ворот.

– Я из России, – торопливо промолвил Стрешнев. – Хочу поговорить о выгодном заказе…

В калитке открылось крошечное квадратное окошко, и чей-то карий глаз внимательно стал разглядывать гостя. Глаз, видимо, удовлетворился осмотром: окошко захлопнулось и тут же приотворилась калитка, однако, ровно настолько, чтобы в нее можно было лишь протиснуться, что и сделал Сергей Ильич, перешагнув через каменный порожек.

Дворик был тих и пуст, на цветочных клумбах чинно цвели фиалки и камелии. Не росли, как во всех дворах, фисташковые и ореховые деревья, олеандры и прочее. Только прямо у парадного входа зеленела пиния, и ее крона буйно разрослась над полукруглым балконом. Дорожки, вымощенные цветными плитами, были тщательно подметены и даже, казалось, вымыты.

Слуга – мрачный подтянутый старик – тщательно запер калитку и протянул руку к дому, приглашая гостя.

Внутри роскошного, отделанного мрамором палаццо так же было тихо и пустынно. В доме великого скульптора отсутствовали следы какой-нибудь его профессиональной работы.

Гостя провели в уютную небольшую гостиную, где, несмотря на знойный август, топился камин.

На одной стене возвышались стеллажи с книгами, на другой висела картина в овальной раме. На ней были изображены цыгане: мальчик с гитарой и девочка с несколькими монетами в смуглой ладони.

Слуга подбросил в огонь поленьев, прислушался, затем торжественно произнес:

– Siniore di Steppа! – и почему-то вышел.

Покрытые золотой лепниной двери вскоре распахнулись. Слуга появился вновь, толкая перед собой инвалидное кресло. В нем сидел седобородый крепкий мужчина, одетый в теплый парчовый халат и шерстяные перчатки. Он кутался в цветной клетчатый плед, словно за окнами свистела сибирская вьюга.

Это и был хозяин палаццо синьор Пьетро ди Степпа.

Разбитые параличом плотно укрытые ноги безвольно свисали с подножки. Руки, начинающие терять координацию, дрожали, и лишь седая голова была еще подвластна своему хозяину, хотя глаза смотрели на все пустым и потухшим взглядом. Смуглое лицо его, покрытое сетью глубоких морщин, напоминало обработанный резцом камень.

Завидев гостя, синьор Пьетро прищурился, и какая-то искра на мгновенье вспыхнула в безжизненных глазах. Гость поклонился:

– Стрешнев Сергей Ильич. Потомственный дворянин. Из России!..

– Чем могу служить? – спросил скульптор по-русски с небольшим мелодичным акцентом.

Сергей Ильич улыбнулся как можно любезней, намереваясь произвести хорошее впечатление:

– Я услышал о вас от моего приятеля… э-э-э… синьора Афонина. Он заказывал у вас фигуры девяти муз для своего театра в городе С.

Ди Степпа утвердительно кивнул.

– Очень тонкая работа! – восторженно похвалил Стрешнев, уверенный, что нашел нужный тон разговора. – У вас прекрасный вкус и золотые руки, синьор!

Ваятель даже не улыбнулся, как сделал бы на его месте любой другой, услышав похвалу. Напротив, синьор Пьетро нахмурился и холодно промолвил:

– Чего хотите вы?

– Заказать или купить что-нибудь из ваших работ, – с готовностью ответил Стрешнев, осмотревшись вокруг себя: – Однако, не видя образцы, а также не имея чести посетить вашу мастерскую…

Скульптор хотел было что-то сказать, но тут стоящие у окна напольные часы в виде танцовщицы, держащей в руках циферблат-бубен, прозвенели восемь раз.

– Простите меня, синьор, – обратился он к Стрешневу с ледяной учтивостью, – но, к сожаленью, наша встреча не была заранее оговорена. Строжайший режим заставляет жить не так, как хотелось бы… В это время меня посещает доктор. Так что вынужден извиниться за прерванную беседу, и жду вас завтра к полудню.

Он кивнул головой, и слуга с любезным равнодушием указал Стрешневу на выход.

– Прошу быть обязательно… Меня очень заинтересовало ваше предложение… – услышал Сергей Ильич вслед голос скульптора.

Он неспешно двинулся по улице, рассчитывая зайти в ближайшую по пути остерию. У Стрешнева даже засосало «под ложечкой». Но тут навстречу ему промчалась карета и остановилась у ворот, из которых он только что вышел.

«Наверно, доктор приехал…» – подумал Сергей Ильич. Из кареты вышел мужчина. За ним – девушка. На юном лице было написано любопытство и нетерпение. Взяв ее под руку, мужчина постучал в знакомую калитку. Калитка незамедлительно отворилась, и новые гости поспешно вошли во двор. А карета осталась у ворот. Чувство голода улетучилось, словно пар над чашкой чая. Сергей Ильич решительно повернул назад.

Для начала он полюбопытствовал, нельзя ли проникнуть в палаццо со стороны узкого переулка. Переулок был темен и пуст. Крепкие – толщиной в руку – ветки винограда добрались до самого верха кирпичной стены.

Не долго думая, Сергей Ильич стал взбираться по лозе. Не прошло и минуты, как, сам себе дивясь, он уже спрыгнул в траву, по ту сторону ограды, подбежал к дому и, ухватившись за толстую ветку, без труда подтянулся на ней. Окно сразу же оказалось перед его носом.

Эта была та самая комната, в которой Стрешнев успел побывать. Он не слышал, о чем говорили пришедшие к скульптору, но превосходно все видел.

В гостиной шел торг. Пьетро ди Степпа отсчитывал деньги под немигающим взором мужчины. Девушка стояла рядом, разглядывая картину с цыганами – видимо, ее покупали. Наконец продавец и покупатель ударили по рукам. Слуга достал из шкафа синюю бутыль с вином и стал разливать его по бокалам. Мужчины чокнулись. Девушка пить не стала. Затем, откланявшись, они повернулись к выходу, но тут!..

Тут произошло нечто такое, от чего кровь у Стрешнева похолодела, несмотря на вечернюю жару.

Мужчина пошатнулся и рухнул на пол. Девушка вскрикнула, но не успела она кинуться к упавшему спутнику – слуга схватил ее и по кивку хозяина насильно влил ей в рот вино, от которого она только что отказалась. Гостья сопротивлялась, несколько алых капель упали на светлое платье.

Скульптор подождал минуту-другую и, убедившись, что они то ли мертвы, то ли без памяти, – усмехнулся такой зловещей улыбкой, что Сергей Ильич чуть не свалился с дерева.

Он видел, как слуга вынул у мужчины, полученные от скульптора деньги, затем стал снимать с них одежду. Одежда полетела в камин. После этого слуга принес рыцарский костюм и латы, и принялся одевать мужчину. Девушку же он нарядил в тунику и легкие сандалии.

А потом…

Из бушующего в камине огня появился самый натуральный дракон с перепончатыми крыльями и мощными птичьими лапами.

«Свят, свят!..» – шептал Сергей Ильич, не имея возможности перекреститься.

Дракон, изрыгая из пасти фонтан искр, превратился в колченогого горбуна с крючковатым носом и беззубым ртом. На руках, что доходили до самого полу, вместо пальцев чернели когти. Единственный глаз горел лиловым огнем, а изо рта вырывались клубы дыма.

При его появлении скульптор указал рукой на лежащих недвижимо людей. Стрешнев вперился в окно, не мигая.

Горбун подбежал к телам, склонился над ними. Кривая ухмылка проползла от уха до уха. Он одобрительно кивнул головой. Затем достал из воздуха черную книгу, раскрыл ее, что-то прочел. После этого он и лежащие на полу люди влетели в камин и тут же исчезли.

Огонь успокоился.

Стрешнев не помнил, как раздался треск обломившейся ветки, как он упал и потерял цилиндр и трость. Гонимый ужасом, он бросился не к стене, а к воротам и выскочил на темную улицу.

Ночью он спал плохо: много вертелся и стонал.

Снилось страшное. То его кидали в чан с кипящей водой, то подвешивали на перекладине. Он тонул в бурлящем море, летел вниз со шпиля собора святого Петра. За ним гнались разъяренные псы и крысы. А из окон кособоких палаццо выглядывали рожи. Стрешнев бежал по грязной мостовой, спотыкаясь, падал в черные лужи с запахом крови… И всю ночь непрерывно слышал хохот страшного горбуна, который на перепончатых крыльях кружил над ним до утра.

Проснулся Стрешнев с больной головой, еле поднялся с постели, комната заходила ходуном. Он сел в кресло и с досадой подумал, что в таком состоянии, пожалуй, никуда не сможет пойти. Тем не менее, вызвал горничную, заказал крепкий кофе. После ее ухода он вновь прилег на кровать.

Легкий ветерок раздувал гардины, в номере было свежо и спокойно. Внезапная истома охватила его, он вдруг ощутил, что в номере кроме него, есть еще кто-то!.. Сергей Ильич приоткрыл глаза и увидел ее – Ию! Она стояла у окна и, глядя ему в лицо, таинственно улыбалась.

Он вскочил с кровати, пытаясь схватить жену за руку. Стрешнев вздрогнул и очнулся: в комнате – никого, лишь в руке зажат край гардины…

Конец ознакомительного фрагмента.