Глава 4
ПОСЛЕ ПОХОРОН
Однако в розыске ее встретили тишина и запертые двери кабинетов. Середина недели – время, когда все сотрудники разъезжаются по районам. Вот досада! Катя в нерешительности застыла посреди коридора, созерцая на спортивном стенде кубки и медали, выигранные УУР.
– Выпишите ему пропуск, пожалуйста. Федоров Илья Николаевич. У него паспорт должен быть с собой. Алло, тут меня прервали, свидетель в бюро пропусков ждет. Так вы говорите, характер повреждений, нанесенных трупу, свидетельствует о большой физической силе фигуранта? А чем он орудовал? Лопатой? Да неужели простой лопатой можно вот так…
Катя тихонько подошла к двери (первая от окна справа), неплотно прикрытой по случаю духоты. Ба, Андрей Воронов собственной персоной. А ведь он же в отпуске…
Воронов был самым молодым, но, по мнению Кати, самым толковым из молодых сотрудников УУР. Все свое свободное время он отдавал литературе. Сочинение стихов и героических баллад было для него даже не хобби, а способом существования. Баллады удавались ему особенно складно, в их персонажах легко было узнать товарищей Андрея по оружию. Стихи перекладывались на немудреную музыку и распевались под гитару в хорошей дружеской компании летними вечерами у костра.
Воронов никогда не упускал случая почитать свои стихи и Кате, мнение которой ценил. И от ее похвал, на них она никогда не скупилась, его пухлое, еще совсем мальчишеское, но уже отмеченное печатью напускной профессиональной серьезности лицо светлело.
Сейчас, однако, ничего, кроме суровости и хмурой озабоченности, на этом лице не читалось. Увидев в дверях Катю, Воронов зажал трубку плечом, замахал рукой и начал ногой выдвигать стул: заходи, мол, садись, я сейчас.
– Но я не понял, – буркнул он в трубку, – что же это у нас фактически получится – судмедэкспертиза или эксгумация? А результаты? Комплексные исследования? Да там черт знает сколько времени пройдет! А нельзя ли побыстрее, вне очереди? Да, я понимаю. И мы тоже с подобным впервые столкнулись…
Катя оглядывала кабинет: Воронов коротал время в одиночестве, два его напарника отсутствовали. На подоконнике вовсю надрывался маленький вентилятор. Толку от него в этой духоте не было никакого. На стене над вороновским столом висел красочный плакат с изображением Судьи Дредда во всем его космическом великолепии. Ниже красовался плакат поменьше, где черной тушью была написана следующая рекомендация: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый. Чтобы разумением своим не смущать начальства». И подпись: Петр I, царский указ за номером…
«Вот Никита вернется, покажет тебе «вид придурковатый», – подумала Катя беззлобно, – очень грамотные стали, оперились, птенчики».
– Почему ты в гордом одиночестве? – спросила она, когда Воронов бухнул трубку на рычаг. – А где все ваши?
– Шеф всех озадачил по Стрельне, – Воронов уныло смотрел на свои кроссовки, – там экспертиз – воз и маленькая тележка.
– Колосов лично убийством на двадцать третьем километре занялся? – Катя задала вопрос самым равнодушным тоном. – Ну, а ты что же скучаешь?
– Я скучаю?! – Воронов обиделся так, словно его уличили в том, что он ворует варенье из буфета. – Соскучишься тут, как же. Вот она, моя бумажная могила, – он пристукнул ладонью по тонюсенькой папке на столе.
– Что-то серьезное? – рассеянно спросила Катя.
– Да… черт, люди делом заняты, а мне всю чернуху сваливают. Сиди тут, корпи, бардак этот шизоидный проясняй.
– Кто работает, Андрей, на тех обычно и навьючивают. С дурака-то какой спрос? А ты умница у нас…
– Про это я и говорю. – Воронов от похвалы сразу успокоился. – Вообще-то дело это сама Стрельня ведет. Сначала в дознание отписали, а как поглядели, какие там факты, и следствие, и розыск, и даже прокуратура подключились. Ну, а меня Никита Михайлович вроде координатора-куратора от нашего отдела поставил. Теперь с командировками на этот погост зашьюсь на все лето!
– Это в Нижне-Мячниково? – осторожно спросила Катя. – Что же это, дело не ваше, при чем же тут отдел по раскрытию убийств?
– Да шеф что-то перестраховывается. – Воронов поморщился. – Сама знаешь, у Никиты нашего фантазии порой бывают… Правда, в чем-то, возможно, он и прав. В области чудо-юдо новое объявилось. Да такое, что хоть стой, хоть падай. И такие с трупов обычно только начинают. Сегодня он с мертвяками куролесит, а завтра жди его где-нибудь на дороге у станции, потрошителя чертова.
– Потрошителя? – Катя переспросила это совершенно уже другим тоном. – Слушай, Андрюшечка, золотце… Хитрить мне с тобой не хочется. О случае на кладбище что-либо в прессу давать пока строго запрещено. Но я и не тороплюсь. Мне только не нравится, что все это окутано какой-то непонятной тайной. Какие-то недомолвки. Почему?
– Почему? Потому что волновать не хотят, населению мозги будоражить раньше времени. И потом, это дело такого сорта, Катя…
– Да какого сорта-то? Что произошло на кладбище?
– Восемнадцатого июля, не далее как во вторник, прошли похороны местной жительницы. Много народа пришло проститься, у умершей большая родня и в Нижне-Мячникове, и в Стрельне. Соседи, просто знакомые – в маленьких поселках всегда так. Ну, похоронили. А девятнадцатого утром могильщик обнаружил, что могила вскрыта. Кто-то сорвал с гроба крышку, вытащил тело. Его нашли… точнее, расчлененные части его обнаружили в разных местах, некоторые даже довольно далеко от могилы.
– Мертвеца расчленили?
Воронов молча достал из папки какую-то справку, подал Кате. Она прочла текст, сначала даже не поняла, что это, а потом содрогнулась: «Множественными ударами режущего предмета вскрыта грудная клетка, разрезаны мягкие ткани груди и бедер, раздроблен тазобедренный сустав, повреждены внутренние органы, сердце, печень, кишечник…»
– Сердце ее в развилке дерева обнаружили. У соседней могилы вишня растет, ствол корявый такой… Сердце он зашвырнул туда, предварительно вырезав из трупа. На что Лина Павловна (он говорил об эксперте-криминалисте Владимировой, отработавшей почти тридцать пять лет, в областном главке ее знали все), человек железный… Так она в обморок грохнулась, когда эти художества увидала! Мне ребята из розыска Стрельненского рассказывали: не кладбище, а мясная колода для разделки туш. – Воронов мрачно созерцал папку. – Фотографии должны прислать. Готовы уже. Лучше б я их не видел.
– А следы полового контакта?
– При тебе же с МОНИКИ говорил – там очередь километровая на биологическую экспертизу. Тем более такую мертвечину к ним везти…
– А что люди говорят? Кто был на похоронах? Могильщики – они ничего подозрительного не заметили? Да сам-то ты был там?
– Еще не был. Колосов мне только сегодня этот мрак отписал. В порядке шефства, так сказать. Держать под контролем на случай…
– Вы что, подозреваете, что этот потрошитель с мертвецов на живых перекинется?
– Да ты видишь, какая жара стоит? Тут у здоровых мозги плавятся, не то что у ущербняка какого-нибудь озабоченного. А насчет свидетелей… Я в Стрельню звонил, ну насчет могильщиков – труба какая-то с ними. То ли в шоке они до сих пор, то ли пьяные вдрызг. В общем, дурдом. – Воронов покрутил пальцем у виска. – Ко мне сейчас брат придет, я его по телефону сюда в Москву вызвал. Пропуск уже заказал.
– Чей брат?
– Умершей. Федоров Илья. Показания нужно снять. Но все равно допросом одним не обойдешься. Придется ехать в этот бардак.
– Андрюша, а можно я тут посижу, поприсутствую на беседе, а? Это дело, ты прав, такого сорта, что… ну просто за рамки выходит! Кстати, Федорову этому сколько лет?
– Умершей сорок пять было, а это ее старший брат.
– Знаешь, мне лучше поприсутствовать на вашей беседе. Ты не против, нет?
Воронов вздохнул. Кому-кому, а Екатерине Сергеевне отказать трудно.
В дверь кабинета осторожно постучали. На пороге стоял крепкий, еще не старый лицом и телом, однако совершенно седой, точнее, даже белый как лунь мужчина. И в этой его седине было что-то такое… Катю поразил контраст между загорелой, загрубелой кожей и этими бесцветными, мертвыми волосами старика.
– Илья Николаевич, здравствуйте, проходите, садитесь, пожалуйста. – Воронов поднялся из-за стола и как-то неловко засуетился. – Быстро же вы приехали.
– Начальник автоколонны свою машину дал, сразу, как вы только позвонили. – Федоров грузно опустился на стул.
Казалось, ни Воронов, ни свидетель не знают, с чего начать. Ситуация была совершенно необычной для рутинного опроса очевидца.
– Илья Николаевич, поверьте, мы так же, как и вы, потрясены случившимся, – вместо Воронова проникновенно начала Катя, – ничего подобного в Подмосковье прежде не случалось. Это чудовищное преступление. И тот, кто это совершил, будет наказан. Мы сделаем все, чтобы найти этого человека. Но без вашей помощи нам будет трудно.
– Да, я понимаю… Вы ж тоже на работе, на службе. Я понимаю, девушка… – Федоров глянул на них, поправил воротник рубашки, потом зачем-то вытащил из нагрудного кармана расческу. – Спрашивайте. Что смогу – помогу. Да только вот… Эх, да что теперь уж.
– Расскажите, пожалуйста, о вашей сестре Анне Николаевне Сокольниковой. Где жила, кем и где работала, семейное положение. – Воронов осторожно глянул на Катю, словно спрашивал – так ли начал?
Всегда уверенный в себе и даже иногда развязный, он при этом белом как лунь мужчине, который по возрасту годился ему в отцы, отчего-то чувствовал себя не в своей тарелке.
– Ну, с дочкой они жили, с Веркой, племянницей моей.
Что-то почувствовала Катя в этой первой же, вроде бы нейтральной фразе Федорова о племяннице – горечь, злость, боль?
– Квартира у них однокомнатная на улице Коммунаров. Благоверный-то не претендовал, дочери оставил.
– Ваша сестра развелась с мужем? – спросила Катя. – Давно?
– Давно, Верке десять было…
– А сейчас сколько же вашей племяннице?
– Восемнадцать в августе будет. Школу в этом году кончила, десятилетку.
И снова Кате почудилось в его фразе о племяннице что-то…
– Фамилию, имя и адрес бывшего мужа вашей сестры не подскажете? – Воронов деловито придвинул лист бумаги.
– Сокольников Иван… а по бате его… да забыл, сколько годов не виделись. И адреса не знаю. Он из Стрельни в Москву подался. Вроде на хладокомбинате где-то работает.
– Он был на похоронах Анны Николаевны? – спросила Катя.
– Нет.
– Но ему сообщили?
– Верка говорила – мол, звонила отцу. Вроде не застала его.
– А кто взял на себя организацию похорон? Вы? – спросил Воронов.
– Да вся родня понемножку скинулась: я, младший наш брат Петро, дядя Кузьма и тетя Света – это двоюродные наши по отцу, потом Северьяновы – по матери родня из Стрельни самой, потом Васька Грузин с машиной помог, ну, а на поминки – соседи по дому само собой – Грызловы, Мородова Александра и…
Катя терпеливо, не перебивая, слушала длинный перечень родичей и соседей Сокольниковой. Так всегда в маленьких поселках и деревнях – родословное древо, корни, одним словом.
– И все эти люди присутствовали на похоронах? – спросила она.
– Конечно, еще больше было, многих я уж и не помню. Аню любили все. Человек она была добрый, душевный.
– А где ваша сестра работала? – спросил Воронов.
– Да в сельпо почти всю жизнь. Потом, как магазин приватизировали, Васька Грузин ее все равно оставил: честная потому что. Ни копейки никогда ни у кого. Никакого обману.
– Этот Грузин… Прозвище у него такое, а фамилия как же? – простодушно осведомилась Катя.
– Фамилия Васьки – Луков. Наш он, мячниковский. А Грузин – прозвище с войны.
– С какой? – опешил Воронов.
– Ну, с Афгана. Солнцем его там обожгло, опалило. Черный вернулся. Ну и пошло по поселку – Грузин и Грузин.
– А что же, выходит, этот Василий Луков денежный, раз магазин выкупил и вашу сестру работать оставил? – спросила Катя.
– Ну, он афганец, с медалями, с ранениями, у них льготы… Сначала-то он на ярмарке палатку держал, потом расторговался помаленьку. К нам перебрался. Магазин-то один в поселке, выгодное место.
По настороженному взгляду Воронова Катя поняла: наконец-то до того дошел истинный смысл ее настойчивых вопросов об этом Ваське Грузине. Воронов догадался, какой именно вопрос ему сейчас предстоит задать свидетелю:
– Вот что, Илья Николаевич… не пойми нас с коллегой неправильно. Сестра ваша хороший была человек, мир ее праху, но… Не могу по долгу службы не задать такой вопрос…
– Какой? – Федоров вскинул на него глаза.
– С мужем она давно развелась, одинокая была, значит. С мужиками-то у нее как было? С этим Луковым, например?
Федоров отреагировал на скользкий вопрос холодно, внешне спокойно:
– Ну, ходил он к ней, а что?
– Жили они вместе? Хозяйство вели совместное?
– Нет. Ходил – и все. Он моложе ее. Да и она снова хомут на шею вешать не хотела. Благоверный-то ее, Ванька Сокольников, алкаш был конченый, забулдыга.
– А еще был кто-то, кроме Лукова?
– А ты что же, сопляк, сестру мою за… держишь?
После спокойного безжизненного тона Федорова такой всплеск темперамента был точно крик души. Кате больно было смотреть на этого человека – руки его не находили себе места. Это был настоящий комок нервов, и только огромным усилием воли старался скрыть свое волнение.
– Илья Николаевич, ради бога… Сядьте, сядьте, пожалуйста. Поймите вы, никто тут не хочет копаться в грязном белье, никто не собирает сплетен о личной жизни вашей покойной сестры. Но мы должны, понимаете, обязаны это и еще многое другое спрашивать у вас. Знаете, почему должны? То, что он сотворил с вашей сестрой… Его не где-то в Москве, не где-то далеко за тридевять земель искать нужно, понимаете? Он здешний либо живет где-то поблизости. – Катя и сама не знала, отчего утверждала это с такой уверенностью. – Возможно, он был в тот день на кладбище, возможно, прежде знал вашу сестру. Может, видел ее в магазине, может, еще где-то встречал, услышал о ее смерти и… Там ведь много могил на кладбище – а он ни одной не тронул, кроме… Только вашей сестры покойной, свежую.
– Там не только ее могила свежая была. Старуху Карасеву третьего дня схоронили. И Мишка Говоров из Стрельни на мотоцикле убился. – Федоров говорил вяло. И по его осевшему, утратившему гневные ноты тону Катя поняла, что с ним можно говорить дальше.
– Быть может, сами вы, Илья Николаевич, замечали, что кто-то из мужчин заглядывается на вашу сестру? Вы часто ее видели? – спросила она тихо.
– Да каждый день почти. Я же шофером автобуса работаю. Седьмой маршрут как раз от ярмарки в Стрельню через наши Мячники. Ну, по пути и заскочишь к Анюте, то сигарет купить, то еще за чем. Все сестре оборот торговли. А насчет заглядывался ли кто… Так она ж цельный белый день на народе была за прилавком-то! Пришел покупатель, ушел покупатель… С ярмарки едут мимо с оптовой цельными автобусами, потом дачники…
– Я вас просил фотографию ее захватить, – сказал Воронов. После окрика Федорова он присмирел.
Федоров достал из внутреннего кармана куртки бумажник. Извлек крохотную фотографию. С нее на Катю смотрела упитанная сорокалетняя женщина с ярко подведенными черными цыганскими глазами, гладко зачесанными темными волосами и маленьким, напоминающим пухлый кокетливый бантик, ртом. Было даже как-то не по себе от того, что такая пышка, из тех, что «в сорок пять – ягодка опять», и уже в могиле, в сырой земле.
– Отчего она умерла? – спросила Катя.
– Сердце.
И от этого будничного ответа у Кати мурашки по спине побежали. Это ее больное сердце некто, более схожий не с человеком, а с кровавым чудовищем, прокравшись ночью на кладбище, вырвал из груди и забросил на ветки старой вишни… Боже, да что же это? Немудрено, что в Стрельненском ОВД все в шоке. Они же на место выезжали… Видели это.
– Она что, сердечница была, гипертоничка? – спросил Воронов.
– Нет, не жаловалась никогда. Даже к врачам в город почти не ездила.
– А что же тогда с ней случилось? Может, перенервничала, переволновалась?
Федоров как-то странно глянул на молодого сыщика. Снова в кабинете повисла неловкая пауза.
– Племянница ваша теперь одна осталась. Вы девочку пока к себе не заберете, ну, на первое время? – спросил Воронов.
– Нечего ей у нас делать. Она сама себе хозяйка. Больно самостоятельная. Впрочем, захочет – пускай живет. Мы с женой не против.
– Как же девочка будет жить одна? – осторожно спросила Катя. – Только школу окончила. Ни работы, ни профессии, ни семьи. Сирота.
– Ничего, не пропадет. Не беспокойтесь.
– А побеседовать с ней можно? – спросил Воронов.
– Отчего же, – Федоров криво усмехнулся. И хотя губы его змеились в ухмылке, в глазах была горечь и боль. Ухмылка и неприязнь – это все, что нашлось у него для родной племянницы. И это показалось Кате диким и неприятным.
– Тебе не показалось, Андрюша, что этот шофер словно бы винит девочку в чем-то? – спросила она Воронова, когда они остались одни в кабинете. – В смерти матери винит?
– Да это он еще тихий сейчас, – сыщик покачал головой, – мне стрельненские звонили из розыска: он же видел могилу, понимаешь? Могильщики-то, дураки, перед тем как в контору добежать, чтобы нам позвонить, кому ни попадя по дороге рассказали. А там поселок, свои люди. Пока милиция доехала, Федорову стукнули – шоферня же! Он прямо на автобусе туда. Его патруль не пускает, а он в драку с нашими-то… Его еле успокоили. Он же увидел все… Ну, домой отвезли. А он, стрельненские говорят, за ночь вот так поседел. Был шатен с проседью, а стал старик стариком. С горя, что ли? Или от потрясения? Там, Катюша, все это Нижне-Мячниково сейчас, как котел с кипятком, бурлит. Настрой у местных мужиков такой, что наших милицейских разбирательств никто ждать не будет. А как что стукнет кому в голову, особенно если по пьянке или если на кладбище кого заловят, – башку на месте снесут. Потому и тайны тут у нас, чтобы не усугублять накал страстей, так сказать…
– Тяга к трупам как называется? Некрофилия? – Катя поежилась. – Только этого нам не хватало. Когда в Стрельню-то думаешь ехать?
– Как Колосов распорядится. Все же пока формально это не наше дело.
– Знаешь, Андрей, что я тебе скажу… Да по сравнению с этим случаем никакие убийства даже и рядом не стоят! – сказала Катя. – Так что…
Тут снова зазвонил телефон. Хмурый Воронов буркнул в трубку:
– Где-где, все на выезде… я один. Ладно, сейчас зайду.
Катя поднялась, и они вместе вышли в коридор. Попрощавшись с ней, Воронов пошел в секретариат – звонили оттуда, просили забрать почту и пришедшие на имя Колосова бумаги из экспертно-криминалистического управления.
Андрей расписался в получении каких-то «предварительных результатов», каких – даже не взглянул, не имел привычки копаться в чужих документах. Катя тоже не поинтересовалась, что это. Она все еще была под впечатлением беседы с Федоровым. Она и не подозревала, началом каких событий станет эта новость из ЭКУ, запечатанная во вместительный гербовый, такой официальный пакет.