Свердловская киностудия
Я поначалу даже не предполагал, какую роль в моей жизни сыграет Свердловская киностудия. Поначалу я воспринимал ее просто как некий промежуточный этап. Надо получить здесь направление на Высшие курсы, опыт какой-никакой получить – и все. Но вот прошло уже без малого 40 лет, а я помню все, что связано со Свердловском, как будто это было вчера.
Первый замечательный художник, у которого я работал ассистентом, был Юрий Истратов. Он тогда уже был очень известным живописцем, членом Союза художников СССР, работал с Ярополком Лапшиным на всех его картинах. Это именно он помог мне после армии устроиться на студию (я через знакомых на него вышел), и мы с ним как-то хорошо сошлись.
В те годы джинсы нужно было «доставать», их нельзя было купить в любом магазине. А у меня были знакомые фарцовщики, и я достал Истратову стильные джинсы (а он уже был взрослый, солидный человек). И, помню, он с удовольствием носил их, причем довольно долго. Возможно даже, именно благодаря мне он вообще начал джинсы носить.
Очень многим я обязан Юрию и благодарен за то, что он опекал меня первое время. Хоть я вроде бы давно был самостоятельным человеком и в опеке не нуждался, но вступал в совершенно новый мир, и мир весьма специфический. Вообще провинциальная киностудия – это особое пространство со своими принципами, установками и «подводными камнями». Там была своя вершина – Ярополк Лапшин, режиссер знаковых фильмов «Угрюм-река», «Приваловские миллионы» и многих других. Лапшину я тоже обязан чрезвычайно. Хотя характер был у Ярополка Леонидовича непростой. Сейчас мне даже удивительно, что он так меня приветил. Жена его, Лариса Козлова, тоже работала на студии редактором.
Идеализм и лирика мои довольно быстро растворились в повседневной рутине.
Прежде у меня было несколько идеалистическое представление об этой работе. Я выдумывал (ведь есть же и вкус, и чувство композиции, и образование) всевозможные фактуры. Я полагал, что буду на должности ассистента художника заниматься какими-то живописными деталями, выстраивать натюрморты или что-то подобное. Но практика очень быстро превратила меня в работягу на постоянном подхвате. На съемочной площадке есть такие люди – постановщики, кто расставляет декорации, что-то постоянно подправляет, всегда на площадке присутствует, прибивает гвозди, заворачивает шурупы, что-то подкрашивает и так далее. А я в этом смысле был универсальный человек. Я даже завел себе специальный саквояж, в котором у меня были краски, заколки, скотч, немножко гвоздей и шурупов, ножи, ножницы, отвертки, стамеска, молоток… Это был мой личный несессер.
Так что идеализм и лирика мои довольно быстро растворились в повседневной рутине. Там облупилось что-то – и нужно быстрее подкрасить, здесь что-то чем-то прикрыть, каким-нибудь неброским предметом.
Но в целом все это было на пользу. Было просто замечательно, когда твои представления о кино как о некоем идеальном мире, в котором ты почти стерильно существуешь, переворачиваются с головы на ноги практической деятельностью.
Я быстро во все врубился и благодаря этому довольно скоро приобрел определенный авторитет и стал нарасхват. Я знал, для чего я это все делаю. Не просто – человек устроился ассистентом, и ничего ему впереди не светит. У меня была ясная перспектива, мне надо было зарабатывать авторитет. Поэтому я, став очень исполнительным, начал пользоваться популярностью как ассистент. Я ни на минуту не забывал о своей цели.
Второй моей картиной стал фильм «Лекарство против страха». Там Саша Фатюшин играл главную роль, Шалевич играл эпизод. Сегодняшней молодежи, наверное, трудно представить, какое значение имел фильм «Старик Хоттабыч» в моем детстве. Я его смотрел бесчисленное количество раз, причем в кинотеатре. Ну, тогда, конечно же, «кина» было значительно меньше, чем теперь, и показывали много-много раз одни и те фильмы. Старика Хоттабыча играл замечательный актер, Николай Волков. В «Лекарстве от страха» он должен был сыграть какой-то эпизод – его, по-моему, даже нет в титрах. И вот, когда ты видишь актера, создавшего самый волшебный персонаж из твоего детства, это совершенно непередаваемое ощущение. Волков перед съемками своего эпизода в нашем фильме очень волновался, ведь он давно не снимался в кино. И я волновался вместе с ним…
Я потом даже маме сообщил, как в детстве, прибегая домой с улицы, рассказываешь о самом важном: «Представляешь, Николай Волков, Хоттабыч, играет у нас!»
Вообще, я считаю, что, если человек теряет это трепетное восприятие кино, ему там не надо работать. То есть он может выполнять, наверно, чисто механически какую-то обязанность. Но лучше никакой не надо.
Да, кино – это не только волшебство, но и рутинная работа. Однако в итоге обязательно должно случиться чудо. И ты обязан в самые нудные или тяжелые часы работы ждать этого чуда. Жить им. И всем своим существом всматриваться в этот ожидаемый волшебный результат!
И я точно пойму, что нужно уже уходить из кино, во всяком случае, не снимать его, если потеряется вот это чувство волшебства, чудесных откровений, которым нас способно одарить киноискусство.
Танечка, моя жена, недавно нашла замечательную цитату Годара, где он пишет, что кино все увеличивает (большие люди, большие головы), а телевидение уменьшает. В этом есть и аллегорический смысл, и буквальный, материальный. А еще, по Годару, кино – это живой волшебный свет, который льется на экран, а в телевидении – мертвый из экрана. И это тоже имеет значение.
Действительно, кино даже с точки зрения способа его показа ближе к человеку, к его естественной жизни. Мы ведь в жизни все воспринимаем в отраженном свете. Луч, отражаясь от предмета, приходит в глаз. Благодаря этому мы наш мир и видим. Точно так же и в кинотеатре мы воспринимаем отраженный от экрана свет. В телевизоре же или на экране компьютера все наоборот. Здесь ломается природная цепочка.
Тогда, на «Лекарстве против страха», мы очень сдружились с Сашей Фатюшиным, который был уже восходящей звездой. И дружили вплоть до его ухода. Царствие ему Небесное.
Конечно, Свердловская студия и «Мосфильм» – это «две большие разницы», как говорят в Одессе. Потому что провинциальная студия меньше, во-первых. Хотя там тоже были и павильоны, и вполне современная (по советским временам) аппаратура. Специфика заключалась прежде всего в том, что все всех знают. «Мосфильм» и Свердловская студия – это как город и деревня. И принципы в Свердловске были свои: да, мы, может, не такие богатые, не все можем себе позволить, как вы там, в столицах, но у нас есть своя правда. Были у нас и свои интриги. В кино без этого, я думаю, вообще никогда не обходится. А уж на небольшой киностудии это само собой разумеется.
При всем том к нам охотно ехали сниматься знаменитые актеры. Они прежде всего к Лапшину приезжали. Студия в семидесятых годах держалась на его авторитете.
Где-то за годик я в общем-то пообтесался. А на «Лекарстве против страха» даже снялся в эпизоде. Без слов, правда. Но все равно, увидеть себя на экране – еще одно новое, отдельное киноощущение.
«Ночь лунного затмения», с ее экспедицией на Иссык-Куль, была более сложной картиной. Режиссер Барас Халзанов (сейчас его тоже нет уже в живых) был поэтом. Бурят по национальности, своеобразный художник, по-своему очень талантливый… Но он совершенно не умел работать. Ведь кино – это помимо творчества еще и очень непростое производство, в котором на определенный срок объединяются усилия большого коллектива. А для этого нужен хоть какой-то план! И изначально он у нас был. То есть мы предполагали, что режиссер будет снимать, руководствуясь определенным планом… Но Барас был художник – его куда несло, туда и несло…
Конец ознакомительного фрагмента.