Из миража, из ничего,
Из сумасбродства моего —
Вдруг возникает чей-то лик
И обретает цвет и звук,
И плоть, и страсть!
Ю. Ким.
Fais ce que tu dois, et advienne qui pourra. (франц.)
(Делай, что должно, и пусть будет, что будет).
© Мила Алекс, 2016
ISBN 978-5-4483-2748-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Это был странный лес… Мёртвые неподвижные деревья окружали нас. Листва с них давно облетела и лежала на земле плотным грязно-коричневым ковром. Стояла полная тишина. И, если бы не шуршание листьев у меня под ногами, здесь было бы абсолютное безмолвие. Воздух серый и плотный, ни звука, ни дуновения ветерка. Мы с мамой идем без дороги среди высоких безжизненных деревьев. Мама движется совершенно бесшумно, как будто летит над землей, не касаясь её. Я держу маму за руку, меня пугает покой и оцепенение этого леса. Я хочу спросить: «Где мы, куда мы идем», но что-то мешает мне сделать это. Я не могу говорить и только часто смотрю на маму. Она одета в чёрный плащ, отороченный мехом, её длинные волосы колышутся при каждом шаге, взлетают, рассыпаются, падают, снова и снова.
Наконец, мы останавливаемся. Мама медленно поднимает руку, указывая перед собой. Я смотрю вперёд, и мне становится совсем жутко. Прямо напротив я вижу маму, себя, деревья вокруг нас, листья на земле. Я опять хочу спросить её, даже закричать, но не могу. И вдруг я понимаю, что стою перед огромным зеркалом. Зеркалом, которое тянется от земли до неба, через весь лес, через всю землю. Мама протягивает обе руки по направлению к зеркалу, в её руках что-то блестит. Я опять пытаюсь задать вопрос, но тут, зеркало разлетается на тысячи, десятки тысяч, миллионы осколков. Звон идет по всему лесу. Я закрываю глаза, зажимаю уши руками и кричу…
1
Я проснулся и резко сел на кровати. Звон разбитого стекла заполнял комнату. Он раздавался в голове, звенел в ушах. Я тяжело дышал, мотал головой, зажимал уши. Наконец, звон постепенно затих. Раньше, когда я был ребёнком – очень часто видел этот сон. Потом все реже и реже. Я просыпаюсь всегда на одном и том же месте, когда разбивается зеркало.
За окном ещё темно. Я посмотрел на часы. Почти пять утра. Заснуть, скорее всего, уже не получится. Может быть встать? Я закрыл глаза и вспомнил маму. Я помню её такой, как в этом сне, как на фотографии, которая висит на стене в моей комнате.
Мои родители погибли в авиакатастрофе, когда мне было пять лет. Сейчас мне девятнадцать. Меня вырастила сестра моей мамы – тётя Таня, которую я никогда не называл тётей. С самого детства она для меня – просто Таня.
«Наверное, всё-таки лучше встать», – подумал я и сразу же уснул.
…Понедельник – день тяжёлый! Будильник звенит так, как будто задался целью, взорвать мне мозг. С трудом встаю, и в состоянии анабиоза пытаюсь собраться в институт. Хорошо, что по утрам уже светло, весна.
На этой неделе я один. Таня впервые в жизни устроилась на работу. Пока я был ребёнком, она не работала, потому что меня не с кем было оставить. Она всегда была со мной: растила, воспитывала, учила. При этом мы никогда ни в чем не нуждались. Я долго не задавался вопросом: «откуда деньги, на что мы живем?».
В прошлом году, когда мне исполнилось восемнадцать лет, Таня решила, что я уже вполне взрослый и самостоятельный, и нашла работу, вернее, сказала мне, что нашла работу. Если верить ей, работает она не в нашем городе, а в области, ездит далеко, тратит на дорогу много времени и денег. Работает она целую неделю без выходных, домой не возвращается, так и живёт на работе. А потом приезжает, и целую неделю – дома. По-моему, слишком сложно и неудобно. Я говорю ей об этом каждый раз, когда она собирается на работу. Работать бухгалтером можно и здесь, если, конечно, она работает бухгалтером. Таня у меня непростая, таинственная и загадочная. Бухгалтером она никогда не была, и образования у неё подходящего нет. Образования у неё, по-моему, вообще никакого нет, разве только школа. Но, когда я ей об этом говорю, она очень серьёзно отвечает, что всю жизнь мечтала о работе в бухгалтерии, а если, чего-нибудь, действительно, хочешь, то обязательно этого добьёшься. Произносит этот избитый книжный текст и загадочно улыбается. Короче, странно себя ведёт. Не помню, чтобы когда-нибудь она проявляла любовь к бухгалтерии.
Когда я глубокомысленно стоял перед холодильником, выбирая, что бы такое съесть на завтрак, пришла СМСка от Марины. Сначала обрадовался, а когда прочитал – расстроился: «Мак, я заболела. Не жди меня, не скучай. Целую. М.».
Мы с Мариной учимся вместе, и всегда встречаемся в метро по дороге в институт. Вернее, мы учимся в одном институте, но на разных факультетах. Марина – девушка моей мечты, самая лучшая девушка в мире, в галактике, да что там, – во вселенной. Не умею я красиво говорить, не смогу выразить словами, – что она для меня.
«Надо позавтракать, голова сразу станет лучше работать. После института – сразу к Марине. Эх, хорошо бы вместо института!»
Все мои друзья, родственники и знакомые называют меня Мак. Но, не потому, что я большой поклонник одноименной сетки быстрого питания. А потому что, с детства я зачитывался книгами братьев Стругацких, и мой любимый герой Максим Каммерер1 – Мак Сим. Я прочитал трилогию о нём лет в десять, мне кажется, я знаю её наизусть. И с этих пор я Мак Сим, ну а по паспорту, конечно, Максим.
Ну, вот, опять замечтался и опаздываю. Таня это называет «закопался». Скорее, скорее в институт. А там учиться, учиться и учиться.
…Первый час ночи. Только вернулся домой. Таня меня бы не одобрила, она считает, что спать надо ложиться всегда в одно и то же время, это очень полезно для здоровья и помогает сохранять ясность мыслей. Всё это время был у Марины. У неё из-за болезни совсем пропал голос, она объясняется жестами или пишет на бумажке, когда я не понимаю. И ещё не дает себя целовать, боится, что я тоже заболею. Не понимает, что её невозможно не целовать, она такая хрупкая и нежная, особенная, ни на кого не похожая. Завтра опять к ней, и послезавтра, и послепослезавтра, пока она выздоровеет. Когда я долго её не вижу, то ничего делать не могу, всё из рук валится, думаю только о том, когда смогу с ней встретиться.
Поздно уже, надо бы спать, институт завтра никто не отменял. Не спится, мысли только о Марине, о том, что завтра мы снова увидимся.
«Красивая Марина или нет?» Таня сказала, что она хорошенькая. Что это значит? Слово, которое ничего не объясняет. Я так и не понял, как Таня к ней относится. По-моему, Марина очень красивая, самая красивая. Когда она улыбается, я не могу удержать улыбку, и выгляжу, наверное, глупо. Марина! Она необыкновенная, не похожа на тех девушек, с которыми я раньше встречался. Хотя слово «встречался» вполне можно взять в кавычки, потому что эти встречи продолжались, как правило, очень недолго.
Когда я впервые увидел Марину, был солнечный день, жаркий и беззаботный. Экзамены закончились, впереди – свобода и безделье. В шумной радостной толпе студентов я видел только Марину, я не мог оторвать от неё взгляд. Она разговаривала с подругой и улыбалась. Если бы меня спросили тогда, какая она, я бы сказал: «солнечная». Солнце освещало её лицо, фигуру, волосы. И казалось, что она светиться, что она и есть солнце. Кто-то окликнул её по имени: «Марина!», и она обернулась. Увидела, как я остолбенел, глядя на неё, и улыбнулась мне. Её улыбка тоже была солнечной, такой же, как и она. И я понял, что это самая лучшая девушка, с которой я когда-нибудь встречался, и что я сделаю всё, чтобы никогда с ней не расставаться. Марина…
Я заснул с мыслями о ней. Впрочем, как всегда.
……………………………………………………………………………….
Темнота ожила и зашевелилась. В глубине квартиры, что-то звякнуло, зашуршало. В комнате стало совсем темно, наверное, луна зашла за облако, или погасли фонари во дворе. Лёгкий ветер прошёл по квартире, наполнил ее шорохом листьев. Ветер летал по комнатам и шевелил верхушки невидимых деревьев, как будто, вокруг вырос лес. Деревья шелестели, переговаривались между собой.
– Почему здесь так темно?
– Здесь так бывает. Когда темно они спят.
– Я знаю, это ночь. Люди спят ночью. Но, сейчас очень темно, почти ничего не видно.
– Так надо. Чтобы он не увидел нас, если проснётся.
– А разве он может нас увидеть?
– Конечно.
Шелест листьев убаюкивал. К нему присоединился шум воды, набегающей на берег и шорох травы на берегу бескрайнего озера. Что-то знакомое было в этих звуках. Где-то вдалеке слышался голос мамы, она пела колыбельную.