51
Дал себе для пробного спуска (а случится ли не пробный?) минут пятнадцать (достаточно для рекогносцировки), а потом – извольте! – назад и наверх!
Но не получилось…
Увлёкся! Здорово было не без лёгкости переставлять тело, ухватываясь за нижние скобы, и устраивать для себя рискованные комбинации с переворотами, с перехватами рук, с упражнениями будто на шведской стенке, – принимал, например, позу «в упор» усилиями одной лишь руки. Дурачился, упивался своей силой и свободой передвижения, хоть вверх, хоть вниз, свободой, обеспеченной его профессиональным умением делать всё, что пожелает, сходной, скажем, со свободой мастеров фристайла на склонах Альп (где Куропёлкин, естественно, не бывал).
– Флотский, не надоело? Ты уж метров двести одолел! Куда же ещё-то. Остановись!
Опять Голос! Опять голос Колодезника. Или хуже того – голос гигантской мерзкой Мокрицы.
Куропёлкин тут же взглянул вверх. Солнце было ещё дообеденное. Но прошло, конечно, больше пятнадцати минут, отпущенных Куропёлкиным путешествию. Полчаса прошло. И действительно, Куропёлкин спустился поболее, чем на двести метров.
– Полчаса, полчаса! – подтвердил Голос.
Повернувшись (вывернувшись) спиной к скобам, Куропёлкин попытался высмотреть Голос или же обладателя Голоса – Колодезника либо Мокрицу. Не высмотрел. А в колодце, под хрустальным сводом, было светло. Но может, Колодезник или Мокрица проживали здесь невидимками? Отчего бы и нет? Мало ли что могло происходить в поместье, где Дворецким числился неизвестно какой породы господин Трескучий-Морозов.
– Флотский! Не надрывайся! Не рискуй! Отдохни! Сейчас мы выдвинем для тебя батут. Он во всю дыру колодца. Успокоишься на нём и решишь, как быть тебе дальше.
– Ну конечно! – рассмеялся Куропёлкин. – Обойдусь без чьей-либо помощи!
– Ты же любишь резвиться на батуте! – напомнили Куропёлкину.
– Вам-то что? – начал раздражаться Куропёлкин. – Посадите меня на свой батут, а потом проглотите и переварите без отходов. Раз господин Трескучий никак не сможет сбросить меня на ваш батут.
– Ну, смотри, это даже обидно, – произнёс невидимый Голос, – хотелось просто пообщаться с тобой. Нет так нет. Ползай, как хочешь. Мешать не будем…
И всё притихло. И свет, солнечно-хрустальный, вроде бы потускнел…
Стыдно было бы Куропёлкину сразу же подниматься по скобам вверх. Вышло бы, что он испугался (или хотя бы растерялся) и готов бежать от Колодезника и сопливой Мокрицы. И Куропёлкин, вопреки соображениям разума, посчитал нужным спуститься ещё, пусть и на метров сто.
И спустился.
Спускался на этот раз не спеша, с намеренной степенностью даже, имея в виду Колодезника и Мокрицу (не исключалось, что и господина Трескучего тоже), не следили ли они теперь за бессмысленными движениями подсобного рабочего, не посмеивались ли над ним? То есть он будто бы прогуливался сейчас (для них) с удовольствием и без страха…
Но сам не знал, куда и зачем. И уж никаких удовольствий более не испытывал.
Боковым зрением заметил в стене, слева от себя, бледное световое пятно. Всмотрелся. «Ба! – сообразил Куропёлкин. – Да тут вход куда-то… В пещеру, что ли?..»