18
– Ну как тут наш Шахерезад? – спросил он.
– Обработка происходит в штатном режиме, – ответствовала камеристка Вера. – Остаётся облагородить тело клиента благовониями Береники.
– Это хорошо, – одобрил Трескучий. – Полагаю, что завтра будет приятно пахнуть в Мексиканском заливе или на Бермудах.
– Где? – удивилась камеристка Соня.
– Шутка! – рассмеялся Трескучий. – Я пошутил.
И Соня с Верой рассмеялись. Возможно, в штатном режиме.
А Куропёлкин подумал, что Мексиканский залив и Бермуды упомянуты Трескучим неспроста, и не для смешливых камеристок, а для него, бывшего артиста и подсобного рабочего, а зачем – неизвестно.
– Слово «благовоние» происходит от слова «вонь», – сказал Куропёлкин.
Ничего вроде бы особенного не сказал, вслух подумал (в последние годы его вдруг стали посещать досужие соображения о происхождении тех или иных слов), но Трескучий рассвирепел:
– Остряк! Дерзить продолжает! Воображает себя Гаврошем Фуко! Очень скоро узнаешь, что такое вонь и от кого и от чего воняет! А вы, сударыни, ничего этакого дурного и опасного для Нины Аркадьевны в нём не обнаружили?
И произнося «сударыни», Трескучий свирепость не утерял, он будто бы хотел сейчас же услышать от камеристок нечто обличающее их клиента. «Нажил врага», – подумал Куропёлкин. Хотя что это меняло в нынешнем его состоянии?
– Ничего такого не обнаружили, – твердо заверила Трескучего сударыня Вера. – Анализы его вы вручили нам сами. Они хорошие. Для его случая – безупречные.
Трескучий хотел было что-то произнести, но телефонным звонком был отозван в иные помещения.
Вера и Соня продолжили обработку и исследование возможностей Куропёлкина, надо полагать в штатном режиме. Через полчаса вернулся Трескучий, выслушал доклад камеристок и хмуро протянул Куропёлкину пакет со специальным ночным бельем.