Часть 2. VOLTO VIVACE
Нижнеокск встретил меня вполне приветливо.
Жилья у меня, понятно, не было, и начальник отдела милиции, куда я был распределен на работу, предложил переночевать в свободной камере, пока там не было жуликов. Пообещав утром подыскать мне какое-нибудь жилье.
В дежурную часть, где и происходил разговор, в это время патрульные привезли две конфискованные фляги с брагой. Начальник посмотрел на фляги, на алчные лица сотрудников, толкавшихся вокруг них, спросил дежурного:
– Где эксперт?
Тот пояснил, что эксперт будет только к утру. Тогда начальник, почесав затылок, велел притащить из «обезьянника» [12] самого грязного, вонючего бомжа и заставил поплевать в эти фляги.
Он полагал, что испорченная плевками брага простоит до утра и дождется эксперта.
Хотя дальнейшие события показали, что начальник сильно ошибался.
Его ошибку первым прочувствовал я.
Так как закрывали меня на ночь в камеру трезвые сотрудники, а поутру выпускали – пьяные.
И они никак не могли вспомнить, за что же меня посадили. Но, разглядев в моих руках зеленое пальто с орденом, тут же «повесили» на меня кражу личного имущества с отягчающими обстоятельствами в виде госнаграды.
Мои уверения, что я их новый сотрудник, натыкались на один железный аргумент: «Если ты наш, почему же ты трезвый?»
В камере я провел двое суток, пока не появился после бесконечных совещаний Начальник. Ему принесли на рассмотрение дело о краже пальто с орденом и привели подозреваемого.
Тут-то он меня и узнал.
Быстро освободил из-под стражи и, приняв во внимание то, что я не женат и жилья у меня не было, поставил на вербовку женской агентуры, в отдел секретной службы. Работая там, я, неженатый, мог безопасно, в открытую, работать с дамами и жить на одной из конспиративных квартир у своей резидентши.
Только я провел общее собрание со своей резидентурой, только оформил заявку на деньги для оплаты агентурных сообщений, как грянула Перестройка.
Финансирование прикрыли, агентура разбежалась, конспиративные квартиры поотбирали. Нам милиционерам, стало непонятно – кому, кем и чем заниматься.
Трогать кооператоров прокуратура категорически запретила.
Бандиты превратились в уважаемых людей. Даже гаишники им честь стали отдавать.
А наш бедный Начальник из-за того, что перестал понимать, кого и за что сажать, велел нам для отчетности составлять протоколы на наших родственников, а уголовные дела заводить на знакомых и даже на самих себя.
Посмотрел я на все это, пришел к начальнику и положил погоны на стол.
Оказалось, не я первый.
Наш начальник был честным чекистом.
Он собрал личный состав милиции и сказал:
– Вот что, ребята, стране пришел конец. Идите куда хотите, – вынул пистолет и застрелился.
Я стреляться не хотел.
Хотелось еще пожить.
Сдал я оружие, удостоверение и… совсем неожиданно стал директором рынка.
По воле случая.
Когда у меня закончились деньги, я пошел на центральный рынок, где торговали не только урюком, но и шмотками, чтобы продать самую дорогую для меня вещь – зеленое пальто.
Шел продавать и плакал.
Когда я встал в ряд барахольщиков, меня узнал один из оперативников, дежуривших на рынке. Он подошел ко мне, поздоровался и позвал к себе в кабинет. Там с ним и Вором, «смотрящим» на рынке, мы раздавили полбанки. Разговорились. И, узнав, что я без работы, ребята предложили мне стать директором рынка. Прежний два дня назад обожрался черной икрой и сегодня ночью умер от заворота кишок.
Я, голодный, услышав о столь мучительной смерти бывшего директора, тут же согласился занять его место.
Вор сделал пару звонков и сказал:
– Порядок, завтра будет приказ о назначении. Только одно условие: черную икру ложками не есть. Хотя бы первый год.
Я поклялся, что не буду этого делать. Да и вообще я эту проклятую икру ни разу в жизни не видел. Ни черную, ни красную.
Вор вздохнул и сказал:
– Вот в том-то и дело, бывший директор тоже не видел.
А как увидел, так и обожрался.
Я еще раз поклялся икру не есть, и мою кандидатуру приняли окончательно. А на следующий день утвердили в исполкоме.
Директорствовать было нетрудно.
Рынок работал как большой, хорошо отлаженный механизм.
Ту прибыль, что полагалась государству, приносили мне. Ту, что ворам, отдавали им. Ту, что ментам, заносили ментам. Спекулянты через цены прибыль накручивали себе сами.
И всем было хорошо.
На рынке были и иные службы, которые откусывали от общей прибыли.
Должности в этих службах передавались по наследству. Например: если умирает санврач, то на это место заступает дочь, если умирала дочь, то заступала внучка.
Каждый торгующий на рынке нес самую лучшую часть своего товара санврачу – на анализ. Чем больше приносил, тем лучше был анализ.
Внутри и вокруг рынка кормились сотни и тысячи людей, начиная от разносчиков чая, кончая собирателями ящиков, коробок и мусора. Про карманников, гадалок и прочих аферистов и говорить не надо. Их было ровно столько, сколько надо. Ни одного лишнего.
Я срочно выписал к себе на рынок маму как крупного специалиста по превращению вторсырья в первоклассный импортный товар.
Создал ей кооператив под названием «Радость покупателя».
Следом вызвал старшую сестренку. Помог ей организовать местных продажных девушек в устойчивую «шейпинг»-группу «А ну-ка, девушки».
Затем привез папу.
Услышав, сколько стали зарабатывать его домочадцы, он тут же выплюнул изо рта детскую клизму и перестал икать. Я монополизировав на моем рынке торговлю спиртосодержащими жидкостями медицинского и хозяйственного назначения, поставил во главе кооператива «Трудное утро» папу как большого специалиста в этой сфере.
И наконец, отбыв очередной срок, к семейству присоединилась моя младшая сестренка.
На рынок она явилась со своей легендарной бритвой.
Воры с ментами, когда узнали, что за девочка моя сестра, стали еще уважительнее относиться ко мне. Некоторые даже научились стучаться, прежде чем зайти в мой директорский кабинет.
Ей как человеку с авторитетом в преступном мире я организовал кооператив «Защита», который защищал на рынке всех от всех. И тех и этих. В общем, кто платил, того кооператив и защищал.
С помощью родственников через полгода я довел работу рынка до совершенства.
Власти это заметили и создали на базе моего предприятия торговое объединение, доверив ему обслуживать продуктовыми «пайками» партийную элиту нашего района.
Обслуживание номенклатуры имело свои особенности.
Так, высшему партийному руководству в «пайке» полагалась икра черная, низшему – красная; высшему – колбаса сырокопченая, низшему – «Московская»; высшему – норвежский лосось, низшему – селедка. Даже майонез высшим – в стеклянных баночках, низшим – в пластмассовых.
Для этих расфасовок с каких-то таинственных баз стали поступать продукты, которые я никогда не видел, о которых никогда не слышал и не представлял, что они существуют.
В огромных ящиках, больше похожих на ящики для транспортировки крупнокалиберных артиллерийских снарядов, мне привозили нежнейшую стерлядь, копченых осетров, белужьи балыки. И все это было обернуто в тончайшую бумагу из морских водорослей. Помимо осетровой икры в синих банках, поставляли белужью бриллиантовую икру в золотых банках. А еще курильских крабов и норвежскую сельдь, мраморное мясо и новозеландских индюшек.
Мои родственники, когда увидели все это изобилие, впали в нервную депрессию. И вспомнив холодную мурцовку [13], на которой выросли, разом запили. Запой длился почти неделю.
Пили и пили. Пили и пили.
Да жрали икру прямо из банок.
Но в какой-то момент их просветления я напомнил им, отчего умер мой предшественник – директор этого рынка.
Этим и остановил своих близких, которые уже позеленели от икры и ликеров.
Остановив, похмелил огуречным рассолом и, отпарив в бане, я их всех, радостных, что не померли, посадил перед телевизором смотреть «Лебединое озеро». Когда балет прекратился, они узнали, что запретили коммунистическую партию.
Началась приватизация.
Все кинулись расхватывать то, что в государстве плохо лежало.
Ввели ваучеры [14].
Что это такое, никто не знал.
Для туалета жестковаты, на деньги не похожи.
Однажды мне позвонил знакомый железнодорожник и сказал, что у него в тупике стоят два вагона из Москвы, битком набитые ваучерами для Татарстана. А Казань получать их отказалась. Они там решили жить самостоятельно, отдельно от Москвы.
Свой президент, свое правительство, свои ваучеры.
А ему, железнодорожнику, позарез нужны пустые вагоны. Вот он мне и предложил разгрузить эти никому ненужные казанские ваучеры у меня на рынке. Может, я их цыганам-семечникам отдам под пакетики.
Пришлось его выручать. Железнодорожники – народ полезный.
Вагоны я освободил.
Но цыгане от ваучеров отказались. Бумага на пакетики не годилась.
Тогда я дал команду запихать эти тюки с ваучерами в самые дальние подземные склады рынка, чтобы не мешали.
И совсем про них забыл.
А через полгода начались аукционы, где за ваучеры начали продавать весьма интересные объекты казенной недвижимости.
И только за ваучеры.
За большое количество ваучеров.
За тысячи, миллионы.
У простых людей один, два, иногда десять ваучеров – не более.
А у меня целых два вагона.
И тот мой знакомый железнодорожник куда-то исчез.
Наверное, в Грецию сбежал. Все тогда греками хотели стать. Паспорта греческие можно было купить на любой барахолке.
Так эти два вагона ваучеров стали бесхозными.
То есть моими.
На эти ваучеры я купил маме новые швейные машинки.
Папе – ликероводочный завод.
Старшей сестре – женскую хоккейную команду с тренировочной базой в Югославии.
Младшей – тюрьму, вернее, один из ее корпусов.
Для себя же я приобрел центральную Башню нашего Нижнеокского Кремля. На весь Кремль ваучеров уже не хватило.
Папа, как зашел на свой ликероводочный завод, так его больше никто и не видел.
Маме в подвалах башни я открыл швейную фабрику для пошива ужасно популярных в это время спортивных костюмов «Адидас». А в качестве рабочей силы посоветовал использовать забытых родиной вьетнамских студентов.
Старшая сестра так увлеклась хоккейной командой, а особенно базой в Югославии, что мне пришлось отослать ее туда, к югославам.
Но самым прибыльным оказался бизнес младшей сестры. В своем тюремном корпусе она по моему совету на верхних этажах обустроила камеры люкс: с баром, телевизором, джакузи, водяными матрасами, музыкой для релаксации, едой из лучших ресторанов «Русского клуба».
Была там и дополнительная услуга – бронирование камер.
Вся городская элита стала дружить с нашей семьей: и политики, и бизнесмены, и силовики, и воры. Каждому хотелось забронировать (так, на всякий случай) камеру класса люкс. Все прекрасно понимали, что если кто и не сидит, то это пока.
Конец ознакомительного фрагмента.