БОТАНИЧЕСКАЯ НАХОДКА ПОЭТА
К числу наиболее замечательных фактов в области питания растений принадлежит, бесспорно, улавливание и переваривание ими животных.
Надо ли говорить, с каким нетерпением ехал я в 1973 году в Вей мар – город великого Гёте. Предстояло воочию увидеть места, где он когда-то ходил, любил, страдал и творил. Знать бы тогда, что много лет спустя пригодятся и те воспоминания…
Иоганн Вольфганг Гёте знаменит, прежде всего, как поэт с мировой славой. Менее известна его вторая страсть – естествознание, а ведь и в данной области он сделал немало. Достаточно заглянуть в любую энциклопедию, чтобы в этом убедиться. Четырнадцать томов составляет его научное наследие, из них три тома касаются ботаники и зоологии и один – общих вопросов естествознания. Такой плодовитости может позавидовать любой исследователь, не говоря уже о поэтах.
Уютный и тихий Веймар, куда в 1775 году переехал и навсегда поселился 26-летний поэт, занимает особое место в его научных увлечениях. Городок мало напоминал столицу хотя и крохотного (всего 1900 кв. км), но государства. Зато здесь, по его словам, «удалось сменить пыльную атмосферу города на вольный воздух полей, лесов и садов». Для творчества это немаловажный фактор!
В Веймар Гёте был приглашен молодым герцогом в качестве члена тайного совета, а затем и министра при его дворе. Ему поручалось руководство горнорудной промышленностью, вопросами культуры, военной, дорожной комиссией и др. Всюду он принимал активное участие и сумел провести ряд важных реформ.
Охладев со временем к административной работе, он столь же бурно занялся творческой. Именно здесь Гёте стал быстро расти как натуралист. Особенно увлекла его ботаника, «прелестнейшая из наук», как ее тогда называли. Во времена Карла Линнея ею широко занимались и неспециалисты, а французский писатель и философ Ж.-Ж. Руссо даже читал лекции по данному предмету высокообразованным женщинам.
В Веймаре поэт поселился в отдельном домике близ реки и парка (приземистое то здание стоит там и поныне как одна из главных достопримечательностей). Сзади к зданию примыкал маленький сад. В нем Гёте, как он сам признавался, часто «ботанизировал», отдыхая от служебных занятий. В саду росло немало редких растений, к которым естествоиспытатель был особенно неравнодушен.
Утопающий в зелени городок с небольшим количеством жителей больше смахивал на деревню. Сразу за окраинами его начинались леса и поля. Но эти обстоятельства скорее радовали, чем смущали. Ведь природу Гёте боготворил с детства. А частые прогулки по живописным окрестностям поддерживали его страстный интерес к тайнам растительного царства.
Изучение ботанической литературы, беседы с учеными ближайшего (Йенского) университета, собственные биологические эксперименты поглощали все свободное время. А «Философия ботаники» знаменитого шведского естествоиспытателя Карла Линнея становится его карманной книгой. Он не расстается с ней даже в поездках.
«Растительное царство снова бушует в моей душе», – так выражает он свою безмерную радость от общения с зеленым миром. Гёте не только любуется им, но и постоянно его изучает.
Бурная, с каждым годом разрастающаяся страсть к познанию живой природы заражала и окружающих. Биологические увлечения поэта разделяют многие его друзья и даже сам герцог Карл Август Саксен-Веймар-Эйзенахский. Под влиянием Гёте он становится прилежным садоводом и делает заметные успехи в ботанике.
Поэт, мыслитель и натуралист Иоганн Вольфганг Гёте
Не остается в стороне и Шарлотта фон Штейн, поклонница и муза поэта. И в благодарность за проявленный к любимой науке интерес немедленно получает один из двух приобретенных им микроскопов. Регулярные наблюдения, проводимые с их помощью, дают результаты; приводят к первым интересным находкам. Восторгам молодого ученого нет конца.
Исследовательский пыл не покидает Гёте даже в пути. Вот что он пишет, например, Шарлотте в июне 1785 года, направляясь вслед за ней в Висбаден: «Микроскоп я везу с собой: теперь самое лучшее время видеть пляску инфузорий; они уже доставили мне немало удовольствия».
Но незадолго до того происходит, пожалуй, более важное событие, нежели любование пляской инфузорий. Оно имеет самое прямое отношение и к нашей теме.
А начиналось все, как часто случается в науке, чисто прозаически. В одной из своих поездок по дороге в Иену Гёте встретил 17-летнего студента Фридриха Готлиба Дитриха из династии знаменитых местных травоискателей. Как и все его предки, тот в совершенстве знал здешнюю флору и теперь возвращался с полей с богатой ботанической коллекцией.
Гёте заинтересовали собранные экспонаты и сам юноша, в котором чувствовалась незаурядная личность. Он предложил новому знакомому присоединиться к своей компании. Студента не пришлось долго уговаривать, и дальше они поехали вместе через живописные в эту летнюю пору места.
Впереди показалось горное ущелье. Там, внизу, взорам путешествующих открылся болотистый луг, а на нем – большое ярко-пурпуровое пятно, похожее на огромный цветастый ковер. Он отчетливо просматривался с высоты и выглядел весьма привлекательно.
То были сплошные заросли росянки (Drosera Rotundifolia) – типичного представителя болотной флоры. Условия жизни для маленького растения, видимо, были здесь настолько благоприятны, что оно вытеснило с горной лужайки всех остальных зеленых сожителей.
Росянка круглолистная
Любознательный поэт немедленно остановил экипаж и не поленился спуститься вниз, чтобы собственными глазами посмотреть вблизи на болотное диво. По ходу неожиданной ботанической экскурсии он с интересом разглядывал каждое растение. Экзотичность окраски и своеобразный внешний вид их (а ботанические формы он просто обожал) привлекали уже сами по себе. При более пристальном изучении лужайки он с удивлением обнаружил в росянковых зарослях еще большие чудеса.
На многих листовых розетках, словно привязанные, сидели различные мелкие насекомые и вроде никуда не торопились. Необычная усидчивость всегда суетливого народца показалась подозрительной. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что многим из них не суждено, собственно, и спешить, поскольку они мертвы. А живые тоже не могли никуда улететь, т. к. принудительно удерживались тонкими ворсинками на странного вида листьях.
Уже при малейшем прикосновении к ним многочисленные зеленые недотроги приходили в движение и прижимали насекомых к листовой пластинке. Те попадали как бы в плен, выбраться из которого никак не получалось. Настолько цепкой была эта ворсистая хватка. Попавшие в тяжелое положение козявки, разумеется, изо всех сил боролись за свою жизнь. Но чем больше они трепыхались, раздражая своими движениями чувствительные окончания, тем плотнее те стягивались. Надежды на освобождение практически не оставалось. Ловушка действовала безотказно.
Гёте стало ясно, что красивое с виду растеньице с хорошенькими цветочками на тонком стебельке и изящной розеткой листьев со щеткой привлекательных булавочек является еще и зеленым охотником. Причем довольно удачливым, судя по объему пойманной мошкары.
Будь у него больше времени и экспериментального оборудования, он, вероятно, мог бы пойти и дальше в своих заключениях. Например, догадаться, что ловля мошек не случайна, а каким-то образом связана с питанием. И тогда смог бы заметить на росянковом поле то, что одни растения уже пообедали живой пищей и на их листьях остались лишь лапки, крылышки да жесткие брюшные колечки крылатой мошкары; другие только собираются обедать, прижимая отчаянно сопротивляющиеся жертвы к поверхности листа; третьи приходят в какое-то странное беспокойство от сопротивления комариных ножек и крыльев. При этом блестящие капельки на концах ворсинок (что придает им сходство с булавочками) быстро увеличиваются, словно растение выпускает пузырящиеся слюни.
Но всего этого не случилось. Тем не менее невзначай и одним из первых среди натуралистов Гёте открыл насекомоядное растение росянку и, по меньшей мере, ее способность ловить для каких-то целей болотную мошкару. Большего сделать в пути не позволяли условия. Но и увиденного было уже немало для ботанической копилки.
Что это – счастливый случай? Неожиданное везение в жизни исследователя?
И да, и нет. Как подчеркивал выдающийся французский микробиолог и химик Луи Пастер, «судьба одаривает лишь подготовленные умы». Поэт в этом отношении оказался на высоте. Позже выяснилось, что его лишь чуть-чуть опередил соотечественник – доктор А. В. Роот. В 1782 году, то есть за три года до описанных выше событий, в ботанических трудах Бремена появилась его статья о движении волосков росянки, вызванных раздражением насекомых (Гёте ее, как оказалось, не видел и не читал). Впоследствии она будет названа Ч. Дарвином наиболее полезной из выполненных до него работ в данной области.
Этот факт нисколько не умаляет ботанической заслуги поэта. Ведь он тоже сделал из своих наблюдений правильные выводы. Не каждому профессионалу такое удается. А что уж говорить о любителях.
Конечно, это всего лишь маленький штрих в биографии Гёте-естествоиспытателя, которого другой ботанический талант (К. А. Тимирязев) характеризует так: «Гёте представляет, быть может, единственный в истории человеческой мысли пример сочетания в одном человеке великого поэта, глубокого мыслителя и выдающегося ученого». К последнему можно добавить: с удивительным даром тонкого наблюдателя.
Интересна судьба встреченного Гёте студента. После совместного и приятного для обоих путешествия он стал товарищем и неизменным попутчиком поэта и до конца своих дней сохранил верность ботанике. Он умер в 1850 году, будучи уже известным ученым и директором герцогских садов в Эйзенахе.
Сам же Гёте в конце жизни поставил некоторые свои ботанические открытия выше собственной поэзии. В беседе с близким ему человеком – Эккерманом – он, в частности, сказал: «Все, что я сделал как поэт, отнюдь не наполняет меня своей гордостью. Прекрасные поэты жили одновременно со мной, еще лучшие жили до меня и, наконец, будут жить после меня. Но что я в свой век являюсь единственным, кому известна правда о цветах, – этому я не могу не придавать значения, это дает мне сознание превосходства над многими».
Отдавая должное немецким открывателям росянки, все же отметим, что сигналы о случаях пленения насекомых растениями уже начали поступать к тому времени из разных концов света. Считается, что самые ранние сведения о зеленых охотниках проникли в Европу из тропических стран. Они касались главным образом уроженцев Мадагаскара и Африки.
Документальные свидетельства о североамериканской зеленой хищнице – венериной мухоловке – датируются 1769 годом. Ее обнаружил в болоте английский естествоиспытатель Джон Эллис. Еще раньше аналогичные данные были получены о росянке. Отец систематики шведский ботаник Карл Линней описал несколько ее видов, полученных в том числе и из самой Англии. В 1818 году английский растениевод Томас Эндрю Найт подтвердил факт усиления развития венериной мухоловки в местах, богатых мошкарой. В 1835 году пристрастие к ловле насекомых открыто у непентесов. Коллекция растений со странными наклонностями пополнялась и дальше. Правда, тогдашние ботаники даже мысли не допускали, что это процесс питания, встречая подобные предположения большими сомнениями и насмешкой.
Далее следует период, на котором ввиду его большой значимости мы остановимся отдельно.
Такова предыстория изучения насекомоядных растений. Роот и Гёте заложили здесь первые камни в построенном затем ботаниками здании. Но они не стали двигаться дальше, к полному познанию любопытного явления. Роота как врача, видимо, больше интересовала основная профессия. А Гёте в это время был уже по уши увлечен морфологией, в которой, надо сказать, и добился замечательных успехов. Ученые до сих пор отзываются об этих работах весьма высоко, хотя при жизни веймарского отшельника они не были оценены по заслугам.
Как отмечает В. Бельше, «… высокий авторитет его как поэта мешал современникам объективно оценить его как естествоиспытателя». Впрочем, такова участь всех гениев. «Великих людей, – пишет немецкий ботаник и микробиолог Фердинанд Кон, – можно сравнить с отдельными вершинами горных хребтов. Об их высоте можно правильно судить только на расстоянии, когда они резко выделяются среди своих соседей, и нередко эти последние даже затмевают их своею кажущейся величиною. Такую пробу истинного величия выдержал Гёте».
Наука, как мы знаем, не любит подолгу топтаться на одном месте. Она рвется вперед и вперед. А тут такой интересный объект! Все это позволяло надеяться, что открытый у росянки феномен непременно заинтересует других исследователей и, по меньшей мере, некоторые из них двинутся дальше, займутся изучением причин и механизмов.
Но такого, увы, не случилось. Находка двух любознательных немцев, говоря по большому счету, более 70 лет оставалась фактически невостребованной. Никто из тогдашних естествоиспытателей не задумывался, для чего росянке хватательные приспособления. Уж не кровожадные ли (тьфу! тьфу!) наклонности у живописного болотного жителя?
Но возможность мухоедства со стороны растений вызывала большие сомнения. Такие мысли во времена Гёте посчитали бы слишком крамольными. Ведь самое существенное различие между двумя царствами природы заключается именно в способе питания. У растений – один, у животных – совершенно другой.
Первые получают из внешней среды лишь минеральные вещества и при участии энергии солнца и двуокиси углерода строят из них сложные соединения. Им совершенно несвойственно такое понятие, как желудок. У вторых он есть и требует в готовом виде белки, жиры и углеводы. Они перевариваются там с помощью ферментов. Только за счет солей и воды животные существовать не умеют. Двуокись углерода им тем более не нужна, т. к. их организм не приспособлен к фотосинтезу и не может самостоятельно создавать органические вещества.
Мухоедство в зеленом мире, следовательно, противоречило всему, что тогда было известно об особенностях растительных и животных организмов. Поэтому появлявшиеся время от времени вести о хищных «замашках» у тех или иных растений никого не убеждали, упирались в глухую стену недоверия. Оно казалось вполне естественным.
Интересно высказался в этой связи уже упоминавшийся выше Ф. Кон: «У каждой науки есть своя кладовая, куда складывается все, что не находит места в благоустроенных хоромах учебного здания; в такую-то кладовую были сданы россказни о “плотоядных растениях”». В XX веке в похожих ситуациях использовались термины «басня», «байка», а сегодня – «лженаука».
Случалось, что под эти ярлыки попадали и истинные открытия!
…Проходят десятилетия, а иногда – века. И неожиданно для всех какой-нибудь дотошный исследователь вдруг обнаруживает в забытой кладовой самую настоящую драгоценность. Нечто похожее произошло и в данном случае. Минуло почти сто лет, прежде чем ботаники на полном серьезе вновь заинтересовались странным поведением росянки, похожим на хищничество. Возможно ли такое в принципе в растительном мире? Ответ на данный вопрос, ко всеобщему изумлению, оказался утвердительным. Доказательство предоставили Дарвины – отец и сын.
Но это уже совершенно другая история.