Глава 7. Ошибка
Никогда до этого мгновения я не впадал в подобную печаль. Никогда прежде мне не приходилось никого терять. Ну, если не считать родителей, которых я совсем не помнил и это, казалось совсем не в счёт.
Машенька была для меня словно родной человек, и хотя она была мне всего лишь другом, я никого так сильно не любил до сих пор, как её! Она была моим миром, моим светом, моим чистым ветром в ночной мгле этого мрачного, грязного и почти уже погибшего мира. Я никогда, ни по кому так не тосковал и так не грустил. Мне всё время казалось, что она всё так же поскребёт своими маленькими ноготками в дверь моей комнаты. Я откину одеяло, встану, оденусь и тихонько выскользну к ней в коридор. Мы на цыпочках проскользнём мимо спальни миссис Бэкстридж и быстро поднимемся на крышу по старой пожарной лестнице. Отворим маленькую гермодверь, пароль от которой я подсмотрел уже давным-давно, когда таскал старые вещи на чердак с тётушкой Фимой. Так вот, отворим дверь и тихо как мышки проскользнём на крышу. Наденем респираторы и, перебравшись по трубе на соседнее здание, вскарабкаемся на высокую телебашню. Там холодно и совсем неромантично, но зато это выше уровня городского смога и тут чистый воздух. Мы будем дышать холодным северным ветром и он будет трепать наши волосы, а мы будем радоваться этим редким минутам, которые дарует нам беспощадное время.
Но теперь это лишь воспоминания. А Машенька исчезла из моей жизни, да и вообще из жизни в целом. Она умерла, а это значит, что я больше её никогда не увижу.
Всё что осталось у меня после её ухода, это лишь жгучая ненависть и постоянно грызущее изнутри чувство мести к человеку, который лишил её жизни. Я долго плакал от обиды и беспомощности. Просто в голове маленького мальчика никак не могла уложиться мысль, что подобное произошло именно со мной. Как можно убить человека? Просто так, просто из обиды, ради оправдания своего страха и ничего при этом не испытывать. Миша не понёс никакого наказания за содеянное и даже более того, о том, что это он убил Машеньку никто, никогда может и не узнать. Те, кто были в курсе, молчали из чувства страха и самосохранения, поскольку мир наш был ещё страшнее.
Я мог бы рассказать людям о том, что случилось, да и не один я мог бы это рассказать. Но что бы изменилось? Мои слова это всего лишь слова маленького мальчика, беспризорника, которого никто в этом мире не станет даже слушать, также как и слова других детей, да и тётушки Фимы. Никого из нас не восприняли бы всерьёз, а тётушка могла и вовсе потерять работу и крышу над головой.
Нет, это был не страх, это была полная, окружённая мощной стеной отчаяния безысходность. Все молчали, поскольку прекрасно знали, что полиция никогда не станет заниматься делом пропавшей из приюта беспризорницы. Таких как Машенька тысячи, сотни тысяч по всему периметру нового мира. Не только в нашем городе, но и во всех округах. Им нет никакого дела до того, что моя подруга сначала была зверски убита каким-то мелким, жирным, избалованным имбицилом. А уже после того как её бездыханное тело было свалено на помойке, оказалась сбежавшей. Нет. Не в этом мире.
Долгие месяцы я скорбел по Машеньке. Тётушка Фима пыталась меня утешить, поддерживала меня и сейчас я ей особенно благодарен за это. Близнецы Рим и Тим тоже поддерживали меня. Они часто брали на себя мою работу, таскали с кухни хлеб и прессованные каши. Аппетит у меня просыпался только по ночам, так что их заботу о моём желудке недооценить невозможно. Тем более что спать под урчание моего пустого брюха они ужасно не любили.
Я возненавидел Мишу и стал скрытно присматриваться к нему. Я готовил план убийства. Сил моих не хватало смотреть на то, как эта мерзкая свинья живёт и радуется жизни.
– Пускай, я мал, – говорил я самому себе, – но даже если у меня не получится убить этого гада, то я изуродую его и превращу на всю оставшуюся жизнь в страдающего инвалида, чтобы он пожрал самого себя от ужаса невозможности прожить нормальную жизнь.
Хотя о чём я говорю. Миша уже был до безобразия уродлив и телом, и душой.
Миша в свои восемь лет выглядел на все пятнадцать. Его тело рано повзрослело в основном за счёт того, что он безмерно жрал.
Я планомерно, монотонно и терпеливо продолжал готовить свой жуткий план.
Каждый день в течение нескольких месяцев я изучал его повадки, слабости, несдержанные желания. От этого я ещё больше испытывал отвращение к этому человеку. Я узнал его распорядок дня, рацион питания, размер одежды и почерк. Но однажды я узнал такое, что перевернуло судьбу Миши навсегда.
Я узнал о его заболевании. Эту тайну миссис Бэкстридж берегла как зеницу ока и скрывала даже от своих знакомых, которых, к слову сказать, у неё было немного.
У Миши был диабет. Вторая стадия, скрытый диагноз. Но, несмотря на это, мой враг продолжал уничтожать все имеющиеся в приюте запасы сладостей. В условиях нашего мира достать инсулин было делом не просто фантастическим, а скорее просто невозможным. Но миссис Бэкстридж регулярно делала Мише уколы. Как оказалось, одна из прежних воспитанниц приюта работала санитаркой в армейском госпитале, что располагался неподалёку. Она-то и добывала, а скорее воровала лекарства для своей бывшей хозяйки.
Что заставляло её так поступать, одному Богу было известно. Хотя я и не был Богом, но этот вопрос меня вскоре очень взволновал. Я уцепился за эту возможность и стал обдумывать детали.
Мне удалось проследить за миссис Бэкстридж и узнать где именно она получает лекарства. После этого я решил действовать.
Однажды ночью я выбрался из приюта и по крышам домов без труда добрался до военного госпиталя. В окнах горел свет. Здание госпиталя было устроено в старом стадионе. Спортом в нашем умирающем мире уже никто давно не занимался и здание пустовало.
Вдоль крытых площадок были устроены смотровые, а сами залы стадиона были сплошь уставлены койками с больными солдатами. Я пробрался в здание через открытое гермоокно туалета, и тихо словно тень подкрался к ближайшему освещённому кабинету. Это оказалась сестринская.
– Мари, это всё ты? Зачем ты это делаешь? Я не понимаю, – послышался из открытой двери женский голос. – Ты же прекрасно знаешь, что с тобой будет, если доктор Мёрф узнает.
Совсем ещё юный девичий голос обиженно отвечал:
– Это не я. Ну зачем мне это. Хватит валить всё на меня.
– Девочка, ты воруешь инсулин и продаёшь его. Ты думаешь я не знаю сколько сейчас стоит этот препарат?
– Это не я!!! – выкрикнула девочка и выбежала в коридор.
Она промчалась мимо меня, совершенно не заметив моего присутствия скрытого темнотой коридора. Вслед за девицей выскочила тучная тётка с рыжими волосами и одетая в белый халат медслужбы.
– Постой Мари! – выкрикнула она.
Но девица уже скрылась в темноте длинного коридора. Тётка махнула рукой и вернулась обратно в сестринскую.
Я же тем временем бросился вслед за убегающей девушкой.
Тихонько продвигаясь тёмными помещениями старого стадиона, я услышал в отдалённой комнате негромкие всхлипы. Заглянув в комнату, я увидел, что Мари сидит на полу в углу запылённой раздевалки и плачет. Я видел её до этого лишь мгновение, но успел рассмотреть. Что-то до боли знакомое мелькнуло в тот момент в моём сознании.
Мари была блондинкой с редкими убранными сзади в хвостик волосами. Её маленький носик вздёргивался каждый раз, как она всхлипывала. Девушка была худенькой и невысокой. На вид ей было не больше пятнадцати лет. Маленький ротик сжался от невыясненной пока обиды. Глядя, на нее, невольно понимаешь, что обидеть такую может каждый.
Нужно было действовать, пришлось отринуть наивный мальчишеский страх и начать первому.
– Привет, – тихо сказал я, выглядывая из-за двери.
Она вздрогнула и уставилась на меня своими покрасневшими от слёз глазами.
– Ты кто такой? – быстро спросила она.
– Не бойся меня, я тебя не обижу, – сказал я спокойным голосом, чтобы она не подумала, будто я представляю опасность.
– Дони, – представился я.
– Как ты попал сюда? – спросила она, вытирая слёзы.
– Через открытое окно в туалете залез, – ответил я. – Там гермостворка неплотная была, она такая же, как у нас… – тут я осёкся, поскольку совершенно не собирался говорить девушке, откуда я.
– Где у вас? – быстро уцепилась она и поднялась на ноги. Я замялся.
– Ну, там… Ты, в общем, не знаешь…
– Ты из приюта «Надежды»? – вскрикнула она и бросилась прямо ко мне.
Я попытался отскочить от неё. Но она схватила и прижала меня к себе.
– Ты себе даже не представляешь, как я счастлива! – прошептала Мари. – Я молилась слёзно, днями и ночами и вот Господь услышал мои молитвы. Он послал мне тебя.
Она отстранилась и посмотрела на меня вновь полными слёз глазами.
– Скажи мне Дони, не знаешь ли ты случайно девочку по имени Маша, Машенька! Она живёт в вашем приюте. Расскажи, как она? Что с ней?
Ужас окутал моё сознание. В одно мгновение я осознал, кого именно напомнила мне эта девушка. И хотя я был в то время мал в годах, но глупостью ума не страдал. В одно мгновение я всё понял. Мурашки пробежали по моей спине от осознания всей картины коварства миссис Бэкстридж. Я вновь взглянул в её глаза и спросил откровенно и строго:
– Это ты воруешь для миссис Бэкстридж инсулин?
Мари посмотрела на меня округлившимися от страха и обречённости глазами.
– Я всё знаю, Мари, – сказал я. – Она использует тебя, прикрывается твоей сестрой. Она шантажирует тебя?
Новые ручейки слёз скатились по щекам девушки. Она закрыла ладонями лицо и молча, закивала. Я был убеждён в том, что Мари даже не догадывалась о смерти своей сестры.
– Вы же не родные сёстры? – вновь спросил я.
Девушка продолжала кивать. Я прижал её к себе, она тут же уткнулась мне в плечо и зарыдала. Я почувствовал, как её горячие слёзы пропитывают мою одежду.
– У нас один отец, а мамы разные, – тихо проговорила Мари. – Когда он умер, мне было восемь, а Машеньке лишь пара месяцев. Её мама, как и моя не пережила роды. Отец не смог перенести подобное во второй раз и застрелился.
– Она не рассказывала, – сказал я.
– Она не знает об этом, – тихо сказала Мари.
Прошло несколько минут. Она отстранилась от меня и вытерла глаза платком. Затем посмотрела в потолок, проморгалась и спросила:
– Так зачем ты здесь?
Я рассказал ей историю своих путешествий по крышам. Затем поведал ей о нашей дружбе с её сестрой, про нашу жизнь, о Риме и Тиме, про тётушку Фиму и про ненавистного Мишу.
Она улыбалась, когда слышала знакомые имена. Мари ушла из приюта три года назад, поэтому я не помнил её. В то время меня там ещё не было. Что было со мной до приюта, я и сам плохо помнил. Возможно, это было мне и ненужно. Ведь с годами все больше хорошее помнишь, но воспоминания моей прежней жизни явно таковыми не были.
Когда мой рассказ подошёл к завершению я остановился и спросил Мари:
– На что ты готова ради своей сестры?
Девушка в одно мгновение преобразилась. Она стала вдруг колючей и недоступной, в её глазах блеснула ненависть и злоба.
– Я готова ради неё на всё! – сказала она твёрдо.
– Отлично, – сказал я, – с этого самого дня ты перестаёшь воровать для миссис Бэкстридж инсулин. И вообще, с сегодняшнего дня ты больше ничего не станешь для неё делать.
На мгновение в глазах Мари мелькнул страх и сомнение.
– А как же Машенька? – спросила она. – Миссис Бэкстридж сказала, что если я не стану доставать для неё лекарства она продаст мою сестру в рабство в бордели Чёрного города.
Чёрный город был ещё одним пугающим местом, про которое ходило много страшных историй. Это была некогда очень красивая часть пригорода с дворцами царей и замками королей. Но теперь там располагалось самое отвратительное прибежище зла. Петергоф забросили после войны. Денег на его содержание уже никто не выделял, и там со временем обосновались работорговцы всех мастей. Они платили властям и полиции и их никто не трогал. Там было прибежище воров, насильников и убийц. Красивейшие замки приспособили под бордели, а в некогда величественных парках проводили охоту на людей. Зло теперь обитало в тех краях. Поговаривали, что если человек попадал туда, то уже не возвращался. Кого убивали, кого унижали, а кто-то менялся, становясь совсем другим человеком, нежели был когда-то.
– Не продаст, не бойся, – сурово ответил я.
– Откуда тебе это знать? – прошипела она на меня.
– Просто поверь мне. Я знаю, – твёрдо ответил я.
Мари заметив мою твёрдость, тут же изменилась.
– Хорошо, – сказала она. – Я откажу этой старой ведьме, но смотри, – она ткнула своим пальцем в мою грудь. – Если с Машенькой что-либо случится, я тебя убью.
– Не бойся, – сказал я, – хуже, чем есть, уже не будет.
– В смысле хуже, чем есть? – не понимая, переспросила Мари.
Я собрался с силами и, глядя прямо в глаза девушке, сказал:
– Твоя сестра умерла семь месяцев назад, Мари. Её убил Миша, тот самый мальчик, для которого ты воруешь инсулин, рискуя каждый день оказаться на улице без малейшей надежды на выживание. Он сын миссис Бэкстридж, если ты помнишь.
Мари стояла передо мной с открытым от ужаса и неверия ртом. Она видимо хотела закричать, но просто не смогла. Удар был слишком неожиданным и сильным. Она медленно опустилась на колени и, глядя на меня, отрицательно затрясла головой. В третий раз за несколько минут нашего знакомства я видел, как она плакала.
Я стоял молча. Тишина этого чудовищного мгновения будет сниться мне в кошмарах всю мою оставшуюся жизнь. Я даже не берусь передать, что творилось в эту минуту в моём сердце. Моя душа ныла, словно от горького-горького вина невосполнимой потери.
Что творилось в душе Мари, я даже представить себе не мог.
– Они убили мою сестрёнку, и всё это время ведьма Бэкстридж врала мне. Она угрожала, пугала меня туманными бреднями.
Мари произнесла эти слова словно в бреду. Затем она взглянула на меня и я увидел в её взгляде ту самую жуткую решимость, на которую сам до этого не был готов.
– Я убью её! – она вскочила так резво, что я даже не успел среагировать. – Ты поможешь мне. Нет, ты уже мне помог, – её глаза горели местью.
– Стой, стой, ты что задумала?
– Иди в приют, тебя могут хватиться и у тебя будут проблемы.
Девушка, не глядя больше на меня, резво вышла из раздевалки и быстро пошла по коридору.
– Постой! – выкрикнул я ей вслед. – А что ты? Что ты будешь делать?
Мари остановилась и оглянулась на меня.
– Я их убью, – ответила она спокойно и быстро свернула за угол.
Я не успел опомниться, как Мари исчезла.
«Что же я наделал? – подумал я. – Она ведь и вправду убьёт их».
Я хотел было броситься вслед за Мари и попытаться отговорить её. Но тут же вспомнил, что я не у себя в приюте и быстро спрятался в тени.
«Что же мне теперь делать?»
Нужно было возвращаться в приют. Меня разрывало надвое. Но слова были уже сказаны, а дела сделаны. Я ещё немного постоял в тёмном коридоре пустого стадиона так ничего не решив и стал пробираться обратно к выходу на крышу.
Вернулся я в приют, когда уже светало. Рассвет был странным, он лишь едва проглядывал сквозь тоненькую щель меж облаков и пыльных радиоактивных туч. Вскоре и этот маленький луч исчез и я понял, что с сегодняшнего дня мир стал ещё на одну жизнь страшнее.
Тихо проникнув в свою комнату, я наткнулся на Рима и Тима, которые уже проснулись и собирались в свой обычный утренний поход к ракушке.
– Привет ребята, – выдал я первое, что пришло в голову.
– Привет, Дони, – откликнулись они. – Ты что-то запоздал сегодня, мы уж заволновались.
– Да всё нормально, просто засмотрелся на восход, – соврал я.
– Ну, ты смотри в следующий раз так не засиживайся там, – сказал Тим подозрительно глядя на меня.
Ребята ушли умываться, а я уселся на свою кровать и обхватил голову руками.
– Ну что доволен своим поступком? – услышал я странный незнакомый голос.
Я поднял взгляд уставших глаз, но к моему удивлению в комнате никого не оказалось. От непонимания я настороженно осмотрелся, затем потряс головой.
– Что за глюки? – сказал я самому себе.
Ещё раз осмотревшись по сторонам, я никого не нашёл и отправился умываться.