Звук снега. 1 (Кэтрин Кингсли, 1999)

© Julia Jay Kendall, 1999

© Перевод. А.М. Фроловский, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

1

Стэнтон-Холл,

Хорблинг, Линкольншир.

30 августа 1812 года

«Странно порою ведет себя Господь, опрокидывая мир как раз в тот момент, когда этого меньше всего ожидаешь, – сердито подумала Джоанна. – Почему Он нанес Лидии такой нечестный удар, не позволив участвовать в давно ожидаемом и вполне невинном развлечении?» Причин для этого Джоанна не находила, сколько ни старалась. Если уж надо было поразить кого-то болезнью в эти дни, то лучше бы Господь выбрал ее. По крайней мере, она бы так не страдала от кори. Что такое корь, Джоанна знала по собственному опыту. Но именно потому, что она такой опыт имела, вновь страдать от этой болезни ей было не положено, и единственное, что она сейчас могла сделать для Лидии, это обеспечить максимальный комфорт.

– Лидия, любимая, ты должна успокоиться, – сказала Джоанна, выжимая смоченное в пахнущей лавандой воде полотенце и прикладывая его к горячему лбу лежащей в постели кузины. – У тебя лихорадка, пытаться что-то делать в таком состоянии попросту вредно, а уж что-то изменить и вовсе невозможно.

Из покрасневших воспаленных глаз Лидии выкатились слезинки, но она вскинула голову и дерзко посмотрела на Джоанну.

– Я не на службе! – выпалила она срывающимся голосом. – И я буду танцевать в свой день рождения. Что бы ты или кто-то еще ни говорил, это меня не остановит.

Джоанна присела на краешек кровати и взяла кузину за руку.

– Я понимаю, что тебе очень хочется быть с гостями, но это невозможно. И не только потому, что это опасно для твоего здоровья. Ты можешь заразить других. И риск весьма велик. Ты слышала, что говорил доктор – твоя болезнь очень заразна. Постарайся быть благоразумной.

– Благоразумной?! – воскликнула Лидия, отдергивая руку. – В том, что происходит, нет ничего разумного или справедливого, и я не желаю принимать это! Я ждала этого вечера весь год, Джо, ты-то знаешь! Что такого ужасного я совершила, чтобы быть наказанной таким образом – слечь от болезни в день своего восемнадцатилетия? Сегодняшний вечер должен был стать моим триумфом! – Лицо Лидии стало совсем мрачным. – В конце концов, диагноз еще не точный. Сыпи же у меня нет, не так ли? А пока нет сыпи, нет и полной уверенности, что у человека корь. Так сказал доктор Макфадден, и ты при этом присутствовала.

– Но также доктор сказал и то, что оба мальчика Тупфордов свалились с корью на прошлой неделе, а ты сидела рядом с ними на воскресной церковной службе. И еще Макфадден сказал, что остальные симптомы кори у тебя налицо, а сыпь появляется в последнюю очередь.

Лидия сморщилась и уткнулась лицом в подушку.

– Хорошо тебе говорить, – сказала она, всхлипнув. – Ты-то можешь пойти и повеселиться без меня. Можно даже представить, что это твой день рождения празднуют. Ведь тебе исполнился двадцать один год. Правда, две недели назад. Зачем тебе я, если все будут суетиться вокруг тебя, поздравляя с достижением совершеннолетия? У тебя есть шанс получить целую кучу предложений, пока я буду валяться здесь, страдая в темноте, в полном одиночестве.

Джоанна с трудом сдержала улыбку, подумав о склонности кузины к чрезмерной драматизации всего происходящего.

– Не могу представить, что кто-то будет суетиться вокруг меня, – ответила она, вновь отжав полотенце и положив его на лоб Лидии. – Это ты всегда притягиваешь к себе всеобщее внимание, что, впрочем, естественно для такой очаровательной девушки.

– Это ты себе комплимент сделала. – Лидия раздраженно хмыкнула. – Ведь мы похожи как родные, а не двоюродные сестры. Все об этом говорят. Единственное, что нас различает, – возраст. Ну, и мое солидное приданое, пожалуй. Но это не то, что люди могут увидеть, разглядывая внешность, не так ли?

– У нас есть общие черты, Лидия, но моя внешность лишь бледное подобие твоей, – сказала Джоанна совершенно искренне. – У меня нет твоего искрящегося взгляда, твоего шарма. А именно это делает женщину по-настоящему красивой. Поэтому люди тянутся к тебе, как мотыльки на свет, в желании приобщиться к излучаемому тобой блеску. А я только и могу, что довести их до слез своей скукой.

– Это из-за того, что ты ведешь себя так, словно тебе приятнее проводить время с твоими дурацкими рисунками, чем с молодыми людьми, – ответила Лидия несколько раздраженно. – В самом деле, Джо, ты старше меня, но порою кажется, ты плохо представляешь, что требуется в жизни. Ведь акварели не обеспечат тебя красивой одеждой и не наденут обручальное кольцо на палец. И уж, конечно, рисование не наполнит твое сердце страстью и любовью.

Джоанна в ответ только улыбнулась. Лидии никогда не понять, какое наслаждение может доставлять подбор цветовой палитры, выбор света и процесс нанесения красок на бумагу или холст. Также как не понять ей и то, почему кузину практически не интересует возможность выйти замуж за кого-то, кто принесет ей высокий титул и положение в обществе. Не хватило бы ни слов, ни терпения, если бы она в очередной раз попыталась объяснить это. Лидия была готова влюбиться в любой день недели и разлюбить в день следующий. Джоанне этого было не дано. Если уж она полюбит кого-то, это случится однажды и на всю жизнь.

Несмотря на поразительное внешнее сходство, интересы двоюродных сестер отличались столь же разительно, как день и ночь. Лидию прежде всего заботили ее внешность и социальное положение, из которого она стремилась извлечь максимум выгоды и как можно быстрее. Джоанна же считала, что общество способно только помешать ей в любимых занятиях. К тому же оно не может дать ей сколь-либо высокую оценку, поскольку она не обладает ни положением, ни богатством, ни красотой.

– Полагаю, сегодня ты наконец примешь чьи-нибудь ухаживания, и подозреваю, что это будет лорд Холдинхэм, – нарочито ровным тоном вдруг заявила Лидия.

– Лорд Холдинхэм? – переспросила удивленная Джоанна. – О ком это ты?

– Ты прекрасно знаешь, о ком. О Чарлзе Мейтланде, виконте Холдинхэме, наследнике титула графа Данли и одном из самых знатных людей Британии, – ответила Лидия. – Он, может быть, и не герцог, но его состояние весьма внушительно, а внешность очень привлекательна. Между прочим, Клара Кодрингтон утверждает, что Чарлз в этом году должен жениться. Ее папа рассказал, что на этом вроде бы настаивает отец Чарлза. Так что, учитывая отцовский наказ и твое совершеннолетие, молодой лорд Холдинхэм вполне может жениться на тебе, разве нет?

– Послушай, Лидия, – подчеркнуто спокойно, как к ребенку обратилась Джоанна к кузине, – я не могу понять, с чего это ты взяла, что достижение мной совершеннолетия вдруг изменило отношение ко мне лорда или кого-то другого? Большинство молодых людей уже задвинули меня на дальнюю полку своего сознания и забыли о моем существовании.

– Не говори глупости. Все прекрасно знают, что в течение года ты соблюдала траур в связи со смертью дяди Эдварда и тети Аманды и фактически пропустила два сезона. Очень и очень сомнительно, что кто-то может задвинуть тебя на дальнюю полку после столь короткой презентации. Для этого надо было участвовать как минимум в трех сезонах и во всех трех провалиться.

– Неужели? – сухо спросила Джоанна, подавляя душевную боль, которая всегда появлялась у нее при воспоминании о смерти родителей. – А скажи-ка, ты сама придумала эти нормы и правила или они где-то записаны?

Из груди Лидии вырвался булькающий хриплый звук, перешедший в сильный кашель.

– Все дело в том, что ты стала совершеннолетней, – сказала кузина, справившись с приступом. – И теперь никто, включая моих родителей, не может запретить тебе самой выбирать того или иного жениха. Но мама и папа, безусловно, думают о твоем счастливом будущем. Честно говоря, я даже слышала, как они обсуждали Генри Уамока в качестве подходящего варианта, поскольку очевидно, что он не равнодушен к тебе. Хотя лично я лучше бы умерла, чем вышла за него. Но это ничего не значит.

– Действительно, это ничего не значит, – заметила Джоанна, пытаясь сменить тему неприятного для нее разговора.

Но Лидия, не обращая внимания на ее слова, продолжила:

– Уверена, что мистер Уамок не случайно включен в число приглашенных на этот вечер. Мама и папа рассчитывают подтолкнуть его сделать решительный шаг, несмотря на отсутствие у тебя приличного приданого. Ты же знаешь, как сильно все мы хотим, чтобы ты составила хорошую партию. А у Генри есть весьма богатый дядюшка, которому больше некому оставить свои деньги. Таким образом, перспективы имеются, и совсем неплохие. Хотя, конечно, до смерти дяди он мало чем будет владеть. Но при всем при том Генри довольно видный молодой человек, по крайней мере мужского обаяния у него не отнимешь, не правда ли?

– Лидия, дорогая, – медленно произнесла Джоанна, осмысливая только что услышанное, – а тебе не приходило в голову, что я вообще не хочу выходить замуж? – Про себя она подумала, что уж глуповатый Генри Уамок, который постоянно пытался оказаться рядом, точно был последним, с кем она хотела бы соединить судьбу. – Или, по крайней мере, не хочу выходить замуж не по любви, – добавила Джоанна вслух.

– О, только не надо снова об этом. Любовь – роскошь, доступная только богатым. Даже я не уверена, что при определенных обстоятельствах смогу до конца сопротивляться браку не по любви, хотя у меня в этом, к счастью, нет необходимости. В твоем же случае замужество необходимо. И мы обе это прекрасно знаем.

– Но я не из самой бедной семьи, между прочим, – резко напомнила Джоанна. – Мое наследство может быть и скромное, но его вполне достаточно, чтобы свести концы с концами.

– Возможно. Однако мама говорила, что положение незамужней женщины в твоей ситуации лишено смысла, если, конечно, у тебя не имеются какие-то резонные расчеты на более счастливое будущее. А ведь ты у нас и есть воплощение здравого смысла, если отбросить некоторую романтическую чувственность.

– Похоже, ты считаешь меня несговорчивой и расчетливой, – с удивлением констатировала Джоанна.

– Да, ты, безусловно, упрямица. Но я уверена, что упрямишься ты лишь для того, чтобы подобрать лучшую партию, – хмыкнула Лидия. – Я же знаю тебя, тебе просто нравится быть таинственной и загадочной.

– Мне?! – только и смогла воскликнуть еще более удивленная такой ерундой Джоанна.

– Да, тебе, – произнесла Лидия, придавая голосу шутливо-мрачный оттенок. – Между прочим, я видела, какие взгляды ты бросала на Холдинхэма, когда он был в Лондоне.

– И какие же? – спросила Джоанна.

– Ты то и дело косилась в его сторону, когда думала, что никто этого не видит. И было видно, что он тебе нравится. Я в этом абсолютно уверена. Признайся, Джо. Ведь у нас никогда не было секретов друг от друга.

Джоанна сердито покачала головой. Она действительно украдкой наблюдала тогда за Холдинхэмом, однако делала это исключительно в целях самозащиты, чтобы иметь возможность уклониться от встречи с ним наедине. Ведь лорд уже несколько раз пытался увлечь ее в сад, а жаловаться на это отцу Лидии, по мнению Джоанны, было бессмысленно.

– Что ж, отлично. Ты поймала меня, – сказала она игриво, намереваясь перевести этот нелепый разговор в шутку. – Полагаю, мне не остается ничего иного, как рассмотреть его кандидатуру. Тем более чтобы доставить тебе удовольствие, коль уж тебя так сильно волнует мое замужество. Ты же знаешь, я не могу ни в чем тебе отказать.

– Ты смеешься надо мной, – сказала Лидия, правда, без особой уверенности в голосе.

– Я?! – воскликнула Джоанна, стараясь сохранить строгое выражение лица. – Признаюсь, до сих пор я совершенно не представляла, сколь ужасно мое положение, но ты открыла мне глаза. И теперь я думаю, что ты, возможно, права. Я должна использовать любую возможность уже хотя бы для того, чтобы не остаться в старых девах. Холдинхэм с этой точки зрения, пожалуй, даже лучше многих других.

Губы Лидии неожиданно задрожали.

– Нет! Ты не можешь так думать! – воскликнула она, глядя на кузину так, будто та заявила, что луна сделана из зеленого сыра и она собирается съесть ее целиком.

– А почему нет? – ответила Джоанна, которая не могла пересилить желание подразнить Лидию. – Ты же сама говорила, что он весьма красив и вскоре будет располагать приличным состоянием, звучным титулом и прекрасным поместьем. Возможно, он не обратит внимание на то, что мне нечего предложить ему со своей стороны, если, конечно, не считать умных разговоров.

– Я так и знала! Я догадывалась, что ты поощряешь его ухаживания, заставляя всех нас ждать, гадать о том, что произойдет, и волноваться… О, Джо, как ты можешь?

К пущему удивлению Джоанны, Лидия разрыдалась.

– Ты могла хотя бы мне сказать о своих намерениях, – произнесла она сквозь слезы и всхлипнула: – А я считала, что мы с тобой лучшие подруги.

– Лидия, я и подумать не могла, что мои брачные намерения так много для тебя значат, честное слово, – растерянно сказала Джоанна. Она ощутила чувство вины за попытку подшутить над кузиной, выбрав столь волнительную, как оказалось, ее девичьему сердцу тему.

– Именно так я и думала… Конечно, я не была абсолютно уверена в твоих чувствах. Но… но теперь…

Лидия смолкла на полуслове и уткнулась лицом в подушку.

– И что теперь? – осторожно поинтересовалась Джоанна, силясь понять, в чем причина столь сильного расстройства Лидии. – Скажи же, наконец, что тебя так огорчило?

Лидия лишь сильнее вжалась в подушку и молчала.

– Неужели ты в самом деле думаешь, что если я не выйду замуж именно сейчас, когда стала совершеннолетней, я буду обречена на жалкую безрадостную жизнь?

Лидия отрицательно покачала головой.

– Нет? – задумчиво произнесла Джоанна, прикидывая, как правильнее продолжить эту странную игру в угадайку. При том, что кузина очень любила поболтать о всякой всячине, она могла быть удивительно немногословной, когда дело касалось ее сокровенных мыслей. Возможно, Лидия, более чем она сама, осведомлена о фактах, порочащих репутацию Холдинхэма, и они ее беспокоят? – Тогда, может быть, ты считаешь, что лорд Холдинхэм собирается сделать мне предложение, и опасаешься, что я приму его, так?

Ответом был едва заметный кивок, за которым вновь последовало всхлипывание.

Сердце Джоанны сжалось от любви к кузине. Может, она и была легкомысленной, но всегда думала о людях, которых любила, переживала за них и беспокоилась. Сама мысль о том, что можно быть такой дурой, чтобы хоть на мгновение захотеть принять предложение Холдинхэма, вызывала у Джоанны смех. Но вполне возможно, Лидия не понимала этого. Ей мешала твердая убежденность в том, что каждая девушка тайно мечтает выйти за человека с хорошим положением, независимо от того, какую он имеет репутацию.

– Послушай, Лидия, – обратилась она к кузине, – ты зря так волнуешься за меня. Не стоит, поверь. – Она погладила кузину по влажным волосам. – Для тебя сейчас главное настроиться на полное выздоровление и уж, конечно, не переживать за меня. В любом случае, я очень сомневаюсь, что Холдинхэм даже задумывался о том, чтобы сделать мне предложение. Насчет этого я, в отличие от тебя, совершенно спокойна.

Лидия наконец оторвала лицо от подушки.

– Я н-не… Я не верю т-тебе, – произнесла она, заикаясь. – Ты просто хочешь утешить, что… чтобы мне стало л-лучше.

– Что ж, хорошо. Полагаю, так оно и есть, – согласилась Джоанна, – если под утешением ты имеешь в виду стремление очистить твою голову от ненужных мыслей. Ты же знаешь, что я люблю тебя больше всех на свете и мне невыносимо видеть тебя такой несчастной, тем более из-за меня.

– Вот и не делай ничего, что может огорчить меня, – сказала Лидия, вытирая глаза тыльной стороной ладони. – Я тоже люблю тебя, Джо. Но порою мне кажется, ты считаешь меня какой-то маленькой глупой девочкой. Уверяю тебя, это не так. Замечаешь ты это или нет, но я стала совершенно взрослой и у меня есть глаза. Поэтому я не могла не заметить, как Холдинхэм постоянно увивается возле тебя.

– Прости меня, если я была столь бестактна, – произнесла Джоанна, целуя кузину в лоб. – Однако при всем при том я никогда не считала тебя ненаблюдательной. Ты замечаешь множество вещей, которые совершенно ускользают от моего внимания.

Лидия действительно очень живо улавливала малейшие намеки на сближение и отдаление в ухаживании и всего за четыре коротких месяца, прошедших после первого представления в свете, предсказала состав семи будущих пар, хотя и немного ошиблась из-за своей самоуверенности.

– Что ж, это в самом деле мне присуще, – согласилась Лидия. – А вот ты с трудом замечаешь даже важные вещи, в том числе внимание, которое выказывает тебе Холдинхэм. Я бы не стала говорить об этом, но ты должна знать о его намерениях прежде, чем примешь его ухаживания и разобьешь тем самым мое сердце.

Джоанну внезапно осенило.

– Лидия, любовь моя, – начала она осторожно, – а не в том ли проблема, что ты сама рассчитываешь на Холдинхэма? Если это так, ты вполне можешь признаться мне, пожалуйста.

– Не говори ерунды, – без каких-либо эмоций парировала Лидия. – С чего бы это мне на него рассчитывать? Он слишком стар для меня. Я просто забочусь о тебе, дорогая Джо. Я понимаю, что в ближайшее время ты должна выйти замуж. Но только не за него, Джо. Он сделает тебя несчастной… Я не вынесу этого! – Ее щеки сделались мокрыми от слез. – Тебе и так пришлось несладко эти три года из-за того, что твои родители погибли в той ужасной катастрофе. – Лидия вытерла глаза. – Это так несправедливо!

Джоана вдруг поняла, что лихорадка и переживания по поводу обманутых ожиданий на сегодняшний вечер могут сейчас нанести Лидии куда больше вреда, чем женитьба Холдинхэма на ее засидевшейся в девках кузине. Что в данную минуту действительно было нужно Лидии – так это хороший отдых.

– Послушай меня, любимая, – ласково сказала Джоанна, вставая с кровати, – тебе необходимо выкинуть из головы все мысли о моем замужестве. Из-за них она только сильнее болит. А мне нужно идти, чтобы подготовиться к встрече гостей. Я не хочу заставлять их ждать.

– Нет… не оставляй меня одну, пожалуйста! – вскрикнула Лидия, хватая ее за руку. – Пожалуйста, не сейчас!

– Что ж, хорошо, – спокойно сказала Джоанна, которой совсем не хотелось, чтобы у кузины вновь началась истерика. – Я побуду с тобой, но недолго. А ты должна обещать, что закроешь глаза и постараешься заснуть.

Лидия тяжело вздохнула, но затем кивнула и закрыла глаза. Джоанна присела и стала гладить ее по голове, любуясь тем, как пряди волос переливаются на свету, превращаясь из бронзовых в золотые. Джоанне было даже страшно представить, в каком отчаянии пребывала сейчас кузина. В течение всего дня в Стэнтон-Холл съезжались гости. Ее гости. Представители многочисленных семейств со всех концов графства слетались на этот слабый теперь огонек, чтобы пригласить на танец именно Лидию. Джоанну, конечно, тоже могли рассматривать в качестве претендентки, но она была уверена, что если о ней и вспоминали, то исключительно из вежливости. Лидия была единственным ребенком сэра Квентина и леди Оксли, она согревала их жизнь, и родители делали все, чтобы найти ей даже не «золотого», а «бриллиантового» жениха. Забота же о Джоанне была для них не более чем обязанность, которая легла на их плечи после смерти ее родителей, родственный долг, который они честно исполняли, но от которого были бы рады избавиться. Лидия, к счастью, пребывала в полном неведении относительно этого и в силу своей романтической натуры полагала, что родители считают Джоанну второй не менее любимой дочерью. Впрочем, для нее самой Джоанна действительно была обожаемой сестрой.

Будь Джоанна устроена по-другому, воспитана на иных примерах, она постаралась бы побыстрее выйти замуж, чтобы угодить тете и дяде, но она родилась у людей, любовь которых друг к другу была всеобъемлющей и беззаветной, и Джоанна не допускала даже мысли, что у нее может быть как-то иначе. Да и о браке без любви она теперь знала не понаслышке. Тетя Элис принесла во вновь созданную семою богатое приданое и уважаемое, но совсем не знатное имя, а дядя Квентин – настоящее, хотя и запущенное имение и потомственное баронетство. Казалось бы, объединение богатства и высокого титула дало каждому именно то, что ему недоставало, но семейная жизнь никому радости не приносила. Неоспоримым доказательством этого были их постоянные бесконечные ссоры.

На данном этапе жизни тетя Элис страстно желала одного – с помощью дочери повысить свое положение в обществе, и ее амбиции не знали границ. Реакция леди Оксли на слова доктора о том, что Лидии в ближайшие две недели не следует покидать свою комнату, была чем-то средним между приступом гнева и истерикой. Джоанна без особого успеха пыталась ее успокоить в течение целого часа. Тетушка грозилась отправиться в постель с бутылочкой успокоительной настойки опия, и только то, что званый вечер уже невозможно было перенести на более поздний срок, удержало ее от этого шага.

Джоанна отвлеклась от размышлений и заметила, что дыхание Лидии успокоилось, а сжимающие ее руку пальцы расслабились. Прекрасно понимая, что, если она не уйдет сейчас, то не уйдет никогда, Джоанна немедленно встала.

– Тебе в самом деле нужно идти? – чуть слышно спросила Лидия.

– Да, – ответила Джоанна. – А ты должна думать о том, что я своим присутствием на вечере буду всем напоминать о тебе. Хотя вряд ли кому-то из гостей потребуется напоминание об этом. В общем, ты – героиня, страдающая от тяжелой болезни, а я – простая посланница, доносящая сведения о твоем великом мужестве и стойкости перед лицом обрушившегося несчастья. Ведь все обожают тебя, уж это я точно знаю.

– Надеюсь, – произнесла Лидия, и по ее лицу было видно, как она страдает. – О, Джо, почему это свалилось именно на меня? О нет, не подумай, будто я желаю, чтобы заболела ты. Но согласись, для тебя это не было бы большой трагедией. А у меня такое ощущение, что жизнь закончилась.

– Извини, я все-таки пойду. Но я обязательно проведаю тебя попозже, ты не против? Надеюсь, ты будешь крепко спать. Но может быть, стоит тебя разбудить и рассказать, как проходит вечер?

– Нет, не стоит. Спасибо за то, что так добра и заботишься обо мне. Но лучше ты все расскажешь мне завтра. Я не хочу портить тебе вечер. К тому же чувствую себя страшно усталой и мне действительно следует поспать. – Лидия повернулась на бок и подсунула под голову ладонь. – Спокойной ночи. Приятно тебе провести время. И, Джо, не забывай о Холдинхэме. Он совершенно тебе не подходит, но ты нравишься ему.

Джоанна улыбнулась, подумав, что Лидия напоминает мартовское небо: минуту назад угрожающее громом и молнией, а сейчас проясняющееся и обещающее солнечный день.

– Ты смелая девушка, – прошептала она, целуя кузину в висок. – Поспи как следует, а утром мы с тобой увидимся.

Джоанна направилась к выходу. Но не успела она дотронуться до ручки, как дверь открылась и на пороге появилась Банч, незамедлительно стиснувшая ее в объятиях и вытащившая из комнаты. Окруженные волнами морщинок голубые глаза пожилой женщины светились.

– Наконец-то! Я давно все приготовила и жду тебя. Вода уже, наверное, остыла, пока ты нянчилась с этой Лидией. Скоро восемь, и через полчаса тебя ждут внизу. Или ты забыла?

Раскрасневшиеся лицо женщины свидетельствовало о том, что она в самом деле волнуется. Но сердитый тон, конечно, был напускным – поворчать Банч любила так же, как пожаловаться.

– Не волнуйся, Банч, мы со всем справимся. Ведь мы же всегда справлялись, не так ли? – успокоила ее Джоанна, похлопывая по плечу.

– Мы? Наверное, ты хотела сказать, что я справлюсь. Ты всегда, что бы ни случилось, говоришь, что все нормально, а потом ожидаешь, что я совершу чудо, – сердито парировала Банч, быстро расстегивая пуговицы на платье Джоанны. – Ты и маленькая была такая же. Придешь вся растрепанная со спутанными волосами. Бог весть что можно подумать! Но только и скажешь: «Не волнуйся, Банч».

– Но ты действительно можешь привести все в порядок. И почему я не могла побыть со своей сестрой?

– Потому что без тебя я ничего не могу сделать.

– Ой! Осторожнее! – вскрикнула Джоанна, поскольку Банч принялась стягивать с нее платье и крючки-застежки зацепились за волосы.

– Осторожнее? Это тебе следует быть осторожнее, девочка моя. Я до сих пор не говорила с тобой об этом, но сегодня у тебя будет последний реальный шанс заполучить мужа, который дадут тебе эти Оксли. Если ты им не воспользуешься, то рискуешь провести всю оставшуюся жизнь под пятой у леди Оксли. А к приживалкам всегда не слишком хорошо относятся. И не надейся, что я собираюсь разделить с тобой эту участь. Я твоя старая гувернантка, а не мама, и имею право собраться и уйти в любой момент, когда мне захочется.

Банч наклонила Джоанну к тазу и принялась тереть ее мочалкой и обливать водой точно так же, как она это делала, когда воспитаннице было пять лет.

– Будь я на твоем месте, я бы хорошенько над этим подумала.

– Не продолжай, Банч. Все это я уже слышала от Лидии, – сказала Джоанна, ежась от стекающей по коже холодной воды. – Она считает, что если я не выйду замуж к завтрашнему утру, навсегда останусь одинокой и бедной, а вся моя оставшаяся жизнь будет серой и бесплодной.

– Единственная разумная мысль, которую эта девчонка произнесла за последний месяц.

– Не стоит грубить, Банч. Не Лидии вина в том, что родители внушили ей, будто единственными ее достоинствами являются привлекательная внешность и приданое. И в том, что они не привили ей мысль о важности образования, она тоже не виновата. У нее есть голова на плечах, ей просто надо тренировать свой ум.

Банч громко хмыкнула.

– Ни одному ребенку, каким бы красивым он ни был, не пойдет на пользу убеждение в том, что весь мир вращается вокруг него. Слава богу, тебе, моя девочка, подобные мысли никогда не приходили в голову.

– Если бы они пришли, – Джоанна широко улыбнулась, – ты бы выпорола меня так, что я потом неделю бы не смогла присесть. К тому же я совсем не красива, по крайней мере не так, как Лидия. Она стала настоящей красавицей, ты не находишь? Когда я смотрю на нее, то представляю танец фей в лунной пыли. Она способна очаровать каждого, кто увидит ее. Не сомневаюсь, что Лидия получит то, чего хочет – красивого знатного мужа, который будет благословлять землю, по которой она ходит.

– Подумай и о своем будущем в том же духе, Джоанна. Твой отец был хорошим и умным человеком, но он совершенно не понимал, что жить следует на те деньги, которыми располагаешь, да и у твоей матушки, упокой Господь ее душу, было не больше житейского смысла, чем у него. На то наследство, которое они тебе оставили, ты, конечно, можешь протянуть какое-то время, но на всю жизнь его ни при каких условиях не хватит. Поверь мне, дорогая, я говорю тебе это, исходя из собственного опыта. Ты думаешь, почему я покинула свой прелестный маленький домик в Йоркшире и приехала приглядывать за тобой? Не так просто жить не имеющей денег леди.

– Мне жаль, что у тебя так сложились обстоятельства, но я каждый день благодарю Бога за то, что он послал мне мою дорогую Банч. Шестнадцать лет, которые мы провели вместе, были чудесными, несмотря на все падения и взлеты, ведь правда?

– Ты пытаешься сменить тему, как и всякий раз, когда тебе не нравится, что я говорю, – сказала Банч, энергично растирая Джоанну полотенцем. – Надо было научить тебя быть более практичной, но ты унаследовала артистическую натуру своего отца и мягкое сердце матери. Это неплохие черты, но они могут создать массу проблем для человека, который не имеет достаточно средств для нормальной жизни. Одним идеализмом не прокормишься.

Джоанна нахмурилась, вновь вспомнив тревожные слова Лидии. Почему все так настойчиво подталкивают ее к поиску выгодного жениха, если для нее брак без любви самое ужасное, что может быть? Неужели содержимое кошелька важнее, чем состояние души? Впрочем, было бы глупо обижаться на любящих Лидию и Банч за то, что их волнует ее финансовое благосостояние.

– Нет худа без добра, – сказала она, влезая в тонкую нижнюю юбку, которую держала Банч. – В конце концов, есть вилла, которую оставила мне бабушка. А в Италии жизнь дешевле, чем в Англии, и, должна признаться, мне всегда хотелось побывать в этой стране.

Банч саркастически хмыкнула.

– И в каком состоянии, по твоему разумению, эта вилла пребывает после пяти лет, прошедших со смерти этой доброй женщины? Да и ранее в нее ничего не вкладывалось. Твоя бабушка полагала, что об имении, коль скоро оно перейдет к тебе, позаботится твой отец, но затем, к сожалению, узнала много интересного о состоянии его дел – твоя матушка была достаточно горда, чтобы рассказать ей о том, каково их реальное финансовое положение. Так что ты, конечно, сможешь жить на своей итальянской вилле, но без крыши над головой.

Джоанна пожала плечами. Она сомневалась в абсолютной справедливости услышанного – Банч имела склонность использовать для описания жизненных ситуаций самые черные краски.

– Подними-ка руки, Джоанна. Вот так. Ты должна постараться выглядеть поэлегантнее сегодня. Ты же не цирковая актриса.

Еще минут через пятнадцать Банч сердитым голосом объявила, что Джоанна готова к вечеру, хотя и не слишком вписывается в собирающуюся компанию.

– Будь такой, какая ты есть, веди себя естественно, – давала она последние наставления, придирчиво оглядывая прическу воспитанницы и дополняя ее последними штрихами. – Не вздумай поправлять волосы руками, иначе наверняка сломаешь розу, которую я вставила. И вообще, любое проявление нервозности выглядит непривлекательно. Не забыла, как следует улыбаться и эффектно пользоваться веером? Он у тебя совсем не для того, чтобы бить мух.

– Постараюсь сделать все наилучшим образом, – заверила Джоанна, наклонившись к пожилой женщине и целуя ее в щеку. – Спасибо за помощь, дорогая Банч. Видишь, ты действительно можешь все организовать как надо.

– Бог видит, я стараюсь. – Банч быстро заморгала и провела пальцами по глазам, но тут же, будто испугавшись, поправила ими прядку седых волос. – Ужас как много пыли в этом доме. Это из-за того, что настоящую уборку здесь устраивают только по тринадцатым полнолуниям, и эта скаредная леди Оксли не приказывает слугам хотя бы мебель почаще протирать, правда, за исключением тех случаев, когда требуется произвести впечатление на гостей. Иди, дитя. Сделай так, чтобы я гордилась тобой в этот вечер. Ты так похожа на свою мать сейчас…

– Я постараюсь вести себя так, чтобы вы обе могли мной гордиться, – нежно сказала Джоанна, вытирая с щеки гувернантки слезы, которая та так старательно пыталась скрыть. – Пожалуйста, не жди меня. Я могу освободиться очень поздно, а тебе следует отдохнуть. Я тоже могу со многим справиться, хочешь верь, хочешь не верь.

– Я не сомневаюсь, что ты можешь справиться с чем угодно, но только если твердо решишь сделать это, – резко ответила Банч. – Вопрос в том, что ты решишь сегодня. Ну как бы там ни было, все, что могла, я сделала, остальное зависит от тебя.

Джоанна вышла в холл и встала рядом с тетей и дядей, чтобы, как они выразились, проводить последних припозднившихся гостей. Вечер, насколько Джоанна могла судить, прошел нормально. Тетушка Элис оправилась от своего подавленного состояния и блестяще исполняла роль заботливой матери, которая пытается подняться над своими проблемами, чтобы гостям было приятно и весело. Танцы были организованы прекрасно, и Джоанна участвовала во всех без исключения. Ноги ее теперь болели от различных кадрилей и хороводов, в которых им пришлось изрядно потрудиться, а губы почти свело из-за необходимости улыбаться в течение пяти часов. Тем не менее она заставила себя улыбаться, когда появившийся перед ними Холдинхэм склонился к ее руке. Его темные волосы были безукоризненно уложены, взгляд серых глаз излучал холодный расчет.

– Вы были сияющей звездой этого вечера, мисс Кару, – произнес он с заговорщической улыбкой, заглядывая ей в глаза.

– Отнюдь, – ответила Джоанна, молясь про себя, чтобы его пальцы поскорее оторвались от ее руки. Что в нем такого? Что заставляет Лидию думать, будто Джоанна не желает ничего иного, как только удалиться с ним в темную комнату и предаться любовным утехам? – Спокойной ночи, лорд Холдинхэм. Передайте привет вашему отцу.

Она высвободила руку. Холдинхэм на мгновение нахмурился, но появившиеся на лбу морщинки тут же разгладились и на лице появилась мягкая улыбка.

– Благодарю вас, мисс Кару. Я, безусловно, передам ваш привет по назначению. Надеюсь, что до нашей следующей встречи пройдет не так много времени – моя жизнь становится мрачной, если вас нет неподалеку, чтобы скрасить ее своим присутствием. Надеюсь, вы скоро выйдете замуж и сможете дарить мне свое общество чаще и регулярнее.

Джоанну так и подмывало остановить этот напор, посильнее наступив на мысок блестящей туфли Холдинхэма, но она только дежурно ему улыбнулась и отошла к следующему гостю. Впрочем, от Холдинхэма Джоанна чего-то подобного и ожидала. Кто несколько удивил ее необычным для него поведением, так это Генри Уамок. Сначала он по своему обыкновению следовал за ней по пятам, но примерно с середины вечера вдруг прекратил преследование и начал вести себя так, будто она стала невидимой или, по крайней мере, никогда не была объектом его внимания. Джоанна даже начала опасаться, что Уамок готовится сделать ей предложение и тем самым поставит в неловкое положение их обоих. Собственно, она уже давно чувствовала, что он может попросить ее руки в любой подходящий момент, только не говорила об этом Лидии, опасаясь еще большей заботы со стороны кузины.

Как раз в тот момент, когда Джоанна подумала об Уамоке, Генри появился в холле и, недолго поговорив с тетей и дядей, направился прямиком к ней. Внутри Джоанны все сжалось.

– Это самый прекрасный вечер из всех, на которых я присутствовал, мисс Кару, – сказал он, поклонившись. – Блюда, танцы, компания… О да, и компания! Я ухожу окрыленным человеком.

Уамок поднял голову и пристально посмотрел ей в глаза.

Еще раз перебрав в памяти те необычные черты, которые она заметила в поведении Уамока, Джоанна вдруг подумала, а не учится ли он у Холдинхэма технике обольщения, пытаясь подражать ему. Бедный Генри. Он довольно привлекателен внешне, особенно хороши голубые глаза. Но у него не было того щегольского шарма, каким обладал Холдинхэм, той утонченной извращенности, позволявшей Холдинхэму убедить любого, даже считающего его мошенником, в чем угодно. В Уамоке не было ничего такого, чтобы могло раздражать Джоанну, ей было просто скучно с ним до зевоты.

– Я очень рада, что вам понравилось, мистер Уамок, – сказала она, вежливо улыбнувшись. – Надеюсь, вы будете хорошо спать. Сельский воздух так освежает.

– Сельский воздух наполняется музыкой, когда мы дышим им вместе, – произнес он, многозначительно поднимая брови. – До следующей встречи, мисс Кару.

Джоанна вздохнула и подумала о том, что следует подыскать благоприятный предлог, который позволил бы избежать компании Уамока в течение предстоящей недели, иначе он, не дай бог, убедит себя в ее расположении и действительно сделает предложение.

Наконец ушел последний гость, и Джоанна отправилась наверх. Она заглянула к Лидии. Та крепко спала, глубоко, почти без хрипов дыша. Джоанна подумала, как завтра утром расскажет ей о вечере – подробно, стараясь не упустить ни одну деталь. Правда, о танцах надо сказать, что они удались, но, конечно, не настолько, как было бы, присутствуй на них Лидия. Это ей очень понравится – да, собственно, так оно и было. Джоанна теперь была почти уверена, что не позже конца года состоится свадьба кузины. Она видела, сколько молодых джентльменов были обескуражены и расстроены, когда гостям сообщили о ее болезни. Лидия, несомненно, имела грандиозный успех в этом сезоне, хотя и не танцевала на собственном дне рождения.

Джоанна торопливо прошла по коридору в свою комнату, стремясь побыстрее оказаться в кровати. К счастью, Банч заботливо оставила несколько свечей зажженными, и Джоанна, не теряя времени, сняла платье, надела ночную рубашку и нырнула в прохладные простыни. Не успела еще погаснуть последняя задутая ею свеча, а она уже погрузилась в глубокий сон.

«Папочка? Ты пришел поцеловать меня и пожелать спокойной ночи?» Джоанна протянула руки, чтобы обнять склонившегося к ней отца… О, как долго она не ощущала объятий его сильных, придающих уверенности рук!

– Любимая… О, дорогая моя! Не могу поверить, что сбылось то, о чем я всегда мечтал – ты в моих руках! Поцелуй же меня, Джоанна. Скрепим поцелуем наши обещания…

Глаза Джоанны широко распахнулись, сердце практически остановилось – она осознала, что мужчина, который явился к ней в сладком сне, был вовсе не ее отцом, и пришел он отнюдь не во сне, а наяву. Она резко приподнялась и изо всех сил толкнула Генри Уамока в обнаженную грудь.

– Какого черта ты здесь делаешь?! – выкрикнула она. – Ты с ума сошел?

– Но, дорогая моя, разве я не правильно понял твои намерения? – сказал Генри, склоняясь к ней, и она ощутила на шее прикосновение его влажных губ.

– Мои намерения? – выпалила Джоанна и повернула голову, стараясь увернуться от поцелуя. – Какие намерения?

– Голубка моя, я обожаю твою скромность, но меня-то не надо дурачить, а никого другого здесь нет. Лучше позволь мне доказать свои чувства так, как это может сделать горячо любящий мужчина.

Джоанна поняла, на что он намекает, и у нее перехватило дыхание от услышанного оскорбления. В этот момент дверь комнаты приоткрылась, и Джоанна, чувствуя, как холодеет сердце, увидела сонно потирающую глаза Лидию.

– Ты не спишь, Джо? Мне чего-то так неспокойно, может, ты дашь еще немного настойки белолоза…

Лидия вдруг замерла с широко раскрытыми глазами и полуоткрытым ртом, осознав, что происходит. Чуть более секунды продолжалась немая сцена. Затем губы кузины задрожали и из полуоткрытого рта вырвался душераздирающий крик, эхом отозвавшийся в коридоре. Генри мгновенно вскочил на ноги и принялся неловко натягивать брюки и рубашку. Джоанна, инстинктивно прикрыв грудь, недвижно сидела на кровати. Она не могла ни говорить, ни двигаться, ни даже сколь-либо логично думать. Мозг отрешенно фиксировал ужасные крики Лидии и движения Генри, пытавшегося проскочить мимо нее к спасительной двери. Однако было уже поздно. Выход из комнаты заблокировал возникший из темноты с ружьем в руках сэр Квентин в сбившемся набок ночном колпаке. За ним Джоанна различила тетю Элис, которая открывала и закрывала рот, будто выброшенная на берег рыба. Слов слышно не было, но в широко раскрытых глазах отражался шок от того, что она увидела. Шум где-то хлопающих дверей и гул голосов постепенно вернули Джоанну в реальность и она вдруг поняла, как скомпрометирована в глазах окружающих. Сердце ее словно остановилось.

– Остановись и объяснись, – проревел сэр Квентин, – не то я выпущу твои кишки на подвязки!

– Я… Я не вооружен, сэр, – с трудом пробормотал Генри.

– Ха! Меня меньше всего интересует, вооружен ты или нет, парень! – выкрикнула тетя Элис. – Что за позорище ты здесь устроил?

– Он… Мистер Уамок… – Джоанна нашла наконец в себе силы говорить. – Он пришел в мою комнату без приглашения и попытался изнасиловать меня, – дрожащим голосом произнесла она.

– И ты думаешь, что кто-то может поверить в эту сказку, милочка? Я своими глазами видела, чем вы здесь занимались! – воскликнула тетя Элис.

– О, мама, – всхлипнула Лидия, – тебе следует простить Джо – она не понимала, что делает. Я уверена. Ты же знаешь, кузина обращает мало внимания на то, как следует вести себя в обществе. Ну, пожалуйста, пожалуйста, мама, папа, не наказывайте ее.

– Я помогу вашей дочери снова лечь в кровать, леди Оксли. Она не здорова, и новые огорчения могут ей повредить, – раздался из-за спины сэра Квентина спокойный голос Банч, и Джоанна окончательно вернулась из полупризрачного кошмара в реальность. – Возможно, будет лучше всем одеться и продолжить разговор внизу, в библиотеке, подальше от глаз и ушей ваших гостей, – предложила Банч, бросив многозначительный взгляд в сторону холла, где, Джоанна не сомневалась, уже начала собираться толпа любопытствующих.

– Да, – согласился сэр Квентин, направляя ствол ружья в сторону Генри Уамока. – Отличное предложение, мисс Фитцвильямс. Полагаю, мистер Уамок и моя племянница должны многое объяснить. Джоанна, приведи наконец себя в порядок. Пойдемте со мной, мистер Уамок.

Как она смогла пережить последующие два часа, Джоанна не знала. Все было как в тумане: со всех сторон сыпались нелепые вопросы, она отвечала, пытаясь доказать свою невиновность, Генри Уамок нес какую-то лживую околесицу, выставляя себя полным идиотом.

– Вы говорите, что мисс Кару пригласила вас в свою спальню, мистер Уамок?

– Да, сэр Квентин, именно так и было. Она дала понять, что мое внимание будет воспринято ею благосклонно.

Джоанна даже рот открыла от удивления.

– Я не делала ничего подобного! – закричала она. – Он лжет и ничем не докажет свои утверждения. Я только пожелала ему доброй ночи и сразу пошла наверх, проверить, все ли в порядке у Лидии. После этого отправилась к себе и практически тут же уснула. Следующее, что я помню, – мистер Уамок пытается лапать меня.

Сэр Квентин и бровью не повел.

– И каким же образом мисс Кару дала вам понять, что одобряет ваши намерения, мистер Уамок? – продолжал он допрос, будто вообще не слышал возражения племянницы.

– Мисс Кару… Она… Она позволила мне поцеловать ее в саду, сэр. Она говорила, что весь год думала, как бы завлечь меня. Ведь у нее нет приданого. Она… Она сказала, что не может больше сдерживать свою страсть и готова отдаться мне, поскольку не в состоянии больше переживать любовную агонию сердца.

Заметив, с каким негодованием и удивлением на него смотрит Джоанна, он вытер вспотевший лоб носовым платком. А Джоанна с сожалением подумала, что для людей, обладающих таким же складом мышления, каким обладает Генри Уамок, этот небольшой образец фантастической выдумки может быть весьма впечатляющим. Эту мысль тут же подтвердила Элис Оксли. Когда она посмотрела на Джоанну, ее лицо приняло совершенно новое выражение. В принципе, не будь ситуация столь нелепа, его можно было бы истолковать как уважение.

– Неужели вы не видите, сколь абсурдна его история? – спросила Джоанна, с трудом сдерживая слезы.

– То есть вы решили принять безрассудное приглашение мисс Кару? – спросила тетя Элис, точно так же, как и ее муж, игнорируя протест племянницы. – И вы не подумали о ее чести, о ее репутации, о том, что она может забеременеть, наконец, не говоря уже том, что вы оставите ее с разбитым сердцем? – На последней фразе голос леди Оксли задрожал от негодования.

– Вы неправильно поняли, – ответил Генри, нервно теребя пальцами пуговицы жилетки. – Я не хотел поступать непорядочно. Мы собирались утром объявить о нашей помолвке. А эта ночь осталась бы нашей тайной. – Он опустил голову. – Если бы я не был столь одержим страстью, я бы лучше подумал о том, что может случиться. Но я был не в силах сопротивляться своим чувствам, тем более после того, как мисс Кару так… с таким энтузиазмом на них ответила. Но я готов поклясться перед вами в том, что намеревался подписать специальный документ, подтверждающий, что мы официально заключим брак так скоро, как это будет возможно.

«О, неплохо, неплохо. Даже очень ловко. Но от начала до конца это вовсе не твоя идея, не так ли Генри?» – пронеслось в голове у Джоанны. Но вслух она ничего не сказала, лишь презрительно посмотрела на Уамока сузившимися глазами. Теперь она была полностью уверена, что Генри проконсультировался на предмет достижения своей цели жениться на ней с Холдинхэмом и тот предложил ему сценарий, который сейчас и разыгрался. Это вполне в духе Холдинхэма. И сделал он это исключительно для собственного удовольствия. «Надеюсь, вы скоро выйдете замуж и сможете дарить мне свое общество чаще и регулярнее», – припомнила Джоанна несколько удивившие ее слова лорда. Если следующая встреча состоится, она попросту выпустит ему кишки!

– Повторяю, – сказала Джоанна, на этот раз с раздражением в голосе, – мистер Уамок придумал всю эту историю, очевидно, для того, чтобы спасти свою шкуру. Я рассказала вам чистую правду, и, полагаю, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы поверить моим словам, а не этому практически незнакомому человеку.

– Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, мистер Уамок, – в очередной раз отвергая ее попытку принять участие в разговоре, продолжил сэр Квентин, – что после вашего экстраординарного дурацкого поступка у вас не остается иного выбора, как жениться на мисс Кару и сделать это как можно быстрее. Лично я сомневаюсь, что, пустившись в это компрометирующее приключение, вы думали о предстоящей свадьбе. Но что произошло, то произошло, и единственное, что мы теперь можем, это замять скандал, возможно, воспользовавшись болезнью моей дочери. Например, могло быть так: вы услышали стоны Лидии и решили позвать на помощь Джоанну, а поняв, что та крепко спит, попытались разбудить ее.

– Нет… О, пожалуйста, дядя, нет! Ты не можешь быть настолько жестоким, чтобы заставить меня выйти замуж. Я не сделала ничего плохого.

Дядя, продолжавший пристально смотреть на Генри Уамока, поджал пухлые губы.

– Естественно, никто не поверит ни единому слову, однако свадьба будет наименьшим злом в сложившихся обстоятельствах.

– Конечно, сэр Квентин, – с готовностью поддержал Генри. – Я с радостью исполню решение. Понимаю ваши сомнения относительно того, что я рассказал, но уверяю вас, самым большим и искренним моим желанием с тех пор, как я увидел мисс Кару, было получить ее руку и сделать своей законной женой. Признаюсь, я поначалу немного сомневался, поскольку у нее нет никакого состояния, но я преодолел это, будучи не в силах сопротивляться зову моего…

– Не желаю больше ничего слушать о ваших переживаниях, мистер Уамок. Утром мы с женой объявим нашим гостям о вашей помолвке, а как только определим день свадьбы, сообщение о ней будет немедленно размещено в газетах.

Сэр Квентин поднялся, давая понять, что разговор окончен.

– Однако, дядя Квентин, боюсь, что это затея и меня тоже касается, – вмешалась Джоанна, поднимаясь с кресла и стараясь заставить сердце биться хоть чуть-чуть медленнее. – Так вот, я не выйду за мистера Уамока.

Все присутствующие в библиотеке одновременно повернули головы в сторону Джоанны и уставились на нее. Первой обрела дар речи тетя Элис:

– Ты сошла с ума, девочка? У тебя нет выбора. Ведь ты не настолько глупа, чтобы не понимать этого.

– У меня есть выбор, – сказала Джоанна, сама удивляясь тому, как спокойно звучит ее голос, хотя внутри все трепетало. – Я не могу выйти замуж за человека, которого не люблю, ни при каких обстоятельствах. Я не сделала ничего предосудительного. История, которую поведал мистер Уамок, не более чем выдумка, таковой и останется, и я не стану участвовать в дальнейшем обмане.

– Обмане? – взорвался Генри. – Да как ты смеешь! Все произошло именно так, как я рассказал. Я не стану рисковать своим словом и репутацией, как бы тебе ни хотелось защитить свою девичью честь. – Он явно уже сумел взять себя в руки. Однако пальцы все еще заметно подрагивали. – Я предлагаю взять тебя под защиту своего имени, а ты отказываешься из-за глупой гордости? Не будь дурочкой, моя ненаглядная. Ты ведешь себя по принципу «назло бабушке сломаю себе руку».

– Наверное, вы имели в виду не бабушку, а тетушку, мистер Уамок, – ответила начинавшая терять терпение Джоанна. – Но я не собираюсь ничего никому делать назло и ломать ничего не собираюсь, за исключением этого фарса со свадьбой, затеваемой единственно ради соблюдения священных для Британии правил приличия. Ступайте и поищите кого-нибудь другого, чтобы скомпрометировать и принудить выйти за себя замуж. Со мной этот номер не пройдет.

Она подняла голову и с вызовом посмотрела в блестящие голубые глаза Генри.

– Джоанна, – заговорила тетя неожиданно мягким и добрым голосом, – ты сейчас не совсем ясно соображаешь. Неприятности, навалившиеся на тебя этим вечером, очевидно, мешают тебе здраво рассуждать. Тебе необходимо поспать, моя овечка. Утро вечера мудренее, и, проснувшись, ты увидишь все в ином свете.

– Мне искренне жаль, тетя, но утром я увижу все точно таким же, как и сейчас, – сказала Джоанна, твердо решив, что должна отстаивать свою позицию, несмотря ни на что. Сдаться будет равносильно смерти. Ведь если ее заставят выйти замуж за Генри Уамока, это будет означать, что жизнь ее кончилась. – За мистера Уамока я не выйду ни при каких обстоятельствах, и мне остается только молить, чтобы вы простили меня за мой отказ.

В глазах Элис Оксли появился стальной оттенок. Голос зазвучал холодно и резко:

– Мы должны простить тебя? Полагаю, что нет, Джоанна. Мы взяли тебя к себе, когда тебе было некуда приткнуться, мы кормили и одевали тебя, представили обществу, мы делали все что могли, чтобы, несмотря на твои недостатки, найти тебе достойного жениха. И как ты отплатила нам за все? Опозорила, предавшись разврату прямо под крышей нашего дома и сделав свидетелем этого свою бедную невинную кузину. – Она пересекла комнату и подошла так близко, что ее лицо оказалось не более чем в дюйме от лица Джоанны. – Попробуй только не послушаться, и ты навсегда вылетишь из этого дома, а твое имя больше никогда не будет упоминаться в приличном обществе. Я тебе это обещаю!

Джоанна посмотрела в холодные глаза тетушки и, уже особо не размышляя, приняла окончательное решение.

– В таком случае я ухожу, – сказала она. – Я не могу оставаться с людьми, которые не верят мне и заставляют выйти замуж помимо моей воли.

– Не валяй дурака, Джоанна! – вмешался сэр Квентин, лицо которого сделалось красным от злости. – Горячий темперамент оказывает тебе плохую услугу. Ты можешь сильно пожалеть! У тебя нет средств на жизнь, и жить тебе негде, да и идти отсюда некуда.

– А вот и есть куда! – парировала Джоанна, вспомнив, что говорила ей перед началом вечера Банч. – Теперь, когда мне исполнился двадцать один год, я полностью самостоятельна и могу уехать куда угодно. Я отправляюсь в Италию, на виллу ди Камильяно и больше никогда не прикоснусь к ручке вашей двери.