Звериный подарок. Часть первая (Юлия Шолох, 2013)

Как не везет! Утро начинается с грохота и громких воплей поварихи, доносящихся из кухни, что прямо под моей комнатой. И, чтоб уж разбудить наверняка, вслед за ними раздаются незнакомые голоса – кто-то на повышенных тонах отвечает. Нечем, что ли, больше заняться с утра?

– Дарька, вставай! – забарабанили в дверь. – Сказали, всем на кухню! Сказали, живо!

Судя по голосу, Маришка. Ничего себе, чего это она вскочила чуть свет, даже раньше меня? Ведь маленьким позволяется спать дольше старших. А она уже на ногах и на кухню зовет! И как я сразу не сообразила, такие крики просто так начаться не могли, значит, есть причина. Неужели что-то интересное намечается? Что?

Я так быстро вскочила, что и не сразу вспомнила про половик, который вчера вытащила на улицу выбивать, да так и оставила во дворе. Так что моим ногам стало не просто холодно, а ХОЛОДНО! Осень в самом разгаре, а в доме не очень-то топили: мы хоть и княжеские дети, но все равно полукровки! Зачем нам тепло? Должны быть рады, что хоть на улицу не выбрасывают.

Так я подумала, когда назад на кровать запрыгнула. Мне когда холодно, я прямо сама на себя не похожа, очень злюсь всегда. Не переношу холод!

Пришлось, сидя на кровати, тянуться за одеждой на кресле, еле достала. Вот говорят, девушка должна быть аккуратна. А будь я аккуратна да положи вчера штаны на место, в сундук, что бы сейчас было? Пришлось бы топать по холодному полу! Аккуратность придумали те, у кого дома много служанок, не иначе!

На кухне опять завопили. Застегивая рубашку на ходу, несусь вниз по лестнице. Заскакиваю на кухню, а там все уже в сборе, и маленьких подняли. Красные кирпичные стены даже на вид теплые, в варочной печи пылает такой сильный огонь, что сквозь открытые заслонки вырываются длинные языки пламени, которым удается подпалить связки чеснока, висящие выше у стены. И все столы и даже пол заставлены посудой – огромными сковородками, котлами, мисками. Никогда такого не видела!

– Какое счастье! Дарька наконец-то соизволила притащить свои прелести! – зашипела Катринка, кухаркина главная помощница.

До чего вредная девка! Терпеть меня не может, с тех самых пор как я ей пощечину влепила. А не надо было маленьких бить, змея! Теперь как видит меня, так вся ядом исходит, да и пусть, мне не жалко. Главное, руку на малышей больше не поднимает, знает, гадина, что опять получит. Пусть родителей у них нет, но это мои братья, и трогать их руками не советую.

– Цыц! – кричит Глаша.

Она обычно добрая, потому что ее со всех сторон много, как всякой прилежной кухарки. Но сейчас, в своем необъятном переднике, с руками, упирающимися в бока, и сверкающими глазами слегка навыкате, она поистине страшна! Быстренько опускаю голову, разглядывая пол, и готовлюсь терпеливо сносить все душераздирающие крики. А может еще и поварешкой запустить, она у нас такая.

Но нет, обошлось.

– Быстро! Все за работу! – кричит раскрасневшаяся от печного жара и переизбытка чувств Глаша. – К обеду надо наготовить самых лучших блюд на сотню человек!

– На сотню?

Оглядываюсь вокруг. А у всех глаза ошарашенные, как и у меня. Не помню ни разу, чтоб на стольких готовили. К нам что, полгорода приезжает?

Глаша раздает указания, и все беспрекословно идут их выполнять. Мальчишки, хотя и с надутыми лицами, но без промедления плетутся за первой партией воды. Маришке приказано чистить морковку и лук. Дойдя до меня, кухарка на редкость долго раздумывает. Ох, сейчас задаст, похоже, задачку!

– Ты, знаешь что, будешь мне помогать. Жди пока. Как рыбу принесут, разделаешь.

– Конечно, как скажете, – тут же отвечаю. По большому счету я хорошо к ней отношусь, обычно она добрая. Ну а когда требуют сделать что-то неожиданно и быстро, кто угодно рассвирепеет.

Вскоре дверь со стороны улицы распахивается, и мальчишки затаскивают рыбу, волоча за хвосты. Несколько судаков, все как на подбор толстенькие, блестящие, значит, свежие. Длиной мне до пояса. Да уж, буду потом чешую неделю из волос вычесывать, но Глаша пристально смотрит, ждет. Эх, все равно чуда не случится, хватаю нож и подхожу к этой сверкающей красоте.

Глаша следит, правильно ли я все делаю, слишком уж ответственная задача. Даже на брюхе ни единой чешуйки остаться не должно и ни одного лишнего разреза, кроме небольшой полоски у головы.

Только когда я взмокла, а нечищенных рыбин осталось всего три, она успокоилась и молча стала мешать что-то в огромном котле. Самое время вопросы задавать, надо же узнать, что происходит? А у кого еще спрашивать, как не у слуг?

– Глашенька, а мы успеем? – начинаю разговор издалека. Если прямо в лоб спросить, упрется и не расскажет.

– Как работать будете, – хмурится и важно мешает, мешает что-то густое и вкусно пахнущее.

– Мы хорошо будем работать, вы же знаете!

– С чего бы это? – смотрит недоверчиво, хотя я всегда веду себя хорошо и делаю, что говорят.

– Мы тебя любим, – отвечаю. Нет, похоже, этого мало, Глаша только нахмурилась и молчит. Эх, терпеть не могу эту фразу повиновения, но как иначе из нее вытянуть новости?

– Мы знаем свое место, – глухо добавляю.

Сработало, улыбается! Еще бы не сработало, кому ж не понравится, когда его ставит выше себя княжеская дочь, пусть и полукровка.

– Конечно, Даренька, успеем! – ласково отвечает. – Мы же только холодное готовим, закуски да сладости. Основное все в замке.

– А зачем так много? – удивляюсь.

– Приказ князя.

– Как – князя? Новости от него? Почему не сказали?

Нож в руках замер, пока я боролась с нахлынувшим волнением. Отец, то есть (мне нельзя его так называть) князь, всего с одним военным отрядом уехал из замка месяц назад, и с тех пор от него никаких вестей. А ведь он отправился к границе со Звериной страной, одно это страшно, о них столько жутких историй ходит, что за раз и не вспомнишь. Сейчас там клан синих волков главный, а они страшнее, чем медведи, при которых вообще затишье было, как говорят. А еще зная отц… князя, его характер взрывной, неизвестно что могло случиться. И вот от него новости, и никто ни слова!

– Да не успели, деточка моя! – Глаша не оборачивается, сыплет в кипящую воду какие-то пахучие травки.

– Так расскажите!

– Да я сама толком ничего не знаю. Примчался гонец на рассвете, привез записку. Приедет князь сегодня после обеда, гостей привезет. Много гостей, а в замке кухню перестраивают, потому на нас столько готовки.

– Приедет? Значит, все хорошо? – Тут я готова ее расцеловать. Если князь будет дома, в замке, в тишине и покое, то не сможет никому дорогу перейти и ни с кем сцепиться. Потому что тут никого нет, кроме своих.

Но я смотрю, у Глаши не очень-то радостное лицо. Почему? Она сказала, он… гостей привезет?

– Кого? – шепчу, а ответ уже знаю. Шансов, что за целый месяц ничего не случится, почти и не было, это скажет любой, кто с князем знаком. Влез все-таки куда-то мой непутевый родитель.

– С волками, – жестко говорит Глаша.

А я только нож сжимаю. Волков везет… Вряд ли по доброй воле.

Только бы ничего не произощло!

Приготовленные закуски и сладости увезли сразу после обеда. Только тогда и нам дали поесть. Меня уже шатало от голода, тарелку каши я проглотила, даже не почувствовав ее вкуса.

Потом мы убирали кухню, вычищали, мыли и скребли. Хорошо хоть вечер свободный оставили, урок шитья отменили. Ради одного этого стоило полдня вкалывать, ненавижу шить! Но нам, полукровкам, в отличие от княжеских детей, не преподают танцы и языки, а только то, что пригодится в жизни, – готовку, счет, шитье, плетение ковров и прочую чепуху.

Когда кухня засверкала чистыми посудой и полами, нас отпустили отдохнуть. Отдохнуть, конечно, неплохо, но у меня есть занятие поважнее. Я зашла в комнату только за плащом и тихонько потопала в конюшню. Смотрю, а Маришка тоже здесь. Сидит у стойла моего Мотылька и хитро улыбается. Делает вид, что совершенно случайно тут оказалась. Ага, как же! Ей хоть и восемь всего, а ума больше, чем у Катринки, змеи кухонной.

– Кататься хочешь? – спрашиваю.

– А возьмешь? – просит и даже дыхание задержала.

Обожает Мотылька чуть ли не больше меня. Мотылька вообще нельзя не обожать, она очень красивой редкой породы лунных лошадей. Единственный подарок моего отц… князя. Нет, отца! Единственный его подарок на мое совершеннолетие. Дал князь такой зарок в молодости – каждому своему ребенку дарить на совершеннолетие то, что сделает его счастливее. И придерживается. Всем известно, что за нарушение зарока бывает. Возьмут боги все то, что обещал, десятикратно, а не хватит добра – заберут жизнь. Так что даже полукровкам иногда что-нибудь да перепадает. Моему старшему брату князь в городе магазинчик купил и разрешил уехать. Мне – самую красивую лошадь, такой даже у княжон нет. Они, кстати, когда про подарок узнали, сразу приехали и очень недовольные были, ругали меня почем зря. А я молчала да улыбалась, пустые слова ветер унесет, а лошадь никто не посмеет отобрать, она – моя по праву, княжеским зароком поддерживаемому.

– Конечно возьму, – отвечаю. И Мотылек тут же ржет тихонько, соглашается.

Обняла я Маришку, маленькую мою сестренку, да так, что она даже пискнула. В восемь лет так ласки хотелось материнской, я помню. А ласки-то и не было. Пусть у Маришки будет хотя бы немного моей.

– Маришка, вырастешь – самой разрешу на Мотыльке кататься.

Обрадовалась! В ладошки хлопает. Представляет уже, наверное, как несется по цветущему лугу, и волосы ветром путаются. В восемь лет даже такая простая картина может сделать счастливой.

Так и стояли, пока мальчишка, который у нас вместо конюха, Мотылька седлал. Я и сама умею, но правила есть правила. Лошадь мне седлать не положено, хорошо хоть кормить разрешают иногда. Ну и чистить тоже нельзя, но мальчишка не против. Он молчит про лошадь, я молчу про то, что он иногда вместо работы дрыхнет на сеновале, такое вот взаимополезное молчание.

Мальчишка быстро справился, он Мотылька тоже любит. Вон как ласково гладит. Меня, если вспомнить, так никто никогда не гладил. И я тут же тискаю Маришку, чтоб ей было, о чем вспомнить.

И потом мы садимся в седло, она впереди, и несемся в сторону леса. Мотылек хорошо знает, куда мы собрались, сразу за воротами сворачивает налево и через дорогу – в поле. В этом году оно отдыхало, так что ровное, спокойное, сухая трава осела на остатки зеленой, а над полем и вокруг – синева. Не такая, как летом, конечно, но все равно – небо чистое, ветер вот только завывает угрожающе, тучи, значит, скоро пригонит. Пусть гонит, пока солнце мягко греет, даже глаз не обжигая, и можно нестись, дразня ветер хохотом, не замечая его шипящих угроз. Маришка крепко схватилась за поводья, пытается помочь. Хорошая у меня сестричка, тоже полукровка. Нас таких шестеро Князь весьма щедр на любовь к женскому обществу. И законных у него четверо. Две дочери, два сына. Их я своими не считаю, они другие, не моя семья. И никогда не станут.

– А поехали к тракту? – вдруг кричит Маришка, подставляя солнцу бледную щечку.

К тракту? Как я сама не додумалась!

Разворачиваю Мотылька в нужную сторону, и снова мчимся по полю, в сторону замка. Там, дальше – большая дорога, тракт. Он тянется от Стольска и через княжеский замок дальше на юг. Князь может ехать домой только этой дорогой.

– Как думаешь, успеем? – Маришка тут же начинает подпрыгивать, не знаю, как так у нее получается – на лошади и прыгать.

– Сиди тихонько, – щипаю ее несильно за бок, в ответ только смех.

Прямо впереди тракт делает петлю, огибая холмик, на вершине которого топорщится редкий лесок. Туда мы и направляемся. Осенью, когда листья опадают, он совсем прозрачный, даже зайцу негде спрятаться. Торчат серые стволы берез, да и только.

Маришка первая увидела, не успели мы даже к деревьям подняться.

– Едут! – вопит изо всех сил. Быстро ей рот закрываю, не хватает еще, чтобы нас услышали, с холма звук ой как хорошо разносится.

– Смотри какие… – говорит сквозь мои пальцы уже шепотом.

Впереди по тракту движется вереница всадников. Первыми княжеские воины, их броня светло-желтая, почти белая, сверкает на солнце металлическим глянцем. Потом княжеский экипаж, с фамильным гербом на боках. Там внутри князь… Если бы хоть на минуту поверила, что он будет рад меня видеть, обязательно бы помахала рукой. За экипажем скачут всадники. Много всадников, все в темной одежде, похоже, вообще без брони. Целая сотня. Это их, что ли, князь кормить собрался как самых дорогих гостей? Надеюсь, они ненадолго, а то сидеть нам на кухне без света белого и вкалывать без продыху. Звериный народ… На вид люди как люди, одеты только по-другому. Флага нет, повозок нет, хотя чему удивляться, наверняка у них своя манера путешествовать. Мы с братом в одной книжке читали, что у каждой расы свои обычаи и традиции, и они так сильно друг от друга отличаются, что и не каждый ученый разберется, чего уж говорить про таких, как я, неучей.

Неожиданно с поля приносится порыв ветра, набрасывается на нас, как на свежепойманную добычу, задувает под плащ, Маришка визжит и хохочет. Под плащом не особо спрячешься, особенно вдвоем, ветер кусает нас за бока и засыпает мелкими сухими листьями. И грозно гудит в ухо. Мотылек топчется на месте, отворачивая морду в сторону.

Фух. Наконец ветер отстает, полетел, похоже, искать себе добычу покрупнее. Мы как на земле валялись: столько мусора, отряхиваешь его, стараешься, а он прилип накрепко и не отстает. Ладно, главное тот, что покрупней, повытаскивать, особенно из волос, вон у Маришки целый букет на голове.

Когда я слышу посторонние звуки и оглядываюсь, всадники так близко, что убегать уже поздно. Поднялись с другой стороны тракта. Вообще-то можно и попробовать ускакать, вот только…

Всадников трое, это волки. Вот первая причина, по которой я остаюсь на месте, – хочется посмотреть поближе, с кем князь связался, подумать и понять, насколько это нехорошо. Двое из волков сидят верхом на лунных жеребцах. Вот вторая причина, по которой я терпеливо жду продолжения, тихо повторяя Маришке на ухо что-то успокаивающее. Очень хочется рассмотреть жеребцов получше, кроме Мотылька я видела лунных всего два раза.

Когда всадники подъезжают ближе, один из них, тот, что на обычном коне серой масти, останавливается за спинами двух других. Мы с Маришкой таращимся на них во все глаза, впрочем, и они на нас тоже. Все трое молодые и сильные, это сразу чувствуется, несмотря на расслабленные, почти ленивые позы. На вороном лунном жеребце сидит светлоглазый парень со светло-русыми волосами, он из них самый мускулистый, огромные руки небрежно держат поводья, ничуть их не натягивая.

Рядом с ним, на вороном в яблоках – темноволосый. Он поменьше и постройнее первого и смотрит более настороженно. Прическа у него смешная, отросшие волосы торчат во все стороны, а по бокам за ушами – выбрито по широкой полосе.

Позади, за их спинами третий – тоже темноволосый, длинный, как палка, но не тощий – перевит мышцами, как и первые двое. Все одеты в необычную кожаную одежду разных оттенков коричневого. Причем одежды мало, ну, штаны, конечно, сапоги, вот почти и все. На двух безрукавки прямо на голое тело, на третьем что-то типа длинного кафтана с капюшоном и тоже без рукавов.

– Как им не холодно? – шепчет Маришка. Я шикаю, нечего болтать.

– Добрый день… дамы, – вдруг говорит первый. Голос такой мурлыкающий, как у кота, который вздумал говорить по-человечески.

Я приветственно киваю, как положено кивать чужакам, с которыми приличия не дозволяют заговаривать.

– Что вы тут делаете? – резко спрашивает второй. У этого голос глубокий и почти рычащий. Звериный народ… Однако каких голосов еще от них ждать?

Так, теперь роли немножко изменились, судя по тону, они видят… Угрозу? Ладно я, а Маришка разве похожа на… воина? В любом случае сейчас можно и говорить.

– Катаемся. Мы тут живем… неподалеку, – беспечно сообщаю. А самой вдруг страшно становится от их лиц. Жесткие и хмурые, смотрят, как будто я и правда представляю какую-то опасность. Ну, а лучший метод борьбы со страхом – про него начисто забыть. Это я еще в детстве опытным путем установила.

– А вы… что тут делаете? – наивно интересуюсь.

Вороной первого вдруг резко идет в нашу сторону. Ого, а я думала, он его не держал! А оказывается, очень даже крепко держал, вон, на секунду отвлекся, и тот сразу к нам ринулся.

Маришка вскрикнула.

– Стой! – вдруг громко сказала я, закрывая сестру обеими руками. – Ты ее пугаешь!

Светловолосый тут же остановился, разглядывая Маришку с каким-то неподдельным удивлением. Его жеребец недовольно и громко фыркал, втягивая воздух тонкими ноздрями.

– Пугаю? – уточнил первый.

Туповат, что ли? Нашим, деревенским, я бы уже без стеснения все высказала, но тут промолчала, они и меня пугали будь здоров.

– Извини, – вдруг сказал светловолосый, неожиданно ласково улыбаясь Мотыльку. – Он просто хотел подойти к твоей… кобыле. Она ему нравится.

– Мало ли кому она нравится, – огрызнулась я и поймала взгляд дальнего, слишком… изучающий.

Не знаю, чего бы решилась наговорить, защищая своих любимых, своих самых дорогих в жизни созданий – Маришку и Мотылька, но тут третий вдруг строго сказал:

– Пора!

Лунные жеребцы махнули хвостами, и вся тройка быстро ускакала к тракту в сторону замка.

Это была моя первая встреча со звериным народом. С волками. Теперь, когда они отъехали далеко, непонятно было, чем же они меня так напугали? Люди как люди, на лошадях ездят, разговаривают по-человечески. Не агрессивные… вроде.

Не успели мы во дворе слезть с лошади, как Маришка бросилась к дому и с порога закричала, что мы видели волков. Ох, что тут началось! Нас окружили, затащили на кухню и давай вопросами засыпать.

– Они на конях… такие, неодетые, – тараторила Маришка.

– Что? – насторожилась Глаша. – Неодетые?!

– Да нет же! – пришлось вмешиваться и объяснять. – Они одетые, просто так… не сильно.

– Что значит несильно? – раздался тонкий голос за спиной.

Воспитательница наша прибежала, Марфутишна. Она к нам, полукровкам, приставлена для надзору, в том числе блюсти девичью честь. Так как я единственная взрослая девушка, Маришка еще слишком мала, то изо всех сил блюдут именно меня. Ну и каково ей было услышать про неодетых волков? Зачем же портить такое представление и сразу разубеждать? Нечасто я вижу у нее такие глаза испуганные. Сколько она мне крови выпила ни за что, никак не могу упустить шанс немножко отомстить! Только когда Глаша схватила меня за руку и дернула пребольно, я соизволила наконец объяснить:

– Да они одетые, только не по сезону. Наши так летом одеваются – штаны и безрукавка. Вот Маришке и интересно стало, почему они не мерзнут.

– Все равно! – кричит Марфутишна. – Ты зачем с ними встречалась?

– Они сами подъехали, не убегать же!

– Надо было извиниться и уехать. Ты же приличная девушка!

– Я так и сделала!

– Но не сразу! – напирала воспитательница.

– Как только, так сразу!

– Вечером ты наказана, – прошипела Марфутишна. – Будешь ткать, пока не упадешь.

Согласно киваю. Если спорить, только хуже будет. Маришка смотрит, как будто извиняется. Маленькая моя, думаешь, рассержусь из-за такой ерунды? Шепчу ей на ушко:

– Неужели веришь, что я бы не проболталась?

Приятно, когда у тебя кто-то есть. Не родители, так сестренка, такая доверчивая и добрая.

– Я приду тебе вечером помочь, – шепчет мне в ответ.

Не тут-то было!

– Я лично прослежу, как ты будешь работать! – строго говорит воспитательница. – И еще напомню нашей непослушной девице о том, что случается с теми, кто забывает о самом главном! А то смотрите-ка, осмелела! С чужаками полуголыми беседует!

Ну вот, чужаки вдруг стали полуголыми, так, глядишь, к вечеру я узнаю, что они вообще были… без ничего. Еще и наставления теперь будет читать полночи. А как хорошо день начинался!

После ужина спускаюсь в мастерскую. Ткацкая машина занимает полкомнаты, остальную половину – сваленные в углу кучи некрашеных ниток. Тканье – одно из тех самых занятий, которые нагоняют на меня безграничную тоску и лишают силы воли. Достаточно полчаса погонять челнок сквозь нити, и уже кажется, что спина горит, а руки отваливаются. И вместо тишины слышишь нудящий голос Марфутишны, рассказывающий ту самую историю, которая мне уже в кошмарах снится.

Историю о моей подруге Стаське, сироте, одного со мной возраста, которая жила с нами, пока за несколько дней до совершеннолетия не сбежала с солдатом из княжеского войска. Он бросил Стаську через неделю и спокойно вернулся на службу. А она теперь живет в доме на той стороне озера. В уютном доме с красными ставнями и очень удобными большими кроватями. Живет там и работает.

Я ненавижу Марфутишну за эту историю. Понятно, конечно, что она обо мне заботится, как может. И думает, если все время талдычить о чести, то эти слова отложатся в моей голове непререкаемой истиной. Представить даже не может, что ее слова – лишнее. Я и сама все знаю. Однажды летом ездила к озеру, на свое обычное место, где люблю купаться. Девушки из дома развлечений никогда так далеко не заходят, а Стаська зашла. Знала, где я бываю, прямо туда и заявилась. Полуодетая, ярко накрашенная и со странной пышной прической. Ничего не говорила, просто стояла за деревьями и на меня смотрела. Я как раз из воды вылезла, так и замерла на берегу, хотя день был не очень теплый и тело тут же покрылось мерзкими мурашками. А потом Стаська легко улыбнулась и тихо отступила в лес.

Эти несколько минут сделали то, чего не сделали годы Марфутишного воспитания. Рассказали правду о жизни.

Волки

Наконец-то они добрались до замка и смогли просто отдохнуть. Тройка пожелала жить в смежных комнатах, и чтобы ужин им подали прямо туда. Все церемонии оставили на следующий день, да и не нужны они были никому – ни им, ни князю.

За ужином они опять припоминали все свидетельства их странной удачи и удивлялись ее неожиданному постоянству.

Получив сообщение, что дивы смогли зарядить один из своих летающих кораблей энергией, достаточной для преодоления полосы Старого леса, пролегающего по границе между лесными и звериными землями, волки были вынуждены быстро изменить все свои планы и увести с северных рубежей почти всю охрану – сотню воинов. Надеялись, что пустая граница подтолкнет дивов на пробный полет и докажет правдивость этого не очень приятного слуха или его несостоятельность – второе было бы куда лучше.

Потом им повезло со временем. Вожаку удалось провести всю сотню быстро и без единой потери по пространственной петле, выведя сразу к границе немного дальше Стольска.

Мало того, удача их снова не оставила, они нос к носу столкнулись в пограничном пункте с князем Невзором. Причем они поймали князя за попыткой подговорить представителей горных пользоваться впредь другим пунктом, находящимся полностью во владениях князя, и сумма налога на провоз товара обещала быть существенно меньше существующей.

Глупо было не воспользоваться таким поводом – воинов нужно было увести подальше, чтобы они не маячали на людской территории близ Стольска, где их легко заметить, и замок князя оказался как нельзя кстати. Отказать он, естественно, не мог. Донос, что он действовал в обход интересов великого князя, может, и не повлечет серьезного наказания, но обеспечит долгосрочное пристальное наблюдение, и тогда торговые сделки, которыми Невзор сейчас промышляет, будут недоступны.

Впервые за две недели тройка смогла спокойно поесть и поспать в нормальных условиях.

Утром в дверь забарабанили так рано, что я даже посмела возмутиться. На улице была темень, ни зги не видно. Еще даже рассвет не наступил, чего опять от меня в такую рань хотят?

– Открывай быстро! – кричала Марфутишна.

Еще и воспитательница лично явилась! Ну точно спать не дадут! Быстро понеслась открывать, хотя руки еле шевелились после вчерашнего тканья. Пальцы с трудом сгибались.

Как только я подняла защелку, дверь распахнулась. В комнату залетела Марфутишна, за ней служанка из замка, потом двое мальчишек, которые волокли сундук и хорошо запакованные бумажные свертки.

Марфутишна указала, куда все это поставить, и тут же заторопила:

– Воды быстро тащите!

Не успела я даже толком проснуться и сообразить, что происходит, как меня стали купать, мыть мне волосы, а потом стричь, делать укладку, красить, затягивать в корсет, одевать в вынутое из сундука платье, а потом еще и драгоценности нацепили.

Что случилось? Вчерашнее утро было не самым обычным, но а сегодняшнее вообще из тех, когда кажется, что все еще спишь. Когда мне наконец пододвинули зеркало, разрешая посмотреть на результат, я себя не узнала. Какая-то ненастоящая, словно красками нарисованная девушка: светлое блестящее платье с низким декольте, неестественно тонкая талия, много прозрачных кружев, где только возможно, тщательно уложенные тугие кудри, неожиданно темнее, чем мой, цвет волос. Только глаза знакомые, серые, да улыбка чем-то похожа. Остальное – кукольное, не я.

– Шевелись! – дернула за рукав Марфутишна. – За мной!

И я быстро последовала за ней, хотя крепко стянутый корсет почти не давал дышать. Позади шла служанка, неся в руке сумку с моими обычными вещами, видимо, в замке мне нужно будет снова переодеться?

На улице ждал княжеский крытый экипаж. За мной прислали экипаж? Марфутишна чуть ли не силой затолкала меня внутрь, быстро уселась рядом и тут же приказала вознице трогать.

– Что случилось-то? – в конце концов спрашиваю. Чего ради из меня сделали эту игрушку и долго ли мне мучиться в этом корсете?

– Князь велел привести тебя в приличный вид и доставить в замок как можно быстрее! Рассчитывает, что ты ему поможешь. Ждет в замке, приедем – сам все объяснит.

– А ты не знаешь?

– Знаю только, это как-то с волками связано, – ответила воспитательница.

Да, зря я спросила. Приходится подавить внезапное желание выскочить из экипажа и убежать в поле. Чего хорошего можно ждать от волков? А от моего отца? Ничего.

Через полчаса колеса экипажа застучали по брусчатке перед входом в замок. Здесь было очень тихо, сотню, наверное, в казармах разместили, длинные такие здания за замком, там я ни разу не была. Ну, или спят, гостей вряд ли станут рано будить.

У входа меня встретил давний личный слуга князя Кузьма. Я его хорошо знала, сколько себя помню, он все такой же был, седой и полусогнутый. Кузьма без разговоров повел меня прямо в небольшую комнату, расположенную за приемным залом. Там князь встречался с гостями, с которыми хотел пообщаться без свидетелей. Он уже сидел за столом, растрепанный и мятый, видимо, не спал совсем или спал очень недолго. Когда я вошла, уши заполнило прерывистое больное дыхание.

«Отец», – хотелось крикнуть, но я опустила голову и поприветствовала его низким поклоном, как князя. Он тут же махнул рукой на кресло рядом с собой:

– Иди, сядь.

Я не привыкла к таким пышным платьям, и понадобилось немало времени, чтобы понять, как в нем лучше сидеть. И еще эти туфли! Они, конечно, красивые, но в них так холодно! Ну ладно, это все мелочи, пусть скажет, чего же от меня нужно. Вот я сижу и готова слушать.

– Ты знаешь, что со мной в замок приехали представители синих волков? – спросил князь. Об этом уже каждая собака знает, киваю.

– Мы заключили мирный договор…

Ага, замялся. Думает, что сказать. Видно, что-то с этим договором не так. Иначе откуда на его лице такое непривычное для него замешательство? И это у человека, которого ничем не смутишь, по крайней мере, я такого выражения раньше не видела.

– Так вот, – продолжил князь, – в знак подтверждения наших намерений волки потребовали себе заложника. Ну, ты знаешь…

– Заложник живет у второй стороны, и, если первая нарушает договор, его убивают… – прошептала я.

– Они… потребовали моего ребенка, – хмуро произнес князь. – Дочь. Захотели поговорить с каждой и выбрать. Уже говорили со старшей, сейчас там младшая. Потом пойдешь ты.

Я непроизвольно сглотнула.

– Их… княжич… Попробуй, в общем, им понравиться. Дочерей я научил, как мог, одел плохонько, а ты… Они должны выбрать тебя, своих дочерей я не отдам!

Я быстро закусила губу. Вот так вот, своих дочерей! А я ему, значит, совсем не дочь. Сердце разрывается, хотя я всегда это знала. Не дочь. Просто полукровка, жизни которой не жалко. Я сдерживаю слезы и кротко киваю:

– Хорошо, мой князь.

– Иди, – кивком отпускает. – Сделай, что должна.

Слуга оставил меня на кушетке перед высокой дубовой дверью. Ранее утро. Вокруг ни души. Тишина. И такой жуткий холод, и главное, ничем не согреться, даже ноги спрятать некуда.

Когда дверь распахнулась и вышла младшая княжна с довольной улыбкой, в удивительно скромном платье и не очень хорошо причесанная, у меня от холода уже зубы стучали.

Я вскочила, как положено при виде княжны. Она коротко кивнула и ушла по коридору. Только тогда я увидела, что у дверей кто-то стоит. Тот самый, растрепанный, со странными полосами на голове парень, один из тройки, встреченной вчера на прогулке. Так вот, значит, кто это были. Волчий княжич собственной персоной, никогда бы не подумала. Княжичи ездят в экипажах и одеваются изящно и богато. Хотя… звериный народ, что с них взять.

Надо же, как он удивился, когда меня увидел! В другое время я бы посмеялась, но не сейчас. Ноги обжигало холодом промерзших камней. А он стоит и молча смотрит.

– Вы меня не ждали? – спрашиваю. Еще чуть-чуть и поджимать ноги начну, то-то будет зрелище!

Но тут он отвечает:

– Мы вас ждем, заходите.

Странно, сейчас я думаю только о холодном поле, а не о том, как мне им понравиться. Как угодить отцу, князю, мужчине, который стал когда-то против воли моим родителем.

В большой, полутемной комнате только один камин, правда, огромный, но огонь в нем почти погас. Каменные стены украшены гобеленами и длинными полосами ткани, а пол зато совсем голый. Слишком красивая каменная мозаика, чтобы прикрывать ее коврами. У камина стоял огромный стол, перед ним кресло с коричневой обивкой. За столом сидел самый высокий. Позади него, у стены, на длинной кушетке – светловолосый, закинув ногу за ногу. Тот, что меня впустил, прошел и сел рядом с ним.

Неужели совсем не мерзнут? Не похоже. Главное – не задрожать, как-то это не вяжется с моим намерением им понравиться. Кстати, знать бы еще, как это сделать.

Вот опять уставились и молчат. Что, интересно, со мной не так? Я поклонилась и осталась стоять посреди комнаты. Без приглашения не могла сесть.

Если у меня когда-нибудь будет дом, в нем не будет ни одного кусочка каменного пола!

Наконец длинный встал из-за стола. Не очень-то торопился!

– Здравствуйте, – сказал. – Разрешите представиться. Я Ждан Радомиров, вожак. По-вашему – княжич народа зверей. Присаживайтесь, прошу.

Ну наконец догадался! Я поблагодарила и быстро уселась в кресло, хотелось залезть с ногами, но пришлось держать марку – сесть на самый краешек, выпрямить спину и гордо задрать подбородок.

Длинный неуверенно посмотрел на меня.

– Как… вас зовут? – спросил.

Тут же вскочила, делая реверанс. Чертов корсет, за что женщинам такая пытка?

– Дарена.

И села быстро назад. Вот вернусь домой, час буду у печи сидеть ногами в огонь!

– Дарена, – повторил Ждан так, будто мое имя его немало удивило.

Вожак, надо же. Если бы не ситуация, не удержалась бы от вопросов. Вожак – это как? А, чего зря голову ломать, сейчас нужно сосредоточиться на другом. Вожак так вожак. Я смотрю ему прямо в глаза и улыбаюсь как можно милее.

– Очень приятно, – говорю самым нежным тоном и отвожу глазки, как будто смутилась.

Не раз видела, как на ярмарках так девчонки делают, и мужчинам это нравится. Только вот эти… волки реагируют как-то не так. Медленно переглядываются и хмурятся.

– Позвольте представить, – наконец продолжает Ждан. – Мои товарищи и защитники. Дынко… – Встает светловолосый, коротко кивает и садится назад, закидывая ногу на ногу. – Радим. – Встает лохматый, серьезно кивает.

Я не знаю, имеют ли они влияние на княжича, слушает ли он их советы, поэтому на всякий случай мило улыбаюсь обоим.

И потом они опять молчат! Нет, мерзнуть тут целый день охоты у меня нету!

– Вы хотели со мной поговорить? – нетерпеливо спрашиваю.

– Да… Да. Вы нас просто немного удивили, придя сегодня в таком неожиданном виде, – задумчиво говорит Ждан.

– Вам не нравится, как я выгляжу? – интересуюсь таким тоном, как будто если он скажет нет, я буду плакать.

– А… вас волнует, нравитесь вы нам или нет? – вдруг громко спрашивает Дынко. Голос у него такой… вкрадчивый.

Задерживаю дыхание, успокаиваясь. Похоже, они не так просты, как я думала после нашей первой встречи. И, наверное, слишком избалованы женскими улыбками. Надо действовать аккуратнее.

– Какой же девушке не хочется нравиться, – говорю смиренно. – Я ведь не знаю, как одеваются женщины вашей страны. Может, по сравнению с их нарядами мое платье выглядит смешным и неуклюжим, – кокетничаю я.

– Нет. Совсем нет, – начинает оправдываться Ждан. Неужели хоть какой-то эффект? Рано радуюсь!

– Нам нравится, когда девицы без одежды, – вдруг резко говорит лохматый, тот, который Радим.

Я невольно хватаюсь руками за края кресла, но улыбку на лице удается сохранить, в этом мне слишком часто приходилось практиковаться. До каких границ я готова дойти, чтобы выполнить приказание князя? Готова ли я… на все? Корсет врезается в ребра, в голове гудит от нехватки воздуха.

– Ну что же, Дарена, – слышу голос Ждана. – Ответьте на несколько моих вопросов.

– Конечно.

– Вы знаете что-нибудь о звериной расе?

– Нет.

– Вам не преподавали историю?

– Нет.

– Почему? – с неподдельным удивлением спрашивает Ждан.

Почему, почему. Кого колышет образование полукровок? Уж точно не нашего князя. Придется прикидываться валенком, это легко – главное, мило улыбаться и смотреть понаивнее, как не очень умные люди.

– Не знаю.

– Ладно. Вам преподавали языки?

– Нет.

– Искусство?

– Нет.

– Магию?

– Нет.

– Почему?

– У меня очень невысокий уровень силы, меня бессмысленно учить.

– Кто сказал?

– Княжеский колдун.

– Княжеский колдун… – задумчиво повторяет Ждан.

Вообще мы с Санькой, когда доступ к библиотеке имели, много чего интересного из книг узнали, но ведь он спрашивал о серьезных систематических занятиях? О звериной расе я и правда ничего не знаю. Ну, кроме того, что известно всем: они умеют перекидываться в животных. Так что нигде не соврала – князь не занимался обучением полукровок. А другой… секрет вообще никого не касается.

– Не понимаю, – говорит Ждан чуть позже. – Вам ничего не преподавали – ни историю, ни языки. Как это может быть. Что…

Его прерывает взрыв громкого хохота. Лохматый вскакивает со своего места и быстро идет к нам.

– Ждан, можно я? – спрашивает и получает разрешающий кивок.

Радим подходит и наклоняется надо мной, нависает сверху, как скала, готовая упасть и раздавить.

– Ее ничему не учили – ни музыке, ни танцам. Она катается на лошади в мужском седле и без корсета. А теперь ее одели в шикарное платье и заставили во всем нам потакать. И она потакает, хотя ей очень страшно и еще что-то не так. Может, голодная? Ну, в общем, я знаю почему. Потому что она – полукровка… – заканчивает он с довольным видом, и эти слова, произнесенные его глухим голосом, вдруг делают мне очень больно. Я упрямо застываю в кресле, задирая голову выше.

– Как мы и думали, – лениво говорит Дынко. – Хочет нас надуть. Хоть бы раз ошибиться…

Как же мне было тяжело в этот момент! Не получилось сделать то, чего от меня хотел князь. Хотя сам виноват, что я могла? Надо было относиться ко мне как к дочери, учить музыке и танцам, глядишь, и смогла бы понравиться.

Но зато можно больше не строить из себя благородную даму. Не нужно мило улыбаться и сидеть, как попугай на насесте. Я падаю глубоко в кресло, откидываюсь на спинку и прячу ноги под свою широкую юбку.

– Я не голодная, мне просто холодно, – равнодушно отвечаю на вопросительный взгляд Радима.

Вообще-то мне тут больше нечего делать, но надо, чтобы вожак разрешил уйти. Жду, но он пока молчит, поджимает губы и качает головой. Осуждает? Что мне его осуждение? Я не выполнила волю князя, вот что страшно.

– Как так можно… с собственной дочерью, – вдруг слышу мрачный голос Радима прямо над ухом. – Отменный мерзавец этот ваш князь.

– Это мой отец, – чеканю, зло смотря в его глаза.

С детства училась искусству двойных фраз. Когда прокручиваешь в голове одно, а говоришь другое. Ему я сказала: «Еще слово про моего отца, и я тебе глаза выцарапаю». И он понял, отошел и вернулся к кушетке.

– Можете идти, – кивает Ждан.

Я хотела встать, но вдруг меня как черт дернул! Раз все равно провалила задание, можно подумать о себе и сделать что-нибудь гадкое другим. Я же полукровка, значит, никого не удивит мое неправильное поведение.

– Нет! – резко говорю. – У меня тоже есть вопрос.

И наслаждаюсь их лицами. Что, получили, в-о-л-к-и?

– С чего ты решила, что мы ответим? – интересуется Ждан.

– А я все равно спрошу, – пожимаю плечами. – Так вот. Вы задавали такие вопросы, наверное, очень важные, очень нужные. И мне так вдруг интересно стало, для чего же заложнице быть столь образованной? Или что, – повышаю я голос, – неужели если она будет красиво петь и на пяти языках болтать, то у вас ее в случае измены рука не поднимется убить?

Ох, какие лица! Искренне наслаждаюсь. Что, съели? Теперь я собой довольна, можно и уходить. Я сделала, что смогла, дальше пусть мой папочка князь сам разбирается со своими соседями. Почему это должно меня заботить? Я же ему… не дочь.

Какой все-таки холодный пол, стоило подняться, как ноги тут же занемели. Ничего, скоро выйду в коридор, а там можно и пробежаться. Точнее, попробовать, в корсете особо не разгонишься.

Дверь открыть я не успела. Передо мной появилась рука Радима, она уперлась в гладкое дерево прямо перед моим лицом.

– Обиделась? – заговорил он за спиной. – Полукровка – это понятие вашей страны, у нас такого нет. У нас все дети законнорожденные, все равные. Просто нас предупредили, что для князя полукровки не представляют… ценности. Сказали, что он наверняка захочет нас обмануть. Так что обижайся не на нас… на ваши обычаи.

Какое странное желание… оглянуться и на него посмотреть.

Рука медленно опустилась ниже, к ручке, и распахнула передо мной дверь.

Корсет почему-то не помешал мне долететь до кабинета князя всего секунд за десять. Он меня ждал и, стоило мне войти, тут же понял, что ничего не получилось.

– Ты… – поджал губы.

– Сделала, что могла. Они догадались, когда узнали, что меня не учили ничему, кроме домашних дел.

Как же хочется домой, в свою комнату. Или на кухню к Глаше, поближе к горячему печному боку, в пряные душные запахи готовящейся еды.

– Сядь. – Князь не глядя махнул в сторону кресла и отвернулся к столу, странными мелкими движениями прикасаясь к лежащей на нем вещице. Как будто решался.

Его губы шевелились, но я ничего не слышала. Наконец предмет оказался в его руке и поплыл ко мне медленно, как птичье перышко на ветру. Какая красивая вещичка, круглая золотая коробочка, кружевная с гладким верхом, на трех изогнутых ножках в форме когтистых звериных лапок.

– Бери. Отнесешь сейчас волкам. Попросишь от моего имени прощения и передашь этот подарок в знак моего глубочайшего раскаяния. Сделаешь все, что скажут. Поняла? Я жду полного послушания, и только посмей ослушаться! Иди!

Шкатулка упала в мою ладонь, инстинктивно заставив пальцы крепко сжаться.

Опять идти к волкам? Еще и прощения за него просить? А еще таким тоном приказал, будто это я виновата в его неудавшемся обмане, а он тут ни при чем. Этакая случайная жертва. Ладно, выбора у меня и правда нет, извинюсь, не в первый раз. Извиняться за свою не такую уж длинную жизнь мне приходилось столько раз, что я легко смогу это сделать, даже ничего внутри не дрогнет. Хорошо, пусть все закончится побыстрее.

Кузьма встретил меня за дверью и повел назад, но оказалось, что в комнате волков уже нет, и я последовала за ним в левое крыло замка, где селили гостей. Члены княжеской семьи занимали правую половину, и ходили слухи, что в окна, расположенные напротив друг друга, можно увидеть множество интересных вещей, и княжеские советники часто подглядывают за гостями. Неужели правда?

Кузьма шел медленно и тяжело вздыхал. Что-то мне это нравится все меньше и меньше. Идти одной в комнату к мужчинам? Но ведь князь приказал, и ослушаться никак нельзя. Наверное, он просто не знал, что они уже поднялись к себе.

Остановившись у одной из дверей, Кузьма нерешительно оглянулся. Чего так странно смотреть? Это просто приказ князя.

– Спасибо, дальше я сама, идите.

Все-таки таким пожилым людям нужно больше отдыхать и меньше таскаться туда-сюда по холодным замковым коридорам, да еще в таком тесном камзоле. В нем, наверное, и не вздохнешь как следует.

Я постучала, уже представляя, как дверь откроет Радим, но ее открыл Дынко, высунув в щель только голову.

– Дарена? – удивился. – Чего тебе?

Низкий реверанс. Как же мне надоел этот корсет!

– Его светлость прислал меня с извинениями.

На круглом лице секундное раздумывание.

– Ладно, заходи.

Дверь открылась. Та-ак, зря я так резко вошла, будет урок на будущее, сначала стоит заглядывать. Волки в одних штанах, с голыми торсами и даже босиком. Та-а-ак, комнаты… смежные, похоже, они вместе живут. А у них тепло, в камине полыхает целая огненная буря. На полах пушистые темные ковры, стены обтянуты синей тканью. Мебель не похожа на изысканные княжеские гарнитуры, ничего изогнутого, никаких рельефных аппликаций. Вроде достаточно времени прошло, чтоб оделись.

Хм, ну хоть вожак рубашку натянул, на остальных можно и не смотреть. По крайней мере, постараться не смотреть, они очень красивы, особенно когда по голой груди скользит огненный зайчик из камина. Хотя, может, это не от камина, а от моего лица, я редко так сильно краснею.

Стоп, что я делаю вообще? Нужно переходить к заданию, Ждан настороженно меня разглядывает, будто ждет неприятностей:

– Я вас слушаю.

Реверанс. Хорошо бы за сегодня последний.

– Его светлость приносит свое искренние извинения по поводу случившегося и просит вас принять в знак прощения этот маленький подарок.

Показываю шкатулку и делаю шаг, чтобы отдать. Тут же мою руку перехватывает Радим. Зря, там нет ничего опасного, она же маленькая и легкая, чего он испугался? Что я запущу ее Ждану в голову с такой силой, что покалечу? Легко щелкнув пальцем, Радим открывает крышку и, резко вздохнув, тут же передает ее Ждану, не отводя от содержимого глаз. Теперь они прилипли к ней вдвоем, Дынко, заинтересовавшись, тоже подходит, заглядывает Ждану через плечо и изумлено присвистывает.

Что там такого любопытного? Раньше, чем успеваю сообразить, ноги уже делают пару шагов, и я, вытянув шею, заглядываю в шкатулку сбоку.

И что это? Розовая тонкая атласная ленточка, а на ней плоская костяная пластинка, круглая, покрашена розовым, посередине – рисунок белого кружевного бантика. Какой странный подарок, зачем волкам розовая ленточка, похожая на те бархотки, которые носят иногда на шее?

– Что это?

Ой, когда на тебя в упор смотрят три пары блестящих глаз, это не очень приятно. Быстро отскакиваю назад, наступив на собственное платье, и чуть из-за этого не сваливаюсь на пол. Наверное, нельзя было подходить так близко к вожаку, только бы не нарушить какое-нибудь их правило. Доказывай потом, что случайно.

– Ты не знаешь, что это? – совершенно спокойно спрашивает Радим.

Фух, похоже, ничего страшного не случилось, и они не восприняли мое приближение как оскорбление или что-нибудь подобное.

– Нет.

И тут на его лице появляется такая ярость, что просто дыхание замирает. Что я сделала не так? Неужели князь и подарок прислал неудачный, но ведь он прощения просит! Могли бы и навстречу пойти!

– И что князь тебе сказал? – интересуется Дынко.

– Сказал извиниться и отдать подарок. Сказал делать, что прикажете.

Вдруг мои ладони становятся такими мокрыми, что я хватаюсь за юбку, пытаясь подавить неожиданные подозрения. Не мог князь иметь в виду ничего неприличного, никак не мог. Я же пусть немного, но его кровь. Нет, это я просто испугалась злости, явно читающейся на их лицах, и оттого всякая гадость в голову лезет.

– И что… что вы мне прикажете? – Голос совсем на мой не похож, в голове пусто, я даже про корсет забыла впервые с тех пор, как его на меня натянули.

– Ничего. – Ждан хлопком закрывает крышку и отдает шкатулку Радиму, а тот тут же сжимает ее в руке. Возвращать, видимо, не собирается. – Скажи князю, мы подумаем и сообщим ему, как и в каком виде он принесет нам свои извинения. Иди.

Упрашивать дважды меня не нужно. В коридоре все еще ждет Кузьма. Вдруг так приятно видеть его светлые, замутненные годами глаза. Он как будто вздыхает спокойней и ведет меня в правое крыло к князю.

Что-то тут явно не так! Князь удивился, меня увидев, а потом даже разозлился. А уж когда я передала слова вожака, так просто рассвирепел.

– Никакого от тебя толку! Иди, и чтобы ни слова никому про подарок! – резко махнул он рукой.

И я ушла, не было желания задерживаться, хотя обычно старалась хоть ненадолго, на минутку, но остаться рядом, чтобы чуть-чуть побыть рядом, помечтать о том, что у меня есть любящий отец. А сегодня, наоборот, вылетела из кабинета с большим удовольствием. И даже фразу повиновения на прощание не произнесла.

Слуга отвел меня в комнату у кухни, где ждала Марфутишна с вещами. С каким удовольствием я сняла это жуткое платье, стащила его, как будто оно грязное! А уж корсет сдирала, как освобожденный каторжник кандалы. Что может быть лучше моей обычной одежды, свободной и удобной?

– Нас отвезут позже, когда экипаж освободится. – Марфутишна уселась на кровать, достав из корзины захваченное с собой вышивание. Запасливая!

– Пешком пойду.

Буду я ждать тут несколько часов, пока кто-нибудь сжалится и домой отправит! Идти-то всего пару верст.

День неплохой, дорога сухая, солнышко уже не греет почти, но идти среди полей всегда теплее, чем сидеть в каменных стенах. Кстати, а если пробежаться? Ребячество, как говорила Марфутишна: «В твоем возрасте не пристало носиться, как мальчишке, пора уже стать серьезнее и следить за своим поведением». Звучало, как будто бы моя жизнь уже закончилась, и осталось только сидеть у окна неподвижно, ожидая неминуемого пришествия смерти.

Но сегодня я побегала в свое удовольствие! Заслужила. И как же мне было тяжело! Как было стыдно за князя… За то, что он такой обманщик. За себя, что я пусть и не по своей воле, но врала. За странный подарок, с которым явно что-то не так. Вот только стоит ли разбираться, что? За наши… обычаи. За все.

Только я во двор вошла, как наружу высыпали мои домочадцы во главе с изнывающей от любопытства Глашей. Наперебой закричали, запричитали, заохали.

Как я их все-таки всех любила! Мою Маришку, которую невозможно не расцеловать в обе щечки. И братьев моих непутевых, кстати, их уже пора ловить и купать, чумазые, как будто в луже валялись. Может, и на самом деле валялись, вполне могу себе представить эту милую картину. И необъемную Глашу, которая иногда, будучи в хорошем настроении, пекла нам булочки и пирожки с вишней. И вздыхала тяжело, смотря, как мы все это поедаем, как будто впроголодь живем. Знала потому что, не на сладости набрасываемся, а на ласку да заботу.

И меня сразу отправили спать, предупредив, что потом придется в подробностях рассказывать, какие ужасы я видела в замке и как мне удалось вырваться оттуда живой и даже не покусанной.

Ха-ха, пусть мечтают, у меня уже есть отговорка. Скажу, что князь запретил болтать, и нарушить его приказ, естественно, никак нельзя.

Волки

На улице уже темнело, а они все еще повторяли план возвращения. Ждан столько раз просчитывал варианты удачно провести сотню по пространственной петле назад, что уже с трудом складывал даже простые числа.

– А если петля закрутится вокруг, вам придется просчитывать все заново прямо посреди перехода, ты помнишь? – замученно переспросил он у Улема.

Тот только поморщился.

– Забудь, сейчас бесполезно голову себе забивать, даже знай ты все точки. О чем можно говорить, не учитывая погоду и передвижение зурпов?

– Да знаю я…

В комнате, выделенной для них в казармах, было по-военному пусто – большой массивный стол, много стульев, стенд с оружием и яркая подробная карта человеческих земель на стене.

Как раз ее и рассматривал Радим, задумчиво отмечая деревни на границе со звериной землей. Всего четыре, и три из них на землях Нестора. Какая жалость, он бы предпочел не иметь с ним ни единой пяди общей пограничной земли. Впрочем, как и с дивами.

– Давайте еще раз, – тяжко вздохнул Дынко. – Улем.

– Повторяю: веду сотню до стольского тракта через Старый лес, не трогая петель. Там отправляю в посольство птицу, никакой магии, чтобы не засекли. Жду Гордогора с новостями и припасами, и тут же уходим на северную границу по лесу и тогда уже по петле. Не волнуйтесь, я рассчитаю. У меня девять медведей в отряде, пущу их первыми. Все.

– Девять маловато, надо больше вводить, вернешься потом в замок, наберешь еще десяток.

– По мне, так и девяти предостаточно, но как скажете, – равнодушно ответил Улем и уставился в окно. Гонять по кругу одно и то же десятки раз уже надоело. Тройка явно была сегодня на взводе.

– Тогда все. – Радим оторвался наконец от карты. – У нас еще два дня, если что забыли, есть время вспомнить.

– Значит, я на ужин. – Улем впервые улыбнулся, правда еле-еле. – Нас тут закармливают, как на убой. Каждая трапеза – сплошной пир, если через два дня не уедем, отъедимся так, что и кони не унесут. Князь-то расщедрился на полную, обхаживает, как самых любимых родственников.

– Да уж, расщедрился… – пробормотал Радим. – Что там еда, дочь собственную не пожалел от щедрот своих.

– В смысле?

– Да Дынко опять с играми своими, – влез Ждан. – Воспитывать, говорит, надо по полной. Ну и воспитали. Прислал князь полукровку в подарок, они тут, конечно, считаются чем-то вроде второго сорта, но все-таки – посметь откупиться собственной дочерью, как тебе?

Улем только плечами пожал:

– Ну и взяли бы, не вам, так другим отдаст.

– Да что ты мелешь-то? – чуть ли не одновременно воскликнули все трое.

– Тем более, – многозначительно добавил Дынко, – Ждан утверждает, что все не так просто. Удача, мол, нас сюда специально привела, чтобы с девчонкой столкнуть.

Улема, впрочем, эта речь никак не заинтересовала.

– Да как хотите. Только успокоиться вам бы не мешало, нервные больно. Для бабы это не самая плохая судьба: кому он ее в следующий раз подарит – неизвестно. Все. Спросите в замке дорогу, тут дом отдыха есть у озера, вам как раз туда. А то к завтрашнему дню еще и слезу пускать будете.

Через секунду дверь за его спиной закрылась.

– Прекрасная идея! – Настроение у Дынко повышалось на глазах, он широко улыбнулся, предвкушая прекрасный вечер, но хохот тут же вывел его из сладких мечтаний.

– Дынко, да ты только что опозорился! Тут недалеко целый дом женщин, и от кого мы узнаем о его существовании? Не от тебя, а от… Улема.

К Радиму присоединился Ждан, и теперь они хохотали вдвоем.

– Неважно, кто первый узнал, важно, кого запомнят, – миролюбиво ответил Дынко и закрыл глаза, погружаясь в свои приятные размышления.

Следующие два дня пришлось вкалывать почем зря. В кухню спускались на рассвете, получали хлеб с чаем, а потом до обеда готовили на всех этих гостей княжеских бесчисленных. Из замка к нам безостановочно курсировали кареты, привозя продукты и забирая готовые закуски и сладости.

Меня уже тошнило при виде рыбы, я ею вся провоняла! На тело налипло столько чешуи, что еще чуть-чуть и я буду похожа на самую настоящую русалку. Может, это к лучшему и меня тогда отпустят в озеро плескаться, где рыбы не такие… дохлые, как те, что передо мной лежат? Хорошо, хоть мечтать не запрещают, в остальном же Глаша неумолима, очень уж ей понравилось в первый раз, как я судаков почистила.

Зато благодаря постоянному присутствию на кухне я быстро узнавала новости из замка. К примеру, завтра вечером волки уезжают. Наконец-то! Все, кроме троих, которые останутся, пока не решат, кого взять в заложники. Говорят, даже стали рассматривать возможность забрать королевского сына, того, что младше. Неужто и княжны для них оказались недостаточно умны? И еще вопрос возникает, что же такого князь наделал, что волки заложника требуют, а со своей стороны никого не оставляют? Жаль, ответ на этот вопрос в сплетнях не услышишь, а спросить не у кого.

День отъезда волков был для нас просто праздником. Приготовив последнюю порцию сладостей, мы все вышли к телеге, проводить ее в последний путь. И пожелали, чтоб больше она к нам не возвращалась! Ну, пришлось еще вычищать кухню, мыть не только полы, но и стены, не говоря уже обо всей этой бесчисленной посуде. Зато на вечер, обрадованная окончанием всей этой суматохи с приезжими, Глаша назначила чаепитие.

Я спустилась пораньше, чтобы помочь. Как вкусно пахло! Когда в печи стоит что-то для нас, оно всегда пахнет гораздо лучше, чем то, что готовится на вывоз.

Глаша неторопливо вынимала из деревянной коробки засахаренные орехи и раскладывала их на блюдце, напевая при этом что-то очень знакомое.

– Добрый вечер, – киваю.

– Добрый, Дарька, добрый. Споешь со мной? – В толстых пальцах Глаши сладости казались такими маленькими, хрупкими. Орехи нам вообще достаются, только когда Глаша пребывает в самом лучшем своем расположении духа.

Про петь – это она нарочно. Припоминает, как на свое совершеннолетие я стащила из кладовой бутылку вишневой настойки и мы со старшим братом Санькой и подругой Аленкой распили ее в сарае за конюшней. И никто бы не узнал о нашем неподобающем поведении, если бы мне не вздумалось песни петь. Как ни пыталась Аленка меня уговорить, а Санька – просто рот заткнуть, я вырвалась и спела первый куплет: «А луна весной…»

Нас с Санькой после этого на неделю дома заперли и заставили работать с утра до вечера. Но он не злился; каждый раз, когда я на него извиняющимися глазами смотрела, улыбался пошире и коряво напевал: «А как луна весно-о-й…»

Так что с тех пор меня часто все этой песней дразнят. Обычно это значит, что человек находится в хорошем расположении духа.

– Если наливки плеснешь, – серьезно говорю.

– Еще чего! Чаю налью – и то, если поможешь на стол накрыть. Чашки тащи, вон на столе которые.

И я таскаю чашки, расставляю блюдца с орешками и маленькими медовыми коврижками, а Глаша уже вытаскивает из печи румяные ватрушки.

Как только все готово, зовем всех вниз. Мальчишки приносятся самые первые, усаживаются на лавку у стены. Тяжелый деревянный стол сразу же начинает трястись, как будто живой и их испугался. Приходится к тому же следить, чтобы они не таскали сладости и не прятали их в карманы, чтобы съесть попозже, в одиночестве. Мальчишки, они иначе не могут.

Маришка приходит последней, я заняла ей местечко рядом, люблю, когда прижимается теплым боком, и я передаю ей самые сладкие орешки, утаскиваю их прямо из-под рук мальчишек.

Вечером засыпаю счастливая; с утра не придется вкалывать на кухне, и давно уже не было у нас такого душевного чаепития.

Мне снится сон, давний мой сон, сопровождающий меня с самого детства. Во сне я просыпаюсь у озера. Овальное ложе из больших кусков камня под навесом из дерева. Навес держат кривые палки, плотно оплетенные тонкими стеблями, усеянными цветами и листьями. На камнях – огромная мягкая куча пуха, накрытая чем-то прозрачным. Идет дождь.

Я просыпаюсь на пухе, под мягким невесомым одеялом мне тепло, дождь шумит по навесу, льет на землю вокруг, скапливаясь в ручьи, текущие к озеру, окруженному густым лесом. Мне совсем не страшно, хотя лес старый и мрачный, вековые деревья растут очень близко друг к другу, а все оставшееся пространство плотно затянуло плотным, колючим на вид подлеском. Сквозь такой не проберешься, сразу видно, людей здесь не бывает.

Мне не страшно. Вокруг так красиво.

Я чего-то жду. Каждый раз просыпаюсь тут и жду. Чего? Спросить не у кого, но одно знаю точно – это может прийти откуда угодно: из леса, из озера. И почему-то очень важно дождаться.

Потягиваюсь и переворачиваюсь на бок, так удобнее наблюдать за водяными дорожками, летящими с неба, и за поверхностью неспокойной озерной воды.

Я ведь очень часто здесь просыпаюсь, вот только утром опять про это не вспомню. Странная двойная жизнь, там не помню о снах, здесь – зачем просыпаться там.

Я жду.

Меня будит свет за окном. Высоко стоит яркое солнце, обещая один из тех редких осенних дней, которые очень похожи на летние, и, главное, я проведу его не на душной кухне, а так, как захочется. Да еще и ярмарка послезавтра, можно считать, закончились тяжелые будни и наступили праздники. Жизнь прекрасна!

Три дня не каталась верхом и навестить Мотылька смогла всего раз, вчера. Стащила ей пару яблок из погреба, она обрадовалась, конечно, тычется мне в шею щекотным носом, дышит шумно, фыркает. Ей тоже непросто в стойле стоять, лунные – они не могут долго без движения. Но никак нельзя было вчера уезжать. А сегодня зато никто мне не помешает, потому что все спят!

Только мальчишка-конюх дремлет на куче соломы, сваленной у теплой стены. Из-под тулупа, когда-то белого, а сейчас черного как сажа, только пятки торчат и макушка. Впрочем, он сам просыпается, разлепляет глаза и идет седлать Мотылька.

– Хорошо, что пришла, – говорит, – а то она уже вся извелась, по стойлу топчется, ржет, места себе не находит. Жалко ее.

– Тогда седлай быстрее! – смеюсь.

Через несколько минут мы с Мотыльком выскакиваем из ворот и несемся в поле. Как же я люблю такие прогулки, хоть визжи себе во весь голос, не скрывая восторга, ведь вокруг – ни души! Холодный ветер резко хлещет по щекам, но сейчас мне на него плевать! Раздолье, я как будто лечу над землей, чистое голубое небо висит низко-низко, накрыв крышкой широкое поле, окруженное лесом и холмами. Мы скачем по кругу, просто чтобы размяться, пока не решила, куда поедем. Может, к озеру, на мое любимое место, а может, к тракту, посмотреть, не появилось ли там чего интересного.

Сегодня я тоже не сразу замечаю всадников. Все же они еще очень далеко, едут неторопливо, в один ряд.

Нет уж, сегодня мое утро, и я делаю что хочу! Я разворачиваю Мотылька и несусь в обратную от них сторону, подгоняю лошадь коленями, и мне весело. Здесь не мрачный холодный каменный зал, где я чувствую себя как в заточении, здесь мой мир, деревья, поле, трава – все мое! Тем более что приказ князя наверняка больше не действует. А без приказа еще вопрос, хочу ли я снова оказаться в обществе злых физиономий. Вряд ли! Слышу за спиной крик «Сто-о-ой!», а в ответ только хохочу и мчусь дальше. Краем глаза вижу, что они пришпоривают коней и несутся за мной.

Что это? В догонялки хотят поиграть? Надо же, тут, на моей земле, и в догонялки? Какие… самоуверенные. Мне еще смешней. Ну, посмотрим! Повернем пока к лесу, там дорога одна окружная с резким поворотом, где их можно легко провести. Всадники летят за мной, из-под копыт фонтанчиками брызжут комья черной земли. Может, их жеребцы и повыносливее Мотылька, но зато я вешу меньше, да и главное мое преимущество – знание и хитрость.

Сразу на въезде в лес быстро сворачиваю вбок, на узкую тропинку, и аккуратно направляюсь вглубь. Как и задумано, они проносятся мимо, по широкой просеке между деревьями, думают, я уже за поворотом.

Здесь так чудесно пахнет хвоей и сырыми листьями. И еще грибами – один из самых любимых запахов. Мотылек топчется по земле, засыпанной мелкими ветками и сосновыми иголками: покров такой мягкий, что ее движений почти не слышно.

Теперь можно и дальше ехать, выходим с тропинки и несемся к полю. Через пару минут всадники тоже показываются на краю леса, быстро догадались, что я их вокруг пальца обвела. Быстро, да не настолько, чтобы меня поймать. Несусь к тракту, там, за холмами, есть еще одно место, где я их так же легко надую! А потом и домой уже пора будет возвращаться.

Мотылек фыркает, как будто смеется вместе со мной. Тоже довольна: когда еще выпадет шанс поиграть с кем-то в догонялки?

На краю поля нам надо переехать неглубокий длинный овраг, заросший мелким колючим кустарником.

Мотылек вдруг резко останавливается, я с трудом удерживаю ее за шею и одновременно держусь, чтобы не свалиться на землю. Что там впереди ее напугало? Внимательно осматриваюсь, сзади слышится шум приближающихся всадников, но сейчас мне не до игры. Я вижу в траве блестящую полосу, резко скользящую в траве. Змея! Аккуратно подталкиваю ногами Мотылька, чтобы она отступила назад. И вдруг – резкое шипение и странный звук пущенной стрелы.

Я слетаю с Мотылька и наступаю змее на голову, вдавливая в землю. Слишком поздно…

Еще одна змея цапнула мою лошадь за заднюю ногу, чуть выше копыта. Мотылек, отходя от одной змеи, напугала другую. И понесло же меня в этот сырой овраг, в эту змеиную яму! Так заигралась, что забыла, как тут осенью опасно!

Есть, правда, надежда, что змея не ядовитая, но она пропала, как только я подняла ногу. Серая с зигзагом на спине – это гадюка. Да еще здоровая какая, значит, и яда больше.

Мотылек водит головой из стороны в сторону, я сажусь на землю, и она медленно опускается рядом. Времени слишком мало, что теперь делать? Выбор-то небольшой – или дать ей умереть, или волки узнают обо мне кое-что новое. Что ж, Мотыльку умереть я не дам!

Охватываю руками место укуса. Ладони покалывает, и сейчас станет очень холодно, но отступать некуда. Я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание.

Закрыв глаза, направляю себя в кровь Мотылька, теку по ее венам, нахожу черноту и уничтожаю ее, очищаю изнутри, выскабливаю, как грязный кухонный котелок.

Краем уха слышу, как спешиваются всадники, как они подходят и останавливаются вокруг.

Потом резко начинают болеть легкие. Но нельзя дышать, у меня всего один вздох, всего одна попытка вылечить. Вздохну – не смогу больше вернуться в течение ее крови.

Упрямо теку по венам Мотылька, в глазах белеет, а в ушах только грохот, все громче и громче.

– Хватит! – кричит вдруг кто-то яростно над ухом, меня отрывают от лошади и сильно трясут. – Дыши давай!

Я судорожно дышу, сгибаясь. Подняв голову, вижу серьезное лицо Радима, он держит меня за плечи, не давая упасть.

– Ты что, больная? Так можно и умереть! Это же не игрушки! – начинает выговаривать, как маленькому ребенку. В глазах у него… слишком много серого, и эта серость прямо клубится, как мглистые грозовые тучи.

Влез в мое лечение и остановил меня! Если теперь Мотылек умрет, только он один будет в этом виноват! Как… как он посмел?! Гость он там не гость, волк не волк, мне все равно!

– На свете очень мало существ, которыми я дорожу, и я не собираюсь терять ни одного из них! – вдруг кричу ему прямо в лицо! Я готова его ударить, убить, если из-за него лечение не закончено. Если из-за него… Я хочу сделать ему больно! Но… недолго.

Когда он резко обхватывает мою голову руками, так, что ладони закрывают уши, и замирает напротив, глаза в глаза, словно воткнувшись в меня взглядом, я теряю весь боевой пыл. Что-то происходит, вокруг исчезли звуки, краски расплылись, став однотонно-серыми, и даже запах мокрой земли испарился, как не бывало. Вокруг ничего нет, только пустота, беспросветная темень, мрак, холод, стужа. Это окружает меня всю жизнь, это и есть моя жизнь, но сейчас… Я боюсь пошевелиться и вижу только его глаза, только его лицо, сосредоточенное, удивленное и вдруг – растерянное.

Он отпускает меня с глубоким вздохом.

– И что я говорил? – слышу веселый голос Ждана. Они с Дынко стоят прямо за нами, а я только их заметила.

– Не надоело тебе еще все знать? – это уже Дынко.

Мотылек! Что с ней? Как страшно оборачиваться, вдруг… я не смогла помочь? Так, надо посмотреть поближе. Похоже, все обошлось, она ровно дышит, уши подергиваются, и глаза блестящие, здоровые.

Мотылек вдруг поднимается, немного мнется на месте, словно проверяя, все ли работает, и довольно фыркает.

Она здорова! Вот только у меня ноги подкашиваются, сил удержаться не хватает. Меня кто-то подхватывает, и становится так тепло! Терять сознание в тепле, оказывается, совсем не так страшно, как в холоде.

Очнулась я дома, в своей кровати, под своим одеялом. Уже темнело, рядом, на твердом деревянном стуле с прямой спинкой сидела Марфутишна, и лицо у нее было таким серьезным, что сразу захотелось глаза снова закрыть. Неужели они меня… прямо сюда притащили? Неужели не знают наших обычаев? Если они это сделали, моей репутации конец. Никогда никто не поверит, что они не воспользовались моей беспомощностью. И как тут поверишь, если я и сама ничего не помню?

Страх заставляет биться сердце все чаще.

– Вижу, что не спишь уже, – говорит воспитательница. Голос вроде незлой, может, пронесло?

– Что со мной случилось? – На всякий случай делаю вид, что с памятью плохо.

– Как можно быть такой рассеянной? – качает головой. – Если бы не Мотылек, не знаю, когда бы тебя нашли. Прискакала во двор одна, копытами стучит, ржет во весь голос, мы так все испугались! Хорошо, недалеко искали. Ты упала прямо у поля? Мотылек поскользнулась, что ли? И ушибов нет, и ни одной шишки на голове, странно даже. Чем ты ударилась?

– Не помню.

– Повезло. Значит, все обошлось, – говорит, как будто обвиняет, что со мной все в порядке.

– Да, повезло, – соглашаюсь.

Так легко становится. Какие все-таки молодцы! Пожалели полукровку, не стали позорить. А теперь еще и домашние вокруг носятся, надо же, как волнуются, приятно, как ни крути! Приносят прямо в комнату поднос с едой, бульон и булочки, а потом молоко с медом. Маришка залазит под одеяло и остается спать со мной, хотя обычно ей этого не разрешают.

К утру силы восстанавливаются, я иду навестить Мотылька и с восторгом слушаю ее довольное ржание. Укуса почти не видно, остались только слабые следы, похожие на точки.

От радости бегу в погреб и притаскиваю ей целую кучу яблок. Если поймают – ох ругать будут, ну и ладно. Главное – она жива!

Волки

После обеда прилетела птица с посланием. Слух о корабле, способном покрыть такое большое расстояние, оказался, как они и надеялись, ложью. Более того, дивы даже не рискнули залететь на территорию леса, хотя, в отличие от людей и лесных, научились успешно путешествовать в первой полосе Старого леса. Подогнали корабль к лесу, повисели и улетели в сторону своего поселения, значит, не были уверены в собственных силах.

Так что теперь повода праздновать было целых два. Ну, по крайней мере, так считал Ждан, остальные двое, наоборот, раскисли.

– Хватит зубы скалить, – огрызался Дынко. – Ты такой только оттого, что опять случайно угадал про девчонку.

– Это не случайность, а закономерность, пора бы и признать.

– Никогда, так и запомни! Радим, что делать будем?

– Пффф…

– Очень содержательно! Давай тогда я скажу. С кочевниками все решено, до ярмарки дел больше никаких нет, потому желаю отдыхать. Радим, точно с кочевниками решил?

– А почему нет? Если найдем на ярмарке любого из лидеров трех групп, не придется потом тратить время и бегать за ними по пустыне. Это называется «использовать все преимущества сложившихся обстоятельств». Информация лишней не бывает, даже если все закончится хорошо, и то пригодится. А хорошо в нашем случае, как сам понимаешь, под большим вопросом…

– Ладно, ладно, не порти день. Скажи лучше, ты знаешь, что делать?

– Примерно.

Ждан тут же оживился.

– Признаем сразу, чего делать – непонятно, она же человек. Предлагаю пустить все на самотек. И я согласен, надо пользоваться моментом, расслабиться и продолжить отдыхать. Пока дивы не нашли способ быстро перебросить большое количество воинов прямо к столице, нападения можно не ждать. По крайней мере, пока они не узнали нашу новость.

– Так и сделаем, – наконец согласился Радим.

Ярмарка всегда проходила в пятничный день. В этом году она последняя, после почти сразу начинаются заморозки, а вскоре и снег выпадает. Ярмарка – наше единственное развлечение, особенно первая и последняя в году, они самые большие. Целый день можно ходить, и всего интересного не успеешь увидеть. А вечером после ярмарки бывают танцы, жаль, нас туда не пускают. К этому времени неумолимая Марфутишна выходит за своими подопечными, то есть за мной, на охоту, настигает, с силой утопленника хватает за руки и тащит домой.

Однажды я предложила ей остаться и потанцевать. Надо было видеть эти глаза, испуганные до предела одними представленными картинами!

– Я? В таком месте? – охала воспитательница. – В темноте? Без сопровождения мужчины?

Как будто это не танцы, а шабаш какой-нибудь со всеобщим развратом в конце.

Все равно даже без танцев ярмарочный день – чуть ли не единственное важное событие в нашей жизни.

В ночь на пятницу не очень-то мне спалось, часто будил шум. У дома развлечений, как его у нас прозвали, творилось невесть что. В окно было видно зарево огромных костров, несмотря на расстояние, слышались взрывы фейерверков и доносился дикий хохот. Бывало, конечно, что у них шумели, но такого! Только под утро успокоились, и я наконец заснула. Проснулась к обеду, как раз на ярмарке все закончили главные торговые дела, и сейчас уже можно идти развлекаться. Эх, какое это все-таки наслаждение – спать, сколько хочется, жаль, нечасто удается.

Так, для начала умоемся. Теперь одежда… На ярмарку меня, понятно, пустят только в приличном виде, то есть не в штанах. Мое новое шерстяное темно-серое платье, сшитое собственноручно под присмотром Марфутишны, отлично подойдет и смягчит в случае чего ее гнев, без которого еще ни одна ярмарка не обходилась. Обувь и плащ вычищены с вечера, осталось только соорудить на голове какую-нибудь прическу. Хотя хватит и косы, прически проще и не придумаешь. В общем, вскоре к ярмарке я была полностью готова.

Потом спустилась завтракать. Маришка с братьями давно поели и играли в гостиной у камина. Странная игра, как будто пытались друг друга в этот камин уронить. На кухне Глаша с Катринкой стояли близко друг к другу и о чем-то шептались. Меня как увидели, Глаша даже покраснела. Очень любопытно!

– Что-то случилось? – тут же спрашиваю.

– Нет, что ты, – фальшивым голосом отвечает Глаша.

Точно случилось, и делиться новостями опять никто не спешит! Похоже, придется идти на крайние меры, простыми вопросами не обойтись.

– Скажете, что случилось, расскажу, что в замке было, – без раздумий выпалила я.

Ну, против такого они устоять, конечно, не могли.

– Ночью слышала, что творилось? – спрашивает Глаша.

– Да, шум какой-то все время спать не давал.

– Это волки там веселились вовсю, пили, костры жгли, притащили музыкантов, даже бои устроили.

– Всех девок, говорят, перепробовали, и не по одному разу, – добавляет Катринка с кривой усмешкой.

Тьфу ты, мерзость какая! Я думала, что секрет стоящий, а тут такая ерунда.

– Ты что говоришь-то Дарьке, – тут же одергивает ее Глаша. – За языком-то следи! Она же ребенок совсем!

Да уж, ребенок. У нас каждый ребенок знает, откуда дети берутся, всегда найдутся добрые люди, которые объяснят. После каждой свадьбы в деревне пересказы ходят, как там у молодых все прошло. Глупости рассказывают, но с таким видом, как будто про что-то важное. Что может быть важного в подобном… не знаю.

Но обещание есть обещание, говорю взамен, что в замке было. Ну… почти все. А если совсем честно – только пятую часть, ту, что они и так знают. А что делать, приходится как-то выкручиваться.

Тут как раз приходит Аленка, очень вовремя! Спаси меня быстрее от этих двух любопытных зубастых чудовищ, которые недовольны моей слишком короткой историей.

Аленка – моя единственная подруга в деревне, одна из двух за всю жизнь. Второй Стаська была, но теперь ее как бы и нет вовсе. Остальные девчонки с нами не дружили никогда, мне завидовали, Аленку жалели. Чему завидовать, непонятно, я бы легко променяла мою чудесную жизнь на родителей, которым не все равно, кто я и где. Хотя Аленку жалеть есть за что, у нее всей семьи – одна мать, и та очень больная, не встает, Аленке тяжело приходится самой со всем управляться: и с хозяйством, и с огородом. Она старается, но все равно не справилась бы – ей мы помогаем, да из замка иногда, ну и Аленка шьет хорошо, тоже пусть небольшой, но приработок. Мужа бы ей хорошего, но у нее внешность слишком необычная – бледное лицо, ресницы и брови почти белые, глаза, как у рыбы, прозрачные. Никто ее не сватал, не знает никто, какая она добрая и верная. Какая из нее жена получилась бы хорошая. Так жаль!

С нами напрашивается Маришка, жалобно заглядывая в лица, но мы и без просьб не откажемся от компании ребенка. Меньше приставать будут всякие развеселые личности, на ярмарке это бывает. И с братьями повезло, они собрались идти веселиться попозже. Братья у меня погодки, двенадцать, тринадцать и четырнадцать лет. Пока сидят дома, можно спокойно отдыхать, а как на ярмарку придут, придется глаз с них не спускать. Такой возраст у них шебутной, лезут везде и пакостят. Каждый раз боюсь, что поймает кто-нибудь да так уши надерет, что оторвет вместе с головой. Особенно старшего, Пашку, он младших все время подбивает на воровство, а сам вроде как ни при чем. Так и хочется выпороть! Но не могу, они же, как я, без родительской любви растут, да и четырнадцать лет уже такой возраст, когда взрослыми все себя считают. Нельзя же унижать в нем пусть маленького, но уже мужчину.

Ну все, пара часов у нас пока есть.

– Готовы? – бодро кричу у выхода.

– Да! – отвечает Маришка, и мы идем на ярмарку.

Ах эта ярмарка! Как приятно влиться в ее яркий, шумный, суетливый мир, закружиться вместе с множеством людей, съехавшихся во всех окрестных деревень и городов, утонуть в кипящей смехом толпе. Иногда на ярмарке можно встретить представителей других стран. Частенько мы видели лесных людей, худых и бледных, одетых в закрытые длинные плащи из плотной ткани матовых тонов. Гораздо реже попадались горные люди – коренастые, шумные мужчины, все как один с оружием, обычно таким огромным, что при их росте смотрелось немного нелепо. Но они, похоже, наоборот, думали, что так красивее. Кстати, может, и волки бывали? Если одеть звериных, как наших, то не уверена, что смогла бы их отличить от людей.

Сегодня, правда, чужаков мы не встретили, вокруг были одни люди. Мы шли мимо палаток и прилавков, с трудом пробираясь через толпу. Кругом гудели голоса, сквозь которые прорывались более громкие вопли торговцев, предлагающих свои товары. Торговые ряды нас не интересовали, денег почти не было. Мы искали развлекательную зону, где все веселье, где выступают певцы и танцоры, там еще бывают всякие разные необычные заморские редкости, вроде странных животных или магических артефактов. Хотелось немного повеселиться перед тем, как притащится Марфутишна и загонит домой.

Сегодня было очень много народу, как всегда в последнюю ярмарку года. Многие спешили, ведь надо успеть продать все ненужное и закупить необходимое на долгую зиму.

А еще было много кочевников из свободных пустынных земель, что на юге от человеческих. По твердому убеждению Марфутишны, кочевники – одна из опасностей, поджидающая каждую девушку на пути добродетелей. Сколько слышала, как они воруют красавиц, перекидывают через коня, увозят да продают кочевым торговцам (правда, лично ни об одной не знала, но говорят, значит, так и есть). И хоть я напоминала, что к красавицам того типа, которых хочется утащить в свое логово, не отношусь, да и заработать на мне вряд ли много сумеют, но избежать поучений не удалось. Никогда мне не удавалось избежать ничьих поучений. Ни разу!

Постепенно толпой нас вынесло куда-то на край ярмарки. Тут плотно стояли груженые повозки с привязанными к ним лошадями. На земле лежали кучи мешков, каких-то ящиков, местами горки мусора.

Ну, мы не сразу поняли, что зашли куда-то не туда. А когда развернулись, пришлось долго обходить сплошные ряды повозок. Народу вокруг становилось все меньше. В конце концов мы уперлись в тупик, где посреди дороги горел костер, а вокруг плотным кольцом сидели мужчины. Кочевники с загоревшими дочерна лицами и все как один с кинжалами за поясом.

Упс! Невезение какое, нас быстро увидели, двое мужчин поднялись и широко заулыбались, приглашая к костру. Этого делать никак нельзя, не думаю, что украдут, но проверять как-то неохота. Маришка вот еще цепляется за руку, испугалась, когда они к нам подошли.

Настойчиво просят еще раз. Нет, никак не можем, спешим. Пока еще улыбаюсь, но уже настороженно, не нравятся мне их заискивающие взгляды, и подталкиваю Маришку назад. Ну, догадайся же, развернись и иди, а я пойду за тобой.

А она, как назло, вцепилась теперь в юбку и двигаться мешает. Все равно еще раз громко скажу, что нас ждут, и уйду.

Тут за собой слышу грохот, как будто что-то тяжелое падает на кучу ящиков и они все разваливаются. А потом за спиной становится так тепло, будто там камин разожгли.

– Вот вы где, – услышала я знакомый голос.

Дынко стоял прямо за моим плечом. Дынко здесь? Как вовремя… Надо же, как я ему обрадовалась! Волки в нашем случае однозначно лучше, чем кочевники.

Маришкины пальцы отрываются от моего подола, Дынко берет ее на руки, но смотрит вперед, на мужчин.

– Вы пошли не в ту сторону, – равнодушный голос справа.

Ждан стоит поближе к Аленке, но смотрит тоже вперед. Предостерегающе.

Лица кочевников теряют улыбки и превращаются в равнодушные маски. Они разворачиваются и уходят, даже спинами выражая полное презрение.

Маришка не спешит слезать с рук Дынко, и он, похоже, не против, тащит ее и даже слушает, что та болтает.

Я иду за ними возле Радима и делаю вид, что не удивлена их присутствием и ничуть не рада.

Сзади идет Аленка с Жданом. И двух минут не прошло, а они как старые знакомые беседуют о… Рукоделии? Не может быть! Что Ждан может понимать в рукоделии? Похоже, ничего, но слушает внимательно и даже вопросы наводящие задает. Интересно, узнала бы моя подружка, что рядом с ней идет вожак, сильно бы удивилась?

– Чему улыбаешься? – тут же спрашивает Радим.

– Да вот думаю, говорить или нет Аленке, что она рассказывает о способах вышивать двусторонней гладью вожаку.

– Да уж, – и тоже улыбается.

– Вежливый он у вас. А как это кстати, вожак?

– Э-э-э, ну, это сложно объяснить не… волку. Вожак – это тот, кто за собой ведет в случае войны или опасности. Тот, чья воля сильнее воли других. Ну, в общем, как-то так. – Радим растерянно оглянулся на Ждана и замолчал.

Ну нет, так легко он от меня не отделается! Когда еще будет возможность пройтись рядом с волком, да еще и который на вопросы отвечает?

– А разве вожак не самый сильный?

– Самый сильный, – согласно кивает лохматый.

– А среди вас разве не Дынко самый сильный?

Та-ак, до чего-то докопалась: Радим раздумывает, как будто не решается ответить. Не ожидал от меня подобных вопросов?

– Да вот, понимаешь ли… Да, Дынко самый сильный. – Радим искоса скользит по мне глазами и отворачивается. – В человеческом… обличье.

В… человеческом? Я как в стену врезаюсь, останавливаюсь на одном месте. Радим хватает меня за руку и молча тащит за собой. Навстречу идет толпа крестьян, видимо, из одной деревни, потому что они громко переругиваются и тут же хохочут. Когда их шумная компания остается за спиной, Радим спрашивает:

– Что, не рада уже, что спросила?

Почему не рада? Просто прозвучало как-то вдруг, хотя я знаю, что звериный народ в зверей перекидывается. Это же очень… любопытно.

– Нет, просто неожиданно. Хочу… посмотреть.

– Чего?

– На ваше… нечеловеческое обличье.

– Это не развлечение, а боевая форма! – сухо отвечает парень и тут же меня отпускает.

Надулся, что ли? Он уходит вперед и, поравнявшись с Дынко, что-то тому говорит. Тут Маришкино счастье заканчивается, и она оказывается на своих двоих.

Наверное, им пора уходить? Надо Маришку забирать, чтобы не мешала.

Не тут-то было! Заберешь ее теперь! Я даже пару шагов не сделала, а она как схватила Дынко за руку! Тянет в мою сторону и пищит:

– Ну пойдемте на колдунов посмотрим, ну пожалуйста!

Интересно, почему они ей поддаются? Кивают и идут к высокому фиолетовому шатру, на постаменте перед которым обычно выступают колдуны. Хотя на самом деле там в основном одни фокусники бывают. Но при нашей скуке и фокусниками пренебрегать глупо.

Выступления колдунов всегда привлекают много народа, Дынко идет через толпу, затем Маришка, я, Радим последний. Аленка с Жданом идти к помосту не пожелали, а остались вдалеке, оттуда, кстати, тоже можно выступление разглядеть, правда, не так подробно.

Почти у самого помоста Дынко раздвигает боками народ, освобождая нам место. Радим вдруг подхватывает Маришку и сажает на шею. А та визжит от восторга, сверху-то все лучше видать. Хорошо все-таки быть маленькой. Иногда. Вон на руках таскают, на шею посадили и потакают всячески.

– Твоя сестра? – кивает на нее Дынко.

– Да.

– А сколько вас… таких?

– В смысле полукровок? – спокойно спрашиваю.

– Ага, предпочитаю слово «незаконнорожденные».

– Нас шестеро: я, Маришка и четыре брата. Пока.

– Пока? – глупо спрашивает Дынко.

Смотрю – тут же краснеет, понял, что значит пока. Надо же, и это тот, кто всю ночь в доме развлечений веселился? Смешно так, что я не сдерживаюсь и совершенно невежливо хохочу во весь голос. Даже Радим с Маришкой оглядываются посмотреть, что такое у нас происходит. Потом они проходят дальше, почти до места, где начинаются доски помоста.

– Слушай, – Дынко нервно проводит по своим волосам рукой, – я никак не могу понять… Не знаю до конца, что у вас прилично, что нет. Что… стыдно. Как с тобой разговаривать, чтобы не смутить?

– Меня?

– Да, тебя! Предположим, мне нужно о тебе что-то узнать. Что-то, не относящееся к уборке, готовке и шитью. Что-то личное. Как мне с тобой говорить?

Ничего себе вопрос! Даже… представить страшно, что он там хочет обо мне узнать. Зачем, интересно?

Пи-и-и-иффф! Над помостом взлетел небольшой огненный голубь и растаял в вышине дымом. Колдун! На помосте настоящий колдун, не подделка! Я ахаю вместе с толпой и подаюсь вперед.

Вот он, в длинном черном плаще, на который наклеены глупые золотые и серебряные звезды. Обычно колдуны так, конечно, не ходят, но на выступлениях это такой же необходимый атрибут, как черный кот. Вот и кот, толстенный и пушистый, сидит у его ног, отвернувшись в сторону и презрительно топорща усы. Через пару минут колдун выхватывает из рукава длинную ярко-розовую ленту и взмахивает ею. Лента взлетает и… расплывается блестящим туманом.

Тут я вспоминаю про Дынко. Невежливо вроде, на вопрос ведь я не ответила. Хотя не знаю, что на такое можно ответить? В любом случае надо сначала подумать.

Но когда оборачиваюсь, он улыбается, видит, что сейчас от меня мало толку.

– Потом поговорим, – наклоняется ко мне. – А пока постой спокойно, хорошо?

И он заходит мне за спину и крепко… обнимает двумя руками, одной – под грудью, держа мои руки прижатыми к телу, второй – за плечи. И утыкается лицом в шею.

Сверкающий туман пускает щупальца, завиваясь кольцами, как змея, и я вздыхаю вместе со всеми зрителями. Но по разным причинам. Они – от увиденного представления. А я… я оттого, что он делает. Белым днем среди множества людей обнимает меня, как будто так и надо! Хорошо, что вокруг нет знакомых, но ведь могли быть! И что еще странно, он обнимает, а мне… не страшно. Ничуть! Ведь если бы хотел сделать что-то плохое, сделал бы, когда я без сознания валялась после лечения Мотылька. Разве не так?

– Зачем ты? – спрашиваю шепотом.

Он даже не шевелится, только щекотно дышит. Потом, правда, говорит, отчего кожа начинает сильно зудеть, так что хочется почесать:

– Мне нужно запомнить твой запах.

– Запах? Зачем?

– Чтобы в случае чего я мог тебя найти. – Его горячее дыхание просто обжигает. А о том, что он говорит, вообще, похоже, лучше не думать. – Вот сейчас, например, я уже изучил твой запах и смогу тебя найти на расстоянии примерно в полмили. Через несколько минут я запомню его достаточно хорошо и смогу найти тебя на расстоянии двух-трех миль.

Колдун машет руками в воздухе и создает зелено-серое полупрозрачное привидение. Оно зависает над помостом и яростно машет подобием рук в сторону людей. Мужчина вызывает второе привидение, красно-коричневое, в платье. Он машет рукой, и привидения разыгрывают встречу двух влюбленных. Сильный колдун, создать картинку очень сложно, а еще сложнее удержать ее устойчивой. И добрый, вон как выкладывается, хотя это мало кто понимает. Денег он особо не заработает, значит, просто искренне хочет народ чудесами порадовать. Толпа хохочет от удовольствия, я слышу, как визжит от восторга Маришка. Радим изредка оглядывается на нас, но сразу отворачивается.

Когда привидения, взявшись за руки, тают, Дынко меня отпускает. Колдун как раз готовит новый номер.

– Так зачем тебе запах-то мой? – пользуясь передышкой, спрашиваю. Чего это он так смутился, как будто ему пять лет и его застукали за воровством конфет?

– Ну-у, вдруг опять кочевники попадутся. Или еще кто-нибудь.

– Да, кстати, спасибо. Как это вы там оказались так вовремя? Случайно мимо шли?

– Да, да! Шли мимо, а тут… вы.

Врать не умеет. Интересно, что они там делали? Что там можно делать? Да на скрытый рынок ходить! На подпольный рынок, где торгуют всякими запрещенными товарами вроде кристального порошка, способного всего за пару дней превратить человека в подобие слизняка, будет лежать и слюни пускать, разучившись двигаться и даже говорить. Так рассказывают, сама-то я ничего подобного ни разу не видела. А еще поговаривают, там даже людьми торгуют.

Так, что-то я отвлеклась. На чем мы там остановились?

– Дынко, тебе нужен мой запах, чтобы охранять от кочевников? – Кто в такое поверит? Вообще это как-то все… странно.

– Ну, нам может лечение твое понадобиться. Ты ведь… поможешь, если что?

Почему я так быстро киваю, даже не успев подумать? Лечение выматывает меня, делает больно, холодно и страшно. Но для них я это сделаю, совершенно точно. Почему? Может, потому что они меня пожалели тогда, на улице, не стали позорить, привезя в дом. Или потому, что Маришку таскают и терпят все проявления ее детского восторга. Кстати, надо будет ей напомнить, что нельзя дергать людей за нос и отрывать уши, что она пытается проделать с Радимом, даже если он стойко молчит и не сопротивляется.

– Да, вот еще чего хочу спросить. Ты зачем нам соврала, что тебя магии не учили?

– Это был не мой секрет.

– А чей?

Вообще секрет-то уже ничей. Старик Атис почти полтора года как умер. Так что данное ему обещание молчать можно считать выполненным. Смерть деда я очень тяжело пережила, да и пережила ли? Ведь и сейчас вспоминаю – слезы на глазах. Так с волками и делюсь впервые после его смерти своим секретом, рассказываю о нем… чужаку.

– Когда мне было тринадцать, в нашей деревне поселился старый чернокнижник. Ему разрешили жить с условием, что он не будет пользоваться магией, а тем более ее преподавать. Нас тогда пугали, что злые чернокнижники крадут детей и приносят их в жертву демонам. Однажды мы с ним встретились в лесу, разговорились, он, помнится, долго смеялся, когда я попросила принести меня кому-нибудь в жертву, мол, надоела мне уже жизнь, ничего нет в ней хорошего. Так мы и подружились. Стала я к нему в гости ходить, а он меня учил втайне от всех. Смешной был, борода длинная-длинная, седая, и вокруг пояса толстенная цепь с огромным ржавым замком. Я все время представляла, что он мой дед.

И я прямо увидела его, моего старика. Дедушкой его называла. Иногда он гладил меня по голове, и это были такие редкие счастливые минуты, что я их все наперечет помню. И помню, как нашла ключ от его замка, подобралась к спящему и попыталась открыть. Что было! Повезло, что он проснулся вовремя и успел захлопнуть замок до того, как полезли демоны. Это я потом узнала, что за замок такой дед носил, от чего закрывался. И нас всех закрывал.

– Он учил тебя только… лечению? – осторожно интересуется Дынко. Знает, значит, кто такие чернокнижники и чему могут научить.

– Только лечению, правда. Он… не хотел подвергать меня никакой опасности. Помню, долго уговаривала его научить вызову демонов, и однажды он сдался, посадил меня на стул у стены, сказал, покажет, как это делается. Вынес из комнаты все ценное и вытащил из низшего мира самого маленького и слабого беса.

– И как? – Какой настороженный все-таки голос у него.

– Это существо сожгло все в комнате, кроме деда, меня и стула. Больше с просьбами завести себе зверушку я не приставала.

И слышу облегченный вздох.

– А… кроме магии? Учил?

– То есть?

– Ну, если уж он нарушил запрет о магическом обучении и так к тебе привязался, то не мог оставить… безоружной. Предположим, танцы и пение не были его сильными сторонами, но, может, историю, языки? Философию, колдуны это любят. Да?

Хм, а Дынко не так прост, как кажется на первый взгляд.

– Ну, он любил разные занудные истории, правда. Говорил, что учит меня… думать.

– Думать? И как, научил?

– Вряд ли, слишком часто повторял, что я то ли маленькая еще, то ли от природы ленивая. Никак не мог решить, а потом уже и неважно стало.

– Где он сейчас?

Отвечаю коротко:

– Умер.

И он больше не задает никаких вопросов.

Вскоре представление заканчивается, чему я рада. Настроение немного изменилось, деда нет, и обстоятельства его смерти тоже не самые прозрачные. Однажды в одной из каменных комнат его дома нашли расплавленные остатки замка и небольшие кучки пепла. Как будто бес вырвался и сжег все вокруг. И деда тоже.

Радим протягивает Маришке монетки, чтобы она бросила плату за представление, и они по одной летят на помост, под ноги колдуну, и почти все попадают в подставленную огромную черную шляпу. Молодец, когда только натренировалась? Наверное, в той детской игре камешками, которые они кидают целыми днями, без сна и отдыха.

Народ вокруг расходится, тут же появляются торговцы. Не успел Радим подойти и поставить Маришку на ноги, как рядом уже закрутился торговец сладостями, держа в руках деревянный лоток с сахарными петухами на палочках, орехами и конфетами из сушеных фруктов. Маришка смотрит просительно, но я только плечами пожимаю, денег хватит на что-то одно, и мы уже решили, что это будет гадание.

Впрочем, тут же все решается без моего участия – Радим подзывает лоточника и разрешает Маришке выбрать себе угощение. Приятно видеть, какими глазами она смотрит на полный сокровищ лоток, как раздумывает, что же из всего этого самое лучшее, и в конце концов выбирает большого ярко-желтого петуха.

– А ты что будешь? – вдруг обращается ко мне Радим, и от неожиданности я резко краснею. Надо же, застал врасплох! А ведь могла бы угадать, они же не местные.

– Ничего, спасибо.

– Не любишь сладкого? – удивляется.

– У нас парни девушкам сладости покупают, когда хотят их замуж позвать, – важным тоном поясняет Маришка, заставив меня поморщиться. Вот мелкая болтушка, могла бы и промолчать. Вон как лицо у Радима изменилось, да и Дынко с трудом смех сдерживает.

– А у нас угощают сладким, когда хотят сделать приятное, – вдруг очень строго говорит Радим. – Выбирай.

С другой стороны, чего зря голову забивать? Они же правда не местные, ну купит конфету и ладно… Даже приятно немного. Когда мне еще сладости парень купит? Может, никогда! Выбираю ореховую палочку в меду, а тут и Дынко с хитрым видом берет такую же и тащит по направлению к Ждану с Аленкой. Я сразу понимаю: сейчас будет угощать – и с трудом сдерживаюсь, чтобы не захохотать раньше времени и не испортить момент.

И правда, зрелище того стоит! Аленка с недоумением смотрит на протянутую конфету, почти невидимо розовеет, но я-то знаю – в ее случае это самая сильная степень смущения. Находит меня глазами, а у меня в руках… такая же.

– Они не местные, – поясняю сквозь смех.

Надо же, ее эта фраза мгновенно успокаивает, Аленка берет конфету и тихо благодарит Дынко.

– Какие у вас еще есть обычаи, о которых лучше знать заранее, чтобы не оказаться женатым раньше времени? – интересуется Радим.

Нас с Аленкой выручает Маришка, без всякой задней мысли начинающая перечислять, чего нельзя делать девушке, как то: оставаться в комнате наедине с мужчиной, принимать от мужчины подарки, разговаривать с незнакомцами, в темное время суток разговаривать на улице даже со знакомыми мужчинами, ну и так далее…

Ага, а это у нас кто? Пашка шныряет в толпе, два других оболтуса тоже недалеко. И, судя по глазам, уже что-то задумали.

– Паша, подойдите, пожалуйста, – кричу.

А они, наоборот, услышав мой голос, собираются дать стрекача, знают, что если я их поймаю, веселиться не дам. Чуть не срываюсь в погоню, но вдруг Пашка замечает, с кем я в компании. С волками! Нет, такого он пропустить не может и разворачивается прямо к нам. Подходит, косясь прищуренными глазами, и потом делает что-то такое, что у меня просто челюсть отваливается.

Он загораживает меня собой и зло смотрит на волков.

– Они к тебе пристают? – спрашивает с угрозой в голосе. С угрозой! Мой маленький брат, бездельник и баловник. Защищает меня, вот уж не ожидала, даже не знаю, что сказать.

– Пашка, – шепчу с нежностью, он хмурится, но взгляда от них не отводит.

Тут Ждан резко протягивает ему руку.

– Разрешите представиться, молодой человек. Ждан.

Пашка исподлобья смотрит на него.

– И я никогда бы не посмел обижать вашу сестру, – серьезно добавляет волк.

Видимо решив, что это правда, Пашка кивает и пожимает протянутую ему ладонь. Они еще минут пять все друг другу представляются, и волки пожимают руку даже самому маленькому, как бы признавая и его мужчиной. А я пытаюсь понять, как же получилось, что мой маленький брат вырос, причем таким смелым, а я и не заметила. Как время летит, я ведь тоже уже не ребенок. Мне восемнадцать, уже два года как я совершеннолетняя, а ничего в жизни не меняется. И не изменится, так и буду жить до старости в доме полукровкой, замуж вряд ли кто меня возьмет, а когда князь новый объявится, вообще могут убить, так, на всякий случай.

Грустные мысли какие-то, что за манера у меня такая – портить такой чудесный день? Вон Маришка как рада, такого праздника у нее никогда не было. И вряд ли будет. Ведь волки уедут.

Волки… уедут. И… ничего не будет. Вот это новость! Мне что, жалко? Почему? Они… хорошие. Да, мне жалко, что они уедут, и все будет, как раньше, – любой шаг в сторону от принятых правил поведения, и считай свою репутацию испорченной раз и навсегда. И… конфету никто не купит.

– Дарька, мы на бои идем, – врывается в мои размышления важный Пашкин голос.

– На какие такие бои? Я вас одних не отпущу!

– Туда Маришке нельзя, там морды бьют.

– Ничего себе! Не пущу одних, сказала!

Сцепиться с ним я не успеваю, между нами вклинивается Ждан.

– Дарена, мы с ними сходим, а потом приведем к тебе. Обещаю.

И Пашка ухмыляется. Вот поросенок, понимает, что Ждану отказать не получится.

– Где встретимся? – уточняет Ждан.

– У гадального шатра, конечно, – фыркает Пашка. – Девки всегда там толкутся.

– Совершенно верно, – важно киваю. – Там и будем. Чтобы через час и ты там был, уже темнеет, домой пора.

Волки

Ждан чувствовал себя нянькой. И вовсе не из-за Дарькиных братьев, они-то как раз вели себя весьма предсказуемо – свистели, визжали от восторга и охали, когда особо резвый боец успевал врезать противнику под дых или в лицо, утопив кулак в теле с хлестким резким звуком. Нет, причина была в Дынко, который жаждал немедленно поучаствовать в боях, и только холодное замечание Радима, напомнившего о целях визита на ярмарку, заставило его угомониться и ограничиться наблюдением.

Хотя наблюдение его тоже не устроило. Тогда Дынко занялся тотализатором. Он сделал три ставки подряд и все три проиграл, убедившись, что разобраться в силе людей по внешним признакам у него все так же не получается.

Народу у гадального шатра толпилось много. В основном женщины всех возрастов, но и без мужчин не обошлось. Некоторые люди бывают настолько доверчивы, что без совета гадалки не спешат заключать какие-нибудь серьезные сделки. Смешные. Настоящую гадалку найти сложнее, чем демона приручить.

Быстро темнело. Как хорошо на улице, ветра нет и небо такое чистое, на осеннее не похоже совсем. Зачем мне идти в этот шатер? Зачем слушать какие-то пустые обещания, щедро расточаемые уставшей гадалкой, которой и дела нет, что со мной случится на самом деле.

Я отдала деньги Аленке и отправила ее к гадалке вместо себя. Как только Аленка исчезла за грязным, когда-то полосатым пологом, Маришка начала рассказывать новые считалки, которые появились в кругу детворы, и развлекала меня, пока Аленка не вернулась. Вернулась она быстро и на мой молчаливый вопрос только плечами пожала:

– Все то же: суженый, дом полная чаша и куча детей.

Аленка грустно улыбается. Моя чудная, странная, милая Аленка.

– Если бы я была мужиком, женилась бы на тебе прямо завтра! – сообщаю ей.

– Что ты такое говоришь? – краснеет, как будто это уже случилось и я ей предложение делаю.

– Это вы про что? – влезает Маришка.

Когда наш смех начинает привлекать внимание окружающих, приходится отойти в сторону, Аленка наклоняется завязать шнурок своего ботинка, Маришка смотрит на это дело, как на нечто крайне интересное. Кстати, самое время братьям объявиться, лучше не ждать, пока разъяренная Марфутишна примчится, а тихонько прийти домой пораньше. Нет, ни братьев, ни волков пока не видно.

Но что это там? Там, за шатрами, за сваленными кучами бесформенных мешков и коробок быстро мелькает чья-то тень. Уже сумерки, может, показалось? Нет… Я вижу Стаську, прячущуюся за повозкой, и она старательно мне подмигивает. Стаська… Что она тут делает? Похоже, меня зовет, причем очень настойчиво. Быстро киваю и, чтобы Маришка не услышала, шепчу Аленке на ухо:

– Аленка, будь добра, подожди тут, пока братья придут, если раньше меня – веди их всех домой. Мне нужно ненадолго отойти, хорошо?

– А куда тебе надо?

– Потом расскажу, ладно?

На Аленку всегда можно положиться, она без дальнейших вопросов кивает.

– Маришка, жди меня тут и слушайся, – по привычке напоминаю, уже направляясь в сторону шатра, за которым прячется Стаська.

Убедившись, что я поняла все правильно, она отворачивается и быстро идет к смутно виднеющимся вдалеке домам. Я – за ней, выдерживая расстояние. Чего она хочет, уводит от ярмарки туда… где никого нет. Где нас никто не увидит, вот куда! Она хочет со мной поговорить, причем так, чтобы об этом никто не узнал. Вполне понятно: если нас увидят вместе, я могу смело переселяться в дом развлечений. Что же такое случилось, если, несмотря на риск, хочет со мной говорить?

Стаська торопливо сворачивает в поле за первым в деревне домом, обходит кругом длинный сарай, заползающий одним краем прямо на грядки, за ним простой навес – крыша на подпорках над кучей сена, заготовленного на зиму. Прячется в щель между ними и ждет.

Вот и я. С жадностью разглядываю Стаську, она так изменилась, сердце щемит. Хотя сейчас в обычном платье и даже не накрашенная, но на лице такая жуткая смесь усталости, и презрения, и скуки. Профессиональное выражение лица легкодоступной женщины. Как больно видеть ее… такой. А этот солдат ее женился, говорят, недавно, и слова ему никто поперек не сказал. За что? Смотря на меня, она вдруг меняется, лицо оплывает, как свеча, теряя всю свою защитную маску.

– Стаська…

Впервые после побега обнимаемся, крепко-крепко. Пахнет сладкими духами и чем-то острым.

– Стаська… – удается сдержать обычный вопрос «Как ты?». Глупый вопрос, который, кроме боли, ничего не вызовет.

– Дарька. – Она отстраняется и крепко хватает мои руки чуть ниже предплечья. – Мне нужно тебе кое-что сказать.

– Что?

Она волнуется, очень волнуется. Почему?

– Ночью у нас были волки, – говорит просто, и я краснею. Не потому, что их осуждаю, всем известно, что мужчины не могут долго обходиться без плотской любви. А потому, что там была… Стаська.

– Я слышала их разговор, – тяжело говорит она. – Берегись, Дарька, они что-то задумали. Помнишь, ты мне бусы подарила? Те, из мелких серебряных шариков? Это наверняка знамение, упали они вчера с шеи прямо перед дверью, где волки пили, упали и рассыпались. Стала я бусины подбирать, это же память о тебе, единственное дорогое, что осталось. Тут их и услышала. Один говорил: «…с кочевниками договоримся, и все. Не тяни, забирай Дарьку и едем, сам знаешь, и так слишком долго в замке отсутствуем, а время сложное». А второй ответил: «Как я могу, не разбудив? По принуждению?». А первый как фыркнет так презрительно: «Тут, похоже, только так и принято. Выбора все равно нет. Хотя вот могу вариант предложить – может, ты хочешь люна-са тут оставить, пусть живет себе под крылом… заботливого папаши?» А в ответ, я так испугалась, просто рычание глухое, ни единого слова. Рычание и тишина… Дарька, они хотят забрать тебя с собой!

– Они хотят взять в заложницы меня? – не укладывается в голове.

– Какая заложница! – сердится Стаська. – Им не нужна заложница!

– Как… Я не понимаю.

– Они потом еще говорили, решили, что заложницей тебя нужно объявить. Мол, и князь останется доволен, подумает, что они согласились принять извинения. И ты, Дарька, сделаешь, что князь скажет, и поедешь с ними. И никто остановить не сможет, потому как по воле князя. Дарька, – шепчет, обнимая мое тело, вдруг такое безвольное, руки опустились, – берегись…

Вокруг сгущается темнота, так тихо, что уши режет, и от земли вверх по телу поднимается зябкий холод. Стаськи как и не бывало, улизнула, легко, как лисица, проскользнув между досками и перепрыгнув кучу камней, собранных с поля. Только край платья мелькнул во тьме. Оставила после себя тягостные мысли, засыпала с головой темными вестями, сердце никак теперь не успокаивается, и руки дрожат. Что же теперь будет?

Вдруг за спиной раздается тихий вкрадчивый голос:

– Что ты тут делаешь?

Радим стоит буквально в двух метрах, подошел так близко, совсем неслышно, подкрался, как… зверь. И глаза у него вдруг сверкают, как будто добычу увидел. Темно, край деревни, если орать во всю глотку, народ, конечно, прибежит, но нескоро. Прибежит слишком поздно! Можно попробовать, как Стаська, если он сделает хоть один шаг, хоть движение…

А он вдруг отступает назад.

– Я думал, ты меня уже не боишься, – еле слышно шелестят слова, – иди за мной, домой провожу. Твои уже там.

Отсюда и правда пора выбираться, секунду раздумываю, не пойти ли тропинкой, которой Стаська ушла, но странное напряжение внутри убеждает, что лучше держать волка на виду. Держусь подальше, но Радим и правда идет в сторону моего дома, по крайней мере, в сторону людей. В воздухе все слышнее музыкальные переливы, сопровождающие веселый мужской голос, зазывающий народ на начавшиеся танцы. Где-то смеются люди, болтают и веселятся. А я тут в обществе зверя попала в какую-то неизвестную и оттого еще более страшную ловушку.

Он останавливается у забора, сразу за углом калитка во двор. Кивает мне и вдруг смотрит прямо в глаза, и у него такое лицо, как будто я сделала что-то плохое и жестокое. Как будто ударила слабого или смеялась над калекой. Как будто…

Нет! Стаська рисковала многим, чтобы меня предупредить, и напугала больше, чем хочется признаваться. Не прощаясь, иду к калитке, оттуда меня уже видит Марфутишна. Она тут же громко вскрикивает и начинает раскручивать свой голос, разворачивает его как веер, чтобы отхлопать меня побольнее. Я самая несносная, глупая, непослушная и испорченная. Собственно, даже не слушаю, она часто произносит эту тираду, которая уже воспринимается просто как фон, без смысла. Слышу только, как в конце Марфутишна добавляет:

– Неделю дома, завтра с рассвета на кухню!

Вот так безобразно закончился день, который всего час назад я считала чуть ли не самым лучшим в своей жизни.

Волки

Убедившись, что вся детвора во дворе, Ждан облегченно вздохнул, и они с Дынко пошли провожать Аленку. На улицах совсем никого, взрослые все выселятся, дети уже по домам сидят. У калитки рядом с домом, который Аленка указала, как свой, они вежливо раскланялись и остались убедиться, что Аленка войдет без происшествий внутрь.

– А она неглупая, – сказал Ждан, следя за светлой фигуркой, идущей по тропинке к пятну освещенных окон. – Думаю, она меня раскусила.

Дынко безобразно захохотал:

– Ждан, да тебя любой ребенок раскусит, не то что молодая, сообразительная девушка. С чего ты решил, будто обладаешь даром интриганства?

– Нет, правда, неглупа. Дарене бы у нее поучиться. В смысле, не уму, с этим вроде проблем нет, а вот наивности перебор. Каждому слову верит.

– Это да, – охотно согласился Дынко. – Пошли, может? Пора уже.

– А Радим? Ждать не будем?

– Не, дай ему со своими делами разобраться, а мы сами пока.

Ждан вдруг быстро оглянулся и придвинулся ближе, чтобы никто не услышал, хотя вокруг было совсем пусто. В темноте заблестели любопытные глаза.

– А думаешь, уже действует?

– А ты не заметил? Еще как действует, только он пока держится хорошо. Ну, пошли.

Через несколько минут они стояли у повозок на краю опустевшего ярмарочного поля напротив кочевника в серой протертой рубахе и мешковатых штанах.

– К Трофиму, волки. – Короткой фразы оказалось достаточно, и кочевник, с пониманием кивнув, повел их за собой.

Лагерь Трофима, главы Красных повязок, располагался у самого леса. Несколько шатров, поставленных кругом и огороженных повозками, посередине – большой костер. Глава сидел на почетном месте – массивной табуретке, в окружении множества суровых охранников, особо приближенных за заслуги мужчин и нескольких ярко одетых женщин. Слух главы услаждался игрой парочки гармонистов и пением двух молодых девушек с гаремными ошейниками на шеях. Красный бантик – из разряда любимых наложниц. Ждан вежливо кланяется им сразу же после приветствия самого Трофима. Дынко не забывает восхититься их неземной красотой и вкусом хозяина, подбирающего себе таких потрясающих женщин. Кочевой народ не интересуется долгими изощренными беседами, ему ближе грубая и прямая лесть, что и волков вполне устраивает – времени на разговоры тратится куда меньше.

Тем временем к ним подводят серого жеребца, отданного волками на осмотр Трофиму перед началом ярмарки. Ждан улыбается, наблюдая за настороженными лицами кочевников, план удался, и теперь можно переходить к договору.

– Чего вы хотите? – ровный голос Трофима хорошо скрывает интерес, который все-таки проскакивает в глазах. – Кристальную дурь? Заказать чье-то убийство? Украсть какую-то редкую женщину?

Волки лучезарно улыбаются:

– Что ты, уважаемый! Мы покупаем только то, с чем не можем справиться сами.

Подождав еще минуту, Трофим наконец встает и приглашает волков внутрь своего шатра, где они могут поговорить без свидетелей. Все усаживаются прямо на застеленный множеством ковров пол и терпеливо ждут, пока женщины расставят на низком столике закуски и крошечные чашечки с пустынным чаем, покрытым слоем жира. Мерзость редкостная, но Трофим старательно наблюдает за лицами волков, которые, не оттягивая, пьют чай, и на лицах только глубокое удовлетворение, ни тени недовольства.

– Я готов выслушать ваше предложение. – Трофим доволен пришедшими гостями. С такими можно иметь дело и даже получить от этого удовольствие.

Ждан допивает чай до дна, стараясь не замечать, как горло обволакивает липкая густая жировая масса.

– Нам нужна информация. Полная. Все касательно пустынных земель.

– Поясни.

– Хорошо, разложу по пунктам. Первое: территория пустыни, как далеко она вами исследована, истории и слухи про то, что там за пустыней дальше. Второе: животный мир, кто водится, в каких количествах, ядовитые твари, хищники, безобидные животные, пригодные для разведения, способные выживать в климате пустынных земель. Какие были попытки и чем закончились. Третье: растительный мир, что выращивают и что пытались вырастить. Все растения и их характеристики, даже, на ваш взгляд, неважные. Четвертое: население, количество и месторасположение обжитых станиц. Социальный строй и структура управления, законы. Пятое: почва, насколько глубок плодородный слой, месторасположение песочных рек и озер. И конечно же вода. Источники, количество осадков, способы поиска и способы поддержания влажности. Шестое: искусство путешествия, строительство временных убежищ, одежда, транспортировка воды. Вся информация, даже самая незначительная, список вопросов оставлю. Взамен получишь полдюжины жеребцов, таких же, как серый.

– Дюжина, – тут же выпалил Трофим, на смуглом узкоглазом лице шевельнулись только узкие губы.

– Полдюжины и грамота на проход до Стольска, – так же одними губами ответил Ждан.

Трофим задумался, отвлекшись только на секунду, щелкнул пальцами. Вошедшая девушка принесла тыквенный сосуд с квасом и кружки, молча расставила перед гостями, разлила и так же неслышно удалилась.

– Согласен, – резко ответил Трофим. – Сколько у меня времени?

Ждан пожал плечами и позволил себе смыть квасом остатки пустынного чая.

– Мы не спешим, нам важна полная информация. Грамота на проезд со мной, как все соберешь, поезжай в Стольск и обратись в посольство, там и обменяетесь согласно договору.

Скрученная в трубочку бумажная грамота, которую с большой неохотой подписал этим утром князь, перекочевала в руки Трофима. Тот быстро смекнул, что такая бумажка сама по себе царский подарок – Трофим сможет провезти с ней в Стольск парочку возов товара, не платя никаких налогов князю и не подвергаясь проверкам. А еще и новая порода лошадей, выведенная волками… Таких еще ни у кого нет, они даже лучше лунных, которые, несомненно, очень умны, красивы и преданны, но до серых не дотягивают. Те способны без особого труда бегать по вязкому песку, перепрыгивать расстояния почти в два раза больше лунных и обходиться без воды почти двое суток, не теряя при этом скорости и силы. Лучший конь для пустыни, как ни крути.

– Договорились.

Трофим был весьма доволен сегодняшним днем, все и так шло неплохо, но такой договор под вечер давал огромное преимущество перед двумя другими лидерами, а быть сильнее других – единственное, что его интересовало в жизни. Поднявшись, Трофим раскланялся с волками. Потом крикнул одного из помощников, приказав вывести гостей к деревне. Когда они уже подошли к выходу из шатра, глава кочевников вдруг негромко сказал:

– Вы не выживете в пустыне, – сказал как будто сам себе, тихо и смотря в сторону.

Волки замерли у входа, хмуро разглядывая друг друга. Губы Ждана шевельнулись, словно он хотел что-то ответить, но он так ничего и не произнес.

Я ушла спать без ужина. Закуталась в два одеяла, больше не было, сверху плащ накинула и все равно мерзла ужасно. Это Стаськины слова меня леденили, сдавливали шею круглыми студеными шариками.

Посреди ночи в полной тишине я вскочила и начала одеваться. Не знаю почему, просто поднялась, схватила одежду и быстро ее натянула. И понеслась на конюшню, как только никого не разбудила своим топотом? В это время все крепко спали.

Даже мальчишки на конюшне не было, хотя обычно он там, в углу и ночевал. Мотылек меня как будто ждала. Терпела, пока я неуклюже ее седлала с непривычки долго. Зато радостно заржала, выехав за ворота. И сама рысью сорвалась к лесу, к моему тайному уголку у озера, как почувствовала, что мне туда надо.

Свет почти полной луны разбавлял мрак, делая его безлично-серым. В лесу, конечно, темнее, но зато вода озера… сверкала, как огромная рыбина, покрытая бесчисленными крошечными чешуйками. Я спешилась на пологом берегу, там, где огромное бревно наполовину упало в воду, корнями все еще цепляясь за землю. Жаль, слишком холодно, чтобы купаться, я бы до утра из воды не вылезла, будь сейчас лето. Всегда сюда приезжаю, деревенские здесь не ходят, от тракта далеко, от дома развлечений – тоже. Он на той стороне, прямо напротив места, где сейчас сижу. Огромное озеро разделяет нас и делает дом таким маленьким, игрушечным, неопасным.

Сегодня там тоже веселье, я вижу огромный костер и гирлянды огоньков на деревьях вокруг. Иногда доносятся обрывки голосов, песен и смеха.

Ночной осенний лес пахнет, как большая корзина грибов, собранная холодным утром. Всегда мечтала, чтобы в моей комнате так пахло, жаль, это невозможно.

Я слышу, как плещется вода, ровно и звонко. А потом – сильнее, по нарастающей, постепенно перекрывая все другие звуки. Рыбина поворачивается с боку на бок, заливая берег волнами. А после – звук, как будто собака отряхивает мокрую шерсть.

Тогда я вскочила и пошла туда, где начинался лес. Дошла до первого дерева, положила на него ладонь, обнимая ствол, и нос к носу столкнулась с Радимом…

На нем были только холщовые кальсоны до колен и черный кожаный шнурок на шее. Без обуви. С мокрых волос, торчавших во все стороны, вниз по лицу и телу текли капли воды, оставляя на коже блестящие дорожки, сверкающие под лунным светом матовым блеском.

Оказалось, что он выше меня на полголовы. У него было очень сосредоточенное лицо, он смотрел на меня не мигая, но в глубине глаз мерцал огонек, как маяк, к которому нужно плыть.

Я немножко его поразглядывала – плечи, грудь, живот, руки, одной он держался, как я, за дерево. Шея, контуры ушей и полосы на голове, в темноте почти неразличимые, лицо.

А он вдруг поднял вторую руку и кончиками пальцев очень осторожно прикоснулся к моей щеке. Очень легко погладил, как будто мягким перышком провел.

Все замерло. В мире не осталось ничего более важного, чем лицо напротив, ничего более правильного, чем быть рядом с этим теплым существом, словно излучающим притягивающую ласковую волну. Время вокруг застыло…

Резко взвывшим порывом ветра из-за озера донесся громкий взрыв фейерверка. С меня как пелена спала, я резко посмотрела на тот берег, а потом на Радима.

Почему я раньше не подумала, откуда он тут взялся? Ладно, пусть не сразу, но теперь пора понять откуда. Оттуда, из дома развлечений, стоит тут неодетый, и глаза горят. И неизвестно, в каком он настроении.

Что я делаю? Стою и разглядываю полуголого чужака? Я так резко отшатнулась и попятилась назад, что его рука осталась висеть в воздухе. И что вообще делаю… тут? Он тоже оглянулся в сторону дома, наверно, поэтому без удивления смотрел, как я пячусь назад, а потом несусь к Мотыльку, заскакиваю в седло и тут же срываюсь с места. И всю дорогу скачу галопом, хотя в темноте это и опасно.

А потом, пробравшись в комнату и укутавшись одеялами, на самой границе сна вздрагиваю, ощущая его нежные пальцы.

Поспать не получилось. Слишком много всего вдруг окружило, требуя ответов. Как, откуда в моем потайном месте взялся Радим? Как нашел вечером, за сараем? По запаху? Но ведь только Дынко его… запоминал? Или нет? Они могли тоже запомнить тогда, в поле… Как… неприятно о таком думать. Ну а почему я думаю о них хорошо? Ну, не притащили в дом, так, может, у них свои какие-то причины были, а на мой позор было плевать? Дед Атис всегда вздыхал, что я слишком доверчивая. Говорил, что же ты веришь всегда не в то, во что нужно. Вот стоило Дынко проявить немного заботы о Маришке, и я уже в волках души не чаю. Почему? Так нельзя, я же совсем ничего про них не знаю. Стаськины слова тому доказательство. Что же они задумали? Страшно…

Спорить со своим страхом среди холодной ночи так же бессмысленно, как греться у погасшего огня. Поделать ничего не могу, объяснений моему поведению нет, значит, надо просто забыть, не думать, забыть, вычеркнуть как небылицу. Никто не должен знать, ни единая живая душа, даже… Аленка. Это был просто сон. Все.

Рассвет не принес с собой никакого облегчения. Иногда я проводила ладонью по коже, убеждаясь, что на ней не выступил иней, как мне виделось, стоило только глаза закрыть. И в костях как будто льдинки создались, пальцы не хотели сгибаться. Сон так и не приходил, из окна лилась серость, топила меня в себе, рассвет сегодня был так бледен, что не принес окружающему миру ни капли румянца.

Погреться можно только на кухне, там уже должны были разжечь печку, и она, наверное, пыхтит и стонет, переваривая сухие плотные поленья в потоки жаркого воздуха.

Кто бы знал, скольких сил мне стоило одеться! Старик Атис говорил, что холод во мне не от окружающей температуры зависит, а идет изнутри. Изнутри, как же! Откуда он там берется, пыталась я спросить, а он только губы поджимал, мала, говорит, еще, чтобы такое понять. Потом жалел, наверное, что не рассказал, помер раньше времени. Обещал письмо оставить прощальное, да, видимо, нет такой бумаги, чтобы пеплом не стала, когда бес огнем дышать начинает.

Резко распахнувшаяся дверь стукнулась о стену. Марфутишна.

Увидев ее, я вдруг стала молиться всем богам одновременно. Только не это! Пусть на месяц меня запрет, на всю зиму, на год, только не это!

Тщетно.

– Одевайся быстрее, тебя экипаж ждет, – строго сказала воспитательница.

Ах, Стаська, Стаська! Зачем ты со мной говорила, о чем хотела предостеречь? Что я могу сделать? Пойти против воли князя? Отказаться? Убежать? Знаешь же, это невозможно.

Марфутишна шла за мной по коридору, словно боялась, что я дорогу забуду. Спускалась по лестнице, а у двери собственноручно плащ помогла надеть и застегнула пуговицу. Усадив в экипаж, смотрела с крыльца вслед, странно прижимая руки к груди.

Какое серое утро, совсем без красок. Да еще возница так гнал, что твердое сиденье оставило немало синяков на моем теле.

Экипаж остановился прямо у парадной двери, где переминался с ноги на ногу старичок-дворецкий. Он встретил меня с явным облегчением и сразу повел в парадный зал. Хорошо хоть к тому входу, что со стороны трона, не придется долго идти по огромному залу и каждый шаг думать, что добровольно направляешься в пасть зверя. Зверей.

– Входите, вас ждут, – быстро распахнул дверь слуга.

Я вошла. Князь был в церемониальной золотой одежде, предназначенной для случаев, когда правитель официально встречается с представителями другого народа. Сидел на троне со скучающим видом. По другую сторону от него, у стены, на длинной лавке расположились волки.

– Предатели, – вот что я им сказала!

Только Ждан не отвел глаз, двое других отвернулись, хотя на их лицах была совершенная невозмутимость и даже, пожалуй, скука.

– Подойди, – коротко приказал князь.

Перед ним я сделала реверанс, не поднимая головы, как того требуют правила. Мелькнула отчаянная надежда – может, не отдаст? Может, пожалеет?

Голова поднялась сама собой. Такое чужое, почти незнакомое лицо, крупные властные черты, уверенный взгляд и еле сдерживаемая усмешка. Мой отец… Так жадно рассматривать князя я не позволяла себе ни разу. Смотреть так пристально, пытаясь в последний раз сказать о самом важном. О том, как я все-таки его люблю.

– Я вызвал тебя, чтобы сообщить о своем решении. Наши гости определились с заложницей. Ею станешь ты. Как человек взрослый и рассудительный, ты понимаешь необходимость такого шага, так что, надеюсь, выполнишь свой долг, как подобает послушной дочери.

– Да, мой князь.

Решение далось ему так легко… Он был доволен, как все обернулось, обеих дочерей сохранил, а я… Что ему я?

– Выезжаете завтра на рассвете. Лошадь, конечно, можешь забрать с собой, а из вещей бери только необходимое, наши гости, – вежливый кивок в сторону волков, – привыкли путешествовать налегке и быстро, постарайся не доставлять им лишних хлопот и не задерживать в дороге. Они о тебе позаботятся.

– Да, мой князь, – убито шепчу я, как вдруг до меня доходят его слова. Они… позаботятся? От удивления даже не успеваю остановить протест. – Вы… хотите меня отправить в дорогу одну, с тремя мужчинами?!

Не может быть, что он сотворит такое с дочерью, пусть и полукровной. Даже совсем чужой человек не сделает такого с девушкой, которая от него зависит.

– Да, они не хотят ждать, пока я смогу собрать тебе в дорогу сопровождение. Да и лишние люди для них обуза, так что поедешь с ними одна, – равнодушно говорит князь и словно убивает во мне что-то светлое. Его пальцы шевелятся, будто растирают в пыль нечто невидимое. Может, часть меня?

– Вы… не можете! – кричу. Мой голос отчаянием разносится по огромному залу, прячась в самые дальние уголки. Он что, не понимает, что моя репутация будет окончательно погублена? – Вы…

– Знай свое место! – рявкает князь. Мой… отец. Отец ли?

Впереди вырастает стена, кто-то загородил меня спиной.

– Довольно, ваша светлость, – сухо говорит Ждан. – Вы ей сообщили, она согласилась. Дальше мы сами разберемся.

Пару минут тишины, и князь уходит, тяжело таща за собой длинные полы толстого вышитого золотом кафтана. Я тоже эту ткань вышивала…

– Садись, – говорят, и я опускаюсь на подставленный стул.

Зачем они меня окружили и стоят так близко? Куда ни отвернись, все равно утыкаешься в их ноги. Не могу их сейчас видеть, никого не могу.

Меньше всего сейчас хочется показывать свои слабости, но только что мой отец что-то убил во мне. Что-то важное, долгое время придававшее мне силы. Я закрываю лицо руками и плачу навзрыд. Рыдаю так сильно, так горько, что сама этих слез пугаюсь.

Меня поднимают, подхватывают на руки и сажают на колени, крепко обнимая. Теперь я рыдаю у кого-то на плече и даже не думаю вскакивать. Зачем? Завтра утром наступит конец тому, что я так долго пыталась уберечь. Моей репутации, единственному, что я могла сделать для своего отца, чтобы он мной гордился. А он взял… и убил ее собственноручно.

– Предатели! – выдавливаю, когда горло перестает судорожно сжиматься от слез. – Зачем вы так со мной?! За что?!

А сама цепляюсь за кого-то теплого, такого теплого, что нет сил оторваться.

– Дарька, – вдруг растерянно говорит он, по голосу узнаю Радима. – Ну что ты рыдаешь-то?

– Ничего себе что! Да моей репутации теперь конец! Одна шаталась по лесу с тремя мужиками!

– Ты что… боишься? – изумляется Радим. – Не бойся, никто из нас не тронет женщину против ее воли.

– Ага, и кто мне поверит? – злюсь я. – Кто меня будет слушать, когда я вернусь? Все будут думать по-своему!

Наконец нахожу в себе силы и встаю, отрываю от себя его руки. Чего это они так странно переглядываются? Как будто глупость услышали.

– Может, ты вовсе и не вернешься, – задумчиво произносит Ждан.

Не вернусь? Это он о чем? О… заложнице. И правда, почему я не подумала, что и такой вариант возможен? От изумления даже дыхание перехватывает.

– Вы… Вы… О, меня даже везти далеко не придется! Можете прибить прямо за околицей! И всем будет плевать!

– Ждан, ну ты ее успокоил! – фыркает Дынко. – Дарька, он имел в виду, что ты не захочешь возвращаться. Вдруг тебе у нас понравится?

– Твоей жизни ничего не угрожает, – глухо произносит Радим, так и оставшийся сидеть на стуле. – Независимо от действий князя.

– Понимаешь, даже наоборот, – говорит Ждан, странно кривя губы. – Мы решили, что твой… отец не сможет тебя к нам доставить, не рискуя твоей жизнью. Поэтому безопаснее забрать тебя с собой.

– А как же моя репутация?

– Это не имеет никакого значения.

Вот так вот, никакого значения? И о чем можно с ними говорить, чурбанами дикими? Они о репутации, поди, и не знают, что это такое! И слово-то, наверное, только тут у нас первый раз услышали. Спина сама собой распрямляется, подбородок упрямо взлетает вверх.

– Я буду готова на рассвете, – чеканю в его бесстыжие глаза и быстро разворачиваюсь. Пойду отсюда, пока мой приступ гордости, надо признать, совсем бесполезный, резко не закончился.

– Да что ж такое-то! – восклицает за спиной Дынко. – Дарька, как с тобой все-таки сложно! Дарька! Да мы понимаем, что для тебя это важно, но мы решили… Мы не верим, что твой отец позаботится о твоей безопасности в дороге. А когда речь идет о твоей жизни или здоровье, какая-то там репутация не имеет по сравнению с этим никакого значения! Тем более забывай уже все ваши глупые обычаи, ты едешь к нам, а там все по-другому! Там и в голову никому не придет тебя осуждать за то, что ты с… друзьями путешествовала.

Но я уже ухожу, упрямо кусая губы. Мужики умею прекрасно зубы заговаривать, когда им это надо.

– Будем в лесу ночевать, возьми какой-нибудь спальный мешок, еду можешь не брать, – кричат мне вслед.

Что это был за день! Сколько слез, воплей и стонов! Сколько раз у меня просили прощения за прошлое, признавались в любви и жалели. Марфутишна рыдала, почти как я утром, и впервые стало понятно, что она меня пусть по-своему, пусть странно, но любила.

– Не уберегла, – выла она. – Девочку мою не уберегла!

Как будто все самое страшное уже случилось. Тяжело было ее слушать, но тяжелее всего было прощаться с Маришкой. Сестренка тихонько плакала, размазывая слезы грязной ладошкой. Мы спрятались с ней в конюшне, сидели в сене, обнявшись, и вспоминали, как здорово у нас летом, можно купаться, объедаться разными ягодами и фруктами, да еще и цыплята маленькие вылупляются.

– Ты вернешься? – всхлипывала Маришка.

– Да, – твердо отвечала я. Никогда нельзя точно сказать о своем будущем, но Маришке пока рано это знать.

Вечером Глаша устроила общий ужин, язык не позволял назвать его праздничным, но обычно так готовили только на праздники. И мои любимые яйца с печенью, и рыба, и морс, и конечно же вишневый пирог.

Аленка пришла под самый конец, когда мы уже пили чай, и ее лицо было очень не похоже на лица всех остальных. Она даже как будто… улыбалась. Сидела молча рядом, рассеянно трогая свою чашку, а когда Марфутишна в очередной раз начинала причитать, словно меня хоронила, губу прикусывала.

Когда затянувшееся чаепитие порядком мне надоело, Аленка внезапно поднялась, попрощалась и попросила проводить до дому. За воротами свернула вдруг в другую сторону, там, где мелкая река делила деревню на две части. Этой дорогой тоже можно к ней попасть, но идти дольше. Впрочем, у моста Аленка остановилась и порывисто меня обняла, тихонько вздрагивая. Я думала, все-таки расплакалась, но смотрю – а она смеется.

– Какая ты счастливая, Дарька, – говорит.

Прямо как в лоб дала.

– Что?

– Ты будешь счастлива, – еле шепчет и снова обнимает. – Не знаю, что там за история такая с заложницами, да и не важно. Ты, наверное, сможешь представить, сколько мне пришлось в жизни милостыни принимать, чтобы живой остаться? Так что людей теперь я хорошо вижу. В год, когда мама слегла, без помощи мы бы не выжили. Помнишь? Тогда-то я и узнала, что люди разные бывают. Такие, кто много говорят, слезливо жалеют и обещают, а на деле и корки сухой не протянут. И другие, которые только молчат, а если и скажут что, то все больше грубое. Они-то нам жизнь и спасли. Твои волки как раз такие, Дарька.

– Ты что, серьезно? Даже если такие, они же меня опозорят, когда завтра увезут! Мне не будет дороги назад!

– А что тебя тут ждет? Вечная кабала условностей? – неожиданно горячится Аленка. – Ожидание до глубокой старости, не соизволит ли князь тебе слова доброго сказать? Да я бы на твоем месте сама с ними попросилась, потому что тут ни тебе, ни мне не будет счастья!

– А там будет? Ты же не знаешь, Аленка, я со Стаськой говорила.

Путаясь в словах, передаю ей, что сама знаю. На Аленкином лице застывает выражение интереса, но чуть позже она отбрасывает все сомнения одним презрительным движением плеча.

– Это ничего не меняет, – спокойно сообщает. – Я тебе тоже не рассказала еще. Там, на ярмарке Ждан, когда со мной говорил, он же про тебя хотел узнать. Спрашивает о чем-то, слушает, а потом добавляет: а Дарька как? Тоже любит смородину? Тоже никуда не ездила дальше замка? Тоже… нет возлюбленного?

Ничего себе! Даже так? Волки ворвались в мою жизнь, как буря огромной силы, затягивая в самый центр. И непонятно, оставит ли эта буря после себя хоть что-то от моей прошлой жизни. Оставит ли целыми руки-ноги или вовсе задавит насмерть?

– И что, по-твоему, это значит? – лепечу.

– Это значит, что ему было важно знать о тебе, и поверь, если бы они хотели с тобой просто позабавиться, как со Стаськой вышло, то сделали бы это безо всяких сложностей. Кто бы им помешал? Пашка? Марфутишна? Я? Князь, может? И потом, Стаську не слушай, она, как трава, примята и изломана, не верит ничему. Так что, Дарька, если и ждет тебя в жизни что-то хорошее, то скорее у них, чем у нас. Все, дальше сама пойду.

Аленка… Увидимся ли мы еще раз? Как ты тут будешь совсем одна и словом не с кем перекинуться? Отпускать не хочется, если бы не больная мать, я бы тебя с собой забрала. Так бы и сказала – одна не поеду, делайте что хотите.

– Увидимся еще, верю, – говорит в последний момент. – Прощай.

Что же такое с моей жизнью творится? Хорошо, ноги сами к дому идут, думать не мешают. Не дает мне покоя вопрос, не могу понять, что правильно, что нет? Аленка, может, и верит в то, что говорит, но Стаська жизнь лучше знает. Хотя какая разница, кто прав? Выбора-то нет, завишу я теперь только от волков.

Дома мне еще долго пришлось сидеть на кухне, с тоской слушая причитания, от которых я уже порядком устала. Что толку-то теперь от них? Разошлись только глубоко за полночь. Маришка спала со мной, прижимаясь маленьким телом. Теплая.

Ночью мне приснился тот сон, в котором я у озера просыпаюсь на мягком ложе под навесом, укрытая пушистым одеялом. Мне он иногда снится, то чаще, то реже. И почти один и тот же – я просыпаюсь и открываю глаза. Правда, бывает, что вокруг весна, бывает лето, а бывает, осень засыпает желтыми листьями. Только зимы никогда нет. И холода нет, даже если на улице мерзлый дождь, мне тепло и уютно.

В этот раз была весна, травка только-только прорезалась сквозь согревшуюся землю, деревья покрылись легкой дымкой зеленой листвы. Раннее утро, солнце сквозь легкие тучки посылало первые золотистые лучи, лаская землю. Они скользили по воде озера, прыгая по легкой зяби, выхватывали из воздуха пыль и прятались в лесу среди деревьев.

А когда по воде пошла рябь, лучики запрыгали еще сильнее, а потом словно врассыпную бросились.

Я даже привстала, чтобы посмотреть, что там в озере такое. Волны становились сильнее, вода хлестала на берег, утаскивая в озеро мелкий мусор, оставляя за собой мокрый след на земле.

Потянувшись вперед и за миг до того, как в волнах показался тот, кто создал такое волнение, я… проснулась.

Волки

День перед отъездом волки провели в тренировке. Во-первых, слишком расслабились за эти несколько дней, а за формой нужно следить постоянно. Во-вторых, жизнь князя была под реальной угрозой, хотя тот этого так и не понял.

Умение уклоняться от летящих предметов в любом столкновении с врагами – самое сложное дело, так сказать, вершина мастерства. Ножи летают шумно и не очень быстро, с ними сложности возникали, только если их летело сразу несколько. А вот от арбалетного болта уклониться почти невозможно, в этом случае остается только попытаться повернутся так, чтобы не задело жизненно важных органов. Волки использовали вместо стрел тупые овальные куски дерева, но даже они били достаточно сильно, чтобы оставить в шкуре дыру. Тем не менее волки носились по тренировочной площадке до самого вечера, собрав множество зрителей из числа княжеского войска. Это было весьма кстати, и тренировка одновременно стала демонстрацией того, с кем им придется иметь дело, вздумай князь влезть в конфликт между волками и дивами.

Вечером Ждан встретился с князем и вежливо дал понять, что, поймав его еще раз за подобным занятием, с ним даже разговаривать не станут, а сразу доложат великому князю, от которого дочерей не хватит откупиться. И что волки усилят наблюдение за своей частью границы и посоветуют сделать то же самое горным.

Это все, что он мог сделать, оба понимали, что руки у князя все так же развязаны, можно найти другие источники дохода, не трогая пограничные пункты. Раскланиваясь в конце беседы, князь даже позволил себе слегка улыбнуться.

Расстались они так же, как и встретились, врагами.

За окном рассвет. Правда, совсем не такой красивый, как во сне, какой-то колючий, злой, холодный. Надо же, как давно мне этот сон не снился, а в детстве, помнится, очень часто его видела.

Маришка тоже подскочила и вызвалась мне помогать. Но я укутала ее в одеяло и вставать не дала. Вещи еще вчера были собраны, хотя какие там вещи, самое важное – спальный мешок и одеяло для ночевки в лесу. Осенью за ночь можно так замерзнуть, что помрешь от лихорадки дня за три.

И главное мое сокровище, не считая всяких памятных мелочей, которыми меня вчера засыпали, – белый мутный камешек на толстой нитке. Подарок деда Атиса. Я его никогда не доставала, хранила в выемке пола под кроватью, там самое безопасное место. А сейчас, надеюсь, самое безопасное на шее. Вряд ли кто на него позарится, камешек совсем простенький. Да и амулетом его вряд ли можно считать, все, что он делает, – это позволяет слушать, что говорят люди вдалеке. Подслушивает. Жаль только, редко можно пользоваться и недолго, а потом еще и заряжать невесть сколько, нося на теле. Хотя мне и такой пригодится.

Маришка прямо в одеяле плетется за мной, когда я с вещами спускаюсь по лестнице на кухню. А там… уже все мое семейство в сборе: и братья, и Глаша с Марфутишной. Сидят очень тихо, не сводя глаз с окон.

– Ждут уже, – с ненавистью кивает Марфутишна.

И правда, стоят прямо за воротами, болтают. Веселые какие, ну Дынко всегда улыбается, как будто его с улыбкой и родили. Но сегодня даже Радим выглядит довольным, а это уже нечто! Ну что же, пусть веселятся, сажусь за стол и требую завтрак. Сегодня Глаша сразу же дает мне тарелку с кашей, чай и булочки. И еще засахаренные орехи, целую тарелку. Как будто я столько за раз съем.

Заставила себя съесть всю кашу, неизвестно, как волки питаются. Может, раз в день сырым мысом? Это я от злости так говорю, знаю, что питаются, как мы, сама же несколько дней на кухне торчала, приготавливая для них еду.

Пора! Последний раз всех обнимаю, очень быстро. Чтобы слез опять не началось. Они бесполезны и меня не спасут.

Во дворе тут же вижу Мотылька, уже оседланную, с моими вещами, притороченными к седлу, мальчишка-конюх держит ее за поводья. Интересно, по кому из нас двоих он будет скучать?

А когда я уже готова залезть на лошадь, ко мне, откинув одеяло, бросается Маришка, с громким криком хватает мертвой хваткой за шею и визжит со всей силы. Ничего себе!

– Доброе утро, уважаемые! – вдруг раздается громкий веселый голос от ворот.

Дынко улыбается, осматривая моих домашних, и наклоняет голову, приветствуя.

– Пашка, – кричит он радостно, хотя у Пашки такое лицо, что смеяться не очень охота. – Когда подрастешь, приезжай к нам в гости. Навестишь сестру и убедишься, что ее никто не обижал. Обязательно приезжай и… Маришку захвати. Обещаешь?

Удивленную таким разговором Маришку быстро передаю воспитательнице и уже без помех сажусь в седло.

– Обещаешь? – задорно повторяет Дынко.

– Да, – твердо отвечает Пашка, сжимая зубы.

– Вот и отлично! Прощайте!

Дынко пришпоривает коня и отъезжает. А я, в последний раз оглянувшись, – за ним.

Ждан кивком головы зовет за собой, и мы скачем к тракту. По знакомому полю, где я столько раз каталась, через овраг, где настоящее змеиное царство, мимо холма с редким леском на вершине, где впервые увидела волков. Еду в последний раз, жадно впитывая эту привычную красоту, пытаясь запомнить ее, заманить в свое сердце и оставить там навсегда. Оставить рядом с Маришкой, братьями и даже Марфутишной.

Почти получается. Когда извилистая полоса тракта уводит нас в незнакомый край, закрыв глаза, я все еще могу увидеть свои родные места, четко, как на картинке.

Никогда раньше я не ездила так далеко от дома. Пару раз с Санькой на два дня уезжали до соседней деревни, но это на юг, а мы едем на север. И едем даже не в город, а в другую страну! Если подумать, это же очень интересно… Здорово! Не попадись на пути волки, смогла бы я когда-нибудь посмотреть, что там дальше, за землями князя? Смогла бы попасть пусть не к другим народам, а хотя бы к великому князю в людскую столицу? Вряд ли. Так бы всю жизнь и просидела в деревне. Ну, может, когда-нибудь в город отпустили к брату в гости. И то не уверена.

Через пару часов вокруг не остается вообще ничего знакомого, глазу не за что зацепиться, какой-то хутор сбоку чужой, дома расположены непривычно, кучками. Поля разграничены узкими полосами, как и у нас. Река вдалеке виднеется, широкая, по такой, наверное, и суда ходят. Здорово!

Только я улыбнулась, а они тут как тут, окружили и скалятся в ответ.

– Не была тут раньше? – спрашивает Дынко.

Мотаю головой.

– Интересно?

– Угу.

– Ну, там дальше еще насмотришься на всякие чудеса. Правда, мы через лес поедем, там не так интересно, зато быстрее, через два дня уже будем в Стольске.

Ждан разворачивается к тракту. Какой у него конь необычный. Впервые он от меня настолько близко, сразу видно, что вместо шерсти покрыт чем-то вроде узких перьев. Или кажется? Может, плохо чистили и шерсть свалялась?

Пока раздумываю, волки уже далеко. Может, сделать вид, что потерялась, и домой вернуться? Ведь не поедут же назад, искать? Эх, помечать не вредно, но что-то подсказывает, что поедут.

К обеду, впрочем, вся радость от нового иссякает, испаряется, как лужа на жаре. На горизонте поднимается неровными линиями лес, не видно, где начинается, где заканчивается, похоже, бескрайний. Значит, через него волки и собираются идти. Зачем, интересно, неужели это быстрее, чем верхом и по ровному тракту? Обязательно спрошу… попозже. Я так жутко устала, чувствую каждую мышцу, и все ноют. Оказывается, их у меня очень много, и даже самая маленькая может сделать жизнь невыносимой.

Жаловаться я, конечно, не буду, но вот как бы еще с лошади не свалиться. Волки поглядывают на меня все чаще. Не хотят, что ли, пропустить это занимательное зрелище?

Впереди тракт уходит влево, открывая широкий луг, расстилающийся до самого леса. Примерно посередине в поле клином врезаются деревья, вонзаются, словно идут в наступление. Если им не будут мешать, через сотню лет от поля и следа не останется, сосны и дубы будут нависать над трактом, раздумывая, как бы и его к корням прибрать. Ну, это если тракт к тому времени еще будет существовать.

– Там привал сделаем, – сообщают волки, сворачивая с дороги.

Привал – это прекрасно. Если привал не сделают они, я скоро сделаю его сама совершенно точно. Непросто, оказывается, путешествовать верхом. Пятая точка как огнем горит, и еще (неудобно, конечно, говорить) ноги у меня, похоже, навсегда останутся в форме колеса, не смогут разогнуться назад, в прямое положение.

Жалость к моим ногам, которые я, как всякая молодая девушка, люблю и ценю, значительно сократила последний кусок пути. Вот первые деревья, совсем молодые, редкий подлесок и много места, заросшего травой. Когда волки объявили привал, я просто сползла с Мотылька и даже привязывать ее не стала. Да и вряд ли она куда пойдет – тоже не привыкла к таким долгим походам.

Место для привала самое подходящее, достаточно закрытое, чтобы ветер с поля не задувал, и площадка удобная – ровная, почти круглая, посреди нее кострище.

Слезть с лошади было, как оказывается, проще всего. Сделав первый шаг, я поняла, что лучше бы его не делала. Но и на месте стоять глупо, хорошо, что внимания на меня никто не обращал. Кое-как я доковыляла до поваленного дерева, уселась на него и тут же сползла прямо на землю. Главное, чтобы они меня ничего делать не заставили. Надеюсь, не ждут, что я брошусь готовить, костер разводить и обихаживать их всячески?

Оказалось, не ждут.

Как будто и не устали вовсе, молча стащили вещи к кострищу, Радим выудил из них котелок и пошел за водой, Дынко за дровами, только Ждан остался, задумчиво разглядывая вытащенный из-за седла топорик. Надеюсь… они меня не съедят? Когда Дынко приволок из лесу пару бревен, я поняла, что если и съедят, то не сейчас. Смотрю, как они работают, приятно. И главное, довольные какие, у нас пока гостили, что-то с такими лицам сияющими не ходили. Все больше со скучающими да равнодушными.

Из обрывков фраз я поняла, что будет только горячий чай и то, что взяли в дорогу, а готовят они только вечером, перед сном.

Тут Радим вернулся с котелком воды.

– Ты чего на земле сидишь холодной? – спрашивает.

Притащил мне одеяло и опять к лошадям пошел. Возвращается с каким-то свертком, лицо загадочное, хватается за края, и сверток разворачивается вниз. Это плащ, мехом внутрь, а сверху черная плотная материя. Непромокаемый. И капюшон есть. Радим оборачивает плащ вокруг меня, а капюшон натягивает до самого носа.

– Это тебе, – улыбается. – Самый теплый выбрали.

Капюшон я снимаю, и вот еще вопрос, что мне с плащом делать? Он очень теплый, отказаться от настоящего мехового плаща выше моих сил, но подарок… от мужчины не родственника?

Радим с тревогой смотрит на меня:

– Не нравится?

Что, интересно, ему ответить? Скажу правду, вдруг назад отберет? А совру, вдруг кто-нибудь про подарок узнает? Или поздно уже бояться, я с ними полдня вместе, может, этого достаточно, чтобы раз и навсегда упасть в глазах приличного общества? Или пока бояться нужно, мы же просто ехали белым днем по дороге, а вот завтра утром можно будет считать репутацию окончательно загубленной?

Пока я думаю, Ждан отрывается от разделывания бревна на части.

– Подарок от мужчины… – глубокомысленно изрекает, хорошо слушал Маришкины пересказы, запомнил.

Радим вдруг садится передо мной на корточки и все с той же улыбкой заглядывает в лицо снизу.

– Дарька, знаешь, ты все-таки такая… глупая.

Ничего себе!

– Чего это?

– У тебя голова забита такой ерундой, что в ней совсем не осталось места для чего-нибудь важного. Забита какими-то правилами, условностями, обычаями так, что ты даже разницы не видишь, не можешь разобраться, когда с людьми на самом деле не стоит дела иметь, а когда… стоит. Твои навязанные представления о чести тебе жить мешают. Ты знаешь, что сделай? Выкинь все из головы, забудь, посиди просто в тишине, послушай, как ветер шумит, как он с деревьями говорит, как… птицы летают. Может, и… еще что-нибудь услышишь, – заканчивает с загадочным видом.

– Ну да! – Я хоть и устала, но защититься могу. Больше-то не от кого защиты ждать. – Отличная речь, спасибо! Отличная для… мужика! Вам-то, конечно, очень удобно, когда женщину не заботит ее репутация! Тогда с ней проще во всех отношениях, я уверена! А я уж как-нибудь без вашей помощи разберусь, что мне делать со своей честью!

– Далась тебе эта твоя честь! – повышает голос. – Чего ты за нее цепляешь, учитывая, что никто и не посягает?

– Да потому что… – Я вдруг вскакиваю. – Потому что… – Перед глазами отец, который меня так предал, а я… – Потому что у меня больше ничего нет! – ору на Радима, как будто он в этом виноват.

Он тут же вскакивает вслед за мной, выпячивает грудь, как будто намерен толкаться, и, делая шаг, подходит ко мне вплотную.

– Ничего нет? – вдруг неожиданно глухо говорит. – Это у тебя нет? Ты даже не представляешь, сколько всего у тебя есть! Даже… не поймешь, если я перечислю. А ведь достаточно просто забыть о всякой чепухе, расслабиться и послушать… Может, помечтать немного, всего чуть-чуть…

Его лицо вдруг снова становится таким странным, как тогда, когда он меня оттащил от Мотылька. И еще тогда… Нет, ничем хорошим это не закончится!

Я отворачиваюсь:

– Не смотри на меня так!

Через минуту шаги Радима затихают где-то в лесу, а вокруг все еще летает труха и куски мха от старого пня, который он по дороге молча пнул со всей дури.

Что-то не так сделала. Навязчиво прилипает неожиданная мысль, я сделала что-то неправильно! В мимолетных взглядах остальных я уловила… угрозу? Наверное, показалось, потому что теперь они как ни в чем не бывало продолжают разжигать огонь, а Дынко уже развалился прямо на земле, поближе к костру. Вон Ждан к нему наклонился и что-то на ухо прошептал. Так, а этот хохот явно надо мной. Как дети малые, что спрятались в уголок и шушукаются о чем-то неприличном. Сквозь смех я четко разобрала свое имя!

Если бы не страх за Радима, я бы, честное слово, этого так не оставила!

И Радим, тоже мне неженка какой, куда вот ушел? Почему я теперь должна переживать, не съест ли там его кто? Лес настолько редкий, что видно далеко, и его нигде нет! Мы вроде тут остановились, чтобы получше отдохнуть перед дорогой, а не устраивать представлений!

Это я от страха повторяла, но было не по себе. Волки отличаются от людей, не знаю, что для них опасно. Может, даже в таком молодом лесу бродят какие-то страшные неведомые звери и он сейчас на них наткнется? Или… заблудится.

Ждала я долго, не находя сил выкинуть из головы страшную картину, в которой на Радима кто-то нападает сзади, или сверху, или даже из-под земли.

Он появился с другой стороны… мокрый. Неужели купался? Волосы влажные, и одежду хоть выжимай. Кожа блестит от потоков воды, как… тогда. Нет, это воспоминание я вырываю на корню, не давая шанса закрепиться.

– Ничего, я не злюсь, – вдруг громко говорит мне Радим и идет к остальным.

О, прекрасное решение я только что придумала! Ну их всех, сделаю вид, что я тут одна. Гуляла себе по лесу, устала и села у дерева отдохнуть. Ведь и правда красиво, когда никто не нависает над душой с нотациями, я это и сама прекрасно вижу. Золотистые березы склоняются друг к другу, как пары лебедей, сплетаясь ветвями, будто ласкают друг друга. Высокие ели раскинули тяжелые мохнатые лапы, ловя в них капризный ветерок. Я как раз под такой сижу, если бы точно не знала, что так не бывает, подумала бы, что она надо мной смеется. Такой тихий скрип сверху доносится, очень похожий на добродушный смех.

Конец ознакомительного фрагмента.