Часть 2. Артур
Долгожданная встреча на радуге (более пяти лет назад)
Я чувствовал лёгкость во всём теле.
Лишь подумав о своей лёгкости, моя рука взлетела в небо без усилий, без работы мышц, будто её поднимали молекулы воздуха. Я чувствовал, что всё моё тело, каждая его клеточка, было соткано из чистейшего воздуха, диффузирующего с окружающей средой.
Это взаимное проникновение без начала и конца – всё единое целое. Мы были едины с внешним миром, нет разделения, нет границ. Я мог взаимодействовать со своим телом, мог слушать его, легко управлять им, мог лечить его. Мне казалось, что ещё немного, и я смогу летать во плоти. Летать духом мне уже удавалось.
В тот вечер мне было особенно хорошо и радостно на душе. Я сидел на балконе и безмысленно наблюдал за ребятишками, резвящимися во дворе. Их было четверо, они играли в классики.
Наблюдая и слушая детский искренний смех, моё сердце наполнялось счастьем. Я расширялся.
Вдруг ко мне пришла мысль о том, что я бы очень хотел иметь детей. Эта мысль, возникнув из ниоткуда в голове, тут же опустилась в самое сердце, уронив в него семя. Через секунду я почувствовал, как семя проросло и дало побеги, которые увеличивались и одновременно цвели красками, каких я до этого не знал.
В сердце появилось нежно-зелёное свечение. Ранее я всегда чувствовал, как там горел лишь красный огонь, который согревал и двигал меня вперёд, будто мотор, а тут вдруг нежно-зелёный.
Это был истинный цвет сердечной чакры анахаты. Удивительно то, что я уже длительное время выполнял специальные упражнения, но мне никак не удавалось её включить. Сейчас же всё произошло так просто и естественно, одномоментно.
Со вдохом я впустил в тело больше зелени, с выдохом отпустил излишек, так несколько раз. Вдох, выдох, вдох, выдох. Раскрытие анахаты означает появление сердечности, сострадания и любви в сердце. Вдох, выдох, вдох, выдох. Я позволил зелёной весне распустить молодые листья и белые цветы в моём сердце.
Свет наполнял всё тело. Мне хотелось бежать, радоваться, смеяться и играть в классики вместе с детьми на площадке. Я не стал себя сдерживать.
Пролетев лёгким весенним ветерком по лестнице, я не заметил, как оказался во дворе. Это произошло в одно мгновение: намерение – результат, и ничего посередине. Дети меня приняли, как своего. Мы раскрасили клеточки на асфальте разноцветными мелками, представляя, что будем сейчас прыгать вверх и вниз по радуге. Ребята смеялись и хлопали в ладоши.
Игра началась, и я первым взлетел на другой берег радужного моста, а потом кувырком с весёлой песней скатился вниз.
Мы по радуге летали,
И до неба мы достали.
Всем до неба долететь,
Если просто захотеть.
В тот момент я был счастлив просто и безусловно, сливаясь с непосредственностью моих юных друзей. Счастье цвело и пахло зелёным цветом весны в каждой клетке моего тела. Этот внутренний пейзаж сливался с ароматом и тёплом весеннего вечера на улице. Всё взаимосвязано, всё едино – нет внутреннего и внешнего.
Мы с детворой веселились несколько часов и нисколько не устали. Мне даже в голову не приходило то, что прохожие наверняка решили, что взрослый парень сошёл с ума.
Сейчас я понимаю, что большую часть счастья у нас отбирают прохожие или просто «люди», когда мы начинаем обращать внимание на их мнение или бояться. Всем ведь известно выражение «а что люди подумают?». Каждому отдашь по мысли – по кусочку радости, и всё – самому ничего уже не остаётся. Есть и те, которые настолько боятся мнения людей, что даже и не начинают быть счастливыми.
Солнце уже начинало садиться, а мы всё ещё веселились. На закате радуга показалась ещё прекрасней, чем днём. Цвета не были уже такими яркими и открытыми, они стали чуть приглушёнными, тонкими, интимными. Появилась мистика и глубина. Мне захотелось остановить всё движение и просто понаблюдать за радугой, за ребятишками, за собой.
У меня было предчувствие. Почему-то я ощущал, что сегодня узнаю ответ на вопрос, который мне не давал покоя уже около года.
Мне хотелось дышать глубже, вдыхая всем телом воздушный поток так, чтобы мистика заката взаимодействовала с зелёным потоком внутри и принесла ответ из бесконечного пространства. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Вдох, выдох.
Состояние менялось, появилось лёгкое головокружение – это значило, что пришёл новый, неизвестный мне поток. Дыхание замедлялось. В какой-то момент показалось, что оно и вовсе не нужно. Я мог не дышать, а может, я и не дышал, это перестало быть необходимостью.
Солнце садилось за горизонт, и наша радуга, потеряв своё многоцветие, начала светиться приглушёнными огненными красками заката.
Я недвижимо смотрел на радугу, мягкое расслабление разливалось по голове изнутри, будто после бокала вина.
Радуга сияла, и из этого сияния неожиданно вылетела зелёная птица размером с голубя, но с длинным хвостом. Странная птичка для нашего района. Она так быстро пролетела и исчезла, что я даже не смог разглядеть её.
Птичка улетела, но оставила одно зелёное перо из хвоста, сантиметров двадцать в длину. Перо, медленно раскачиваясь в закатном воздухе, упало на радугу. Такое необычное, большое, великолепное! У меня возникло желание поднять его, но как только я сделал шаг, на том конце радуги показалась фигура в чёрном плаще. Человек шёл медленно, чуть прихрамывая и опираясь на посох в виде двузубых вил, голова и лицо закрыты капюшоном.
Почему-то я сразу решил, что это был он – Аид, древнегреческий бог царства смерти. Не дьявол, не Люцифер, не гастарбайтер, повредивший ногу на работе, а именно он. От этой мысли радость ещё больше разлилась по моему телу.
«Какая прекрасная встреча, – радостно подумал я. – Он-то наверняка знает ответ на мой вопрос».
– Привет, Аид! Что хромаешь? – спросил я.
Потом я подумал, что моё приветствие прозвучало несколько нагловато и невежливо. Надо было начать беседу как положено. Например, сказать: «добрый вечер» или «здравствуйте» – и непременно на «Вы». Потом хорошо бы пригласить в гости, предложить присесть с дорожки и выпить чаю с мармеладом.
Потом уже, дождавшись, когда гость отдохнёт и утолит жажду, можно было очень тактично поинтересоваться о его здоровье и предложить свою помощь. Я же врач всё-таки. Нет, тогда мне ситуация казалась настолько простой, естественной и радостной, что все эти слова вежливости и манеры были лишним мусором. Аид оказался тоже прост, как походная алюминиевая посуда.
– Здорово, Артур Владиславович Цепешев! – ответил он мне, как старому знакомому. – Да вот, на твою радугу лез и подвернул ногу. Что ж ты ступеньки так криво построил? (Аид засмеялся знакомым мне смехом.)
– Ладно врать-то! – сказал я. – Мы эту радугу только недавно нарисовали, а ты вон с посохом идешь. Получается, что либо вывих давнишний, либо ты его предвидел и прихватил с собой посох.
Аида мой комментарий очень развеселил, он ещё звонче рассмеялся, а потом подмигнул мне и сложил обе ладони в кулаки с большим пальцем в небо – жест одобрения. Посох при этом повис в воздухе.
– А ты умён, Цепешев! Не зря мы с тобой одной крови. Достойно, достойно! – чуть кряхтя и кашляя, ответил Аид и продолжил уже серьёзно: – Не твоё дело, где ногу повредил. Может, ты тоже повредишь. Так что же? Мне всё рассказывать будешь, что ли? Кхе-кхе. Хотя я и так узнаю! – Аид опять рассмеялся, но теперь уже не человеческим смехом, а громом на небе. – Ой, прости, не сдержался! Ты себе не представляешь, как тяжело удерживать гром во время смеха! (Гром притих.) Ничего, скоро узнаешь! – Бог засмеялся по-человечески.
«Аид – это древнеримский бог Плутон, который кроме воплощения мрака и смерти, характерных для его греческого аналога, являлся ещё и… символом трансформации».
Намёки шутливого бога смерти до меня тогда как-то не дошли, я даже не среагировал на гром, потому что был сконцентрирован на своём вопросе, который мучил меня с каждым днём всё сильнее и сильнее, не давая покоя ни на минуту.
Теперь я понимаю, что зря не обращал на его слова внимания. Не будь я таким зацикленным, точно бы расспросил хорошенечко. Может, тогда многого бы удалось избежать, а может быть, и нет. Сейчас уже не узнать. В любом случае, урок усвоен. Надо быть любопытным и открытым любой информации, какой бы сумасшедшей или неуместной она ни казалась. Важно останавливаться на ней хоть на секунду своим сознанием, замечать и чувствовать, есть ли отклик. В большинстве своём отклик есть, тело реагирует – теперь я это точно знаю.
– Аид, – уже серьёзно продолжил я, – хватит баловаться. Давай теперь поговорим по существу – о жизни.
– Ну ты и шутник! О жизни! Со мной?! – ещё больше грохоча небом, смеялся бог.
– Хорошо, давай о смерти. Нет, правда, пожалуйста!
Бог перестал смеяться и, протерев слёзы смеха руками, прервал меня:
– Знаю, знаю я твой вопрос, – как-то по-отечески заботливо начал Аид. – Только ты уже давно сам осознал на него ответ, не понимаю, почему ты мудрствуешь и мучаешься столько времени.
– Ошибаешься, бог смерти, я не знаю. Ответь мне ты, прошу, почему умер Антон Костин.
– Ну как же? Вскрытие же показало остановку сердца. Оттого и умер. Всё просто.
– Ты глупый или притворяешься?! Сердце просто так не останавливается!! Должны быть предпосылки! Я его год лечил от простуды, не мог прогнать болезнь никак, несмотря на мои знания, дипломы и репутацию. Фиг с ней, с простудой! Она никак не могла стать причиной! Я уверен в этом!
– Сам ты глупый, раз не понимаешь! Сердце останавливается тогда, когда оно никому не нужно. А без сердца нет и жизни. Ты вон, посмотри на себя, весь зеленью покрылся, будто плесенью. Эту плесень вы на земле называете «цветение анахаты». Молодец, что заплесневел, – самое время. Если бы твоя анахата не зацвела, то, глядишь, и твоё бы сердечко, хоп, и ёкнулось! Кхе-кхе. (Аид вновь расхохотался.)
– Хочешь сказать, что у Антона не было счастья в жизни?
– Понятия не имею, что у него было, а чего не было, какое мне дело, он не мой клиент. Но сердце останавливается лишь тогда, когда оно не нужно.
– В смысле, не твой клиент?
– Я обслуживаю лишь тех, в ком я есть и кто в меня верит. Костин в их число не входил. Согласен, маловато как-то работы, но ничего, зато есть свободное время с родственниками беседовать. Например, с тобой. Был бы занят, точно бы отказал, а так – хочешь, специально для тебя сейчас посмотрю, чего там у Костина не было.
Аид, не дождавшись моего ответа, шустро занырнул на несколько минут под левую полу своего плаща. Когда он высунул оттуда голову, его мучила страшная одышка, будто он всё это время не дышал или бежал марафон до центра Земли и назад. Когда бог смерти надышался, он вытер спрятанное в капюшоне лицо, достав откуда-то аккуратно сложенный чёрный платочек с вышивкой.
– В общем, да! – заключил он. – У молодого человека ничего не было, кроме работы, которую он, кстати, ненавидел. Болел часто, потому что до смерти не хотел идти на работу. Сердце встало, потому что подсознательно хотел поменять жизнь. Вот и поменял. Кхе-кхе-кхе.
Пока я переваривал сказанное, бог сделал несколько глубоких вдохов и выдохов с руками, как на уроке физкультуры в школе. Потом повращал головой в обе стороны и вытер пот со лба тем же платочком. Потом, тяжело дыша, Аид сказал:
– Мне пора, а то тут мало моего воздуха, могу задохнуться. До скорого! Не скучай!
Я опять не успел никак среагировать на эту реплику, как бог смерти исчез.
– Пока, Аид! – крикнул я уже куда-то в пустой воздух над радугой.
В моей голове звучали лишь слова: «сердце встало, потому что хотел поменять жизнь». Я повторил их несколько раз про себя, чтобы точно уловить смысл. Вдох, выдох, вдох, выдох.
Конец ознакомительного фрагмента.